"Печаль Гота Одина" - читать интересную книгу автора (Андерсон Пол Уильям)

1980 г.

После прохождения подготовительного курса в Академии Патруля я возвратился к Лори в тот же день, в который покинул ее. Мне требовалась передышка, чтобы прийти в себя: каково, по-вашему, перенестись из олигоцена в университетский городок в Пенсильвании? Кроме того, нам надо было разобраться с мирскими делами. В частности, мне нужно было дочитать курс лекций и расстаться с университетом в связи «с получением приглашения из-за рубежа». Лори тем временем продала дом и избавилась от вещей, которые не понадобятся нам там, где мы собирались обосноваться.

Прощаться с многолетними друзьями было очень и очень тяжело. Мы обещали иногда заглядывать на огонек, сознавая, что вряд ли исполним свое обещание. Лгать было неудобно и неприятно. Похоже, у знакомых создалось впечатление, что моя новая работа — не что иное, как прикрытие, необходимое агенту ЦРУ. Что ж, разве меня не предупреждали в самом начале, что жизнь патрульного состоит из сплошных разочарований? Мне еще предстояло узнать, что это означает в действительности.

В один из тех дней, когда мы рубили канаты, связывавшие нас с прошлым, раздался телефонный звонок.

— Профессор Фарнесс? Говорит агент-оперативник Мэнс Эверард. Я хотел бы встретиться с вами, желательно в эти выходные.

Мое сердце учащенно забилось. Статус агента-оперативника — это едва ли не высшая ступенька, на какую мог подняться сотрудник Патруля Времени. На миллион с лишним лет, которые охранял Патруль, таких агентов было наперечет. Обычно патрульный, даже если он полицейский, действует в пределах установленного временного промежутка, постепенно проникает в его тайны и является членом той или иной группы, которая выполняет определенное задание. А агент-оперативник может отправиться в любую эпоху и поступать там, как сочтет нужным. Он несет ответственность только перед собственной совестью, своими коллегами и данеллианами.

— О… Конечно, сэр, — выдавил я. — Меня устроила бы суббота. Может, вы приедете ко мне? Гарантирую вам вкусный обед.

— Спасибо, но я предпочитаю свою берлогу — по крайней мере, на первый раз. Тут у меня под рукой и документы, и компьютер, и все остальное, что может пригодиться. Если вас не затруднит, встретимся наедине. С авиалиниями связываться не стоит. У вас есть на примете такое местечко, где наверняка не будет любопытствующих? Отлично. Вас должны были снабдить локатором. О’кей, тогда определите координаты и сообщите мне, а я подберу вас на своем роллере.

Позднее я выяснил, что любезность — не маска, а черта его характера. Крупный, внушительный на вид мужчина, обладавший могуществом, которое и не снилось Цезарю или Чингисхану, он со всеми был необычайно предупредителен.

Я уселся на сиденье позади Эверарда. Мы прыгнули — в пространстве и чуть-чуть во времени — и очутились на базе Патруля в современном Нью-Йорке. Оттуда мы пешком добрались до квартиры, которую занимал Эверард. Грязь, беспорядок и опасность нравились ему не больше моего. Однако он чувствовал, что ему нужно пристанище в двадцатом веке, да и привык к этой, как он выражался, берлоге — до поры до времени упадок, охвативший страну позже, как-то этого уголка не касался.

— Я родился в вашем штате в 1924 году, — объяснил он. — Вступил в Патруль в возрасте тридцати лет. Я решил, что именно мне следует побеседовать с вами. Мы во многом схожи и, вероятно, сумеем понять друг друга.

Глотнув для храбрости виски с содовой из стакана, который он мне предложил, я проговорил, тщательно подбирая слова:

— Не уверен, сэр. Я кое-что слышал о вас в школе. До вступления в Патруль вы как будто вели довольно лихую жизнь. А потом… Я же человек тихий; пожалуй, меня можно даже назвать размазней.

— Положим, это вы хватили, — Эверард бросил взгляд на листок бумаги, который держал в правой руке. Пальцы левой обхватывали головку старой трубки из верескового корня. Он то попыхивал трубкой, то подносил к губам свой стакан с виски. — Вы позволите мне освежить кое что в моей памяти? Итак, за два года армейской службы вам не довелось участвовать в настоящем сражении, поскольку вы служили в так называемое мирное время. Однако в стрельбе у вас всегда были отличные показатели. Вам не сидится дома, вы лазаете по горам, плаваете, катаетесь на лыжах, ходите под парусом. В студенческие годы вы играли в футбол и, несмотря на ваше телосложение, добились известного успеха. К числу ваших увлечений относятся также фехтование и стрельба из лука. Вы много путешествовали, причем порой ваши маршруты пролегали далеко в стороне от безопасных туристских троп. Что ж, я бы назвал вас любителем приключений. Иногда эта любовь доводит вас до безрассудства; вот единственное, что слегка меня настораживает.

Чувствуя себя немного неловко, я огляделся. Квартира Эверарда казалась оазисом покоя и чистоты. Вдоль стен гостиной выстроились книжные шкафы, над ними висели три замечательные картины и два копья из бронзового века. На полу была расстелена шкура белого медведя, которую, как обронил Эверард, он добыл в Гренландии десятого столетия.

— Вы женаты и прожили с женой двадцать три года, — продолжал он, — что свидетельствует, особенно сегодня, о том, что вам свойственно постоянство.

В обстановке не было и намека на присутствие женщины. Должно быть, Эверард держал жену — или жен — в другом месте и времени.

— Детей у вас нет, — сказал он. — Гм… Извините, если я ненароком обижу вас, но вам, вероятно, известно, что, стоит захотеть, и наши медики восстановят вашей жене способность к деторождению. И поздняя беременность уже перестала быть проблемой.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Фаллопиевы трубы… Да, мы с Лори говорили об этом. Может, когда-нибудь мы и согласимся, но одновременно менять работу и становиться родителями представляется нам неразумным, — я хмыкнул. — Если, разумеется, можно рассуждать об одновременности применительно к патрульному.

— Мне нравится такая позиция, — кивнул Эверард.

— К чему все эти расспросы, сэр? — рискнул поинтересоваться я. — Ведь после рекомендации Герберта Ганца ваши люди проверили меня вдоль и поперек. Мне пришлось выдержать множество психотестов, причем никто не потрудился объяснить, с какой целью.

Да, так оно и было. Мне сказали, что речь идет о научном эксперименте. Я не стал отнекиваться из уважения к Ганцу, который попросил оказать услугу одному его приятелю. Профессиональная деятельность Ганца, подобно моей, была связана с германскими языками и литературой. Мы познакомились с ним на очередной конференции, быстро сошлись и некоторое время переписывались. Он восхищался моими статьями о «Деоре» и «Видсиде»[4], а я расхваливал его монографию по Библии Вульфилы[5].

Тогда я, правда, не знал, что она принадлежит перу именно Ганца. Она была опубликована в Берлине в 1853 году, а спустя несколько лет после публикации Герберта завербовали в Патруль; в будущем он разыскивал — естественно, под псевдонимом — помощника для своих исследований.

Эверард откинулся в кресле и пристально поглядел на меня.

— Компьютеры сообщили, что вы с женой заслуживаете доверия, — сказал он, — и что мы можем открыть вам истинное положение дел. Однако машины не смогли установить, насколько вы подходите для той работы, которая была вам подобрана. Иными словами, они не выявили степень вашей компетентности. Не обижайтесь. Людей, умеющих все, просто не существует, а задания будут трудными. Вам придется действовать в одиночку и предельно осторожно. — Он помолчал. — Да, предельно осторожно. Готы, безусловно, варвары, но они отнюдь не глупы, во всяком случае, не глупее нас с вами.

— Понимаю, — ответил я. — Но послушайте, достаточно ведь прочесть мои отчеты, которые я буду сдавать по возвращении с заданий. Если уже по первым станет ясно, что я что-то где-то напортачил, то оставьте меня дома копаться в книгах. По-моему, «книжные черви» тоже приносят пользу Патрулю.

Эверард вздохнул.

— Я справлялся, и меня уведомили, что вы успешно преодолели — то есть преодолеете — все трудности, которые перед вами возникнут. Но этого мало. Вы пока еще не сознаете, даже не догадываетесь, какое непосильное бремя взвалил на себя Патруль, как тонка наша сеть, раскинутая на протяжении миллиона лет человеческой истории. Мы не в состоянии неотрывно следить за действиями всех локальных агентов, особенно когда они не полицейские, вроде меня, а ученые, как вы, и находятся в эпохе, сведения о которой крайне ограничены или вообще отсутствуют, — он пригубил виски. — Поэтому, собственно, в Патруле и создано исследовательское отделение. Оно позволяет нам получить немного более четкое представление о минувших событиях, чтобы мы могли действовать с большей уверенностью.

— Но разве изменения, которые вдруг произойдут по вине агента в малоизвестном промежутке времени, могут иметь серьезные последствия?

— Да. Те же готы играют в истории немаловажную роль, верно? Кто знает, как скажется на будущем какая-нибудь, с нашей точки зрения, малость: победа или поражение, спасение или гибель, рождение или нерождение того или иного человека?

— Однако мое задание ни в коей мере не затрагивает событий, происходивших в действительности, — возразил я. — Мне поручено записать утерянные к сегодняшнему дню легенды и поэмы, узнать, как они складывались, и попытаться выяснить, какое влияние они оказали на последующие творения.

— Конечно, конечно, — невесело усмехнулся Эверард. — Неугомонный Ганц со своими проектами. Патруль пошел ему навстречу, ибо его предложение — единственный известный нам способ разобраться в хронологии того периода.

Допив виски, он поднялся.

— Повторим? А за обедом я расскажу вам, какова суть вашего задания.

— Не откажусь. Вы, должно быть, разговаривали с Гербертом — с профессором Ганцем?

— Разумеется, — отозвался Эверард, наполняя мой стакан. — Изучение германской литературы Темных Веков, если термин «литература» годится для устных сочинений, из которых лишь немногие были записаны, да и то, по уверению авторитетов, со значительными купюрами. Конек Ганца — гм-м… да, эпос о Нибелунгах! При чем тут вы, я, честно сказать, не совсем понимаю. Нибелунги обитали на Рейне, а вы хотите отправиться в Восточную Европу четвертого века нашей эры.

Меня побудило к откровенности не столько виски, сколько его манера поведения.

— Меня интересует Эрманарих, сам по себе и как герой поэмы.

— Эрманарих? Кто это такой? — Эверард протянул мне стакан и уселся в кресло.

— Пожалуй, начинать нужно издалека, — проговорил я. — Вы знакомы с циклом Нибелунгов-Вольсунгов?

— Ну, я видел постановку вагнеровских опер о Кольце. Еще, когда меня однажды заслали в Скандинавию, где-то в конце периода викингов, я услышал предание о Сигурде, который убил дракона, разбудил валькирию, а потом все испортил.

— Тогда вы почти ничего не знаете, сэр.

— Оставьте, Карл. Называйте меня Мэнсом.

— Сочту за честь, Мэнс. — Я пустился рассказывать так, словно читал лекцию студентам: — Исландская «Сага о Вольсунгах» была записана позже немецкой «Песни о Нибелунгах», но содержит более раннюю версию событий, о которых упоминается также в Старшей и Младшей «Эддах». Вот источники, из которых черпал свои сюжеты Вагнер.

Вы, может быть, помните, что Сигурда Вольсунга обманом женили на Гудрун из рода Гьюкунгов, хотя он собирался взять в жены валькирию Брюнхильд. Это привело к возникновению зависти между женщинами и, в конечном итоге, к смерти Сигурда. В германском эпосе те же персонажи носят имена Зигфрид, Кримхильда Бургундская и Брюнхильда из Изенштейна, а языческие боги не появляются вовсе. Но важно следующее: в обоих вариантах Гудрун, или Кримхильда, выходит впоследствии замуж за короля Атли, или Этцеля, который на деле не кто иной, как гунн Аттила.

Затем начинаются разночтения. В «Песни о Нибелунгах» Кримхильда, мстя за убийство Зигфрида, завлекает своих братьев в замок Этцеля и расправляется с ними. Здесь мы, кстати, встречаемся с Теодорихом Великим, остготом, который покорил Италию. Он действует под именем Дитриха Бернского, хотя в действительности жил поколением позже Аттилы. Его сподвижник Хильдебранд, пораженный вероломством и жестокостью королевы, убивает Кримхильду. Хильдебранду посвящена баллада, первоначальный текст которой и позднейшие наслоения надеется отыскать Герб Ганц. Видите, как тут все перепуталось.

— Аттила? — пробормотал Эверард. — Не скажу, чтобы я был от него в восторге. Однако его бравые молодцы терзали Европу в середине пятого века, а вы направляетесь в четвертый.

— Правильно. Теперь, с вашего разрешения, я изложу исландскую версию. Атли пригласил к себе братьев Гудрун с тем, чтобы завладеть золотом Рейна. Гудрун предостерегала их, но они явились ко двору, заручившись обещанием короля не покушаться на их жизнь. Когда Атли понял, что ничего от них не добьется, то приказал убить их. Но Гудрун посчиталась с ним. Она зарубила сыновей, которых принесла королю, и подала их сердца мужу на пиру. Потом она зарезала короля в постели, подожгла дворец и бежала из гуннских земель, взяв с собой Сванхильд, свою дочь от Сигурда.

Эверард нахмурился. Я сочувствовал ему: не так-то просто с ходу разобраться в подобных хитросплетениях судеб.

— Гудрун пришла к готам, — продолжал я. — Там она вновь вышла замуж и родила двоих сыновей, Серли и Хамдира. В саге и в эддических песнях короля готов называют Ермунреком, но нет никакого сомнения в том, что он — Эрманарих, человек, живший в середине-конце четвертого столетия. Он то ли женился на Сванхильд и по навету обвинил ее в неверности, то ли повесил того, чьей женою она была и кто злоумышлял против короля. Так или иначе, по его приказу бедняжку Сванхильд затоптали конями.

В то время сыновья Гудрун, Хамдир и Серли, уже подросли и стали мужчинами. Мать подстрекала их отомстить за Сванхильд. Они поскакали к Ермунреку и повстречали по дороге своего сводного брата Эрпа, который вызвался сопровождать их. Однако они убили его, причем непонятно, за что. Я отважусь высказать собственную догадку: он был сыном их отца от наложницы, а потому между ними троими существовала вражда.

Добравшись до дворца Ермунрека, братья напали на королевских дружинников. Их было только двое, но, поскольку сталь их не брала, они скоро пробились к королю и смертельно ранили его. И тут Хамдир обмолвился, что одни лишь камни могут причинить им вред; или, как утверждает сага, те же самые слова сорвались с уст Одина, который неожиданно появился среди сражавшихся в обличье одноглазого старика. Ермунрек велел своим воинам забросать братьев камнями, что те и сделали. На этом история заканчивается.

— Да, веселенькая сказочка, — хмыкнул Эверард. Он призадумался. — Мне кажется, последний эпизод — Гудрун у готов — был присочинен гораздо позднее. Анахронизмы в нем так и выпирают.

— Вполне возможно, — согласился я. — В фольклоре такое случается довольно часто. Важное событие постепенно обрастает посторонними деталями. Например, вовсе не Филдс сказал, что человек, который ненавидит детей и собак, не безнадежно плох. Эти слова принадлежат кому-то другому, я забыл кому, кто представлял Филдса на банкете.

— Вы намекаете на то, что пора бы Патрулю заняться историей Голливуда? — рассмеялся Эверард. — Но если тот эпизод не связан напрямую с нибелунгами, почему вы хотите исследовать его? — спросил он, снова становясь серьезным. — И почему Ганц поддерживает вас?

— Повествование о Гудрун проникло в Скандинавию, где на его основе сложены были две или три замечательные саги — если, конечно, то не были редакции неких ранних версий? — и вошло в цикл о Вольсунгах. Нас с Ганцем занимает сам процесс. К тому же Эрманарих упоминается во многих других источниках — скажем, в древнеанглийских поэмах. Значит, он был в свое время достаточно могущественным правителем, пускай даже как человек он у меня симпатии не вызывает. Утраченные легенды и песни об Эрманарихе могут быть не менее любопытны, чем все то, что сохранилось до наших дней на севере и западе Европы. Здесь могут обнаружиться влияния, о которых мы и не подозревали.

— Вы намереваетесь явиться к его двору? Я бы вам этого не советовал, Карл. Мы потеряли слишком много агентов по их собственной небрежности.

— Нет, нет. Тогда произошло что-то ужасное, что попало даже в исторические хроники. Мне думается, я смогу определить временной промежуток в пределах десяти лет. Но сначала я собираюсь как следует ознакомиться с этой эпохой.

— Хорошо. Итак, каков ваш план?

— Я пройду курс гипнопедического обучения готскому языку. Читать на нем я уже умею, но мне нужно говорить, и говорить бегло, хотя, разумеется, от акцента я вряд ли избавлюсь. Кроме того, я постараюсь усвоить все, что нам известно о тогдашних обычаях, привычках и так далее. Впрочем, заранее могу сказать, что сведения чрезвычайно скудны. В отличие от визиготов, остготы оставались для римлян весьма загадочными существами. Наверняка они сильно отличались от былых готов, когда двинулись на запад.

Так что, в качестве первого шага, я отправлюсь в прошлое глубже, чем следовало бы, год этак в 300-й. Освоюсь, пообщаюсь с людьми, потом буду навещать их через определенные интервалы, короче, буду наблюдать за развитием событий. Следовательно, то, что должно случиться, не застанет меня врасплох. Впоследствии я перенесусь чуть вперед, послушаю поэтов и сказителей и запишу их слова на магнитофон.

Эверард нахмурился.

— Использование подобной аппаратуры… Ладно, мы обсудим возможные осложнения. Насколько я понял, ваши перемещения охватывают значительную территорию?

— Да. Если верить римским хронистам, первоначальное место обитания готов — нынешняя центральная Швеция. Но я сомневаюсь, чтобы столь многочисленное племя могло проживать на таком клочке земли. Однако мне представляется достоверным утверждение, будто скандинавы передали готам основы племенной организации, как то произошло в девятом веке со стремившимися к государственности русскими.

По-моему, древнейшие поселения готов находились на южном побережье Балтийского моря. Готы были самым восточным из германских народов. Но единой нацией они никогда не были. Достигнув Западной Европы, они разбились на остготов, которые захватили Италию, и визиготов, покоривших Иберию. Кстати говоря, под готским правлением те земли вновь зацвели и разбогатели. Постепенно захватчики смешались с коренным населением и растворились в нем.

— А до того?

— Историки мимоходом упоминают о различных племенах. К 300-му году нашей эры готы прочно обосновались на берегах Вислы, примерно посредине нынешней Польши. К концу столетия следы остготов обнаруживаются на Украине, а визиготы расположились к северу от Дуная, по которому тогда проходила граница Римской империи. Должно быть, они вместе с остальными принимали участие в Великом переселении народов и окончательно покинули север, куда направились племена славян. Эрманарих был остготом, поэтому я буду придерживаться тех земель, где проживали именно они.

— Рискованно, — проговорил Эверард, — особенно для новичка.

— Наберусь опыта по ходу дела, Мэнс. Вы же сами сказали, что Патрулю не хватает кадров. Кроме того, я надеюсь добыть множество полезных сведений.

— Добудете, добудете, — улыбнулся он, вставая. — Допивайте и пойдем. Придется переодеться, но оно того стоит. Я знаю один салун — в девяностых годах прошлого века, — где нас накормят отличным обедом.