"Компания Сарфак" - читать интересную книгу автора (Наумов Евгений Васильевич)XОтвращение к своему телу еще больше возросло в нем, когда после заседания правления он поехал домой. Стоило ему на миг представить жену, детей, как в нем поднималась глухая злоба против Чагды. Он скрипел зубами, сжимал кулаки, посылал безмолвные проклятия, клялся отомстить своему мучителю, хотя прекрасно понимал, что это невозможно. Что за пытку уготовил ему Чагда? Даже обличье ави не казалось ему столь ужасным по сравнению с нынешним положением. Тогда его сознание, словно сжалось, втиснулось в узкую щель примитивных инстинктов. Это было унизительно, грубо, но понятно и определенно в своей унизительной простоте. Он испытывал страх, недоумение, горечь, будто обездоленный, выброшенный за борт калека, которого лишили слишком многого, чтобы думать о мелочах. Теперь же целый ворох противоречивых ощущений обрушился на него, и любая мелочь, на которые в обычном состоянии не обращают внимания, заявляла о себе и мстила ему. Он запутался в своих эмоциях, ему казалось, что организм его расстроился, словно пришедший в негодность музыкальный инструмент, из которого невозможно извлечь ни единого верного звука. Его бесила едва ли ни каждая складка или морщина на коже, короткие завитки волос на пальцах, вздувшиеся жилы на руках. Невольно всю ненависть он перенес на руки, так как они постоянно были перед глазами. Наконец, чтобы немного успокоиться перед встречей с семьей, он догадался надеть перчатки. Новое испытание ему предстояло встречать одному, даже Пелло теперь не было с ним. Неужели и жена ничего не заметит, как не заметили ничего члены правления, секретарь, служащие компании, с которыми он встречался и говорил? Конечно, она должна заметить, только, возможно, ничего не поймет. И, может быть, со временем его отвращение к самому себе пройдет или хотя бы ослабнет? Может, он привыкнет? И хотя, с другой стороны, ему нисколько не хотелось привыкать, он готов был искать утешение в чем угодно, лишь бы ослабить пытку. Кто знает, может, в конце концов он и к жене привыкнет, а она привыкнет к нему?.. Гуино усмехнулся. Похоже, он не прочь надежно и надолго устроиться в чужой шкуре! Стоило подумать об этом, как сразу захотелось напиться до беспамятства. Сбежать из дома и напиться. Но он вовремя спохватился и решил действовать не как взбалмошный гуляка, а вполне респектабельно, как и подобает столь важным сановникам его возраста. Прежде надо появиться в семье, а уж затем, сославшись на дела, уехать. К счастью, жены дома не оказалось. Служанка сказала, что она отправилась навестить госпожу Ямдан. Это, значит, надолго, обрадовался Гуино. Госпожа Ямдан содержала нечто вроде великосветского салона, у нее собирались избранные гости и засиживались допоздна. Со злорадным удовлетворением Гуино подумал, что сегодня гостям будет не очень весело, скоро всем станет известно о падении мужа содержательницы салона. А так как Ашкала на счету самой близкой подруги госпожи Ямдан, то и ей будет не сладко. Что ж, это хорошо, интриги в правлении притупят ее наблюдательность, и она не сразу заметит, что у нее теперь новый муж. Поднимаясь по лестнице в кабинет, Гуино заметил сына. Он был старшим из детей. Предшественник Гуино его не особенно любил, и поэтому, быть может, он неожиданно вдруг испытал нечто похожее на теплое чувство при виде сына. Его узкая мордочка — с оттопыренной верхней губой, из-под которой резко выступали передние резцы, тонким заостренным носом и округлыми глазами — своими чертами напоминала что-то крысиное и не была симпатичной. Но он был аккуратен, послушен, исполнителен, и это с лихвой перекрывало его физическую непривлекательность. Так и сейчас он почтительно склонился и кротко проговорил: — Здравствуй, папа. — Привет, Пинг, — весело ответил Гуино, стремясь подбодрить не то его, не то самого себя. Больше ему нечего было сказать сыну, и он пошел дальше. На столе в кабинете накопилось много почты. Гуино принялся перебирать конверты, пока не наткнулся на один, сильно пахнущий духами. По почерку и духам он сразу догадался, от кого письмо, и торопливо разорвал конверт. Текст был предельно откровенен, хотя и завуалирован ничего не значащими фразами. Мица приглашала, скорее, даже требовала, чтобы он навестил ее. Сперва Гуино нахмурился. Хорошо, что жена не имела привычки проверять его корреспонденцию, хотя и догадывалась о том, что у него есть любовница. Но затем Гуино подобрел. Отлично! На сегодняшний вечер у него есть убежище! А когда он вернется, жена уже, наверное, будет спать. Вложив записку обратно в конверт, Гуино хотел было разорвать его пополам, но тут в дверь кабинета тихонько постучали, и на пороге появилась Амей. Прежний ее отец боготворил дочь, и из чувства противоречия Гуино хотел вызвать в себе отрицательные эмоции, однако, взглянув на нее, он мгновенно оттаял. Амей была настоящей красавицей. Правда, сейчас еще рановато судить, что из нее выйдет в будущем, но подурней она наполовину, женихов у нее будет хоть отбавляй, даже если ему, Гуино, придется оставить теплое местечко директора. Амей прошла к кожаному креслу у стола и забралась на него с ногами, она была в брюках и блузке с короткими рукавами, Гуино невольно залюбовался ее миниатюрными пальчиками на ногах, ногти на которых были покрашены перламутровым лаком. Глаза Амей оживленно блестели, она сидела с таким видом, словно специально хотела показать свои ногти. — Ты что, уже красишь ногти? — спросил отец. — Правда, красиво? — произнесла Амей, очень довольная, что ее косметические притязания не остались без внимания. Жаль, у нас такая грязь на улицах, не пройдешь в босоножках. От тебя ведь тоже зависит, неужели вам безразлично? — Да, в городе у нас скверно, надо подумать. — Целыми ночами заседаете, а такой простой вещи не поймете, — она покосилась на благоухающий конверт. — Мама на тебя очень сердится. — В самом деле, за что же? — стараясь казаться равнодушным, спросил Гуино. Он перехватил взгляд дочери и несколько смутился. — Она ведь знает, что ночных заседаний не было. — Она знает только то, что знает госпожа Ямдан, а последней кое-что не положено знать, — резко, с достоинством ответил Гуино. — А что не положено знать госпоже Ямдан? — Тебе еще рано вникать в дела компании. Неужели это тебя интересует? — Очень даже. Я ведь неспроста говорила про грязь на улицах, меня это очень интересует. — Смотри-ка, кто бы подумал! Ты у меня совсем взрослая. Но грязь — это мелочи, знаешь, мне показалось, что Пинг какой-то пришибленный сегодня, — произнес он, стремясь перевести разговор на другую тему. — У него растут усы, и он стесняется. Считает, что слишком рано для его возраста. В усах он весь пошел в тебя, — засмеялась Амей. — А в остальном? — В остальном? — она задумалась. — Не знаю, — наконец проговорила она, хотя явно чувствовалось, что у нее на это есть определенное мнение. — Ты опять уйдешь? — неожиданно спросила она после непродолжительной паузы. — С чего ты взяла? — он даже вздрогнул слегка, столь был шокирован ее вопросом. — Просто спросила. — Сегодня я долго не задержусь. — Ладно, не буду мешать, — она спустила с кресла ноги, нащупала босоножки и ушла. Гуино с раздражением разорвал письмо на мелкие клочки, идти к Мице ему уже не хотелось, но по-прежнему хотелось напиться. Даже еще сильней, чем раньше. Но в каком-нибудь кабачке на публике ему показываться нельзя, слишком он заметная фигура. В заведение для высшего круга тоже идти не стоит. Во-первых, там не напьешься, а во-вторых, там сейчас кипят страсти. Остается только Мица. Гуино был доволен, что проницательная Амей ничего не заподозрила. Вероятно, Чагда в самом деле хорошо поработал, и он, Гуино, только зря треплет себе нервы. Ко всему прочему домашняя обстановка подействовала на него благотворно, он даже забыл о своих пухлых волосатых пальцах, которые так ненавидел, успокоившись окончательно, он выпил рюмку сали, убрал в бар бутылку и пустую рюмку и только тогда вышел из кабинета. Мица встретила его в пуховом платке, прижимая правую руку к щеке, лицо ее было осунувшимся и злым. Глаза выглядели впалыми, больными. — Так и знала, что сегодня ты обязательно придешь, — проговорила она язвительно. — Но ты же писала, — растерялся Гуино. — Как будто это на тебя действует. Я без конца пишу. Вчера было все нормально. А утром проснулась, и началось. Ужасно больно. — Что, зуб? — Неужели не видно! Она уселась на диван, прижав обе руки к щеке, и принялась слегка раскачиваться. — Врач был? — А что толку! Ничего не помогает. Вырывать я боюсь и не хочу. Хорошо хоть заглянул. Я чуть не умерла с тоски. Когда болит что-нибудь и никого нет рядом, так остро чувствуешь одиночество. Умри, и никто не вспомнит. — От зубов еще никто не умирал, — несколько грубовато произнес Гуино. Он был чрезвычайно рад, что у Мицы болит зуб, и за грубостью хотел скрыть свою радость. Иначе бы она почувствовала. Теперь он зависел только от ее жалоб, нытья, болтовни, а это можно пропустить мимо ушей, главное, она не будет допекать его своими ласками. На всякий случай он неуклюже посочувствовал ей, заключив многозначительно. — Но что такое зубы — каждый знает. — От тебя дождешься сочувствия… Ты не против, я лягу? — И не дожидаясь ответа, она прилегла на диван. Но не прошло и минуты, как снова поднялась. — Хоть плачь, — сказала она уныло. Ему стало ее жаль. — Выпей немного сали, — не без умысла предложил он. — Знаешь, помогает. — Ничего мне не поможет. — Посмотрим. Он подошел к буфету, открыл застекленные дверцы и с удовлетворением отметил, что там стоят две целые бутылки и еще одна, почти полная. — Что это сегодня с тобой? — она взглянула на него с любопытством, когда они выпили. — Неприятности? — Заваруха в правлении. Полетела одна головушка. И не последняя, надо думать. — Вот как? — она спустила платок на плечи и закуталась, скрестив руки на груди. — Кто же это? — Ямдан. — Ямдан? — удивленно вскинула брови Мица. — Вот не подумала бы. А ты? Тебе ничего не угрожает? — Пока ничего. Я его сам спихнул. Он затеял двойную игру, на город и на нас. Правда, голосование прошло не очень гладко. Но все-таки его свалили. Гуино с опаской следил за Мицей, чем дольше они сидели, тем больше она оживлялась. Казалось, зуб перестал ее мучить. Но его это совсем не устраивало. — Мне пора домой, — сказал он решительно. — Почему? Может, останешься у меня? — Нет, я две ночи не ночевал дома. Назревает скандал. — Две ночи? Где же ты пропадал? — Да все по этому делу… Она была расстроена, но ничего не сказала, лишь нахмурилась и снова накинула платок на голову. На обратном пути Гуино с удовлетворением отметил, что выдержал и это очередное испытание, хотя сам напросился на встречу с Мицей. Но здесь он был не властен над собой, какая-то неодолимая сила влекла его к ней. Зато теперь, пожалуй, никаких особенных осложнений в его новой жизни не предвидится. Все встало на свои места. Он почувствовал себя уверенней, однако, тут он отчетливо понял, что внешние причины лишь оттягивают тот момент, когда ему придется остаться наедине с собой. Тогда уже ничто не заслонит от него главное, и он в полную меру испытает те муки, на которые его обрек Чагда. |
|
|