"Мототрек в ад" - читать интересную книгу автора (Мэннинг Марк)

ЗАЕЗД № 4 (параллельный трек) ДЖОННИ ПЕД, МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ…

Тяжко одинокому педрилке в английской сельской глуши, один такой куковал в Бугезфорде — Джонни Пед.

Судьба его не баловала. Приехал в глушь на дачу, и вот уже три дня не видел, не щупал и не сосал ни единой колбаски.

За исключением своей малюсенькой пипки, которую он с утра до вечера точил-надрачивал на мужчину своей мечты, плескал семя на алтарь кумира души, на светлый образ красавчика Бобби Соккета.

Дрочил и проклинал ебаную принцеску «Вечерний Звон», крепко подвесившую Бобби на гвоздик своей любви.

Джонни Пед одиноко бухал в "Козырной свинке" и глотал слюнки, которыми истекал его рот при одном взгляде на аппетитную круглую попку Бобби Соккета.

И сегодня в полдень он заказал коктейлик, «Вечерний Звон» ему принесла, и такой вот грустненький сел он у окна куковать в ожидании Бобби, ибо тот каждый день прибегал в "Козырную свинку" на свиданку с любимой.

Ах, если бы юноша дал ему шанс, старый Джонни показал бы ему зияющие высоты мужской любви!

Педик посасывал «черри» из тонкой трубочки и грезил о, что называется, совместном круизе, например в Амстердам, или в Танжер, или в Нью-Йорк.

Жополюб имел сладкую фантазию — они с Бобби женятся в Сан-Франциско, там уже прогресс, там уже так можно! И даже вовсю поощряется местными властями из Республиканской Партии! Впрочем, политики везде одинаковы. «Никогда не доверяй политику», — как пели панки семидесятых.

И вот в таком внутримозговом киносеансе, по пять стаканчиков, проходит два часа, а Бобби все не приходит и не приходит.

Парочка одноклассниц «Вечернего Звона» притопали посудачить с подружкой.

Джемма Троллоп и малютка Бетти Цветочек. "Красивые, аппетитные штучки, — тоскливо помыслил Джонни Пед, — но у них нет колбасок!"

Старик Сезерлойд бросал вороватые взгляды в уголок и даже протер очки, чтобы получше видеть и облизываться на юные круглые попочки и маленькие пимпочки грудяшек под девчачьими лифчиками. Нетрудно было догадаться, что делает его рука под барной стойкой.

А девчонки перетирали свои девчачьи терки: про мальчишек, про помаду, про колдовство, столь необходимое для удачного замужества, ну и всю такую Срань Господню.

Джонни Пед не то, чтобы ненавидел девочек, а просто-напросто мечтал, чтоб они все сдохли от бубонной чумы. И сладкий сон — планета пидарасов, суп-пер-пупер, как говорят на МТиВи!

Но вдруг… Джонни Пед сначала очком почуял, а потом уже услышал рев мотоциклов. Воздух начал сотрясаться.

Потихонечку и кабачок "Козырная свинка" начинал дрожать и позвякивать всеми своими стекляшками. Зловещий рев двигателей все приближался и приближался, становясь оглушительным, словно немецкая бомбардировка Ланкашира в документальном кино. О, мечты сбываются, старый Джонни Пед! Ты смотришь в окно и видишь сон, прекрасный пол-люционный сон в духе гомоэротических фантазий безумного Тома Финляндского. Гром и молния, байкеры на Харлеях. Пять всадников сексапокалипсиса, в черной коже, грязные и бородатые, и штанишки у них трещат и шишки шипят, и даже большой ниггер, Стаггерли, мечта любого пидара, среди них.

Джонни блаженствует, чувствует себя как пятнадцатилетний пед-капитан, и на радостях заказывает еще коктейльчик, рука незаметно скользнула в трусики от «Маркса и Спенсера» (не путать со стариной Карлом!).

А дверца паба с грохотом отворяется большой ногой фашистского ниггера. Он оглядывается и принюхивается. И понимает, что место тихое…

«Говностаи Сатаны» любили такие тихие места, они самые подходящие для адского угара…

И вот они заходят, гремят тяжелыми ботинками, звенят своими ужасными свастиками, ох-ох, запах псины повисает в атмосфере и дело пахнет керосином.

— Пят пиве, цервезу нам, амиго, да! — говорит Гомез Гитлер и блестит золотым зубом, словно он сам Сатана перед Армагеддоном (а он произойдет на все сто!).

Старик Сезерлойд по своему маразмику подумал, что его старость спасет его от подонков и начал выебываться:

— Да-да, дорогой, — говорит, — пять пива, амиго, э-э-э…

— А ты вообще по-английски то говоришь, а? — прищурился на него мексиканец-фашист.

— Да, я говорю по-английски, я вообще-то англичанин, а ты че вооще хочешь, такого пива у нас тут очень большой выбор, понимаешь, есть пиво для пидаров, есть моча девственниц, есть пиво с яйцами попа, ты-то сам какого желаешь?

— Нам подавай мексиканского пивка, «Корона» там или че-еще, — нетерпеливо рявкнул мексиканец.

— Ну да, мальчики, я вам щас написаю пять кружечек, а потом вы, наверное, еще-че захотите?

— Пять текил, а потом еще че-нибудь, не спеши счет выписывать, нассы нам пивка побыстрее.

— И хорошо бы вам, парни, оставить ключи от своих тачек мне, я их положу за вот этой стоечкой, и сделаю для вас исключение, я, знаете ли, только своим доверяю.

— Нет проблем, дедуля, — душевно так говорит Гомез Гитлер, — бери ключики, нет проблем, — и все так душевно происходит у них, на дружеской ноге что называется. И Сезерлойд, расслабленный весь такой из себя, выебывается дальше.

— А вашему другу африканского происхождения, например, придется выпивать в саду на улице, понимаешь ли, амиго, правила такие, только для белых, как говорится, — ласково так замечает Сезерлойд и подает Гомезу Гитлеру подносик со стаканчиками и улыбается так себе хитро и выебисто.

Старик подписал себе смертный приговор такими вот словечками, это уж сто процентов, как пить дать.

— Чего, только для белых, блин, — мексиканец щурится, что твой зорро-убийца. — Я вота, типа, коричневый, — трет себя по щеке. — Мне тоже, что ли, в саду пить надо?

— Нет, нет, что вы, у нас летом бывает много вежливых пакистанских джентльменов, никаких проблем, только чернушкам нельзя.

Мексиканец осклабился и улыбка его была оскалом кобры перед броском. А фашистский ниггер Стаггерли аж речь толкнул от офигения.

— Я вырос на юге гребаных Соединенных Штатов, чертова сегрегация и апартеид, Нельсон Мандела, Мартин Лютер Кинг и все черти преисподней, хотя в принципе приятная погодка, приятный садик и все такое, давайте попьем на воздухе как честные люди, — фашист Стаггерли успокоился, но страшный яд черной злобы капнул ему в кровь и, как уже было сказано, Сезерлойд подписал себе приговор и дело пахло керосином.

Двадцать кружек пива и реки текилы еще разгонят и раскумарят гнев «Говностаев Сатаны», вы только подождите.

«Вечерний Звон» само собой во все глаза таращилась на байкеров, они все такие кожаные и со свастиками, прямо как ее любимый братец со всем своим военным немецким антуражем, но все ж таки не совсем такие, какая-то в них гнильца, да-с! А между тем она гоняла свои телеги с девчатами, показала им мальчика-с-пальчик в девять дюймов с большими шарами, типа к свадьбе хочу технически подготовиться и все такое…

А байкеры-подонки побухали короче часика два и, наконец, Стаггерли решил выступить с выходом. Заходит значит в бар и…

— Слушай, ты! — орет ему Сезерлойд. — Ты че, совсем? Я твоему другу-азиату объяснил правила! — старик, значит, совсем страх потерял, сам не врубается, чо щас будет.

А Стаггерли ему: "Ах ты пидор гнойный, щас вот нассу тебе всласть по всему помещению", — и достает огромную черную колбасину, что твой сервелат финский. Девчонки там, «Вечерний Звон» с подружками аж сатанеют от ужаса и размеров небывалых африканских, а Стаггерли аккуратненько писает себе вокруг, словно газон поливает. Уж кто сто пудово счастлив, так это Джонни Пед, всю жизнь наверно мечтал, чтобы здоровенный ниггер обоссал его из огромного черного брандспойта.

«Вечерний Звон», как самая умная, ломанулась к телефону в участок накапать, значит-ца: "Сержант Вислозуб, у нас тут неприятности в "Козырной Свинке", приезжайте поскорее! Вы ж меня знаете, я зря пургу гнать не буду!"

А Сезерлойд так и не врубился, что ему пиздец пришел и орет как резаный:

— Ты, блин, какашка черная, тебе, блин, кто позволил ссать на моих клиентов!

— Ниче, ниче, все нормально! — пропищал Джонни Пед, обтекающий и счастливый. А тут и окно вылетело, и в провал Адольф Адольфович влетел, и другое окно вылетело к чертовой матери. Эль Гомисидро один из своих ножичков бросил и ладошку Сезерлойда к стене пришпилил как бабочку в гербарии или вроде того. Сезерлойд, конечно, арию запел, словно Повар-отти на повороте величайший самый.

И главное слово, конечно же, а кто тут еще главный, произнес Гомез Гитлер:

— Де-е-евчо-о-онки, — звонко так, по-мексикански, с душой рявкнул, что Джемма Троллоп враз обоссалась, аж из туфелек потекло, — снимайте трусы, знакомиться будем.