"Нянь, или мужчину вызывали?" - читать интересную книгу автора (Петерсон Холли)

Глава 15 Границы

Когда я услышала, как в замке поворачивается ключ, по коже у меня побежали мурашки, я вся напряглась, словно преследуемый зверь. Тяжелая передняя дверь с грохотом захлопнулась. Филип бросил пальто на леопардовую бархатную кушетку в прихожей и покатил чемодан на колесиках по коридору к нашей спальне. Но тут он увидел меня на диване в своем кабинете — я смотрела свою любимую передачу — и заглянул.

— Привет, дорогая. — Он присел на край дивана и чмокнул меня в лоб. — Никогда я не пойму, почему ты до сих пор бросаешь все на свете, лишь бы посмотреть «Танцы со звездами». — От него пахло самолетом, на котором он только что прилетел из Цинциннати; сочетание затхлого самолетного винила, пота и картонной пищи.

— Это самое захватывающее зрелище из всего, что только можно увидеть по телевизору.

— Ты о чем?

— Эта программа выводит знаменитостей за пределы их зоны комфорта в прямом эфире перед двадцатью семью миллионами зрителей. Люди учатся тому, чем они никогда раньше не занимались, — и это очень сложно. Плюс музыка очень хорошая, и от танцев невозможно оторваться. Все идеально, от начала до конца.

— Как скажешь. — Он встал.

Я прямо обмякла от облегчения, когда он вышел из комнаты. Я знала: сейчас он пойдет проверять почту, аккуратно сложенную на серебряной подставке для тостов на столе в передней.

— Чертовы такси, — пробормотал он себе под нос, — каждый раз опаздывают и все равно дерут кучу денег.

Потом он направился в кухню: из холодильника лился свет, пока он задумчиво изучал его содержимое. В конце концов, он вытащил бутылку красного витаминного напитка и одним глотком опустошил ее наполовину. Я наблюдала за ним, отчаянно надеясь, что скоро он отправится спать. Я бы что угодно отдала за возможность побыть сейчас одной. Обдумать политические итоги истории с Терезой Будро; попытаться ответить на вопрос, люблю ли я еще своего мужа. Подумать о Питере, а возможно, и помечтать о том, как я касаюсь руками его сильной спины…

Развязывая галстук, Филип подошел к доске для записей на кухне, чтобы взглянуть на расписание детей. Я представила себе то, что было у него перед глазами: «Искатели приключений» у Дилана, уроки балета у Грейси, спортзал у Майкла — занятия каждого из детей были написаны на моющемся настенном календаре тремя разными цветами. Потом он начал просматривать лежавшие в отдельных ящичках розовые листочки, на которых записывалось, кто кому звонил. Один листочек он, похоже, перечитывал снова и снова. Я видела, как шевелятся его губы; потом он даже прочитал сообщение вслух, словно надеялся, что так проще будет разобраться.

— Дже-е-ейми-и-и-и! — крикнул он из кухни.

— Что-о-о, Филип? — отозвалась я полушепотом, не вставая. — Дети спят! Ты что, забыл? У тебя трое маленьких детей, и в будние дни в десять часов они уже спят.

Но он продолжил на той же громкости, не выходя из кухни; очевидно, пройти через коридор в соседнюю комнату ему было слишком сложно. Он выговаривал каждый слог медленно и четко, как будто ему челюсть свело.

— Что это за бумажка?

— Какая бумажка, Филип?

— Вот эта, Джейми.

— Которая?

— У меня в руке.

— Мне отсюда не видно! Что там написано?

— Миссис У., Кристина Паттен звонила сообщить, что завтра завезет каталог выставки яиц. Она очень рада, что вы приняли приглашение сидеть за ее столиком. Скобки открываются. Я вам это еще припомню. Скобки закрываются. Питер.

Черт. Мне полагалось уволить Питера уже несколько недель назад. Я встала, выпрямилась и вышла в коридор, стараясь вести себя, как ни в чем не бывало.

Я только что приняла ванну с пеной, поставив рядом с ней жасминовую свечу, а потом надела свежую фланелевую пижаму. На ногах у меня были теплые и уютные пушистые тапочки из овчины. Я ощущала себя такой чистой, а от Филипа плохо пахло.

— Посмотри на меня, Джейми. — Когда он бесился, то непременно разговаривал со мной, как с маленьким ребенком.

— Ну, что такое? — отозвалась я, делая вид, что, мол, не знаю, отчего он так разозлился, но давая при этом понять, что уступать я не собираюсь. Если бы такая сцена разыгралась вскоре после нашей свадьбы, у нас обоих сразу сменилось бы настроение. Тогда он обожал мое упрямство и настойчивость. «Слава богу, что я тебя нашел», — говорил он, когда ухаживал за мной, поднимая мне челку и целуя в лоб. Я знала: он рад тому, что встретил человека со свежим взглядом на вещи, женщину, готовую спорить с ним на равных и не привыкшую проводить время в тех же ресторанах и клубах, что и он. Но после десяти лет брака моя типично средне-западная бойкость потеряла блеск очарования. Или, что более вероятно, он постепенно понял, что ему совсем не нравится, когда с ним спорят. Филипу было куда проще жить, когда с ним просто соглашались.

— Нечего меня спрашивать «что такое», — сказал он мне все тем же родительским тоном. — Так ты уволила этого лыжника или нет?

— Кто в этом доме ведет хозяйство, ты или я? — отозвалась я, вполне ловко, на мой взгляд, обходя трудный вопрос.

— И что еще за намеки насчет Кристины Паттен? Откуда он знает о твоей личной жизни? Почему он говорит, что «еще припомнит тебе», если он на тебя работает? Что все это значит? — Он неодобрительно покачал головой, упираясь руками в бедра, а потом начал закатывать рукава, будто собирался боксировать. — Я просто не понимаю, что происходит, Джейми. Ты что, разговариваешь с этим парнем, как с приятелем? Он прислуга. При-слу-га. Понятно? А прислуга на тебя работает и отчитывается перед тобой. У тебя опять проблемы с установлением, границ, Джейми. Границы, границы. Сколько раз я тебе говорил не вступать в панибратские отношения с прислугой? Не надо с ними дружить, от этого одни проблемы. Они здесь работают, понимаешь? Мы им платим, а они работают. Точка. И, кроме того, этот парень вообще не должен здесь работать.

— Филип, он из Колорадо. Он не знает правил жизни Парк-авеню и не может понять, зачем мне на приеме садиться по доброй воле за один стол с женщиной, которую я с трудом выношу. Я просто упомянула как-то, когда мы отвозили детей, что она идиотка. Это не значит, что я вступаю в панибратские отношения с прислугой. Но речь даже не об этом. Речь о том, что именно я управляю нашим домом, и твое вмешательство мне ни к чему.

— А кто платит этому лыжнику, Джейми?

— Если бы журналистам платили столько же, сколько юристам, я бы с удовольствием платила Питеру сама. Но ты получаешь в пятнадцать раз больше меня. И кстати, не надо так снисходительно относиться к моей зарплате. Не забывай, у меня теперь заработки шестизначные.

Он громко расхохотался, запрокидывая голову.

— Шестизначные? Да ты от пятизначных разве что на доллар оторвалась, крутая ты наша.

Я глубоко вдохнула и попыталась припомнить, испытывала ли я за последние пятнадцать лет хоть какую-то любовь и сочувствие к этому человеку. Сейчас мне с трудом верилось в то, что я родила от него троих детей.

— Лыжник останется у нас, Филип.

— Я же сказал тебе, мне не нужен в доме, э-э, нянь, как вы, дамы, это называете. Это просто смешно.

— Назови хоть одну причину. Чем тебе так мешает нянь?

— Ну, например, что ты вообще знаешь о его прошлом? Ты хоть проверила, чем он занимается в свободное время? По нему не похоже, что он ходит в кружок народных танцев при церкви.

— У него есть девушка, которая учится в аспирантуре по педагогике. — Это было некоторое преувеличение. Насколько я знала, Питер романов не заводил, но в Ред-Хук у него было несколько платонических увлечений.

— Ну, ла-а-адно. — Последовала долгая пауза, пока он обдумывал, что сказать. — Но мне все равно это не нравится. Ни капельки.

— Ты все еще чувствуешь, что он угрожает твоему положению.

— Это по отношению к тебе, что ли, или к Дилану?

Я почувствовала, что краснею, и надеялась, что Филип этого не заметит.

— Ну, это уже ты мне скажи, — нашлась я, — ты же это чувствуешь, а не я.

— «Угрожает» — неподходящее слово. Я просто не хочу, чтобы какой-то там нянь играл у меня в доме в мяч с моим собственным сыном. Дилан должен знать, как я играю в мяч, а не какой-то наркоман, которого ты подобрала в парке. И нет, я не думаю, что ты собираешься спать с прислугой.

— Филип, твои слова имели бы смысл, если бы ты и, правда, хоть иногда играл с Диланом в мяч. Не хочешь прийти завтра домой в три часа дня и сводить его на Большой Луг в Центральном парке поиграть?

На это он не обратил внимания.

— Все очень просто: ты зарабатываешь паршиво, по счетам плачу я, и ему я платить не собираюсь.

— Не смей издеваться над тем, сколько я зарабатываю, — заорала я, тыча себе в грудь пальцем. — Вся забота о детях в этом доме лежит на мне. Это я тут принимаю решения! Мы в двадцать первом веке живем, ты, привилегированный, испорченный, деревянный архаизм!

Я сама не могла поверить, что выдала такое нелепое и смешное определение. Мне ужасно хотелось расхохотаться; я ждала, когда это сделает Филип, надеясь, что он сломается первым.

Но у него пропало всякое чувство юмора. Он только и смог сказать:

— С тобой что-то не в порядке.

Потом он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Когда, просмотрев ночные местные новости, я проскользнула в постель, то надеялась, что Филип уже будет спать, — и, как оказалось, напрасно. Я легла рядом с ним, повернулась лицом к прикроватной тумбочке и отодвинулась как можно ближе к краю постели. Я чувствовала, что он лежит с открытыми глазами. Тогда я закрыла глаза и попыталась заснуть, чувствуя, как голова проваливается в мягкую пуховую подушку.

— Ты такая агрессивная, — сказал он, наконец.

Я не ответила. Что я могла сказать, зная, что тяга к Питеру пробудила во мне воинственное отношение к Филипу? Вне зависимости от недавней сцены между нами, я знала, что от Питера моему мужу было не по себе, что Питер отнимал у него время общения с собственным сыном. И при этом я точно знала, что не уступлю ему ни на йоту и даже не попытаюсь помочь справиться с этим. Филип жаловался, что хочет проводить больше времени с Диланом, но он не представлял, как достучаться до сына. А Питер был нужен Дилану по-настоящему.

— Я не нарочно.

— А получается неплохо. Оставь свою чертову прислугу, если это тебя успокоит.

— Я спокойна.

— Правда?

Я повернулась.

— Извини, что назвала тебя архаизмом.

— С чего это вообще выскочило?

— Ну, просто я не считаю, что у тебя современные взгляды на некоторые проблемы.

— Современные?

— Мы движемся вперед, земля вращается, и не надо меня удерживать. Это глупо.

— А почему мы вдруг завели разговор про тебя?

Черт. А ведь он прав.

— Вовсе не про меня. А про то, что, по-моему, лучше для нашей семьи. Для Дилана.

Филип прикрыл глаза согнутым локтем и затих. Я вдруг почувствовала себя виноватой. Он не сделал ничего плохого. Он просто хотел, чтобы ему все доставалось как можно легче: деньги, успех, жена, которая ценит его тяжкий труд. Он же вовсе не негодяй.

Я вспомнила про Сюзанну. Про то, как она советовала мне регулярно делать мужу минет с целью наладить наши отношений. Может, в этом и была проблема? Я слишком мало ему давала. Может, это я во всем виновата? Я пододвинулась к нему и начала поглаживать ему живот рукой. Я устала и была совершенно не в настроении, и одна только мысль о сексе приводила меня в ужас. Так что я просто гладила ему живот и грудь, надеясь, что он уснет, как маленький ребенок.

При этом я начала думать о Питере: интересно, чувственный он или нет? Наверняка чувственный, решила я, но постаралась на этом остановиться и переключиться на мужа. Я попыталась вызвать в себе желание, но единственное, на чем мне удавалось сосредоточиться, — это на усталом теле рядом со мной, ждущем любви. Очередной человек, которому от меня что-то нужно. А потом я вспомнила, что можно воспользоваться уроками, которые давал мне в колледже сосед-гей, и что я отлично умела делать то, чего Филип ждал от меня. Так что я закрыла глаза и бросилась в бой.

На следующее утро Филип цеплялся ко мне, как ребенок.

— Я люблю тебя, — говорил он, — и на самом деле думаю, что ты зарабатываешь кучу денег. Такую большую кучу, что в нее можно нырнуть.

Я рассмеялась.

— Прости, что я так отозвался о твоей зарплате, — сказал он. — С моей ее сравнивать бесполезно. Ты много зарабатываешь, особенно если учесть, что ты работаешь неполную неделю.

— А ты прости, что я обозвала тебя архаизмом, это был уже перебор.

Мы лежали в тишине, пока дети спали; яркие полосы солнечного света пробивались сквозь жалюзи. Мы были вместе уже пятнадцать лет, и последние пять из них были не особенно счастливые. Настоящая страсть, по крайней мере, с моей стороны, закончилась еще до рождения Дилана. Когда-то давно он обнимал меня ногами после занятий любовью. Мы валяли дурака в постели до четырех утра, хотя в шесть Филипу непременно надо было куда-то улетать. Следующим вечером он клялся, что ляжет в девять, но все начиналось по новой. Всего лишь раз за рабочую неделю мы ночевали на разных квартирах, чтобы отоспаться и набраться сил.

Филип мог вести себя как младенец, когда дела шли не так, как ему хотелось, но при этом он отличался верностью, трудолюбием, добрыми намерениями и хорошо о нас заботился. Несмотря на весь прогресс, которого достигли женщины, многие из нас все еще хотят иметь мужа, который мог бы взять все в свои руки в сложной и опасной ситуации. Филип умел это делать, и я все еще доверяла ему как никому другому. Но сейчас мы лежали рядом, и я пыталась найти эмоциональный контакт с ним, найти что-то, что было для меня важно в наших отношениях, и боялась, что не сумею этого сделать. Боялась, что у меня был гораздо более прочный эмоциональный контакт с Питером Бэйли. Филип обхватил меня своими длинными ногами, но меня это больше не возбуждало и не успокаивало. Я не могла вернуть ощущение единства между нами.

— Я хочу больше времени проводить с тобой, — сказал он. — Давай уедем куда-нибудь на выходные? Нам нужно освежить наши отношения, как прошлой ночью. Я кое-что хочу с тобой обсудить.

Мне слышно было, как в столовой дети ссорились из-за хлопьев к завтраку.

— Что обсудить?

— По работе. Финансовые вопросы.

— Давай коротко поговорим сейчас.

— Нет, с утра это слишком сложно обсуждать.

— Слушай, мне уже любопытно. В фирме все в порядке?

— А как же! — Он погрозил мне пальцем, словно призывая прогнать эту глупую мысль.

— Но нам все равно надо поговорить?

— М-м-хм. — Он глубоко и отрывисто вздохнул, а потом кивнул.

— Например, о том, что ты делал с Аланом в доме за закрытыми дверями?

— Нет. — Он откинул одеяло и внезапно выпрыгнул из постели. Кажется, он врал.