"Насчет папайи" - читать интересную книгу автора (Кавана Дэн)

5

— Это ваш босс?

— Да, это мистер Далби.

Прибыла вторая бутылешка шампанского; у Даффи осталось всего шесть глисоновских банкнот.

— Ты зарабатываешь на собаках?

— Что?

— На собачьих бегах — это от этого у тебя все бумажки по одному фунту?

— Нет, — ответил он, — Харди Эмис[7] только так и расплачивается.

Она хихикнула. Она ему нравилась. Нет, скорее, он думал, что она ничего. Он снова положил влажную от бутылки ладонь на ее правую грудь. Интересно, пришло ему в голову, можно ли ее потискать — или за это надо платить отдельно? Не то, чтобы ему очень хотелось.

— А какой он — мистер Далби?

— Он нормальный. У него все по правилам. Не нравятся правила — не работай, все по-честному.

— Вы с ним спите?

— Ясное дело. Не очень часто. И он всегда за это платит. Если не хочешь, можешь отказаться, это одно из правил. Никто, ясное дело, не отказывается.

— Угу.

— И потом, он это дело не больно-то любит, так что нам от этого только лучше.

— Не любит?

— Нет, не особенно. Трахается много, но кайфа от этого не ловит. Он из тех, кто натягивает сразу два презика — так боится что-нибудь подцепить. Понимаешь, о чем я?

— Ммм.

— А когда трахается — в два счета кончает, вытирает член и тут же бежит в ванную!

— Шутишь?

— Нет, серьезно. Прямо тут же. У него там, наверху, квартирка: кабинет, спальня, ванная. Он всегда первым делом включает кран, а как кончит — сразу — бух в ванну.

— А еще что он делает?

Интересно, подумал он, знает ли все это миссис Бозли?

— Ну, иногда он перед этим еще нюхает.

— Что нюхает?

— Ну, иногда это такие маленькие капсулки, он держит их рядом с подушкой, и когда снимает носки, просто ломает капсулку и нюхает, что там внутри. А иногда это просто какой-то порошок. Но что-то в последнее время он ему разонравился.

— А ты что в это время?

— Я просто лежу и жду, пока он сделает дело. Ну, все эти приготовления и ванна. Я не жалуюсь — пусть бы и все джентльмены такими были.

Даффи был очень доволен собой. В конце туннеля забрезжил свет. После вечеров, проведенных в старенькой «Мини», это была его награда. Настроение сразу улучшилось. Сейчас, если он прибавит к остаткам глисоновских денег пятерку своих…

— Сколько ты говоришь, ты берешь?

Делия смущенно улыбнулась.

— Десять, милый, — она расчетливым жестом погладила его бедро.

Шесть по одному фунту, пятерку его собственных, один фунт себе… он положил деньги на стол. Увидев синюю пятерку, она хихикнула.

— Эй, мистер транжира!

Ну не странные ли эти мужчины? Никогда наперед не знаешь, на что они купятся. Сидел-сидел, симпатичный, разговаривал, и щупать больно-то не щупал, и вот, стоило рассказать ему о том, как трахается мистер Далби, и — нате вам — вдруг находит у себя заначку.

Помимо всего прочего, Даффи был рад расслабить ремень — он его просто убивал. Он расстегнул ширинку и разрешил ей достать его член. Она быстро и прилежно его обработала, на ковер брызнула сперма.

Не удивительно, что им нужны все эти благовония, если они все время пачкают ковер: сначала шампанское, потом сперма. Может, у них там внизу (где темно и не видно) синтетические коврики, и они меняют их каждую неделю? Свеча догорала. Неопознанные цветы выглядели все такими же свежими, но он так и не смог их как следует понюхать. Всего лишь на какое-то мгновение Даффи стало интересно, кто поставляет им благовония.

Когда на следующее утро ему позвонил Хендрик, от его приподнятого настроения мало что оставалось.

— Хотел узнать, как вы продвигаетесь.

— Понемножку, мистер Хендрик, понемножку. То, се — одним словом, рекогносцировка. (Клиентам нравилось это слово, хоть не все они умели его выговорить). Много времени уходит на слежку, вы ж сами понимаете.

— Да. Но вы уже что-нибудь обнаружили?

— Ну, у меня сейчас гораздо больше зацепок, чем в самом начале.

— Вы обходитесь мне недешево, мистер Даффи.

— Угу.

— И вы до сих пор не нашли моего вора.

— Нет.

— И с вашего появления на складе краж больше не было.

— Но вы, мистер Хендрик, наверно, и не хотите, чтобы они были?

— Нет. Конечно, нет.

— Так, может быть, это мое присутствие удерживает их от воровства? — говоря так, Даффи чувствовал, что это сомнительное предположение.

— Да, но если ваше присутствие и дальше будет их удерживать, и они ничего не будут красть, значит, вы и поймать их не сможете?

— Нет.

Несмотря на ранний час, Хендрик был на удивление логичен и последователен. Это было нечестно. Даффи еще не допил первую чашку кофе.

— Вы же понимаете, я не могу платить вам только за то, что пока вы там, краж не происходит.

— Конечно, нет.

— Это обойдется мне еще дороже, чем если бы я просто разрешил им брать раз в месяц все, что душе угодно.

Даффи хмыкнул.

— Вы ведь там уже почти месяц, верно?

— Что ж, может быть, как раз сейчас что-то и произойдет.

— Я даже не знаю, на что надеяться: что это произойдет или нет, — похоже было, что логика Хендрика начала увядать.

— Раз уж об этом зашла речь, мистер Хендрик, то это все исключительно на ваше усмотрение. Я, естественно, соглашусь с любым вашим решением. Однако на вашем месте я бы немного подождал. Я прекрасно вас понимаю — вы платите деньги и до сих пор ничего за это не получили. С другой стороны, вы ничего и не потеряли. Я надеюсь, у вас нет нареканий к моей работе у вас на складе.

— О нет, никаких нареканий. Даже больше, мистер Даффи, если вы вдруг захотите сменить род занятий…

— Это очень великодушно с вашей стороны. Значит (никогда не следует отдавать инициативу клиенту), мы с вами можем подождать еще какое-то время, я правильно понимаю?

— Да, пожалуй, так будет лучше.

Когда он повесил трубку, Даффи подумал, ну вот, есть еще немного времени, но совсем не много. А если ничего так и не выяснится, он всегда может рассказать Хендрику, что у него есть судимость; после этого тот наверняка его повысит, даже не прибегая к помощи миссис Бозли.

Занятная штука жизнь, думал он по дороге на работу. По крайней мере, иногда — оттого и хочется ее продолжать. Тот парень из «Близнецов», такой пылкий, кончил тем, что разукрасил блевотиной коробку с часами, а девица из «Пижона» его завела и расфонтанила. Никогда бы не подумал, говорил себе Даффи, никогда бы не подумал, что так получится, если бы мне заранее предложили выбор.

Но, с другой стороны, не было в ней ничего занятного; жизнь была штука запутанная и непонятная. По дороге на работу за ним снова увязались пузатые Боинги. Даффи вспомнил, как обычно передавали по радио: «Все триста пятьдесят два человека…», «Все сто тринадцать человек…», «Все два миллиона триста сорок пять тысяч девятьсот восемнадцать человек…». Они всегда говорили об авиакатастрофах именно так. Никогда просто «двести пятьдесят четыре человека». Как только Даффи слышал в новостях это «все», ему не составляло труда сказать, чем закончится фраза: «…погибли, когда лайнер ДС-10 „Кукарача эрлайнз“ врезался в склон горы близ озера Тыры-Пыры. Обломки самолета оказались рассеяны в радиусе нескольких миль. По имеющимся сведениям, самолет двигался точно по курсу и находился в хорошем техническом состоянии…». Возможно, у них уже заранее была приготовлена стандартная запись, и они от случая к случаю только меняли в ней незначительные детали. И всегда сообщения начинались с этого «все».

Летающие гробы выстроились в линию, чтобы в свой черед благополучно рухнуть; Даффи думал о вчерашнем своем воодушевлении и сменившем его разочаровании. Воодушевление он испытал, когда у него появилась гипотеза, разочарование же, когда заново взвесил имеющиеся у него факты. А они были до крайности скудными.

Начнем сначала. У Хендрика пропадает товар; положим, в это мы верим. За неимением другого свидетельства. МакКею устроили аварию. Нет — МакКей попал в аварию — это все, что мы знаем. Он задел обо что-то боком — или что-то задело его — вылетел на обочину и сейчас лежит в больнице с перебитым хребтом. Авария могла быть умышленно подстроенной, а могла быть и простой случайностью; то, что второе ТС не остановилось, еще ничего не значило: люди часто не останавливаются, если думают, что это сойдет им с рук.

Второе: ему в шкафчик подбросили пятьдесят фунтов, а в машину шесть калькуляторов. Чтобы подкупить его? Чтобы за что-то расплатиться? Чтобы к чему-то подготовить? Он не знал, и теперь, после разговора с Глисоном, наверное, не узнает уже никогда.

Третье: у двоих работников Хендрика в прошлом были судимости. А это значит, что солнце по-прежнему встает на востоке.

Четвертое: с тех пор, как он пришел на склад, ничего больше не пропало. Это могло означать, что его раскусили или что вором был МакКей, или что с момента его прихода, на склад не поступало ничего особенно соблазнительного.

Пятое: у него была возможность осмотреться, заглянуть в бухгалтерские книги и в пару-тройку ящиков — и это ни к чему не привело. Он исправно проторчал несколько вечеров перед домами своих коллег, но и это ничего не дало. Вот только…

Вот только до этого момента у него были лишь гипотезы, возникшие, может быть, из одного того, что ему не нравилась миссис Бозли, не нравилась так же безоговорочно, как не нравился ей он сам. А гипотезы, возникшие на почве предубеждения, серьезного отношения не заслуживают.

В ящике стола миссис Бозли лежала повернутая вниз лицом фотография мистера Далби. Миссис Бозли ходила в заведение под названием «Пижон» с распущенными по плечам волосами и оставалась там около часа. Мистер Далби — он сверился со своими записями — был одним из постоянных клиентов «Грузоперевозок Хендрика». Мистер Далби, перед тем как потрахаться, ломал капсулку с допингом; возможно, у него были проблемы с эрекцией. Что еще было ему известно? И что мог бы из всего этого заключить умный человек? Например, что у миссис Бозли был роман с мистером Далби; это было бы вполне понятно: если ты когда-то состояла в соблазнительной должности стюардессы, а теперь вынуждена жить на Рейнерс-лейн с инвалидом-мужем, стоит ли удивляться, если тебе вдруг захочется распустить волосы и прогуляться в Сохо? Тогда становится ясно, почему она поехала так далеко ради одного часа. Такова человеческая природа. Сам Даффи ездил и дальше. И это объясняет, почему фотография лежала лицом вниз — дань стыдливости, декорум адюльтера. И понятно, почему всего час: девушка из «Пижона» говорила, что мистер Далби привык управляться быстро. К тому же, ему надо было руководить предприятием (тем более в то время, когда заходила миссис Бозли), надо было следить, чтобы девушки исправно заказывали шампанское. Даффи стало почти жаль миссис Бозли.

С другой стороны, эта гипотеза — как и предположение Даффи, что в «Грузоперевозках Хендрика» разворачиваются две остросюжетных линии, а не одна — была ничем не подкреплена, и цеплялся он за нее только потому, что ему не нравился характер миссис Бозли и цены мистера Далби. Пятьдесят — нет, пятьдесят четыре фунта — за работу ручкой, малую толику шампанского и виски, который видно только потому, что он золотистого цвета; стоило спросить водки, и вам могли бы дать пустой стакан: и вы бы не заметили разницы.

В результате, то, что показалось ему началом полосы везения, — под действием алкоголя, а еще от того, что он тратил не свои деньги, что над его костюмом не посмеялись и что в деле наконец-то появились подвижки, — сейчас виделось Даффи не кладезем откровений, а всего лишь разрозненными сведениями из жизни кучки говнистых обормотов. Не больше. И если он хочет сохранить эту работу — а она и в самом деле подоспела как раз вовремя — ему срочно нужно накопать что-нибудь еще, или сделать так, чтобы что-то случилось.

А может быть, и то, и другое. В обеденный перерыв он позвонил Уиллету и попросил о встрече после работы. Такой разговор по-прежнему был нужен ему скорее для общего ознакомления, но теперь он уже лучше знал, что именно хочет услышать. Он все не мог забыть об утреннем звонке своего назойливо-логичного клиента, и после обеда ему пришла в голову одна идея. Хендрик сказал, что с тех пор, как Даффи поступил к нему на работу, кражи прекратились, и тон у него при этом был недовольный. Что ж, если клиенту нужна кража, кто такой Даффи, чтобы ему перечить?

— Ну как, много на этой неделе поймали несушек? — спросил Даффи.

Они пили кофе, сидя за столиком среди многоголосья имперского города Хитроу. Уиллет собрал в улыбку свои морщинки.

— Нет, хотя пару-тройку я б не отказался самолично обыскать с пристрастием, — он ухмыльнулся, как многоопытный задопыт. Больше всех повезло одному моему приятелю из Гатвика. Заловил нелегала-пакистанца.

— Что, пакистанцы не сдаются?

— Куда там. Бог знает зачем, но они по-прежнему к нам рвутся. Притом, что сейчас это стоит пять штук на человека. Кое-кто платит в рассрочку — первый взнос, а потом по нескольку фунтов в неделю в течение двадцати лет, а малый, которому они платят, в любой момент может повысить расценки, или просто сдать их с потрохами, если ему надоест. Наверное, им и в самом деле осточертело у себя дома.

— А у нас здесь ну прямо рай, тори-санаторий, верно?

— Притворюсь, будто не слышал этого, Даффи. Короче, некоторые из них никогда сюда не добираются. Доезжают до Роттердама, отдают все деньги, а потом ждут каждую ночь напролет свою лодочку, а она все не появляется. Славный парень, который обещал им помочь и нарассказывал всяких ужасов об иммиграционных законах, просто взял да слинял. Оттого в Роттердаме так много нищих индусов, — он глубокомысленно кивнул, словно советуя Даффи не пополнять их ряды.

— В общем, насчет того моего приятеля. Ему поручили обыскать большущий контейнер со всяким добром. Все вперемешку. Видишь ли, фирмам нет нужды арендовать целый контейнер, как правило, каждая арендует лишь часть, и в этом чего только не было — ящики, тюки и всякая такая хрень, а тут как раз дождик пошел, и мой приятель подумал — знаешь, как это иногда бывает — он подумал, да на кой черт мне все это надо, а? Короче, двинул он кулаком по стенке и спрашивает: «Эй, как ты там?». А оттуда в ответ: «Спасибо, хорошо».

Даффи зашелся от хохота; мимо проплыла миниатюрная уборщица-азиатка, и он, ощутив угрызения совести, попытался успокоиться. История, конечно, была душераздирающая — но при этом очень забавная.

— Так оно всегда и бывает, — продолжал Уиллет, — эти парни, с которыми приходится иметь дело, то хитры, как черти, то тупы, как пробки, даже жалко их, бедолаг. А если бывают просто неглупые, так те тупеют сразу же, как им придет в голову заняться контрабандой. Ну не умеют они этого. Взять хоть тех иранцев, которых мы поотправляли назад в прошлом году. У себя на родине у них котелок варит что надо, хороший бизнес, хорошая кубышка с деньгами, потом вдруг в один прекрасный день к власти приходит этот Аятолла Как-там-его. Плохо дело, пора сматываться. Одна проблема: ограничение на вывоз валюты. Езжай на все четыре стороны, говорит старик Аятолла, но с собой можно взять максимум две шоколадки. Ну, они и думают, ага, не будем тогда вывозить деньги, обратим все в героин, против этого старик не возражает, Набивают чемоданы героином, прыгают на самолет и летят сюда. И что же мы видим? Респектабельный иранский бизнесмен из Тегерана, в легонькой рубашечке и брючках, в руках — один-единственный чемоданчик, и потеет, как свинья. Он, видите ли, только сейчас понял, что если мы его поймаем и отправим обратно, ему не скажут: «Ах ты, шалунишка», а прочитают парочку отрывков из Корана — и пиф-паф. Но служба есть служба, и наши ребята зырк на него, а потом подталкивают друг дружку локтями: «Ну, давай ты, Клод; нет уж, давай ты, Сесил».

Даффи кивнул и перешел к делу.

— Если б я был на твоем месте… Нет, если б я был на своем месте и мне надо было что-то найти, где бы ты мне посоветовал искать?

— Как-то ты туманно выражаешься.

— Ну, если б я думал, что что-то должно появиться, но не знал, что.

— Все равно туманно, Даффи. Используй чутье, что я могу еще сказать. А этому надо еще научиться, так что получится не сразу. Ну, начни с того, что постой и посмотри, как реагируют на тебя те, кто проходит мимо.

— С грузами так не пойдет.

— Ну вот, наконец-то он сказал про грузы. С этим всегда труднее. Тут срабатывает либо своевременная подсказка, либо удача. Ну, и серые клеточки. Например, когда во время беглого осмотра замечаешь кое-что подозрительное.

— Что, например?

— Ну, если ты видишь что-то, обернутое мешковиной, стоит этак легонько постучать, чтоб узнать, что там под ней. Если фанера — все нормально. А если железка, возникает вопрос: зачем обертывать мешковиной то, что и так не побъется? Отсюда следует, что тючок заслуживает более пристального внимания.

Из документации тоже можно почерпнуть много интересного. Зачем кому-то ввозить четыре тысячи плюшевых медвежат из Ганы, когда ты наверняка знаешь, что в Гане не производят плюшевых медвежат? Ты ищешь то, что кажется неправильным, нелогичным. С какой стати кому бы то ни было импортировать товар, заявленная стоимость которого меньше, чем расходы на транспортировку? Ну и все в таком духе.

— Наверное, много времени уходит на бумажную возню.

— Ну, у нас есть ЭКСЛА.[8] Компьютер.

— Но компьютер же не может подсказать вам, где искать.

— Ты удивишься, но довольно часто он как раз может. Он сортирует товар по каналам — ну, как красный и зеленый коридоры для пассажиров. Канал Один — проверка документов, Канал Два — проверка документов и досмотр груза, Канал Три — растаможка в течение часа.

— А по какому принципу он это определяет?

— Ну, все авиакомпании предоставляют нам на каждый рейс товарный перечень — коносамент, где указано, какой груз находится на борту, а мы заносим список в компьютер, ну и сами его его проглядываем. Груз в это время, как правило, еще в воздухе — иногда даже тот самолет еще не вылетел, — и если мы замечаем что-нибудь интересное, то набираем «97», и таким образом даем команду компьютеру распределить это наименование в Канал Два, а он потом автоматически это делает.

Но и сама программа делает немало. Есть целая уйма причин отнести груз к разряду подозрительных: например, если импортер имеет плохую репутацию или если груз прибывает из так называемой Темной Зоны. На первый раз досматриваются все новые импортеры и все, что ввозится впервые. Плюс то, что я тебе уже говорил: если заявленная стоимость товара меньше, чем расходы на перевозку, компьютер это непременно заметит и направит на проверку. Часто это бывает что-то совершенно безобидное, например, завод-производитель за границей посылает на головное предприятие образчики спиртного для контроля. Но проверить никогда не мешает.

— А как же выборочное чутье?

— Это тоже учтено. Примерно один процент груза посылается в Канал номер два по принципу случайного отбора. Компьютер выдает нам распечатку по форме Е-1, где указана причина, по которой тот или иной товар был отобран. После этого мы производим досмотр.

— Хм, — похоже, это сильно упрощало жизнь Уиллету, но Даффи не особенно помогло. — Значит, тот, у кого есть голова на плечах, не повезет контрабанду нерегулярной поставкой? Они, наверное, знают, что такие грузы вы досматриваете более тщательно.

— Может, и знают, если только им известно, как мы работаем. Но ведь…

— ?

— Но ведь все это блеф и двойной блеф. Да, мы досматриваем разовые, нерегулярные поставки, потому что они нерегулярные, но ведь мы досматриваем и регулярные — как раз потому, что они регулярные. Приходится всегда быть настороже. Помнить о том, что они либо чертовски хитры, либо тупы донельзя. Взять хотя бы то, как они прячут контрабандный товар. Сначала они кладут его в наименее очевидное место, потом какое-то время — в наиболее очевидное, а потом опять в наименее очевидное.

— Будь ты на моем месте, где бы ты стал искать?

— Ну, я не знаю. Ты по-прежнему так неопределенно выражаешься. Вот если ты знаешь, что ищешь, то можешь сделать кой-какие выводы, сравнить происхождение товара и место назначения. Всегда полезно повнимательней присмотреться к тому, что перевозится без достаточного на то основания. Ведь доставка самолетом — это очень дорого, и зачем, спрашивается, импортировать фрукты из Ганы, если их дешевле вести из Италии, и вот уже у тебя есть повод для досмотра, и может быть, ты что-нибудь да найдешь. Знаешь, как задержали крупную партию наркотиков, которую пытались провести через Лондонский порт? На борту пришедшего из Малайзии теплохода находилось несколько «Фольксвагенов»: все честь по чести, документы в порядке, вроде бы никаких проблем. Вот только один из тамошних ребят подумал: зачем им понадобилось ввозить два уже не новых «жука», если дешевле купить точно такие же здесь? Короче говоря, они их чуть ли не по винтику перебрали и нашли несколько килограммов героина.

Даффи чувствовал, что в общем и целом разговор движется туда, куда он и хотел, но пора уже было немного прояснить ситуацию. Он принес им еще кофе.

— Давай-ка я попробую задать вопрос по-другому. За что они способны убить? Как они вообще относятся к убийству?

— О, по-разному. Зависит от того, насколько они отмороженные. Зависит от того, чем ты им досадил. Ну и от того, насколько легко это сделать. Сам я с этим не сталкивался, но случись столкнуться — не удивился бы.

— Золото?

— Да нет. На золотишке сейчас мало попадаются. Махинации с бумажками куда выгодней. Подправляют, скажем, документы, чтобы казалось, что товар пришел не оттуда, откуда на самом деле — например, чтобы скостить пошлину на импорт. Все в таком роде. Золото сейчас не в цене. Не то, что в пятидесятые, тогда был настоящий золотой бум. Пилоты и стюардессы летали тогда в особых рубашках. Просто с ума от жадности посходили. Один рейс, и до конца жизни можно не работать. Всего один рейс. А кое-кто пытался взять двойной груз и просто падал от нервного напряжения. Или от жары. Помню, один парень упал навзничь посреди калькуттского аэропорта. Карманы полны золота. Получил семь лет в Калькуттской тюрьме. Два года протянул и помер, бедолага.

— Порно?

— Нет. Порно — не такой уж прибыльный бизнес. Не то, чтобы я много с этим сталкивался — крупные партии доставляют, как правило, не по воздуху. Во-первых, слишком большой вес. К нам сюда обычно залетает лишь мелочевка для индивидуального пользования: полдюжины садомазохистских журнальчиков с кровавой «фронталкой» и все в таком духе.

— Значит, если — если конечно, то, что я знаю, верно — кто-то подстроит кому-то аварию, и причиной тому будут не личные мотивы, то этой причиной могут быть… наркотики? — Даффи говорил неуверенно, обиняками, но последнее слово произнес настойчиво и резко.

— Тут у тебя больше «если», чем когда я пытаюсь уговорить жену со мной трахнуться, Даффи.

— Что ж, давай от них избавимся.

— Идет. Что ты хочешь знать?

— Где мне искать?

— Присмотрись повнимательней. Ты — не ты, ты — один из них. Где бы ты стал прятать то, что не должны найти?

— Не знаю, оттого тебя и спрашиваю.

— А ты подумай, — Уиллет внезапно посуровел, словно Даффи был одним из туповатых стажеров, которые только что беспрепятственно пропустили через ПТК целую шайку наркокурьеров. — Называй место, куда бы ты это спрятал, а я буду предлагать улучшения.

Он предлагает игру, подумал Даффи. Он отхлебнул кофе и представил себя — с большим трудом — на борту самолета, направляющегося в Хитроу. Все 256 пассажиров… — вот что пришло ему в голову.

— Я бы… я бы пришил потайной карман.

— Обратись к пакистанцам, — безапелляционно проговорил Уиллет, — они продадут тебе готовые ботинки с потайными отделениями в каблуках и подошвах. По желанию можно купить уже с начинкой. Мы, конечно, в момент тебя расколем. Такое уже когда-то было: с одним пакки и его малолетним сынишкой. Идут еле-еле, а под ноги не смотрят. Проще простого.

— Оденусь поприличнее и пройду через таможню следом за хиппи.

— Неплохо, — если ты сможешь найти на борту хоть одного хиппи. Они сейчас попадаются не так часто, как раньше. Я тебе расскажу кое-что поинтересней. Ты нанимаешь двух курьеров: одного одеваешь получше, другого так себе. Вообще-то, как они выглядят — не важно, главное, чтобы их было двое. Ты даешь одному небольшую часть порошка, а другому — все остальное. После этого ты звонишь и намекаешь таможенникам насчет первого парня. Вряд ли они догадаются, что на одном рейсе может быть два курьера.

Придумка произвела на Даффи должное впечатление. Уиллет на то и рассчитывал.

— Я попробую провезти на машине.

— Что, в багажнике? Не смеши меня. Только не сейчас, когда из прессованной конопляной вытяжки можно делать стекловолокно. Если захочешь, тебе штампанут из конопли хоть целое крыло. Это как в бондовском «Голдфингере» — только намного более реально.

— Я… я выберу аэропорт, где не такой жесткий контроль.

— Таких нет в природе. Сейчас во всех аэропортах жесткий контроль. Но можно попробовать сделать себе два загранпаспорта: один — чтобы лететь в Париж и обратно — типа ты ездил на выходные, а уже оттуда сгонять за товаром. Это неплохой вариант.

— Я возьму два чемодана с одинаковым набором вещей, в один положу наркотики. Если меня остановят, я вернусь и возьму с карусели чемодан без контрабанды.

Даффи был доволен этой придумкой, но Уиллет только усмехнулся.

— И с помощью этого чуда ты намерен провести евреев в землю обетованную? А как же багажные бирки? Да и вообще сейчас на большинстве рейсов разрешается иметь только один чемодан. А если б даже тебе и разрешили, твои шмотки должны остаться на карусели, а тот чемодан, который ты принесешь нам, должен быть битком набит грязными кружевными трусиками и тампаксами, так чтобы и ежу было понятно, что это не твой чемодан. Ну как?

В глазах Уиллета горел азартный огонек. Даффи чувствовал, что игра не совсем честная, ведь он даже никогда не летал на самолете, и не собирался этого делать впредь. Довольно раздраженно, он сказал.

— Я сдаюсь.

— А они нет.

Вне всякого сомнения, Уиллет пытался чему-то его научить, и был прав. Даффи решил положиться на своего друга.

— Так где же все-таки мне искать?

— Это сложный вопрос. Везде. Нет такого места, куда нельзя было бы что-нибудь спрятать. Положим, марихуана имеет довольно большой объем, ее куда попало не сунешь. Но порошок… Героин стоимостью в полмиллиона фунтов может уместиться в пространстве между багажником и задними фарами. Оттого и приходится искать везде, и оттого они идут на все, чтобы ты ничего не нашел.

— Какие самые трудные места?

— И самые легкие. Или легкие и трудные одновременно. На что похожи опийные палочки? На сигареты, верно? Там и ищи. Не так давно мы нашли опиум в сигаретах в запечатанном блоке «Мальборо», причем, насколько можно было судить по чеку, сигареты были куплены во Франкфурте, во время пересадки.

— А за последнее время что-нибудь изменилось? Например, страны-поставщики? Что, Золотой Треугольник процветает по-прежнему?

— Сейчас уже четырехугольник, Даффи. Подключился Коммунистический Китай. А само зелье — точь-в-точь как прежде, только его стало больше. Иранцы, правда, прикрыли лавочку — полагаю, это заслуга старика Аятоллы. Но тут, наоборот, оживился Индостан, они додумались, как лучше очищать героин. Он у них, если ты помнишь, был так себе; самый лучший порошок — не больше тридцати процентов, а сейчас они произвели настоящий прорыв — научились делать девяностопроцентный. Что называется, проиграли в одном, наверстаем в другом; вот только наверстывают они быстрее.

Даффи нахмурился. Пять, шесть, семь лет назад он — молодой и ретивый полицейский — околачивался на Джерард-стрит, в китайском квартале Сохо. Он, бывало, рисовал в своем воображении похожих на иссохшую мумию старых китайцев, блаженно дымящих набитыми опиумом трубками, и лишь ретивость юного Даффи, колотящего в дверь жезлом и язвительно вопрошающего: «Что, опять мак-„Ротманз“[9] покуриваем, а?», могла вывести их из нирваны. Эти картинки, конечно, льстили его воображению — по крайней мере, поначалу. Порой он расхаживал по Джерард-стрит среди пряных ароматов китайской кухни и думал: вот где место настоящему мужчине. Пару лет спустя от этих мыслей не осталось и следа.

— Мертвые младенцы, — резко проговорил Уиллет. Даффи поднял взгляд и не узнал своего балагура-приятеля. Перед ним сидел суровый офицер таможенной службы.

— Мертвые младенцы, — повторил он, — понимаю, о чем ты думаешь, Даффи, у меня и у самого бывали такие мысли. Ты думаешь, что никогда бы не стал там смотреть. Это и есть их замысел: эти ищейки вынуждают нас идти на крайности — они их получат. Иногда я думаю об этом, и мне приходится одергивать себя, чтобы не зайти по этому пути слишком далеко, — он глотнул кофе, — помнишь, что героин частенько перевозят через границу Малайзии с Таиландом? Так вот, несколько лет назад у них появился новый метод. Они покупают младенцев. Иногда они их похищают, но чаще просто покупают: говорят родителям, что одна богатая бездетная женщина из Сингапура хочет усыновить ребенка. Зачем бедной крестьянке отказываться от этого предложения, ведь у нее самой детей до хрена и больше. И она с радостью продает одного — такая хорошая возможность, все равно, что послать сына в колледж. Но дети никогда не добираются до призрачной богатой дамы из Бангкока. Наркоторговцы умерщвляют их, вынимают внутренности и набивают трупики героином. Затем они передают ребенка «мамочке», она их типа укачивает и так перевозит через границу. Проще простого.

Даффи почувствовал тошноту, но Уиллет еще не закончил.

— Конечно, все должно выглядеть естественно, и они покупают детей, которым нет еще двух лет, иначе то, что они все время спят, будет выглядеть подозрительно. И еще кое-что: помни — я-то всегда об этом помню, — младенцев надо перевезти в течение двенадцати часов с того момента, как они были убиты, иначе цвет лица у них изменится, и от них уже не будет никакой пользы.

Даффи не нужны были подробности — совсем не нужны — но он понимал, что знать о них ему не помешает, как бы его от этого ни тошнило. Уиллет знал, как заставить его слушать. Поэтому все, что он сказал, было:

— Спасибо.

Когда на следующий день Даффи пришел на работу, единственное, что отвлекало его от грустных размышлений — это обдумывание деталей предстоящей операции. Среди клиентов, регулярно приезжающих забрать свой товар, он наметил жертву: парочку жуликоватых торговцев аудиоаппаратурой «под хай-фай» — из тех, что продавали дешево, а покупали еще дешевле. Они звенели браслетами, по-приятельски хлопали всех и каждого по плечу, попадись им в руки что-то по ошибке — они присвоили бы это, не моргнув глазом. По мнению Даффи, они считали, что честность — это овощ и растет на грядке.

Полки, куда складывалась их аппаратура, были совсем рядом с углом, где стоял Даффи, и до сих пор именно ему поручали загружать их фургон. В течение рабочего дня, делая вроде бы лишь то, что ему велели делать, Даффи умудрился перекинуть небольшой ящик с японскими зажигалками в секцию, смежную с секцией аудиотехники.

Об их приезде становилось известно сразу всем работникам «Грузоперевозок»: они подъезжали с открытой раздвижной дверью, врубив на полную мощь «Капитал-радио».[10] На фоне будничной погрузки и разгрузки это казалось настоящим событием. Если за рулем был тот, что расфуфыренней, он всегда выискивал на асфальте масляные лужицы и пытался сделать разворот ударом по тормозам.

Ближе к концу дня прикатила их громыхающая и скрежещущая колымага, встала раком к платформе возле их секции, они выключили мотор, но радио так и осталось орать. Крикнув Даффи: «Эй, придурок, поторапливайся», они отправились обольщать (насколько это было возможно) миссис Бозли и обмениваться с ней расписками. Даффи загрузил в фургон шесть коробок с магнитофонами, шесть коробок с проигрывателями, шесть коробок с радиоприемниками, шесть коробок с усилителями и один маленький ящик с японскими зажигалками, с которого предварительно содрал ярлык: зачем обрекать людей на угрызения совести (хоть это и сомнительно). Он задвинул зажигалки между проигрывателями и стенкой фургона, чтобы Глисон, когда будет сверяться со списком, их не заметил.

Торгаши выбрались из офиса миссис Бозли, Глисон прошелся с блокнотом и проверил погрузку, водитель заорал: «Эй, придурок, не забыл копченую лососину?», Даффи в ответ крикнул: «Она под сиденьем», и громыхающий фургон тронулся с места.

Даффи не знал, что будет с зажигалками, когда они станут разгружать свой фургон, но, скорее всего, они не будут делать это сами. Наверняка у них есть для этого какой-нибудь немощный старик-рабочий. Хозяева зажигалок должны были приехать за ними завтра, и за секцию, где они хранились, отвечал Кейси, так что Даффи не нужно было об этом беспокоиться. Зажигалки могли позаботиться о себе сами.

Успешно осуществив свой план, и не имея особенной работы, Даффи снова приуныл. Он то и дело ловил себя на том, что высматривает в стеклянной будке белокурую макушку миссис Бозли, и в голову ему лезли дикие, праздные мысли, которые до сих пор не было никакой возможности проверить. И все оттого, что мистер Далби перед тем, как трахнуть своих девиц, нюхает кокаин, и оттого, что Уиллет рассказал ему несколько неприятных истин.

Даффи всегда был прагматиком. Три года в полиции только упрочили эту сторону его натуры, и меняться он не собирался. Он не идеализировал законы и не возводил в абсолют их соблюдение. Он знал, что такое «ты мне — я тебе», умел посмотреть на какие-то вещи сквозь пальцы и при случае позволял задержанному отделаться нотацией. Он не думал, что цель оправдывает средства — хотя иногда, конечно, она-таки ее оправдывала. Он не считал все преступления одинаково преступными; чему-то он просто мог не дать ход. Но несмотря на весь его прагматизм, существовали преступления, к которым он был беспощаден. Таким было убийство: с этим были согласны все. Такой была продажность в полиции, но когда Даффи на собственном опыте узнал, что это такое, он стал относиться к этому еще более серьезно. Таким было изнасилование: Даффи не любил копперов, которые считали изнасилование чем-то вроде небольшого мошенничества, приправленного капелькой эротики. И таким был героин…

Семь лет назад при слове «героин» он представлял себе стариков-китайцев, погруженных в маковые грезы; но сейчас он больше так не думал. Уиллету можно было и не стращать его мертвыми младенцами — Даффи и так имел представление о том, что это такое, — со времен Лесли. Он смеялся над пакистанцами в нашпигованных наркотой ботинках, но он самолично оторвал бы им ноги, будь у него такая возможность. Ему были известны цветистые китайские фразы — оседлать огненного дракона, играть на губной гармонике, дать залп из зенитных орудий — они не завораживали Даффи, только не после случая с Лесли.

Она была красивая девушка с удлиненным, спокойным лицом, темными волосами и большими глазами, она жила в том же доме, что и он — вскоре после того, как его вышибли из полиции. Она нравилась ему, но дальше этого дело не шло, потому что тогда он был в отчаянье из-за того, что у него разладилось с Кэрол, и все, на что он был способен — это раз за разом ездить в клуб «Карамель», напиваться, цеплять всякого обормота, который на это согласится, и исполнять все, что он только от него захочет. Он тоже ей нравился, но дальше этого дело не шло, потому что она была наркоманкой.

Он помнил, как отнесся к этому, когда узнал: какой близкой показалась она ему, и как он хотел уберечь ее. В своем воображении он рисовал, как они излечат друг друга от ран, нанесенных им миром. Потом она украла его фотоаппарат. После этого она вернулась и объяснила, как она раскаивается, но что это вопрос приоритетов, и ее проблема, конечно, гораздо важнее его фотоаппарата. Он принял это безропотно, он даже не думал о том, чтобы ее «прощать», он просто не подозревал, что наркоманам нельзя доверять. Сейчас-то он знал; сейчас он был к этому готов.

Для наркоманки она жила более-менее осознанно, то есть начинала думать о том, как бы добыть денег на дозу по крайней мере за день до того, как ее запасы истощались. Иногда она воровала, иногда подрабатывала в массажном салоне, иногда ухитрялась пристроиться манекенщицей. Даффи продолжал любить ее, как в самом начале. Потом она украла его магнитофон и на этот раз раскаивалась чуть меньше. Зачем он оставил его лежать на самом виду? Он же знал, что для этого ей надо всего-навсего стянуть у него запасной ключ.

Ее родные несколько раз отправляли ее лечиться, но она всегда возвращалась. Ноги у нее стали совсем худыми, а глаза — огромными; даже веснушки у нее стали больше и превратились в пятна. В квартире у нее стало грязно, а ковер начал вонять. Он вонял оттого, что когда она вытаскивала из руки кровавый шприц, то, чтобы прочистить его, набирала воды и со смехом выпускала струю на пол.

Даффи отступился, потому что знал, что от героиновой зависимости излечивается один из десяти, и что она была одной из девяти. Он отступился, потому что боялся сделать все, что было в его силах, — и потерпеть поражение. Он вовсе не гордился этим решением, но одержимость наркотиком действует завораживающе, и скоро вы начинаете думать о том, как бы защитить себя. Он отступился, потому что любил ее и не хотел услышать о том, что она умерла. Ей было двадцать два.

На одном конце цепи были убитые тайские младенцы, на другом — такие, как Лесли, которые кололи себя, пока не умирали. Она как-то сказала ему, что больше всего боится не смерти, но того, что ей уже некуда будет колоть. Вены у нее на руках исчезли, вены на ногах исчезли, она колола в запястья и тыльную сторону ладоней, и боль была такая, про какую она и не знала, что такое бывает на свете. Скоро, сказала она, ей придется колоть в пах.

Даффи решил, что останется в «Грузоперевозках» еще на некоторое время — так, на всякий случай.