"Красавица с острова Люлю" - читать интересную книгу автора (Заяицкий Сергей Сергеевич)

Глава II Привидение XX века

Прекрасная Тереза рассердилась, и все заметили это.

Рассердились вслед за ней многие дамы. Жена Жана Эбьена подошла к нему, взяла его под руку, ущипнула при этом под локтем и, не разжимая щипка, повела по залу.

— Ну-с, — сказала она с лучезарной улыбкой, так что со стороны казалось, что она говорит что-то очень приятное, — мерзавец вы этакий! Не угодно ли вам уехать домой, потаскун проклятый?

И она еще сильней сжала щипок.

— Люсси! — прошептал истязуемый.

— Поедем домой!

— Но!..

— Или я сейчас пойду и отдамся первому встречному!

Роберт Валуа и Ящиков не имели жен.

— Вот женщина, — говорил первый, — клянусь моим предком Генрихом Анжуйским! Эта женщина! Это то, что называется женщиной!

— Да, — багровея, бормотал полковник, — мда!.. Много женщин видал в родной стороне… но одна лишь из них в память — врезалась мне… Эй, дубинушка, ухнем!

Прекрасная Тереза удалилась, говорят, в свою комнату и там билась сама и била все кругом в ужасающей истерике.

Пьер Ламуль беседовал о чем-то с демонстратором картин, Морис Фуко смущенно стоял возле и, видимо, соображал, как и чем может он теперь вернуть столь близкое и возможное недавно счастье. Веселье внезапно исчезло, как шампанское, вылитое на зыбучий песок. Шипя, как змеи, одевались в передней дамы. Смущенно улыбаясь, утешали их кавалеры. На патагонца с крюшоном никто уже не обращал внимания. Его затолкали. Китайчонок распахивал двери. Негритенок усаживал в автомобили. Этот маленький черный сын далекого Конго видел в эту ночь поразительные сцены. Он видел, как одна полная дама, сев в автомобиль, сорвала с шеи ожерелье и им принялась хлестать по щекам важного на вид господина, видел и еще много такого, чего, не могли понять его курчавые мозги. Зал опустел. Ламуль прощался с Робертом Валуа и с Ящиковым.

— У Терезы мигрень, — говорил он.

— Ящиков сокрушенно вздохнул.

— Передайте мой душевный поклон! У меня в мирное время бывали мигрени! И знаете, чем вылечился? Лакрицей!

— Но какова женщина!

— Мда.

— Черт знает, что за женщина… и что за остров такой — Люлю!

Последний автомобиль, шурша по гравию, исчез во мраке.

Одна за другою погрузились во мрак комнаты огромной дачи. Банкир прошел к себе в кабинет и по внутреннему телефону вызвал горничную Прекрасной Терезы.

— Как себя чувствует барыня?

— Им все хуже!

— Гм! А не хочет ли она что-нибудь передать мне?

— Сейчас узнаю! Банкир ждал с некоторою дрожью.

— Барыня просили передать… простите, сударь… Я, право, передаю только слова барыни… что вы…

— Ну… ну…

— Что вы… простите ради бога… гнусная скотина…

— … и урод! — крикнул голос Терезы.

— Да… да… сударь, — простите… и урод!.

Банкир с некоторым облегчением повесил трубку. Он еще дешево отделался. С волнением он стал ходить по своему кабинету, словно прислушиваясь к чему-то. Он снял со шкафа глобус и, сдунув пыль с Великого океана, провел пальцем по тропикам.

Потом он разулся, долго прислушивался и, наконец, стал пробираться по коридору, ведущему в темный зал.

Прислуга, утомленная суетой, спала. Сквозь открытые окна зала доносился глухой гром ночного экспресса и далекий несмолкаемый гул столицы. Воздух был прян, и от садовых цветов и от аромата духов, оставшегося, как воспоминание о плечах и локонах недавно здесь танцевавших красавиц.

Пьер Ламуль, дойдя до середины зала, тихо свистнул. В ответ тоже раздался свист.

— Господин Бисанже? — спросил шепотом Ламуль.

— Я… это вы, господин Ламуль?

— Я… кажется, все спят.

Он прислушался. Ему показалось, что под диваном в куче серпантина прошуршала мышь, но потом снова все смолкло.

— Ну, действуйте… и да хранит нас парижская богоматерь!

Слышно было, как завозился во мраке господин Бисанже.

— Внимание! — сказал он тихо.

Что-то зажужжало, и вдруг на стене явилась «она», та самая, которая торопилась уйти из леса.

— Не вертите, не вертите, — прошептал Пьер Ламуль, — а то опять выскочит это лысое страшилище!

Красавица замерла, словно прислушивалась к чему-то.

Пьер Ламуль подошел к ней совсем близко. Вблизи она была огромна, и, когда он тронул ее, под его рукой закачалось полотно, причем лес и красавица затрепыхались, как простыня на венецианском балконе. Пьер Ламуль отошел. Мыши опять завозились под диваном. Он кинул в них пробкой, попавшейся под ногу, и, пятясь задом, стал отступать от экрана, и чем больше он удалялся, тем прекраснее становилась она.

— Бум!!!

Пеер Ламуль опрокинул в темноте один из столиков.

С громом покатились пустые бутылки. Господин Бисанже в ужасе потушил аппарат, а Ламуль замер в той позе, в какой отступал, и сердце его застучало, как пулемет. Но никто не шевелился во всем доме.

— Не слыхали, — пробормотал Ламуль, — давайте снова!

Г. Бисанже опять завозился, но от волнения он что-то перепутал, ибо внезапно заковылял на тракторе инженер Симеон. Опять воцарилась мгла, и опять появилась красавица.

Да, несомненно! Это была настоящая красавица. Рядом с нею Прекрасная Тереза казалась маленьким, жалким заморышем…

— Нельзя ли сделать так, чтоб она разделась? — прошептал Ламуль.

Господин Бисанже сокрушенно вздохнул.

— Искусство кино, увы, еще не достаточно подвинулось!.. Что вы хотите, сударь? Эдисон стар, как мышь, и ему не нужно этого… Но братья Патэ… Скоро возьмут патент… Таких братьев, — сударь, не было еще со времен Гракхов… Это настоящие французы, сударь!

Поворот рукоятки, и она еще прекраснее, опять и еще, опять еще…

Зал внезапно озарился. Прекрасная Тереза стояла на пороге, держа в руках свои туфельки. Пьер Ламуль от страха грузно сел на пол, и в этот миг ему показалось, что под диваном, где скреблись мыши, явилась человеческая рука. Но он ничего не мог разглядеть определенно, ибо одна из туфелек с силою бомбы и с удивительной ловкостью полетела ему в переносицу, а другая уже летела вслед господину Бисанже, который бежал, унося с собой все еще зажженный аппарат, так что призрак красавицы мчался впереди него по всем стенам, проваливаясь в окна, появляясь то совсем близко, то далеко, то маленьким, как куколка, то величиной с жирафу. Следом за ним змеился длинный провод.

В зале вновь воцарился мрак. Никто не знает, как провели супруги Ламуль остатки этой обильной приключениями ночи. Все тот же негритенок, любивший спать в саду на скамейке рассказывал на другой день, как по кустам во мраке неслась огромная белая женщина, как следом за нею мчался сам черт с чемоданом, извергающим пламя, и с хвостом через весь сад.

Хвост этот вдруг оторвался, и тогда все исчезло, а когда он, негритенок, опомнившись от страху, решился поднять тревогу, то из входной двери внезапно появился господин Морис Фуко, весь в пыли и в клочьях серпантина, и сунул ему такую крупную монету, что у него отнялся язык.