Глава 54

Общественный центр восточного Колдвелла находился между закусочной «Caldie Pizzaamp;Mexican» и колдвеллской теннисной школой, прямо на улице Бакстэр. Располагался в большом, старом фермерском доме, который построили еще в ту пору, когда на прилегающей земле выращивали зерновые, и обладал отличной лужайкой, флагштоком и качелями.

Материализовавшись позади здания, Фьюри мог думать лишь о том, как бы убраться отсюда. Он посмотрел на часы. Десять минут.

Десять минут на то, чтобы заставить себя остаться.

Боже, ему хотелось красного дымка. Его сердце выпрыгивало из груди, с ладоней стекал пот, как с полотенца, а зудящая кожа сводила его с ума.

Пытаясь абстрагироваться от ощущений своего тела, он посмотрел на парковку. Там стояло двадцать машин разнообразных кузовов и моделей. Были грузовики, тойоты, сааб с откидным верхом, розовый Фольксваген-Жук, три минивэна и МИНИ Купер.

Сунув руки в карманы, он двинулся к боковой дорожке, огибавшей здание. Достигнув асфальта, выложенного в дорожку и парковочную зону, он направился к двойным дверям под навесом из алюминия перед входом в здание.

Внутри дома пахло кокосом. Может от мастики для натирки линолеума.

В мгновение, когда он серьезно подумал о том, чтобы свалить, в дверном проеме показался человеческий мужчина, шум смываемой в унитазе воды приглушился дверью с надписью «мужской», закрывшейся за спиной парня.

— Ты приятель Билла У.? — Спросил парень, вытирая руки бумажным полотенцем. У него были карие глаза, как у ретривера, твидовый пиджак, который казался слишком плотным для лета. И вязаный галстук.

— Эм, я не знаю.

— Ну, если ты пришел на встречу, то она в цокольном этаже. — Его улыбка была такой естественной и непринужденной, что Фьюри было улыбнулся в ответ, но вовремя напомнил себе о зубных различиях между расами. — Я сейчас туда собираюсь. Хочешь, можешь пойти со мной. Пожелаешь переждать немного, тоже ничего.

Фьюри опустил взгляд на мужские руки. Он все еще вытирал их полотенцем, теребя и сминая его.

— Я нервничаю, — пояснил парень. — Ладони потеют.

Фьюри слегка улыбнулся.

— Знаешь… Думаю, я пойду с тобой.

— Хорошо. Меня зовут Джонатан.

— Меня Ф… Фред.

Фьюри был рад, что не пришлось пожимать руку. У него бумажного полотенца не было, а в карманах руки потели еще сильнее.

В подвале Центра были бетонные стены, выбеленные до светло-желтого оттенка, на полу лежал вышарканный темно-коричневый ковер с низким ворсом, с потолка свисало множество флуоресцентных ламп. Около тридцати стульев были выставлены в большой круг, часть из них была занята, и когда Джонатан направился к свободному в центре, Фьюри кивнул ему, типа, «увидимся позже» и занял самое ближайшее к выходу место.

— Девять вечера, — объявила женщина с короткими черными волосами. Поднявшись на ноги, она прочла с листочка: — Все, что происходит здесь, остается здесь. Когда говорит один человек, запрещены посторонние беседы или ненужные замечания….

Дальше он не слышал, потому что был занят, рассматривая пришедших сюда. Ни на ком, кроме него, не было костюма из «Акуаскьютум»[98], и все они были людьми. Все. Возраст варьировался от двадцати с небольшим до сорока лет, возможно, потому, что время сеанса подходило для тех, кто работал или учился.

Разглядывая их лица, он пытался понять, что каждого из них привело сюда, в этот пахнущий кокосом, пустой подвал, на черные стулья из пластика.

Ему было неуютно здесь. Это — не его люди, и не только потому, что у них отсутствовали клыки и проблемы с солнечным светом.

Так или иначе, он остался, потому что ему некуда было идти, и вероятно, так было и с каждым из них.

— Это разговорная группа, — сказала женщина, — и этой ночью говорит Джонатан.

Джонатан встал. Его руки теребили остатки бумажного полотенца, которые он спрессовал до размеров сигары Баунти.

— Привет, меня зовут Джонатан. — По комнате пронеслось дружное «привет». — И я наркоман. Я… я нюхал кокаин почти десять лет, потеряв все, что имел. Я дважды сидел в тюрьме. Объявил себя банкротом. Лишился дома. Жена… она, э, развелась со мной и переехала в другой штат вместе с дочерью. После этого, я потерял место учителя физики из-за непрекращающихся кутежей.

— Я не употребляю с, хм, прошлого августа. Но… все еще думаю о наркотиках. Сейчас я живу в съемной квартире, потому что прохожу реабилитацию, и устроился на новую работу. Пару недель назад. На самом деле, я преподаю в тюрьме. В которой сидел. Математика. Преподаю математику. — Джонатан прокашлялся. — Да… так, эм…год назад, в эту ночь… год назад, в эту ночь я был в переулке, в центре города. Покупал дозу у дилера, и нас застукали. Не копы. Парень, на чьей территории мы находились. Мне прострелили бок и бедро. Я…

Джонатан снова прокашлялся.

— Я лежал, истекая кровью, и чувствовал, как двигают мои руки. Стрелявший взял мое пальто, кошелек и часы, потом треснул прикладом по голове. На самом деле, меня… меня здесь быть не должно. — Раздалось коллективное «да-да» шепотом. — Я начал посещать эти встречи, потому что больше мне некуда обратиться. Сейчас я прихожу сюда потому, что хочу находиться здесь больше, чем в дурмане наркотического кайфа. Порой… порой эта грань слишком тонка, поэтому я не заглядываю в будущее дальше девяти часов следующего вторника. Когда я приду сюда снова. Так. Вот, где я был и где нахожусь сейчас.

Джонатан сел на место.

Фьюри ждал, что народ накинется на парня с вопросами и комментариями. Вместо этого, они начали вставать.

— Привет, меня зовут Эллис.

И вот, что было дальше. Человек за человеком рассказывали о своих зависимостях.

В девять тридцать-три, судя по часам на стене, темноволосая женщина встала.

— А сейчас время «Молитвы о Спокойствии».

Фьюри поднялся вместе с остальными и сильно поразился, когда кто-то потянулся к его руке.

Но его ладонь больше не была влажной.

Он не ведал, как долго это будет продолжаться. Колдун был с ним годами. Знал его, как облупленного. Фьюри был уверен лишь в одном: что в следующий вторник, в девять вечера он придет сюда снова.

Он покинул подвал вместе со всеми, и, когда ночной воздух ударил в лицо, почти сложился пополам от потребности закурить.

Пока все разбегались по своим машинам, заводили двигатели и включали фары, он уселся на качели, положив руки на колени, и упершись ногами в землю.

На мгновение ему показалось, что за ним следят… но, вероятно, паранойя была побочным эффектом выздоровления, кто знал.

Минут через десять он нашел темный уголок и материализовался в особняк Рива на севере штата.

Появившись позади виллы, характерной для Адирондака, первым делом он увидел силуэт за стеклянными раздвижными дверьми.

Кормия ждала его.

Выйдя наружу, она тихо задвинула дверь, и обняла себя руками, согревая. Объемный свитер ирландской вязки на ней принадлежал ему, а легинсы она одолжила у Бэллы. Ее волосы длинной до бедер были распущены, и в свете алмазных стекол дома они сияли, словно припорошенные золотой пылью.

— Привет, — сказала она.

— Привет.

Он подошел к ней, двигаясь через лужайку и каменную террасу.

— Замерзла?

— Немного.

— Хорошо, это означает, что я могу согреть тебя. — Он раскрыл руки, и она ступила в его объятия. Он чувствовал ее тело даже сквозь толстый свитер. — Спасибо за то, что не спрашиваешь, как прошла встреча. Я все еще пытаюсь… не знаю что сказать. По правде говоря.

Она скользнула руками от его талии до плеч.

— Расскажешь мне, когда будешь готов.

— Я пойду туда снова.

— Хорошо.

Они стояли вплотную в холоде ночи, но им было тепло, очень тепло.

Коснувшись губами ее уха, он выдохнул:

— Я хочу быть в тебе.

— Да… — ответила она, растягивая слово.

Внутри они не найдут уединения, но здесь они были одни, в тихом и темной укрытии дома. Подталкивая ее назад, в еще большую тень, он скользнул руками под край свитера, касаясь кожи своей шеллан. Гладкая, теплая, полная жизни, она выгнулась под его прикосновениями.

— Оставим свитер на месте, — сказал он. — Но леггинсы придется снять.

Подцепив большими пальцами пояс трико, он спустил их до лодыжек и снял с ее ног.

— Тебе не холодно, не так ли? — спросил он, несмотря на то, что чувствовал это и улавливал ее аромат.

— Вовсе нет.

Стена дома была выложена из камня, но он знал, что плотная ирландская вязка послужит матрасом для плеч Кормии.

— Откинься назад для меня.

Когда она прислонилась к стене, для ее удобства он обхватил одной рукой ее талию, а другой нашел ее грудь. Он целовал ее сильно, медленно, долго, и ее губы двигались под его ртом знакомо и одновременно непостижимо… но, с другой стороны, таковы были занятия любовью с ней, не так ли? К этому времени он основательно изучил ее… он побывал внутри нее всеми возможными способами. Но каждый раз поражал, будто впервые.

Она была той же, но постоянно менялась.

И она понимала, чего он сейчас желал. Знала, что прямо сейчас он нуждался в полном контроле, чувствовала, что ему необходимо быть ведущим. В настоящий момент он хотел сделать что-то правильное, красивое, и сделать хорошо, потому что после той встречи он мог думать лишь о том, сколько плохого совершил по отношению к себе, к близким и особенно к ней.

Фьюри не спешил, его язык медленно ласкал ее рот, а рука гладила грудь, и инвестиции принесли должные дивиденды, от которых его эрекция буквально выпрыгивала из штанов: Кормия таяла в его руках, становясь влажной и горячей.

Его рука скользнула вниз:

— Думаю, я должен убедиться, что ты не подхватишь простуду.

— Пожалуйста… да, — она простонала, запрокинув голову на бок.

Он не знал, целенаправленно ли она обнажила свою шею, но его клыкам было плевать. Они мгновенно приготовились к проникновению, выступив из его верхней челюсти, острые и изголодавшиеся.

Его рука двинулась между ее бедер, а колени подогнулись, когда он обнаружил влажный жар. Он не хотел торопиться, но уже не мог себя остановить.

— О, Кормия, — простонал он, обхватывая руками ее ягодицы, приподнимая ее. Он широко раздвинул ее бедра ногами. — Расстегни мои штаны… освободи…

Его связующий запах бушевал, пока она освобождала его эрекцию и соединяла их, непринужденно и мощно скользя вниз.

Она откинула голову назад, а он приподнимал и опускал ее на себя. Он также взял ее вену в этой искусной координации движений, не требующей особых усилий.

Когда его клыки прокололи сладкую кожу на ее шее, руки Кормии сжались на его плечах, сминая кулаками рубашку.

— Я люблю тебя…

Фьюри замер на секунду.

Это мгновение было для него столь ясным: все, начиная от ощущения ее тела в своих ладонях, ее лона, обхватывающего его член, ее горла у его рта, до аромата их, кончающих вместе, запаха леса и кристально-чистого воздуха. Он чувствовал баланс между его целой ногой и протезированной, чувствовал, как его рубашка собралась под ее руками. Он ощущал, как их сердца бьются в унисон, пульсацию крови — ее и его, нарастающее эротическое напряжение.

Но самое главное — он чувствовал исток их любви друг к другу.

Он не мог вспомнить ничего столь четкого и реального.

Вот он, дар выздоровления, подумал Фьюри. Способность быть здесь и сейчас, с любимой женщиной, пробудившимся, настоящим, в ясном сознании. Не затуманенном.

Он вспомнил Джонатана, встречу и сказанные парнем слова: Я хочу находиться здесь больше, чем в объятиях наркотического кайфа.

Да. Черт возьми… да.

Фьюри возобновил движения, беря и отдавая взамен.

Он задыхался от напряжения, и, когда они кончали вместе, он жил… отчетливо.