"Подрывник" - читать интересную книгу автора (Сартинов Евгений Петрович)

Глава 19

"Группа захвата" выломав дверь и убедившись, что в квартире хозяина нет, вывалилась обратно на улицу. Первое, что они обнаружили там, это Валеру Сытина, со стоном поднимающегося с земли.

— Ты чего, Сыч? — обратился к нему один из пехотинцев Бизона.

— С-сука, опять этот козел… опять по башке мне дал… и снова мою машину угнал.

Такого дружного и долгого ржания жители окрестных домов до сих пор никогда не слышали. Даже изощрённая матершина Сыча не вывела быков из хорошего настроения.

— Да не парься, Сыч, догоним мы счас твою тачку!

Но, ночные гонки по пустынным улицам сначала не дали никакого результата. В это время Кижаев находился в очень необычном месте. Он не стал рисоваться на главных улицах города, а сразу свернул в переулки. Не проехав и двух кварталов от собственного дома, Кежа неожиданно затормозил и свернул к обочине.

— Ты чего встал? — удивился Пупок, довольно нервно поглядывая в зеркало заднего вида. — Догонят ведь!

— Слушай, это голубятня Афони? — Спросил Игорь, кивая головой на массивное сооружение на пустыре между городской и деревенской частью города.

— Да, его.

— Он что, живой, что ли до сих пор?

— Конечно. А что с ним будет?

Игорь с удивлением посмотрел на своего спутника.

— Он двадцать лет назад был старик стариком. Я думал он давно умер. Нихрена себе.

Сооружение, на которое Кижаев обратил внимание, было весьма примечательным не только для Кривова. Обычная голубятня представляла из себя небольшой железный домик с непременной скамейкой рядом и шестом для голубей. Но строение старого Афони было просто монстром в ряду подобных сооружений. Большое двухэтажное деревянное здание самой голубятни было отягощено еще и длинным, кирпичным пристроем, откуда и пробивался свет через небольшое, квадратное окошечко. Некоторые частные дома Кривова по площади были меньше чем эта самая голубятня.

— Как думаешь, Афоня сейчас там? — спросил Кежа.

— Свет есть, значит там.

— Давай-ка зайдём к нему на огонек.

— Да ну его! Поехали, давай! Там же Лолка одна.

Но, не обращая внимания на сопротивление малолетки, Игорь отъехал чуть дальше и, закрыв машину, двинулся в сторону голубятни. За ним не очень охотно последовал и ворчащий себе что-то под нос Пупок.

Дверь в голубятню оказалась незапертой, и, переступив порог, Игорь невольно остановился. В его ноздри ударил забытый, специфичный запах голубятни. Пахло пылью, голубиным пометом, сеном, и это на секунду вернуло Кижаева в детство. Из этого состояния его вывел низкий, тяжелый голос хозяина голубиного дворца.

— Ну, раз пришел, заходи, чего встал на пороге. Не выстуживай помещение.

Голос этот принадлежал рослому, кряжистому старику, полулежавшему на старом, продавленном диване. На плечах старика сидели два белых голубя, еще одного он держал, поглаживая, в руках. Кроме фигуры Афоню отличало лицо: мощное, суровое, изрезанное глубокими морщинами. Кустистые брови и уголки глаз были, как бы свалены чуть вниз, а линия узких губ словно повторяла этот изгиб. Кеже показалось, что старик нисколько не изменился за прошедшие годы, даже не постарел. В послевоенные годы Афанасий Григорьевич Петров был лучшим спортсменом города. Он занимался всеми видами спорта: прыгал в длину и высоту, толкал ядро и метал молот. Но лучше всего он играл в футбол. Более результативного нападающего не было за всю историю города. Это был девяностокилограммовый таран, крушивший любую оборону противника. Редко в каком матче он уходил с поля без гола. Его десятки раз звали попробовать силы в командах первой и даже высшей лиги, но Афоня не мыслил себя вне Кривова. Для него просто не существовало других городов, был только он — Кривов, его болельщики, обожавшие своего кумира, и голуби. Их он держал сотнями. Не только в Кривове, но и во всей области Афоня считался первым голубятником, или, как говорили у них в те времена: «коржатником». Каких пород у него только не было: дутыши и монахи, севастопольские тучерезы и космачи, а за его турманами и бухарскими приезжали из столицы. В послевоенные годы он мог бы сделать себе состояние на торговле голубями, но большую часть он их просто дарил, не считая деньги чем-то стоящим.

Спортивная карьера Афони оборвалась в тридцать пять лет. Он играл бы и дольше, как легендарный Виктор Раздаев, как минимум до сорока. Но в одном самом обычном матче второй лиги отчаявшиеся остановить его защитники, с двух сторон прыгнув на него в подкате, умудрились сломать нападающему сразу обе его ноги. Правая срослась хорошо, а вот левая оставила ему только возможность с трудом ходить от дома до голубятни. Именно после этого Афоня и воздвиг этот двухэтажный дворец для своих питомцев.

Отработав пятнадцать лет во вредном цехе Афоня рано, в пятьдесят лет ушел на пенсию. Еще через два года у него умерла мать, и заядлый бобыль остался один. В своей квартире он появлялся лишь затем, чтобы помыться, да раз в три месяца перестирать белье. Готовить он никогда не готовил, питался исключительно всухомятку, предпочитая основным рационом хлеб и кильку в томатном соусе, запивая свою нехитрую пищу жидким чаем. На это у него уходила половина пенсии, вторую половину он тратил на корм голубям. То, что в столь поздний час у него появились гости, Афоню не удивило. К нему шли со всего города, выпить и спокойно посидеть в тепле и своеобразном уюте.

— Привет. Как здоровье, Григорьич? — спросил Кежа, усаживаясь в старое кресло напротив дивана. Старик с видимым недоумением посмотрел на него, потом перевел взгляд на Пупка.

— Опять пришёл, щенок! — резко обрушился Афоня на жавшегося за спину Кижаева Николая. — Вот я тебя!

— Что он такого сделал? — удивился Кежа.

— Что-что, на той неделе петарду на крышу мне закинул, а она же железная! Так бабахнуло, что все мои галчата чуть с ума не сошли. Обосрали тут всё на свете с испуга.

Кежа улыбнулся. Привычка называть своих птиц галчатами сохранилась у старика до сих пор.

— Он больше так не будет делать, да ведь, Николай? — спросил Игорь, иронично глянув через плечо на своего «суворовца».

— Угу, — подтвердил тот, не оставляя своей позиции за спиной старшего брата.

— Что-то я тебя, парень, не помню, — признался Афоня, вглядываясь в лицо позднего гостя. — Не местный, что ли?

— Да нет, местный я, просто здесь двадцать лет не был. Может, вспомните такого — Игорь Кижаев, Кежа, так меня тогда звали.

Старик оживился.

— Ах, вот ты кто! Кежа! Так бы ни за что тебя не признал. А помнить помню. Ты тогда у меня частенько бывал. Ты, Бизя, покойный Бурый и этот, молодой Федосеев.

— Да, Антон.

— Вот-вот. Хорошие вы были ребята. Друзья то твои на виду, а тебя что-то не видно было.

— Уезжал я, по свету мотался, а сейчас вот вернулся, решил здесь осесть.

— Понятно. В свое время ты лихим парнем был. Это ведь ты тогда парней подбил на ментовку напасть?

Кежа кивнул головой.

— Было дело, — признался он. — После этого я отсюда деру и дал.

Пупок слушал все это с округлившимися глазами.

— Ну, а обратно сюда чего тогда вернулся?

— Да, надоело по свету скитаться. Я вон даже мать не похоронил, в Антарктиде тогда зимовал, на станции «Восток». А оттуда зимой даже самолетом не улетишь…

В это время со стороны улицы донесся гул нескольких моторов и свист тормозов. Пупок метнулся к двери, чуть приоткрыл ее и выглянул наружу.

— Атас, Кежа, это опять эти козлы! Сюда идут!

Кежа сморщился.

— Черт, как они не вовремя.

— Что, менты? — спросил хозяин голубятни.

— Хуже, быки вашего Бизона.

— Что, схлестнулся с этими телками?

— Есть маленько.

— Ну, лезьте тогда наверх и сидите тихо, — Афоня кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, на сеновал. Поздние гости охотно последовали этому совету. Очутившись в темноте, среди многочисленных клеток с голубями Кежа присел на корточки и затаил дыхание. Рядом сопел его юный друг Пупок.

— Не ёрзай, — тихо шепнул ему Игорь, и услышал, как скрипнула входная дверь. Судя по топоту ног, вошедших было несколько.

— Привет, Григорьич! — сказал кто-то из новых гостей.

— Здорово, коль не шутишь, — буркнул голубятник.

— У тебя никого тут лишнего нету?

— А кого тебе надо?

— Да такой хлипкий парень, с усами в синей куртке.

— Кежа, что ли?

— Ну да.

Игорь замер. "Неужели Афоня сдаст меня?" — подумал он. Даже Пупок рядом с ним перестал сифонить своим сопливым носом.

— Был он здесь, поздоровался, посидел чуть-чуть и ушел.

Голубятник говорил весомо, уверенно, и ему поверили.

Новые гости явно оживились.

— Давно он ушёл?

— Да нет, минут пять как.

— Слушай, может, ещё догоним? — спросил кто-то из них. — Пешком он далеко не уйдет.

— Да, только надо рассыпаться. А не ездить всем стадом, — сказал все тот же командирский голос. — Спасибо тебе, Григорьич. Пока.

И вся многочисленная компания дружно покинула голубятню, на ходу обсуждая кому в какой район ехать. То, что быки Бизона не стали проверять голубятню более тщательно, Кежу не удивило. Авторитет Афони в городе был непререкаем. Через этот птичий дворец прошли очень многие, например начальник электросетей города, позволяющий Афоне безнаказанно воровать электричество. Да и все уголовные «пастухи» города любили посидеть у старого голубятника, вспомнить молодость. Частенько Афоня одалживал уркам на похороны белых голубей, коих полагалась выпускать над могилами старых воров. Даже менты не считали нычку старого голубятника чем-то вредным и опасным. Люди приходили сюда выпить, да поговорить за жизнь. Забуянивших старик выпроваживал сам, когда силой, а чаще просто своим авторитетом. Еще в семидесятые годы одному приблатнённому малому, схватившемуся за нож Афоня просто-напросто сломал руку.

Когда, судя по звуку разъезжающихся машин, угроза миновала, Афоня крикнул: — Эй, там, наверху, галчата, можете спускаться.

Афоня с улыбкой глянул на пасмурные лица своих гостей.

— Ну что, перетрухали, галчата, думали я вас уже сдал?

— Было дело, — признался Кежа.

— Плохо ты о старике думаешь, — сказал Афоня и тяжело хромая рассадил по клеткам голубей, а затем откуда-то из-за дивана достал початую бутылку водки и свой традиционный джентльменский набор: булку хлеба и банку кильки. Нарезая хлеб, он спросил Кежу: — Чем же это ты так прогневал своего старого друга? Вон сколько их за тобой гоняется?

— Да ввязался я тут в одну историю, — признался Игорь, принимая из рук старика стакан с водкой. Под выпивку разговор пошел хорошо, и Кижаев неожиданно для себя рассказал старику всю свою глупую историю.

— Да, с бабами лучше не связываться, одна беда от них, — вынес свой вердикт старый женоненавистник. — Бизон сейчас, после смерти Нечая, самый крутой волчара в городе. За какую-то неделю власть в городе подобрал. Зяму и Фугаса грохнул, Славика и Гуся под себя подмял. Уже лет десять, как с тюряги пришел, так и кувыркается, как хочет, и менты ничего с ним сделать не могут.

— А за что он сидел? — спросил Игорь.

— А ты разве не помнишь? При тебе еще должно было быть. Как раз после того штурма милиции, что ты тогда организовал, он одного мента из обреза замочил.

Лицо Кижаева поневоле вытянулось.

— Постой, как это замочил? Ведь тогда не он стрелял. Совсем не он.

— А кто?

— Как кто, Антон.

— Федосеев?!

— Ну да.

— А ты откуда это знаешь?

Кежа усмехнулся.

— Как мне то этого не знать? Мы же тогда все втроём от него отрывались.

Он поневоле вспомнил то, что старался забыть все эти годы…

…Рвущий легкие бешеный воздух погони, чувство страха и отчаяния одновременно. Они тогда уже пробежали под арку дома на Пионерской, и сзади особенно гулко отозвался крик того милиционера: — Стой! Счас стрелять буду.

И тут же грянул особенно громкий звук выстрела. Кежа, оглянувшись, успел заметить, что пламя выстрела полыхнуло вверх.

— Стреляй, Тошка! Стреляй! — завопил Бизя.

Кежа хотел крикнуть, что не надо, что мент стрелял в воздух, но Тошка уже выдернул из-за пазухи обрез безкурковки, и, направил его в сторону тёмной фигуры преследователя. А тот уже был уже рядом, и когда Антон нажал сразу на обе скобы, Игорю показалось, что пламя порохового заряда пронзило милиционера насквозь. Тело его отбросило назад, и Кежа ни на секунду не сомневался, что он уже мёртв. Он сам заряжал эти патроны крупной дробью. На несколько секунд все оцепенели, потом Бизя отчаянно крикнул: — Айда, линяем!

Но именно он, сделав несколько шагов, вдруг упал, и отчаянно вскрикнул.

— Ты что?! — спросил, склоняясь над другом, Антон.

— Нога… подвернул. Патерна тут…

Антон попытался его поднять, но в этот момент пространство арки осветилось светом фар, Игорь машинально отшатнулся в сторону, а потом пробежал несколько метров до ближайшего гаража, и ловко вскарабкавшись на него, упал на плоскую крышу и замер. Он слышал, как менты вязали его друзей, и кусал себе руки от злости и бессилия, от невозможности помочь им.

… Очнувшись, Кежа повторил: — Как мне не знать. Мы как раз втроем тогда от ментовки линяли, а этот гад упертый попался, топает за нами и не отстает. Забежали под арку, это на Пионерской, ну Антон развернулся и шмальнул в него из обоих стволов. Бизя ещё тогда ногу подвернул, из-за него тогда мы и погорели. Антона и Бизю взяли, а я ушёл. Мать меня той же ночью за шкирку, билет до Мурманска и отправила к дядьке. Тот меня тут же на точку устроил, по специальности — мотористом на метеостанцию. Ну, а дальше уж судьбы так закрутила, я толком и не знал, чем всё это кончилось.

— А кончилось тем, что за того мента посадили не Антона, а этого твоего Бизона, — подвёл итог Афоня.

— Да, выходит так?

— Выходит, что он за молодого Федосеева сидел, — вынес свой окончательный вердикт старый голубятник.

— Похоже, что так.

— Наверняка папа Антона это все ему устроил. Хороший он был мужик, и директор завода крутой, властный, но справедливый.

Кежа согласно кивнул головой. Афоня не зря называл Антона "молодым Федосеевым". В те давние времена папа Антона был директором самого крупного оборонного завода Кривова — ""Металлопласт". Александр Иванович Федосеев ещё долго и успешно рулил заводом, а, уйдя на пенсию, перед самой смертью сумел пропихнуть на своё место собственного сына. Судя по рассказам, донесшимся до ушей Игоря, его лихой друг после той заварухи резко остепенился, окончил институт и с помощью папы быстро преодолел все ступени карьеры заводской лестницы. Так что когда два года назад старый директор ушел на пенсию, а вскоре и умер, его сменил человек с той же самой фамилией.

— Теперь понятно, почему Бизя такую силу набрал. Директор «Металлпласта» всегда был хозяином города. Выходит, Антон у него на крючке, — сказал Афоня.

— Да, — согласился Кижаев, и вынес свой приговор. — И житья мне Бизон в любом случае не даст. Зачем ему лишний свидетель.

По ходу разговора они допили бутылку, а вот почти вся килька исчезла в глотке ненасытного Пупка. Пацан прислушивался к неторопливому разговору взрослых и молчал как та самая килька, только посверкивал черными глазами. Про события тех лет до него дошли только отголоски, превратившиеся в легенды. В конце семидесятых годов войны между районами города приобрели колоссальный масштаб. Самая большая драка произошла на центральной площади города, и участвовало в ней не менее трех сотен подростков. Конечно, потом это все раздули, и до ушей Пупка донеслась цифра в целую тысячу. Милиции с трудом удалось остановить побоище и арестовать человек десять его участников. Но, после того, как площадь опустела и там остались только милиционеры, раненые и двое убитых, произошло нечто беспрецедентное. Через час, воспользовавшись тем, что основные силы милиции были на площади или гонялись по городу за одинокими подростками, группа парней в количестве пятидесяти человек напала на ГОВД и освободила уже арестованных своих друзей. При этом ребята порезвились от души, разбили всё, что можно было разбить, и даже подожгли саму дежурную часть. И вот теперь оказалось, что его опекун был ни кем иным, как организатором всего того переполоха. Авторитет Кижаева в глазах Пупка вырос немеренно. А мужики тем временем продолжали свой неторопливый разговор.

— И чем Бизон промышляет теперь? Больно круто у него ребята упакованы, все на иномарках.

— А чем у нас можно тут заниматься? Торгашей потихоньку трясёт, наркоту крышует.

— И всё? — удивился Кежа.

— Да нет, есть у него еще приработок.

Он поднялся, сделал несколько своих ломанных шагов, взял в руки пластиковую канистру, и сунул в руки Пупка.

— Ну-ка, кенар, сгоняй за водичкой.

— Это до колонки? — переспросил тот.

— Ну не до Волги же! Иди, щёгол!

Пупок нехотя ушёл, Афоня, сделал, было, пару шагов назад, к своему креслу, но потом остановился, присмотрелся ко входной двери, и подняв с пола огрызок яблока, запустил в приоткрытую щель. Дверь тут же закрылась, и Афоня добрался, наконец, до своего «трона».

— Нечего ему ещё такие вещи слышать, болтлив слишком. Ты же знаешь, какие у нас в городе заводы?

Игорь кивнул головой. Два завода Кривова со времен Николая Второго выпускали взрывчатку и боеприпасы: патроны, снаряды, мины. С эпохой конверсии жизнь в них еле теплилась, но полигон за городом продолжал исправно сотрясать воздух глухими взрывами.

— Тут ко мне всякие приходят, чего только не наслушаешься, — продолжал старик. — Как-то забрели ко мне два кента. Нажрались они тогда до уссачки. Болтали всё подряд, что можно, и что нельзя. Судя по их разговорам, с заводов по-крупному тырят продукцию. Понял?

Игорь кивнул головой. Только человек, долго проработавший в заводе, мог назвать боеприпасы «продукцией», либо «изделием». Афоня продолжал. Его рассказ был недолог, но то, что сейчас узнал Кежа, было очень важной информацией. Смертельно опасной для очень многих людей. Выслушав всё, Игорь невольно покачал головой.

— Да, жуткое дело. Раньше было так всё устроено, что патрон через проходную не пронесёшь.

— Верно. У меня друг за одну только попытку пронести толовую шашку получил три года, — подтвердил Афоня. — Взял из мастерской, а пронести не решился, бросил в сугроб около проходной.

Кежа про этот случай слыхал, но спросил:

— И его нашли?

— А как же. Нашли. Вычислили, по пропускам. А потом уж расколоть его было просто. Тогда мастера были этого дела.

Они чуть помолчали. Потом Кежа поделился своими воспоминаниями.

— Встречал я недавно изделия родного завода. Желтые такие, как мыло. Хорошо работают. Поди, и его таскают?

— Не только шашки. Эти двое, всё бабки поделить не могли. Всё им мало казалось, что им не доплачивают, что главному больше дают. Вот такие дела.

— Да, это бизнес весьма серьезный, — согласился Игорь. — Вот это размах. И куда всё это идет?

— Да мало ли куда. По всей стране пальба стоит, а уж черножопые вообще за это золотом отвалят.

— Чеченцы?

— Да все они там, у себя в горах, чеченцы.

Афоня тяжело вздохнул.

— По идее бы их прищучить надо, но у Бизона там, чувствуется, хорошая крыша. Никто даже не шевелится, ни менты, ни комитетчики. Бардак в стране! Зла на них не хватает! Эх, сил уже нету. Да, и как их кувыркунуть, с такой крышей?

— Да, это верно. Так просто всё это не провернешь.

Они замолчали, потом Игорь спросил: — А как Антон, он в этом деле замешен?

Афоня пожал плечами.

— Да кто его знает. Дом ему ещё папа построил, сам он не шикует, на «Волге» папиной ездит.

— И где этот его дом?

— На Волгоградской, чуть подальше горбольницы. Он там один такой двухэтажный. Что, повидаться со старым другом хочешь?

— Да хотелось бы.

— Смотри, власть и деньги портят людей. Знаешь, как говорят: "Хочешь проверить друга, назначь его своим начальником".

— Это верно, но все равно надо в этом городе искать какую-то крышу. Один я с этой бандой не управлюсь.

Открылась дверь, в неё протиснулся недовольный Пупок с канистрой в руках. Кежа глянул на часы, шел уже в первый час ночи.

— Ладно, спасибо, Григорьевич, за приют и совет, пора двигать до хаты, — Кежа толкнул прицеливающегося к столу пацана. — Пошли, охламон. Нам сейчас полночи до Курятника добираться.