"Азартная игра" - читать интересную книгу автора (Ховард Линда)

Глава 14

Ченс, как безумный, метался по коридору перед комнатой ожидания в хирургическом отделении. Он не мог сидеть, хотя помещение было пустым, а все стулья свободными. Он думал, что если перестанет ходить, то, скорее всего, упадет и больше не сумеет подняться. Ченс и не подозревал, что бывает такой всепоглощающий страх. Он никогда не боялся так за себя, даже когда смотрел в дуло оружия, направленного ему в лицо – а Мэл не первый, кто в него целился, – но он страшно боялся за Санни. Ченс был охвачен ужасом с тех пор, как нашел ее, лежащую без сознания лицом в траве с едва прощупывающимся от потери крови пульсом.

Слава Богу, что на поляне оказались медики, или она умерла бы прежде, чем он смог доставить ее в больницу. И хотя кровотечение не удалось остановить, они замедлили его, дали Санни солевой раствор, чтобы предотвратить обезвоживание и поднять резко упавшее кровяное давление. Им удалось живой доставить ее в больницу, где целая команда медицинских работников оттеснила Ченса от девушки.

– Вы – ее родственник, сэр? – оживленно спросила медсестра, почти выталкивая его из операционной.

– Я – ее муж, – услышал он собственные слова. Он ни за что не позволил бы, чтобы из его рук вырвали право заботиться о ней. Зейн, который все это время находился рядом, не выказал и тени удивления.

– Сэр, вы знаете какая у нее группа крови?

Конечно, он не знал. Так же, как не знал ответа на любой из прочих вопросов, заданных женщиной, к которой его направили. Ченс настолько оцепенел, все его внимание так сосредоточилось на комнате, где примерно десять человек работали над Санни, что едва осознавал, как кто-то задает ему вопросы, и женщина не стала настаивать. Вместо этого она потрепала его по руке и пообещала вернуться, когда состояние его жены будет стабилизировано. Он был благодарен ей за оптимизм. Тем временем Зейн, как всегда безжалостно компетентный, запросил копию файла с информацией на Санни на свой коммуникатор, чтобы Ченс сообщил медсестре необходимые сведения, когда та вернется со своим миллионом вопросов. Его не волновала бюрократическая неразбериха, которую он создавал; организация все оплатит.

Но потрясения продолжали сыпаться на Ченса, одно из которых оказалось сильнее остальных. Из операционной вышел хирург, его зеленый халат был запятнан кровью Санни.

– Ваша жена ненадолго пришла в сознание, – сказал он, – она не вполне все осознавала, но спросила о ребенке. Вы знаете, какой у нее срок?

Ченс едва не упал и для поддержки уперся рукой в стену.

– Она беременна? – прохрипел он.

– Понятно, – хирург тут же перешел к делу, – полагаю, она сама узнала недавно. Мы возьмем все необходимые анализы и сделаем все со всевозможной осмотрительностью. Сейчас мы прооперируем ее. Медсестра покажет вам, где можно подождать.

Он зашагал прочь, полы зеленого халата взметнулись.

Зейн повернулся к Ченсу, его светло-голубые глаза были острее лазера.

– Твой? – кратко спросил он.

– Да.

Зейн не спросил, уверен ли он, за что Ченс был ему благодарен. Брат просто принял это как очевидное, понимая, что Ченс не допустил бы ошибки в таком важном деле.

Беременна? Как? Ченс потер переносицу. Он знал, как. Ченс с мучительной ясностью помнил, каково это – чувствовать кульминацию без защитных ножен презерватива, притупляющего ощущения. Это случилось дважды, только дважды – но и одного раза бывает достаточно.

Несколько незначительных деталей встали на место. Большую часть своей жизни он провел рядом с беременными женщинами, своими невестками, приносящими в мир маленьких Маккензи. Он хорошо знал признаки. Он вспомнил сонливость Санни в этот день и ее настойчивость при покупке свёклы. «Чертова маринованная свёкла», – подумал он; ее тяга к ней – теперь он точно знал, почему она хотела ее, – спасла ему жизнь. Иногда причудливые желания начинались почти сразу. Он помнил, как Шиа, жена Майкла, практически дочиста опустошила часть Вайоминга, скупая консервированный тунец, за целую неделю до того, как у нее началась задержка. И сонливость при беременности тоже появлялась рано.

Он точно знал тот день, в который сделал Санни беременной. Это было во второй раз, когда они занимались любовью, лежа на одеяле в послеполуденную жару. Ребенок родится в середине мая... если Санни выживет.

Она должна выжить. Другого развития событий Ченс не представлял. Проклятье, он любил ее слишком сильно, чтобы даже думать об этом. Увидев пулевое ранение в ее правом боку, он чуть не поседел от ужаса.

– Хочешь, я позвоню родителям? – спросил Зейн.

Ченс знал, что, если бы сказал «да», они бросили бы все дела и немедленно приехали. Вся семья. Больницу наводнили бы Maккензи. Их поддержка всегда была абсолютной и несомненной.

Он покачал головой.

– Нет. Пока нет, – его голос звучал хрипло, как если бы он кричал, хотя Ченс мог бы поклясться, что все свои крики он удерживал внутри. Если Санни… если случится худшее, тогда семья будет ему нужна. Прямо сейчас он все еще держался. С трудом.

Поэтому он бесцельно ходил по коридору, и Зейн ходил вместе с ним. Зейн повидал немало пулевых ранений и получил свою долю из них. Ченс оказался более удачлив: он имел несколько ножевых ранений, но ни одного огнестрельного.

Боже, там было так много крови. Как ей удалось так долго оставаться на ногах? Она отвечала на вопросы, говорила, что с ней все в порядке, даже немного прошлась, прежде чем один из его людей нашел для нее то ведро. В темноте никто ничего не заметил, к тому же Санни закуталась в одеяло. Но она-то должна была кататься по земле, крича от боли.

Мысли Зейна работали в том же направлении.

– Я всегда поражаюсь, – промолвил он, – что некоторые люди могут сделать, будучи раненными.

Несмотря на то, что думало большинство обывателей, огнестрельное ранение, даже смертельное, не обязательно сразу же сбивает жертву с ног. Все полицейские знают, что даже тот, чье сердце фактически разрушено пулей, может еще напасть и убить, и умереть только тогда, когда его мозг погибнет от кислородного голодания. Человек, обезумевший от наркотиков, способен выдержать бесчисленные удары и продолжать бороться, несмотря на страшные раны. В то же время находились и такие, кто получив небольшие легкие ранения, падали, как подкошенные, и кричали, не переставая, пока не оказывались в больнице и не получали лошадиную дозу успокоительного. Это был вопрос чистой психики и стойкости, а Санни обладала титанической силой воли. Он надеялся, что она направит ее на выживание.

Прошло почти шесть часов, прежде чем усталый хирург приблизился к ним, – шесть самых долгих часов в жизни Ченса. Врач выглядел измученным, и Ченс почувствовал ледяной коготь страха. Нет. Нет...

– Думаю, она выкарабкается, – сказал хирург и улыбнулся с таким триумфом, что Ченс мгновенно понял, какое сражение шло в операционной. – Мне пришлось удалить часть печени и тонкой кишки. Рана печени – вот, что вызвало обширное кровотечение. Пришлось перелить ей чуть ли не всю кровь, прежде чем мы взяли ситуацию под контроль, – он протер лицо рукой, – какое-то время положение было критическим. Ее кровяное давление достигло нижнего предела, и произошла остановка сердца, но мы вернули ее назад. Реакция зрачков у нее нормальная, и все важные органы находятся в удовлетворительном состоянии. Ей повезло.

– Повезло, – эхом отозвался Ченс, все еще ошеломленный сочетанием хороших новостей с унылым перечнем повреждений.

– Ее задело осколком пули, наверное, рикошетом.

Ченс знал, что Санни не была ранена, пока он держал ее в ручье. Скорее всего, это случилось, когда она оттолкнула его в сторону, а Дарнелл выстрелил. Очевидно, Мэл промахнулся, и пуля, ударившись о камень в ручье, раскололась.

Санни защитила его. Снова.

– Мы продержим ее в блоке интенсивной терапии, по крайней мере, двадцать четыре часа, возможно, сорок восемь, пока не убедимся, что нет осложнений. Но, на самом деле, я почти уверен, что у нас все под контролем, – хирург усмехнулся, – она выйдет отсюда через неделю.

Ченс осел, прислонясь к стене, сжимая колени и упираясь в них лбом. У него кружилась голова. Крепкая рука Зейна опустилась на его плечо, даря поддержку.

– Спасибо, – сказал Ченс врачу, повернув голову и посмотрев на него.

– Вам нужно прилечь? – спросил тот.

– Нет, я в порядке. Боже! Я чувствую себя великолепно. С ней все будет хорошо!

– Да, – подтвердил хирург и снова усмехнулся.

Санни всплывала на поверхность сознания, как поплавок в воде: то вверх, то вниз. Первое время она могла осознавать только фрагменты действительности. Санни слышала голоса, хотя не могла разобрать слов, и тихий жужжащий звук. Она также ощущала какой-то предмет в горле, но не понимала, что это трубка. Она понятия не имела, где находится, и даже, что она лежит.

В следующий раз, когда Санни пришла в себя, она почувствовала под собой гладкий хлопок и опознала простыни.

Еще через некоторое время ей удалось приоткрыть глаза, но зрение оставалось нечетким, и смысл большого количества аппаратуры вокруг нее ускользнул от девушки.

В какой-то момент Санни поняла, что она в больнице. Ощущалась боль, но отдаленная. В горле больше не было трубки. Санни смутно вспомнила, как ее удалили и что это неприятная процедура, но ее чувство времени сильно перепуталось, поэтому ей казалось – она помнит трубку в горле уже после того, как ту убрали. Какие-то люди все время входили в маленькое помещение, где она лежала, включали яркий свет, говорили и трогали ее, проводили интимные процедуры.

Постепенно ее власть над собственным телом начала возвращаться по мере того, как действие анестезии и лекарств уменьшалось. Ей удалось сделать слабый жест к животу и прохрипеть одно слово:

– Ребенок?

Медсестра интенсивной терапии поняла.

– С вашим малышом все в порядке, – сказала она, утешающе похлопав Санни по руке.

Санни успокоилась, после чего почувствовала ужасную жажду. Следующим ее словом стало «вода», и ей положили в рот кусочки льда.

С возвращением сознания пришла боль. Она подбиралась все ближе, замещая туман, оставленный лекарствами. Боль была ужасной, но Санни почти приветствовала ее, потому что это означало, что она жива, а какое-то время назад она думала, что умрет.

Чаще всего Санни видела медбрата по имени Джерри. Он вошел в палату, как обычно, улыбаясь, и сказал:

– Там кое-кто пришел и хочет видеть вас.

Санни яростно затрясла головой, совершая огромную ошибку. Движение вызвало волну муки, подавившей действие обезболивающих.

– Никаких посетителей, – удалось вымолвить девушке.

Казалось, будто она провела в отделении интенсивной терапии много дней, целую эпоху, но когда она спросила об этом Джерри, он ответил:

– Приблизительно тридцать шесть часов. Мы скоро переведем вас в частную палату. Её сейчас готовят.

Когда ее перевозили, она находилась в сознании достаточно, чтобы видеть, как наверху мелькают плитки потолка и огни ламп. Санни краем глаза заметила высокого мужчину с черными волосами и быстро отвела взгляд.

Перемещение девушки в отдельную палату стало полноценной операцией, потребовавшей усилий двух санитаров, трех медсестер и занявшей полчаса. Работа закончилась, когда всё, включая саму Санни, переместили и устроили на своих местах. Новая кровать была удобной и прохладной; девушке приподняли изголовье и поправили подушку. Сидя, пусть даже и таким образом, Санни чувствовала себя намного более здоровой и контролирующей ситуацию.

В палате стояли цветы. Розы персикового цвета с намеком легкого румянца по краям лепестков, они распространяли пряный острый аромат, который перебивал больничные запахи антисептиков и чистящих средств. Санни уставилась на цветы, но не спросила, от кого они.

– Я не хочу никого видеть, – сказала она медсестрам, – я просто хочу отдохнуть.

Ей позволили съесть желе и выпить слабый чай. На второй день в отдельной палате она выпила какой-то бульон, после чего ей разрешили в течение пятнадцати минут посидеть на прикроватном стуле. Было так хорошо стоять на собственных ногах, пусть и несколько секунд, которые потребовались, чтобы добраться до стула. Это ощущение превосходило даже облегчение, испытанное ею, когда ее снова уложили в кровать.

Той ночью она сама встала с постели, хотя процесс был медленным и удовольствия ей не принес, и прошла пару метров. Санни приходилось держаться за кровать для поддержки, но на ногах она устояла.

На третий день из цветочного магазина прибыла другая посылка. Это было растение семейства бромелиевых[19] с густыми бледно-зелеными листьями и красивым розовым цветком, распустившимся посередине. У нее никогда не было комнатных растений по той же причине, по которой она никогда не заводила домашних животных: она постоянно находилась в движении и не могла о них заботиться. Она уставилась на цветок, пытаясь осознать тот факт, что теперь у нее могут быть любые комнатные растения, которые она только захочет. Все изменилось. Криспин Хойер мертв, и они с Маргрэтой свободны.

Мысль о ее сестре вызвала пронзившую Санни тревогу. Какой сегодня день? Когда Маргрэта должна позвонить? И, кстати, где ее мобильный телефон?

На четвертый день после полудня открылась дверь, и вошел Ченс.

Санни отвернулась и уставилась в окно. По правде говоря, она была удивлена, что он дал ей столько времени, чтобы оправиться. Она удерживала его, сколько могла, но предполагала, что должен быть заключительный акт, прежде чем упадет занавес.

Все эти дни девушка держала душевную боль глубоко внутри, сосредоточившись на физической, но теперь та стремительно вылезла на первый план. Санни подавила ее, обретая контроль. Она ничего не достигнет, устраивая сцену, а вот ее чувство собственного достоинства пострадает.

– Твой мобильник у меня, – сказал Ченс, обходя вокруг и вставая между девушкой и окнами, вынуждая Санни смотреть на него или снова отвернуться. Начало разговора гарантировало, что она не станет отворачиваться. – Вчера звонила Maргрэта.

Санни сжала кулаки и сразу же расслабила правую руку, поскольку движение согнуло иглу, закрепленную на тыльной стороне ладони. Маргрэта ударилась бы в панику, если бы вместо Санни ей ответил мужской голос.

– Я говорил быстро, – продолжил Ченс, – я сказал ей, что в тебя стреляли, но все будет хорошо, и что Хойер мертв. Я пообещал, что принесу тебе телефон сегодня, и она сможет перезвонить вечером, чтобы удостовериться в моих словах. Она промолчала, но и не повесила трубку.

– Спасибо, – сказала Санни.

Он великолепно справился с ситуацией. Она внезапно поняла, что Ченс неуловимо изменился. Дело было не только в его одежде, хотя теперь он надел черные слаксы и белую шелковую рубашку, а раньше носил только джинсы, ботинки, мятые рубашки и футболки. Все его поведение стало другим. Конечно, он больше не играл роль беспутного очаровательного чартерного пилота. Ченс снова был самим собой, и его истинная сущность соответствовала тому, что, как она всегда ощущала, скрывалось за его обаянием. Как офицер, возглавлявший своего рода диверсионную группу, он имел колоссальное влияние, которое использовал для достижения своих целей. Опасная грань его характера, которая раньше появлялась мимолетно, теперь полностью проявилась в его глазах и властной манере речи.

Ченс придвинулся к кровати так близко, что уперся в ограждение. Очень нежно, легким, как перышко, движением, он прикоснулся кончиками пальцев к её животу.

– С нашим ребенком все в порядке, – сказал он.

Он знал. Ошеломленная, Санни уставилась на него, осознавая, что должна была догадаться, что доктор скажет ему.

– Когда ты собиралась мне рассказать? – спросил он, его золотисто-карие глаза настойчиво не отрывались от ее лица, как будто Ченс хотел уловить малейшие нюансы его выражения.

– Я как-то не думала об этом, – честно ответила Санни. Она сама только начинала привыкать к своему положению и не успела продумать дальнейшие действия.

– Это все меняет.

– Неужели, – сказала она, но звучало это не как вопрос, – что-нибудь из того, что ты рассказывал мне, было правдой?

Ченс заколебался.

– Нет.

– С топливным насосом все было в порядке.

– Да.

– Ты в любой момент мог вытащить нас из каньона.

– Да.

– Тебя зовут не Ченс Маккол.

– Маккензи, – сказал он, – Ченс Маккензи.

– Хорошо, хоть это, – горько сказала она, – по крайней мере, имя у тебя настоящее.

– Санни, не надо…

– Не надо, что...? Не пытаться выяснить, насколько большого дурака я сваляла? Ты действительно рейнджер?

Он вздохнул с мрачным выражением лица.

– Флот. Военно-морская разведка.

– Ты устроил так, чтобы все мои рейсы в тот день отменили.

Он пожал плечами, признавая ее правоту.

– Тот кретин один из твоих людей.

– Один из лучших. Офицеры службы безопасности тоже были моими людьми.

Она смяла простыню левой рукой.

– Ты знал, что мой отец будет там. Ты это подстроил.

– Мы знали, что двое из его людей следили за нами с момента выхода телевизионных новостей, в которых показали тебя.

– Это тоже твоя работа.

Он промолчал.

– Почему мы летели через всю страну? Почему мы просто не остались в Сиэтле? Так самолет остался бы целее.

– Все должно было выглядеть правдоподобно.

Санни сглотнула.

– В тот день… на пикнике. Ты бы стал заниматься со мной любовью... я имею в виду, сексом – на глазах своих людей? Только, чтобы все выглядело правдоподобно?

– Нет. Начать с тобой роман было необходимо, но… это стало личным.

– Наверное, мне нужно поблагодарить тебя, по крайней мере, за это. Спасибо. Теперь уходи.

– Я никуда не уйду, – Ченс присел на прикроватный стул, – если ты закончила анализировать, мы должны принять кое-какие решения.

– Я уже сделала это. Я больше никогда не хочу видеть тебя снова.

– Извини, но выполнить это твое желание я не смогу. Ты остаешься со мной, милая, потому что ребенок в тебе – мой.