"Последний камикадзе" - читать интересную книгу автора (Иванкин Анатолий Васильевич)

Пожилой шофер искусно вел такси по тесным переулкам, по широким магистралям, где под сенью небоскребов и высотных домов, в удушающем смоге, рычали моторами и визжали тормозами нескончаемые автомобильные стада.

У водителя чуткие руки, движения артистичны, казалось, ведя машину, он наслаждается своей работой и умением. Но отрешенный вид, резкие морщины у сжатого рта говорили, что это не наслаждение, а давно обретенное мастерство, украшенное великолепной реакцией. Рефлексы пожилого водителя были коротки, как вспышка молнии, и пришлись бы впору двадцатилетнему боксеру. Он довольно часто обгонял попутные машины. Но на это его толкала не лихость, а так же давно обретенный расчет и стремление к экономии времени.

Взглянув внимательно на водителя, можно было определить: он из тех, чьи предки поколениями жили в метрополии, не смешивая кровь с иноземцами, не принимая чужих, привычек и традиций. Лицо шофера по европейским стандартам даже красиво. Чуть косой разрез глаз придает ему сосредоточенный, суровый вид, подбородок крепкий, волевой. Лоб крутой и высокий. Одет подчеркнуто опрятно; не ему позволять небрежность — привилегию миллионеров и бесноватых юнцов — хиппи. Почти седая голова водителя заставляла думать, что он немало пережил. Замкнутый вид его не располагал к разговору: на все вопросы — короткие или односложные ответы — и снова молчание.

Вздумайте расспросить о нем его товарищей по работе, узнаете очень мало. «Такахиро-сан? Кажется, воевал. Кажется, одинок. Извините… он так неразговорчив. Но он свой. Работать умеет. Всегда придет на помощь товарищу. Вместе со всеми участвует в демонстрациях и забастовках».

Вот и все, что можно услышать о шофере Такахиро, человеке пятидесяти, а может быть, и более лет. Сложно определить возраст мужчины, если он здоров, мышцы его крепки и морщины залегли только у переносицы да в уголках рта.

При въезде на Гиндзу Такахиро резко затормозил: на огромном кинорекламном щите огненные, словно налитые кровью, иероглифы высвечивали:

Над иероглифами — молодой парень в очкастом пилотском шлеме. На его широких плечах — саван. Твердые скулы, широкие брови, сросшиеся на переносице, взлетали к вискам. Взгляд подавляюще жесток. «Итихара Хисаси…» — узнал Такахиро летчика с рекламы.

Припарковав машину к платной стоянке, преодолевая волнение, он зашагал вдруг отяжелевшими ногами к билетной кассе, словно загипнотизированный взглядом парня. Сел в кресло и, глядя на неосвещенный еще экран, подумал: «Неужели это он?»

Весной сорок пятого года в отряд, в котором служил Такахиро, приезжали кинорепортеры, что-то снимавшие своими громоздкими аппаратами. Ему так и не удалось тогда посмотреть отснятые кадры. Из каких же архивов извлекли этот фильм и пустили в прокат, чтобы через многие годы воскресить кошмары прошлого?

На экране отряд «Конго», вооруженный подводными лодками, носителями человекоторпед. Полным составом он выходит из базы в Куре к далеким берегам Гуама. Огромная флотилия катеров и лодок с провожающими заполнила всю акваторию порта. Они шлют восторженные улыбки и крики в адрес водителей человекоторпед, идущих в рейс, из которого не возвращаются. Виновники торжества восседают в самоходных гробах, воинственно потрясая саблями. Их головы обвязаны белыми повязками смертников. На лицах решимость: «Умрем за императора!» На стеньгах подлодок вместе с военно-морскими флагами реют вымпелы «Неотвратимая кайтэн».

Такахиро оглянулся — молодые парни, сверстники тех, чьи ожившие тени метались по экрану, смотрели фильм, лениво пережевывая резиновую жвачку. Но он, обычно невозмутимый Такахиро, сегодня не мог быть бесстрастным.

…На экране возник строй неправдоподобно юных пилотов, совсем мальчишек. Занялось столь же юное, раннее утро. На фоне рождающегося дня замерли тупоносые самолеты, разрисованные драконами и лепестками цветущей сакуры. Летчики из отряда смертников «Горная вишня» получают предполетный инструктаж. Перед строем — молодой капитан-лейтенант с усталыми глазами зрелого мужчины. Правильные черты лица, высокий лоб — истинно благородный самурай, капитан-лейтенант Ясудзиро Хаттори! На нем белый шарф. Грудь украшает орден Золотого коршуна — награда за высокую летную доблесть. В руке — фляга с рисовой водкой. Он подходит к пилоту, стоящему на правом фланге. Погребальный костюм пилота выделяет его из строя офицеров, одетых в обычную форму. Это заместитель Ясудзиро Хаттори лейтенант Итихара, тот самый Итихара Хисаси, чье мужественное лицо с подавляющим, жестоким взглядом высится сейчас на фасаде кинотеатра.

Лейтенант облизал пересохшие губы, отрешенно взглянул куда-то мимо командира, с трудом изобразил улыбку и с поклоном принял последнюю чашку сакэ. Ему, молодому, сильному, полному кипучей энергии, остается жить не более сорока минут. Прощальная церемония заканчивается. Ясудзиро Хаттори подает команду, и летчики, стремительно разбегаясь, занимают кабины своих самолетов. Сначала медленно, затем бешено вращаются винты. Капитан-лейтенант отбрасывает пустую флягу и выхватывает саблю:

— Банзай! За императора! — Сверкающая сабля показывает направление взлета.

Очередная группа камикадзе[2] уходит в последний полет, чтобы таранными ударами топить корабли американского флота, вошедшие в воды метрополии…

Такахиро, как во сне, вышел из зала и медленно побрел к своему автомобилю, придавленный тяжким грузом воспоминаний. Он мчался через город, затем крутил по серпантину спускающейся к морю автострады. Остановив машину у прибрежных камней, сошел к самой кромке прибоя и опустился на песок. Прошлое, от которого он бежал столько лет, настигло его властно и неотвратимо. Память понесла его против течения времени…

А в те же дни, по другую сторону океана, побывал на просмотре японо-американского фильма «Тора-Тора-Тора!»[3] Чарлз Мэллори, «розовый» журналист, изгнанный из солидных журналов за причастие к движению борцов за мир и прекращение войны во Вьетнаме. И фильм вызвал у него не меньшую, чем у японца, бурю воспоминаний.

Американский, журналист ничего не слышал о токийском шофере. Но тесен мир… И волею судеб, а если быть точнее, по воле «сильных мира сего» пути Чарлза и Такахиро скрещивались неоднократно. Не один раз они смотрели друг на друга через остекление коллиматорных прицелов, нажимая на гашетку управления огнем. Только необычное везение помогло им сохранить жизнь, и только чистая случайность помешала низвергнуть друг друга с сияющих небес в темную океанскую бездну…

Глава вторая

Адмирал Кога, назначенный командующим после трагической гибели Ямамото, был разбужен на рассвете грохотом артиллерии. Это зенитные установки линкора «Мусаси», на котором он разместил свой штаб, включились в отражение налета американской авиации на военно-морскую базу Рабаул.

Кога недовольно пожевал губами. Налеты становятся слишком частыми. Не пора ли для штаба объединенного флота подыскать более спокойное место?

Взглянул на часы: рановато подняли. Но понял — больше уснуть не сможет. Нажал кнопку электрического звонка. Вестовой тотчас появился в дверях, словно стоял за порогом каюты.

— Парадную форму, — бросил адмирал в пространство, даже не глядя на согнувшегося в глубоком поклоне матроса.

На девять часов был назначен военный совет, на который приглашались лишь командующие флотами и воздушными флотилиями.

Офицеры из оперативного и разведывательного отделов развесили на стенах огромные карты с подробной обстановкой на театрах военных действий.

Ровно в девять адмирал Кога вошел в. салон, сопровождаемый вице-адмиралом Нагано Осами и начальником штаба, и без излишних церемоний приступил к делу.

— Господа адмиралы! Мы собрались сюда, чтобы заслушать информацию начальника штаба о военной обстановке в бассейнах Тихого и Индийского океанов и обсудить сложившееся положение. — Кога говорил негромко, но каждое слово отчетливо звучало в глубокой тишине. Налил холодной воды из термоса, выпил. — Полагаю, напоминать не надо, что все, о чем будет говориться здесь, является государственной тайной. Попрошу господ адмиралов не делать никаких записей…

Начальник штаба Нагано говорил с затаенной печалью. Круг лиц, допущенных на военный совет, обязан знать правду, какой бы горькой она ни была.

— В результате крупных военных успехов русских под Сталинградом и на Курской дуге произошел коренной перелом в ходе войны. Наш великий западный союзник рассчитывает остановить наступление русских армий на рубеже реки Днепр. Веря в оптимистические планы, мы все-таки должны быть готовы и к тому, что может произойти дальнейший отход его войск на запад. — Указка в руке Нагано переместилась на юг Европы. — Поражение наших союзников в Северной Африке и выход из войны Италии еще больше усложнили военное и политическое положение Германии. А это не может не сказаться и на ходе боевых действий на Дальнем Востоке. — Нагано сделал паузу и снова перешел к карте Тихоокеанского театра. — Перелом войны в пользу русских заставил наш сухопутный генеральный штаб отказаться от планов вторжения Квантунской армии на территорию Советской Сибири и Дальнего Востока.

Собравшиеся в салоне адмиралы хранили невозмутимое молчание…

— В настоящее время империя располагает достаточным контингентом сухопутных сил для продолжения войны. В Китае и Маньчжоу-Го находится группировка сухопутных войск в количестве двух миллионов человек; миллион двести тысяч дислоцируются на островах метрополии. Двухсоттысячная армия ведет боевые действия в Бирме. На оккупированных островах в центральной и юго-западной — части Тихого океана в составе наших гарнизонов имеется 600000 штыков. Как видите, наша сухопутная армия имеет более трех миллионов человек.

Названная цифра вызвала в салоне некоторую разрядку. Адмиралы зашевелились.

— Продолжающаяся война в Китае требует известного напряжения сухопутных сил, — продолжал вице-адмирал Нагано. — Наблюдается оживление и усиление партизанской войны в Бирме, Вьетнаме, Индонезии и на Филиппинах. Это также сковывает часть наших войск. Но все же с сухопутной армией дело у нас обстоит благополучно. Беспокойство императорской ставки и наше вызывает положение, сложившееся на море и в воздухе. По числу надводных кораблей всех классов, подводных лодок и авиации императорский объединенный флот значительно уступает англо-американцам. Поэтому в настоящее время империя от стратегического наступления будет вынуждена перейти к стратегической обороне…

Когда Нагано кончил, в салоне установилась могильная тишина.

Этот военный совет не был похож на прежние победные советы, которые происходили во времена покойного адмирала Ямамото. Лица адмиралов, сидящих за длинными столами, были озабоченны н угрюмы. Все они в той или иной мере были виноваты в случившемся и чувствовали на своих плечах тяжесть груза ответственности за судьбу империи.

После заслушивания мнений членов военного совета были приняты изменения к плану «Зет», сводившиеся к тому, что необходимо исключить из числа жизненно важных районов архипелаг Бисмарка, острова Гилберта и Маршалловы. Тем не менее продолжать усиливать гарнизоны на этих островах и перебросить туда дополнительные части базовой авиации, чтобы удерживать их до последнего солдата, сковать как можно больше американских экспедиционных сил.

Военное положение империи ухудшалось с каждым днем. От активных боевых действий флот перешел к обороне. Инициатива после битвы за атолл Мидуэй прочно перешла в руки американцев. Главнокомандующий объединенным флотом адмирал Кога оставил на острове Паллау свой флагманский линкор «Мусаси» и корабли охранения. Основное ядро флота он вывел из-под удара американской авиации, разместив корабли в Сингапуре и в водах метрополии. Это был его подвижный резерв, который он мог использовать на наиболее опасных направлениях. Кога решил насмерть удерживать линию обороны Марианские острова — остров Паллау, понимая, что, если ее американцы прорвут, надежды на благополучный исход войны не останется.

Японские летающие лодки почти непрерывно висели над океаном, контролируя действия американцев, наращивающих силы на островах Адмиралтейства. Поэтому для адмирала Кога не было неожиданным выдвижение американского ударного соединения к западным Каролинским островам, в число которых входил и остров Паллау.

Ядро ударного американского соединения составляли одиннадцать быстроходных авианосцев. Они действовали тремя группами под прикрытием многочисленных кораблей поддержки. У Кога не было в этом районе сил флота, способных отразить атаку американцев. Основную ставку адмирал делал на базовую авиацию.

Экипажи летающих лодок «кавасаки» доложили в штаб объединенного флота о том, что крупный отряд транспортов вышел с островов Адмиралтейства и движется в западном направлении. Туда же направилась и часть авианосцев, атаковавших остров Паллау.

Исходя из этих данных, японское командование решило, что американское оперативное соединение может предпринять высадку десанта на западное побережье Новой Гвинеи, и адмирал Кога дал команду своему штабу перебазироваться в оперативный центр Давао для удобства руководства оборонительной операцией. Туда же приказано было прибыть из Сингапура авианосному соединению адмирала Одзава.

Оперативная группа адмирала Кога, куда входил и Ясудзиро, разместилась на двух четырехмоторных летающих лодках «кавасаки».

Первым стартовал гидросамолет, на борту которого находился главнокомандующий объединенным флотом. Ясудзиро летел на второй машине с начальником штаба.

Сначала «кавасаки» шли в пределах зрительной связи, но постепенно более новая и менее загруженная машина главнокомандующего ушла вперед. Океан был на редкость спокоен. Казалось, что лодка висит неподвижно над уснувшей водной гладью. Монотонно гудели моторы. Кое-кто из старших офицеров дремал, откинувшись на мягких креслах. Ясудзиро нашел себе партнера для игры в го.

На полпути между Паллау и Давао члены экипажа и моряки-пассажиры, немало проплававшие в Южных морях, стали проявлять беспокойство. Солнце, опустившееся в океан, оставило после себя вечернюю зарю необычного, медно-красного цвета. Барометр показал такое низкое давление, какого не видел еще никто на этой высоте полета. Потом навстречу поползли подсвеченные кроваво-красным закатом разорванные клочья облаков. Похоже было, что «кавасаки» приближаются к тайфуну, бушевавшему накануне у северных берегов Австралии.

Американские синоптики окрестили это чудовище, пожирающее людей вместе с кораблями, нежным женским именем «Стелла». Кровожадная леди, не успевшая насытиться своими жертвами в море Банда, вырвалась на тихоокеанские просторы и теперь тянула свои руки к «кавасаки».

Встревоженный командир лодки вышел из-за штурвала. Он почтительно склонился к начальнику штаба и сказал несколько слов. Тот, повернув голову к иллюминатору, секунды две думал о чем-то, глядя на набегающие облака, а затем кивнул в знак согласия. Командир корабля, отдав честь, исчез в своей рубке, а адмирал откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Ясудзиро показалось, что он зашептал слова молитвы.

Из бортовых иллюминаторов было уже хорошо видно, как с юго-запада приближалась, увеличиваясь в размерах, громада туч, достигающих своими вершинами большой высоты. На северо-западе оставался еще клочок чистого неба. «Кавасаки», изменив курс, пошла на север. Командир корабля решил обойти тайфун стороной.

Начинало темнеть. Черные, сверкающие зловещими вспышками молний тучи казались еще страшнее, чем днем. Гидросамолет на полном газу уходил от тайфуна, Но «Стелла» не хотела так легко расстаться с добычей. И она все же успела накрыть лодку концом своего крыла. К счастью, этот ужас продолжался всего несколько минут. Налетевший порыв ураганного ветра бешено швырнул машину, и она заскрипела, застонала нервюрами и стрингерами, изогнувшимися от натиска бури.

Казалось, еще один такой бросок — и не выдержат хромансилевые болты, скрепляющие плоскости с центропланом, крылья сложатся, и самолет рухнет в бездонную Филиппинскую впадину. Черное чрево тучи, нависшей над самой водой, непрерывно выплескивало ослепительные молнии. При их свете отчетливо просматривались вздыбившиеся волны, увенчанные шапками пены. Хлынул тропический ливень, смешавший все вокруг — и облака, и небо, и океан. Предсмертный холод заполз в души пассажиров «кавасаки». Шепча молитвы, они просили всемогущую Аматерасу смилостивиться над ними. И богиня услышала их: дождь начал уменьшаться, тучи расступились и перестали швырять многострадальную лодку. Вскоре по курсу полета показались звезды. Гидросамолет, идя со скоростью 120 миль в час, обогнул тайфун к вышел из опасной зоны. Сзади ярились волны, и «Стелла» висела над океаном огромными глыбами пылающих туч, а впереди была спокойная чернота тропической ночи с тысячами ярких звезд, купающихся в воде.

Начальник штаба приказал установить радиосвязь с гидросамолетом адмирала Кога. Но все усилия радиста оказались тщетными. В ответ на его запросы приходил только треск электрических разрядов, бушующих во взбудораженной тайфуном атмосфере.

Сделав большую дугу, «кавасаки» удалось обогнуть «Стеллу» и с почти пустыми баками выйти к острову Минданао. В темноте ночи было невозможно отличить сушу от моря. Шеф-пилот хотел произвести приводнение ближе к берегу, чтобы до утра отстояться на якоре. Но вблизи берега море плескалось о рифы, хорошо заметные при вспышках осветительных ракет. Пытаясь отыскать пригодное для посадки место, штурман расстрелял весь комплект ракет, не добившись никакого результата.

Из личного опыта Ясудзиро знал, что беда не ходит в одиночку. И теперь: не успел бортовой механик доложить о неисправности посадочной фары, как один за другим начали глохнуть моторы — кончился бензин.

Пилоты шли на вынужденную посадку, ориентируясь только по колеблющимся звездным бликам. Чихнул несколько раз последний двигатель и заглох. На смену шуму моторов пришла тишина, нарушаемая едва слышным свистом встречного потока воздуха. Затем в этот звук начал вплетаться шум океанского прибоя, усиливающийся по мере потери высоты. По-видимому, внизу были рифы, и пилот отвернул подальше от берегов.

Вода чувствовалась рядом, но экипаж не имел представления о высоте полета: барометрический высотомер, установленный в пилотской рубке, давал большие погрешности, и ему нельзя было верить.

Нервы пилота, садившегося на ощупь, не выдержали, и он дал из пулемета очередь, чтобы по всплескам определить высоту. Но это лишь усугубило положение: вспышки выстрелов ослепили пилотов, и они потеряли даже стрелки пилотажных приборов. Шеф-пилот интуитивно потянул штурвал на себя, и самолет, потеряв скорость, свалился на крыло. От грубого удара фюзеляж хрустнул, как спичка, и переломился пополам. Передняя, более тяжелая часть — моторы и пилотская рубка — сразу ушла на дно; задняя — пассажирская кабина — несколько минут продержалась на воде.

Оглушенные ударом люди очутились в воде. Наиболее удачливым удалось вплавь добраться до берега, но таких было немного; остальные утонули.

Ясудзиро, придя в себя, увидел риф, подплыл к нему и вцепился в него руками. Когда в предутренних сумерках показался недалекий берег, окаймленный белой пеной прибоя, летчик понял, что спасен.

Среди немногих, избежавших гибели, оказался и начальник штаба. О судьбе главнокомандующего могла рассказать только «Стелла», но она умела держать язык за зубами.

Добравшись до Давао, Ясудзиро подал по команде рапорт с просьбой откомандировать его из штаба в строевую часть на летную работу.