"По ту сторону" - читать интересную книгу автора (Доставалов Александр Викторович)

ГЛАВА 31

— Ну, и что говорят на базаре?

— На базаре говорят, что твои папиросы барахло и давно выкрошились. Ничего за них не дали.

— Про папиросы я и сам знаю. Это самые плохие пачки были. Что они про дорогу говорят? Что там за короеды такие?

— Вот с этим хуже, чем с папиросами. — Женька задумчиво почесал подбородок. — А то, что Мирра послушал, еще хуже.

— Ваш друг действительно психолог. — Мирра поиграл пальчиками, одобрительно хмыкнул, и глаза его косо разъехались. — Он умеет задавать вопросы. Местные почти всегда говорили правду, только один пытался приврать, для красного словца; но думали они как раз то, что нужно. Впереди у нас очень серьезное препятствие.

Димка медленно, плавными жестами сворачивал самокрутку.

— Господа психологи, так и будем кота за хвост тянуть? Что там впереди?

— Справа топь. Настоящая топь. И прохода никто не знает. Не то чтобы никто не слышал о нем, что-то где-то слышали, кто-то якобы ходил, но определенно никто ничего не знает. Даже человек, который вызвался идти проводником. За плату, конечно. Он намеревался получить аванс и удрать в удобном для него месте. Украсть чего-нибудь, если повезет. Безобидно, но неприятно. Так что справа прохода нет.

— Пошататься здесь дня три — найдем. Проход всегда есть.

— Нет, Дима. — Женька взял из рук Демьяна самокрутку и понюхал ее. Табак сильно отдавал «грибочками». Женька неодобрительно поморщился, вернул Димке курево и продолжал: — Даже если найдем какую-нибудь тропку, это огромный крюк, и придется оба трактора оставить. Там топь, действительно топь. И влево тоже плохо. Промышленный район, его целенаправленно бомбили, слишком «светлая» земля. Если мы там пройдем, что маловероятно, то на выходе у тебя не то что секса — волос уже не будет. Там, говорят, скафандры нужны.

— Здесь, в общем, тоже не фонтан. Что, сорок километров что-то решают?

— Иногда решает и один метр. Если ты стоишь на краю речного обрыва. Сделай шаг, и в воду. Здесь, конечно, не то же самое, но эти сорок километров решают многое. Без свинцовых костюмов там не пройти.

— Нет, так нет, и ладушки. А что остается? В эти их Короеды соваться или назад пойдем? Или, может, вы летать научились?

— Пойдем в Короеды. Вернее, поедем через их землю. Это что-то вроде местного племени. То ли они бандиты, то ли землепашцы. То ли и то и другое вместе. И, хотя слухи о них разные ходят, реального подтверждения им почти нет. Но опасно, очень опасно. Говорят. Никто не знает ничего определенного.

— Так может, они сами про себя эту болтовню и распускают?

— Все может быть. Во всяком случае, к советской власти короеды не имеют никакого отношения.

— Ну что ж, командир… Тебе виднее. Бог даст, прорвемся через этих… Насекомых.

Дорога тянулась вперед и вперед, и уже привычно катили по ней трактора. Как будто стало суше, меньше встречалось завалов, начинались более обжитые места. Впрочем, пока улучшение было незаметным. Временами вдоль дороги виднелись дренажные, отводившие воду канавы. Редкие прохожие, завидев «мехколонну», обычно прятались, убегали в тайгу или просто падали пластом в болотную жижу, хоронясь за невысокими кочками. Один только раз они нагнали скрипевшую на деревянных колесах телегу, в которую была впряжена мохнатая лошадка. Возница, совершенно лысый, безбородый мужик с бегающими глазками и втянутой в плечи головой, на вопросы отвечал бестолково. Не нужно было обладать способностями Мирры, чтобы понять его мысли. На поясе «туземца» висел длинный нож в ножнах, у кожаных сапог стоял заряженный арбалет. Окружившие его скалолазы, деликатно расспрашивая, с интересом рассматривали хитрое устройство — стрела была идеально прямой, очень острой, с трехгранным металлическим наконечником.

Сбивчиво, повторяясь и подмаргивая, с ужасом разглядывая многочисленные автоматы, мужичок рассказал, что у короедов якобы есть свои машины, топливо с нефтебазы и даже бронетехника. Что дороги на границах своего района они иногда минируют, и на минах этих взрываются и люди, и лошади, а вот свиньи мины чувствуют и не взрываются никогда. Так что местные часто используют своих тощих свиней в качестве саперов. Что лесом здесь ходить тоже опасно, так как можно нарваться на капканы или самострел. Что в Короедовке есть рабы, и их число может пополнить любой случайный прохожий. А за убитого короеда сжигают целую деревню.

По окончании разговора возница, заискивающе улыбаясь, протянул скалолазам на угощение тощий кисет. Димка, не забывший еще табачного голода, потянулся к нему с припасенной уже бумажкой, наткнулся на неодобрительный Женькин взгляд, пожал плечами и отсыпал не на одну, а на добрых пять самокруток. Больше никто на дармовщинку не позарился, поскольку предлагали очень кисло.

Грабить мужичка, разумеется, не стали, и он, стоя у своей мохнатой лошадки, долго провожал трактора взглядом. Ни намека на благодарность в нем не было, лишь удивление перед глупостью «трактористов».

Дорога становилась все лучше. Упавшие деревья были отброшены в сторону, кое-где на обочине большими кучами лежал валежник. Прямо вдоль дороги, одна за одной, шли длинные прямые канавы, до краев наполненные водой. Таким образом, очевидно, здесь отводили лишнюю влагу. Однажды скалолазам попались явные следы ремонта: промоину у ручья засыпали свежей щебенкой. По центру дороги виднелась устойчивая колея, попадались и многочисленные следы лошадиных копыт. Не сказать, что тракт выглядел очень наезженным, но и заброшенным он тоже не был. Сизый туман стелился вдоль канавы, застилая кустарник и чахлую еловую поросль; ни единого путника, ни даже щебета птиц. Только глухо рокотали трактора.

Человека, распятого на телеграфном столбе, первым заметил Димка. Густое облако мошкары висело над телом. Не видно было ни зрителей, ни охраны. Димка сразу прошел вперед, до небольшого изгиба дороги, и встал там с автоматом на изготовку. Трактора, поравнявшись со столбом, остановились. Лена перерезала ременные петли на бледных, без кровинки руках, и коченеющее тело обвисло. Человек был мертв.

Убийство это было, или казнь — распяли его совсем недавно. Сутки назад связанный человек еще жил. Простая, домотканая одежда, окладистая борода, грубые от мозолей ладони — это явно был местный житель, каких они часто встречали в небольших, с трудом выживающих деревушках.

Они не успели даже толком рассмотреть тело, когда впереди послышались выстрелы. Скалолазы мгновенно рассыпались в цепь. Чахлый кустарник подлеска, проколотого редкими соснами, и чернеющий каменной грязью поворот. Стрелял Димка.

Женька поднял руку, останавливая всякое движенье, и сделал знак Ромке и Володе, но отдать им какое-либо распоряжение не успел. Низко, почти касаясь верхушек сосен, в их сторону прошелестела зеленая ракета. По давным-давно оговоренному, но пока не применявшемуся кодексу световых сигналов это означало «все в порядке, быстро двигайтесь ко мне».

Взревели приглушенные было двигатели, и трактора выдвинулись на опушку леса. Дальше настоящей тайги не было; начинались поля и перелески. У окраинных кустов стоял Демьян, внимательно вглядываясь вниз, где по склону пологого холма как будто что-то двигалось. Автомат он держал на изготовку, а в груди у него торчала стрела, надломленная так, что оперение и большая часть древка свисали вертикально. Хмурые, раскосые глаза Димки были непривычно серьезны. Поймав на себе вопросительные взгляды, он небрежно смахнул стрелу рукой.

— Засада, напоролся, как цупик. — Он сплюнул и после паузы задумчиво добавил: — Твою мать.

— Тебя задело? — Ленка уже стояла рядом с перевязочным пакетом в руках. Димка отрицательно качнул головой.

— Две стрелы попали. В грудь и в плечо. Как поленом ударило. Если б не жилет…

— Сколько их было? — Женька, стоя на прицепе, пытался разглядеть что-либо в поросшей густым кустарником низине. Стоял он, впрочем, так, что от прицельного выстрела его прикрывала кабина трактора.

— Двое и было. Просмотрел я их. — Димка виновато моргнул. — Секрет у них был, что ли…

— Ты-то попал в кого?

— Если только задел. Потому как оба ушли. Опасные здесь ребята, даром что с арбалетами.

Женька задумчиво поднял обломок ровной, изящной стрелы.

— Хороший арбалет бьет точнее «Макарова». И за двести шагов уложит. Так что не вздумайте снимать бронежилеты.

Последние слова Женьки были явно лишними. Никто из скалолазов жилеты снимать не собирался, наоборот, Гера, Игорь и Мирра торопливо надевали их прямо поверх одежды.

Впереди, далеко в низине, виднелись деревянные дома поселка. Курился дым, правильными квадратами чернели распаханные поля. По узкой ленте дороги прямо к ним скакал верховой. В руке у него белела тряпка.

Деревня, двенадцать жилых домов, приняла гостей радушно.

Власть здесь действительно принадлежала короедам, во всяком случае, поселок платил им крупную дань — копченым мясом, овощами, ягодой и выделанными шкурами. Особой любви к банде местные жители, естественно, не испытывали, но иначе тут никто не жил. Короеды появились в этих местах более двадцати лет назад, их «законы» стали чем-то устоявшимся, привычным. Никто по этому поводу не роптал, если местные жители и пытались что-то изменить, то по мелочам — снизить дань за какой-то период. Иногда это получалось, чаще нет, в основном платежи зависели от старосты.

Последние годы, однако, чередой пошли неурожаи, зверь в тайге совсем пропал, и деревня второй раз подряд не смогла рассчитаться вовремя. Это не было протестом, саботажем или бунтом, деревня действительно не смогла рассчитаться.

Но никакие оправдания и клятвы не помогли.

Короеды прислали в поселок карательный отряд; три десятка бандитов выгребли подчистую все запасы, перегрузив съестное на телеги с высокими колесами, приговорили к смерти и казнили старосту, убили одного из мужиков, пытавшегося с ними спорить, и забрали с собой «на работы» молодую девчонку. Кроме того, они сожрали и выпили все, что нашли в деревне подходящего, и теперь местным жителям угрожал нешуточный голод.

Заканчивалось короткое в этих местах лето, а за ним быстро надвигалась зима.

Банда ушла несколько дней назад, сообщив, что в случае повторного «неплатежа» они дочиста спалят все постройки. То, что и это не пустая угроза, жители всех окрестных деревень знали отлично — в районе было уже четыре пепелища. «Бунтовщиков» в таком случае либо убивали, либо из данников обращали в натуральное рабство, заставляя работать на дорогах и в самой Короедовке. Уйти в тайгу, схорониться в каких-нибудь землянках ни у кого никогда не получалось; во всяком случае, не получалось надолго — окрестные леса короеды истоптали до последней тропки, а на болотах без пашни не проживешь. Иногда какая-нибудь горячая голова из молодых пыталась устроить восстание, объединив два-три поселка; но все рушилось еще на стадии подготовительной работы — в банде насчитывалось более ста человек, а ни в одной деревушке района не было и двух десятков охотников. Восставать в таких условиях никто не хотел. Иногда зачинщиков выдавали и вешали, иногда распинали, иногда горячка проходила сама собой. Сопротивляться означало обречь свои дома и семьи на уничтожение, а кроме того, самых наглых и бойких короеды забирали «на службу», пополняя вербовкой собственные ряды.

Все это скалолазы узнали из длинного вечернего разговора прямо на улице, возле тракторов. Узнали и об арбалетчиках.

На границах района короеды держали постоянные посты по три человека — «богатырские заставы». Двое из таких постовых и обстреляли Димку. Третий, видимо, приглядывал за лошадьми, а затем — это видел пацан из деревни — все трое ушли, ускакали по руслу ручья на дне оврага, и через день вести о тракторах, наверное, уже будут в Короедовке. Предположение, что карательный отряд вернется разбираться с пришельцами, как только его достигнут верховые, вся деревня отвергла. Сгорбленный, но очень подвижный дед, чья борода была покрыта каким-то странным зеленым налетом, напоминавшим по цвету свежий мох, сообщил им доверительно: «Куды им до вас, сынки. Их здесь всего человек тридцать гуляло, да на телегах, да три охотничьих ружья. Вы их и вдвоем автоматами посекете, а вас эвон сколько. И куртки у вас против стрел добрые. Не пойдут они к вам, не сунутся. Это только с самой Короедовки, те да-а-а…»

В Короедовке, в центре бандитской вотчины, по информации того же деда, было сотни полторы бойцов, были и автоматы, и даже бронетехника. «Тока не ездят они на ей, давно уже не ездят. А машинки там есть, много, и на гусенцах, и на колесах. И патроны у них есть, и горючка. Тока мало всего, на чуть-чуть осталось, берегут очень. Дорогие у нас здесь патроны, сынок. Энтот, — дед кивнул в сторону Димки, — давеча, на две овцы настрелял. Или на половину дойной коровы. И все по кустам. — Он осуждающе покачал головой. — Лишь бы, эта, патроны пожечь. А ить их двумя стрелками сшибить можно было, стрелами то исть».

— Ну и чего ж вы их не посшибали? — хмуро поинтересовался Димка, теребя свежую прорезь в куртке. — Всего-то как ты, дед, считаешь, тридцать стрел. Нашинкованное полено. Или дрова здесь тоже дороги?

Чувствуя, что слишком увлекся критикой, старик замолчал, испуганно мигая и утешительно ерзая всем телом.

Все жители поселка окружили заляпанные грязью трактора, с восторгом рассматривая невиданные машины. Зеленобородый дед что-то внушительно объяснял двум скромного вида женщинам, показывая на прицепы и турель счетверенного пулемета. Местные сочетали в себе застенчивость, добродушие и странную мимику — они постоянно жестикулировали, подмигивали и что-то показывали на пальцах. Большинство жестов были незнакомы скалолазам и, похоже, вполне заменяли некоторые слова. Это был какой-то синтез нормального языка и азбуки глухонемых.

Две сестрички-погодки, совсем крошки, подошли к Лене и, рассматривая ее с неприкрытым восхищением, время от времени разглаживали складочки защитного плаща прямо на хозяйке. Обшарпанный внешний вид, пятна на одежде здесь никого не смущали, а вооружение скалолазов явно поразило местных жителей. Тринадцать человек, по местным понятиям, были небольшой армией. Деревня, в которой они находились, имела лишь семерых охотников. Совсем недавно их насчитывалось девять, но староста, он же дед для нескольких семей, и старший его сын были мертвы.

Тайга почти каждый год забирала мужиков. Охота и рыбалка на окраинных землях были опасным промыслом. Женщин уводили короеды. Кто-то из них со временем возвращался обратно — иногда с детьми, иногда без, кто-то оставался в «столице». Бывшая когда-то исправительной колонией, Короедовка выросла в крупный поселок, и жизнь там была легче, чем на границе грязной тайги.

Никто не зарился на их припасы и оружие, как скалолазы подумали вначале. Никто не надеялся, что они поделятся с нищей деревней консервами или патронами — подобный жест восприняли бы как сумасшествие, да скалолазы, которым предстоял еще очень долгий путь, и не собирались ничем делиться. Единственное, что они смогли себе позволить, это выдать оборванной деревенской детворе по две ложки сгущенки.

Молоко делила Лена, она же и настояла на этой «гуманитарной акции». Возражал только Мирра; он очень любил сгущенку и делить на всех и каждого «собственные» запасы не собирался. Дело, однако, закончилось полюбовно: Мирре выделили сверх нормы дополнительную банку молока, и он тут же успокоился.

Проглотив невиданное лакомство, дети больше ни на шаг не отходили от прицепов. Впрочем, здесь же топтались и взрослые, в основном женщины, расспрашивая о новостях за границами района и расписывая в красках и лицах грустную историю деревни. Общение становилось все более дружелюбным. Женька запретил скалолазам рассказывать о том, кто они на самом деле и куда направляются. Как распространяются слухи в тайге, он не знал, но даже трижды перевранная и искаженная история о каких-то «параллельных ребятах», дойди она до осведомленных ушей где-нибудь под Челябинском, могла привести к встрече с регулярными частями.

Вскоре деревенские решили ужинать. С огородов притащили нехитрую снедь, то, что осталось после ухода банды, зарезали трех тощих куриц. Жаловались гостям на бандитов, на Короедовку, хвалились огородами и почему-то очень ругали Збруевку, тамошний болотный ручей, который «кажную весну разливается и все, все в округе топит».

Вскоре скалолазы поняли причину радушия местных жителей.

Все они считали, что гости защитят их от короедов, поскольку останутся жить в селе. Что «геологи», по каким-то своим причинам ушедшие в тайгу от центральной власти, осядут здесь, в относительно чистом районе, может, даже разбредутся по хатам… Женщины уже оценивающе поглядывали на парней.

Здесь кормились землей, огородами. Здесь можно было жить и без охоты, без тайги. И решение это казалось настолько очевидным и естественным, что местные боялись только, что сильный, молодой отряд «геологов» предпочтет их деревне соседнюю Збруевку.

— Их хоть и много, короедов, и лошади у них добрые, а патронов у них почти что нет. Не полезут они к нам, коли вы у нас останетесь, — убеждал скалолазов Гришка, младший сын старосты. У Гришки еле пробивались усы, но он уже припер откуда-то собственный, хорошо смазанный автомат и показывал его, подмигивая, всем по очереди скалолазам. — А полезут, так мы им кровя пустим будь здоров. Ребят из той же Збруевки позовем, если надо. Короеды, они тут всем надоели, это факт. В Збруевке у Василя даже пулемет есть, только без патронов, не подходит к нему ничего.

Старшая сестра Гришки, Мария, застенчиво поглядывая на вновь прибывших парней и девушек, ходила за братом по пятам и молчала. Она теребила за углы платочек, улыбалась, а поздно вечером сбегала в избу, принесла в чистой тряпочке килограмм творога и вручила его Димке. Женщины вокруг засмеялись.

— Понравился ты ей, Дима.

— Не теряйся, она у нас хоть и молчит, а шустрая.

— Вы куда пойдете ночевать?

— Вы у нас останетесь или в Збруевку уедете?

На прямые вопросы скалолазы отвечали, что во всем разберутся утром. Ночевать устроились в доме старосты, разделяться не стали. Там же, уже глубокой ночью, держали совет.

— Надеюсь, никто не собирается здесь оставаться? — Женькин вопрос, собственно, и не требовал ответа, поэтому он продолжал: — Что будем делать? Так и уйдем, или попытаемся помочь деревне?

Димка, протирая масляной ветошью автомат, хмыкнул.

— Это как же? Харчей у нас нет, патроны самим нужны. Да и не помогут им патроны, они от нас другого ждут. Ты что, собираешься тут собственную власть устанавливать? Демократию таежную вводить?

— Что я собираюсь, я потом скажу, сейчас я хочу узнать ваше мнение.

— Идти дальше. — Гера был краток.

— Нечего тут думать, заночуем да дальше пойдем. — Оксана тяжело вздохнула. — Хоть раз с харчами помогли, готовить меньше.

— Я с этими короедами воевать не собираюсь. — Игорь хмыкнул и повел могучими плечами. — Бояться я их не боюсь, но перестрелки затевать — это глупо.

— Ребята, но ведь они село сожгут.

— Не село, а деревню. Они уже четыре таких сожгли, будет пятая. Тут вся Сибирь погибла, а ты о десяти домах хлопочешь.

— Я не о домах, я из тех деревень никого не знала. А этих детей я видела, я их сгущенным молоком кормила, — Лена кивнула на три пустых жестянки, одна из которых пришлась на долю Мирры. — Их же всех через год убьют.

— Ты, может, не поняла? — Игорь то ли ощерился, то ли улыбнулся. — Короедов за сто человек, и у них не только арбалеты и ножи, у них и автоматы имеются. И даже танки.

— Да не в этом дело. Ну, пусть мы справимся с короедами. Вдруг. Может быть, отобьемся. Раз, другой. А потом что? Жить здесь? Охранять эти халупы до старости?

— Здесь ты хоть доживешь до старости, — в разговор вступил доселе молчавший Вовка, — а в Москве нам, может, сразу хана придет.

— Не, ребята, это несерьезно. Я в этом гнилье ковыряться не собираюсь. И жить здесь тоже не хочу. Над огородами трястись.

— Да не нам решать, кто прав, а кто не прав на этой земле.

— Так никто не остается. Вопрос, можем ли мы этим людям помочь?

— А почему мы должны им помогать?

— Да не должны мы им помогать. Но мне хочется им помочь. Просто хочется, и все. Для меня это достаточная причина.

— Правильно, Мишка. Я тоже за помощь, но не в ущерб себе.

— Женька, что ты молчишь? Ты-то что об этом думаешь?

Женька задумчиво почесал подбородок.

— Я думаю, оставаться здесь даже на день очень опасно. Нам надо пройти район как можно скорее, ни в какие стычки не ввязываясь. А всех желающих из местных мы можем взять с собой. Просто поехать дальше вместе.

— Ты, видно, уже поехал, Евген. Куда нам их брать? Их же человек сорок.

— И зачем нам столько баб? Детишек? У них бойцов от силы пять человек, и тех еще проверить надо. Мы что, через тайгу цыганским табором пойдем?

— Я сказал то, что думаю. Я не считаю, что с нами пойдут все. Пойдут те, кому действительно грозит опасность, а таких немного. Старики не пойдут, детей не отпустят, пойдет человек десять, не больше. Те, кто уверен в себе или очень боится. У них тут лошади есть, скот, куры. Еды они нам только добавят. Боеприпасы нам не нужны. Найдем другое чистое место, другое село, без короедов, и там останутся все желающие. — Женька вдруг встревоженно огляделся: — Стоп. А где Демьян?

— Он вроде курить пошел.

— Так он давно уже пошел.

Все похватали автоматы; Гера и Женька метнулись к окнам, Игорь, Ромка и Володя выскочили в сени.

Во дворе они услышали перешептывание и смех.

— Димка! — негромко позвал Рома, не открывая дверей.

Смех оборвался.

— Все нормально, иди, — раздался знакомый голос. — Мы тут с Машей.

Ромка и Володя переглянулись, Вовка сделал значительное лицо. Все трое вернулись в комнату, Игорь успокаивающе махнул рукой. Ирина, сжав губы, с непроницаемым лицом смотрела на какую-то вазочку. Между ней и Димкой давно пробежала черная кошка, только вели они себя после ссоры по-разному. Женька положил в ноги автомат, толкнул в бок Мирру, который к чему-то с интересом прислушивался, поблескивая сальными глазками, и продолжал:

— По-моему, ничего другого мы для них и не можем сделать. Восстанавливать здесь справедливость я не собираюсь; это вообще не наш мир. Хотят идти — мы их можем взять, можем даже потянуть часть барахла на тракторах. Причем на сборы я бы дал часа два, не больше. А не захотят свою окрестную родню оставить… Значит, не так уж их припекло, как они нам здесь рассказывают.

— Их припекло! А о наших родных ты не думаешь? Моя мама…

— Оксана, замолчи. — Женькин голос стал жестким. — Мы, по-моему, договорились.

— Просто у нее больное сердце…

— Заткнись, Оксана. — Лена дернула повариху рукав, и та, всхлипнув, отвернулась.

Запретную тему никто не поддержал.

Проголосовали — всем уже хотелось спать, и предложение Женьки прошло большинством голосов при одном воздержавшемся. Воздержался Димка.

Он, собственно, так и не пришел.

После сожалений и причитаний, которым предавались в основном старушки, жители деревни приняли новость. Здесь явно не привыкли спорить с вооруженными людьми или обсуждать их решения. Единственный вопрос, который рискнул задать все тот же говорливый дед с зеленой бородой, был про Збруевку. Не собираются ли геологи остаться там. Где ручей каждую весну все грядки заливает. Как ни странно, узнав о том, что ни о какой Збруевке не может быть и речи, жители деревни утешились.

Затем Женька очень коротко объяснил, куда они идут. По его словам выходило, что ребятам на «большой земле» грозят неприятности, да и погано там стало жить, совсем погано. Лучше на себя работать, чем на дядю в погонах.

На этом месте деревенские сочувственно заворчали.

— Мы идем далеко от вашего района, от короедов, идем лучшей доли искать. Кто хочет, может пойти с нами. Но нянчиться с вами никто не будет. Кто не хочет — с теми мы попрощаемся через два часа.

— А дробовых патронов нам оставите чуток? — спросил у Женьки квелый мужичонка с бурыми пятнами на руках и шее. По деревне гуляла какая-то въедливая разновидность лишая.

— Щас. И ящик водочки с пельмешками. Охотничьих патронов у нас мало. Автоматные можем поменять на продукты. И еще нам нужны лошади, одна или две. За лошадей мы бы очень хорошо заплатили.

Мария и Гришка, дети погибшего старосты, сразу сказали, что пойдут со скалолазами. Они и без того собирались убить кого-нибудь из короедов и уходить в леса; правда, месть свою откладывали до весны, но сейчас решили не упускать случай. После громких споров и ругани к ним присоединилась вся семья новой, только что назначенной короедами старостихи, справедливо полагая, что в следующий сезон неплатежей им не поздоровится. А перед самым отъездом принесла в мешке свои пожитки одинокая вдова, тетка Марии с Гришкой. Более никого — для деревни в двенадцать дворов не так уж много. Все остальные, вяло поругивая короедов, разошлись.

Уехать удалось только через четыре часа — сборы и торговля затянулись. «Переселенцы» погрузились на телеги, кое-что из вещей, по мелочи, удалось впихнуть на трактора. Местные пытались взять с собой скотину, что удалось сохранить где-то в лесу, и даже птицу, но этому категорически воспротивился Женька — улучшающий рацион довесок сильно замедлил бы движение, поэтому все, что не вошло на телеги и прицепы, было оставлено. На привязи, своим ходом, пошла телка. В семье старостихи визгом прорезался конфликт, молодая дочь с зятем непременно хотели взять свиноматку, но старостиха, командного типа женщина, быстро навела порядок. Карп, ее муж, зарезал свинью и погрузил тушу на телегу. В подставленный кувшин с широким горлом потекла черная кровь.

Вослед уходящим бежали собаки.