"Призрачная любовь" - читать интересную книгу автора (Оленева Екатерина)

Глава 16 Адам

Шершавые плиты пола холодили босые ступни. В распахнутых настежь окнах, как ни странно, не было тумана. За окном простирался обычный двор. Его сторожили тополя, сгрудившись у асфальтовых дорожек. Деревья голыми ветками упирались в небо, замутненное тучами. Единственный фонарь тускло освещал обезлюдевшую площадку, с кукольными качелями, горками, радугами и ракетами.

Иллюзия была полной. Настоящим выглядел дом. Настоящим выглядел двор.

Миновав пролет первого этажа, девушка услышала звуки ритмичной музыки, бравурной, звучавшей вызывающе громко. Сверху долетали звуки женского смеха и звон бокалов. Свет падал косыми лучами, рисуя узкие желтые линии на кафеле под ногами.

На лестнице второго пролета Лена натолкнулась на "сексующуюся" троицу. Юноши жадно ласкали разомлевшее тело, податливо льнущее к их рукам. Погруженная в страстную негу женщина будто стремилась раствориться в поддерживающей её стене, раскинув руки в сторону, как подстреленная птица. Она гортанно постанывала от запретного удовольствия.

На следующей площадке трио сменилось квартетом. Квартет обратился в квинтет, квинтет оброс секстетом. Так по восходящей линии, — пока вся лестница не обернулась пышущей страстью, сочащейся похотью Содомом и Гоморрой. Рамки и границы оказались стертыми. Взгляд натыкался на причудливые комбинации и позы, в которых только могут переплестись человеческие тела, словно тропические лианы.

Вот пара, бьющаяся в экстазе, неистово высекающая искры в древнем танце любви. Только эта не мужчина и женщина. Это две женщины. Их волосы мокрыми усталыми прядями стекают по разгоряченным лихорадкой телам. Руки судорожными клешнями жадно сжимают спелые плоды теплых пышных грудей. Пальцы бьются в истекающее соками лоно. Гортанные крики то ли боли, то ли острейшего наслаждения пробирают до самого позвоночника. Завораживающее и отталкивающее зрелище, ударяющее в разум горячей безумной волной.

Вот другая пара, которую составляют двое красивых мужчин. Мышцы тугими волнами бугрились на поджарых телах. Пот стекал по гибким спинам, скапливаясь в ложбинках шеи и крестца; прорисовывая блестящие дорожки на пылающей коже. Жесткий ритм движений одного тела, вонзающегося в другое, порождал мысли о насилии, заражая грубым желанием доминировать и терзать.

Вот две женщины оплели тело высокого мускулистого черноволосого гиганта, волной то, накатывая, то отступая. Грозя утопить в сахарно-белой, как вата, плоти.

Вот двое огромных мужчин и между ними хрупкая, как статуэтка из тонкого хрупкого фарфора, женщина. Мужчина владеют её телом вместе, одновременно. И женщина кричит, бьется. От боли? От экстаза?

Вопли, всхлипы, стоны, крики, рычание доносились со всех сторон.

Прорастающее по стенам, по полу безумие, отравляло хуже наркотических паров. Наполняло тело желанием сбросить одежду и, отбросив правила морали, окунуться в общий круговорот грязных танцев, смело брать свою долю удовольствий. Попробовать на себе жесткость мужских рук, жгучие укусы твердых шелковых жезлов. Ощутить руками твердую округлость широких плеч. А затем нырнуть в клубок мягких тел; припасть к обольстительным округлым грудям и ощущать на себе мягкие касания неспешных и ничего не требующих рук. Отдавать и брать, никому ничего не запрещая. Ведь здесь никто никого ни за что не осудит.

"Иди к нам", — шептали, кричали сведенные страстью, переплетенные тела многочисленных любовников, мечущихся подобно языкам пламени. — "Иди к нам".

Лена шла вперед, ступая между ними, как если бы ничего не видела и не слышала. Белоснежная и холодная. Она не могла пойти на поводу у собственных страстей. Не могла даже позволить себе думать, что ей бы этого хотелось. Адам рядом. И нельзя обернуться одной из этих — пьющих тьму из его рук. Лена слишком долга шла к своей цели. Так легко сдаться она не могла. Да пошли они все к черту!

Злость сдула флер чувственности, она осыпалась дешевой позолотой, обнажив трезвую правду. Никаких любовников в подъезде не было. По стенам проросла гигантская паутина, сплетенная из многочисленных сине-зеленых осминогообразных щупальцев. Паутина оплетала, удерживала, сжимала, скользила по человеческим обнаженным телам. Щупальца её извивались, гигантскими языками, смачно облизывая пребывающую в сладострастном обмане, постанывающую жертву. Стоило черным присоскам коснуться человеческих гениталий, люди впадали в экстаз, со стороны выглядящим беснованием, теряли человеческий облик. Щупальца при этом становились ярко-красными, словно наливались человеческой кровью. А затем удовлетворенно отваливались, втягиваясь обратно в стену. На их место ползли новые голодные отростки-присоски.

Задохнувшись от отвращения, Лена расширенными глазами смотрела на мрачную картину. И думать не хотелось о том, что, поддайся она на миг искушению, прояви слабость, была бы сейчас там, среди других, в пасти безликой твари с тысячью невидимых глоток.

Передергиваясь от омерзения, девушка старалась не наступить на двигающиеся у ног щупальца.

Ещё через мгновение исчезло все: женщины, мужчины, змеевидные отростки живой паутины. На лестнице, уводящей на чердак, стояла женская, — а точнее, девичья фигурка. В короткой мини-юбке по моде семидесятых. С короткой стрижкой над пухлым круглым личиком. За спиной незнакомки клубился мрак, в котором угадывались силуэты ужасов, обступающих Лену со всех сторон за мгновение до этого.

Девушка оскалила зубы.

— Мои развлечения тебе, кажется, не по вкусу? — Процедила она, неторопливо перетекая со ступеньки на ступеньку. — Или ты слишком лицемерна, чтобы уметь получать удовольствия?

— Всем удовольствиям в мире я предпочитаю шоколадные конфеты, — парировала Лена.

— Ты притащилась напрасно! Ты его не получишь!

— Это мы ещё посмотрим, — отозвалась Лена.

— Я тебе его не отдам! — В ушах у Лены раздались пронзительные крики, зубовный скрежет. — Не отдам, так и знай!

— Да я и не собираюсь спрашивать твоего разрешения, на чтобы-то там ни было! — усмехнулась Лена, стараясь за насмешкой скрыть злость и страх.

Незнакомка нехорошо улыбнулась. Глаза её стали белесыми. На руках блеснули острые черные когти. Но прежде, чем она сорвалась в прыжок, Лена мушкой пролетела в квартиру, успев щелкнуть замком, отгородившись от одержимой любовью демоницы дверью. Острые когти заскоблили по дереву. В щелях полыхал яркий свет. Но Лена не обращала на это внимание, сама удивляясь тому, какой устойчивой стала психика, привыкшая к сильным раздражителям.

Она торопливо направилась в ванну. Туда, где на подзеркальнике догорали свечи. Где блики играли на кафеле стен, преломлялись на эмали сантехники. Где в зеркальном отражении свечи выстраивались в ровную цепочку танцующих бус, чтобы осветить существо, возникшее на пороге. Странное создание в маске из перьев.

В ванной, откинув голову на подлокотник, лежал Адам. Намокшая одежда вызывающе липла к телу. Намокшие локоны потемнели. По одной руке, бессильно свесившейся за край ванной, тонкой черной змейкой на пол сползала кровь, капая с тихим звуком. В другой он держал фужер на тонкой ножке. Фужер, полный кроваво-рубиновой жидкости.

— Вот я тебя и дождался, — уронили манящие губы. — Я знал, что ты придешь в свой черед. И ты пришла. Иди же ко мне, — Адам раскрыл ладонь в приглашающем жесте.

Лена медленно покачала головой.

— Нет.

— К чему пустое притворство? — усмехнулся призрак.

— Я не притворяюсь. Просто предпочитаю носить платье сухим. Если на то пошло, лучше уж ты иди ко мне.

Адам медленно поднялся и медленно приблизился, обнимая девушку за плечи, заглядывая ей в глаза.

Слишком подозрительны были и нежность, и радость, светившиеся в его взгляде. На Лазореву он так никогда не смотрел. Лена с грустью поняла, что не её, — увы! — встречали пылкими поцелуями. Поняла и замерла в желанных, но не ей предназначенных объятиях.

— Я все-таки дождался тебя, как видишь, — прошептали губы у самого уха.

Лена решительно отстранилась:

— Кого бы ты не думал встретить в моем лице, ты обманываешься, — она потянула за тесемки маски. Комок перьев и страз остался в руках, оставляя лицо ничем не защищенным от жалящих разочарованных взглядов.

— Кто ты? — отшатнулся Адам.

И снова Лена залюбовалась контрастом бездонной черноты глаз с теплотой мягких медовых локонов.

— Твоя жертва. И, возможно, твой палач. Но, увы, не та, кого ты ждал.

— Видимо это так. А раз так, — он поставил бокал рядом с чадящими, почти прогоревшими свечами, — мне нет до тебя дела.

Резко повернулся на каблуках и вышел.

Лена присела на край ванны, пытаясь представить, как поступить дальше. Что сказать или сделать? И нужно ли что-то говорить, вот ещё один вопрос? Пригубив оставленный Адамом бокал, девушка сморщилась. Чем-то похожим угощал её Роберт во время их первой встречи. Гадость ещё та! Запоминается даже в мире, целиком состоящем из гадостей.

Когда, собравшись с духом, Лена, наконец, собралась с силами и вышла из ванной, обретенное с таким трудом хрупкое спокойствие разлетелось на тысячи мелких зеркальных осколков. В каждом из осколков отразилась картина, представшая её взору: плотская вакханалия из подъезда перебралась в квартиру: клубок, щетинившийся множеством конвульсивно дергающихся рук, ног, членов.

Самым страшным было то, что Адам был там, среди других. Хотя на самом-то деле все Они были только частью НЕЁ, — девушки, повесившейся на чердаке.

Золотистые волосы Адама разметались по чужой плоти, претворяющейся другими телами и лицами. Со всех сторон мелькали алые, запекшиеся рты, напоминающие раскрытые раны. За короткие мгновения Лена пережила целый шквал эмоций. Чувствовала, как душу опаляет нещадное пламя, сплетенное из негодования, ярости и ревности.

"Сумасшедшие, они оба сумасшедшие", — пронеслась мысль. Да что в ней было проку?

В ушах звенели чужие сладострастные стоны, отдаваясь в душе пустым, выжигающим все желания и чувства, эхом.

Ради этого она столько плутала в тумане по бездорожью междумирья?

Ради этого испорченного существа рискнула жизнью и посмертием?!

Лена отвернулась и вышла из комнаты, плотно притворив за собой дверь. Села на ступеньку, обхватила колени руками и, положив на скрещенные руки утомленную голову, принялась ждать.

Она знала, что рано или поздно, Адам выйдет, оставив свою черную половину в квартире. Выйдет, чтобы встретиться с ней. И она попытается отыграться. Партия ещё не проиграна.

Наконец дверь за её спиной отворилась. Прозвучали легкие шаги. Адам сел на ступеньку рядом:

— Теперь я узнал тебя, — вздохнул он. — Тебя не должно здесь быть. Как же ты смогла вернуться?

Лена подняла голову, бросив на него злой взгляд исподлобья:

— Заключив очередной договор с Высшими. А как же ещё?! Не ожидал меня снова увидеть?

— Не ожидал, — спокойно прозвучал в сумерках тягучий густой тенор.

Лена испытала острейшее желание завизжать и выцарапать черные очи. Исчертить кровавыми полосками тонкую белую кожу. Выдрать клок мягких, так красиво обрамляющих лицо, локонов. Разбить в кровь насмешливо кривящиеся губы. Словом, совершить так осуждаемое всеми, но иногда такое желанное насилие!

— И это — все? — Она уже не пыталась маскировать злую иронию. Душа её исходила яростью, способной и металл раскалить докрасна. — Ты больше ничего мне не скажешь?! Не будет ни угрызений совести? Ни просьбы о прощении? Ни слов утешения?! Ничего не будет?!

Адам ответил на её слова усмешкой:

— Боюсь, что так.

Рука словно бы сама собой отвесила хлесткую оплеуху прежде, чем Лена успела сообразить, что делает. Вытирая ладонь о ткань сверкающего платья, нарочито брезгливо передёрнула плечами:

— Мразь!

Адам согласно кивнул:

— Да. Я — такой.

— Ты за это заплатишь.

— Правда? — тонкая бровь изогнулась то ли в издевке, то ли в изумлении.

— Правда, — твердо заявила Лена.

Лицо Адама продолжало хранить насмешливо-равнодушное, ироничное выражение, больно ранящие и без того кровоточащее сердце.

— Я могла бы так сильно тебя любить, — с горечью выдохнула Лена.

— А разве теперь ты меня не любишь? — возразил он ей.

Лена отвернулась.

Да, она его любила. И ненавидела. С одинаковой силой.

— Ты не вернешься назад. К ней, — уверенно сказала Лена. — Бог мне свидетель, — не вернешься. Отправишься туда, где тебя самое место — в Ад!

— С удовольствием, — проворковал он, обнимая её, привлекая к себе. — Ты укажешь мне туда путь?

— С удовольствием, — закрывая глаза, выдохнула Лена. Из-под смежившихся ресниц стекла пара слезинок, которые, несмотря на все усилия, не удалось сдержать. — Не трогай меня, — сказала Лена.

В голосе её не было мольбы. Были обжигающая ярость, пополам с болью. Взгляды скрестились в молчаливом поединке. Не один не желал опускать глаза первым, признавая поражение.

Адам попытался её поцеловать. Девушка не сопротивлялась, даже губ плотнее не сжимала, неподвижной куклой лежа у него в руках. Теперь, когда она была почти мертвой, её призрачные руки и ланиты вряд ли сумели сохранить живое тепло. Да и в выжженной душе тепла оставалось мало.

Адам отстранился.

— Зачем ты все-таки вернулась? — снова спросил он.

Лена зло рассмеялась:

— Думала, тебе без меня одиноко. Скучно, тоскливо. Я ведь не знала, что являюсь далеко не первой и не единственной жертвой. Я вернулась потому, что хотела тебя видеть. Вот такой ты! Гордись собой. Ничто живое, и, как я убедилась, мертвое, перед тобою устоять не в силах. Обольстительный, восхитительный Адам Левин!

Кстати, я принесла тебе привет от старого знакомого. Константина Петушенко. Помнишь такого? Симпатичный мальчик! Одобряю твой вкус. Впрочем, ты ведь в моем одобрении не нуждаешься? — Осеклась девушка, заметив, каким скучающим взглядом смотрит на неё собеседник. — Как мы все, и девочки, и мальчики, должно быть, мелки и скучны? — раздраженно тряхнула она головой. — К каким вершинам ты стремишься, что ничьи глаза, груди и пенисы не в состоянии тебя удержать около себя дольше пяти минут?! — почти прокричала Лена.

Она презирала себя за этот никому ненужный монолог. За отчаянный гнев. За слезы, наворачивающиеся на глаза. За дрожь в голосе.

— Теперь, когда ты излила мне все, что накопилось у тебя в душе, ты, наконец, счастлива?

Какой же он бездушный тип! Можно ли его хоть чем-то пронять?!

— Счастлива?! — Лена дернулась, как от удара. — Да не больше той дурехи с лестницы, что повесилась, предварительно свихнувшись от ваших совместных оргий. Сумасшедшая, наводнившая лабиринт из ужасов бесчисленными копиями собственных извращенных фантазий. Не больше твоей несчастной матери, пережившей любимого сына. Не больше умницы, сумевшей все-таки выжить и жить дальше, несмотря ни на что. Да разве вокруг тебя люди могут быть счастливы? — Голос Лены прервался. Горло, которое теперь никак не зависело от дыхания и связок, оказывается, по-прежнему могло перехватывать от эмоций. — Ты — игрок, Адам. Люди для тебя, что пешки. Что было с ними до и что будет после, — тебе нет дела. Отыграл, бросил в коробку. Одна Лена, другая: какая разница? Теперь, когда ты меня получил, я для тебя просто ещё одно чучело в эротической коллекции? Не смей молчать и отворачиваться. Отвечай мне! — Она попыталась уцепиться за его руку, но Адам резко отмахнулся.

Жадно вглядываясь в тонкие черты его лица, Лена не смогла отыскать в нем ни тени раскаяния. Ни капли нежности. Ни крупицы надежды. Скрытый вызов, ирония, злость, — это сколько угодно. Или не угодно? Но не единого чувства, которое можно было бы лестно для себя трактовать.

— Ты должна была стать моей жертвой, — сказал молодой человек, пожимая плечами. — Ты ею стала. Чувства здесь ни при чем. Я просто делал то, что был должен сделать. И все. Не я тебя выбирал. Сам я тебя никогда не любил и не ненавидел. Прости, мне нечего больше к этому добавить. Что бы там не было, ты теперь мертва и свободна. Так чего же кружишь на одном месте? Чего ты от меня хочешь? Чтобы во искупления собственной вины я на тебе женился?

Лена отвернулась:

— Я хочу невозможного, — с безнадежной грустью сказала девушка. — Человеческих чувств от нелюдя.

— Да уж, — горько отозвался Адам, криво усмехнувшись. — Это не возможно. Так давай возьмем вместе то, что пока ещё нам доступно.

Лены с вызовом посмотрела в незрячие бездушные глаза:

— Давай! — отчаянно согласилась она, кладя руки ему на плечи, первой потянувшись к ледяным губам.

Ласки причиняли неживым телам боль. Воде, превращающейся в пар — тоже больно. Пока не станет невесомой, не утратит связь с землей; пока не превратится в облако. Стать паром — не всем доступное блаженство.

Сплетая тела, люди не сплетают сознания. Людской секс всего лишь раздражение нервных окончаний в заданном ритме. Не более того. Но ни Лена, ни Адам больше не были людьми. Между ними все было иначе. В момент, когда они стали близки, Лена ощутила себя обезумевшим пламенем, раздуваемым неистовым ветром.

Это стоили жизни. Это стоило смерти. Это стоило Ада и потери Рая. Потому что их двоих связывало не сексом и не похотью. Любовью.

— Я люблю тебя, — выдохнула Лена. Как заклятие повторив некогда уже сказанные слова:

"Силой боли своей я привязываю тебя к себе.

Силою Света, что, не отчаиваясь, пробивает дорогу сквозь тяжелые пласты Тьмы, — снова и снова —

Я привязываю тебя к себе.

Силою Надежды, которая живет даже тогда, когда сам её носитель умирает,

Я привязываю тебя к себе.

Силою Любви, всепрощающей и всемогущей,

Способной подарить и отобрать крылья,

Показать Рай

Низвергнуть в пучины Ада,

Силой Любви, что, как солнце землю, согревает душу,

Силой Любви, дающей смысл жизни, несущей в себе все блага мира,

Силой Любви, позволяющей постигнуть Бога, -

Я привязываю Тебя к себе".

И пока звучали слова, менялось вокруг пространство.

Воздух сгущался. В нем вспыхивали и гасли молнии, отбрасывая по сторонам синие всполохи. Между всполохами проносились, смешиваясь, разъединяясь, сплетаясь и расплетаясь, невидимые красавицы. Их манящие и холодные лица. Гибкие и тугие, как лук, тела.

Мелькающий мир был красив. Но его красота разрушала и сердце, и разум.

В ледяном мире безумия Адам был единственным близким существом. Другого Лене было и не надо. С Адамом она была согласна идти в Ад. И даже дальше. Пусть хоть в Хаос! Лена изо всех сил вцепилась в его руку, боясь, что когда почва возвратится в положенное природой место, ветреного призрака не окажется рядом.

Когда стихло и остановилось, девушка увидела надоевший, навязший в зубах, густой белесый туман.

В котором единственными черными провалами были сияющие глаза Адама:

— Ты… — выдохнул он, — ты сделала это! Стен больше нет! Мы — свободны! — Он подхватил девушку на руки и закружил. — Я наконец-то вырвался оттуда! О, господи!

Лицо Адама утратило присущее холодное невозмутимое ироничное выражение. Почти детский восторг исказил его черты. Он весь светился. Так, наверное, блаженствует узник, приговоренный к пожизненному заключению и неожиданно помилованный.

Если бы Адам знал, что значат эти туманы! Если бы только знал, что Лена сняла не проклятие, а данную Темными защиту. Тяжесть, упавшая в эту минуту на сердце, была тяжелее гнетущей его неразделенной любви. Лена ощущала себя проклятым презренным Иудой. О, Небеса! Она должна была отвести в Ад того, кого любила! Что ещё можно добавить к подобной муке? Слова теряют смысл перед тем, что словам не подвластно: Рождением. Смертью. Болью.

Она должна сделать выбор: или Ад для него, или Небытие для них обоих.

— Адам, — позвала Лена.

— Да? — охотно отозвался он, приближаясь, протягивая к ней руки, явно с желанием обнять.

— Подожди, не надо. Да выслушай ты меня!

И Лена рассказала. Все, что узнала в посмертном блуждании. Ничего не утаив.

Если хочет, если сможет, пусть ищет способ спастись. Он имеет на это право. Может быть, она поступала не умно, усложняя свою собственную задачу. Но так было честно. И душой она знала, — так было правильнее.

По окончанию рассказа повисла тишина. Адам молчал, погруженный в раздумье.

— Что ж, ад, так ад, — пожал он легкомысленно плечами. — Хотя с твоей стороны, наверно, было бы милосерднее не говорить мне названия конечной станции.

Лена встрепенулась, вперяя в юношу почти ставший привычным, злобный взгляд:

— Ты хочешь сказать, что не станешь бороться?!

— С кем? — весело усмехнулся Адам ей в лицо, разводя руками. — С тобой? Или с туманом? С тобой бороться неинтересно, — это слишком легко. — Лена напряглась, начиная медленно заводиться. Ну, ни такое уж она и ничтожество, чтобы так о ней отзываться! — А с туманом и вовсе бесполезно. Да и что я выиграю в случае победы? Пустоту? — продолжал философствовать Адам. — Лучше ты, чем она. — Откровенно измывался он над девушкой, не скрывая белозубой улыбки. — Одному в тумане не долго и свихнуться.

— Думаешь, в аду тебя сиропом поливать будут? — с сарказмом поддела девушка, уперев руки в бока.

— Конечно. Кипящим сиропом, смолой и маслом. И все поверх ожогов четвертой степени.

— Это смешно?

— Пока ты не в Аду, — да. У меня к тебе конструктивное предложение. Полезай в лодку. Давай продолжим ругаться уже в дороге.

— Как ты торопишься! — фыркнула Лена.

И полезла в лодку.

— Ты понимаешь, что нам предстоит? — продолжала она ворчать, усаживаясь. — Нам предстоит дорога отнюдь не из желтого кирпича. И ведет она вовсе не в страну Чудес.

Адам улыбнулся ей, светло и радостно.

— Но ведь это — дорога! Все остальное почти не важно.