Глава 13

Фьюри ощущал на своей коже прикосновение чужих рук, маленькие, легкие пальчики гуляли по его животу. Они направились к развилке его бедер, и он поблагодарил за это Бога. Его большая, горячая эрекция требовала разрядки, и по мере приближения к ней пальчиков, волнообразные движения бедер Фьюри все усиливались, мускулы его ягодиц попеременно напрягались и расслаблялись, будто поддерживая его неуемную жажду ритмичных движений.

Член сочился влагой, он чувствовал, как она покрывает живот. Или, может быть, он уже кончил?

О, эти руки, они так и щекотали кожу. Эти особенные, легкие, как перышко, прикосновения заставляли член еще больше твердеть, он как будто стремился дотянуться, как можно быстрее встретиться с источником возбуждения.

Маленькие ручки, что направлялись прямо к его…

Фьюри проснулся от того, что его тело дернулось так резко, что подушка слетела с кровати.

— Дерьмо.

Его член пульсировал под одеялом, и дело было не в обычной необходимости, которая будит по вечерам любого нормального мужчину-вампира. Нет… сейчас его желание было особенным. Его тело хотело чего-то определенного от конкретной женщины.

Кормия.

Она рядом, за соседней дверью, подумал он про себя.

Ну, какой же ты умный, а, завопил колдун. Почему бы тебе не пойти к ней, напарник? Я уверен, она будет в восторге от твоего появления, учитывая, как ты поступил с ней прошлой ночью. Ни слова ей не сказал. Не выразил ни крупицы благодарности.

Не зная, что ответить, Фьюри посмотрел на кушетку.

Впервые в своей жизни он покормил женщину.

Прикоснувшись к шее, он понял, что следы от ее укуса исчезли, полностью исцелившись.

В его жизни произошло одно из величайших событий… и от этого ему стало грустно. Не то чтобы он раскаивался, что это произошло именно с Кормией. Ни в коем случае. Он лишь жалел, что не сказал ей о том, что она была у него первая.

Убрав волосы с лица, он посмотрел на часы. Полночь. Полночь? Господи, он проспал практически восемь часов, очевидно из-за кормления. Хотя, его силы так и не восстановились. Живот крутило, а голова гудела.

Он потянулся к косяку, который всегда готовил к своему пробуждению, и вдруг остановился. Его рука дрожала так сильно, что он засомневался, сможет ли вообще поднять эту штуку. Фьюри безучастно уставился на свою ладонь, желая, чтобы она прекратила трястись.

Понадобилось три попытки, чтобы взять самокрутку с прикроватной тумбочки, и он наблюдал за своими неуклюжими движениями как бы со стороны, будто это были чужие руки, чужой косяк. После того как рулончик бумаги все-таки оказался между его губами, Фьюри пришлось бороться с зажигалкой, сначала чтобы удержать ее в нужном положении, а затем чтобы высечь огонь.

Две затяжки и руки прекратили трястись. Головная боль испарилась. Желудок успокоился.

К сожалению, в комнате раздался жужжащий звук, и все три проблемы вновь его одолели: медальон Праймэйла снова выписывал танец на столе.

Он оставил побрякушку там, где она лежала, и продолжил курить, думая о Кормии. У него не было уверенности в том, что она говорила ему о необходимости своего питания. Произошедшее в этой комнате в дневные часы было спонтанной вспышкой, порожденной ее жаждой крови, но у него не было оснований полагать, что она хотела его в сексуальном плане. Это правда, она не отказывалась от секса, но это не значило, что она на самом деле хотела его. Необходимость не означала выбор. Она нуждалась в его крови. Он нуждался в ее теле.

Избранные нуждались в том, чтобы они оба выполняли свои обязанности.

Обнаружив, что почти докурил косяк, он посмотрел в сторону стола. Медальон, наконец-таки, заткнулся.

Ему понадобилось меньше десяти минут, чтобы принять душ, облачиться в белую шелковую мантию, и надеть на шею кожаный шнурок с медальоном Праймэйла. Кусок золота лег ему на грудь теплым весом. Вероятно, он нагрелся, пока жужжал.

Фьюри перенесся сразу на Другую Сторону, минуя двор Девы-Летописецы — как Праймэйл он имел на это специальное разрешение. Принимая форму перед амфитеатром Святилища, где пять месяцев назад все и началосьон с трудом верил, что действительно занял тогда место Вишеса в качестве Праймэйла.

Он вновь взглянул на свою на дрожащую руку: ему казалось, это был не он.

Да нет, вот как раз это был именно он.

Впереди в странном неугасающем свете Другой Стороны сияла белая сцена с ее тяжелой белой занавесью. Тени отсутствовали, равно как и солнце на бледном небе, и все же было так светло, будто все предметы обладали собственным источником освещения. Температура держалась в районе двадцати градусов, не жарко, но и не холодно, не было ветра, что приласкал бы кожу, или растрепал одежду. Вокруг была мягкая белизна, успокаивающая взгляд.

Окружающий пейзаж был подобен фоновой музыке.

Шагая по белой стриженой траве, он обошел здание греко-римского театра, и направился в сторону храмов и жилых помещений. Возвышаясь, повсюду раскинулся белый лес, словно отрезая комплекс от всего остального. Он попытался представить, что же было вне этого изолированного места. Наверное, ничего. Возникло чувство, что архитектор создал Святилище в виде одной из секций гигансткого поездного состава — если дойти до его края, то обнаружишь лишь внезапный обрыв на огромную платформу ковра, покрывающего пол в комнате какого-нибудь великана.

Он не был уверен, что знает, о чем разговаривать с Директрикс, поэтому не особо спешил на встречу с ней. Стремясь потянуть время, он отправился в храм Праймэйла и воспользовался своим золотым медальоном, чтобы открыть двойные двери. Минуя белый мраморный холл, Фьюри вошел в единственный величественный зал во всем храме и посмотрел на огромную кровать, покрытую белыми атласными простынями.

Он вспомнил распростертую на ней Кормию, связанную и обнаженную, белые занавеси ниспадали сверху и опускались на ее горло, скрывая лицо. Он сорвал ткань и в ужасе встретился с ее испуганными, полными слез глазами.

Ее рот был запечатан кляпом.

Фьюри поднял глаза к потолку, где крепилась драпировка, закрывавшая ее лицо. Два крошечных золотых крючка торчали из мрамора. Ему хотелось снести эти чертовы штуки отбойным молотком.

Посмотрев вверх, он непроизвольно вспомнил разговор, который состоялся у него с Вишесом, прямо перед тем, как он с головой ушел в этот чудный Праймэйловский бизнес. Они были в столовой особняка, и Ви упомянул о том, что у него было видение о Фьюри.

Фьюри не интересовали детали, но, так или иначе, ему их озвучили. И слова, произнесенные тогда братом, теперь казались абсолютно ясными, они звучали в голове, словно запись на повторе: Я видел, как ты стоишь на перекрестке в белом поле. День был грозовой… Да, буря была сильная. Но затем ты взял тучу с неба, обернул ее вокруг колодца и дождь перестал лить.

Фьюри прищурился и внимательно посмотрел на эти два крючка. Он сдернул с них покрывало и завернул в него Кормию. И она перестала плакать.

Она была колодцем… колодцем, который он должен был наполнить. Она была будущим расы, основой жизни для новых братьев и новых Избранных. Первоисточником.

Как и все ее сестры.

— Ваша Светлость.

Он обернулся. Директрикс стояла в дверях храма, края ее длинных белых одежд касались пола, темные волосы были высоко уложены на голове. Ее улыбка была спокойной, глаза излучали умиротворенность, а на лице царило блаженное выражение духовного просветления.

Он позавидовал ее безмятежной уверенности.

Амалия поклонился ему, в мантии Избранных ее тело было стройным и элегантным.

— Я рада видеть Вас.

Он поклонился ей в ответ.

— А я Вас.

— Спасибо Вам за Ваш визит.

Она выпрямилась, последовала пауза.

Он не спешил ее заполнить.

В итоге это сделала Амалия, и казалось, она старалась тщательно подбирать слова.

— Я подумала, может быть, Вы желаете встретиться с другими Избранными?

Интересно, что она подразумевает под встречами, подумал он.

Ах, попить немного чаю, подхватил колдун, с бутербродами из кунилингуса, крендельками шестьдесят девять, и горсткой твоих твердых орехов.

— Кормия справляется очень хорошо, — сказал он, сразу отклоняя предложение об подобных вспомогательных встречах.

— Я виделась с ней вчера. — Тон директрисы был добрым, но нейтральным, словно она выражала спокойное несогласие.

— Правда?

Она снова низко поклонилась.

— Простите меня, Ваша Светлость. Вчера был день ее рождения, и я, согласно традициям, должна была передать ей свиток. И так как вы не отвечали на призыв, я сама явилась к ней. Я пыталась связаться с Вами весь день.

Господь всемогущий, у Кормии был день рождения, и она ничего ему не сказала?

Хотя, она сказала об этом Джону, не так ли? Вот откуда появился браслет.

Фьюри захотелось грязно выругаться. Он должен был подарить ей что-нибудь.

Мужчина откашлялся.

— Я сожалею, что не смог ответить.

Амалия выпрямилась.

— Это Ваше право. Пожалуйста, не беспокойтесь.

Воцарилась длительное молчание, и он прочел немой вопрос в глазах Директрикс.

— Нет, этого еще не произошло.

Плечи женщины поникли.

— Она отвергла Вас?

Память вернула его на пол возле кушетки. Это он остановился.

— Нет. Дело во мне.

— Ни в коем случае вина не может лежать на Вас.

— Неправда. Поверьте мне.

Директрикс двигалась по залу, ее руки беспокойно теребили медальон на шее. Вещица была точной копией того, который был на нем, с той лишь разницей, что ее медальон висел на белой атласной ленте, а цепочка с его безделушкой была черного цвета.

Она остановилась возле кровати, ее пальцы слегка погладили подушку.

— Я подумала, может быть, вы хотели бы встретиться с другими?

О, черт, только не это. Он не хотел, чтобы место Кормии, Первой Супруги, занял кто-то другой.

— Я догадываюсь, к чему Вы клоните, но дело совсем не в том, что я не хочу ее.

— Может быть, все же, Вы встретитесь с другими?

Ясно, как день, что Директрикс будет требовать от него либо заняться сексом с Кормией, либо выбрать себе другую Первую Супругу. Неудивительно. Прошло уже пять долгих месяцев.

Боже, возможно, это решило бы некоторые проблемы. Но незадача была в том, что выбрать другую Первую Супругу будет равносильно наложению на Кормию проклятья. Избранные воспримут это как ее полное фиаско, и она будет чувствовать то же самое, хотя в действительности дело обстояло совершенно не так.

— Как я уже сказал, меня устраивает Кормия.

— Безусловно… но, может, все-таки вы могли бы обручиться с другой? Лейла, например, обученная искусству эроса, весьма красива и лицом, и телом.

— Я не собираюсь поступать так с Кормией. Это убьет ее.

— Ваша Светлость… она уже страдает. Я видела это в ее глазах. Директрикс приблизилась к нему. — И более того, мы, остальные Избранные, тоже оказались в ловушке наших традиций. Мы отчаянно надеялись на возрождение привычного нам круга обязанностей. Если Вы возьмете другую Избранную в качестве Первой Супруги, и завершите ритуал, Вы освободите всех нас, в том числе и Кормию от бремени бесполезности. Она несчастна, Ваша Светлость. Еще больше, чем Вы.

Он снова вспомнил ее связанную, лежащую на кровати… Она не хотела этого с самого начала, не так ли?

Он подумал о ней, покорно сидящей в особняке. Подумал о том, что ей было неловко рассказать ему о необходимости своего питания. Она также ничего не сказала ему о дне рождения. Ничего о том, что ей хотелось выйти на улицу. Ни слова об этих конструкциях в своей спальне.

Одна прогулка по коридору вряд ли смогла компенсировать все то, чего он ее лишил.

— Мы оказались в ловушке, Ваша Светлость, — сказала Директрикс. — В данных обстоятельствах мы все скованы.

А если он так держался за Кормию лишь потому, что если она будет его Первой Супругой, ему не придется переживать по поводу всей этой неразберихи с сексом? Конечно же, он хотел защитить ее и поступить с ней правильно, несомненно, но он также хотел защитить и себя от возможных последствий сложившейся ситуации.

Были Избранные, которые хотели этого, хотели его. Он чувствовал на себе их взгляды, когда проходил ритуал посвящения.

Фьюри дал слово. И он уже чертовски устал нарушать собственные клятвы.

— Ваша Светлость, позвольте мне попросить Вас пойти со мной? Я хочу показать вам одно место, здесь, в Святилище.

Фьюри последовал за Амалией. Они вышли из Храма Праймэйла и в молчании спустились вниз по холму в сторону скопления белых четырехэтажных зданий с мраморными колоннами.

— Вот здесь живут Избранные, — пробормотала она. — Но мы с Вами к ним не пойдем.

Очень хорошо, подумал он, оглядываясь.

Проходя мимо, он отметил, что ни одно из окон не застеклено, хотя вряд ли нужно было беспокоиться по этому поводу. Здесь не было насекомых или животных… не было дождя. И отсутствали стекла, как и барьеры между ним и Избранными, смотрящими на него из своих покоев.

В каждом окне каждой комнаты каждого здания он видел женщину.

Господь Всемогущий.

— Вот мы и пришли. — Директрикс остановилась перед одноэтажным зданием и открыла двойные двери. Когда она широко их распахнула, сердце Фьюри упало.

Колыбели. Десятки рядов пустых колыбелей.

Он попытался восстановить дыхание, а голос Директрикс стал тоскливым.

— Раньше здесь было столько радости. Это место наполняла жизнь и радостное ожидание будущего. Если бы Вы только выбрали другую… Вам нехорошо, Ваша Светлость?

Фьюри пятился назад. Он не мог дышать. Он не мог… дышать.

— Ваша Светлость? — она протянула к нему руку.

Он резко отскочил от нее.

— Я в порядке.

Дыши, черт побери. Дыши.

На что ты согласился. Возьми себя в руки.

Будто колдун в его голове перетасовывал колоду карт, перед мысленным взором Фьюри пронесся калейдоскоп изображений, примеров того, как он подводил окружающих, начиная с ситуации с Зи и Рофом, и этими чертовыми лессерами, заканчивая далеким прошлым, его неудачами с собственными родителями.

Он был ущербен во всем, и так же оказался заперт в этой ловушке.

По крайней мере, Кормия может быть свободна от всего этого. Свободна от него.

Голос Директрикс был полон тревоги.

— Ваша Светлость, возможно, Вам нужно прилечь…

— Я возьму другую.

— Вы…

— Я выберу другую Первую Супругу.

Директрикс казалась потрясенной, но затем она низко поклонилась.

— Ваша Светлость, благодарю Вас… Спасибо… Воистину, Вы сила нашей расы и лидер для всех нас…

Фьюри позволил ей и дальше возносить пустые, никому ненужные диферамбы, его голова кружилась, и он чувствовал, как внутри все заледенело.

Директрикс обхватила ладонью свой медальон, радость переполняла ее спокойное лицо.

— Ваша Светлость, есть ли у Вас пожелания насчет Первой Супруги? У меня есть на уме пара Избранных.

Он жестко посмотрел на Амалию.

— Они должны желать этого. Никакого принуждения. Никакого связывания. Они должны этого хотеть. Кормия не хотела, и это было несправедливо по отношению к ней. Я вызвался на это добровольно, у нее же выбора не было.

Директрикс положила руку ему на плечо.

— Я понимаю, и, более того, абсолютно с Вами согласна. Кормия никогда не подходила для этой роли. Предыдущая Директрикс назначила ее Первой Супругой. Я бы никогда не поступила с ней так жестоко.

— И с Кормией все будет в полном порядке. Я имею в виду, что ее не выгонят отсюда, правильно?

— Ее всегда с радостью примут обратно. Она прекрасная женщина. Просто… она не настолько подходит для этой жизни, как некоторые из нас.

Последовала тишина, и в его голове мелькнул образ Кормии, как она раздевала его в душе, смотрела на него своими невинными зелеными глазами, возилась с его ремнем и кожаной одеждой.

Кормия просто хотела поступить правильно. Когда начался весь этот бардак, несмотря на свой страх, она бы подчинилась велениям традиций, позволила бы ему войти в нее. Это делало ее на порядок сильнее его, не так ли? Она не сбежала. Трусливо убегал он.

— Вы скажете остальным, что я был ее недостоин. — Рот Директрикс в удивлении приоткрылся. Он ткнул в нее пальцем. — Это чертов приказ. Вы скажете всем что… она слишком хороша для меня. Я хочу, чтобы ее возвели в отдельный ранг… Я хочу, чтобы она считалась Священной, вы поняли меня? Вы поступите с ней достойно, или я разнесу здесь все к чертовой матери.

В голове у Директрикс все смешалось, но Фьюри помог ей разложить все по полкам, напомнив, что:

— Это мой мир. Я раздаю здесь приказы. Я — сила этой проклятой расы, так что вы будете делать то, что я вам скажу. Теперь кивни. — Когда она выполнила его требование, его дыхание выравнялось. — Хорошо. Рад, что мы договорились. Теперь нам понадобится провести еще одну церемонию?

— А… ах, сообщив об этом Кормии, Вы свяжете себя со всеми нами. — Она снова положила руку на медальон, но на этот раз уже без радости. Как будто хотела, чтобы он придал ей уверенности. — Когда Вы… придете сюда снова, чтобы остаться?

Он подумал о беременности Бэллы. Он не мог пропустить рождение ее ребенка, а, судя по тому, как складывались сейчас его отношения с Зи, существовала вероятность, что ему об этом даже не сообщат.

— Не скоро. Возможно, через год.

— Тогда я пошлю первых претенденток на вашу Сторону, хорошо?

— Да. — Он отвернулся от детской комнаты, чувствуя, как ему до сих пор не хватает воздуха. — Послушайте, я собираюсь здесь немного прогуляться.

— Я велю остальным не нарушать ваш покой.

— Спасибо, и я прошу прощения, что вел себя так грубо. — Он замолчал. — И последнее… Я хочу поговорить с Кормией. Я сам ей все скажу.

— Как пожелаете. — Директрикс низко поклонилась. — Мне понадобится пара дней, чтобы подготовить ритуал…

— Просто дайте мне знать, когда соберетесь кого-нибудь прислать.

— Да, Ваша Светлость.

Когда она ушла, Фьюри посмотрел на белый пейзаж, и в какой-то момент, пространство изменилось у него перед глазами, картина полностью переключилось. Упорядоченные, бесцветные деревья и травы, которые выглядели так, будто были припорошены снегом, исчезли. Вместо них, он увидел заросший сад возле родительского дома в Старом Свете.

Позади каменного особняка, в котором он вырос, раскинулся огромный сад, размером около двух гектаров. Разделенному на сектора, с посыпанными гравием дорожками, саду предназначалось демонстрировать природную красоту и быть местом, где душа могла найти успокоение. Каменная стена, опоясывающая ландшафт, была отмечена по углам четырьмя статуями, отражавшими этапы жизни: младенец в руках отца, затем крепкий молодой парень, потом он же, держащий на руках ребенка, снова он, но уже постаревший и умудренный опытом, а за спиной стоял его повзрослевший сын.

Когда сад только создали, он был очень элегантным, настоящей достопримечательностью, и Фьюри мог представить радость своих родителей-молодоженов, когда они смотрели на все это великолепие.

Но ему не посчастливилось насладиться совершенством этой деликатной конструкции. В этом в саду он видел лишь хаос и запустение. К тому времени Фьюри был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что его окружало: клумбы, заросшие сорняками, скамейки, отражавшиеся в пруду, затянутом болотными водорослями, дорожки, покрытые сорной травой. Но больше всего его расстраивали статуи. Их опутал плющ, и каждый год он покрывал фигуры все более плотным слоем. Листья закрывали все больше и больше из того, что хотели показать всему миру руки скульптора.

Сад был отражением его семьи.

А он хотел все это исправить. Все.

После перехода, который чуть не убил его, Фьюри покинул полуразрушенный семейный дом. Он помнил этот момент так же ясно, как и этот убогий сад. В ночь его отъезда стояла полная луна, и в ее ярком октябрьском свете он паковывал старые, добротные вещи отца.

План у Фьюри был ненадежный: выйти на след, который его отец уже считал остывшим. Еще в ночь похищения Зейдиста было понятно, какая именно горничная украла младенца, и Агони, как любой отец, устремился по ее следам. Однако она была умна, и в течение двух лет он не мог обнаружить ничего конкретного. Следуя за слухами и сплетнями, Брат изъездил весь Старый Свет вдоль и поперек, пока, в конечном итоге, не обнаружил одеяльце Зейдиста в вещах женщины, которая умерла за неделю до этого.

Этот промах стал частью трагедии.

Именно тогда Агони доложили, что его ребенка забрал сосед и продал в рабство. Мужчина взял деньги и сбежал, и хотя Агони немедленно вышел на ближайшего работорговца, слишком уж много сирот и беспризорников покупались и продавались на этом рынке, чтобы отследить судьбу Зейдиста.

Агони сдался, вернулся домой и начал пить.

Так как Фьюри решил продолжить дело отца, то посчитал целесообразным одеваться в шелковые одежды старшего члена своей семьи. Это было важно. Бедному джентльмену было легче проникнуть в большие дома, где содержались рабы. В старых одеждах своего отца, Фьюри мог сойти за очередного, хорошо воспитанного бродягу, который зарабатывает себе на жизнь своим умом и обаянием.

В старомодном костюме, с саквояжем из грубой кожи в руке, он пошел к родителям, чтобы поделиться задуманным.

Он знал, что его мать лежала в своей постели в подвале дома, потому что именно там она и жила в последнее время. Он также знал, что она не посмотрит на него, когда он войдет. Она никогда не смотрела, и он не винил ее за это. Фьюри был точной копией того, кого украли у нее, походка, манера разговаривать, то, как он дышит — все в нем напоминало ей о трагедии. Ее боль была настолько сильна, что она не осознавала нужды сына в ее внимании и заботе, не понимала того, что Фьюри был отдельной личностью, которую тоже разлучили с Зейдистом, что он оплакивал утрату не меньше ее, потеряв половину себя в тот самый момент, когда его брата забрали из дома.

Его мать никогда не прикасалась к нему. Ни разу, даже в его младенчестве, для того, чтобы искупать.

Постучав в дверь, Фьюри осторожно представился, прежде чем войти, чтобы она могла собраться с духом. Когда она не ответила, он открыл дверь и встал в дверях, заполняя проем своим огромным после изменения телом. Сообщив ей о своих планах, он не был уверен, что именно хотел услышать от нее в ответ, но она ничего не сказала. Ни единого слова. Она даже не подняла голову от своей изодранной подушки.

Он закрыл дверь и направился в покои отца.

Мужчина был в отключке, забывшись пьяным сном в окружении бутылок дешевого эля, которые ужерживали его в достаточно невменяемом состоянии, в котором он, по крайней мере, мог ни о чем не думать. После тщетных попыток разбудить его, Фьюри написал записку и оставил ее на груди отца, затем поднялся наверх и вышел из дома.

Стоя на полусгнившей, покрытой опавшими листьями террасе когда-то величественного дома, принадлежащего его семье, он прислушивался к ночи. Фьюри знал, что существует большая вероятность того, что он больше никогда не увидит своих родителей, и его беспокоило, что один единственный оставшийся доджен может либо умереть, либо покалечиться. И что тогда с ними станется?

Глядя на былое величие, он почувствовал где-то там, в ночи своего близнеца, который ждал, когда его, наконец, найдут.

Когда занавес молочных облаков сошел с луны, Фьюри попытался обнаружить в себе резерв внутренней силы.

Воистину, тихо произнес голос в его голове, ты можешь искать тысячу ночей, и даже найти дышащее тело своего близнеца, но уже сейчас понятно, что ты не сможешь спасти того, кто не может быть спасен. Тебе не по силам эта задача, и более того, твоя судьба распорядилась так, что ты постигнешь неудачу. Не имеет значения твоя цель, ведь ты несешь на своем челе проклятье эксайл дабл.

Вот тогда с ним впервые заговорил колдун.

Как только эти слова проникли в его сознание, и он почувствовал себя слишком слабым для предстоящего путешествия, Фьюри дал обет безбрачия. Глядя на огромный блестящий диск луны в сине-черном небе, он поклялся Деве-Летописеце, что будет держаться подальше от всего, что могло бы отвлечь его от цели. Он будет чистым и сосредоточенным спасителем. Он станет героем, который вернет своего близнеца. Целителем, который воскресит свое печальное, запутавшееся в беспорядке семейство и вернет ему прежнее здоровье и красоту.

Он будет садовником.

Фьюри вернулся в настоящее, когда заговорил колдун: Но я был прав, ведь так? Твои родители почили рано и в полной нищете, твоего близнеца использовали как шлюху, а у тебя вообще непорядок с головой.

Я был прав, не так ли, напарник.

Фьюри опять сосредоточился на жуткой белизне Другой стороны. Этот мир был совершенен, порядок во всем, ни единого изъяна. Белые тюльпаны на белых стеблях цвели в клумбах вокруг зданий. Деревья росли строго по границе леса. Не виднелось ни одного сорняка.

Он задался вопросом, кто же косил газон, и у него возникло ощущение, будто трава, как и все окружающее здесь, была всегда неизменной.

Должно быть, это хорошо.