Хол Клемент ЧЕМ ВЫТЕРЕТЬ ПЫЛЬ?

– Проверка.

– Сигнал получен, Ридж, до встречи.

Риджинг посмотрел через плечо на пик Сигнальный, где находилась ретрансляционная станция. Свинцовый купол, защищавший ее от метеоритов, был виден даже с большого расстояния и ослепительно сверкал на солнце. Большинство малых пиков Гарпалуса уже скрылись за горизонтом, и вместе с ними исчезла из вида земля, которую Риджинг и Шандара могли назвать знакомой. Лишь гудение турболунохода да они сами были единственными свидетелями присутствия человека в этих краях. Солнце мешало разглядеть на небе тонкий серп родной планеты, и, кроме того, из космоса Земля выглядит не слищком-то обитаемой.

Пейзаж, расстилавшийся перед ними, не поражал своей необычностью. В последний месяц Шандара нередко замечал, что Луна повсюду одинаково однообразна, и остальные с ним соглашались. И даже Риджинг, который всегда ожидал необыкновенного, начинал скучать. Здесь даже не было опасно; конечно, он знал, как смертелен вакуум, но проверка скафандров и кислородных клапанов уже давно стала для него лишь привычкой.

Космическое излучение проходило сквозь пластиковые скафандры и тело, но, не поглощаемое ими, не приносило вреда. Метеориты, пробивавшие микроскопические отверстия в тонком металле, как показывали текущие эксперименты, даже следа не оставляли ни на скафандрах, ни на корпусе лунохода. Скрытые пылью расщелины, куда по неосторожности могли угодить человек или машина и которых опасались исследователи, попросту не существовали: пыль была слишком сухой, чтобы скрыть какую бы то ни было щель прежде, чем полностью заполнив ее. Такого рода страхи возникли после того, как кто-то из команды Альбирео не разглядел ступеньку на веревочной лестнице и едва не сорвался с высоты ста пятидесяти футов.

Шандара все же был осторожен: он внимательно осматривал трассу, слегка касаясь рукой в перчатке рукоятки тормоза и придерживая рычаги управления.

Последний взгляд, брошенный назад, удостоверил Риджинга, что Гарпалус и ретрансляционная станция скрылись из вида. Впервые он оставлял исследовательскую группу и сейчас сомневался в правильности принятого решения. Шандара получил четкие указания: предписанный радиус исследования ни в коем случае не должен был быть превышен. Риджинг полностью одобрял подобную установку, но план исследования был расширен именно благодаря нарушению.

Вопрос о магнитном поле Луны оставался нерешенным вплоть до высадки экипажа. Как только команда оказалась на поверхности планеты, его наличие подтвердилось со всей очевидностью, а сравнительные исследования выявили, что южный магнитный полюс – точнее, один из возможных полюсов – находится в нескольких сотнях миль от корабля. Было решено установить программу обследования местности; если, и оставался шанс зарегистрировать присутствие вокруг Луны газовой оболочки, то, несомненно, поиск должен был вестись в восточном направлении.

Риджинг до сих пор недоумевал, что толкнуло его вызваться в экспедицию и как вообще подобная мысль родилась в его голове. Он не считал себя трусом, и за то, что сейчас он находился вне станции, ему некого было винить, кроме себя. Никто его не принуждал браться за эту работу – любой техник мог с тем же успехом взяться за руль и управляться с оборудованием.

– Отвлекись, Ридж. У тебя прямо на лице написано, что ты нервничаешь, – беззаботное восклицание Шандары прервало мысли Риджинга. – Как насчет того, чтобы поуправлять этой махиной? А то я проделал уже добрую сотню километров.

– Хорошо, – Риджинг перелез на водительское сиденье, не останавливая лунохода. Ему не требовалось следить за их местонахождением по фотокарте, прикрепленной над панелью управления; с самого начала пути он бессознательно фиксировал приметы ландшафта по мере их появления на горизонте. Курс следования был нанесен на карту, и навигация не представляла ни малейшей сложности даже при отсутствии компаса.

Маршрут нередко петлял, хотя рельеф здесь и считался гладким. Уже по Синус Рорис луноходу пришлось прокладывать свой путь по местности, таившей множество опасностей, на заливе Фригорис стало ничуть не легче, и, следуя курсу, космонавтам вскоре предстояло повернуть на юг к горам, где трасса обещала быть еще более сложной. Согласно снимкам поверхности, сделанным во время прилунения, маршрут должен был проходить по самому узкому участку хребта в районе залива Имбриум и вблизи пика Платона, так что прохождение его обещало быть легким.

И действительно, в окрестностях Платона луноход не встретил препятствий, однако Риджинг был немало удивлен причудливостью пейзажа, тогда как Шандара, казалось, проявлял к нему полное равнодушие. Поев и выспавшись, он снова сменил напарника за рулем, сделав лишь незначительное замечание по поводу трассы. Это заставило Риджинга лишний раз убедиться, что Шандара ничуть не преувеличивал, выражая свою пресыщенность лунарными пейзажами. Но такая мысль лишь мелькнула у Риджинга в голове, уступив место заботам, касавшимся их общего дела.

Сооруженный из поврежденного топливного бака трейлер тащил за ними шестьсот фунтов различного оборудования. Сам луноход не справился бы с таким грузом. Его внешний кузов почти полностью занимал еще один плод технической смекалки – запасной топливный бак, без которого настоящее путешествие было бы невозможно. Приборы следовало смонтировать на месте и установить в различных точках для тридцатичасовой записи характеристик окружающей среды. Задача не представляла бы ни малейших затруднений, если бы не необходимость разместить некоторые из приборов на наиболее высоких пиках. Оба космонавта за прошедший месяц уже не раз взбирались на лунные горы, и сейчас их тревожило лишь то, какая из вершин наиболее отвечает их требованиям.

Машина остановилась на вершине относительно невысокого пика к юго-юго-западу – не в строго астрономическом смысле, а относительно заката – от Платона. Вокруг вздымалось еще несколько пиков. Ни один из них, казалось, не превышал тысячи метров в высоту, однако космонавтам было известно, что Платон и Тенерифские горы более чем в два раза превосходили тысячную отметку. Оставалось только выбрать точку наблюдения.

– Дальше ехать нельзя, – заметил Шандара, – иначе мы останемся без топлива. Придется тащить оборудование на себе, а до Тенерифа еще километров пятьдесят – шестьдесят, не считая подъема. Платон гораздо ближе.

– Восточный склон действительно гораздо ближе, – согласился Риджинг, – но пики должны находиться по западному и восточному склону, их тень не перекрывает кратер, как это видно на фотоснимке. Следовательно, до подходящей высоты нам придется добираться столько же, как если бы мы сразу двинулись на Тенерифы.

– Думаю, ты не прав. Посмотри на карту: ближайший край кратера как раз достаточно высок и прям, чтобы отбрасывать тень, фиксируемую с Земли. Так что двухтысячеметровые пики, указанные в атласе, вполне могут находиться на нем.

– Согласен, но мы не можем быть уверены: на карте ничего подобного нет.

– Но в отношении Тенерифа о пиках тоже ничего не сказано.

– Действительно, но гораздо больше шансов, что мы найдем подходящий пик на относительно небольшой площади в Тенерифах, тогда как периметр Платона составляет более трехсот километров.

– Все равно до Платона ближе, тем более что, раз на нем зафиксированы двухтысячники, не понимаю, почему бы пикам по всей окружности кратера не быть одинаковой высоты.

– В принципе, логично, – ответил Риджинг, – но мне не раз приходилось видеть кратеры с краями разной высоты. И тебе, кстати, тоже.

Шандаре нечего было возразить, но он не собирался обрекать себя на лишние километры пути, хотя бы не попытавшись отговорить напарника. Пусть оборудование было достаточно легким – по крайней мере на Луне, – но все равно пришлось бы провести немало времени в скафандрах, от которых со временем начинало болеть все тело.

Свою нынешнюю должность Шандара получил за разработку магнитометра. Он очень гордился своим изобретением, хотя и неохотно в этом сознавался. Космонавты не обращали внимания на показания прибора до тех пор, пока после долгих споров не решили снова двинуться в путь. Проверяя приборы перед тем, как покинуть луноход, Риджинг обратился к Шандаре:

– Слушай, Шэн, а ты случаем не замечал, не появлялись ли в последнее время солнечные пятна?

– На солнце я не смотрел, да и не собираюсь.

– Это ясно, но, может, ты хоть слышал астрономические сводки?

– Никогда их не слушаю. До возвращения мы вряд ли узнаем, были ли пятна. А что?

– Я бы сказал, что прошла магнитная буря или что-то вроде того. Уж больно сильно изменились за последний час показатели напряженности и направления магнитного поля.

– Мне казалось, что направление поля совпадает с вертикалью.

– Так и есть, но оно постепенно меняется. Знаешь, Шэн, пожалуй, нам лучше двинуть к Платону.

– Так я об этом тебе и твержу! Интересно, а с чего это ты вдруг передумал?

– Из-за магнитной бури. Под действием земной гравитации на Солнце происходят выбросы плазмы, сопровождающиеся формированием мощнейших электромагнитных полей. Если то же происходит и здесь, то нам лучше держаться как можно ближе к линиям индукции. И, похоже, Платон более всего подходит нам по расположению.

– Полностью согласен. О чем я и говорил.

– Но это еще не все.

– Да неужели?

– Да, нам придется взять с собой магнитометр. Как ты насчет дополнительного груза?

Шандара считал немаловажным, что придется тащить на себе лишние килограммы, но, поскольку речь шла скорее о времени, нежели о нагрузке, он с готовностью согласился взять на себя переноску магнитометра.

– Согласен. Подожди пару минут, пока я спущу и перераспределю всю эту груду, и мы тронемся в путь.

Риджинг принялся за работу и легко уложился в указанное время благодаря тому, что аппарат был приспособлен к работе в скафандре. Громоздкие клети вместо обычных вещмешков перевешивали наверху, но космонавты привыкли сохранять устойчивость под таким грузом. Они повернули так, что почти неподвижное солнце, до того светившее им спину, оказалось по правую руку, и двинулись по направлению к поднимавшимся перед ними холмам.

Пики Платона еще не показались из-за горизонта. Возвышенность, по которой шли космонавты, представляла собой остатки былого плато, разрушенного необыкновенной силы извержением, тем же, что образовало в коре Луны огромный кратер Платона. Космонавтам предстояло пройти небольшой участок пути по плоскогорью, покрытому слоем пыли толщиной в два дюйма, что для Луны не редкость. Хотя пыль и не скрывала глубоких разломов, однако немало досаждала, маскируя мелкие ямки и неровности. До этого экспедициям приходилось сталкиваться с относительно небольшими пыльными заносами, поскольку вся работа велась преимущественно на склонах и пиках, но и здесь не обходилось без печальных уроков, исходя из них, Риджинг и Шандара предпочитали выбирать наименее запыленные участки.

Для опытных исследователей, какими были напарники, подъем представлялся довольно легким, и им удавалось сохранять приличную скорость – десять-двенадцать миль в час, как они полагали. Вскоре луноход исчез из вида, и, несмотря на то, что на показания компаса полагаться не приходилось, они с легкостью следовали намеченному маршруту благодаря привычке находить ориентиры в лунарном ландшафте. Напарники почти не разговаривали, лишь изредка указывали друг другу на примечательные черты пейзажа.

Спустя полтора часа пути местность заметно повысилась, тем не менее и теперь космонавтам нередко приходилось идти под гору. Приблизившись к пикам, предположительно располагавшимся по краю кратера, и несколько поколебавшись при выборе подходящей вершины, они приступили к подъему. Склон постепенно становился круче, и дорога ухудшалась, все чаще приходилось преодолевать расселины, характерные для лунарного рельефа, где почти не встречается одиноко стоящих гор.

Лишь через три с половиной часа космонавты достигли выбранного ими пика и окинули взглядом раскрывшийся перед ними кратер Платона. Кратер был около ста километров в диаметре и настолько велик, что даже с высоты двух тысяч метров дно в противоположной части оставалось невидимым, одни только пики смутно вырисовывались над линией горизонта. Со своей вершины космонавты не могли определить высоту остальных, да этого и не требовалось, поскольку выбранная высота вполне отвечала их целям.

Им потребовалось полчаса, чтобы установить приборы. Риджинг взял на себя большую часть работы, и Шандара посчитал, что лучше не соревноваться с ним в усердии. Пока Шандара был занят, Риджинг воспользовался паузой, чтобы осмотреть дно. Он давно предполагал, что его друг не без основания настаивал на этом маршруте.

– Готово, – сказал он, повернув последний включатель. – Когда начнем спускаться и сколько пробудем внизу?

– Куда спускаться? – простодушно переспросил Шандара.

– На дно кратера, конечно. Готов поспорить, что ты не удовлетворишься обзором сверху и, хотя в нем нет ничего необычного – диаметр в три раза больше, чем у Гарпалуса, но стенки, пожалуй, вполовину ниже, – не преминешь обнюхать каждый квадратный метр.

– Меня интересует только кое-что на дне, – даже сквозь наушники голос Шандары звучал загадочно. – Рад, что ты признаешь необходимость исследовать дно, но знаешь ли ты, зачем это нужно?

– Ты что же, действительно хочешь спуститься? – Риджинг, несмотря на то, что уважал чужие интересы, изумился решению напарника. – Я вообще-то это так сказал…

– Знаю, ведь ты не заглянул в сам кратер.

Риджинг исправил оплошность и метр за метром осмотрел сероватое дно у основания склона. Он знал, что кратер Платона относится к наименее изученным объектам Луны, но не придавал этому значения.

– Не понимаю, – наконец проговорил он. – Я ничего особенного не заметил. Дно ровнее, чем на Гарпалусе, хотя, не осмотрев ближе, не могу быть уверен. Один лишь склон километра два, и неизвестно, сколько еще придется пройти по самому дну.

– У тебя ведь есть карта?

– Конечно, – ответил Риджинг на довольно бессмысленный вопрос напарника.

– Взгляни. Она не так уж плоха.

Все еще недоумевая, Риджинг повиновался. Карта, как Шандара и сказал, была хорошей. Масштаб позволял достаточно подробно отразить рельеф вулкана на пятнадцати сантиметрах. Она представляла собой результат увеличения и доработки как фотографий, сделанных с телескопа, так и снятых во время прилунения экспедиции. Шандара приложил немало усилий к ее созданию.

Взглянув на карту, Риджинг понял, что интересовало его напарника. Карта указывала на существование на дне еще пяти крупных воронок и около сотни более мелких.

Со своего места Риджинг не мог различить подробности донного рельефа. Окинув взглядом склон, он обернулся к Шандаре:

– Кажется, я начинаю понимать. Ты рассчитывал пролить свет на природу донных воронок и поэтому настаивал на том, чтобы подняться на Платона. Почему ты мне сразу не сказал?

– Не то чтобы рассчитывал, скорее, питал смутную надежду. Уже давно ученые ломают головы над этим феноменом. В начале века доктор Пикеринг утверждал, что воронки на дне кратера вулканического происхождения, и сохраняют активность и по сей день; другие исследователи считали их оптическим обманом, создаваемым облаками, третьи не соглашались ни с теми, ни с другими, хотя подлинно опровергнуть их теории не могли. Я, конечно, не полагал, что мне удастся подобрать ключ к этой тайне, но и ты, надеюсь, не собираешься удерживать меня наверху?

– Вряд ли на это приходиться рассчитывать, – с притворной покорностью произнес Риджинг. Его не так уж интересовало явление, поглотившее все внимание Шандары, но он справедливо полагал, что, будь на месте лунарного вулкана какой-нибудь уникальный участок земной коры, он и сам не удержался бы от соблазна. – Что из приборов ты хочешь захватить с собой, тебе ведь нужно будет произвести некоторые замеры?

– Боюсь, у нас нет подходящих инструментов. Думаю, камера и фильтры будут небесполезны, а вот магнетометр вряд ли понадобится. Жаль, что мы не сможем замерить давление и взять пробы газа; если бы мы взяли пустой водный бак от лунохода, то смогли бы наполнить его если не водой, то паром – кроме пара мы едва ли что-то обнаружим. Короче говоря, нам остается только спуститься и смотреть во все глаза и, по возможности, записывать все на пленку. Ты готов?

– Всегда готов, – Риджинг был далек от того, чтобы считать свой ответ остроумным или оригинальным, но ничего лучшего он не придумал.

Внутренний склон кратера был значительно круче внешнего, но спуск не представлял затруднения. Гораздо сложнее было пробираться по сумеречным расселинам, куда не проникал солнечный свет. Отраженных отдаленными пиками лучей было недостаточно, чтобы осветить склон, и космонавтам приходилось быть вдвойне осмотрительными – достаточно оступиться, и неминуемо рухнешь с высоты тысячи метров, что само по себе не шутка, пускай даже и на Луне.

Зубчатый край заставлял путников лавировать среди скал. Пики лесом вставали перед ними, и при спуске им не удалось рассмотреть дно. Света звезд было бы достаточно, несмотря на то, что часть его поглощалась горами, однако то, что их интересовало, оставалось скрытым уступами. Снова и снова Шандара останавливался, чтобы окинуть взглядом огромную равнину, расстилавшуюся внутри вулкана, – она казалась бесконечной, дальняя стена кратера тонула за горизонтом – но ничто не вознаграждало его любопытства.

Лишь последние несколько сотен метров спуска представляли собой интерес для исследования. Шандара продирался сквозь чрезвычайно неприятный участок пути, когда Риджинг, выбравшись из опасного разлома, вдруг воскликнул:

– Шэн, взгляни-ка на звезды над северным горизонтом! Тебе не кажется, что они словно бы в легкой дымке? И небо вокруг как будто светлее.

Шандара остановился и поднял взгляд:

– Действительно. Что бы это могло быть? Даже если бы здесь; было достаточно воздуха, это не объясняло бы странной картины – газы не ведут себя подобным образом. И потом, хотя и был случай, когда, вопреки ожиданиям, на звезде Ван Манена обнаружили двадцатиметровую газовую оболочку, на Луне ее существование просто исключено.

– Между нами и космосом определенно что-то есть.

– Согласен, но едва ли это газ. Может, пыль?

– Что бы тогда удерживало ее над поверхностью? Пыль также немыслима, как и воздух.

– Кто знает? Впрочем, дно в нескольких ярдах, так что не будем гадать.

Космонавты продолжили спуск. Дно кратера было ровным и по структуре резко отличалось от стен кратера. Неизвестной природы материя заполняла жерло, оставшееся после извержения, но у космонавтов не возникло желания затевать дискуссию о лунарном вулканизме, и, ползком преодолев последние несколько ярдов, они в молчании ступили на дно.

Что-то висело в воздухе и препятствовало обзору; горизонт исчезал во мгле, и лишь слабое мерцание указывало на положение звезд. Увидев подобную картину, любой, не колеблясь, ответил бы, что виной всему пыль. То, что предстало взору космонавтов, было похоже на обыкновенную пыль, и со всей неизбежностью было пылью. Но любой здравомыслящий человек назвал бы такую идею абсурдной. Случается, что благодаря мелкодисперсной структуре пыль месяцами висит в земной атмосфере, например, когда Кракатау выбрасывает в воздух кубомили взвешенных частиц. Но на Луне недостаточно молекул газа, способных изменить траекторию движения пыли и удержать ее от падения, не говоря уже о том, что в последнее время на Луне не фиксировалось никакой подпочвенной активности, напоминающей вулканическую. Таким образом, ничто на Луне не могло извергнуть наружу столько пыли и тем более удержать ее над поверхностью.

– Столкновение с метеоритом? – неуверенно предложил Шандара, хотя твердо знал: метеорит может поднять пыль, но не может препятствовать ее оседанию.

Риджинг не затруднил себя ответом. А его напарник не повторил своего предположения.

Прямо над головами космонавтов небо казалось таким же чистым, как и по всей Луне. Абсорбирующее вещество, какого бы происхождения оно ни было, образовывало покров в несколько футов. Однако, подумал Риджинг, оно не могло помешать разглядеть рельеф дна с края кратера, если только его плотность не нарастала к центру гигантской воронки. Необходимо было продолжать поиск – где-нибудь да удалось бы собрать несколько образцов.

Риджинг поделился своими мыслями с Шандарой, и исследователи двинулись в глубь стокилометровой равнины.

Гладкая поверхность дна была испещрена мелкими трещинами, и застывший по разломам базальт создавал под ногами путников причудливый рисунок. Трещины по своим размерам не представляли опасности, и космонавты решили не задерживаться у них, тем не менее, Риджинг мысленно отметил, что неплохо было бы взять образцы породы, если можно будет их достать.

Туман сгущался по мере продвижения исследователей в глубь равнины, и, пройдя около шести километров, космонавты уже не могли отыскать оставленный позади склон кратера. Прикрывая глаза от отраженного скалами солнечного света, они посмотрели на небо – самые яркие звезды едва мерцали сквозь плотную мглу.

– Должно быть, из донных разломов сочится газ, который и поднимает всю эту пыль над поверхностью. – Воображение заменяло Шандаре познания в области геологии, кроме того, он прочитывал все более или менее серьезные работы о Луне, появлявшиеся в печати.

– Можем проверить. Если так оно и есть, то мы увидим исходящие потоки и сгущение пыли около трещин. Только бы найти что-нибудь легкое, клочок бумаги, например.

– Попробуем… Смотри, по-моему, карта вполне сгодится: пластик достаточно тонок.

Риджинг согласился и, изрядно помучившись – перчатки скафандра были отнюдь не приспособлены к такого рода занятиям – оторвал уголок от карты. Опустившись на колени, он поднес его к щели. Листок остался неподвижен и, когда Риджинг отпустил его, мгновенно упал и прилип к расщелине, так что подцепить его в негнущихся перчатках не было никакой возможности.

– Здесь ничего нет, – вставая, проговорил Риджинг.

– Может, пластик оказался слишком тяжел – пыль, очевидно, очень мелкая, – или газ выходит лишь из некоторых трещин.

– Возможно, но не будем же мы проверять их все. Лучше ж попробуем взять образец пыли, и пусть в лаборатории разбираются, что удерживает ее над поверхностью.

– Я тоже подумал об этом: если разложить карту на земле, то часть вещества непременно осядет на нее.

– Стоит попробовать. Но если часть пыли осядет, то как объяснить, что остальная пыль продолжает висеть в воздухе? За тот час, пока мы спускались, туман оставался одинаково плотным, и. готов поспорить, твои друзья астрономы фиксируют его в течение гораздо большего времени.

– Ты прав, но все равно стоит попробовать. Расстели карту, и подождем несколько минут.

Риджинг послушался и, чтобы уравнять счет, предложил:

– Почему бы тебе тем временем не установить камеру на земле и не сделать несколько длительных экспозиций звездного неба? А когда мы выберемся из тумана, ты мог бы повторить их. Таким образом, у нас были бы некоторые данные по плотности пыльного слоя.

– Хорошая мысль, – Шандара вытащил камеру из чехла, закрепил солнцезащитный фильтр, посмотрел на небо и, заслонившись ладонью от сияния ближайших холмов, стал выбирать наиболее удачный угол съемки, но, сколько он ни вертел камеру, ни один ракурс не удовлетворял его. – Похоже, туман уплотняется: свет рассеян и звезды еле видны. Я бы сказал, что еще пару минут назад видимость была лучше.

Риджинг взял камеру и, убедившись, что сумрак сгущается, заметил:

– Это тоже стоит заснять. Постоим здесь и сделаем серию съемок через равные промежутки времени. – Он опустил голову. – Действительно, видимость ухудшается с каждой минутой – я уже едва тебя вижу.

Человеческие инстинкты не меняются даже в космосе, благодаря им загадочному явлению нашлось простое объяснение. Когда человек по какой-либо причине перестает отчетливо видеть, он обычно трет глаза – если может достать до них. Если человек носит очки или шлем, он, конечно, может подавить в себе инстинктивный импульс, но, как правило, он все же последует ему и протрет линзы или видовое стекло. У Риджинга, само собой, не оказалось под рукой носового платка, и, хотя перчатка скафандра не подходила для этой цели, он неосознанно провел ею по лицевой панели шлема.

Если бы его действие не произвело результата, он ни капли бы не удивился, так как и не ожидал, чтобы что-то изменилось. Напротив, он подавил бы в себе попытку потереть глаза, втайне надеясь, что его товарищ не заметил его бессмысленного жеста. Но результат был налицо. В тех местах, где перчатка коснулась видового стекла, остались темные полосы.

Удивленный Риджинг повторил движение, подсознательно стараясь смахнуть сгустки какого-то непрозрачного вещества, мешавшего смотреть, и только еще больше замазал стекло.

Несмотря на то, что перчатка Риджинга оставила полосы лишь на небольшом участке прозрачной панели, через несколько мгновений полосы расплылись и полностью обволокли стекло. Сказать, что Риджинг оказался в кромешной тьме, было бы преувеличением, так как солнце проникало сквозь плотный занавес, покрывший собой шлем, но и различить что-либо сквозь него было невозможно.

– Шэн, – в панике закричал Риджинг, – я ничего не вижу! Что-то облепило мне шлем.

Второй космонавт оставил камеру и поспешил к другу.

– Что произошло? Внешне как будто все в порядке. Подожди, я плохо вижу…

Инстинкт сработал, и через пять секунд Шандара был также слеп, как и его напарник. Он не мог даже нащупать камеру, чтобы закрыть объектив.

– Знаешь что, – задумчиво проговорил Риджинг через три минуты гнетущей тишины, – мы должны были это предвидеть еще до того, как спустились сюда.

– Как это?

– Проще простого.

– Не понимаю, почему я должен был предвидеть такую нелепицу!

– Похоже, картограф порядком пошутил, когда наносил на карту эту Геенну. Смотри, Шэн, если сейчас на Солнце действительно происходят электромагнитные выбросы, то во все стороны от него разбегаются потоки заряженных частиц. Мы приблизительно находимся на южном магнитном полюсе Луны. Вся Луна покрыта слоем пыли, а, когда мы спускались в кратер, склон был абсолютно гол. Тебе это что-нибудь говорит?

– Нисколько.

– Ладно, тогда позволь напомнить тебе, магнитное притяжение и отталкивание представляют собой взаимообратный процесс, как и гравитация, но только с гораздо большим индексом пропорциональности.

– Я знаю школьную программу назубок, но все равно не понимаю, что с нами произошло.

– Отлично. Предположим, протоны отделились от Солнца. Почти все они достигают поверхности Луны, так как, обладая магнитным полем, она не имеет атмосферы, способной задержать заряженные частицы. Лунарная пыль – самый лучший проводник, какой только можно себе представить, – принимает заряд. А что, мой примерный школяр, происходит с одинаково заряженными частицами?

– Они отталкиваются.

– Блестящий ответ! А если заряд распространился по стокилометровому кратеру со склоном высотой около километра, что станет с пылью на дне кратера?

Шандара промолчал: ответ был слишком очевиден. Потом, немного поразмыслив, спросил:

– Причем же здесь наши шлемы?

Риджинг пожал плечами – бесполезный жест, но, как показал горький опыт, бороться с дурными привычками надо было раньше.

– Нам просто не повезло. Если тебе приходилось видеть опыт – с кошкой и янтарной палочкой, то ты должен знать, что при трении высвобождаются электроны. И если только два предмета не обладают одинаковым полем, другими словами, если они не состоят из одинакового вещества, то один из них примет положительный заряд, а другой – отрицательный. Судьба распорядилась так, что заряд наших видовых стекол оказался противоположным заряду на остальной поверхности скафандров, и, как только мы коснулись шлемов, прозрачные панели индуцировали на поверхности отрицательный заряд, так как пыль, скорее всего, положительно заряжена, а стекло легко принимает лишние электроны.

– То есть наши скафандры должны быть сейчас абсолютно чистыми?

– Должны. И я ни о чем другом не мечтаю, лишь бы убедиться в этом.

– Ну, насколько я помню, кошачья шерсть недолго сохраняла заряд. Как ты думаешь, он скоро нейтрализуется?

– А почему он вообще должен нейтрализоваться?

– Почему? Надо полагать… хм-м… – Шандара задумался. – А что, немного воды бы не помешало?

– Точно. И воздуха, кстати, тоже.

– Что ж, Ридж, надо что-то делать. Хотя кислорода у нас предостаточно, но не останешься же ты в скафандре навечно.

– Я и сам думаю, что надо действовать. Между, прочим, с чего ты взял, что у нас предостаточно кислорода? Клапаны регенераторов, если не ошибаюсь, сделаны из того же пластика, что и видовые стекла, так что я не могу поклясться, что мы уже не сидим на аварийном запасе.

– Я не проверял счетчик.

– Знаю, что не проверял. И не проверишь, ведь он снаружи.

– Так, если приходится рассчитывать только на аварийный запас, то мы едва успеем добраться до лунохода, даже если двинемся в путь сию секунду. Надо идти.

– Куда?

– К склону.

– Поточнее, сынок. В какую сторону? И, пожалуйста, не показывай пальцем: во-первых, это неприлично, а во-вторых, я все равно не увижу.

– Не бери в голову. Но, Ридж, что мы можем сделать?

– Пока у нас на шлемах, а может, и на воздушных клапанах эта гадость, нам ничто не поможет. Мы не смогли бы подняться, даже если бы знали, в какой стороне скалы. Остается только найти способ избавиться от нее, что, как говорят мои друзья математики, является непременным и достаточным условием нашего спасения.

– Итак, стирать пыль нашими скафандрами не только бесполезно, но и опасно, а кроме механического удаления и диссоциации, других путей избавления я не вижу. Что у нас есть из того, чем, при наличии богатого воображения, можно было бы вытереть стекла?

– Из чего сделан футляр твоей камеры? – спросил Риджинг.

– Если не ошибаюсь, из того же материала, что и скафандры. Это обычный пристегивающийся мешок, какие бывают в комплекте со скафандрами – помнишь отчет Тейзелла о дивидендах Эйр-Тайт за поставку экипировки для Проекта? Очень напоминает те времена, когда при покупке машины ты обязан был купить кучу ненужных аксессуаров.

– Ладно, ты выразился достаточно ясно: футляр из того же пластика. В любом случае он нам не подошел бы; он больше похож на коробку, чем на мешок. Что-нибудь еще?

Последовала продолжительная тишина. Самый прискорбный факт заключался в том, что на скафандрах не предусмотрены внешние карманы для носовых платков. Посетовав на это, Риджинг вдруг вспомнил, что у него с собой были мешочки для образцов геопород, но, когда он наконец извлек их и попробовал стереть пыль одним из них, то оказалось, что их заряд лишь усиливал индукцию на шлеме. Риджинг уловил, как, скользя по стеклу, мешок оставлял за собой небольшую чистую полоску, которая тут же зарастала еще более плотным слоем пыли, так что он не успевал сориентироваться в пространстве. Уныло отметив про себя, что теперь нейтрализовать заряд будет еще сложнее, он подумал о карте, но тут же отбросил эту мысль, вспомнив, что карта осталась лежать на земле и отыскать ее на ощупь будет просто невозможно.

– Никогда не думал, – после еще одной продолжительной паузы заговорил Шандара, – что когда-нибудь буду так нуждаться в мокрой тряпке. Соберись, Ридж, найдется что-нибудь еще.

– Вряд ли. Мы оба безрезультатно ломаем головы. И не уверяй меня, что ты из тех парней, которые считают, что из любой ситуации должен быть выход.

– А ты сомневаешься? Давай, Ридж, ты физик, ты должен найти решение. Я всего лишь высокооплачиваемый копировальщик рельефа, и все мои мысли так или иначе крутятся вокруг карт, что в данной ситуации нам едва ли поможет.

– Хм-м… Чем больше я думаю, тем отчетливей понимаю, что на всей Луне не хватит топлива, чтобы пригнать сюда луноход, даже если бы кто-нибудь, узнав, что мы попали в беду, и поспел бы вовремя. Хотя… подожди-ка… Что ты только что сказал?

– Я сказал, что все мои мысли крутятся вокруг карт, но…

– Нет, до того.

– Не помню, если не считать сентенции о мокрой тряпке, которой у нас нет.

– Именно, Шэн! У нас нет мокрой тряпки, но у нас есть вода!

– Да – в скафандрах. И кто разгерметизирует свой скафандр, чтобы спасти другого?

– Никто не будет этого делать. Не говори глупостей. Ты, равно как и я, прекрасно знаешь, что количество воды в закрытой системе, содержащей живое существо, постоянно увеличивается; мы ее производим, окисляя гидроксиды, поступающие к нам с пищей. В каждом скафандре в системе воздушного циркулирования есть поглотители влаги, без них мы не прожили бы и двух часов.

– Правильно. Но как ты собираешься достать воду? Не станешь же ты открывать систему снабжения кислородом?

– Но ее можно на время отключить, а предохранительный клапан задержит воздух в скафандре – так всегда делают, когда приходится сменить аварийный баллон. Непростая будет работенка, ведь мы будем действовать вслепую, полагаясь на тактильные ощущения и при этом работая в перчатках. Другого выхода я не вижу.

– Придется тебе залазить в мой скафандр, поскольку я не знаю, что делать. Как долго я смогу продержаться после того, как ты отключишь кислород? И что вообще ты собираешься делать? Ведь не думаешь же ты обнаружить там резервуар с жидкостью?

– Нет, в поглотителе применяется хлорид кальция, и к настоящему моменту он уже впитал довольно влаги ведь ты провел в скафандре несколько часов. Поглотитель имеется в нескольких отделениях, и, если я извлеку часть его из одного отделения, ты от этого не пострадаешь. Воздуха в скафандре хватит на четыре-пять минут, и провалиться мне, если я не справлюсь за это время. Но, в конце концов, это твой скафандр и твоя жизнь – тебе решать.

– Что я теряю? И потом ты всегда был отличным механиком, а если и не был, то мне лучше этого не знать. Приступай к работе.

– Хорошо.

Как это часто случается, работа не началась, как было запланировано, поскольку перед космонавтами неожиданно возникла проблема, как найти друг друга. Перед тем как пыль лишила их возможности видеть, они находились на расстоянии пяти ярдов, но ни один не мог поклясться, что за истекшее время не сдвинулся с места или хотя бы не повернулся в другую сторону. После недолгого обсуждения было решено, что Шандара останется на месте, пока Риджинг пройдет пять ярдов в направлении, которое посчитает верным. Он будет каждый раз поворачиваться на четверть оборота, пока его усилия не увенчаются успехом. Но на практике оказалось, что и повернуться не так-то просто, поскольку солнце уже не проникало сквозь толстый слой пыли на видовых стеклах.

Прошло добрых десять минут, прежде чем Риджинг натолкнулся на напарника, но и тогда он посчитал свое везение незаслуженным.

Шандара лег на землю, что сократить расход кислорода, пока шла работа. Риджинг прощупал кислородную трубку несколько раз, прежде чем убедился, что верно определил место стыка со скафандром, – хотя экипировка и была приспособлена к работе в перчатках, но никак не рассчитана на ослепленного оператора. Предупредив напарника, космонавт закрыл замыкатели на шлеме и на аварийных баллонах, чтобы изолировать систему жизнеобеспечения, и открыл ее. Механизм был прост, как электронный переключатель скоростей; каждый клапан автоматически захлопывался, когда нарушалась герметичность системы. Друзьям необыкновенно повезло, что альгокультура, от которой зависела жизнь Шандары, выдержала операцию. Риджинг с легкостью извлек две из шести ячеек хлорида кальция, проверил притертость кислородной трубки и открыл клапаны. Он не знал, достаточно ли влаги впитал поглотитель, чтобы превратиться в раствор, но делать было нечего, оставалось только положиться на случай. Аккуратно повернув один из контейнеров крышкой наверх, геолог отодвинул перфорированную пластину и достал один из мешков для образцов, погрузив его в содержимое контейнера. Пластик не впитывал жидкость, заставив Риджинга впервые пожалеть, что исследователи отказались от мешочков из ткани, но размягченные раствором кристаллы все же прилипли к пакету.

Увидев свет, Риджинг понял, что его надежды оправдались, и повторил проделанную операцию над шлемом Шандары. Не тратя время на то, чтобы поднять камеру и карту, космонавты спешно направились к склону кратера.

Хотя на Луне передвигаться довольно легко, они успели пройти всего четыреста метров, когда видовые стекла их шлемов снова покрылись пылью. Риджинг с досадой остановился и повторил операцию с раствором. Но на этот раз она не помогла.

– Ты, наверное, пролил раствор, когда перепрыгивал с камня на камень, – раздраженно заметил Шандара. – Возьми другую капсулу.

– Я не проливал, но попробую.

Содержимое другого контейнера не принесло ожидаемого результата.

Картограф не мог сдержать упрека:

– Что на этот раз? И не говори, что понимаешь, в чем дело!

– Здесь действительно все ясно – раствор испарился.

– Я думал, хлорид удерживает влагу.

– Да, но при определенных условиях. К сожалению, при данной температуре давление пара оказалось выше внешнего. Конечно, не все молекулы улетучились, но оставшегося количества недостаточно для электрической проводимости. Наши шлемы получили, вероятно, еще больший заряд, кроме того, на них осел хлорид кальция, и невозможно предсказать, какой эффект он произведет.

– В скафандрах есть еще капсулы с хлоридом.

– У тебя осталось всего четыре, с которыми мы пройдем не больше двух километров. На мои рассчитывать не приходится, поскольку тебе не достать их, и, даже используя все твои, мы не доберемся до обода кратера. Опять же, поглотитель влаги необходим тебе самому. Поддержание комфортных условий не единственная его функция: в наших скафандрах нет терморегулирующего устройства, и внутренняя температура целиком зависит от уровня радиации и герметичности экипировки. Если твой пот перестанет поглощаться, о герметичности уже можно будет не говорить. А самое главное, что, даже использовав все капсулы, мы не поднимемся на поверхность.

– Другими словами, у нас снова большие неприятности.

– Да, и никаких идей.

– Мне остается только снова удариться в бессмысленные рассуждения. Раз они дали пищу твоему мозгу в первый раз, может, сработают и сейчас.

– Давай – мне все равно. В ближайший час я собираюсь призывать проклятия на голову того парня, который сделал видовые стекла и скафандры из разных видов пластика.

– Понятно, – не выдержал командир Тейзуэлл. – Вот что я хотел еще спросить: ты сказал, что твой платок прекрасно справился с ролью тряпки для пыли; не понимаю, каким образом?

– Я сказал, не платок, а мешок для образцов.

– Подожди. Я подумал, что мешки не сработали и только усилили индукцию на ваших шлемах.

– Верно. Но, когда я возмущался по поводу разного пластика, используемого в скафандрах, у меня родился новый план. Я решил, что раз пыль приняла положительный заряд…

– Еще бы – солнечные протоны!

– Именно. Следовательно, пыль притягивалась к отрицательно заряженной панели. Когда мы в первый раз использовали мешки для образцов, их поле, как и поле всего скафандра, стало положительным, из-за чего они и увеличили отрицательную индукцию на шлеме. И вот меня как молнией ударило: если потереть мешок о скафандр, заряд на нем изменится на противоположный, а поскольку мешок прозрачен, я смог бы…

– Понял! Ты смог бы привязать его к видовой панели, как пылесборник.

– Так я и сделал, за исключением того, что, за неимением веревки, мне пришлось держать мешок у лица руками.

– Браво! Таким образом, пустая реплика подсказала тебе блестящую мысль.

– Причем дважды. Идея с хлоридом, как ты помнишь, родилась из болтовни Шэна.

– И обе сработали!

Риджинг усмехнулся:

– Не сказал бы. Мешок не поменял заряда, сколько мы его ни терли.

Тейзуэлл изумленно уставился на космонавта, лицо его побагровело.

– Хватит! Выкладывай раз и навсегда, как все было!

– О, очень просто. Я разорвал мешок, чтобы увеличить его площадь, и плотно прижал к шлему, чтобы под него не забилась пыль.

– Что это тебе дало? Ты собрал еще больше пыли?

– Точно. А затем я потерся видовым стеклом о шлем Шандары. Вариант был беспроигрышным. Один из нас непременно бы получил положительный заряд. Мне повезло, и, пока мы не выбрались за пределы магнитного поля вулкана, я тащил Шэна за собой. Рад, что никто не снимал нас на пленку! Не хотел бы увидеть себя целующим уродливую физиономию Шандары, пускай даже сквозь шлем!

---

Из сборника: Клемент "Ледяной ад". М.: АСТ, 2002 г.

Серия: Классика мировой фантастики

Hal Clement "Dust Rag" (1956)

Переводчик Н. Вашкевич