"Последний камикадзе" - читать интересную книгу автора (Иванкин Анатолий Васильевич)

Пожилой шофер искусно вел такси по тесным переулкам, по широким магистралям, где под сенью небоскребов и высотных домов, в удушающем смоге, рычали моторами и визжали тормозами нескончаемые автомобильные стада.

У водителя чуткие руки, движения артистичны, казалось, ведя машину, он наслаждается своей работой и умением. Но отрешенный вид, резкие морщины у сжатого рта говорили, что это не наслаждение, а давно обретенное мастерство, украшенное великолепной реакцией. Рефлексы пожилого водителя были коротки, как вспышка молнии, и пришлись бы впору двадцатилетнему боксеру. Он довольно часто обгонял попутные машины. Но на это его толкала не лихость, а так же давно обретенный расчет и стремление к экономии времени.

Взглянув внимательно на водителя, можно было определить: он из тех, чьи предки поколениями жили в метрополии, не смешивая кровь с иноземцами, не принимая чужих, привычек и традиций. Лицо шофера по европейским стандартам даже красиво. Чуть косой разрез глаз придает ему сосредоточенный, суровый вид, подбородок крепкий, волевой. Лоб крутой и высокий. Одет подчеркнуто опрятно; не ему позволять небрежность — привилегию миллионеров и бесноватых юнцов — хиппи. Почти седая голова водителя заставляла думать, что он немало пережил. Замкнутый вид его не располагал к разговору: на все вопросы — короткие или односложные ответы — и снова молчание.

Вздумайте расспросить о нем его товарищей по работе, узнаете очень мало. «Такахиро-сан? Кажется, воевал. Кажется, одинок. Извините… он так неразговорчив. Но он свой. Работать умеет. Всегда придет на помощь товарищу. Вместе со всеми участвует в демонстрациях и забастовках».

Вот и все, что можно услышать о шофере Такахиро, человеке пятидесяти, а может быть, и более лет. Сложно определить возраст мужчины, если он здоров, мышцы его крепки и морщины залегли только у переносицы да в уголках рта.

При въезде на Гиндзу Такахиро резко затормозил: на огромном кинорекламном щите огненные, словно налитые кровью, иероглифы высвечивали:

Над иероглифами — молодой парень в очкастом пилотском шлеме. На его широких плечах — саван. Твердые скулы, широкие брови, сросшиеся на переносице, взлетали к вискам. Взгляд подавляюще жесток. «Итихара Хисаси…» — узнал Такахиро летчика с рекламы.

Припарковав машину к платной стоянке, преодолевая волнение, он зашагал вдруг отяжелевшими ногами к билетной кассе, словно загипнотизированный взглядом парня. Сел в кресло и, глядя на неосвещенный еще экран, подумал: «Неужели это он?»

Весной сорок пятого года в отряд, в котором служил Такахиро, приезжали кинорепортеры, что-то снимавшие своими громоздкими аппаратами. Ему так и не удалось тогда посмотреть отснятые кадры. Из каких же архивов извлекли этот фильм и пустили в прокат, чтобы через многие годы воскресить кошмары прошлого?

На экране отряд «Конго», вооруженный подводными лодками, носителями человекоторпед. Полным составом он выходит из базы в Куре к далеким берегам Гуама. Огромная флотилия катеров и лодок с провожающими заполнила всю акваторию порта. Они шлют восторженные улыбки и крики в адрес водителей человекоторпед, идущих в рейс, из которого не возвращаются. Виновники торжества восседают в самоходных гробах, воинственно потрясая саблями. Их головы обвязаны белыми повязками смертников. На лицах решимость: «Умрем за императора!» На стеньгах подлодок вместе с военно-морскими флагами реют вымпелы «Неотвратимая кайтэн».

Такахиро оглянулся — молодые парни, сверстники тех, чьи ожившие тени метались по экрану, смотрели фильм, лениво пережевывая резиновую жвачку. Но он, обычно невозмутимый Такахиро, сегодня не мог быть бесстрастным.

…На экране возник строй неправдоподобно юных пилотов, совсем мальчишек. Занялось столь же юное, раннее утро. На фоне рождающегося дня замерли тупоносые самолеты, разрисованные драконами и лепестками цветущей сакуры. Летчики из отряда смертников «Горная вишня» получают предполетный инструктаж. Перед строем — молодой капитан-лейтенант с усталыми глазами зрелого мужчины. Правильные черты лица, высокий лоб — истинно благородный самурай, капитан-лейтенант Ясудзиро Хаттори! На нем белый шарф. Грудь украшает орден Золотого коршуна — награда за высокую летную доблесть. В руке — фляга с рисовой водкой. Он подходит к пилоту, стоящему на правом фланге. Погребальный костюм пилота выделяет его из строя офицеров, одетых в обычную форму. Это заместитель Ясудзиро Хаттори лейтенант Итихара, тот самый Итихара Хисаси, чье мужественное лицо с подавляющим, жестоким взглядом высится сейчас на фасаде кинотеатра.

Лейтенант облизал пересохшие губы, отрешенно взглянул куда-то мимо командира, с трудом изобразил улыбку и с поклоном принял последнюю чашку сакэ. Ему, молодому, сильному, полному кипучей энергии, остается жить не более сорока минут. Прощальная церемония заканчивается. Ясудзиро Хаттори подает команду, и летчики, стремительно разбегаясь, занимают кабины своих самолетов. Сначала медленно, затем бешено вращаются винты. Капитан-лейтенант отбрасывает пустую флягу и выхватывает саблю:

— Банзай! За императора! — Сверкающая сабля показывает направление взлета.

Очередная группа камикадзе[2] уходит в последний полет, чтобы таранными ударами топить корабли американского флота, вошедшие в воды метрополии…

Такахиро, как во сне, вышел из зала и медленно побрел к своему автомобилю, придавленный тяжким грузом воспоминаний. Он мчался через город, затем крутил по серпантину спускающейся к морю автострады. Остановив машину у прибрежных камней, сошел к самой кромке прибоя и опустился на песок. Прошлое, от которого он бежал столько лет, настигло его властно и неотвратимо. Память понесла его против течения времени…

А в те же дни, по другую сторону океана, побывал на просмотре японо-американского фильма «Тора-Тора-Тора!»[3] Чарлз Мэллори, «розовый» журналист, изгнанный из солидных журналов за причастие к движению борцов за мир и прекращение войны во Вьетнаме. И фильм вызвал у него не меньшую, чем у японца, бурю воспоминаний.

Американский, журналист ничего не слышал о токийском шофере. Но тесен мир… И волею судеб, а если быть точнее, по воле «сильных мира сего» пути Чарлза и Такахиро скрещивались неоднократно. Не один раз они смотрели друг на друга через остекление коллиматорных прицелов, нажимая на гашетку управления огнем. Только необычное везение помогло им сохранить жизнь, и только чистая случайность помешала низвергнуть друг друга с сияющих небес в темную океанскую бездну…

Глава тринадцатая

Пока утлую резиновую лодчонку с умирающим Ясудзиро швыряло по волнам моря Тимор и пока он лечился в военно-морском госпитале, произошел ряд событий. Его авианосец «Акаги» вместе с другими кораблями соединения ушел из Кендари в Индийский океан.

С приходом японских авианосцев в Яванское море этот удаленный участок театра военных действий стал столь же опасен для кораблей союзного флота, как логово бенгальского тигра для стада домашних коз.

Палубная авиация, поддержав вторжение десантных сил на острове Ява, начала интенсивную охоту за кораблями союзников. Разгром союзного флота завершила эскадра крейсеров адмирала Такахаси, которая, взаимодействуя с авианосцем «Рюдзё», уничтожила 28 февраля 1942 года английские крейсер «Эксетер» и эсминец «Инкаунтер».

Построенный американцами в начале века четырехтрубный старичок эсминец «Поуп» был последним военным кораблем союзников в Яванском море, но и его агония наступила через полтора часа после потопления эсминца «Инкаунтер».

В этом вылете Кэндзи Такаси допустил оплошность. Он вывел свое звено торпедоносцев под малыми курсовыми углами, и атакованный «Инкаунтер» смог уклониться от всех шести сброшенных торпед.

Дичь, почти принадлежавшая ему, попала в ягдташ другого охотника. Кэндзи понимал, что сам виноват в промахе, и это злило его еще больше. Выйдя из самолета, он чуть не столкнулся с младшим матросом, перебегавшим через посадочную палубу. Отшатнувшись от офицера, тот пробежал мимо, не отдав честь.

— Эй, собака! — окликнул матроса капитан-лейтенант.

Тот испуганно вытянулся по стойке «смирно». Губы его дрожали.

— Ну-ка, сними свои очки, скотина! Я тебя научу замечать офицеров!

Кэндзи трижды хлестнул матроса по щекам, а затем ударом кулака сбил его с ног.

— Мерзавцы первогодки, до чего распустились! — ревел Кэндзи. — Эта деревенщина скоро с ног начнет сбивать офицеров! Под арест негодяя, на трое суток!

Кэндзи направился в душевую, чувствуя, что этот припадок ярости вернул ему настроение.

Кэндзи Такаси не видел гневного взгляда, которым посмотрел на него пожилой механик с усталым крестьянским лицом. Когда летчик удалился, механик подошел к избитому матросу и помог ему подняться.

Война громыхала вдали от белоснежной палаты, в которой лечился и набирался сил Ясудзиро. Отголоски событий с большим запозданием доходили в полусонный мир, в котором пребывал летчик.

В начале марта он начал подниматься с кровати и с возрастающим интересом поглядывать на миловидных медицинских сестер. Знакомство с одной из них начало перерастать в роман. Но в середине марта он узнал, что «Акаги» прибыл в Старинг. И этим была поставлена точка. Ясудзиро поторопился покинуть госпиталь. Нужно было спешить, чтобы успеть попасть на борт авианосца. Медицинская комиссия признала летчика годным к службе в морской авиации. Обрадованный Ясудзиро начал сразу же собираться в дорогу, не ожидая выдачи документов.

Теперь его здесь не могло задержать ни на минуту ничто, даже неистраченное чувство к нежной Марико-сан, вырвавшей его жизнь из цепких когтей дистрофии. Поклонившись на прощание девушке, которая не сумела сдержать слез, Ясудзиро ощутил какую-то тяжесть на сердце. Это чувство было схоже с тем, какое он испытал, расставаясь с Тиэко.

Да, в самурайском воспитании Ясудзиро был явно допущен пробел! Ему не хватало иммунитета против чар прекрасного пола. Он в этом отношении не был похож на мужественных кагосимских воинов, отворачивающихся при виде обнаженных женщин.

Через два дня изнурительной болтанки на грузовом судне Ясудзиро прибыл в Старинг. На борту «Акаги» его не ждали и встретили так, как встречают воскресших из мертвых.

Каюта, в которой он жил, была занята другим лейтенантом, прибывшим в авиагруппу после вынужденной посадки в море, а все вещи Ясудзиро были пересланы родителям вместе с извещением о гибели.

Моримото, ставший к этому времени капитаном 3 ранга, увидев Ясудзиро, не сумел сдержать чувств. На обычно бесстрастном его лице отразились удивление и радость.

— Ясудзиро-сан! Вы ли это? Просто не могу поверить своим четырем чувствам!

— Как видите, сэнсей, это я, — почтительно поклонился Ясудзиро. — Богам было угодно сохранить мне жизнь.

— Мы долго считали вас погибшим, пока не получили недавно известия из госпиталя. Я сразу же обрадовал ваших родителей, — сообщив им эту весть.

— Спасибо, сэнсей.

— А что произошло с другими? — поинтересовался Моримото.

— Погибли, — коротко ответил Ясудзиро, не вдаваясь в подробности.

Моримото на секунду задумался и перешел на дружеское «ты»:

— Жить, Тора, теперь будешь рядом со мной, в соседней каюте. Самолета для тебя пока нет. Отдохнешь немного после лечения, окрепнешь, а там что-нибудь придумаем.

— Где сейчас Кэндзи Такаси? — спросил Ясудзиро, боясь услышать что-либо недоброе.

— Должен вернуться с задания минут через сорок, — ответил Моримото, взглянув на золотой хронометр, приобретенный в последнем отпуске.

Через несколько дней Ясудзиро вошел в обычный жизненный ритм. Теперь ему временами казалось, что авария в море Тимор была лишь гадким сном.

Пополнив запасы топлива и боеприпасов, соединение авианосцев в конце марта снова вышло в море. Теперь они шли к берегам Цейлона.

Ясудзиро и другие летчики, не имевшие своих самолетов, с завистью смотрели на экипажи, вернувшиеся из боевого вылета. Еще не остывшие от напряжения, они оживленно делились впечатлениями.

Операция закончилась успешно. Коломбо и Тринкомали, подвергнувшиеся ударам палубной авиаций и обстрелу линейных кораблей, затянуло густым дымом пожарищ. Уцелевшие корабли союзников, покинув разбитые и обгоревшие причалы, нашли себе пристанище в портах Мадагаскара. Теперь японский флот господствовал в большой части Южного полушария, омываемого водами Тихого и Индийского океанов. Японцам необычайно везло: кровожадный бог войны Хатиман и богиня солнца Аматерасу покровительствовали им.

Авианосное соединение адмирала Нагумо Тюити, пройдя от Пёрл-Харбора до Тринкомали, потопило и вывело из строя 8 линкоров, 4 крейсера, 8 эсминцев; пустило ко дну десятки торговых и вспомогательных судов; уничтожило сотни самолетов; разрушило и сожгло много доков, ангаров и причалов. Англосаксам был нанесен огромный ущерб. Завоевав огромную территорию с населением в 150 миллионов человек, Япония потеряла всего около 15000 солдат и матросов, то есть такое количество военнослужащих, которого едва хватило бы на укомплектование пехотной дивизии. Японцы не потеряли ни одного корабля из авианосного соединения, которые появлялись в самых неожиданных местах и умело ускользали из-под ударов. Было от чего закружиться воинственно настроенным головам!

Моральное состояние моряков в результате непрерывных побед улучшалось. Веселье и смех царили в кают-компаниях, где летчики, ожидая своей очереди на вылет, развлекались настольными играми.

Оккупация Филиппин, Индонезии и Британской Малайи дала империи нефть, каучук и другое стратегическое сырьё, без которого она не могла вести длительной войны.

Будущее рисовалось Ясудзиро в радужных тонах.

Победа близка, и он чудесно заживет со своей прелестной Тиэко.

Наконец наступило время, когда представилась возможность дать измученным морякам авианосного соединения отдых и заодно подремонтировать изношенные механизмы кораблей. Следуя приказу адмирала Ямамото, авианосцы шли к берегам метрополии.

Чем ближе становилась Япония, тем большее нетерпение охватывало моряков, оторванных от родных с начала войны. Даже самые фанатичные самураи заговорили не о полетах и битвах, а о женах и гейшах из чайпых домиков.

Ясудзиро считал дни и минуты, оставшиеся до встречи с родителями и Тиэко, приехавшими специально для этого в Иокогаму. Авианосное соединение шло на двадцатиузловой скорости, не заходя ни в какие порты. И все равно Ясудзиро хотелось пришпорить время, галопом проскакать через оставшиеся до прибытия дни.

В водах Южно-Китайского моря произошло непредвиденное событие, задержавшее авианосцы на добрых два часа. Дозорный эсминец, высланный вперед ударного соединения, натолкнулся на разграбленную шхуну «Асахи-Мару», Экипаж ее был зверски растерзан. Причем преступление совершилось буквально за четверть часа до подхода эсминца. Мачты пиратского судна, ищущего спасения в бегстве, еще не успели скрыться за горизонтом. Командир эсминца радировал о случившемся вице-адмиралу Нагумо.

Ответ адмирала был лаконичен: «Приказываю задержать преступников!» (Попутно с решением боевых задач кораблям ВМС вменялась в обязанность охрана судоходства на морских коммуникациях, контролируемых Японией.) Пиратскому судну, обладавшему хорошей скоростью, не удалось скрыться в извилистых проливах и бухтах Филиппинского архипелага. Слишком серьезным противником оказался эсминец. Он мчался весь в пене белых бурунов, развив тридцатипятиузловую скорость. Экипаж пиратской шхуны со страхом следил за его приближением. Эсминец, казалось, рос, увеличиваясь на глазах. Вот уже четко просматриваются жерла орудий, направленных на шхуну. Предупредительный выстрел из носовой башни эсминца не остановил бандитов из шайки гонконгского пирата Вонг Кунг Кита. Они знали, какая расплата их ожидает, если они попадут в руки японцев. Бандиты, лихо расправлявшиеся с беззащитными джонками на реке Янцзы и в прибрежных водах, на этот раз сами превратились в преследуемую дичь.

Эсминец, подойдя вплотную, сбавил скорость и прошил пулеметными очередями палубные надстройки. Зацепившись за борт пиратского судна баграми, на его палубу высадилась абордажная группа вооруженных матросов. Через несколько минут все было кончено. Из двадцати восьми человек команды живыми захватили семнадцать человек. Эсминец взял безымянное судно на буксир и направился навстречу авианосцам.

«Акаги» и «Кага» застопорили ход. Эсминец прибуксировал пиратское судно и остановился между ними.

Адмирал Нагумо решил развлечь личный состав авианосцев суровым зрелищем казни. Он считал, что публичная, казнь морских бандитов будет хорошим воспитательным приемом для закалки твердости духа его подчиненных.

Почти четыре тысячи человек из экипажей «Акаги» и «Кага», большинство из которых почти все свое время проводили на боевых постах в недрах кораблей, высыпали на летные палубы, облепив леерные заграждения. У офицеров в руках были цейсовские бинокли. Адмирал Нагумо, удобно разместившись в кресле на мостике «Акаги», взмахнул носовым платком.

Все взоры были прикованы к кучке людей, которые в наручниках стояли на палубе пиратского судна. Многие из них, наспех забинтованные окровавленными тряпками, едва держались на ногах.

Четыре любителя фехтования из экипажа эсминца, захватившего пиратскую шхуну, вызвались добровольцами для приведения в исполнение смертного приговора,

Они но одному выводили из строя покорных, окоченевших от предсмертного ужаса пиратов и обезглавливали их ударом сабли.

Через десять минут казнь закончилась. Конвоиры и добровольцы покинули шхуну. На окровавленной палубе грудой лежало семнадцать обезглавленных тел. Когда «Акаги» двинулся дальше, бандитское судно, расстрелянное эсминцами, наполовину погрузилось в море.

Ясудзиро успел повидать немало смертей. Но они обычно смотрелись издали, в горячке боя, и не казались столь отталкивающе-отвратительными. Он извлек сигарету подрагивающими пальцами и прикурил.

— Кэндзи-сан, вы хороший фехтовальщик. Но скажите, смогли бы вы рубить головы людям, пусть даже таким негодяям, как эти пираты, так же ловко, как это сделали парни с эсминца?

— А почему бы нет? — вопросом на вопрос ответил Кэндзи Такаси. В его расширившихся зрачках горели хищные огоньки. Ноздри расплющенного носа подрагивали. И весь он был наэлектризованным и взвинченным. Таким Ясудзиро видел его впервые.

И впервые его друг стал ему неприятен.