"Замок в лунном свете" - читать интересную книгу автора (Вард Дьюи)

Глава восьмая

Как прекрасно было скакать верхом, снова, после такого долгого перерыва! Я держалась в седле так же уверенно, как когда-то в детстве. Запах лошадей действовал успокаивающе, а необходимость время от времени отдавать ей приказы удесятеряла мои силы.

Барон бежал рядом и лаял. Было уже далеко за полдень, солнце сдвинулось к горизонту. Стало прохладно, деревья шуршали листвой на влажном мартовском ветру.

Я взглянула на часы, одолженные мне Эндрюсом: он не хотел, чтобы я опоздала на встречу с доктором Питерсом. Без двух минут семь.

Перед старым сараем я остановилась и едва узнала его — так он преобразился благодаря стараниям Дэйва. Я огляделась. Поблизости никого, дверь закрыта. Я спрыгнула с седла. Все мышцы болели от непривычной нагрузки, слабость была такая, что я боялась упасть. Но все быстро прошло, я привязала лошадь к изгороди и вошла в дом.

Меня встретила угрюмая берлога одинокого мужчины. Стол, несколько стульев, настольная лампа, кровать. Разнообразие, если это было разнообразием, вносили две свечи, вставленные в бутылки из-под виски, и карточная колода на столе. Надо было обладать недюжинным запасом нежности, чтобы любить подобное обиталище.

Я присела на кровать и закурила. Вскоре послышались приближающиеся шаги, скрипнула дверь, и вошел незнакомый мужчина.

— Добрый вечер, — он улыбнулся. — Я и есть тот самый доктор Питерс. Приятно видеть вас, Морин.

Он поставил к стене удочки и подошел ближе, протянув для рукопожатия руку.

— Я так благодарна, что вы пришли, — прошептала я совсем тихо, словно подчеркивая запретность нашей встречи.

— Рад познакомиться. Надеюсь, у нас достаточно времени обсудить все, что вас волнует. — Он произнес эти слова не громко и не тихо — скорее так говорит врач со своим пациентом. — Доктор Джеймсон прислал мне историю вашей болезни с подробными примечаниями.

— Да, он говорил об этом. Однако ему ничего не было известно о моих отношениях с бабушкой. Признаться, я и не предполагала, что будет так трудно…

Он, протестуя, развел руками.

— Доктор Джеймсон как раз сообщает, что она противница любого психотерапевтического вмешательства. Но это не играет роли, — он улыбнулся. — Ведь я не психиатр, а просто врач широкого профиля, и доктор Джеймсон это знает. Так что на квалифицированные консультации, я думаю, рассчитывать не приходится.

— Мне все равно необходима ваша помощь, — прошептала я. — Я всего боюсь. Если существует средство от этого страха…

— Страха чего?

Я на минуту задумалась.

— Страх перед домом, боязнь родных… Это признаки паранойи, правда?

Он пожал плечами:

— Как вы уже знаете, я не специалист. Но если ваш страх имеет цод собой реальную почву…

— Она делает все, чтобы убедить меня в неизлечимости моей болезни. Запрещает выезжать в Ньюбери. Не позволяет лечиться… — у меня сорвался голос. — Наверное, вам известно, что она предпочла бы на всю жизнь упрятать меня в сумасшедший дом?

Он внимательно посмотрел на меня, кивнул:

— Да, доктор Джеймсон писал об этом.

— Так, может быть, она права? — взорвалась я. — Может быть, так все и есть на самом деле? Сегодня вечером я забыла погасить свет. А утром… бежала из ванной… в свою комнату, забыв накинуть халат.

На этот раз он взглянул на меня с удивлением, и я, не удержавшись, добавила:

— Я была совсем голая… Может быть, она права, запрещая мне появляться в Ньюбери. — Я опустила голову. — Иногда я думаю, что в ее запретах больше разумного, чем это кажется на первый взгляд.

— Возможно, возможно. Вы не припоминаете давнюю историю с братьями Джонсон?

Я вскочила:

— Откуда вы знаете?

— Успокойтесь. Ни один человек в Ньюбери не знает ничего определенного. Пока я слышал версию самих Джонсонов, в которую почему-то все верят. Я хотел бы услышать эту историю от вас.

— Этого не знал даже доктор Джеймсон… Я сама вспомнила все только вчера вечером. Наверное, вид озера за окном оказался недостающим звеном в воспоминаниях.

Я начала рассказывать. Сначала сбивчиво, запинаясь. Затем, поощряемая вниманием доктора, все, увереннее. Я чувствовала, как вместе с рассказом с моей души падает тяжелый груз.

Когда я закончила, доктор Питерс молча смотрел перед собою.

— Вам не было и пятнадцати, когда это случилось. Вы уже имели представление о сексе?

— Думаю, да. Во всяком случае, я сразу поняла, о чем идет речь, когда они стали бросать жребий, кому я достанусь.

— Кто в первый раз рассказал вам об этих вещах? Родители?

— Кажется, нет. Не помню. Может быть, мой брат, Сэм… — я не могла говорить дальше и закрыла лицо руками.

— Что с вами? Это как-то связано с вашим братом?

Отчаяние прошло так же быстро, как и подступило. Я попыталсь вспомнить.

— Не знаю. О Господи! Не знаю…

— Не расстраивайтесь. Скоро вы легко вспомните все сами. В самый неожиданный момент… — он медленно поднялся. — Думаю, на сегодня достаточно. Мы уже битый час бередим ваши раны. Дать вам успокоительное?

— Нет, спасибо. Хватит того, что прописал доктор Джеймсон. — Я слабо улыбнулась.

Питерс неуверенно переминался посреди комнаты. Снял очки и принялся, протирать толстые стекла носовым платком.

— Узнав, что вам необходима помощь, я счел своим долгом встретиться с вами. Но боюсь, что мало чем смогу быть полезен.

— Нет, что вы! Сама мысль, что я могу на вас рассчитывать, действует лучше любого успокоительного.

— Что ж, не все так плохо, как кажется. Думаю, стоит встретиться завтра в это же время. Вы не против?

— Даже не знаю, как вас благодарить. К сожалению, мои нынешние средства не позволяют говорить об оплате. Когда я буду в состоянии зарабатывать сама…

Он кивнул.

— Вот тогда и поговорим об оплате, не раньше. А если вам по какой-либо причине нужно будет увидеться со мной раньше завтрашнего дня, придумайте себе какую-нибудь болезнь.

— Например, растяжение? — Я улыбнулась.

Мы вместе вышли во двор. В небе уже загорались звезды. Доктор Питерс собрал свои удочки и направился к берегу озера. Я постояла возле сарая, отвязала лошадь и забралась в седло. Получилсоь хуже, чем хотелось бы, но это не огорчило меня.

Несмотря на прежние опасения заблудиться, сейчас я ориентировалась вполне уверенно. Каждое дерево, каждая поляна были мне знакомы. Память возвращалась, наполняя мое сердце радостными ощущениями.

И тут, к великому огорчению, мне пришло в голову, что я уже не помню лица доктора Питерса.

Встреча затянулась дальше, чем я рассчитывала, и я подгоняла свою лошадку. Вечерний коктейль был в «Хогенциннене» чем-то вроде обязательного ритуала, которого бабушка придерживалась очень строго и не терпела опозданий.

Вернувшись домой, я поспешила принять душ и переодеться. На теплую ванну времени уже не оставалось. Наскоро убрав волосы, я прихватила сигареты и хотела выбежать из комнаты, когда что-то заставило меня обернуться. В спешке я забыла погасить свет. Второй раз подобную оплошность нельзя было допускать ни в коем случае.

Бабушка и отец уже сидели в библиотеке, служившей одновременно столовой, и посмотрели на меня с осуждением. Бабушка, как всегда, смаковала свой шерри. Отец стоял у бара с бокалом в руке.

— Коктейль, Морин?

— Думаю, будет достаточно щерри, — перебила его бабушка. — С ее здоровьем не следует привыкать к горячительному.

— Мартини меня вполне устроит, — словно кто-то другой говорил моим голосом. Впрочем, я уже устала уступать. — Сухой мартини, пожалуйста.

Отец растерялся, но бабушка молчала, пораженная моим ответом, и он послушно повернулся к бару. Я прикурила и положила пачку сигарет на столик.

Мартини согревал, и я пила его с наслаждением.

— На улице жуткий холод… Как хорошо оказаться в тепле в приятном обществе.

— Где ты была? — Бабушка недоверчиво наблюдала за мной.

— У водопада и дальше — через поле.

— Похоже, вместе с памятью ты потеряла и способность ориентироваться, милая Морин, — ее сухие губы дрогнули в язвительной, усмешке. — Я видела, что ты прискакала с другой стороны.

Преодолевая растерянность, я возразила:

— Я сделала крюк, чтобы осмотреть ферму.

Странно, но ложь далась легко. Был ли это признак выздоровления? Или наоборот?

Наступила пауза. Совершенную тишину нарушало потрескивание огня в камине. Нам нечего было сказать друг другу, если не считать колких замечаний бабушки. Традиционный вечерний коктейль всегда проходил именно так. Я стояла спиной к камину со стаканом в руке и внезапно будто увидела прямо перед собой женщину в такой же позе, отпивающую маленькими глотками мартини, пожимающую плечами на бабушкины вопросы, бойко отражающую ее выпады, — красивую женщину с крупными, резкими чертами лица, которая годами подавляла свой гнев, скрывала ненависть к свекрови.

Я вспомнила это лицо.

Налей мне еще? — я протянула отцу пустой стакан. Бабушка хотела что-то возразить, но я с подчеркнутой вежливостью опередила ее:

— Я хотела тебя поблагодарить за то, что ты все это время кормила Барона.

— Меня просил об этом твой отец, — ответила она сухо. — Терпеть не могу овчарок. Они ненадежны. Но, в отличие от тебя, Морин, я люблю животных и ни за что не стала бы держать большую собаку в тесной квартирке.

— Но многие люди в Нью-Йорке заводят собак, — возразила я. — И потом, я его ежедневно подолгу выгуливала.

Она пожала плечами и повторила:

— Овчарки ненадежны. Я уже предупредила твоего отца: одна задавленная курица — и я велю усыпить пса.

Я с силой сдавила бокал, словно желая скомкать, раздавить толстое стекло. Нужно было предвидеть такой поворот. Проявление чувств каралось, и каралось жестоко. «Хогенциннен» не поощрял человеческих слабостей: интриги, коварство — его стихия. Внезапно мне захотелось выбежать, оказаться вдали от неуловимой угрозы, притаившейся под сводами залы.

— Морин, ты вся дрожишь! Не простудилась ли ты? — в голосе бабушки слышалась озабоченность.

— Н-нет… наверное, второй мартини был лишним. Прошу извинить меня…

Я поставила бокал на стол и выбежала из комнаты. К горлу подступила дурнота, я бросилась в ванную. Но тревога оказалась ложной, тошнота отступила. Умывшись холодной водой, я почувствовала себя лучше.

Когда я, переодевшись и приведя себя в порядок, спустилась к ужину, бабушка была в библиотеке одна.

— Твой отец уже в гостиной, — произнесла она и без всякого перехода добавила: — Я бы на твоем месте не стала больше пить мартини.

Предостережение было излишним; я пришла за своими сигаретами. Быстрый взгляд на стол — и я застыла в недоумении. Пачки не было.

— Что-нибудь случилось?

— Я хотела забрать сигареты… — пробормотала я. — Кажется, я оставила их на столе.

Холодные глаза пристально оглядели меня, на губах появилось подобие улыбки:

— Ты забирала их. Разве ты не помнишь, Морин?

Я смущенно поправила волосы.

— Конечно. Я совсем забыла.

Вместе с бабушкой, я степенно прошествовала из библиотеки в гостиную. При этом я совершенно отчетливо помнила, что не брала сигареты перед тем, как уйти из комнаты. Или же?..

Я снова начала сомневаться в своих способностях. Возможно, память сыграла очередную шутку со мной — ведь шел только второй день, как я покинула клинику. Хотелось броситься в комнату, перерыть вещи, найти забитую пачку. Усилием воли я сдержала порыв — понурив голову, двинулась следом за бабушкой.

— Быстрее, Морин. Ты же знаешь, я не люблю, когда опаздывают к ужину.

— Иду, бабушка.