"Лазутчик в цветнике" - читать интересную книгу автора (Уэстлейк Дональд Эдвин)

22

Прошло два дня, которые я бы назвал тяжеловесно-тягучими, если вспомнить предшествовавшую им запарку. Все это время я провел в четырех стенах (каждый раз, когда я норовил выйти «на прогулку», все начинали увещевать меня не делать этого, ибо расхаживать по улице в моем положении разыскиваемого слишком опасно, хотя никто не возражал против моей поездки за взрывчаткой) и ни на миг не оставался в одиночестве, а значит, был бессилен что-либо сделать. Я не осмелился воспользоваться телефоном: в доме было полно негодяев, и почти все они то и дело слонялись возле меня. Короче, я не имел никакой возможности выйти на связь с федиками.

Тем не менее непосредственная опасность мне, похоже, не грозила. Я был в своего рода отпуске. Имел отдельную спальню, хорошую еду, мог позволить себе побездельничать. При каждой встрече Тен Эйк радушно кивал мне, но ничего не говорил, ну а мне и подавно нечего было ему сказать. Отдохнув и обретя способность соображать, я больше не мог вести себя с Тен Эйком так же невозмутимо и нагло, как после своего возвращения из поездки.

В пятницу днем отдохнувший Джек Армстронг и несколько его воинственных дружков подкатили к дому на грузовичке из бюро проката, который они, по их же хвастливым словам, утром угнали с Флэтбуш-авеню в Бруклине. Канадский грузовик уже давно уехал. Его забрали в четверг ночью, пока я спал, и теперь взрывчатка лежала в покосившемся сарае за домом. Украденный грузовик загнали туда же, осмотрели и выяснили, что он набит громадными картонными коробками с туалетной бумагой. В течение получаса я наблюдал из окна кухни, как молодчики из Национальной комиссии по восстановлению фашизма разгружали туалетную бумагу и относили ящики к ступеням, ведущим в погреб на задах дома. Там их принимали американские белые рабочие из военизированного подразделения «Сыновья Америки», возглавляемого Льюисом Лаботски. «Сыновья Америки» складывали ящики в угольную яму. Миссис Бодкин была очень довольна. Но когда работа уже близилась к завершению, кое-кто из фашистов расшалился. Они принялись со смехом и гиканьем носиться по огороду, швыряясь рулонами туалетной бумаги. Она разворачивалась в воздухе, рулоны падали на землю, и вскоре весь двор был покрыт длинными белыми лентами. Миссис Бодкин была вынуждена выйти на двор и призвать гитлеровцев к порядку, ибо они вели себя неподобающим образом. Молодчики устыдились, присмирели, убрали за собой и завершили работу уже более спокойно.

(Я мог представить себе холодную ярость Тен Эйка, который прятался наверху и наверняка смотрел на двор из какого-нибудь окна второго этажа. Он никогда не показывался перед мелюзгой, общаясь исключительно с вождями, которые присутствовали на учредительном собрании Лиги новых начинаний. Тен Эйк хотел, чтобы как можно меньше народу знало его в лицо. Тогда ему не придется убирать слишком многих. Не знаю, чем он руководствовался — то ли благоразумием, то ли просто стремлением избежать лишней работы. Во всяком случае, радости он уж точно не испытывал, и я бы не отказался взглянуть на его физиономию сейчас, когда он наблюдал за этими игрушечными нацистами. А впрочем, может, и хорошо, что я ее не вижу.)

Когда кузов опустел, фашисты и «Сыновья Америки» объединили усилия, чтобы загрузить его взрывчаткой. Ими суетливо руководили наши специалисты-взрывники, Эли Злотт и его временный помощник Сунь Куг Фу. До темноты они не управились, а поскольку сарай не освещался, было решено закончить работу на другой день.

Раз или два я предлагал позвать членов своей группы, чтобы они нам помогли (помните приданную мне дюжину федиков?), но в конце концов все склонились к мысли, что это слишком опасно, потому что полиция, занятая моими поисками, наверняка следит за членами СБГН. Кроме того, как верно заметила миссис Бодкин, народу и так было больше, чем нужно. Мне пришлось признать, что она права. Весь задний двор, от дома до сарая, кишел террористами. Временами казалось, что тут идет подготовка к демонстрации сезонных рабочих.

В пятницу вечером Эли Злотт и миссис Бодкин играли в «пьяницу» за столом в гостиной, Тайрон Тен Эйк продолжал знакомство с собранием живописных альбомов хозяйки, Сунь Куг Фу заперся где-то, обложившись проводами и радиодеталями (мастерил какой-то запал), что сделало его больше похожим на японца, чем на китайца, а я слонялся по дому с таким видом, будто страдал подагрой, и это было весьма похоже на правду.

Мне жгло не только ступни, но и карман. Время от времени я доставал оттуда полученный от Даффа двадцатипятицентовик, тот самый, который при смачивании посылал направленный луч, призывающий толпы федиков, и думал: «А может?» Но я по-прежнему не имел сколько-нибудь ценных сведений. У федиков была неплохая возможность незаметно пробраться сюда и захватить всю шайку вместе со взрывчаткой. Но, с другой стороны, нельзя было знать наверняка, что они задержат и самого Тен Эйка: ему не раз приходилось удирать от преследования, и если уж есть на свете умелец ускользать из расставленных сетей, так это он. Поэтому, держа в руке свой волшебный четвертак, я всякий раз решался подождать еще немножко. Еще чуть-чуть.

В субботу Эли Злотт и Сунь заперлись в сарае и, засучив рукава, принялись превращать грузовик в громадную передвижную бомбу. Полчища террористов рассеялись, остались только предводители, и Тен Эйк свободно расхаживал по дому, попыхивая своими тонкими корявыми сигарами и оделяя всех облаками душистого синего дыма и сияющими самодовольными улыбочками.

На закате Злотт и Сунь вышли из сарая. Было время обеда. Миссис Бодкин стряпала на целую армию, идущую форсированным маршем. Сегодня она подала нам большущие отбивные и вареные кукурузные початки, зеленый горошек и картофельное пюре, горячие булочки и какой-то густой бурый соус — единственный ценный вклад англосаксов в мировое поваренное искусство. В трапезе участвовали Злотт, Сунь, Тен Эйк и я, а миссис Бодкин, верная добрым американским обычаям, сновала между столовой и кухней, лишь изредка присаживаясь на свое место, чтобы сунуть под нос кому-нибудь из нас очередную тарелку.

Мы вкушали в молчании до тех пор, пока Тен Эйк не начал расспрашивать наших подрывников, в порядке ли грузовик. Когда он обмолвился о каком-то «часовом механизме», Эли Злотт во внезапном приливе раздражения ответил:

— У меня руки не дошли. Фу хотел сделать все сам и не дал мне этим заняться.

— Сунь, — тихо поправил его Сунь.

— Я стану обращаться к вам просто по имени, когда поближе узнаю вас, — прошипел Злотт и добавил, повернувшись к Тен Эйку: — Если часовой механизм не в порядке, я не виноват. Меня к нему не подпустили.

— Убежден, что все сработает как нельзя лучше, — сказал Тен Эйк, чтобы подсластить пилюлю. — И уверен, что вы просто скромничаете, оценивая свой вклад в общее дело.

Но Злотт не любил сладкого.

— Фу пожелал сделать все сам, — не унимался он, — и я махнул рукой. Если ему хочется обстряпать это в одиночку, пожалуйста, мне плевать.

— Вы отлично поработали, мистер Злотт, — заверил его Тен Эйк все тем же вкрадчиво-добродушным тоном. — Убежден, что все присутствующие здесь очень вам признательны.

Миссис Бодкин, вернувшаяся с кухни со свежеиспеченными булочками, сказала:

— Конечно, признательны, Эли, вы же знаете.

Злотт немного успокоился и опять занялся своей отбивной, хотя меня изрядно озадачило участие, проявленное главой Мирного движения матерей-язычниц к председателю Миссии спасения истинных сионистов. Ну да как бы там ни было, за обеденным столом воцарился мир, и трапеза увенчалась сладкими пирожками, ванильным мороженым и кофе, после чего все мы, едва волоча ноги, переместились в гостиную, чтобы присесть и спокойно переварить пищу.

Около половины девятого вновь появился Джек Армстронг. Тен Эйк тотчас увел его в угол, чтобы дать последние наставления. Я присоединился к ним, поскольку меня хоть и не приглашали, но и не гнали, и остановился рядом с таким видом, будто мне не очень интересно, что говорится в углу, и я прислушиваюсь к беседе просто от нечего делать.

— Держите грузовик в укрытии до вторника, — поучал Тен Эйк Армстронга. — На нем новые номера, и можно спокойно ездить, но я не хочу, чтобы он трое суток стоял на улице…

— У меня есть отличный тайник, — с жаром ответил Армстронг. — Отец одного из моих товарищей…

— … и мозолил всем глаза, — продолжал Тен Эйк. — Теперь вот что: самое важное — это расчет времени, запомните. Лаботски будет на месте ровно в два часа, и вам надлежит прибыть туда одновременно с ним.

— Хорошо, — сказал Армстронг, кивая как заведенный, — я там буду.

— Грузовики на Проезд не пускают, — сообщил ему Тен Эйк, — так что вам придется ехать на большой скорости. К югу от здания есть улочка. Заруливайте на нее, поворачивайте на север, проезжайте сквозь арку под зданием и тормозите на внешней полосе движения. Лаботски остановится перед вами. На приборном щитке слева от спидометра стоит новый выключатель, вы его заметите. Поставите его в положение «вкл.» и давайте деру: у вас будет всего пять минут. Выскакивайте из грузовика, прыгайте в машину Лаботски и чешите оттуда.

Армстронг все кивал и кивал, но теперь остановил возвратно-поступательное движение своей головы и спросил:

— А если нагрянут легавые? Они отбуксируют грузовик в другое место.

— Нет. Тот же выключатель приводит в действие маленький заряд, который разрушит переднюю ось. Никто не сможет убрать грузовик меньше чем за пять минут. Еще одно: не пытайтесь открывать задние дверцы кузова, они заминированы. Если полицейские взломают замок, машина тотчас взорвется.

Армстронг снова принялся кивать.

— Хорошо, я понял, — сказал он.

Тен Эйк похлопал его по плечу и произнес по-мужски сердечно, так, как и следовало говорить с человеком вроде Джека Армстронга:

— Молодчина. Мы на вас полагаемся.

Я отошел в сторонку, пересек столовую, где Злотт и миссис Бодкин по-прежнему дулись в карты, и отправился на кухню в поисках уединения и сладкого пирожка.

Я стоял, прислонившись к сушильной доске, и пережевывал сладкий пирожок пополам с только что полученными сведениями, когда из подпола вылез Сунь. Он подмигнул мне с видом заговорщика, но я не понял, зачем. Сунь молча потопал в гостиную, а я еще минуту или две ломал голову, пытаясь разобраться, что могло означать это его подмигивание, но потом услышал, как кто-то заводит мотор грузовика. Я выглянул из окна кухни. Грузовик выехал из сарая и быстро покатил прочь. За рулем сидел Армстронг. Мне показалось, что с таким грузом в кузове не следовало бы столь резво нестись по ухабам. А впрочем, в моем заднем кармане лежала взрывоопасная кредитная карточка, так что не мне его осуждать.

Было уже девять часов. Дом превратился в сонное царство. Так бывает в любом штабе, когда все планы уже составлены, жребий брошен и конечный итог зависит от милости богов. Я тоже в меру своего лицедейского дарования прикинулся сонным, решил, что никто за мной не наблюдает, слизал с пальцев сироп и поплелся к лестнице.

Теперь мне казалось, что я знаю вполне достаточно и могу со спокойной душой утопить свой четвертак. Пусть я пока не выяснил, зачем и по чьему наущению Тайрон Тен Эйк хочет взорвать здание ООН, но зато мне известно, когда и как он намерен это сделать. Проезд ФДР — это скоростная магистраль, виадук, который тянется с севера на юг вдоль восточного берега острова Манхэттен и который иногда называют (подозреваю, что республиканцы) Ист-Сайдским проездом. Он проложен выше уровня земли, но тем не менее проходит под зданием ООН. Если там бабахнет целый грузовик взрывчатки, может разрушиться фундамент, и здание, образно выражаясь, получит подсечку и с позором рухнет в Ист-Ривер, причем именно тогда, когда, по словам Тен Эйка, народу в нем будет больше, чем обычно.

Но вот почему здание ООН должно быть набито битком во вторник днем? Я не знал, что еще собрался взорвать Тен Эйк, мне было известно лишь о забракованном им плане подложить бомбу в Сенат США. Однако что бы он там ни задумал, это должно было произойти до вторника, а значит, у нас уже почти не остается времени. Я не отваживался ждать дольше, теша себя надеждой раскрыть второй замысел Тен Эйка. Сейчас было самое время звать на помощь федиков.

Поэтому я с непринужденным видом поднялся по лестнице, вошел в ванную, наполовину наполнил водой стакан для чистки зубов и отнес его в свою спальню.

Хорошо, но куда его теперь девать? Нельзя же просто водрузить стакан на туалетный столик, бросить в него двадцать пять центов и оставить на виду. Если кто-нибудь войдет ко мне, такое зрелище может показаться странным. Я огляделся, открыл дверцу шкафа и решил, что лучше всего спрятать стакан на полке, за стопкой «федор» с белыми полями. Вытащив четвертак, все такой же новенький и блестящий, я бросил его в воду и спрятал стакан на полку, от глаз подальше. Потом закрыл дверцу, повернулся, и тут распахнулась дверь, ведущая в коридор. За порогом стоял Сунь. Он юркнул в комнату и закрыл дверь.

Вид у меня, наверное, был как у ребенка, прячущего в тайник заветную пачку сигарет, но Сунь слишком волновался и ничего не заметил.

— Идемте, — пылко зашептал он. — Пора убираться отсюда.

— Что? — спросил я. — И куда же мы поедем?

— Куда подальше, — Сунь взглянул на часы, и пыл его удвоился. — Идемте, Рэксфорд, скорее.

Ну что я мог сделать? Не оглядываясь на шкаф, из которого мой блестящий четвертак уже наверняка посылал никому не нужный направленный луч, я поплелся вместе с Сунем вон из комнаты.