"Фельдмаршал Борис Шереметев" - читать интересную книгу автора (Мосияш Сергей Павлович)

Глава седьмая И ДАЛЕЕ ПО ИТАЛИИ

Борис Петрович не привык торопиться, следуя русской поговорке: «Тише едешь — дальше будешь». И в Италии оставался верен себе — не спешил. В каждом городе находилось что-то интересное, удивительное, поражавшее русских и надолго задерживавшее их движение. Отмечая это в своем путевом дневнике, Курбатов все время восклицал: «Изрядно!» У него и дома, и церкви, и горы были «преизрядными». Это была высшая оценка любым достоинствам предмета — красоты, высоты, ширины. И фонтаны Рима, которых было великое множество, оказались «изрядными», а фонтан, где стоило нажать педаль, и он окатывал нажавшего водой, ясное дело, заслужил оценку «преизрядного дива».

Но особенно нравились русским сами итальянцы, их почти беззаботная веселость, доброжелательность, готовность помочь, услужить иностранцам. Дивились и женщинам, красоте их и даже доступности, правда иной раз обманчивой.

Если в Венеции любвеобильный адъютант разбил не одно сердце горячих итальянок, то в Риме от первой же получил решительный отпор и вернулся в гостиницу с синяком под правым глазом.

— Это где тебя угораздило? — спросил Шереметев.

— Зашибся, Борис Петрович. Налетел на столб в темноте.

— Ну теперь с фонарем-то не налетишь. Чай, светит… — усмехнулся боярин.

— Светит, — кисло согласился Савелов.

Но Курбатову наедине жаловался:

— Такая улыбчивая, задом крутит как змея: на, мол, бери. Я и взялся за задницу, а она, стервя, было-к глаз не вышибла.

— Да, — согласился Курбатов, — римлянки, пожалуй, построже венецианок будут. Зазорливее.

Последним словом и обозначил в путевом дневнике Алешка достоинства римлянок по сравнению с венецианками.

Свита Шереметева не только любовалась и восхищалась Италией. Незаметно перенимала многое от ее жителей, и не только в одежде. Как-то так случилось, что через несколько месяцев русские залопотали по-итальянски. Решил не отставать от своих слуг и Борис Петрович, велев дворецкому докладывать ему «по-италийски». Где было непонятно, требовал пояснять, но тоже по-итальянски. Так и не заметил, как вскоре начал понимать почти все, а потом и сам заговорил. И радовался этому не менее чем победе под Казыкерменем.

Вскоре все, в том числе и боярин, приветствуя друг друга, подчеркнуто говорили «чао», и дивились, что и при расставании полагалось «чаокать». Тогда освоили прощальную фразу «а престо», что обозначало по-русски «до скорого», а главное — напоминало родное слово «просто». Как тут не запомнить «а престо».

Хотя посольство и не предупреждало очередной город о своем прибытии, но там, как правило, уже ждали «русского генерала» со свитой. И встречали вполне гостеприимно. Даже в Риме, в огромном городе, не затерялось русское посольство. Уже на третий день к гостинице, где оно остановилось, подкатила телега, из которой стали выгружать корзины с фруктами и овощами. Как оказалось, все это было прислано в подарок русским от Папы Римского.

А вскоре Папа Иннокентий XII дал аудиенцию Борису Петровичу и принял его как высокого гостя, хотя и пришлось боярину, как было положено по протоколу, склониться перед ним до пола и даже целовать ноги Папе. Приняв от боярина письмо русского царя, Папа заверил его, что в борьбе с неверными Россия всегда будет иметь поддержку святого престола.

Шереметев искренне радовался, что «почва», которую он «рыхлит» для государева «посева», вполне плодородна: «Будет доволен царь трудами нашими».

В Риме в сопровождении дворецкого и адъютанта Борис Петрович посетил госпиталь и приют. В госпитале русских поразило, что каждый больной имеет свою чистую постель, что за ними ходят определенные люди, подавая им не только лекарства, но и пищу.

Приют оказался женский, и в нем находилось около «двух тысяч девок больших и малых», как записал Курбатов в дневнике. И у каждой из них «особая постеля с белыми простынями». И никто из приютских не был праздным, все, даже маленькие, трудились. Девочки вязали чулки, а взрослые женщины ткали сукно.

— Хлеб даром не едят, — заметил Шереметев.

— Это точно, — согласился Курбатов, — не то что в наших богадельнях.

Посетили и Неаполь, где хотели пожить дольше, уж очень красивым показался город. Однако началось извержение Везувия, полетели из жерла камни, заклубился дым, затряслась земля, и Борис Петрович отдал русско-италийскую команду:

— Бежим велочэмэнтэ [2], синьоры.

— Коррэрэ, — подсказал Алешка.

— Ладно, — согласился с замечанием боярин. — Коррэрэ велочэмэнтэ, ребята.

Так распрощались с Неаполем под гул и дым беспокойного вулкана. «От греха подальше», — резонно заметил Курбатов, пряча путевой дневник.

Уходили морем, для чего Борис Петрович нанял два корабля — фелюгу ^{58} и шебеку ^{59}. Сам со всей свитой на фелюге разместился, а трехмачтовая шебека, вооруженная пушками, выполняла роль охранника и разведчика — шла впереди. Предосторожность не была излишней. Накануне недалеко от Мессины четыре османских корабля напали на купцов и один корабль захватили.

Когда миновали Мессину и вышли на траверз Сиракуз в Ионическом море ^{60}, фелюгу Шереметева встретили семь мальтийских галер. Бориса Петровича пригласили подняться на флагман, и капитан-командор приветствовал его:

— Ваше превосходительство, от имени нашего магистра Раймунде де Рокафаула и всего Мальтийского ордена поздравляю вас с прибытием в наши воды.

— Откуда вы узнали, что я иду на Мальту?

— Мы были предупреждены. А когда узнали, что здесь рыскают османы, решили выйти вам навстречу. Для ордена было бы позором, если б нашего гостя пленили османы.

Что и говорить, такая предупредительность ордена понравилась Шереметеву, и он поблагодарил командора.

Когда Сицилия осталась далеко за кормой слева, на зюйд-осте ^{61} на горизонте появились четыре парусника.

— Те самые, — сказал капитан, — которые напали на купцов.

— Может, стоит теперь нам на них напасть? — спросил Борис Петрович. — У вас пушки заряжены?

— А как же? В любой момент жди нападения. Но сейчас нас больше, вряд ли они примут бой.

— А если попробовать? — загорелся Шереметев от мысли, а вдруг и на море удастся виктория. Наверняка бы это понравилось государю. А похвала царя — лучшая награда для воина.

— Попробуйте, — неожиданно согласился командор.

По галерам было передано, чтобы все исполняли действия флагмана. Флагман по команде русского генерала поставил все паруса, и гребцы налегли на весла.

Однако командор оказался прав. Увидев приближение мальтийской флотилии, османы пустились наутек, поставив все паруса.

— Идут в полный бакштаг ^{62}, — сказал командор. — Вряд ли до темноты мы их достанем.

— Ну и мы ж в бакштаге, — возразил Шереметев. — Еще ж и весла.

— Упал бы ветер, мы их достали на веслах, а так…

И действительно, скоро начало темнеть и преследование пришлось прекратить. Командор отдал команду гребцам «сушить весла», а кораблям брать курс на Мальту и идти в галфвинд боковой ^{63}.

Всю ночь шли под парусами и утром завидели Ла-Валлетту — столицу Мальты. С правого борта по команде командора ударили две пушки, выстрелили и с остальных галер. С крепостной стены тоже ответили пушечной пальбой. На пристани толпился народ, свежий бриз пузырил на встречающих плащи, трепал на шляпах белые перья.

Паруса на кораблях убрали, подходили к причалу на веслах, раздавались четкие команды гребцам: «Левая — табань!» ^{64}, «Правая — загребай!», «Обе — малый!», «Все табаним!», «Суши весла!».

— Сам великий магистр встречает, — сказал командор Шереметеву.

— Это который?

— А тот, что впереди.

Шереметев не спеша спускался по трапу, за ним следом шел Курбатов, едва не наступая ему на пятки.

— Алешка, — негромко сказал боярин, — будь маршалком.

— Слушаюсь, Борис Петрович! — отвечал Курбатов, довольный таким доверием.

И когда они ступили на берег, Курбатов громко и торжественно возгласил:

— Его царского величества посол, первый воевода и граф Борис Петрович Шереметев!

«Сукин сын!» — подумал Шереметев, но виду не подал, даже не взглянул в сторону Алешки, наоборот, улыбнувшись, снял шляпу и сделал полупоклон в сторону великого магистра, шаркнув ногой если и не столь изящно, то вполне удовлетворительно.

Великий магистр Раймунде, еще не старый мужчина, в черном бархатном кафтане и накинутом поверх плаще, с мальтийским восьмиконечным крестом ^{65} в петлице, так же приветствовал высокого гостя, сняв шляпу и совершив полупоклон:

— Мы счастливы встречать на нашей земле посланца государя великой России, славного воина и победителя османских орд.

После крепких рукопожатий он спросил:

— Как добрались, генерал?

— Спасибо, хорошо, — отвечал Шереметев. — Жаль, не удалось сцепиться с турками.

— Значит, уже видели их?

— Да. Четыре корабля встретили, но они уклонились от боя.

— Это разбойники-каперы ^{66}, они на купцов охотятся, с военными стараются не связываться.

Магистр представил Шереметеву всех рыцарей, сопровождавших его, а боярин в свою очередь всех своих спутников от секретаря до парикмахера.

Отправив свою свиту устраиваться в гостиницу, Борис Петрович с дворецким, адъютантом и лекарем Шварцем последовали в замок, к торжественному столу, устроенному в его честь. На столе, помимо кувшинов с вином, была щедро навалена на блюдах закуска, состоявшая в основном из фруктов и рыбных блюд.

На застолье кроме гостей присутствовали одни рыцари, это угадывалось по крестам, сиявшим у них на груди. У большинства они были в левых петлицах, но у некоторых на красных лентах на шее. Рыцари были одеты в черные и красные плащи.

Первый тост за здоровье российского царя произнес сам великий магистр. Тост был краток, но из его содержания Борис Петрович понял, что орден возлагает большие надежды на царя в борьбе с османами. И это радовало: «Значит, не напрасно государь послал меня сюда. Орден станет нам надежным союзником».

Затем тосты во здравие высокого гостя и его спутников произносил рыцарь в алом плаще, на груди которого сиял орден несколько больший, чем у других. Как после объяснили Шереметеву, таким награждаются рыцари самого высшего класса.

Когда после торжественного обеда они пришли в гостиницу, Борис Петрович, войдя в указанные слугой покои, неожиданно схватил за ухо Курбатова, шедшего с ним и ничего не подозревавшего.

— За что, Борис Петрович? — ахнул Алешка.

— Ты зачем, сукин сын, меня в графья произвел? А?

— Для пущей важности, Борис Петрович.

— Для какой важности? А если узнают, что я не граф? А?

— Откуда? Я же как лучше хотел.

Шереметев отпустил дворецкого. Тот, потирая ухо, продолжал оправдываться:

— Я подумал: ну посол, ну воевода. Экие чины? Вот граф — это звучит, а вы, Борис Петрович, давно заслужили, ей-ей, говорю по совести.

— Но ведь не было еще такого указу, дурак.

— Так будет, Борис Петрович. Вот помяните мое слово, будет. Через год-два обязательно. Как станете полным генералом ^{67}, ждите и графа.

«Вот, пожалуйста, из подлых, а оценил же мои заслуги, — думал Борис Петрович с удовлетворением. — А государь нет. Впрочем, у него забот своих выше головы. Сам-от в бомбардирах и десятниках обретается. Куда ему о наших титулах думать? Служить надо. Охо-хо-хо, служить и заслужить. Выйдет бомбардир в генералы, небось и нас не забудет. Не таков».

На следующий день два кавалера-рыцаря в красных плащах, присланных к высокому гостю, повели его знакомиться с крепостью и городом. Один из них сносно говорил по-русски.

— Город наш, ваше превосходительство, носит имя одного из великих магистров ордена Ла-Валлетты, при котором Мальтийский орден достиг наивысшего расцвета и славы, — рассказывал рыцарь, ведя гостя на стены крепости. — Именно при нем в средине прошлого века османы привели к крепости сорокатысячную армию. В крепости было всего семьсот рыцарей и около семи тысяч солдат. Ла-Валлетта слал императору гонцов с мольбой о помощи, но так ее и не получили. Рыцари сами отбивались от турок вот из этих самых пушек.

Кавалер похлопал по корпусу длинной пушки, ствол которой выглядывал в бойницу.

— Да, — сказал Шереметев, опытным глазом оценив орудие, — пушка, что и говорить, мощная, крепостная. Такую, пожалуй, на колеса не поставишь. И раскаты у вас великолепные.

Они прошли по всему периметру крепостной стены, и Шереметев под конец сказал:

— Такую крепость, думаю я, взять не просто. А уж пробить брешь в стене, наверно, и невозможно. Какое время рыцари противостояли туркам?

— Четыре месяца, ваше превосходительство. Османы потеряли под этими стенами половину армии.

— А рыцари?

— Погибло двести сорок рыцарей.

— Ну что ж, неплохой размен. За двадцать тысяч турок двести сорок ваших. Неплохой.

— Но мы потеряли еще и около пяти тысяч солдат.

— И все равно ваши потери несравнимы с турецкими. Видно, ваш великий магистр Ла-Валлетта был действительно великим воином.

— Да, да. Это признано и нашими врагами.

Спустились они и в нижние помещения крепости, и даже посетили пороховые погреба и родник, питавший осажденных чистой водой.

А в костеле увидел Борис Петрович в алтаре руку Иоанна Предтечи и части тела других святых, кресты, золотые дароносицы и сосуды «предивной работы».

После обеда великий магистр устроил официальный прием посольству, на котором Шереметев и вручил ему письмо царя. И на вопрос магистра о впечатлениях о крепости отозвался в самых лестных выражениях:

— Сколь живу, воюю, и еще не видел такой чудесно обустроенной крепости. Сразу видно, строили ее добрые, искусные инженеры.

— Силами и заботами нашего рыцарства возведена она, ваше превосходительство.

Вечером Курбатов сказал Шереметеву:

— Борис Петрович, рыцари хотят вас произвести в кавалеры и наградить Мальтийским крестом.

— Ты откуда знаешь?

— Да уж знаю.

Новость для боярина, конечно, была неожиданной и приятной. Но перед дворецким он не выказал своих чувств, сказал равнодушно:

— Ну что ж, пусть награждают.

— Но за это надо платить, Борис Петрович.

— Как «платить»? — не скрыл удивления Шереметев.

— Деньгами, как еще. У них такой порядок, крест-то помимо эмали состоит из золота. Вещь дорогая.

— Вот новое дело. И сколько же?

— Они говорят, сколько, мол, возможно. Но я думаю, сотни две ефимков отвалить придется. Иначе честь уроним.

— Ого! Мы за столько в Неаполе фелюгу с шебекой нанимали.

— Так что? Может, откажемся?

— Нет, нет! Ты что? Кто ж от награды отказывается. Плати. А кому платить-то? Магистру?

— В финансовую камеру. А магистр награждать будет.

— Ну что ж, плати… — вздохнул Шереметев. — Достанет ли нам на обратную дорогу потом?

— Должно хватить. На материк-то они нас бесплатно доставят. Ну а если не хватит, — усмехнулся Курбатов, — ваш крест продадим.

— Дурак ты, Алешка, — сказал Шереметев, но шутку оценил, улыбнулся добродушно.

Сам великий магистр Раймунде, возложив на плечо Шереметева шпагу, посвятил его в рыцари Мальтийского ордена за его «славные победы над врагами Креста — османами» и попросил повторить за ним слова клятвы посвящаемого:

— Я, Борис Шереметев, вступая в орден иоаннитов, клянусь посвятить жизнь свою священной борьбе с врагами Креста нашего, не щадя ни состояния, ни живота своего.

Магистр лично прикрепил на лацкан кафтана посвященного восьмиконечный Мальтийский крест и трижды облобызал нового рыцаря.

На крепостной стене грохнула пушка в честь такого события.

На следующий день после награждения Бориса Петровича пригласили к магистру и тот вручил ему ответное письмо царю, сказав при этом:

— Нам искренне жаль расставаться с братом нашим Борисом, но мы желаем тебе счастливого пути, ибо ты исполняешь волю великого государя России и должен донести до него наше послание.

«Эк они хитро выдворяют-то «брата» своего, канальи!» — подумал новоиспеченный кавалер, но вслух молвил:

— Великий государь ласкал себя мыслью быть гостем у вас, магистр.

— О-о, это было бы высокой честью для нас! — воскликнул Раймунде. — Наша семья пополнится тогда еще одним кавалером. И каким!

В тот же вечер кавалер Мальтийского креста Борис Шереметев со всей своей свитой отплывал на материк. И провожавшие его братья-рыцари были опечалены расставанием. Однако боярин уже знал истинную цену этим чувствам, но не унывал, поскольку его вновь ждала Италия.