Путешествие одиннадцатое В АМСТЕРДАМ!

Грустная улыбка не сходит с твоих губ: что это, юная девушка сбегает из дому? На два дня раньше срока ты решаешь отправиться в Амстердам. Ты раздосадована, то тут, то там по телу пробегают искорки. Даже по первоначальному расписанию денечки тебе предстояли горячие: два дня репетиций в Берлине, потом неделя в Амстердаме, потом снова в Берлин. До выступления четыре недели. Нужно было подождать всего два дня до отъезда, но ты надоела сама себе. Ты не любишь менять планы, но тут вдруг ты бросаешь свои репетиции и летишь на вокзал, даже не проверив содержимое дорожной сумки. На вокзале прямиком отправляешься к кассе, запыхавшись, спрашиваешь, есть ли билеты на ночной поезд. Сдержанность — это такая веревочка. Сейчас она готова лопнуть.

Ты не знаешь, что случится, если ты снова увидишься с этим балетмейстером. Ты его ударишь? Или влюбишься? Этот человек всегда повторял: не зовите меня балетмейстером, я режиссер-постановщик. Он все время рассказывает о спектакле, который ставил восемь лет назад. Он ужасно гордится этим, но ты не можешь понять почему. Чем спектакль лучше обычного танца? Может, ему не нравится, что в танце отсутствуют слова?

Ты всегда мечтала о том, что когда-нибудь станешь выступать сама по себе и тогда тебе не нужно будет общаться ни с какими балетмейстерами. Но в то время, о котором идет рассказ, тебе еще приходилось иметь дело с постановщиками.

Имя берлинского балетмейстера переводилось как «Кузнец». В этом был свой резон: железо куют, пока оно горячо, а балетмейстер формует молодые и гибкие тела так, как ему представляется нужным. Идеи балетмейстера проникают в мышцы танцора, прожигают их до кости — так, что избавиться от них потом уже невозможно. Некоторые даже утверждают, что, поработав с одним балетмейстером, уйти к другому уже невозможно. Не знаю, как это происходит, но только всю тебя скрючивает. На сцене никогда не стоишь прямо. Одно плечо всегда выдвинуто вперед. Или же оно находится чуть сзади. Когда взмахиваешь руками, они часто остаются позади тебя. А шея поворачивается вместе с плечами. Или же поворачивается в другую сторону. В общем, стоять ровно, навытяжку никогда не получается.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя не так уж беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться. Например, ляжки. Вот Кузнецу не нравится, как поставлены твои ноги. И тогда он засовывает свою ногу между твоих расставленных ляжек, пинает их, чтобы ты раздвинула ноги пошире. Тебя будто огнем обжигает, ты хочешь заорать: «Перестаньте!» Чтобы унять ярость, тебе хочется окатить себя водой, но едва ли бы помогло даже это.

Кузнец немногословен, наверное, ему удобнее разговаривать на языке жестов. Ну вот и все, говоришь ты сама себе. Но все равно приходишь в раздражение. Не так уж и больно. Ведь частенько бывает, что при неудачном приземлении подвернешь ногу, а это намного больнее. Но ты все равно сердишься. Тебе вдруг хочется ударить Кузнеца — а приходится бить саму себя по рукам.

А еще этот подбородок… Ладно бы сказал: повернись так, а не эдак. А то ведь велит поднять подбородок повыше, а сам для вящего вразумления пару раз похлопает по щекам. Нет, совершенно не больно. Но только щеки все равно горят. А один раз ты даже едва не плюнула прямо в рожу Кузнеца.

Ты думала обо всем этом, рассматривая только что подошедший состав. Несколько раз ударила себя по щекам. Злость, затаившаяся в теле, вышла наружу. Это было похоже на чувства другого человека. Да, именно так. В теле были сокрыты его собственные чувства, движения которых не имели отношения к тебе самой. Из любопытства ты снова стала нахлестывать себя по щекам. На сей раз сильно. Проступила ненависть — едкая, как пот. Странно. С тобой не происходит ничего плохого, и вдруг — эти капли. Будто надавливаешь на то место, которое порождает злобу. Закрываешь глаза и снова лупишь себя по щекам. Еще сильнее. Еще раз и еще сильнее. Чувствуешь на себе взгляд, оборачиваешься — проводница смотрит на тебя с подозрением. Ты дала ей подсмотреть, как хлещешь себя по щекам.

Ты путешественница, пассажир на железной дороге и ты артистка — сущности разные, и в твою задачу не входит привлекать стороннее внимание. Быть возможно незаметнее — вот твоя задача. Ведь есть люди, которых арестовывают только потому, что они чересчур заметны.

«Вы едете этим поездом?» — вопрос заставляет тебя вернуться к действительности. Проводница стоит прямо перед тобой. «Да». — «Покажите, пожалуйста, ваш билет».

Ты достаешь из сумки билет. «Шестое купе, верхняя полка справа. Я приду за билетом позже», — по-деловому говорит проводница и обращает взор на приближающуюся пожилую супружескую пару.

Ты заходишь в купе, сбрасываешь одежду, переодеваешься в пижаму и ложишься на нижнюю полку. Душно, окно закрыто. Снова бьешь себя по щекам. И снова к тебе возвращается то же самое ощущение. Похоже, что оно таится где-то в том самом месте, которого ты касаешься. А если так, то, определив точное место его расположения, можно придумать способ, как по своему желанию вызывать приступ гнева и унимать его.

Кажется, есть такая пословица: если тебя ударят по правой щеке, подставь левую. Нет, это не пословица, для пословицы слишком эксцентрично… Сейчас тебе кажется, что ты постигла смысл этих слов. Если тебя вдруг ударят по правой щеке, ты, еще не успев ничего осознать, немедленно бьешь противника. Если тому не повезет, можешь его и изуродовать. Но если еще до этого успеешь получить и по левой щеке, у тебя будет время осознать свою злобу и ты сможешь отнестись к своему телу как к чужому, с холодной головой. Поэтому-то и говорится: подставь левую щеку.

В этот момент в купе появляется некто маленький. Протираешь глаза. Неужели? Да, это ребенок. Мальчик лет пяти. Похожие на исподнее белые одежды плотно облегают худое тельце. Только ботинки у него темно-коричневые. В руках ничего нет. Мальчик не смотрит на тебя, он бросается на нижнюю полку, скидывает ботинки, валится на постель и как-то чересчур вальяжно закидывает руки за голову. При этом его глаза мрачно пялятся в потолок. Для ребенка у него слишком серьезное выражение лица. Наверное, сейчас и родители явятся. Поглаживая горящие щеки, ты достаешь из сумки детектив и приступаешь к чтению, решив обосноваться на нижней полке. Вообще-то детективы не твоя слабость, но на сей раз ты взяла эту книжку потому, что решила: нет ничего лучше, чтобы забыть про своего Кузнеца. Тебя одолевает неприятное предчувствие: ночью заснуть не удастся. Бессонница в поезде — штука паршивая. И дома это не слишком приятно, но здесь нельзя даже приоткрыть окно и сделать глоток свежего воздуха, как нельзя включить телевизор.

Какой-то мужчина свалился на рассвете с пристани в темно-зеленые воды озера и утонул. Холодные круги сомкнулись над ним, глубины поглотили труп, потом вода успокоилась, будто ничего и не было. Мужчина умел плавать, но он потерял сознание. Это был сильный мужчина, он родился в деревне неподалеку. Сидел на мостках пристани с удочкой, а в это время кто-то подкрался к нему и стукнул по голове молотком. Он потерял сознание, упал ничком в воду, утонул. Маленький, но увесистый молоток был похищен из его же дома. Молоток потом извлекли со дна озера вместе с трупом. В момент убийства неподалеку от места действия находилась только семилетняя девочка, других свидетелей не оказалось. У девочки было что-то не в порядке с речью, ни на один вопрос она не отвечала. Несколько месяцев назад ее оставили в деревне бродячие артисты. Убитый мужчина заботился о ней. Он был холостяком, жил со своими престарелыми родителями. В кладовке он сделал для девочки постель, кормил ее. У доброго и немногословного мужчины врагов в деревне не было. Совершенно непонятно, кто мог покуситься на его жизнь.

По потолку скользнула огромная тень. Ты оторвалась от книжки. Мальчик поднялся с постели и вышел из купе. Для мальчонки дверь тяжеловата, но он открыл ее с легкостью и бесшумно затворил. Вместо него явилась проводница — проверить билет. Интересно, есть ли у мальчишки билет? И где его родители? Может, они спят в соседнем купе? Во время походов или на корабле дети вообще-то любят ложиться где-нибудь поодаль от родителей, но этот мальчик слишком мал, чтобы ему позволили своевольничать. Впрочем, о детях я мало что знаю.

Проводница ушла, через какое-то время мальчик вернулся. Глаза у него отчего-то блестят. «Неужели он сбежал из дому?» — беспокоишься ты. «Эй, мальчик, а где твои мама с папой?» Услышав вопрос, мальчик передернул плечами. Будто бы поразился тому, что ты умеешь говорить. Поскольку у тебя опыт общения с детьми небольшой, ты точно так же, как и в случае со взрослыми, считаешь неудобным расспрашивать. «Можешь не говорить, если не хочешь», — с деланым равнодушием бросаешь ты и снова берешься за книжку. Ты и вправду продолжаешь читать свой детектив — уж слишком интересно, чем все кончится.

Со дня смерти мужчины прошла неделя, и вот один житель деревни собрался на рассвете на рыбалку. На пристани он увидел ту самую девочку — она просто стояла и глядела на озеро. И было в ней что-то от привидения, так что страшно подойти. Рыбак молчал, смотрел на нее, смотрел и вдруг видит: девочка подняла вверх руки и резко опустила их вниз — будто молотком ударила. Рыбак аж содрогнулся. Вернулся домой, а девочка у него из головы не идет. Потом немного успокоился. В любом случае для него стало абсолютно ясно, что девочка присутствовала при убийстве. Присутствовать-то присутствовала, но кто же преступник? И каковы мотивы? Может, убийство совершили заезжие артисты? И если среди них были родители девочки, то тогда она, может быть, покрывает их? Это было бы вполне естественно.

Тут в купе неприятно запахло, ты украдкой смотришь на мальчика. Он лежит на постели и лижет свою руку. Вообще-то дети часто делают так — высунут язык и лижут руку в районе локтя. Только ты так подумала, как поезд подошел к какой-то станции, свет от фонарей проник в купе сквозь занавеску. Он упал на руку мальчика, и ты увидела алую кровь. Из руки текла кровь. «Что случилось? Поранился?» — воскликнула ты, вскакивая с постели. Сохраняя все то же безучастное выражение на лице, мальчик повернулся к тебе спиной. Но увиденная кровь не позволяла оставить все как есть. «Покажи-ка». Ты коснулась его спины, и тут все его тело передернулось от конвульсий. Ты взяла его за руку и содрогнулась — вся рука была в крови. «Что с тобой? Ты только посмотри! Надо сказать проводнику и взять у него аптечку!»

Рана представляла собой полукруг со следами укуса. На ум приходила только обезьяна. Неужели какая-то дикая обезьяна притаилась в нашем купе? Ребенок, которого до крови искусала невидимая обезьяна… А поезд все стоял на никому не известном полустанке. «Да здесь и города-то никакого нет», — пронеслось в твоей голове. Снова посмотрела на рану и ужаснулась. Похоже, что мальчишка укусил себя сам. Несколько лет назад ты уже видела такого мальчика. Ты тогда работала в лагере беженцев. И там был ребенок, который покусал себя. Сквозь рваную ранку текла кровь, увидев ее, мальчик перестал кричать и выть, засмеялся с чувством облегчения. Он укусил себя, чтобы убедиться: есть люди, которые придут тебе на помощь, а сам ты жив живехонек.

Пока ты в полном ошеломлении рассматривала его руку, мальчик, который до этого момента не оказывал никакого сопротивления, вдруг с неожиданной силой отдернул руку и разразился истерическим смехом. Продолжая лежать, он соскреб — будто кожу — свои белые тонкие брючки и бросил их тебе в лицо. В этот момент открылась дверь — свет выхватил чей-то пиджак. Брюки свисали с твоих плеч. Ты увидела перед собой лицо, приставленное к пиджаку. Строгий голос стал что-то вещать. Мальчик обреченно сел на постель, надел брюки, встал. Не говоря ни слова, ты наблюдала, как его увели. «Да он, похоже, сбежал из дому», — сказала ты проводнику, который снова появился перед тобой. Он же смотрел на тебя злобно, словно на преступника. «Постыдилась бы», — произнес он. Я погрузилась в раздумья, а проводник спросил: «Где вы прятали ребенка, когда я проверял билеты?» — «Я его не прятала. Просто он пошел в туалет». Лицо проводника побагровело от злости. «Зачем ты мучила ребенка?» — сказал он, выходя из купе.

Что ж такого ты сделала? Оставшись одна в этой чересчур светлой камере, ты легла на бок, поджав под себя коленки — будто жалела их. Да, ты не смогла оказать мальчику первую помощь. Это плохо. Ты не заметила, что он укусил себя, — читала свой дурацкий детектив. В этот момент ты поняла, чем он закончится. Дело в том, что мужчина ужасно мучил немую девочку. А потому в то утро она подкралась к нему сзади и ударила его молотком по затылку.