"Антимир" - читать интересную книгу автора (Сергеев Сергей Викторович)

Глава 10

Два телефонных звонка одинаковые по значимости для лиц производящих их, но противоположные по своей сути, осуществились почти в одно и тоже время и с одним и тем же результатом. Ухваткин договорился наконец-то о встречи с Варевым, а Хрусталёв добился аудиенции у Рогалёва.

Ищите и найдёте, стучите и откроют вам, так или почти так преподносятся мудрости бытия в библии, только что искать и куда стучаться многим, прожившим, по мнению окружающих, долгую жизнь, так и не даётся это понимание, ускользает, теряется в абстрактности, и кажется, никаким боком не относится к ним.

Они встретились в уличном кафе на проспекте Кирова. Кафе выбрал Варев сам, салон автомобиля, как место встречи, уже не возникал даже в мыслях ни у того, ни у другого по известным причинам.

"Мог бы выбрать заведение приличней, или у него после взрыва крыша съехала, возможно, это просто его территория", — читал мысли своего шефа Черников, идя с ним на стрелку.

Алексей Иванович и Виктор двигались по многолюдному местному "Арбату" навстречу людскому потоку. Им постоянно приходилось лавировать, чтобы не столкнуться с выскакивающими прямо на них зеваками. А шли они против потока лишь потому, что на этой стороне должно быть "злосчастное", по словам Ухваткина, кафе.

В последнее время Ухваткин мало ходил пешком, но центр знал хорошо потому, что в детстве жил рядом. В текущем времени капитальных изменений здесь не произошло, ничего не снесли и не отстроили нового, обновили лишь покраску фасадов и рекламы добавили, но многие заведения, которые он знал раньше, исчезли скорей всего по чисто экономическим причинам, аренда очень дорога.

Вот потому и блуждали они в настоящий момент, выискивая магазинчик "Белочка", единственно названный ориентир их будущим собеседником, на длинном расстоянии между параллельными улицами Горького и Вольской, так как летние выносные кафе по большей части название имели лишь в регистрационных документах.

— Встретимся в летнем кафе, там, где в советские времена был магазин "Белочка", — сказал по телефону Глеб Викторович Ухваткину, — я надеюсь, вы не забыли? Или трудно вспомнить то, что не знаешь?

"Белочку-то" он знал, кто не знал магазин конфет и сладостей, только тот, кто не любил сладости, но канул он в лето и остался лишь в памяти тех, кто знал. Что за манера у людей называть места или улицы их старыми названиями, и что за манера так часто переименовывать улицы и менять названия общеизвестным заведениям.

Они блуждали уже минут пять вокруг одного интересного пятиэтажного здания с красивыми и маленькими балконами, огромными порталами на уровне двух последних этажей, лепниной по всему карнизу, и выкрашенным в голубовато-серый цвет фасадом. По мнению Ухваткина магазинчик был именно здесь, но сейчас его нет. Они были немного обескуражены таким поворотом событий.

Рекламные щиты, стоящие прямо по центру улицы, начали раздражать не только Ухваткина, но и Черникова. Проспекту они не добавляли ни красоты, ни привлекательности, да и туристам, по всей видимости, они были нужны, как собаке пятая нога, одна лишь выгода для чиновников: коррупция да небольшие вложения в бюджет. Город хочет стать привлекательным для туризма, так съездили бы в города Золотого Кольца и посмотрели бы, как это делается; там по центру пешеходных улиц клумбы с цветами и скамейки для отдыха, а не рекламные монстры.

Они ходили бы ещё долго, пока на сотовый телефон Алексея не поступил вызов:

— Мне надоело наблюдать за вами, остановитесь и поверните голову вправо.

Ухваткин так и сделал, прямо перед ним, в пяти шагах, за невысоким ограждением кафе и за пластмассовым столиком сидел лысый человек в очках с золотой оправой, смотрел на них и держал мобильный телефон у правого уха.

Они зашли за ограждение и направились влево к угловому столику, попутно обозревая обстановку заведения на свежем воздухе. Сказать под открытым небом, не поворачивался язык, так как цветной полог над головой своей недостаточной высотой мешал открытости и давил на посетителей.

Реально Глеб Викторович оказался в том виртуальном образе, с которым познакомился несколько дней назад Черников, единственное отличие — одежда. На нём были: тёмные брюки в светлую полоску, возможно, это такой тип джинсовой ткани; голубая сорочка с длинными рукавами и завёрнутыми манжетами на два оборота, тем самым кистям рук предоставлялось больше свободы; ноги в остроносых чёрных туфлях с выглядывающими из-под брючин светлыми носками.

На столе пепельница с дымящейся сигаретой в ней и высокий фужер с логотипами пива "Балтика" на стекле, заполненный на две трети золотистой жидкостью.

— Присаживайтесь, молодые люди, моё время не безгранично, а нагуляться по столь прелестным местам вы сможете и после беседы, — пригласил их за свой столик смотрящий.

"Совершенно не похож на представителя уголовного мира", — отложилось в голове у Черникова, хотя этих самых представителей кроме как в кино или по телевизору, он и не видел.

Ухваткин представил их друг другу. Черников пробовал сканировать процесс мышления своего нового знакомого, но ничего не получалось, в голове того не было никаких мыслей, а слова возникали прямо из ниоткуда.

"Странно, когда ставят блокировку, как Машка, например, всё выглядит иначе", — удивлялся он и потому слегка отстранился от разговора, анализируя свою неудачную попытку.

— Что новенького произошло со времени нашей последней встречи? — дежурно спросил Варев Ухваткина.

— Выздоравливаем потихоньку, вот только физиологическое лечение идёт много эффективней, чем морально-психологическое, — жаловался в ответ Алексей.

— Ну, морально-то я вас поддержу, а вот в остальном как получится, — произнося это, он сделал пару хороших глотков пива из фужера и предложил своим собеседникам, — а вы, господа, пивка не желаете?

— Мне пока нельзя, а помощник на работе, — ответил за двоих Ухваткин.

— Жаль, хорошее пиво, и обстановка располагает, как футбол смотреть вживую, там ноги с мячом, а здесь ноги без мяча, — произнося это, перевёл свой взгляд на людской поток, шуршащий, шаркающий и стучащий каблуками мимо.

— Дом-2, господа, на провинциальном уровне, сиди и смотри, — продолжил он, — кто-то из великих сказал, что человек может до бесконечности смотреть на огонь, водопад и как работает другой человек, а я бы добавил и на ноги, как они идут.

"Ещё один философ, у моего придурка все знакомые такие что ли?" — возмущался про себя Черников.

Но их собеседник неожиданно, словно услышав упрёки, повернул разговор в нужное русло:

— По делу скажу тебе, Алексей Иванович, прямо без утаек, мои всё проверили, нет нашего следа, это только твоё окружение в бизнесе или политике, там ищи следы.

Он хорошенько приложился к фужеру, и, когда поставил его на стол, пива осталось уже меньше половины.

— Поверь, сатисфакции и мне хочется, так что я работаю в этом направлении, но пока безрезультатно, так что давайте держать друг друга в курсе дела, — закончив монолог, Варев закурил новую сигарету и стал смотреть мимо Ухваткина на двигающий людской поток за его спиной.

Алексей Иванович молчал, собирался с мыслями. Он предпочитал больше слушать, веря в подготовленность и информированность смотрящего, а также в его интеллект, знал, что тот скажет всё, что посчитает нужным, но не более того. Какие бы вопросы потом ни задавали ему, он ускользнёт от ответа как уж, если заподозрит, что любой ответ даже косвенно может нанести ему вред.

— Наши бывшие дела временно приостановим, пока обстановка не прояснится, Помпея с медиумом познакомил я, это мой человек, и он здесь не при чём, — продолжил говорить Варев.

Ухваткин слегка дёрнул бровями, не скрыв мимолётного удивления, но Глеб Викторович тут же всё и прояснил:

— Меня осведомил бывший мэр, даже не так, совершил маленький наезд на меня после вашей беседы с ним.

— Ну, тогда мы пойдём, вы ответили почти на все мои вопросы, которые я собирался задать вам, — неожиданно произнёс Ухваткин и поднялся со стула.

— Рад был помочь и знакомству, — пожимая руки на прощанье, говорил Варев, — а вы, молодой человек, необычный субъект, от вас исходит энергетика механического, даже можно сказать, неземного плана. Я уже второй раз встречаюсь с такими людьми, в прошлом году, если память не изменяет, отставной военный с фамилией Хрусталёв искал свой угнанный автомобиль и предпринимал попытки промывания мозгов, теперь вы, уж не эпидемия ли у нас в городе?

Черников пожал плечами, стараясь не показать вида, что высказывания смотрящего попали в точку, но про себя подумал: "Опять Хрусталёв! Известная в городе личность оказывается, сволочь!"

У Андрея Викторовича запылали щёки и зажглись ушные раковины, да так, что он остановился в коридоре корпуса физического факультета и сначала потрогал пальцами уши, а затем приложил кисти рук тыльной стороной к щекам, стараясь погасить жар в местах прикосновения. То ли руки были холодными, то ли чисто психологический эффект возымел действие, но градус кожи сначала понизился, а затем и вовсе стал приходить в норму.

"Кто-то ругает", — подумал он по старой народной традиции.

Постоял немного, оглядываясь вокруг. Хотя со времени последнего посещения здесь ничего не изменилось, разве только народу стало больше, который, как муравьи по незримой тропинке, сновал взад вперёд от главного входа через коридор первого этажа наискосок к лестнице, огибая стоящего перед ней Хрусталева, который наконец решился и шагнул по ступенькам вверх. Лестница была широкой с литым чугунным ограждением и стёсанными ступенями, за всё время существования здания огромное количество пар ног прошло навстречу друг другу, отполировав и стерев кромку камня, но в некоторых местах были сколы и выбоины, значит, не просто ходили, но и грызли гранит науки в прямом и переносном смысле.

На свежевыкрашенной стене светло-серой бюджетной краской скотчем прикреплён бумажный лист формата А-4 со стрелкой, указывающей направление куда-то вверх, и крупным текстом "Приёмная комиссия".

Поднявшись на второй этаж, Андрей Викторович опять по диагонали вправо пересёк коридор и вошёл в аудиторию с открытой дверью. Помещение было большое с огромными окнами и с зеленью в цветочных горшках на подоконниках. Слева от входа до самого первого окна тянулась глухая стена, ровно в середине прерываясь лёгкой, по сравнению с входной, закрытой дверью. Справа стоял казённый рыжий шкаф со стеклянными дверцами, такие шкафы стояли и тридцать лет назад в каждом школьном кабинете, внутри его виднелись стопки бумажных папок под алфавитными буквами.

"Надо же, до сих пор сохранился, — удивился про себя Хрусталёв, — такой точно был у нас в классе, когда я учился".

Он сделал несколько шагов и, миновав шкаф, который закрывал обзор, вышел на средину, остановился, чтобы осмотреться, и если зрительно не обнаружит Рогалёва, то тогда определить, к кому можно обратиться по поводу его дальнейших поисков.

Так как он опять стоял на единственном пути между входом и залом с правой стороны, в который все и стремились попасть, его начали слегка подталкивать то сзади, то сбоку молодые люди, по всей видимости, абитуриенты, кто в одиночку, а кто и с родителями, солидными и не очень, дядьками и тётками. Ему пришлось постоянно слышать: "Извините, простите, разрешите".

Зал, в который прорывались абитуриенты и выходили из него, представлял собой пространство, образованное двумя рядами столов, расположенных напротив друг друга. За столами сидели молодые девушки, на столах бумажные папки и чистые бланки чего-то, то ли заявлений, то ли анкет. В междурядье напротив каждого стола стоял стул, который занимался жаждущим побеседовать с девушкой после того, как подойдёт его очередь. Широкий проход между столами и был занят той очередью ожидающих.

Хрусталёв перевёл свой взгляд вперёд, там также у окна обособленно находился ещё один стол, но стула при нём не было. Две девчонки тихонько говорили о чём-то с женщиной лет пятидесяти, сидевшей за столом, они спрашивали, она отвечала. Расслышать что-то с того места, где стоял Андрей Викторович, не представлялось возможным, да и вообще, шумовая обстановка походила на ту, которая присутствует в читальных залах библиотек, все говорили почти шёпотом или вполголоса.

В этот момент обе девушки отошли от стола и мимо него стали пробираться к выходу. Стол, у которого они стояли, открылся полностью, и Хрусталёв увидел на нём, кроме различных бумаг, стоящую табличку "Секретарь". Тогда он смело шагнул в этом направлении и, ещё не достигнув края стола, словно боясь, что занимающие проход люди повернутся к столу и начнут диалог с секретарём, сказал:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, — ответила ему женщина, бросив в его сторону нейтральный взгляд, — вы за документами? Фамилия? Факультет?

— Нет, извините, я хотел бы увидеть Алексея Борисовича.

— Ирин! — позвала она кого-то громко.

— Да, Нин Васильевн? — обрывая окончания, ответила Ирина из середины зала.

— А где у нас Борисыч?

— Не знаю, был здесь, может, вышел куда, но мне он ничего не говорил.

— А вот он и сам идёт, — радостно воскликнула женщина в очках, направляя свой взгляд через плечо за спину Хрусталёва.

Андрей Викторович повернулся и увидел Рогалёва, который продвигался от входа в его сторону. Хрусталёв сделал пару шагов навстречу и, остановившись, протянул руку для приветствия со словами:

— Здравствуйте, Алексей Борисович, я к вам.

— День добрый, проходите, — ответив на приветствие, тот дёрнул ручку двери в стене.

Дверь оказалась запертой, тогда он обратился к секретарю:

— Нина Васильевна, вы опять закрыли дверь?

— Не закрывала, наверное, сама захлопнулась, возьмите ключ, — она протянула через стол руку с ключом и металлическим колечком.

Хрусталёва поразила её рука, не столько рука, а сколько пальцы с длинными крашеными ногтями, даже не сам маникюр, а целый ряд перстней и колец на них. Такой набор золотых украшений никак не свойственен жрицам науки и больше подходит для женщин данного возраста, работающих в торговой сети, причём продовольственной.

Широкое золотое кольцо на безымянном пальце свидетельствовало о том, что её обладательница выходила замуж более тридцати лет и до сих пор живёт в счастливом браке. Немного поуже на среднем пальце, но с множественными каменными вставками, похожими на бриллианты, ни о чём не говорило окружающим, хотя для обладательницы оно, скорее всего, было подарком на юбилей или какое-нибудь значимое событие.

Перстень на указательном пальце с огромным, сверкающими гранями, рубином овальной формы, по всей видимости, был семейной реликвией и достался по наследству от матери или бабушки.

Так думал Хрусталёв, загипнотизированный блеском золота и драгоценных камней, потому непроизвольно вытянул шею и пытался рассмотреть второю руку на предмет аналогичных ценностей, не обращая внимания ни на лицо с очками, ни на всю фигуру в целом. Но в этот самый момент из-за его спины вышел помимо Рогалёва, перехватившего ключ, ещё и парень, который остановился у стола секретаря. Он и перекрыл обзор Андрею Викторовичу, лишив его память возможности запечатлеть украшения второй руки неизвестной ему Нины Васильевны.

— Проходите, — вернул его из небытия Алексей Борисович, открывший уже дверь и жестом приглашавший войти в другое помещение.

— Нина Васильевна, прошу меня с полчасика не беспокоить, но разве только в крайнем случае, — произнёс он, когда уже Хрусталёв проследовал мимо него.

Помещение было маленьким, в нём с трудом разместились три стола и двухстворчатый шкаф. Дверь за спиной захлопнулась, Алексей Борисович так шустро, не беспокоя Хрусталёва, проскользнул к дальнему столу у окна, бросив при этом гостю на ходу:

— Присаживайтесь.

Андрей Викторович, как и следовало ожидать, выбрал ближний стол, который справа и уселся за ним, так как других посадочных мест, кроме как за столами, не было.

— Вижу, с вами определённо ничего не произошло, — начал диалог Рогалёв.

Хрусталёв посмотрел на него и подумал, что с ним тоже ничего не произошло, всё тот же костюм, что и год почти назад, когда происходила их встреча, сорочка и галстук другие, да бородка короче и аккуратней. Но нет, что-то в нём было нового, это что-то не определялось пока, и потому Андрей Викторович перестроил фразу, готовую сорваться с языка, и произнёс:

— А что вы ожидали?

— Мало ли что могло случиться, используя вы браслет на полную мощность, — как-то неопределённо выразился Рогалёв.

— Полная мощность? Не измерял и даже не знаю, как это делается, но всё, что преподала мне Мария Анатольевна, то я и освоил, под её руководством, — уверено и с достоинством отчитался Хрусталёв.

— Что же тогда вас привело ко мне? — скорее не удивлённо, а заинтересованно спросил учёный.

Он откинулся на спинку стула и левой рукой поправил чёрную чёлку. Тут до Хрусталёва дошло, что нового было в Рогалёве, — это цвет его волос. Из пепельно-серых они превратились в чёрные. Теперь перед ним сидел брюнет, с волосами бороды и причёски одинакового цвета.

"Перекрасился и помолодел", — искрой пронеслась мысль в голове у Андрея Викторовича и принесла ему успокоение и комфорт. Беспокойство неизвестности, возникшее в первую минуту, исчезло, перед ним сидел всё тот же Алексей Борисович, только в настоящий момент более лояльно относившийся к нему. Хрусталёв опустил голову и посмотрел на свои руки, лежавшие перед ним на столе, но вместо конструирования ответной реплики, он почему-то представил, как бы на его пальцах смотрелись украшения Нины Васильевны.

"Глупо бы выглядели, не сочетались с браслетом", — оценил он виртуальный набросок и улыбнулся сам себе.

— Я бы хотел для вас стать сталкером, — более неожиданно для себя, чем для своего визави ответил Хрусталёв.

Он даже не понял, почему произнёс это слово, ведь, как помнится, оно никогда не входило в его лексикон. Истинное значение, т. е. толкование и смысловая нагрузка, по наитию казались ему знакомыми и отражали в точности то, что собирался городить и объяснять бесконечно долго Рогалёву, пока тот не поймёт его и не даст этому понятию своё научное определение.

— Вы что начитались братьев Стругацких или Тарковского насмотрелись? — с беззлобной усмешкой на губах спросил учёный.

— Никого я не смотрел и не читал, я побывал там, куда вы стремились, и со мной ничего не произошло, — начал Хрусталёв обиженно защищаться.

Ведь он действительно не читал Стругацких, а фильм смотрел давно, оттого и не помнил в чём там суть, и потому в данный момент не знал, как реагировать на слова Рогалёва.

— Я хочу туда снова, но не знаю зачем, — наконец, успокоившись, пояснил он.

— Но в прошлый раз вы зачем-то туда ходили? — спросил его Алексей Борисович.

— В прошлый раз я выполнял просьбу Марии Анатольевны, выпросил обратно память Черникову.

— Так, понятно, вы видите во мне руководителя проекта, так сказать, царя: пойди туда, не зная куда, принеси то, не зная что, — не смог удержаться от скептицизма Рогалёв.

— А о чём, вообще, спросили бы учёные, ну или просто люди, население земли, у Вселенского разума, если бы им представилась такая возможность? — без прелюдий перешёл к осуществлению своего плана на диалог Хрусталёв, проще выражаясь, он старался перехватить инициативу.

— Что вы вкладываете в понятие Вселенский разум? — несколько смутившись неожиданным поворотом разговора в пока непонятную сторону, Алексей Борисович начал рассматривать и перекладывать бумаги на своём столе.

— Абсолют, Макрокосм, если хотите, более развитая цивилизация инопланетян, — продолжал наседать Андрей Викторович, почувствовав уверенность в себе.

— Наверное, в чём суть жизни, а у учёных, возможно, были бы свои узконаправленные вопросы, — нехотя поддерживал нить разговора Рогалёв, потому и отвечал расплывчато и неопределённо.

— Они спросили бы про большой адронный коллайдер и сверхмалые частицы, — с сарказмом, переходящим в восторг, изрёк Хрусталёв.

— Что вас так развеселило? — изумился учёный, оставив в покое свои бумаги и подняв голову, посмотрел на своего собеседника, словно примеряясь, достоин ли оппонент спора с ним, — уж не коллайдер ли?

— А что коллайдер, ну запустят его, докажут или обнаружат там, уж не знаю, как сказать, существование сверхмалых частиц, затем построят сверхмалый коллайдер, но станут ли от этого они счастливее, а тем более простые люди? — задал Андрей Викторович вопрос, как бы сам себе тут же и ответил, — думаю, что нет.

Он сделал паузу, но всем своим видом показывал, что намерен продолжить излагать свою мысль, опустил взгляд вниз, развёл руками по столу, будто бы разглаживая скатерть, которой не было, и, набрав максимальный объём лёгких, выдохнул и вместе с воздухом выпустил самое сокровенное, о чём он думал уже многократно:

— А не станут счастливее, будут тревожиться и искать своё счастье, а рядом будет супертехника, но она не поможет в поисках потому, что природу души она не изучает, потому как механически постичь это невозможно.

— Так вы что, ходите туда за счастьем? — ещё больше удивился Рогалёв, так и не определив, в какую область диалектики клонится разговор: теософскую, философскую или, вообще, гремучую смесь, метафизическую.

— Счастье — это состояние души, как говорят творческие люди. Душа находится в гармонии с мыслями или разум в гармонии с душевным состоянием. Мне хочется идти туда за знаниями, за информацией касательно души, — пояснил Хрусталёв.

Сам он всё больше понимал, что его запал начинает проходить, уверенность улетучиваться, а вместе с ней исчезают конкретные слова, подобранные накануне при подготовке к разговору, и остаются лишь голые мысли, которые он не может передать своему визави так, как они иногда делают с Марией.

— А зачем вы мне это говорите? — из уст Рогалёва звучал не упрёк или усмешка, а лишь уточнение.

— Понимаете, если вам я не сумею объяснить…, - начал Андрей Викторович и слегка запнулся.

— То они не поймут вас, — помог ему учёный.

— Нет, они как раз поймут, им не нужны мои слова, — спокойно и мягко продолжал Хрусталёв.

— Так в чём же дело? — выказывал нетерпение Рогалёв.

— Дело в том, что, возможно, я не смогу понять их объяснения или пойму, но не смогу трансформировать на человеческий язык и тогда возможен коллапс моего сознания, я начну жить в понятом лишь мной мире, — и Андрей Викторович довольный откинулся на спинку стула, так как ему показалось, что его, наконец-то, поняли.

— Проще говоря, вы сойдёте с ума, — подтвердил его догадку о взаимопонимании Рогалёв.

— Возможно, это просто так будет выглядеть для окружающих, — чуть-чуть скорректировал позицию Хрусталёв.

— Хорошо, допустим, я понял вас, но что вы конкретно хотите от меня, — на полном серьёзе спросил учённый.

— Я хочу от вас, чтобы вы ставили мне конкретные задания, чтобы, держа их в голове, я не утрачивал связи с реальностью, — просто пояснил Андрей Викторович.

— Ну и ставьте сами себе такие задачи и гуляйте с ними, сколько вам хочется, — также просто ответил ему Рогалёв.

— Себя не обманешь, не может быть в человеке двойного стандарта для себя, не может он раздвоиться внутри себя, там он живёт или в согласии с Миром или в антимире, т. е. мире, выдуманном им и удобном для него, — терпеливо и последовательно объяснялся Хрусталёв.

— Вот вы и держите в голове вопрос про коллайдер, — опять на полном серьёзе, без намёка на сарказм, предложил ему вариант выхода из затруднительного положения Алексей Борисович.

— Мне о нём фактически ничего неизвестно, а трактовки учёных — это всё равно, как объяснения умалишённых, люди просто знают, что это учёные и верят им, не вникая глубоко в суть изрекаемого ими, — честно признался Андрей Викторович.

— Получается, если верить душевно больным и вникать в суть их бреда, то есть возможность узнать что-то интересное? — домыслил недосказанное Рогалёв.

— О таком говорят уже давно, но я не об этом, я о конкретном задании, которое было бы интересно и вам, и доступно моему разуму, но вот, например, антиоружие, — решился ещё одно своё креативное рассуждение придать огласке Хрусталёв.

— Простите, что? — переспросил его учёный, жаждая подтверждения, что он не ослышался.

— Анти-оружие, — повторил внятно и с небольшим интонационным разрывом после приставки слово Андрей Викторович.

— Для меня это понятие такое же, как для вас коллайдер, мы опять на разных полюсах, — сделал свой вывод Рогалёв и откинулся на спинку стула, сложив руки на груди в замок.

— Вопрос мог бы звучать так: "Можно ли создать антиоружие, которое нейтрализовало бы любое оружие, созданное или придуманное человеком для уничтожения себе подобных", — выпалил скороговоркой Хрусталёв, явно опасаясь, что его не только скоро перестанут понимать, но, возможно, и слушать.

— Хорошо, объясните мне, возможно, я пойму, как понял, для чего нужен коллайдер, — не стал противиться Алексей Борисович продолжению разговора и, разомкнув руки, положил их на стол.

— Человек мыслит, затевает дурное, но скрывает это, а вот антиоружие обнаруживает такую злую, чёрную энергию и при помощи световой энергии рассеивает её, тот человек уже не испытает злобы и не хочет кому-то причинить зла, — снова с энтузиазмом взялся пояснять Хрусталёв.

— Но это, простите, из области телепатии и гипноза, внушение своих идей и замыслов другому субъекту, — мягко возразил учёный, ожидая очередного поворота беседы в неизвестную сторону.

— Телепатия и гипноз — это промывание мозгов, а здесь уничтожение чёрной энергии, которая способствует зарождению в голове злых замыслов, т. е. работа на более ранней стадии, — торжествовал Андрей Викторович.

— Хорошо, допустим, что я всё понял, ваше антиоружие — это антизло, но вот вам другая скороспелая идея, спросите их: мифы — это выдумка или реальность? — несколько оживился и Рогалёв.

— В их мире это одно и то же, выдумал, значит, уже сделал, — не задумываясь, ответил за тех, кому вопрос предназначался, Хрусталёв.

— Получается, мифы — реальность, — сам себе прокомментировал услышанное учёный.

Наконец-то наступила долгожданная пауза, и оппоненты разбежались по своим внутренним закоулкам, начиная осмысливать и переваривать итоги разговора.

Рогалёв посмотрел в лицо Андрею Викторовичу, улыбнулся приветливо и произнёс:

— Если бы я не знал про браслет, то это выглядело как беседа двух сумасшедших.

— Многие добиваются высоких трибун, а потом несут такую чушь, но их слушают, верят им и не объявляют сумасшедшими, — улыбнулся в ответ Хрусталёв.

— Хорошо, Андрей…, - слегка замялся Рогалёв, видно, вспоминал отчество, — Викторович, если я не ошибаюсь, я обдумаю ваше предложение в общем и конкретные вопросы в частности.

— Как я узнаю результат? — спросил Хрусталёв.

— Вы оставьте свой телефон, вдруг мне придётся ещё консультироваться по конкретным вопросам, — ответил Алексей Борисович, поднимаясь из-за стола и показывая, что на сегодня уже разговоров достаточно.

Книга вторая. АНТИМИР.