"Евгенiй Онѣгинъ" - читать интересную книгу автора (Пушкин Александр Сергеевич)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

La morale est dans la nature des choses. Necker.

I. II. III. IV. V. VI.

VII.

Чѣмъ меньше женщину мы любимъ, Тѣмъ легче нравимся мы ей, И тѣмъ ее вѣрнѣе губимъ Средь обольстительныхъ сѣтей. Развратъ, бывало, хладнокровной Наукой славился любовной, Самъ о себѣ вездѣ трубя, И наслаждаясь не любя. Но эта важная забава Достойна старыхъ обезьянъ Хваленыхъ дѣдовскихъ времянъ: Ловласовъ обветшала слава Со славой красныхъ каблуковъ И величавыхъ париковъ.

VIII.

Кому не скучно лицемѣрить, Различно повторять одно; Стараться важно въ томъ увѣрить, Въ чемъ всѣ увѣрены давно; Все тѣ же слышать возраженья; Уничтожать предразсужденья, Которыхъ не было и нѣтъ У дѣвочки въ тринадцать лѣтъ! Кого не утомятъ угрозы, Моленья, клятвы, мнимый страхъ, Записки на шести листахъ, Обманы, сплетни, кольца, слезы, Надзоры тетокъ, матерей, И дружба тяжкая мужей!

IX.

Такъ точно думалъ мой Евгеній. Онъ въ первой юности своей Былъ жертвой бурныхъ заблужденій И необузданныхъ страстей. Привычкой жизни избалованъ, Однимъ навремя очарованъ, Разочарованный другимъ, Желаньемъ медленно томимъ, Томимъ и вѣтреннымъ успѣхомъ, Внимая въ шумѣ и въ тиши Роптанье вѣчное души, Зѣвоту подавляя смѣхомъ: Вотъ, какъ убилъ онъ восемь лѣтъ, Утратя жизни лучшій цвѣтъ.

X.

Въ красавицъ онъ ужъ не влюблялся, А волочился какъ нибудь; Откажутъ — мигомъ утѣшался; Измѣнятъ — радъ былъ отдохнуть. Онъ ихъ искалъ безъ упоенья, А оставлялъ безъ сожалѣнья, Чуть помня ихъ любовь и злость. Такъ точно равнодушный гость На вистъ вечерній пріѣзжаетъ, Садится; кончилась игра: Онъ уѣзжаетъ со двора, Спокойно дома засыпаетъ, И самъ не знаетъ поутру, Куда поѣдетъ ввечеру.

XI.

Но, получивъ посланье Тани, Онѣгинъ живо тронутъ былъ: Языкъ дѣвическихъ мечтаній Въ немъ думы роемъ возмутилъ; И вспомнилъ онъ Татьяны милой И блѣдный цвѣтъ, и видъ унылой; И въ сладостный, безгрѣшный сонъ Душею погрузился онъ. Быть можетъ, чувствій пылъ старинной Имъ на минуту овладѣлъ; Но обмануть онъ не хотѣлъ Довѣрчивость души невинной. Теперь мы въ садъ перелетимъ, Гдѣ встрѣтилась Татьяна съ нимъ.

XII.

Минуты двѣ они молчали, Но къ ней Онѣгинъ подошелъ И молвилъ: — «Вы ко мнѣ писали, Не отпирайтесь. Я прочелъ Души довѣрчивой признанья, Любви невинной изліянья; Мнѣ ваша искренность мила; Она въ волненье привела Давно умолкнувшія чувства; Но васъ хвалить я не хочу; Я за нее вамъ отплачу Признаньемъ также безъ искусства; Примите исповѣдь мою: Себя на судъ вамъ отдаю.

XIII.

«Когда бы жизнь домашнимъ кругомъ Я ограничить захотѣлъ; Когда бъ мнѣ быть отцемъ, супругомъ Пріятный жребій повелѣлъ; Когда бъ семейственной картиной Плѣнился я хоть мигъ единой: То, вѣрно бъ, кромѣ васъ одной, Невѣсты не искалъ иной. Скажу безъ блестокъ мадригальныхъ: Нашедъ мой прежній идеалъ, Я вѣрно бъ васъ одну избралъ Въ подруги дней моихъ печальныхъ, Всего прекраснаго въ залогъ, И былъ бы счастливъ...сколько могъ!

XIV.

«Но я не созданъ для блаженства: Ему чужда душа моя; Напрасны ваши совершенства: Ихъ вовсе недостоинъ я. Повѣрьте (совѣсть въ томъ порукой), Супружество намъ будетъ мукой. Я, сколько ни любилъ бы васъ, Привыкнувъ, разлюблю тотчасъ; Начнете плакать: ваши слезы Не тронутъ сердца моего, А будутъ лишь бѣсить его. Судите жъ вы, какія розы Намъ заготовитъ Гименей И, можетъ быть, на много дней!

XV.

«Что́ можетъ быть на свѣтѣ хуже Семьи, гдѣ бѣдная жена Груститъ о недостойномъ мужѣ, И днемъ и вечеромъ одна; Гдѣ скучный мужъ, ей цѣну зная (Судьбу однако жъ проклиная), Всегда нахмуренъ, молчаливъ, Сердитъ и холодно-ревнивъ! Таковъ я. И того ль искали Вы чистой пламенной душой, Когда съ такою простотой, Съ такимъ умомъ ко мнѣ писали? Ужели жребій вамъ такой Назначенъ строгою судьбой?

XVI.

«Мечтамъ и годамъ нѣтъ возврата; Не обновлю души моей... Я васъ люблю любовью брата И, можетъ быть, еще нѣжнѣй. Послушайте жъ меня безъ гнѣва: Смѣнитъ не разъ младая дѣва Мечтами легкія мечты; Такъ деревцо свои листы Мѣняетъ съ каждою весною. Такъ видно Небомъ суждено. Полюбите вы снова: но... Учитесь властвовать собою, Не всякой васъ, какъ я, пойметъ; Къ бѣдѣ неопытность ведетъ.» —

XVII.

Такъ проповѣдывалъ Евгеній. Сквозь слезъ не видя ничего, Едва дыша, безъ возраженій, Татьяна слушала его. Онъ подалъ руку ей. Печально (Какъ говорится, машинально) Татьяна, молча, оперлась; Головкой томною склонясь, Пошла домой вкругъ огорода; Явились вмѣстѣ, и никто Не вздумалъ имъ пѣнять на то: Имѣетъ сельская свобода Свои счастливыя права, Какъ и надменная Москва.

XVIII.

Вы согласитесь, мой читатель, Что очень мило поступилъ Съ печальной Таней нашъ пріятель; Не въ первый разъ онъ тутъ явилъ Души прямое благородство, Хотя людей недоброхотство Въ немъ не щадило ничего: Враги его, друзья его (Что, можетъ быть, одно и тоже) Его честили такъ и сякъ. Враговъ имѣетъ въ мірѣ всякъ. Но отъ друзей спаси насъ, Боже! Ужъ эти мнѣ друзья, друзья! Объ нихъ недаромъ вспомнилъ я.

XIX.

А что? Да такъ. Я усыпляю Пустыя, черныя мечты; Я только въ скобкахъ замѣчаю, Что нѣтъ презрѣнной клеветы, На чердакѣ вралемъ рожденной, И свѣтской чернью ободренной, Что нѣтъ нелѣпицы такой, Ни эпиграмы площадной, Которой бы вашъ другъ съ улыбкой, Въ кругу порядочныхъ людей, Безъ всякой злобы и затѣй, Не повторилъ стократъ ошибкой; А впрочемъ онъ за васъ горой: Онъ васъ такъ любитъ...какъ родной!

XX.

Гм! гм! Читатель благородной, Здорова ль ваша вся родня? Позвольте: можетъ быть, угодно Теперь узнать вамъ отъ меня, Что значитъ именно родные. Родные люди вотъ какіе: Мы ихъ обязаны ласкать, Любить, душевно уважать И, по обычаю народа, О Рождествѣ ихъ навѣщать, Или по почтѣ поздравлять, Чтобъ остальное время года Не думали о насъ они... И такъ дай, Богъ, имъ долги дни!

XXI.

За то любовь красавицъ нѣжныхъ Надежнѣй дружбы и родства: Надъ нею и средь бурь мятежныхъ Вы сохраняете права. Конечно такъ. Но вихорь моды, Но своенравіе природы, Но мнѣнья свѣтскаго потокъ... А милый полъ, какъ пухъ, легокъ. Къ тому жъ и мнѣнія супруга Для добродѣтельной жены Всегда почтенны быть должны; Такъ ваша вѣрная подруга Бываетъ вмигъ увлечена: Любовью шутитъ сатана.

XXII.

Кого жъ любить? Кому же вѣрить? Кто не измѣнитъ намъ одинъ? Кто всѣ дѣла, всѣ рѣчи мѣритъ Услужливо на нашъ аршинъ? Кто клеветы про насъ не сѣетъ? Кто насъ заботливо лелѣетъ? Кому порокъ нашъ не бѣда? Кто не наскучитъ никогда? Призрака суетный искатель, Трудовъ напрасно не губя, Любите самаго себя, Достопочтенный мой читатель! Предметъ достойный: ничего Любезнѣй вѣрно нѣтъ его.

XXIII.

Что было слѣдствіемъ свиданья? Увы, не трудно угадать! Любви безумныя страданья Не перестали волновать Младой души, печали жадной; Нѣтъ, пуще страстью безотрадной Татьяна бѣдная горитъ; Ея постели сонъ бѣжитъ; Здоровье, жизни цвѣтъ и сладость, Улыбка, дѣвственный покой, Пропало все, что звукъ пустой, И меркнетъ милой Тани младость: Такъ одѣваетъ бури тѣнь Едва раждающійся день.

XXIV.

Увы, Татьяна, увядаетъ; Блѣднѣетъ, гаснетъ и молчитъ! Ничто ее не занимаетъ, Ея души не шевелитъ. Качая важно головою, Сосѣды шепчутъ межъ собою: Пора, пора бы замужъ ей;... Но полно. Надо мнѣ скорѣй Развеселить воображенье Картиной счастливой любви. Невольно, милые мои, Меня стѣсняетъ сожалѣнье; Простите мнѣ: я такъ люблю Татьяну милую мою!

XXV.

Часъ отъ часу плѣненный болѣ Красами Ольги молодой Владиміръ сладостной неволѣ Предался полною душой. Онъ вѣчно съ ней. Въ ея покоѣ Они сидятъ впотемкахъ двое; Они въ саду, рука съ рукой, Гуляютъ утренней порой; И что жъ? Любовью упоенный, Въ смятеньи нѣжнаго стыда, Онъ только смѣетъ иногда, Улыбкой Ольги одобренный, Развитымъ локономъ играть, Иль край одежды цѣловать.

XXVI.

Онъ иногда читаетъ Олѣ Нравоучительный романъ, Въ которомъ авторъ знаетъ болѣ Природу, чѣмъ Шатобріанъ, А между тѣмъ двѣ, три страницы (Пустыя бредни, небылицы, Опасныя для сердца дѣвъ) Онъ пропускаетъ, покраснѣвъ. Уединясь отъ всѣхъ далёко, Они надъ шахматной доской, На столъ облокотясь, порой Сидятъ, задумавшись глубоко, И Ленскій пѣшкою ладью Беретъ въ разсѣяньи свою.

XXVII.

Поѣдетъ ли домой; и дома Онъ занятъ Ольгою своей. Летучіе листки альбома Прилежно украшаетъ ей: То въ нихъ рисуетъ сельски виды, Надгробный камень, храмъ Киприды, Или на лирѣ голубка Перомъ и красками слегка; То на листкахъ воспоминанья, Пониже подписи другихъ, Онъ оставляетъ нѣжный стихъ, Безмолвный памятникъ мечтанья, Мгновенной думы легкій слѣдъ, Все тотъ же послѣ многихъ лѣтъ.

XXVIII.

Конечно, вы не разъ видали Уѣздной барышни альбомъ, Что всѣ подружки измарали Съ конца, съ начала и кругомъ. Сюда, на зло правописанью, Стихи безъ мѣры, по преданью, Въ знакъ дружбы вѣрно внесены, Уменьшены, продолжены. На первомъ листикѣ встрѣчаешь Qu’écrirez vous sur ces tablettes; И подпись: t. à. v. Annette; А на послѣднемъ прочитаешь: «Кто любитъ болѣе тебя, «Пусть пишетъ далѣе меня.»

XXIX.

Тутъ непремѣнно вы найдете Два сердца, факелъ и цвѣтки; Тутъ вѣрно клятвы вы прочтете: Въ любви до гробовой доски; Какой нибудь піитъ армейской Тутъ подмахнулъ стишокъ злодѣйской. Въ такой альбомъ, мои друзья, Признаться, радъ писать и я, Увѣренъ будучи душою, Что всякой мой усердный вздоръ Заслужитъ благосклонный взоръ, И что потомъ съ улыбкой злою Не станутъ важно разбирать, Остро, иль нѣтъ я могъ соврать.

XXX.

Но вы, разрозненные томы Изъ библіотеки чертей, Великолѣпные альбомы, Мученье модныхъ риѳмачей, Вы, украшенные проворно Толстова кистью чудотворной, Иль Баратынскаго перомъ, Пускай сожжетъ васъ Божій громъ Когда блистательная дама Мнѣ свой іn-quarto подаетъ, И дрожь и злость меня беретъ, И шевелится эпиграма Во глубинѣ моей души, А мадригалы имъ пиши!

XXXI.

Не мадригалы Ленскій пишетъ Въ альбомѣ Ольги молодой; Его перо любовью дышетъ, Не хладно блещетъ остротой; Что ни замѣтитъ, ни услышитъ Объ Ольгѣ, онъ про то и пишетъ: И полны истины живой Текутъ элегіи рѣкой. Такъ ты, Языковъ вдохновенный, Въ порывахъ сердца своего, Поешь, Богъ вѣдаетъ, кого, И сводъ элегій драгоцѣнный Представитъ нѣкогда тебѣ Всю повѣсть о твоей судьбѣ.

XXXII.

Но тише! Слышишь? Критикъ строгой Повелѣваетъ сбросить намъ Элегіи вѣнокъ убогой, И нашей братьѣ риѳмачамъ Кричитъ: «да перестаньте плакать, «И все одно и то же квакать, «Жалѣть о прежнемъ, о быломъ: «Довольно, — пойте о другомъ!» — Ты правъ, и вѣрно намъ укажешь Трубу, личину и кинжалъ, И мыслей мертвый капиталъ Отвсюду воскресить прикажешь: Не такъ ли, другъ? Ни чуть. Куда! «Пишите оды, господа:

XXXIII.

«Какъ ихъ писали въ мощны годы, «Какъ было встарь заведено...» — Однѣ торжественныя оды! И, полно, другъ; не все ль равно? Припомни, что сказалъ сатирикъ! Чужаго толка хитрый лирикъ Ужели для тебя сноснѣй Унылыхъ нашихъ риѳмачей? — «Но все въ элегіи ничтожно; «Пустая цѣль ея жалка; «Межъ тѣмъ цѣль оды высока «И благородна...» Тутъ бы можно Поспорить намъ, но я молчу: Два вѣка ссорить не хочу.

XXXIV.

Поклонникъ славы и свободы, Въ волненьи бурныхъ думъ своихъ, Владиміръ и писалъ бы оды, Да Ольга не читала ихъ. Случалось ли поэтамъ слезнымъ Читать въ глаза своимъ любезнымъ Свои творенья? Говорятъ, Что въ мірѣ выше нѣтъ наградъ. И впрямъ, блаженъ любовникъ скромной, Читающій мечты свои Предмету пѣсенъ и любви, Красавицѣ пріятно-томной! Блаженъ...хоть, можетъ быть, она Совсѣмъ инымъ развлечена.

XXXV.

Но я плоды моихъ мечтаній И гармоническихъ затѣй Читаю только старой няни, Подруги юности моей Да послѣ скучнаго обѣда Ко мнѣ забредшаго сосѣда, Поймавъ неждано за полу, Душу трагедіей въ углу, Или (но это кромѣ шутокъ), Тоской и риѳмами томимъ, Бродя надъ озеромъ моимъ, Пугаю стадо дикихъ утокъ: Внявъ пѣнью сладкозвучныхъ строфъ, Онѣ слетаютъ съ береговъ.

XXXVI. XXXVII.

А что жъ Онѣгинъ? Кстати, братья! Терпѣнья вашего прошу: Его вседневныя занятья Я вамъ подробно опишу. Онѣгинъ жилъ Анахоретомъ; Въ седьмомъ часу вставалъ онъ лѣтомъ И отправлялся налегкѣ Къ бѣгущей подъ горой рѣкѣ; Пѣвцу Гюльнары подражая, Сей Геллеспонтъ переплывалъ, Потомъ свой кофе выпивалъ, Плохой журналъ перебирая, И одѣвался:

XXXVIII. XXXIX.

Прогулки, чтенье, сонъ глубокой, Лѣсная тѣнь, журчанье струй, Порой бѣлянки черноокой Младой и свѣжій поцѣлуй, Уздѣ послушный конь ретивый, Обѣдъ довольно прихотливый, Бутылка свѣтлаго вина, Уединенье, тишина: Вотъ жизнь Онѣгина святая; И нечувствительно онъ ей Предался, красныхъ лѣтнихъ дней Въ безпечной нѣгѣ не считая, Забывъ и городъ и друзей И скуку праздничныхъ затѣй.

XL.

Но наше сѣверное лѣто, Каррикатура южныхъ зимъ, Мелькнетъ и нѣтъ: извѣстно это, Хоть мы признаться не хотимъ. Ужъ небо осенью дышало, Ужъ рѣже солнышко блистало, Короче становился день, Лѣсовъ таинственная сѣнь Съ печальнымъ шумомъ обнажалась, Ложился на поля туманъ, Гусей крикливыхъ караванъ Тянулся къ югу: приближалась Довольно скучная пора; Стоялъ Ноябрь ужъ у двора.

XLI.

Встаетъ заря во мглѣ холодной; На нивахъ шумъ работъ умолкъ; Съ своей волчихою голодной Выходитъ на дорогу волкъ; Его почуя, конь дорожный Храпитъ — и путникъ осторожный Несется въ гору во весь духъ; На утренней зарѣ пастухъ Не гонитъ ужъ коровъ изъ хлѣва, И въ часъ полуденный въ кружокъ Ихъ не зоветъ его рожокъ; Въ избушкѣ распѣвая, дѣва23 Прядетъ, и, зимнихъ другъ ночей, Трещитъ лучинка передъ ней.

XLII.

И вотъ уже трещатъ морозы И серебрятся средь полей... (Читатель ждетъ ужъ риѳмы розы: На, вотъ возьми ее скорѣй!) Опрятнѣй моднаго паркета, Блистаетъ рѣчка, льдомъ одѣта. Мальчишекъ радостный народъ24 Коньками звучно рѣжетъ лёдъ; На красныхъ лапкахъ гусь тяжелый, Задумавъ плыть по лону водъ, Ступаетъ бережно на ледъ, Скользитъ и падаетъ; веселый Мелькаетъ, вьется первый снѣгъ, Звѣздами падая на брегъ.

XLIII.

Въ глуши что дѣлать въ эту пору? Гулять? Деревня той порой Невольно докучаетъ взору Однообразной наготой. Скакать верхомъ въ степи суровой? Но конь, притупленной подковой Невѣрный зацѣпляя ледъ, Того и жди, что упадетъ. Сиди подъ кровлею пустынной, Читай: вотъ Прадтъ, вотъ W. Scott! Не хочешь? Повѣряй расходъ, Сердись, иль пей, и вечеръ длинной Кой-какъ пройдетъ, а завтра тожъ, И славно зиму проведешь.

XLIV.

Прямымъ Онѣгинъ Чильдъ Гарольдомъ Вдался въ задумчивую лѣнь: Со сна садится въ ванну со льдомъ, И послѣ, дома цѣлый день, Одинъ, въ расчеты погруженный, Тупымъ кіемъ вооруженный, Онъ на бильярдѣ въ два шара Играетъ съ самаго утра. Настанетъ вечеръ деревенскій: Бильярдъ оставленъ, кій забытъ, Передъ каминомъ столъ накрытъ, Евгеній ждетъ: вотъ ѣдетъ Ленскій На тройкѣ чалыхъ лошадей: Давай обѣдать поскорѣй!

XLV.

Вдовы Клико или Моэта Благословенное вино Въ бутылкѣ мерзлой для поэта На столъ тотчасъ принесено. Оно сверкаетъ Ипокреной;25 Оно своей игрой и пѣной (Подобіемъ того-сего) Меня плѣняло: за него Послѣдній бѣдный лептъ, бывало, Давалъ я, помните ль, друзья? Его волшебная струя Раждала глупостей не мало, А сколько шутокъ, и стиховъ, И споровъ, и веселыхъ сновъ!

XLVI.

Но измѣняетъ пѣной шумной Оно желудку моему, И я Бордо благоразумной Ужъ ныньче предпочелъ ему. Къ Аи я больше не способенъ; Аи любовницѣ подобенъ Блестящей, вѣтреной, живой, И своенравной, и пустой... Но ты, Бордо, подобенъ другу, Который, въ горѣ и въ бѣдѣ, Товарищъ завсегда, вездѣ, Готовъ намъ оказать услугу, Иль тихой раздѣлить досугъ. Да здравствуетъ Бордо, нашъ другъ!

XLVII.

Огонь потухъ; едва золою Подернутъ уголь золотой; Едва замѣтною струею Віется паръ, и теплотой Каминъ чутьдышетъ. Дымъ изъ трубокъ Въ трубу уходитъ. Свѣтлый кубокъ Еще шипитъ среди стола. Вечерняя находитъ мгла... (Люблю я дружескія враки И дружескій бакалъ вина Порою той, что названа Пора межъ волка и собаки, А почему, не вижу я.) Теперь бесѣдуютъ друзья:

XLVIII.

— «Ну, что сосѣдки? Что Татьяна? Что Ольга рѣзвая твоя?» — «Налей еще мнѣ полстакана... Довольно, милый... Вся семья Здорова; кланяться велѣли. Ахъ, милый, какъ похорошѣли У Ольги плечи, что за грудь! Что за душа!... Когда нибудь Заѣдемъ къ нимъ; ты ихъ обяжешь; А то, мой другъ, суди ты самъ: Два раза заглянулъ, а тамъ Ужъ къ нимъ и носу не покажешь. Да вотъ... какой же я болванъ! Ты къ нимъ на той недѣлѣ званъ.»

XLIX.

— «Я?» — «Да, Татьяны имянины Въ субботу. Олинька и мать Велѣли звать, и нѣтъ причины Тебѣ на зовъ не пріѣзжать.» «Но куча будетъ тамъ народу И всякаго такого сброду...» — «И, никого, увѣренъ я! Кто будетъ тамъ? своя семья. Поѣдемъ, сдѣлай одолженье! Ну чтожъ?» — «Согласенъ.» — Какъ ты милъ! При сихъ словахъ онъ осушилъ Стаканъ, сосѣдкѣ приношенье, Потомъ разговорился вновь Про Ольгу: такова любовь!

L.

Онъ веселъ былъ. Чрезъ двѣ недѣли Назначенъ былъ счастливый срокъ. И тайна брачныя постели И сладостной любви вѣнокъ Его восторговъ ожидали. Гимена хлопоты, печали, Зѣвоты хладная чреда Ему не снились никогда. Межъ тѣмъ какъ мы, враги Гимена, Въ домашней жизни зримъ одинъ Рядъ утомительныхъ картинъ, Романъ во вкусѣ Лафонтена....26 Мой бѣдный Ленскій, сердцемъ онъ Для оной жизни былъ рожденъ.

LI.

Онъ былъ любимъ... по крайней мѣрѣ Такъ думалъ онъ, и былъ счастливъ. Стократъ блаженъ, кто преданъ вѣрѣ, Кто хладный умъ угомонивъ, Покоится въ сердечной нѣгѣ, Какъ пьяный путникъ на ночлегѣ, Или, нѣжнѣй, какъ мотылекъ, Въ весенній впившійся цвѣтокъ; Но жалокъ тотъ, кто все предвидитъ, Чья не кружится голова, Кто всѣ движенья, всѣ слова Въ ихъ переводѣ ненавидитъ, Чье сердце опытъ остудилъ И забываться запретилъ!