"Тиберий. Преемник Августа" - читать интересную книгу автора (Бейкер Джордж)

Глава 4 Спасение третьего мужа Юлии

Отношения Тиберия и Юлии, и прежде напряженные, достигли точки кипения. Мы не знаем точных причин этого, даже Август в то время не знал их полностью, тем не менее о том, что причина была серьезной, можно догадаться по последующим событиям. В чем бы ни заключалась причина, Тиберий держал ее в секрете, а Юлия также не горела желанием сделать это всеобщим достоянием. Совершенно неожиданно очень решительно Тиберий отказался от карьеры, распустил всех помощников, отряхнул римскую пыль со своих сандалий и удалился на Родос, где и оставался в течение семи лет.

Он не мог уехать без согласия императора, однако мы можем только догадываться, на каких условиях дал согласие удивленный и не желавший этого Август. Ясно, что Тиберий не назвал истинной причины. Он просил дать ему передышку, поскольку очень устал от дел и нуждался в отдыхе… На помощь призвали Ливию, но Тиберий оставался тверд и непреклонен перед ее уговорами и мольбами. Август публично огласил свое мнение в сенате: он полагал, что его покидает человек, на помощь которого он рассчитывал. Тиберий ответил голодовкой. После четырехдневного голодания они уступили. Едва получив необходимое разрешение, он поспешил в Остию, практически не попрощавшись, и поднялся на корабль, не сказав ни единого слова немногим его провожавшим.

В Риме никто не сомневался, что причиной тому была Юлия[12]; однако даже римские сплетники не могли винить его. Они, видимо, слишком много знали… Впоследствии Тиберий объяснял свой поступок тем, будто он намеренно удалился из Рима, чтобы избежать нежелательного соперничества с сыновьями Юлии. Никто не верил, что это было истинной причиной, и это оставляло его отъезд подозрительным и необъяснимым в глазах окружающих.

Он отплыл из Остии, преследуемый злорадной враждебностью друзей Юлии. Достигнув Кампании, он услышал, что Август болен, и прекратил свое путешествие. Несомненно, кружок Юлии распространял слухи, что он с нетерпением ожидал смерти Августа. Эта клевета ясно указывала, откуда ветер дует. Узнав о том, что с Августом все в порядке, он тотчас продолжил свой путь к Родосу.

То, что он остановил свой выбор на Родосе, возможно, обусловлено тем, что он сохранил приятные воспоминания от посещения острова много лет назад, когда сопровождал Августа в его поездке по восточным провинциям. Он обустроился так, как примерно обустроился бы любой современный военный или государственный служащий, и занял небольшой дом в городе и, как сообщает Светоний, небольшую сельскую виллу. Он вел очень простой образ жизни, не отличаясь от соседей, носил греческое платье и принимал участие в общественной жизни острова.

Семь лет – долгий срок в жизни человека. Тиберий провел свое добровольное изгнание главным образом в занятиях науками. Он был хорошо образованным человеком для своего времени и положения, читал по-гречески так же свободно, как и по-латыни. Он регулярно посещал лекции местных философов и во время пребывания на острове заинтересовался астрологией, интерес к которой сохранил на всю жизнь. Это показывает, что он обладал вкусом, ибо астрология, как бы к ней теперь ни относились, была астрономической наукой того времени и включала в себя изучение математики, что в дальнейшем и позволило ей стать астрономией в современном смысле. У него были сомнения относительно ее предсказательной части, однако Трасилл, под руководством которого он занимался, был очень способным и образованным человеком, и, на долгое время оставаясь его другом, он сумел смягчить тот скептицизм, с которым Тиберий поначалу воспринимал эту область знаний.

Родос был приятным местом для изгнания. Это был оживленный торговый центр неподалеку от больших азиатских городов, имевший связи с Александрией, он располагался практически в центре того мира, где сосредоточилась новая интеллектуальная жизнь, удаленная от политических баталий Рима и от свирепых битв рейнской границы… Когда Тиберий находился на Родосе, в Иудее в Вифлееме родился Иисус, сын Давида… Тиберия это не отвлекло от занятий, ни его, ни Трасилла ни одна звезда не позвала за море.

Поскольку он вращался среди людей, не интересовавшихся политической жизнью Рима, истории, рассказываемые о его жизни на острове, лишены политической окраски. Личность Тиберия, если так можно выразиться, без официальных одежд весьма интересна. Он обладал истинным республиканизмом, который вообще характерен для римской аристократии. Мы видим его разгуливающим без всяких церемоний, обменивающимся любезностями совсем на равных со всеми встречными. Он решает посетить больных[13] – это обстоятельство стоит запомнить, когда мы будем знакомиться с историей его жизни в последние годы: его намерение было неверно понято, поскольку Тиберий, выйдя из дома, намеревался навестить больных по очереди в соответствии с их заболеваниями, но их снесли и уложили в портике, чтобы он мог с ними познакомиться. При виде такой неожиданной картины он лично извинился перед больными людьми за причиненные им неудобства. Рассказывают о том, как он участвовал в местной философской дискуссии. Здесь единственный раз он использовал свое скрытое официальное положение и проявил трибунскую власть. «Когда однажды между несговорчивыми мудрецами возник жестокий спор, он в него вмешался, но кто-то из спорящих тотчас осыпал его бранью за поддержку противной стороны. Тогда он незаметно удалился домой, а потом, внезапно появившись в сопровождении ликторов, через глашатая призвал спорщика к суду и приказал бросить его в темницу».[14]

Тем временем то, что скрывал Тиберий, выдала сама Юлия. После его удаления на Родос ее падение было стремительным и ужасным. Август последним узнал правду. Задолго до того, как до него дошли слухи о ее поведении, Юлия стала предметом самого ужасного и громкого скандала. Не будь она дочерью Августа, эти слухи, возможно, не имели бы такого общественного резонанса, однако в данном случае скандал достиг своей высшей точки.

Так не могло дольше продолжаться, и нам остается только гадать, отдавала ли сама Юлия отчет в том, что делает, или ее охватил некий род безумия. Подозревают, что Ливия Августа первой намекнула Августу, что надо бы все выяснить. У него была власть и возможность получить ответы на интересующие его вопросы, и первые ответы повлекли за собой расследование, которое, наконец, обнаружило все остальное. Действия и поведение Юлии вряд ли выглядели бы мрачнее и изощреннее, даже если бы они были выдуманы нарочно. Для Августа это был удар, от которого он так никогда и не оправился.

По меньшей мере пятеро мужчин из высшего сословия были участниками скандала, связанного с ее поведением: Юл Антоний, сын триумвира, которого Август простил и приблизил к себе, относясь к нему столь милостиво, насколько это вообще было возможно, учитывая взаимоотношения с его отцом, Аппий Клавдий, Сципион, Гракх, который был первопричиной всех бед, некий Квинтий Криспин, а также другие мужчины не столь высокого ранга, ибо Юлия была поразительно безотказной в определенном смысле слова. Более того, большая часть этих скандальных оргий происходила на публике, и не только на Форуме, но и на рострах, возвышениях, с которых ораторы обращались к народному собранию… Участники скандала были, вероятно, пьяны, однако эта вероятность лишь усугубляла их вину… У Августа был дополнительный повод для опасений, кроме пьяных скандальных выходок. В какой степени они были связаны с политикой? Об этой стороне дела нам почти ничего неизвестно. Если у Августа и была какая-либо серьезная информация, он держал ее при себе. Юл Антоний предпочел покончить с собой, лишь бы не видеть последствий. Верная служанка и сводница Юлии вольноотпущенница Феба повесилась. Все, кто был замешан в скандале, были взяты под стражу.

Ярость Августа была безгранична. Он редко терял самообладание и не принадлежал к тому типу холериков, которые легко впадают в ярость. Он был холодным, разумным человеком, подверженным гневу лишь в минуты опасности или когда не владел ситуацией. Юлия, должно быть, знала, что прощения не будет. Она опозорила своего отца. Он мог бы перенести некоторый урон своему престижу ее аморальным поведением. Он и сам не был святым. Но то, что она сделала, вынести было нельзя. Он даже думал о предании ее уголовному суду. Услышав о самоубийстве служанки Фебы, он, говорят, воскликнул: «Жаль, что я не отец Фебы!» Юлия намек не поняла.

Поскольку в Риме было известно уже все и даже более того, он обратился к сенату, изложив обстоятельства и рассказав о своих намерениях. Решение Августа прочитал квестор в его отсутствие. Он долго еще никого не хотел видеть.

Любовники Юлии были казнены или отправлены в изгнание. Сама Юлия была сослана в заключение на остров Пандатария, и это стало концом ее карьеры.

Тиберий, узнав об этом серьезном деле из предписания развестись с Юлией, попытался написать ее отцу и приложил все усилия, чтобы помирить свою жену с ним. Август ничего не хотел слышать и никогда больше до конца жизни не откликался на попытки смягчить наказание Юлии или помиловать ее. Все, что мог сделать Тиберий, это подтвердить, что все подарки жене остаются при ней. Насколько они были серьезны, мы не знаем, однако мужчина, как правило, не экономит на подарках жене, отец которой является императором, и, вероятно, это была довольно солидная сумма. Во всяком случае, ни один автор не указывает, что она его за это поблагодарила…

Ее заключение на Пандатарии было суровым. Ей не полагалось вина и никаких роскошеств. Уже после прибытия на остров она родила ребенка, однако по приказу Августа он был умерщвлен. Ни один мужчина не допускался на свидание с ней без особого разрешения, и то лишь при установлении его личности и описания его внешности. Два человека, планировавшие ее освобождение, были разоблачены и казнены. Один из ее вольноотпущенников был обнаружен с ножом в руке под кроватью Августа. Ее содержали так же строго, как государственных преступников в Бастилии. Эти предосторожности доказывают, что Август верил в существование заговора и в то, что ее могут использовать в качестве орудия. Пандатария была местом более приятным, чем Бастилия, однако охранялась так же строго. Лишь пять лет спустя эти суровые меры были несколько смягчены, и это было после того, как Тиберий возвратился в Рим.

Скандал разрастался и вширь и вглубь. Он сказался и на положении Тиберия. Теперь у него не было особых причин оставаться на Родосе, продолжая добровольную отставку. Более того, истекал пятилетний срок его трибунских полномочий, а вместе с ними и личная неприкосновенность, сопровождавшая эту должность. Он испросил позволения навестить своих родственников, приложив к петиции объяснение, что теперь, когда Гай и Луций уже выросли, он более не представляется им соперником, и этот вопрос сам собой отпал. Однако еще не было покончено с Юлией и ее друзьями. Август просьбу отклонил. Ливия выхлопотала для сына должность легата, что давало ему официальный статус и легальную защиту на острове, и он остался на Родосе, правда теперь уже не столь охотно, как прежде.

Итак, по сравнению с прежним положением Тиберия теперь, с падением Юлии, для него начался этап неудач. Стала распространяться легенда о том, что он – мерзкий тип, всегда бывший злейшим врагом Юлии и враждебно относящийся к ее сыновьям, юным Цезарям. Слухи передавались до тех пор, пока его прежнее приятное пребывание на Родосе не превратилось в нелегкое изгнание. Август, назначив юных Цезарей наследниками и будущими преемниками, не имел иного выбора, кроме как идти навстречу их желаниям. Тиберий вел себя крайне скромно. Он избегал общества, чтобы не быть объектом ложных слухов: однако любое значительное официальное лицо, следовавшее на восток, заглядывало к нему, и не имелось никакой возможности отклонить посещения, не нанеся им оскорбления.

Причина его бед стала еще более очевидной, когда Гай Цезарь получил назначение в Азию и проплывал через Самос. Тиберий не упустил случая и пересек море, чтобы нанести пасынку визит вежливости. Прием, который ему оказали, не слишком вдохновлял. Гая сопровождал его наставник Марк Лоллий, которого Тиберий в свое время сместил с поста наместника Галлии после набега сикамбров, в результате чего в руки врагов попал орел Пятого легиона. Лоллий постарался встретить его как можно враждебнее. Для этого у него было много возможностей, и он отравил душу молодого Гая теми сплетнями, которые распространяли относительно Тиберия друзья Юлии.

Легко понять, что Тиберий никогда не был в восторге от потомства длинноносой Юлии, которые унаследовали гораздо больше от своей матери, чем от отца Агриппы Випсания. Он прекрасно сознавал, что из его пасынков не обещало выйти ничего выдающегося. Сам Август начинал понимать это. Однако именно тупость делала их еще более опасными. Они уже обладали колоссальным влиянием, при этом у них не было ни ума, ни характера, которые могли бы ими руководить, а ничего нет опаснее дурака при власти. Когда Тиберия обвинили в том, что его посетил некий центурион и через него он якобы отправил послания подозрительного и мятежного характера различным друзьям, Август переправил это обвинение самому Тиберию, требуя ответа. Тиберий предложил, чтобы кто-нибудь – не важно, какого звания – был послан для разбирательства, чтобы подтвердить или опровергнуть обвинения. Август не стал тратиться на жалованье человеку, который бы этим занялся, и следователя не направили.

Тиберий перестал упражняться в скачках и с оружием, а также стал носить исключительно греческое платье. Но никакие его действия не могли уже остановить этот поток обвинений. Жители Немавса уничтожили его портреты и статуи. Сам Август оказался в центре этого потока сплетен и инсинуаций. Кульминацией стало происшествие на обеде в Риме, на котором присутствовал Гай Цезарь, и один из гостей, Кассий Патавин, поднялся и сказал, что изгнанник полон желания и решимости заколоть Августа, а затем предложил отправиться на Родос и привезти голову Тиберия, если Гай скажет лишь слово. Это заставило Тиберия написать возмущенное письмо, как вообще можно допускать такие речи, а также потребовать разрешения вернуться в Рим, чтобы самому ответить на оскорбление.

Сам Август, который никогда не хотел, чтобы Тиберий покидал Рим, с радостью согласился. Он написал ему очень дружелюбное и слегка шутливое письмо, убеждая Тиберия (которому было сорок два года) не обращать внимания на проделки пылкого юноши. Достаточно того, что мы можем предотвратить дурные поступки людей, хотя и не можем заставить их о них не говорить. Тем не менее Кассий отделался лишь ссылкой.

Но хотя Август не оставлял без внимания такие вещи и понимал их значимость, он не чувствовал себя вправе удовлетворить требования Тиберия без согласия Гая Цезаря, и дело было бы оставлено без внимания, но здесь произошли события, вновь изменившие привычное течение жизни.

Луций Цезарь умер в Марселе по пути в Испанию, таким образом, не оправдалась еще одна надежда Августа.

Император перенес удар гораздо тверже, чем можно было ожидать. Но ему было уже шестьдесят пять лет. Он мог рассчитывать еще на несколько лет, и теперь перспектива наследования оставалась за его единственным внуком Гаем Цезарем, очень молодым, неопытным и совершенно не обученным делам, не слишком много обещавшим в будущем и некрепким умом и телом. Сможет ли Гай вынести тяжесть империи, завоевание которой потребовало всей дипломатии Августа, всей мировой мудрости Мецената, всей энергии Агриппы, всех их объединенных сил, которым помогали молодые способные Тиберий и Друз? Маловероятно. Ему понадобился очень крепкий тыл, и его мог обеспечить лишь человек, чью голову грозились привезти с Родоса… Он обладал отчасти энергией Агриппы и дипломатическими способностями Августа, был испытанным, не поддавшимся соблазнам. Невозможно было игнорировать медленные шаги, которыми Тиберий продвигался к верховной власти.

Он не делал никаких попыток взять власть, не торопил предвидимые им события. Он, в сущности, оставил поле боя свободным для молодых Цезарей и удалился от всякого соперничества и даже от подозрений в нем; и несмотря на то что, поступив так, он, возможно, демонстрировал их собственную несостоятельность, он действовал в рамках закона, не выпячивая себя и никак не стараясь влиять на результат. Таким образом, у Августа не было ни единого повода для колебаний. Он охотно принял и стал продвигать вперед человека поистине сильного характера, для того чтобы стать его преемником. Он не мог спастись от неизбежного хода вещей. Он никогда не любил Тиберия. Даже в конце жизни он сожалел, что должен отдать власть в его руки, и отчасти театрально, отчасти всерьез сочувствовал римскому народу, попадающему в медленно жующие челюсти этого властного и неуправляемого человека.

Август передал просьбу Тиберия Гаю. Как раз в это время Гай рассорился с Марком Лоллием. Не испытывая более его враждебного по отношению к Тиберию влияния, Гай мог только заверить деда, что у него нет возражений против возвращения Тиберия при условии, что тот не будет принимать участия в политических делах.

Тиберий возвратился в Рим без особого восторга и без уступок со своей стороны. Он покинул Рим в тридцать шесть лет, возвратился в сорок три. Разочарованный, с глухим отчаянием в сердце, с одиночеством, все более окружавшим его, он прошел тот великий перелом, сорокалетний возраст, которым завершается духовное развитие каждого человека.

Такая же перемена произошла и с Тиберием. В Рим с его политическими баталиями вернулся более возмужалый и решительный человек, чем тот, что смотрел на звезды на Родосе. Он понимал, что может позволить себе ждать. Он поселился как частное лицо и два года занимался своими делами. Затем события, возможно и ожидаемые, стали стремительно нарастать. Раненный в Армении Гай Цезарь умер в Ликии.

Смерть Гая полностью нарушила баланс сил в Риме. Это случилось после того, как Юлии позволили покинуть Пандатарию и поселиться в Регии на Мессинском проливе; ей разрешили жить в городе, но запретили его покидать. Она больше не могла нанести вред своим сыновьям, да и Август несколько смягчился. Большая часть его надежд и ожиданий теперь исчезла. Единственным оставшимся в живых сыном Юлии, имевшим некоторый шанс, был Агриппа Постум, но каким человеком он себя покажет?

Даже самый сильный и мудрый не может изменить судьбу. Что бы ни делал Август, ему во всем сопутствовал успех, однако было в его жизни нечто, что управлялось силами более могущественными, чем его собственные. Тиберий приблизился к власти почти автоматически. Старший сын Друза, юный Германик, был девятнадцатилетним юношей и весьма многообещающим молодым человеком, и он выказывал черты характера, которые позволяли возложить на него надежды, которые в свое время возлагали на его отца. Он, однако, еще не был обучен. Единственный сын Тиберия, названный Друзом в честь дяди, юноша гораздо менее привлекательный, был того же возраста. Казалось, имперская сцена была занята исключительно потомками фамилии Клавдия Нерона.

В отсутствие Гая и Луция Цезарей Август усыновил Агриппу Постума и Тиберия как своих наследников: первого – потому что в его жилах (через Юлию) текла его кровь, второго – потому что он был единственным человеком, способным вынести бремя империи. В отношении обоих он сделал это неохотно. Что касается Тиберия, откровенно говорил, что думал лишь о благе государства. Разные чувства, которые он к ним испытывал, отразились в разных способах усыновления. Луция и Гая он усыновил по старинному обычаю, покупая их у отца по законам частного права. Взрослых Агриппу и Тиберия он усыновил в соответствии с более формальной процедурой в курии. И, несмотря на все, Август не очень убивался от потери внуков Гая и Луция. Со времени скандала с Юлией он стал более трезво смотреть на вещи.

Постепенно становилось ясно, кто станет преемником Августа… Тиберий взялся за исполнение новых обязанностей жестко и рьяно, ничем не выражая своих эмоций. В возрасте сорока пяти лет он отказался от положения главы рода Клавдия Нерона и принял статус сына дома Цезарей. В глазах закона теперь он был Тиберий Цезарь. Как часть сделки было оформлено и усыновление им своего племянника Германика как наследника и преемника.

Агриппа Постум вскоре показал себя с такой стороны, что исключило его из списков кандидатов. Его вкусы были извращенными, характер – диким. Он был младшим сыном Юлии, рожденным после смерти отца Агриппы, когда Гракх был ее любовником. Он становился все хуже и хуже. В конце концов стало ясно, что он психически неполноценен. Август сам предпринял меры, чтобы исключить внука из числа наследников. Его сослали на остров Планазию, и декретом сената его пребывание там объявлялось постоянным. Агриппа был невменяем.

Это был крах надежд Августа. Он теперь едва ли упоминал имена Юлии и Агриппы.

Итак, потомство Скрибонии сошло со сцены, и его место заняли потомки Ливии.

И все же не полностью. Хотя политические браки, устраиваемые Августом, обернулись полным крахом, этот опыт его ничему не научил. Его подталкивали к еще одной попытке обойти судьбу в надежде на то, что когда-нибудь его потомки займут его место. Когда Тиберий был занят в германских походах, Август организовал свадьбу Агриппины, дочери Юлии и Агриппы, с Германиком: этим он создал один из самых ядовитых зубов дракона, семя, впоследствии давшее ужасный урожай.

Этот брак, казалось, должен стать удачным. Агриппина была одной из лучших и способных дочерей Юлии, не замешанная ни в одном из ее скандалов. Ей было около девятнадцати лет, и ни одно из похождений Юлии не очернило ее имя. Поскольку всезнание несвойственно человеческому роду, Тиберий не стал возражать.

Именно после усыновления Августом у Тиберия состоялась его вторая и успешная военная карьера. Он снова принял командование войсками на Рейне, и после долгих лет мирной жизни рейнская армия радостно приветствовала командира, которому доверяла и который должен был наследовать Августу.

Тиберий приступил к своим обязанностям на Рейне в особенно благоприятный момент. События последующих лет показали, что среди воинственных вождей вызревали серьезные и широкие замыслы. Его желание уехать с Родоса скорее объяснялось тем, что такие планы уже активно обсуждались, чем личным страхом мести со стороны друзей Юлии. Два пустых года, прошедшие со времени его возвращения, были не слишком долгим периодом для необходимых обсуждения и подготовки. Столь мощная военная машина, как римская армия во времена Августа, не могла быть задействована без тщательной подготовки и без серьезной причины. Теперь обсуждался не вопрос о простой карательной экспедиции, но о том, чтобы закончить начатую Друзом задачу неимоверной важности – очищение северной границы.

Тиберий не участвовал в принятии решений, осуществить которые был призван. Политические причины такой военной активности диктовались людьми, непосредственно участвующими в делах на севере, по этой причине возник и сам вопрос: где должна проходить граница – по Рейну или по Эльбе? В этом споре верх взяла точка зрения Августа и Тиберия. Оба были против авантюрных действий за Рейном, оба сомневались в возможности завоевания всей Германии. Прежде рейнская армия и Друз доказывали обратное, теперь Август столкнулся с результатом политики, которую тогда сумел отстоять Друз. Он вынужден был принять неизбежное и действовать в соответствии с необходимостью, которой в других обстоятельствах он постарался бы избежать.

Однако отсутствовал командующий, обладавший необходимым влиянием и опытом. Для Августа было вдвойне удобно – он гордился своей экономной политикой и должен был изыскать средства для ведения войны, – что в этот момент он может положиться на Тиберия. У Тиберия были не только положение и умение, требуемые для ведения такой войны, но он еще и разделял точку зрения Августа, вряд ли изменив ее с тех пор.

Суть дела заключалась в том, что германцы, однажды осознав свою собственную ситуацию, воспринимали у римлян идеи и методы с такой тщательностью и стремительностью, какую выказали японцы девятнадцать столетий спустя. Опасность политики на Эльбе состояла в том, что предусматривалась встряска самих германцев от привычного спокойного, сонного состояния их древних племенных институтов, предусматривался их выход из состояния местной обособленности и появление более обширных общих планов. На практике эта опасность реализовалась в устрашающей степени.

Она возникла тогда, когда дети, впервые увидевшие армии Тиберия и Друза, подросли и стали взрослыми. Среди молодых заложников, посланных в Рим после завоевания Реции, Винделикии и Норика, был юноша по имени Маробод из царского дома племени свевов. Его личность и сообразительность вызвали интерес Августа, и мальчик получил образование в Риме, соответствующее его положению. По возвращении домой он решил использовать на практике полученные им знания. А они заключались в теории и методах политической организации.

Мы настолько привычны к политическим концепциям общественных организаций, что нам трудно себе представить, что раньше люди воспринимали это такой же новостью, как и революционные идеи. Они стали столь же новы для германцев I века, как и концепции современного европейского общества для востока века девятнадцатого. С их помощью общество могло быть переустроено и изменено, и люди, что плелись позади прогресса, могли быть защищены от порабощения соперниками, на практике использовавшими полученные уроки. И они встречали ту же оппозицию от сторонников старых порядков, которую всегда порождают новые идеи, с такой же точно оценкой своих действий.

Маробод был первым из северных царей, который на практике использовал политическую концепцию общественной организации, отличную от старой племенной системы. И он не был последним. Его успех потом был осмыслен другими. Он уже добился превосходства над свевами и маркоманами в верховьях Эльбы, с этой начальной точки он начал создание огромного царства, с центром в тех древних богемских землях, где было ядро цивилизации Северной Европы. Его южные пределы от Рааба, где находится современный Регенсбург, доходили до Дуная, достигали границ современной Венгрии и уходили на неопределенное, но значительное расстояние в глубь страны.

Не столь большое значение имели размеры царства Маробода, как сам факт его основания. Он создал и обучил практически по римскому образцу армию из семидесяти пяти тысяч человек, пеших и конных. Кроме того, у Маробода было точное понимание того, как установить свое царство в качестве постоянной вотчины. Он не собирался основывать его как романтическую авантюру, это должно было быть предприятие, основанное на строгих деловых принципах. Его армия носила оборонительный характер. Он воспитывался около Августа и воспринял теоретические основы войны и понимание значимости мира.

Если бы его царство располагалось вдали от римских границ, римляне, возможно, и порадовались бы тому, как римская цивилизация влияет на культуру с более низким развитием. К несчастью, оно находилось, как отмечали римские военачальники, на очень неудобной для римлян позиции относительно новых провинций Германии и Паннонии. Существенным было то, что оно занимает территории в верхней части долины Эльбы, так что планы римлян насчет отнесения своих границ к Эльбе, а затем до Дуная следовало либо отменить, либо потеснить Маробода; кроме того, оно углубилось внутрь страны в самой середине римской границы, и, если не занять эти территории, они контролировали бы и Германию и Паннонию. Военные не сомневались в мирных намерениях Маробода, однако у них были свои обязанности, куда входило устранение опасности военной угрозы римским границам. Маробод не мог дать гарантии того, как поведут себя его преемники. Военным было нетрудно выказать свое отношение по этим вопросам. Август и Тиберий, как бы ни желали не ввязываться в северную авантюру, едва ли могли им возразить.

Главная линия поведения, кажется, диктовалась теми соображениями, что основная трудность улаживания дела с Марободом заключалась в возможности мятежа в Германии или вдоль Дуная. Либо Германия, либо Паннония – или обе вместе – могли воспользоваться подходящим моментом, когда римские войска были заняты войной с Марободом. Тиберий принял командование на Рейне.

Он переправился через Везер в 4 г. и покорил племена херусков, жившие между Везером и Эльбой. Это продолжило дело, не законченное Друзом. Основные стратегические концепции оставались теми же, что и при Друзе, с некоторой разницей в деталях. Однако прибавилась и серьезная подготовка операции. Херуски были самым сильным и наиболее опасным из германских племен, граничивших с верхним течением Везера. Их покорение бы парализовало германское сопротивление и одновременно имело цель блокировать коммуникации с верховьями Эльбы. Тиберий не вернулся на Рейн. Он зазимовал в Ализо, в форпосте, основанном Друзом. Впервые римская армия зимовала севернее Рейна.

Его вторая германская кампания была самой показательной кампанией, когда-либо проводившейся римским полководцем. Он занял бассейн низовьев Эльбы и дошел до границ, которые с той поры оставались нетронутыми до времен Карла Великого спустя семьсот пятьдесят лет. Хавки (которые вновь появились на исторической сцене как члены великой конфедерации саксонских племен) были покорены, лангобарды, будущие покорители Италии, – завоеваны. Флот действовал совместно с сухопутными войсками. Устье Везера было границей судоходной военной операции Друза шестнадцатью годами ранее. Тиберий вошел в устье Эльбы и завез по морю продовольствие для сухопутной армии. Его флот прошел Эльбу и достиг Кимверийского полуострова. Племена, проживавшие к северу от Эльбы, выслали посольство с объявлением дружеских намерений – харуды и кимвры с Крайнего Севера, а также семмоны, с которыми позже сражались англы… Об англах нам пока еще ничего неизвестно.

Неодолимая романтика севера, которая в позднейшие времена так влекла множество людей, отразилась в одном из рассказов об этой кампании. Некий престарелый сторонник мира в одиночку прошел по Эльбе на своей лодке только для того, чтобы пожать руку Тиберию. Он пожал ему руку и отправился в обратный путь… Это могло послужить сюжетом для многих томов в качестве символа вещей, выражаемых этой легендой.

Тиберий, тем не менее, не участвовал в завоевании Германии, его две германские кампании в 4-м и 5 гг. были скорее демонстрацией силы. Как таковые они достигли своей цели. Племена, проживавшие на Крайнем Севере, очевидно, поразились, но были не слишком встревожены: они приветствовали его как редкого гостя, не рассматриваемого в качестве постоянного поселенца, они оставались незаинтересованными наблюдателями разворачиваемой более серьезной войны.

Подготовка к войне с Марободом намного превосходила предыдущие германские кампании. В дело намеревались бросить двенадцать легионов с подкреплениями. Тиберий отправился из Карнунта, что рядом с современной Веной, а Гней Сентий Сатурнин, выйдя из Майнца, повел германские подразделения вверх по долине Майна, откуда, двигаясь на восток через Гирканский лес, он достиг границ территории Маробода, где соединился с паннонийскими войсками Тиберия. Такие передвижения гораздо лучше служили знакомству с географией Центральной Европы, чем все беллетристы Рима могли передать последующим векам.

Эти операции были прерваны прежде, чем могли начаться. Восстала не Германия, а Иллирия. Соблазн был слишком велик. Легионы были отозваны и заняты войной с Марободом. Поводом к восстанию послужило то, что паннонийцы и далматы должны были посылать своих людей на эту войну. Мятеж разрастался, и Рим оказался вовлеченным в войну у самых своих ворот.

Иллирийский мятеж вспыхнул слишком рано, чтобы оказаться успешным. Тиберий еще не закончил свою кампанию. Маробод, и прежде рассудительный, вполне способен был выслушать предложения, способствовавшие компромиссу[15]. Он согласился на условия, предложенные Тиберием. Легионы были отозваны. Сатурнин поспешил назад к Рейну, чтобы следить там за порядком. Тиберий поторопился туда, где вспыхнуло восстание, – в Паннонию.

Марободу не суждено было попасть в руки римлян. Он довел свой эксперимент до конца и разделил судьбу всех первооткрывателей и пионеров.