13 июля 2002 года Предместья Варшавы

Самое омерзительное было — сдаваться. Гвардия не сдается, не может сдаваться — так их учили. Если ты не можешь выполнить приказ — ты должен погибнуть, его выполняя. Но приказ был простой и четкий — перейти линию фронта и сдаться первым попавшимся русским солдатам, назвав пароль. И его отдал полковник, старший по званию офицер, которому он не мог не подчиниться.

Найти русские войска было легко, тем более что о наступлении знали уже все и бросились спасаться как крысы с тонущего корабля. Он просто просчитал, где должны идти наступающие части и выехал туда, съехал с трассы, встал у какого-то перелеска. Из машины достал простыню и лопату, которую нашел, заехав в свое имение, соорудил белый флаг. Прижал его дверью машины, чтобы было видно, и стал ждать. Судя по самолетам в воздухе и поднимающейся вдали пыли — ждать было совсем недолго.

Бронеколонна появилась примерно через пятнадцать минут, больше это походило на наступление средневековых рыцарей — тяжелые, ощетинившиеся стволами машины шли клином, взрывая землю навесными тралами, поднимая пыль, слитный гул нескольких десятков дизельных моторов создавал тяжелый, давящий на нервы звуковой фон, заставляющий желать только одного: спрятаться, убежать. Колонна проходила мимо, он даже подумал, что его не заметили, не обратили внимание — но потом две боевые машины отделились от общего строя и направились в его сторону, хищно поводя по сторонам стволами орудий. Он спокойно ждал.

Одна машина остановилась поодаль, направив ствол на лесополосу, вторая — подъехала и встала рядом. Из десанта вылез офицер и несколько казаков, казаки без команды разбежались, заняли позиции. Офицер был в очках, с аккуратной бородкой клинышком.

— Капитулируете, пан? — спросил он с плохо скрываемой брезгливостью

— Извольте представиться пан, раз принимаете капитуляцию — я граф Ежи Комаровский, поручик Его Величества, Лейб-гвардии Польского гусарского полка, честь имею.

— Ну… чести здесь давно уже не наблюдается, как я погляжу. Седьмая тяжелая бригада, старший лейтенант фон Пиллау

Немец, б…

— Слово "эхо" вам ничего не говорит, пан старший лейтенант?

Старший лейтенант, уже что-то пишущий в прошнурованной книжке поднял глаза.

— Как вы сказали, пан?

— Эхо. Мне сказали, что именно этими словами следует приветствовать русские войска на польской земле.

Старший лейтенант спрятал блокнот

— Что же сразу не сказали, господин лейб-гвардии поручик? Могли бы и… того. Прошу в машину, при первой возможности отправим вас в штаб.

— Возможности не было. У меня в машине есть трофеи, не хотелось бы оставлять здесь.

— Лучков, Буревой — обыскать машину. Трофеи забрать.

— Есть.

Забрали его только вечером, когда передовые машины седьмой тяжелой бригады достигли Яблонно и остановились на самом берегу Вислы, обстреливаемые из города и не имея приказа двигаться дальше вперед. Из ста пятидесяти шести машин, вышедших в этот поход, предместий Варшавы достигло ровно сто пятьдесят, шесть были потеряны в пути по разным причинам, в том числе и по причине огневого противодействия, при этом ни одной машины не было потеряно безвозвратно. За это же время бригада трижды вступала в огневой контакт, достоверно уничтожила четырнадцать огневых точек противника и имела на своем счету бригаду Армии Людовой, которая капитулировала без единого выстрела. Достигнув Яблонно уже по темноте, бригада разместилась на самом берегу, выставив сильные посты, и была обстреляна из ПТУР и минометов — но ответный огонь и удары штурмовых вертолетов привели огневые точки противника к молчанию. После чего — командир бригады, выполняя свое обещание, достал из своей КШМ ящик шампанского, нижним чинам по случаю успешного выполнения боевой задачи с минимальными потерями поставили на вечерний стол по чарке — "от Государя". Поскольку русские офицеры друг другу все равно братья — к офицерскому столу пригласили и графа Комаровского, налили шампанского, после чего он кратко рассказал офицерам бригады о том, свидетелем чего ему пришлось стать. Никаких эмоций, кроме горестного качания головой это не вызвало, поляки снова начали посягать на бригаду — и некоторые офицеры из дежурных пошли по своим боевым постам.

Большего граф Комаровский сделать не успел — за ним прилетел вертолет.

Оперативный штаб сводной армейской группы "Висла" находился у самой границы, в крепости Брест и не намеревался двигаться дальше, чтобы не подставлять себя под излишний риск и не тратить время на перемещение аппаратуры. Большинство служб группы оперативного управления войсками и посадочные площадки для вертолетов находились на окраине, в Каменицах — а ставка Верховного главнокомандующего находилась в старой пограничной крепости Брест, там держал свой штандарт военный министр, фельдмаршал граф Раевский, родственник Государя. Он лично решил возглавить операцию по усмирению Виленского края и неспроста — до предельной выслуги лет ему оставался год, после чего он должен был выйти в отставку. Ну а… Андрей Первозванный, скажем — лишним точно не будет. К чести сказать, фельдмаршал не очень-то вмешивался в управление войсками, в развернутом мобильном зале боевого управления был лишь с утра, а потом снова изволил отбыть в крепость с сопровождающими лицами, оставив заботу управления восемью бригадами и приданными подразделениями профессионалам Генерального штаба. Вечером господин фельдмаршал изволили благосклонно выслушать доклад о том, что передовые части уже достигли Варшавы и начали маневр по ее окружению, взяты Люблин и Белосток, силы жандармерии, идущие следом за тяжелыми бригадами, начали зачистку местности и проверку паспортного режима, во взятых населенных пунктах спешно организуются временные военные комендатуры. Четвертая бригада под огнем форсировала с ходу Вислу и подошла вплотную к Радому, где наткнулась на серьезное сопротивление. Оно и понятно, учитывая, что там крупная оружейная фабрика. На Варшавском направлении без боя капитулировала целая бригада и некоторые более мелкие части, сопротивление встречено только у самых стен Варшавы[56]. Вообще, пленные сильно затрудняют продвижение бронебригад вперед, поэтому принято решение сдавшихся в плен сортировать, и нижних чинов, у которых дома находятся на территории контролируемой Русской армией отпускать по домам. Дело выглядело куда проще, чем в восемьдесят первом году, когда полыхнуло — так полыхнуло. На допросах многие пленные говорили, что сами не понимали, что заставил их взять в руки оружие, как бес вселился — впрочем, никаких других слов ждать и не приходилось. По словам тех же пленных, наиболее боеспособные формирования и оголтелые фанатики отступают к австро-венгерской границе, намереваясь дать там последний бой. Намерение это встревожило аналитиков, потому что явно просматривалось желание устроить какую-либо провокацию, чтобы втянуть так или иначе в войну Австро-Венгрию, а то не дай Бог и Священную Римскую Империю. Про царя Бориса Первого никто ничего особо не знал, возможно — он уже бежал.

Небольшой связной Воробей заходил на посадку на ярко освещенной и выровненной армейскими грейдерами площадке, где рядами стояли вертолеты, в основном транспортные и такие же воробьи. Передовые аэродромы штурмовой авиации уже ушли вперед и тут остались только связные и транспортные вертолеты. В темноте, левее, у самого поселка были видны ровные ряды соединенных переходами контейнеров, где находился зал боевого управления группировкой и автомобили — КУНГи с целым лесом антенн.

У вертолета графа Комаровского ждал посыльный открытый автомобиль с нижним чином за рулем, его он знал по имени — значит прислали конкретно за ним. Про разведку нижний чин ничего не знал, просто сказал что есть приказ доставить поручика Комаровского в крепость.

И хорошо, что не в Петропавловскую.

Поехали — сначала по проселочной дороге, потом выбрались на Ковельскую трассу, ведущую прямиком в пограничную зону. На трассе несмотря на ночное время было море машин, из пяти четыре — военные, в колоннах, грузовики снабжения и подтягиваемая за бронечастями пехота, в основном из мобилизованных казаков. Машины стояли — видимо, впереди были проблемы. Пехота выглядела весело, с одной из машин несмотря на ночь жарила гитара, на другой играл магнитофон. Сильно пахло тяжелыми, солярными выхлопными газами.

До Брестской крепости прямого хода не было — оказалось, что нужно было выехать на мост, через реку Мухавец, а там ждал катер, один из тех, что были мобилизованы для нужд военного ведомства. Катер ходил прямо до самой крепости, внутри крепостного вала был причал. И по этой дороге — до моста — тоже были машины, только на сей раз они медленно, но двигались.

На причале графа Комаровского ожидал ни кто иной — как адъютант самого Раевского в генеральской форме, причем парадной, а не полевой. На фоне не слишком то презентабельной обстановки крепости выглядело это дико.

— Поручик Лейб-гвардии Польского Гусарского полка Комаровский? — спросил генерал, смотря на него так, как будто он был в чем-то виноват.

— Так точно.

— Извольте следовать за мной.

Пройдя коридором одного из крепостных зданий, они вошли в одну из комнат, где была сложена… военная форма! Самая разная!

— Извольте привести себя в порядок, поручик и подготовиться к аудиенции. Гражданское можете оставить здесь, заберут.

Форма и в самом деле была самая разная — как специально.

— Э… господин генерал, я не вижу тут формы моего полка.

— Господин поручик, не до этикета! — раздраженно сказал генерал — это для офицеров. Прибывающих с передовой в ненадлежащем виде. Извольте выбрать себе форму любого гвардейского полка соответствующую вашему чину и росту. Времени нет совсем.

Поручик молча стоял и смотрел на генерала. Форму чужого полка девать было нельзя и оба они это знали.

— Всесвятой Господь! Если желаете предстать перед господином министров в таком виде — извольте! Приведите себя хоть в какой то порядок, вон там есть щетка и кельнская вода!

Кельнская вода, eau de cologne — то ни одной нормальной марки, приличествующей лейб-гвардейскому офицеру и потомственному дворянину представлено в числе имеющихся не было. Все были как на подбор — с резким и навязчивым запахом, долженствующим заглушить окопную вонь и амбре от спиртного. Потому граф Комаровский решил воспользоваться самым слабым из всех, и то в минимальной степени. Увы, на косметические процедуры за последнее время времени у него не оставалось.

Генерал-фельмаршал, граф Константин Раевский оказался иным, нежели его изображали на портретах — намного старше, с совершенно седыми бакенбардами, с неухоженными, длинными, седыми волосами, находящимися в совершеннейшем беспорядке, он сидел в большой, с голыми каменными сменами комнате, небрежно, по-кавалерийски накинув на плечи мундир и пил горячий чай из большой керамической кружки, которая была у каждого офицера. Перед ним, на биллиардном столе размещалась карта, с одной стороны придавленная как и положено свинцовыми грузиками в форме гробов, а с другой стороны — небрежно положенным на край карты длинноствольным Маузером. Чуть в стороне был еще один стол, с бутылками шампанского Кристалл-Роедер, очень дорогой маркой, которую подавали к столу в Зимнем и которую предпочитали офицеры большинства гвардейских полков, бутылок было ни много ни мало целых семь. У стола сидел усатый, чернявый мужчина средних лет, в штатском.

Будь это в другое время и при других обстоятельствах — граф Ежи чувствовал бы смущенность, растерянность, от того, что его изволил вызвать к себе сам военный министр. Кто он, поручик пусть и лейб-гвардии, с далеко не лучшей репутацией, и кто его пригласил — министр и родственник Государя. Но за прошедшее время он такого навидался… что ему уже было все равно.

— Ваше высокопревосходительство, господин министр, поручик Лейб-гвардии Польского Гусарского полка, граф Ежи Комаровский по вашему приказанию явился! — по полной форме представился он, потому что не знал, как себя вести в присутствии высокой особы, тем более одетым неподобающим образом, не по форме.

Фельдмаршал с шумом втянул из кружки последние остатки чая, потом тяжело поднялся, протопал куда то вглубь комнаты, в темноту — и вернулся с бутылкой "Шустовской", поставил ее прямо поверх карты. Штатский подсуетился, поставил два стакана, потом повинуясь взгляду министра достал еще один. Министр разбулькал драгоценную влагу — себе прямо в кружку, потом по стаканам. Подозвал графа Ежи, третий стакан отставил далеко в сторону, за пределы карты.

Мертвым… Старая традиция, оформилась она в период второй отечественной — собираясь после боя, офицеры и нижние чины всегда наливали на один стакан больше, чем присутствовало людей. Такова война.

Хватили — шустовская всегда пилась довольно тяжело, забористо, не то что смирновка. Хватило по голове мягко, но сильно, слезы навернулись на глаза — министр пил армейскую, шестидесятиградусную. Допив кружку до конца, министр со стуком поставил пустую кружку туда, где кроваво краснела на карте Варшава.

— Бес бы разорвал… — с ненавистью сказал старый министр, глядя то ли на карту, то ли на кружку — ну не живется людям спокойно.

Раевский убрал кружку с карты, и на том месте где она стояла появился прозрачный круг — он примерно соответствовал позициям, на которые должна была выйти русская армия при окружении Варшавы. Штурм города планировался только в самом крайнем случае — рассчитывали уговорить его защитников сдаться.

— Твой отец… — министр всхрапнул отчего-то как лошадь, оперся на стол — твой отец, поручик был не патриотом России. Он был патриотом Польши. Он считал, что единое целое лучше малого куска. Он считал, что порядок лучше рокоша. Он никогда не скрывал своих взглядов, что любит не Россию, а Польшу. Когда Государь, многие лета ему, назначал его командующим… давно это было, он ему так ведь потом в лицо и сказал. Государь в госпитале его навещал… он и сказал: эти раны не за Россию, эти раны — за Польшу.

Стоять у стола с картой, да тем более после кружки шустовской было тяжело и министр прошагал к своему креслу.

— Детали тебе… Дро Аташесович доведет, слушай его. Армия теперь за тебя отвечает, потому как отец твой погиб на боевом посту. Если захочешь в академию поступать… обращайся ко мне, лично рекомендацию дам.

Голова министра начала клониться вправо, почти незаметно, но неотвратимо, штатский поймал взгляд графа Ежи, показал на дверь. Тот понял, вышел, аккуратно закрыл за собой. Через минуту появился и штатский.

— Азард — сверкнул зубами он — хвалю. Габриелян Дро Аташесович, Главное разведывательное управление, начальник разведки армейской группы. С мостом ты хорошо сработал, оч-чень даже хорошо.

— Поручик, граф Ежи Комаровский. Я должен…

— Кордава ждет в пункте боевого управления, тебя бы сразу к нему переправили да господин фельдмаршал повелел немедленно доставить пред очи, как только ты выйдешь к боевым порядкам наших войск. Куришь?

— Нет.

— Тогда у входа меня подожди, я сейчас бумаги возьму и поедем. Выход найдешь?

— Так точно.

Стемнело — совсем, и часть огней в крепости погасили. С Буга веяло живительной, после дневной жары прохладой, о матовое стекло фонаря билась мошкара. Под ногами часовых хрустел щебень.

Генерал Габриелян появился довольно скоро, со стальным чемоданчиком в руке, пристегнутым к запястью толстым тросиком с замком. На глазах у него, несмотря на ночь, были черные очки.

Военная разведка занимала блок модулей в самом центре построения — полевой лагерь был построен по старой схеме пехотного построения "каре". Через каждые несколько метров модули разведчиков стерегла полевая система контроля периметра — столбик, испускающий лазерные лучи, стоит только прервать луч — тревога. Но самое главное ждало графа Ежи внутри одного из модулей. Он вошел туда, мечтая только о том, чтобы побыстрее доложиться и поспать, пробежался глазом по казенной обстановке и…

— Елена? — неверяще спросил он…

Генерал Габриелян, начальник военной контрразведки группировки и полковник Генерального штаба Кордава какое-то время смотрели на влюбленных, потом Дро Аташесович деликатно откашлялся

— Нестор, ты квартиру снял, как положено?

— А как же… — Кордава с ухмылкой протянул ключи — проспект Александра Четвертого, двадцать один — семнадцать, все как по инструкции. Для тайных встреч с агентурой, осведомителями и прочих нужд. На цельный месяц и замки сменил.

Генерал взвесил на руке ключи, потом достал еще одни — от внедорожника, на котором они ехали. Бросил на стол.

— Адрес запомнил, лейб-гвардеец?

— Так точно.

— Тогда дуй туда, джигит — это северо-восточнее крепости, большой проспект. Найдешь. Ничего там не ломать и за собой прибраться. Завтра в девять ноль-ноль чтобы был здесь как штык. Начинаем работать.

— Так точно… спасибо… господин генерал.

— Не за что… — ответил за генерала полковник Кордава — сам таким джигитом был. Кровь горячая… езжай, в общем и времени не теряй.