"«Долина смерти». Трагедия и подвиг 2–й ударной армии" - читать интересную книгу автора (, Гаврилов Борис Иванович)

Глава IV. ДОЛИНА СМЕРТИ

Инициатива в ликвидации Волховского фронта принадлежала генерал–лейтенанту М. С. Хозину. Он родился в 1898 г. Прапорщиком участвовал в Первой мировой войне. В 1918 г. пошел служить в Красную Армию, командовал батальоном. Вступил в РКП(б). В 1925 г. окончил курсы усовершенствования высшего комсостава при Военной академии им. М. В. Фрунзе, командовал стрелковой дивизией, корпусом, в 1938 г. — войсками Ленинградского военного округа, с 1939 г. — начальник Военной академии им. М. В. Фрунзе. В начале Великой Отечественной войны заведовал тылом резервных армий, затем был заместителем начальника Генштаба и начальником штаба Ленинградского фронта, командовал 54–й армией. С сентября 1941 г. — командующий Ленинградским фронтом. Карьера М. С. Хозина типична для крупного военачальника 1920–1930–х гг. Особыми талантами он не блистал, недаром в 1944 г. его убрали с фронта и послали в тыл командовать Приволжским военным округом, а потом и военно–учебными заведениями. Однако для столь посвященного человека как Хозин не требовалось большого ума, чтобы заметить очевидные просчеты Ставки в первый период войны. В 1966 г., разбирая причины неудачи Любанской операции, он главным виновником считал Ставку, не снимая вместе с тем ответственности и с командования 2–й ударной армии. Он писал: «Было бы не совсем правильным, говоря о причинах неудач зимнего наступления 1941/1942 года Волховского и Ленинградского фронтов, ссылаться только на Ставку. Эти неудачи во многом зависели и от командования фронтов, армий и соединений, подготовки штабов войск. Организация и управление боевыми действиями со стороны штабов армий, дивизий было не на должной высоте. Так в период боев в районе Красной Горки штаб 2–й ударной армии допустил грубые просчеты во времени на подготовку частей и соединений для боя, некоторые части и соединения получили боевые распоряжения на второй день после указанного им времени для выполнения боевой задачи»¹.

Разумеется, Хозин прав, когда критикует недостатки в организации наступления 2–й ударной армии. Только он не называет их причины. А причины опять–таки заключались в самой Ставке, в непродуманности и необоснованности ее действий, когда сроки выполнения директив не соответствовали наличным силам и средствам. Истоки этого находились в сталинских методах руководства, в тоталитарном государстве, для которого люди являлись всего лишь инструментом высокой политики.

Хозина беспокоила несогласованность действий ленинградцев и волховцев в единой операции по прорыву блокады. Он неоднократно высказывал претензии представителям Ставки, требуя, чтобы сама Ставка непосредственно координировала усилия обоих фронтов. 21 апреля Хозина пригласили в Ставку. Он доложил о ситуации на Ленинградском фронте и в очередной раз высказал мнение о необходимости большей централизации в руководстве действиями фронтов. После этого, если верить воспоминаниям Хозина, сам Сталин в присутствии Б. М. Шапошникова и А. М. Василевского предложил объединить оба фронта в один под командованием Хозина. Такой вариант решения якобы явился для Хозина неожиданным, но он не стал протестовать, т. к. тогда еще будто бы не мог представить всю «нецелесообразность» данного решения, а кроме того, по словам Хозина, другие участники совещания тоже протест не высказывали, поскольку были подавлены авторитетом Сталина². Тем самым Хозин снял с себя всю ответственность за решение и его последствия. Он даже не сказал, что его идею поддерживал А. А. Жданов.

По–иному рассказывает о ходе совещания Василевский. Он сообщает, что Хозин не просто говорил о координации усилий двух фронтов, а сразу поставил вопрос об их объединении и предложил себя в качестве командующего. «Б. М. Шапошников, — пишет Василевский, — сразу же выступил против такого предложения. И. В. Сталин, напротив, встал на позицию Хозина и было принято решение о ликвидации Волховского фронта, передаче его войск Ленинградскому фронту, а командующего Волховским фронтом К. А. Мерецкова назначили сначала заместителем командующего

Западным фронтом, а затем по его просьбе командующим 33–й армией того же фронта /…/ Генерал М. С. Хозин получил возможность объединить действия по ликвидации блокады Ленинграда. Очень скоро выяснилось, — продолжает Василевский, — что руководить девятью армиями, тремя отдельными корпусами и двумя группами войск, разделенными занятой врагом зоной, не только трудно, но и невозможно. Решение Ставки о ликвидации Волховского фронта, — заключает Василевский, — таким образом, оказалось ошибочным»³. «Ошибочным» — это мягко сказано. Для 2–й ударной армии оно оказалось роковым. Отвечать за «ошибки» командования приходилось народу. Из последних сил на фронте и в тылу, своим страданием и болью народ поворачивал эту войну вспять. Кровью заливал ее огонь, телами преграждал путь. И не «отцы–командиры», не «великие полководцы», не «родные руководители», а народ был спасителем Отечества. Народ–герой спасал себя сам. Отброшенный войною на грань человеческого существования, он сумел сохранить в себе человека, сумел выстоять и победить.

Новый Ленинградский фронт состоял из двух групп войск (23–я, 42–я, 55–я армии, Приморская и Невская группы войск) и волховского направления (8–я, 54–я, 4–я, 59–я, 2–я ударная и 52–я армии, 4–й и 6–й гвардейские стрелковые корпуса и 13–й кавалерийский корпус).

В качестве устного напутствия перед отъездом Хозин получил указание Сталина подготовить план полной деблокады 2–й ударной армии. Поэтому прямо из Москвы он отправился в Малую Вишеру в штаб бывшего Волховского фронта, чтобы принять дела у Мерецкова и узнать ситуацию на месте⁴.

Передав дела Хозину, Мерецков по пути к новому месту службы тоже посетил Ставку. Там он узнал о согласии Хозина передать формируемый 6–й гвардейский стрелковый корпус и еще одну дивизию Северо–Западному фронту вместо усиления ими 2–й ударной армии. В Ставке Мерецкова приняли Сталин и Маленков. Доклад Мерецкова содержал конкретную характеристику разных сторон положения 2–й ударной армии. Мерецков подчеркивал, что армия обескровлена и не способна ни к наступлению, ни к обороне. Она задыхается в полукольце и катастрофа неминуема. Мерецков предлагал или усилить армию 6–м гвардейским корпусом или срочно, немедленно вывести ее из лесов и болот на линию шоссе и железной дороги Новгород — Чудово. «Меня терпеливо выслушали, — вспоминал Мерецков, — и пообещали учесть высказанные соображения»⁵.

В полуокружении на Волхове находились в то время 11 стрелковых дивизий (4–я, 19–я и 24–я гвардейские, 378–я, 259–я, 191–я, 46–я, 327–я, 382–я и 305–я), 3 кавалерийских дивизии (87–я, 25–я и 80–я) и 5 стрелковых бригад (23–я, 57–я, 53–я, 22–я и 25–я) 2–й ударной, 52–й и 59–й армий. Только узкий коридор (1,5–2 км) отделял их от других сил Волховской группы. Знамя 2–й ударной командарм Власов на всякий случай отправил самолетом в тыл. Личного состава в частях Волховской группы оставалось 30–40%, маршевые пополнения тут же поглощались и перемалывались. Даже из зенитных подразделений окруженной армии половину бойцов отправили в пехоту. Оставшиеся продолжали неравную борьбу с самолетами и танками противника. В этих боях в 1–й батарее 461–го зенитного дивизиона 2–й ударной армии из 120 чел. уцелело только 18. В частях Волховской группы танковые подразделения остались без танков, артиллерия без снарядов и минометных мин. В таких условиях 59–я армия никак не могла одолеть всего одну немецкую 61–ю пехотную дивизию у Спасской Полисти. 52–й армии не удалось справиться с 58–й пехотной дивизией, наступавшей на коридор с юга⁶. Правда, двум этим дивизиям были готовы помочь отведенные на отдых 215–я и 251–я германские дивизии, но все–таки две армии против четырех дивизий, которые, ведь, тоже несли потери… Это невозможно представить, если не учитывать фактор авиации. Вражеские самолеты буквально висели над коммуникациями. Продвижение днем по дорогам стало невозможно. Пользуясь близостью аэродромов (Сиверская, Сольцы, Кречевицы) немцы доставляли бомбы большой мощности (до 1,5 т). Истребители противника не пропускали транспортные самолеты с грузами для 2–й ударной. Бывший командир роты 96–го отдельного саперного полка 92–й дивизии Н. И. Круглов вспоминает: «Наши любимые кормильцы По–2 несли большие потери. Их встречали немецкие «мессера» и безжалостно расстреливали, не допуская до мест сбрасывания грузов. Ночи короткие, светлые. Самолеты не успевали возвращаться на свои аэродромы. Их много гибло. Летчики на По–2 летали без парашютов, поэтому гибли вместе с самолетом»⁷. До сих пор в Мясном Бору лежат обломки этих самолетов, деревянные части корпуса и перкаль сгнили, остались моторы с пропеллером и погибшие летчики.

Генерал М. С. Хозин и Военный совет Ленинградского фронта, изучив положение на Волхове, доложили И. В. Сталину, что пока не взята Спасская Полисть, продолжать Любанскую операцию

невозможно⁸. Тем самым Хозин как бы признал правоту слов Мерецкова о необходимости отвести армию из болот. Обстановка у Мясного Бора усложнялась. Траншеи заливало водой. На болотах начали строить верховые блиндажи. Бывший начальник инженерных войск Волховского фронта А. Ф. Хренов вспоминал: «А сколько мук и ухищрений стоила любая саперная работа! Здесь и на сухих местах не отроешь под окоп положенные «метр десять» — уже через 30 сантиметров выступала вода. Вместо окопов и ячеек приходилось делать насыпи и площадки под огневые точки. Устраивались и дзоты на плотах, плавающих по болотам. Из жердей, бревен, хворостяных фашин сооружали укрытия и блиндажи, использовали эти материалы для оборудования ходов сообщения. На многие километры тянулись гати и маневренные дороги, сделанные из деревянных решеток (ряжей)… Во все это нужно было вложить огромный самоотверженный труд. Строили все — стрелки, артиллеристы, танкисты… Всякая смена позиций была сопряжена с величайшими трудностями и начиналась с прокладки дорог»⁹. Командиры окруженных частей еще в начале апреля, до весенних разливов, организовали для бойцов пункты отдыха с санобработкой, починкой обуви и обмундирования¹⁰. С приходом настоящей весны эти пункты продолжали действовать, но добираться до них становилось все труднее.

Экстремальные природные условия дополнялись постоянным артиллерийским и авиационным воздействием противника. Немцы бомбили круглосуточно. 2–я ударная опять стала голодать. Спасение было в том, что осталось много лошадей корпуса Гусева, убитых еще зимой. Бойцы называли эту пищу «гусятиной». Часть лошадиной ноги с копытом стоила 300–400 рублей. Из–за куска такого мяса или кости случались драки с применением оружия¹¹. Бывший воин 92–й дивизии М. Д. Панасюк вспоминал: «Шкуры лошадиные — это была благодать, мы их поджаривали на костре и ели как печенье, но это было невыгодно, стали варить холодец. От этой жижицы многие начали опухать и умирать голодной смертью»¹². Однако и протухшая конина скоро кончилась. Соли не было. Не было хлеба. Бойцы получали в день по спичечному коробку сухарной крошки, да и то, если удавалось прорваться нашим самолетам и их груз не попадал в болотную топь. Цынга приняла массовые размеры. Люди пили хвойный настой и березовый сок, искали молодую крапиву, травку–кислицу и первые листья на деревьях. Кругом плавали трупы, поэтому даже с питьевой водой было трудно — хлорка кончилась, а кипятить воду на костре — значило вызвать огонь немецких орудий и минометов, бомбы «юнкерсов» и «мессершмиттов». За разведение костра приказ по армии грозил расстрелом¹³. Кожаной обуви почти не было и по весенним разливам люди ходили в валенках.

В несколько лучшем положении находился высший комсостав и, в частности, генерал А. А. Власов. При штабе армии специально для командарма держали двух коров. Офицер разведотдела штаба З. Ф. Иванов свидетельствует, что солдат–дояр каждое утро подавал к столу генерала молоко и сметану¹⁴.

Наши самолеты сбрасывали окруженным листовки с призывом председателя ВНИК М. И. Калинина, ЦК ВЛКСМ и командования фронта продержаться еще немного. И люди держались. Перенести тяжкие испытания им, несомненно, помогала привычка к отсутствию лишних потребностей, умение обходиться малым. Однако главная основа необычной стойкости заключалась, пожалуй, в неиссякаемом и вечном народном духе, категории неясной и загадочной, но великой силе, одолеть которую не удалось еще никому. Примечательно, что даже в тех страшных условиях люди продолжали вступать в коммунистическую партию. Современному человеку в это трудно поверить, но это так. Многие бойцы и командиры видели в ВКП(б) организующую силу, воплотившую народный патриотизм и единственно способную привести советский народ к победе. Со своей стороны и политорганы постоянно заботились о пополнении партийных рядов, чтобы иметь опору в массах. Например, в 23–й бригаде в январе–феврале 1942 г. вступили в ВКП(б) 256 чел., а с 1 марта по 10 апреля — 154 чел.¹⁵ Сокращение числа вступивших в партию в апреле сравнительно с февралем можно объяснить большими потерями, которые не успевали восполнять, в то время как армейские комиссары старались привлечь в ВКП(б) лучших воинов.

Воинов 2–й ударной не могли сломить ни суровые условия, ни голод, ни угроза смерти. Считанные единицы изменили присяге, хотя противник буквально засыпал Мясной Бор и соседние леса и болота листовками–пропусками в плен. Красные большие листовки, размером с тетрадный лист содержали антикоммунистические статьи, составленные удивительно плохо и бездарно, как будто их писали для совершенно дремучих мужиков. Другие листовки были маленькие, размером с два спичечных коробка, чтобы не мог найти «политкомиссар» и можно было бы спрятать за отворот шапки или пилотки. На них изображался красноармеец, воткнувший винтовку в землю под разрывами шрапнели, ниже шла надпись: «Вы окружены со всех сторон! Ваше положение безнадежно! Спасайся, кто может!». На обороте шел текст на русском и немецком языках: «Немецкие офицеры и солдаты окажут перешедшему хороший прием, накормят и устроят на работу. Пропуск действителен для неограниченного количества[3] переходящих на сторону германских войск командиров и бойцов РККА»¹⁶. Такие листовки сохранились в Мясном Бору до наших дней.

О настроении бойцов Мясного Бора лучше всего свидетельствует еще один общий подвиг, совершенный ими в апреле. Весенние разливы не позволяли использовать дороги. И тогда решили возобновить строительство узкоколейной железной дороги от Мясного Бора до Финёва Луга. На ее сооружение пошла колея, снятая с делянок лесозаготовителей у Любина Поля и Мостков. Первую попытку построить дорогу предприняли еще в феврале, но затем бои в коридоре заставили прекратить работы. Теперь иного выхода не было и в начале апреля строительство возобновилось. Измученные люди еще нашли силы, чтобы весь апрель укладывать рельсы под бомбами и снарядами по лесной просеке в 500 м правее Северной дороги. Фронтовой поэт А. И. Гитович посвятил сооружению этой узкоколейки стихотворение «Строитель дороги». Местами насыпь приходилось сооружать по пояс в воде, а в болоте шпалы и рельсы устанавливали на сваях на высоте 1–1,5 м. Строили все — и саперы, и танкисты, и пехотинцы, особенно воины 191–й дивизии. В начале мая узкоколейка вступила в строй. Но паровозы тут же уничтожила вражеская авиация, а те, что остались, не могли ходить, т. к. немцы стояли местами в 800 м, и платформы с грузом 8–10 т вручную толкали люди (называлось это «пердячим паром»). Платформ–тележек имелось всего восемь, что сильно ограничивало возможности дороги и тем не менее она действовала¹⁷.

Завершить строительство дороги позволили, как ни странно, весенние разливы в Мясном Бору. Они резко сократили действия пехоты в горловине прорыва. Большие участки леса между реками Полисть и Глушица превращаются в конце апреля — начале мая в сплошное озеро. Реки неглубоки, но переходя их в это время года, например, по бобровой плотине, легко сбиться с пути, зайти в воду по грудь и тогда только компас укажет, где дорога, а где русло реки. Однако там же встречаются и совершенно сухие возвышенности, покрытые ковром из желтых цветов купальницы. Местами сухие поляны подходят близко к дорогам и чтобы перекрыть движение достаточно одного пулемета или пушки. Вот за эти участки и шли бои, причем главным образом в полосе 59–й армии. 26 апреля в 59–й армии сменилось командование: генерала И. В. Галанина отозвали в Ставку, армию принял генерал И. Т. Коровников¹⁸.

29 апреля в 3 часа утра противник открыл сильный артиллерийско–минометный огонь по войскам, прикрывавшим северный фланг коридора. Артиллерия 2–й ударной отвечала огнем, благо снаряды к тому времени удалось запасти. В 6 часов утра появились немецкие бомбардировщики. Группами по 20–30 самолетов они бомбили горловину прорыва. Используя поддержку авиации, противник между Полистью и Глушицей на километр вклинился в оборону 259–й дивизии. Врага остановил переброшенный сюда 8–й гвардейский полк из 4–й гвардейской дивизии. Вслед за 8–м гвардейским пришлось вступить в бой и 11–му гвардейскому полку 4–й гвардейской дивизии. Ожесточение боев нарастало. 8–й и 11–й полки сошлись с врагом в рукопашную. Артиллеристы 8–го полка интенсивным огнем отсекали вражеские резервы, несмотря на непрерывную бомбежку шести Ю–87. Гвардейцы отбросили врага и к вечеру 30 апреля контратакой восстановили наши рубежи в северной части горловины¹⁹.

В этот же день, 30 апреля, враг перешел в наступление на южном фланге коридора. Весь день группы по 5–6 самолетов бомбили боевые порядки 65–й, 225–й и 305–й дивизий. Утром 30 апреля противник провел разведку боем на стыке 305–й и 65–й дивизий²⁰, а затем нанес главный удар у Теремца–Курляндского. Свыше часа он громил из орудий позиции 38–го и 311–го полков 65–й дивизии. Едва затих артобстрел, в воздухе появились вражеские самолеты. Их бомбы еще раз перепахали землю и только потом в атаку пошла немецкая пехота. Она рассчитывала на легкий успех, но встретила упорное сопротивление. Например, в одной из рот 38–го полка осталось в строю всего несколько человек. Один из них, пулеметчик казах Сабиров вступил в единоборство со взводом врагов и завершил бой своей победой в рукопашной. Неприятеля отбили, но он продолжал рваться к Теремцу–Курляндскому со стороны Земтиц²¹. Несколько дней, начиная с 5 мая, противник упорно атаковал вдоль сухой длинной поляны на стыке 311–го и 38–го полков. Тяжелые бои с вражескими танками здесь вели воины артполка 65–й дивизии. Расчет 76–мм пушки под командованием сержанта П. Бродака одержал победу над тремя танками неприятеля. 6 мая совершил подвиг командир взвода противотанковых ружей младший лейтенант Л. Семенюк. Его взвод отбил три атаки танков и пехоты, многие красноармейцы погибли и Семенюк сам лег за противотанковое ружье к амбразуре дзота. Немецкий танк остановился от дзота в 400 м и открыл огонь бронебойными снарядами. Поразить танк из ружья на таком расстоянии было трудно. Семенюк вытащил ружье из амбразуры и побежал к танку. Танк двинулся навстречу, стреляя из пулемета. Бронебойщик залег, прицелился и выстрелил. В эту минуту из люка высунулся немецкий офицер и выстрелил в Семенюка. Немец промахнулся, а пуля Семенюка заклинила башню. От второго выстрела танк загорелся, но тут из кустов появился еще один. Бронебойщик сменил позицию и выстрелом в борт поджег его. Близкий разрыв оглушил Семенюка и он потерял сознание. Когда пришел в себя, над ним стоял германский офицер и предлагал сдаваться в плен. Семенюк вскочил, столкнул офицера в воронку с водой, ударил по голове и убежал. За этот бой он получил от командования орден Красного Знамени. Всесоюзное радио рассказало о нем на всю страну и он стал получать горы писем с благодарностью за мужество в защите Отечества. Тяжелые бои между Большим Замошским болотом и шоссе Новгород — Чудово продолжались, но до самого конца мясноборской эпопеи противник так и не смог прорваться через рубежи 65–й дивизии²².

30 апреля 2–я ударная армия получила приказ прекратить наступательные действия и занять жесткую оборону. Остаткам 13–го кавкорпуса было приказано к 4 мая отойти в район Поддубье, Финев Луг, Вдицко. Одновременно 191–й и 259–й дивизиям и 442–му отдельному артполку приказали к исходу 3 мая перейти к Ольховке и поступить в подчинение 59–й армии. Командарму 59–й И. Т. Коровникову М. С. Хозин приказал усилить армию этим пополнением и взять Спасскую Полисть. Противник принял ответные меры и до 12 мая перебросил к Спасской Полисти и Любцам 121–ю и 61–ю дивизии²³. Кроме того, готовясь к уничтожению 2–й ударной, неприятель подтягивал еще до пяти дивизий.

В разгар боев на плацдарм приехал джаз–оркестр под управлением Л. О. Утесова. В праздничные дни Первого мая он дал несколько концертов для воинов 52–й и 59–й армий²⁴.

В начале мая соединения 59–й армии пытались пробиться ко 2–й ударной в новом месте — напротив деревни Мостки, севернее узкоколейки, в районе Лесопункта. Здесь нанесла удар 376–я дивизия с задачей овладеть берегами ручья Горевой и лесом юго–западнее Спасской Полисти. Однако враг обошел фланги дивизии и прорвался на коммуникации в Мясном Бору. 52–й, 59–й и 2–й ударной армиям пришлось в очередной раз пробивать коридор вдоль Северной дороги и узкоколейки. В боях за коридор отличились 24–я бригада и 1326–й стрелковый полк 372–й дивизии из 59–й армии, которые сражались вместе с 7–й гвардейской танковой бригадой 2–й ударной армии. Два тяжелых танка KB 7–й бригады прорвались на соединение с 8–м полком 4–й гвардейской дивизии. В бою наши пехотинцы захватили неприятельский танк, подобрали к нему экипаж и через полчаса танк уже шел в атаку на врага, ведя за собой пехоту²⁵. 11 мая политрук Т. П. Андрейкович, литсотрудник газеты 65–й дивизии, записал в дневнике: «Несколько дней через пробитую нами в кольце окружения брешь выходят бойцы и командиры 2–й ударной армии /…/ бледные, усталые, заросшие щетиной, в мокрых шинелях.

По району прорыва враг ведет беспрерывный огонь. От леса ничего не осталось… Каждая новая воронка немедленно заполняется водой.

Обмывочный пункт и санчасть на берегу Волхова возле деревни Плотишно работают круглосуточно. Выходящих из окружения бойцов обмывают, кормят, лечат»²⁶.

В ходе этих боев участок коридора между Полистью и Глушицей получил название «Долина смерти»²⁷. После войны местные жители распространили это название на весь Мясной Бор. Среди немцев «Долина» была известна как «Коридор Эрика».

С запада навстречу нашим войскам прорвалась из окружения женская партизанская группа во главе с молодой женщиной Лидией Андреевной (фамилия не установлена). До войны она работала учительницей в селе, а когда к селу подошел фронт, вступила в партизанский отряд. Там она возглавила боевую группу, состоявшую в основном из женщин. Лида появлялась в деревне под видом беженки–прачки и собирала у немецких офицеров белье в стирку. А ночью в дома, где спали немцы, врывались партизаны… За три месяца группа уничтожила 57 вражеских солдат и офицеров, склад с боеприпасами четыре сарая с фуражем, два немецких обоза. Немцы начали охоту за группой, схватили двух девушек Розу и Валю, требовали показать, где партизаны. В 30–градусный мороз их раздетыми повели в лес. Не добившись сведений от девушек, немцы застрелили Розу, а Валю водили по лесу, пока она не замерзла. Отряд Лидии Андреевны недолго пробыл на волховской базе партизан. Вскоре он опять ушел в рейд по тылам врага²⁸.

На правом фланге плацдарма после освобождения коридора 376–я дивизия продолжала бои за второй коридор у д. Мостки. Утром 10 мая при сильной артиллерийской и авиационной поддержке неприятель перешел в наступление против передового отряда дивизии — 1248–го стрелкового полка. Временно полком командовал батальонный комиссар С. А. Вакула. Полк прорвался далеко вперед. Ему оставалось пройти один километр до позиций 2–й ударной армии, но в районе урочища Каменная Горка враг окружил его и отрезал от главных сил дивизии. Резервов дивизия не имела, поэтому сформировали сводный батальон (три роты) из тыловых служб. Рано утром комдив Г. П. Исаков и военком дивизии Д. П. Ланков лично повели батальон в атаку. Одновременно 1248–й полк нанес встречный удар. Через час окружение было прорвано. 14 мая по приказу командования 59–й армии 376–я дивизия отошла назад, прикрыв узкоколейку и Северную дорогу. Затем она возобновила наступление. На этот раз ей поставили задачу пробиться севернее Мостков на ручей Горевой и создать по нему вторую линию обороны Северной дороги. Упорные бои продолжались две недели. Ежедневно воины дивизии отвоевывали по 200–250 м болотистой низины. Враг потерял убитыми и ранеными до 3 тыс. солдат и офицеров. В начале июня дивизия все–таки вышла на западный берег ручья, однако не на всем его протяжении. Тем самым сохранялась угроза коридору со стороны Спасской Полисти. 376–я дивизия оборонялась на достигнутом рубеже до сентября 1942 г.²⁹

Коммуникации 2–й ударной армии подвергались непрерывным налетам вражеской авиации. При этом понтонные мосты и переправы на Волхове совсем не имели зенитного прикрытия. Командование фронта приказало перебросить через коридор из 2–й ударной армии 1–ю батарею 461–го зенитного дивизиона с задачей прикрыть переправы. Воины батареи по нескольку раз в день отражали налеты 40–50 вражеских машин одновременно. Постоянно атаковали немцы и саму батарею. Бывший командир орудия Ф. Бахарев рассказывал: «Тот, кто испытал 5–10 минутный налет вражеской авиации, может быть поймет, что такое 5–6 звездных налетов на батарею в течение одного дня. Вой сирен пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс–87», взрывы десятков бомб, пулеметные и пушечные очереди «Мессершмиттов–109», которые в упор, на бреющем полете расстреливали батарею, не сломили мужества и стойкости сибиряков. Казалось бы, на батарее не должно оставаться никого в живых, но она как Феникс снова возрождалась из пепла и на каждый бомбовый удар отвечала артиллерийскими залпами и «лаптежники» или «музыканты», как тогда мы называли «Юнкерс–87», один за другим находили себе могилы в ленинградских болотах»³⁰.

В конце апреля–начале мая по всему периметру расположения 2–й ударной армии (200 км) продолжались бои местного значения. В конце апреля противник усилил нажим на позиции 59–й стрелковой бригады и окружил платформу Еглино, где оборонялись 35 воинов бригады и находилось еще 15 раненых. Помочь им бригада не смогла и тогда они самостоятельно пробились из окружения и вынесли всех раненых³¹.

Не прекращались сильные вражеские атаки и на левом фланге против 23–й бригады. Немцы не теряли надежду прорваться через ее позиции в глубину расположения 2–й ударной армии. 8 мая приказом командования Волховской группы войск 23–ю бригаду изъяли из состава 52–й армии и вернули в состав 2–й ударной армии³². Оперативное руководство бригадой, которая сражалась вместе со 2–й ударной, значительно упростилось. Кроме того, это означало отказ от первоначального плана операции в связи с тяжелым положением окруженных войск.

В эти дни Военный совет Ленинградского фронта пришел к выводу о необходимости срочно отвести 2–ю ударную армию на плацдарм к Волхову. Учитывая невысокие боевые возможности армии, обеспечить для нее коридор должны были 52–я и 59–я армии, для чего их надлежало пополнить людьми и техникой. Однако Ставка нашла возможным выделить танки на пополнение только одной танковой бригады, прислала всего несколько маршевых рот и около одного комплекта боеприпасов. Тем не менее 12 мая штабы Ленфронта и Волховской группы приказали командованию 2–й ударной армии готовиться к отходу через промежуточные рубежи. Для окончательного выхода встречный удар наносили 2–я ударная и 59–я армии. Докладывая Ставке план выхода армии, М. С. Хозин предлагал также выделить Волховскую группу войск из состава Ленфронта в самостоятельное оперативное объединение, т. е. фактически восстановить Волховский фронт. Тем самым Хозин признавал необоснованность своего прежнего мнения. Определив детали, запросили согласие Ставки³³.

Пока ждали решение Ставки, Хозин приказал продолжать эвакуацию 13–го конного корпуса. К 16 мая на плацдарм вышла значительная часть кавалеристов. В этот же день 4–й гвардейской дивизии приказали передать позиции 282–й дивизии, а самой перейти в лес к д. Кречно напротив коридора и ждать приказа о выходе. Но гвардейцы не сидели в лесу, сложа руки. С утра 17 мая по приказу командования Волховской группы они приступили к сооружению деревянного настила на Северной дороге для удобства снабжения и эвакуации войск, особенно техники. Ближе к шоссе на строительстве дороги работали сводные подразделения других частей. Через двое суток на участке 4–й гвардейской в районе Кречно лежневка была готова и начальник штаба дивизии М. П. Пугачев выделил 40 умелых строителей в помощь частям, которые работали на самом опасном участке от реки Глушицы до деревни Мясной Бор. 20 мая работы были закончены. Первыми по новой дороге двинулись к Волхову кавалеристы, за ними 24–я и 58–я бригады, подразделения 4–й и 24–й гвардейских дивизий, 378–я стрелковая дивизия. Прошли коридор 7–я гвардейская и 29–я танковые бригады³⁴.

В мае Волховская группа наконец–то начала получать в значительно больших количествах новые боевые самолеты. Правда, их по–прежнему не хватало, но теперь даже полки легкомоторных самолетов У–2 (например, 662–й авиаполк) получили истребительные эскадрильи и были преобразованы в смешанные авиаполки. Это позволило обеспечить хоть какое–то прикрытие безоружным самолетам, летавшим в окруженную армию³⁵.

В середине мая у бойцов–волховцев возник новый враг — комары. В Мясном Бору они всегда появляются 15 мая, когда лес полон цветущей черемухой и соловьиным пением. Тучи насекомых облепляют всего человека, хлопчато–бумажное обмундирование от них не спасает. Местные жители с 15 мая до конца июля избегают ходить в лес без крайней надобности. Германские солдаты были готовы к такой неожиданности — им выдавали завезенную заранее японскую мазь от кровососущих насекомых (срок действия — несколько часов). Но каково же приходилось нашим воинам, особенно раненым!

Находясь в окружении, воины 2–й ударной армии продолжали следить за событиями в мире. В апреле они с надеждой ждали известий об исходе переговоров по открытию второго фронта, а в мае — о большом наступлении наших войск под Харьковом³⁶. Информацию бойцы получали из дивизионных и фронтовых газет. В трудных условиях газеты выходили без перерыва. Когда в апреле в редакции одной из газет кавкорпуса «Боевая кавалерийская» вышла из строя печатная машина, оттуда возили печатать сверстанные полосы в редакцию газеты 2–й ударной «Отвага». Возили на волокуше, за 15 км, по болотам, во время половодья и газета продолжала выходить. 22 мая редакция «Отваги» перебралась в деревню Малая Кересть, ближе к коридору — все догадывались, что предстоит эвакуация³⁷.

Радуясь успехам Красной Армии на других фронтах, бойцы не могли знать, что советские войска под Харьковом окажутся скоро в ловушке. Они не знали, что под Керчью 9 мая враг прорвал нашу оборону и к 14 мая уже захватил 29 тыс. пленных, 220 орудий и 170 танков, а 21 мая немцы завершили ликвидацию керченской группировки, доведя количество наших пленных до 150 тыс., число захваченных танков — до 255, орудий — до 1113, самолетов — до 323³⁸. Взятые трофеи верхмат обратил против Севастополя. И уж тем более не было бойцам известно, что большую роль в керченской катастрофе сыграли бездарные распоряжения представителя Ставки Л. З. Мехлиса. Того самого Льва Захаровича Мехлиса, который приложил руку к началу Любанской операции.

21 мая, в день, когда немцы захватили Керчь, командующий Ленинградский фронтом М. С. Хозин получил долгожданную директиву Ставки. Она пришла в 17 час. 20 мин. Ставка приказывала:

«1. Ближайшими задачами для войск Волховской группы Ленинградского фронта иметь:

а) прочную оборону на фронте 54–й и 8–й армий с тем, чтобы не допустить прорыва противника со стороны Мги на Волхов.

б) не позднее 1 июня 1942 г. очистить от противника восточный берег реки Волхов в районе Кириши, Грузино. Подготовку этих операций и обеспечение их в огневом отношении взять лично на себя…

в) отвод войск 2–й ударной армии с тем, чтобы, прчно прикрывшись на рубеже Ольховское, оз. Тигода с запада, ударом главных сил 2–й ударной армии с запада, с одновременным ударом 59–й армии с востока уничтожить противника в выступе Приютило, Спасская Полисть…

2. По ликвидации противника в районе Кириши, Грузино и выступе Приютило, Спасская Полисть основными задачами войск Волховской группы иметь:

а) силами 54–й и 8–й армии прочное прикрытие мгинского и любаньского направлений, не допустив удара противника на Волхов и далее на Лодейное поле..

б) силами 4–й армии прочную оборону непосредственно на восточном берегу реки Волхов на участке Кириши, Грузино, не допустить попыток противника форсировать реку Волхов и нанести удар в направлении Будогощь, Тихвин.

в) силами 59–й, 2–й ударной армий и правым крылом 52–й армии прочно обеспечить за собой плацдарм на западном берегу реки Волхов в районе Спасская Полисть, Мясной Бор, Земтицы, ленинградские железную дорогу и шоссе с тем, чтобы не допустить соединения по этим дорогам новгородской и чудовской группировок противника и восстановления железной дороги Новгород — Ленинград…

4. В целях удобства управления после ликвидации противника в районе Спасской Полисти реорганизовать Волховскую группировку, создав из нее две группы: Ладожскую — в составе 54–й и 8–й армий на фронте от Ладожского озера до р. Волхов у Кириши и Волховскую — в составе 4–й, 59–й, 2–й ударной и 52–й армий на фронте Кириши, Грузино, Спасская Полисть, Земтицы и далее по реке Волхов до озера Ильмень… Военный совет и штаб Ленинградского фронта от непосредственного командования войсками Волховской группы освободить»³⁹.

Итак, Ставка не захотела признать ошибку, которую она совершила, объединив фронты, и пыталась исправить положение, разделив на две части Волховскую группу. Эксперименты Ставки по организации командования не были вызваны насущной необходимостью. Они являлись по сути экспериментами над живыми людьми, ибо зависели от способности выживания красноармейцев в экстремальных условиях. Неумелое руководство Ставки привело к большим потерям и провалу операции по прорыву блокады. Вместо наступления приходилось выводить армию из окружения и заботиться о сохранении плацдарма на будущее.

После получения директивы Ставки командиров частей 2–й ударной вызвали в штаб армии, он находился тогда в лесу у деревни Ольховка. Там командиров познакомили с оперативным планом передислокации и сообщили условные сигналы для начала отхода. Например, для 59–й бригады такими знаками являлись пожар в деревне у левого фланга бригады и одновременно общий условный сигнал по рации, для чего радистам бригады предстояло с определенного дня и часа работать только на прием⁴⁰. Кодовым радиосигналом для начала отхода выбрали слово «вперед». План составил начальник штаба армии полковник П. С. Виноградов. 15 мая документ направили на утверждение командования Ленинградского фронта и он получил «добро». В плане предусматривался последовательный переход 2–й ударной через три оборонительных рубежа, все ближе к горловине прорыва, откуда предстоял последний бросок через Мясной Бор. Каждый рубеж заранее оборудовался двумя–тремя командными пунктами и хорошо развитыми телефонно–телеграфными линиями для бесперебойного управления боевыми действиями. 52 связиста за эту работу были представлены к правительственным наградам⁴¹.

Первый рубеж проходил по линии деревень Остров–Дубовик — Глубочка. Второй — у деревни Волосово, станции Рогавка, населенных пунктов Вдицко — Новая — Крапивино. Третий рубеж прикрывал направления Пятилипы — Глухая Кересть — Финев Луг — Кривило. На первый рубеж отходили войска, глубже всех проникшие в оборону противника в северо–западном направлении: 382–я дивизия, 59–я и 25–я бригады. Одновременно с ними, но сразу на второй рубеж отходили их непосредственные соседи, расположенные восточнее, на флангах прорыва: 46–я, 92–я и 327–я дивизии, 22–я и 23–я бригады. Второй рубеж являлся главным. Здесь предстояло занять жесткую оборону и держаться, пока в Мясном Бору не будет пробит надежный коридор. Оборона возлагалась на 92–ю и 327–ю дивизии и 23–ю бригаду. Через главный рубеж должна была пройти первая арьергадная группа, а также 46–я дивизия и 22–я бригада и следовать вместе с другими частями в тыл армии в район деревень Кречно, Ольховка и Малое Замошье. Там 2–я ударная сосредоточивалась для броска через новый коридор, который опять намечалось пробить севернее деревни Мясной Бор в районе Лесопункта. Первыми выходили госпитали и тыловые службы, эвакуировалась техника. После выхода из окружения главных сил армии, войска прикрытия отходили на третий рубеж, где получали приказ пройти горловину в порядке очередности, причем последней выходила 327–я дивизия. Внешне план был логичен и продуман, но судьба внесла в него свои коррективы.

Рубежи успели оборудовать во–время. 20 мая немцы на многих участках начали наступление ударных частей на сужение «волховского котла». На левом фланге первые атаки врага отразили 25–я и 59–я бригады. Сначала врагу удалось потеснить наших воинов. Но затем 25–я бригада вместе с 382–й дивизией выбила прорвавшихся немцев и восстановила положение. 22 мая немцы обрушились на правый фланг армии южнее Червинской Луки и атаковали 1102–й полк 327–й дивизии. Несколько танков противника подорвались на нашем минном поле, прорвавшуюся пехоту бойцы–антюфеевцы уничтожили в рукопашной схватке. Одновременно встречный удар неприятель нанес на левом фланге. Там две роты немцев с восемью танками атаковали 23–ю бригаду у деревни Филипповичи. Им удалось захватить деревню. Ночью подразделения бригады в яростной атаке выбили неприятеля, но утром немцы опять атаковали. Наши артиллеристы подбили три вражеских танка и немецкая пехота отошла на исходный рубеж⁴². Таким образом, встречные удары врага были отбиты, армия не позволила нарушить ее боевые порядки и до самого начала передислокации ее оборона оставалась нерушимой.

24–25 мая в соответствии с планом части 2–й ударной армии начали передислокацию в район сосредоточения, а войска прикрытия приступили к занятию промежуточных рубежей.

Заметив отход армии, противник забеспокоился, стараясь разгадать, чем отход вызван: обычной перегруппировкой или это вынужденные действия. В расположение ударной армии неприятель направил разведгруппу из трех советских военнопленных, которые окончили немецкую разведывательную школу в Риге. Немцы не знали, что пленные согласились сотрудничать с противником, имея тайной целью таким путем вернуться к своим. Перейдя линию фронта 30 мая, они добровольно сдались первым же встреченным ими красноармейцам⁴³. Существовали, конечно, и другие разведгруппы и решение Ставки об отводе армии уже через несколько дней стало известно германскому командованию. 23 мая генерал Ф. Гальдер в «Дневнике» отметил: «В районе волховского и погостьенского котлов противник отводит с фронта свои силы. Сокращение фронта!»⁴⁴.

Вначале отход проходил по плану и к 28 мая арьергадные войска (92–я и 327–я дивизии, 22–я и 23–я бригады) заняли позиции на второй линии обороны. Одновременно через узкую горловину в Мясном Бору 25–30 мая начали выводить из окружения 191–ю дивизию, по узкоколейке вывезли гаубицы 18–го артполка РГК, эвакуировали много раненых и часть имущества. Остальные войска 2–й ударной армии концентрировались севернее Новой Керести для броска навстречу 59–й армии в районе Лесопункта. К наступлению готовились 46–я и 382–я дивизии, 22–я, 25–я, 53–я и 59–я бригады. 57–я бригада и 166–й отдельный танковый батальон выдвигались к Полисти, имея задачу обеспечить функционирование прежнего коридора. В батальоне оставалось девять танков Т–60. Наступление наметили на 5 июня⁴⁵.

Войска под Новой Керестью скапливались на небольшом пространстве диаметром менее 16 км. 26 мая противник усилил преследование отходящих частей и начал сжимать кольцо вокруг 2–й ударной армии⁴⁶. Враг прорвался на правом фланге через позиции 57–й бригады и 46–й дивизии и захватил Кривино, а 27 мая — Червино, оттеснив 46–ю дивизию⁴⁷. Бывший командир саперной роты соседней с 46–й 92–й дивизии Н. И. Круглов вспоминал: «Немецкая артиллерия и минометы обстреливали нас со всех сторон. Нас сильно душила авиация. Самолеты все время висели в воздухе, бомбили замеченные расположения наших войск, забрасывали листовками. Их было настолько много, что на них уже не обращали внимания. Укрыться от авиации и обстрела было негде. Отрыть щель или другое укрытие в болоте было невозможно. Все сразу заливалось водой»⁴⁸. Сухих возвышенностей на всех не хватало, а ведь госпитали тоже сдвинулись с места и пока они искали подходящие участки, прием раненых прекратился.

И без того тяжелое положение усугубилось несвоевременным приказом командарма А. А. Власова. Он распорядился эвакуировать из района боев через коридор гражданское население.

Сомнительная идея эвакуации вряд–ли принадлежала самому Власову. Скорее всего, он выполнял приказ Москвы. На это косвенно указывает уже упоминавшийся выше аналогичный приказ Н. И. Гусева за номером 40 от 8 февраля 1942 г. — не оставлять врагу гражданское население. Видимо, по данному вопросу существовал общий секретный приказ Сталина. Но в Мясном Бору эвакуация оказалась невозможна и группы местных жителей (около 5 тыс. чел.) скитались по лесу в поисках пищи и укрытия от огня. Бывший комиссар артбатареи из 327–й дивизии П. В. Рухленко с горечью вспоминал: «Территория наша была для самих войск тесной, а кроме нас повсюду бродят дети, старики, женщины. Они, как правило, оставляли свои деревни и размещались группами на более сухих местах, а кое–где и на болотах. Создавалась неприглядная картина: дети просят у нас хлеба, а у нас его нет и вообще ничего нет, чем бы можно было их угостить. Иногда, бывало, дам ребенку 100–200 рублей, а на них все равно купить нечего в условиях окружения[4]. Причем эти люди зажигали костры, а это вызывало причины для обстрела и бомбежки со стороны врага. Мы имели дополнительные потери людей. Немцы бомбили нас не только в летную погоду, но и нелетную, по скоплению людей»⁴⁹.

2–я ударная остро нуждалась в зенитной артиллерии. На 1 июня 1942 г. в составе армии находилось только 28 зенитных пушек. Снарядов к ним имелось 18591. Но 4 пушки требовали ремонта⁵⁰, да и те, что могли действовать, спешно эвакуировались через коридор на плацдарм. Оставались лишь счетверенные зенитные пулеметы, пригодные против низколетящих целей.

Авиация Волховской группы тоже не могла надежно прикрыть с воздуха район сосредоточения. После тяжелых боев у наших летчиков осталось на 20 мая всего 163 самолета против 400 неприятельских. В конце мая авиацию на Волхове усилили за счет 1–й ударной авиагруппы РГК, группы Гражданского Воздушного флота и ВВС Ленинградского фронта⁵¹. Однако враг удержал господство в воздухе.

Войска 2–й ударной армии на острие прорыва оставляли позиции в сумерках, ночью и противник не сразу обнаружил их отход⁵². К тому же группы прикрытия оставались на своих местах. Но как только позиции стали покидать прикрывавшие отход отряды, неприятель немедленно начал преследование. Одновременно враг нанес сильные удары по Мясному Бору. Стало ясно, что неприятель разгадал замысел Ставки и спешит сорвать планомерный отход и уничтожить армию, пока одни войска находятся на марше, а другие не успели закрепиться на новых рубежах. 10 германских дивизий торопились сдавить петлю вокруг 2–й ударной армии. Особенно тяжелыми были бои у деревень Ольховка, Коровий Ручей, Пятилипы, Малое Замошье. Западнее Спасской Полисти неприятель построил свою узкоколейку — с буковыми шпалами, специально привезенными из Закарпатья. Пользуясь этой дорогой, немцы накапливали силы для удара по коридору с севера, где занимали оборону (с севера на юг) 372–я, 378–я и 376–я дивизии 59–й армии. Одновременно противник подтягивал силы для наступления на коридор с юга через позиции 305–й, 65–й и 225–й дивизий 52–й армии.

372–я стрелковая дивизия имела к тому времени 2796 чел., т. е. четвертую часть положенного состава. Полоса обороны дивизии находилась в 2 км от Северной дороги и тянулась от деревни Мостки на запад до отметки 39,0 у р. Глушица, где до войны находились бараки лесозаготовителей (Лесопункт). Напрямую она составляла 4 км, а с изгибами — 12 км.

В 65–й дивизии оставалось 3708 чел. Они держали оборону общей протяженностью 14 км вдоль шоссе и железной дороги Новгород — Чудово. Рубеж проходил от мельницы у Теремца–Курляндского до сараев в 1 км северо–восточнее деревни Крутик.

В домашнем архиве ветерана войны Б. С. Муравьева хранятся письма из Мясного Бора его отца, сержанта С. А. Муравьева, старшего писаря административно–хозяйственной части 305–й дивизии. 21 мая 1942 г. в 7 часов вечера С. А. Муравьев писал семье: «Весна здесь нищая. Лист на деревьях начал развиваться. 3–й день идет небольшой дождик, сыро, грязновато. Птички распевают всюду, кукушки, утром и даже ночью/…/ Весь день кругом тишина абсолютная». Это было затишье перед бурей. С 27 мая противник открыл усиленный артогонь по прикрывавшем коридор дивизиям. Тяжелая батарея из Спасской Полисти непрерывно обстреливала Северную и Южную дороги. Авиация врага группами от 15 до 22 самолетов бомбила и штурмовала дороги Мясной Бор — Новая Кересть, войска на плацдарме, переправы через Волхов и подходы к ним с востока. 29 мая немецкая пехота перешла в наступление на коридор. Главный удар на южном фланге враг нацелил на позиции 65–й дивизии, отвлекающий удар — на позиции 305–й и 225–й дивизий. Против них на южном фланге коридора действовали 126–я и 58–я немецкие дивизии, 250–я испанская дивизия, легион «Фландрия» и несколько мелких частей. В течение дня 29 мая бои шли с переменным успехом. 30 мая противник развернул наступление с решительными целями⁵³. Рано утром началась сильнейшая артподготовка. Она продолжалась более часа. «В общий гул, — вспоминал Т. П. Андрейкович, — то и дело врывались тяжелые удары/…/ мощной мортиры, подтянутой по железной дороге и установленной где–то в районе Подберезья. Она била по станции, разнося в пух и прах все уцелевшее там. Ее снаряды так велики, что при полете хорошо видны в воздухе»⁵⁴.

Затем появилась немецкая авиация. С 6 часов утра группы по 10–12 самолетов непрерывно бомбили боевые порядки 305–й, 65–й и правого фланга 225–й дивизии. Главный удар по–прежнему был направлен против 65–й дивизии. К полудню 30 мая неприятелю удалось ценой больших потерь потеснить части 305–й и 65–й дивизий, но дальше продвинуться он не смог. Тогда германское командование опять вызвало авиацию. С 12 часов 30 минут группы самолетов противника (до 12 машин) беспрерывно бомбили позиции наших дивизий, после чего опять последовали атаки немецкой пехоты. Позиции 1002–го полка 305–й дивизии у рек Гаренка, Кересть и ручья Рабтица западнее Замошья неприятель атаковал силами до батальона. Другой батальон противника пробовал прорваться со стороны Земтиц на стыке с 65–й дивизией в направлении Теремца–Курляндского. Бои здесь продолжались до 18 часов, пока противник не выдохся.

На участке 65–й дивизии около полка немцев с одиннадцатью танками атаковали правый фланг 311–го полка. Двумя залпами «эресов» были уничтожены 4 танка и много живой силы врага, однако остановить немцев не удалось. 2–я, 7–я и 8–я роты 311–го полка держались до последней возможности. В этом страшном бою погибло 100 наших бойцов. Несколько человек, оставшихся в живых, отступили. Командир дивизии послал им на помощь роту автоматчиков, но немцы отбросили ее с большими потерями. Силы оказались слишком неравны. Военный совет 52–й армии решил использовать свой последний резерв — в бой ввели 54–й гвардейский полк 19–й гвардейской дивизии и 7 танков Т–34 193–го отдельного танкового батальона. Перед боем полк получил маршевое пополнение — 370 чел., плохо обученных. Их ввели в бой вместе с танками. В бою немцы подбили два наших танка, а молодые бойцы, оказавшись первый раз под огнем, побежали назад. Их остановили заградительные отряды особых отделов. Противник, несмотря на большие потери, прорвался через позиции 311–го полка 65–й дивизии к Южной дороге между селениями Теремец–Курляндский и Мясной Бор. В результате к 18 часам Южная дорога была перерезана, а 305–я дивизия попала тем самым в окружение. Прекратив дальнейшие атаки, неприятель начал закрепляться на захваченных рубежах.

225–я дивизия занимала позиции левее 65–й. Крупные силы противника атаковали ее правый фланг на стыке с 65–й дивизией, но ворваться в ее боевые порядки не смогли⁵⁵.

Одновременно началось наступление на северном фланге коридора против 372–й дивизии. Наша оборона создавалась здесь в спешке, завершить ее оборудование не успели. В результате на позициях 8–й роты одного из полков дивизии 7 построенных дзотов из 11 оказались непригодны. Противник прорвался через рубежи 1236–го полка 372–й дивизии и бросился на расположенную восточнее 191–ю дивизию. Ее отвели сюда в конце мая из района Сустье–Конец — Померанье, где она находилась с февраля. Свои автомобили, тяжелую технику и, главное, орудия она оставила на прежнем месте другим частям 2–й ударной армии. Дивизия отводилась в резерв 2–й ударной, но происшедшие события заставили передать ее с 1 июня в состав 59–й армии. 546–й и 556–й стрелковые полки дивизии занимали позиции в болоте вдоль узкоколейки. Дивизией командовал с 25 апреля полковник Н. П. Коркин, бывший командир 23–й бригады, а с 16 мая дивизию принял подполковник Н. И. Артеменко. Он неоднократно просил командарма–59 И. Т. Коровникова отвести 191–ю на 500 м восточнее, к Северной дороге, чтобы там на сухих участках создать прочную оборону. И. Т. Коровников не счел это необходимым. Даже теперь командарм и командующий фронтом М. С. Хозин не приняли никаких мер для помощи дивизии, полагая, что дивизия атакована небольшой группой автоматчиков. В результате немцы прорвались через слабые позиции 191–й дивизии и перерезали узкоколейку и Северную дорогу за рекой Полисть в 800 м северо–восточнее отметки 40,5⁵⁶. 31 мая 191–я дивизия вела тяжелые безрезультатные бои, пытаясь освободить коридор. Противник сдерживал ее заградительным артогнем.

Сложным оказалось положение соседней 376–й дивизии, стоявшей на ручье Горевом. Ручей и река Полисть от весеннего таяния разлились в низине севернее Мостков и затопили позиции дивизии. 8 июня комдив 376–й обратился с просьбой к И. Т. Коровникову: «оставив на прежнем месте усиленное боевое охранение», «перенести передний край обороны» от ручья южнее, «на восточный берег Полисти, ввиду того, что на достигнутом рубеже — болото: вода по колено, невозможно строить укрепления, местность хорошо просматривается противником, части несут большие потери»⁵⁷. Разрешения не последовало, дивизия продолжала напрасно терять людей, но пока еще держалась.

На южном фланге коридора 31 мая авиагруппы противника из 17–20 самолетов с самого утра не переставая бомбили боевые порядки 65–й дивизии и 1000–го стрелкового полка 305–й дивизии у Малого Замошья. На участке 1000–го полка и 2–го батальона 1002–го полка 305–й дивизии весь день шел огневой бой.

65–я дивизия первую половину дня отбивала атаки врага у перекрестка дорог южнее Теремца–Курляндского, восточнее отметки 40,2. Врагу опять удалось вклиниться в расположение 311–го полка. Дивизия ответила контратакой и ввела в бой свой второй эшелон — 54–й полк с тремя танками, но противник встретил его массированным огнем и вперед не пропустил.

1 мая на фронте 305–й дивизии изменений не произошло. Главные удары врага на южном фланге коридора по–прежнему отражала 65–я дивизия. В 16 часов после артподготовки и сильного артиллерийско–минометного налета неприятель перешел в новое наступление на Теремец–Курляндский. Вражескую атаку отразил 431–й стрелковый полк 65–й дивизии и пять танков Т–34 193–го танкового батальона. На участке 38–го полка у Южной дороги немцев даже удалось сбить с их позиций и отогнать назад, но два наших танка были подбиты, два сгорели и еще два застряли в болоте, в 193–м батальоне остался в строю всего один танк. В конце концов противник опять прорвался на стыке 305–й и 65–й дивизий и соединился со своей северной группировкой. И без того узкий коридор снова перестал действовать.

Утро 2 июня началось с налетов вражеской авиации. Первые бомбы на переправы через Волхов посыпались в 5 часов 30 минут. В это утро один батальон 372–й дивизии был передан на усиление 65–й дивизии. Но едва он подошел к Теремцу–Курляндскому, как подвергся бомбежке 40 вражеских самолетов. Батальон понес большие потери, задуманный контрудар не состоялся.

Днем в состав 52–й армии прибыли подразделения 150–го укрепленного района. Им предстояло в соответствии с пунктом «2.в.» директивы Ставки от 21 мая 1942 г. обеспечить прикрытие плацдарма на участке Спасская Полисть, Мясной Бор, Земтицы. Но вместо этого частям укрепрайона приказали сменить 299–й стрелковый полк 225–й дивизии и приступить к устройству долговременной обороны по восточным берегам рек Волхов и Малый Волховец и озера Ильмень, т. е. гораздо южнее указанного в директиве района и даже вне плацдарма. Тем самым командование фронта и 52–й армии получили возможность снять целый полк на второстепенном участке и перебросить его на более важное направление. Однако приказа следовать в Мясной Бор полк не получил и остался в резерве дивизии. Для освобождения Южной дороги 52–й армии придали 25–ю кавалерийскую дивизию в пешем строю. Вместе с одним стрелковым батальоном 38–го полка 65–й дивизии и десятью танками 7–й гвардейской танковой бригады их объединили в ударную группу. Ей предстояло деблокировать окруженную армию.

Весь следующий день, 3 июня, авиация противника группами по 10–15 самолетов продолжала бомбить и штурмовать позиции 65–й дивизии. Немецкий самолет–корректировщик шесть часов висел над Мясным Бором и Теремцом–Курляндским, направляя огонь орудий и минометов по замеченным живым целям. Потери в наших частях были весьма значительны. Однако 38–й полк Н. И. Кулакова из 65–й дивизии отразил две атаки противника. К исходу дня на участке 38–го полка командование 52–й армии предприняло контратаку остатками разбитого батальона 372–й дивизии. Атака заставила неприятеля перейти к обороне по восточной опушке леса западнее Теремца–Курляндского⁵⁸.

В разгар боев 65–ю дивизию посетила делегация жителей Иркутской и Омской областей. Делегаты привезли подарки и письма, многие отыскали в дивизии своих земляков и знакомых⁵⁹.

Но на фронте, конечно, было не до гостей. Генерал М. С. Хозин неотлучно находился в штабе Волховской группы. Он тяжело переживал гибель тысяч людей, чувствовал свою вину и думал о возможных последствиях. С середины мая у него развился (очевидно, на нервной почве) сильный фурункулез. Ведущий хирург А. А. Вишневский лично делал М. С. Хозину аутогемотерапию: переливание крови из вены в мягкие ткани⁶⁰.

Днем 3 июня к Мясному Бору подошла свежая 165–я стрелковая дивизия. Без всякой подготовки ее бросили в бой за коридор. В жестоком бою немцы уничтожили половину личного состава дивизии, остатки ее подразделений пришлось вывести из боя. Вместо них в огонь направили части 374–й дивизии, но положение выправить не удалось.

В 13 часов 55 минут того же дня Генеральный штаб отправил М. С. Хозину директиву с приказом мобилизовать все силы для вызволения 2–й ударной армии из кольца. В директиве, в частности, говорилось: «Действия по уничтожению противника в районе Спасская Полисть и Приютило проводятся крайне медленно. Противник вами не только не уничтожается, а наоборот, перейдя к активным действиям, преградил пути отвода 2 УА, разгадал наш маневр по ее отводу/…/

Попытки войск пробить брешь в боевом порядке противника оказываются малоуспешными. Основной причиной этого нужно считать не только медлительность ваших мероприятий, но и ввод сил по частям/…/

Вы вводите в бой соединения разрозненно, они, неся излишние потери и не добившись результата, теряют в значительной мере боеспособность. Считаю необходимым рекомендовать организацию более серьезного удара, большей частью пехоты с привлечением всей наличной артиллерии, гвардейских минометных частей, танков и авиации. Промедление и нерешительность в этом деле чрезвычайно опасны, ибо все это дает противнику изо дня в день сильнее закрепляться на перехваченных им путях отвода 2 УА.

Василевский, Боков»⁶¹.

В свойственной ему мягкой манере первый заместитель начальника Генштаба А. М. Василевский рекомендовал М. С. Хозину не распылять силы, а собрать их в один кулак и без промедления нанести врагу решительный удар. Хозин сам понимал, что нельзя позволить немцам закрепиться в коридоре. Именно поэтому он бросал в бой все, что удавалось «наскрести» по всем армиям Волховской группы. Он не мог ждать, пока эти подразделения соберутся воедино — сопротивление врага в коридоре с каждым часом нарастало. По той же причине все прибывшие пополнения немедленно поступали в распоряжение атакующих частей. Конечно, можно было перебросить сюда еще одну дивизию из 4–й армии, но тогда требовалась предварительная перегруппировка сил в самой 4–й армии, ибо в противном случае оголился бы и без того слабо прикрытый северный фланг Волховской группы. Но для перегруппировки тоже требовалось время.

В поисках выхода Хозин и штаб группы приступили к кадровым перестановкам. Вместо полковника П. И. Соленова командиром 165–й дивизии назначили командира 58–й стрелковой бригады полковника В. И. Морозова, а 58–ю бригаду принял командир ее 1–го батальона майор Гусак. Сняли также начальника штаба 165–й дивизии майора Назарова, его место занял майор Дзюба. Был заменен и комиссар дивизии старший батальонный комиссар Илиш. В 372–й дивизии командира полка Д. С. Сорокина заменили полковником Н. И. Синегубко. Перестановки затянулись до 10 июня, а бои между тем продолжались.

2 июня на сторону врага перешел помощник начальника 8–го отдела штаба 2–й ударной армии техник–интендант 2–го ранга С. И. Малюк. Он передал немцам шифрованные документы, из которых неприятель узнал план отхода, боевые возможности и расположение частей армии⁶². Теперь немцы знали все. Отныне только мужество и стойкость могли спасти воинов 2–й ударной. Все, что происходило до сих пор, было лишь прелюдией к трагедии, которая начиналась теперь в волховских лесах.

5 июня 2–я ударная и 59–я армии нанесли встречный удар и к 12 часам дня 59–я армия вышла к реке Полисть. Но врагу удалось с запада ворваться в боевые порядки 2–й ударной и 6 июня опять закрыть коридор. 6 дивизий и 7 бригад оказались в окружении⁶³. Вместе с ними остались в кольце не успевшие проскочить коридор подразделения других частей и соединений, например, 3–й гвардейский полк 4–й гвардейской дивизии⁶⁴.

Когда в середине мая 4–я гвардейская уходила в тыл на переформирование, 3–й полк полковника А. В. Слепко оставили на прежних позициях до замены другими частями и подчинили непосредственно штабу 2–й ударной армии. Дни шли, а смены все не было. Лишь 4–го июня бойцы 92–й дивизии сменили гвардейцев. Но за пять дней до этого, 30 мая противник перекрыл коридор. Полк остался в окружении, его передали в резерв 2–й ударной и он участвовал в боях на угрожаемых направлениях.

А тем временем кольцо вокруг 2–й ударной сжималось быстро и неотвратимо. Секретарь Военного совета 2–й ударной армии батальонный комиссар Н. М. Коровичев и офицер по особым поручениям члена Военного совета армии Я. С. Бобков вылетели в штаб оперативной группы войск волховского направления. Член Военного совета армии дивизионный комиссар И. В. Зуев приказал им лично доложить начальнику штаба группы генерал–майору Г. Д. Стельмаху о тяжелом положении 2–й ударной. Г. Д. Стельмах выслушал их и пообещал сообщить в Ставку. На следующий день из кольца вывезли самолетом тяжело раненого начальника артиллерии 2–й ударной армии Г. Е. Дегтярева. Он подтвердил информацию о состоянии войск за Мясным Бором⁶⁵.

Белые ночи и превосходство немецкой авиации не позволяли наладить снабжение армии воздушным путем. Нормы питания, которые и так были меньше ленинградских блокадных, постоянно сокращали. Появились случаи людоедства. Один из них, например, приведен в докладной записке начальника особого отдела НКВД Волховского фронта старшего майора госбезопасности Мельникова заместителю наркома внутренних дел В. С. Абакумову от 6 августа 1942 г. Мельников сообщает, что между 12 и 18 июня «зам. нач. политотдела 46–й дивизии Зубов задержал бойца 57–й стрелковой бригады Афиногенова, который вырезал из трупа убитого красноармейца кусок мяса для питания. Будучи задержан, Афиногенов по дороге умер от истощения⁶⁶. Такие случаи, по свидетельству ветеранов Мясного Бора, были хоть и единичны, однако нередки. В частности, бывший комиссар 59–й бригады И. Х. Венец рассказывал, как он однажды застал бойца, который запихивал в противогазную сумку вырезанную у трупа печень. Венец и другие очевидцы сообщают, что людоедов расстреливали на месте без суда и следствия.

Тяжелее всех в окружении приходилось раненым. На 10 июня их скопилось в кольце 5 тысяч, совершенно беззащитных под смертельным огнем⁶⁷. Госпитали, медсанбаты и медсанроты скитались по лесам в поисках сухих и относительно безопасных мест. Вот как пишет об этом бывшая медсестра 59–й бригады Е. Л. Балакина (Назарова): «Мокрые, холодные, голодные как затравленные зайцы, всюду натыкались (мы — Б. Г.) на немцев и снова поворачивали назад. На ходу саперы делали настилы для лошадей с повозками, на которых везли медицинское оборудование и др. Лошади гибли одна за другой, засасывали болота, это страшная картина. Целыми днями мы, мокрые по пояс, бродили с баграми между деревьев. Не помню, сколько времени мы так бродили, но где–то 6–7 дней прошло, когда ночью, наконец, пришли на крошечный пятачок сухой земли около речушки Глушица /…/ Голод был нестерпимый, поели всех лошадей да травку кислицу. Ни хлеба, ни сухарей. Иногда прорывались У–2, сбрасывали сухари в бумажных мешках и почту, а также листовки, которые вселяли в нас надежду на спасение/…/

Кончался перевязочный и хирургический материал /…/ Сорванные тесемки на индивидуальных пакетах расщепляли, стерилизовали и перевязывали сосуды во время операций/…/ Люди пухли с голода. Два санитара умерли на ходу от истощения. Раненым кроме хвойного горячего чая ничего не давали — нечего было давать. Сырость, голод, комары, холод изводили. Даже лечь было негде, так как под ногами было колеблющееся торфяное болото/…/ День и ночь над головой с воем проносились снаряды и мины, иногда были разрывы рядом с нами, так было прямое попадание в хибарку, где была расположена прокуратура и особый отдел (рядом на той же горке, но вне верхового болота, размещался штаб армии — Б. Г.). Целыми днями вился над головой корректировщик, а за ним налетали бомбардировщики или черные как смерть самолеты с белой свастикой и на бреющем полете включали адскую сирену, от которой стыла в жилах кровь /…/ Мы ждали помощи и надеялись, что она придет. День и ночь телефонист не бросал трубку, не отходил от аппаратуры /../, ждал приказа о выходе»⁶⁸.

8 июня по приказу Ставки Волховский фронт был восстановлен. Командовать им вновь стал К. А. Мерецков. М. С. Хозина «за несвоевременный отвод войск 2–й ударной армии» сняли с командования Ленинградским фронтом и отправили на Западный фронт командовать 33–й армией. Войска Ленфронта принял генерал Л. А. Говоров⁶⁹.

Сдав 33–ю армию Хозину, Мерецков в тот же день, 8 июня, прибыл в Ставку. Мерецкова вызвали на заседание Политбюро ЦК ВКП(б), где Сталин объявил ему о новом назначении и приказал вывести 2–ю ударную из кольца, хотя бы без тяжелого оружия и техники. Помочь резервами Ставка не могла — под Харьковом немцы окружили три наших армии.

Вместе с К. А. Мерецковым в штаб Волховского фронта приехал из Москвы А. М. Василевский. После доклада о положении 2–й ударной армии они приказали немедленно пробить коридор к окруженным и лично руководили операцией с командного пункта 52–й армии. К деревне Мясной Бор подошли из состава 52–й и 59–й армий три стрелковые бригады и танковый батальон неполного состава. Их свели в две группы и на рассвете 10 июня они нанесли удар по противнику, но успеха не имели из–за малочисленности собранных сил и поспешности подготовки. К тому же вражеские пикировщики засыпали нашу пехоту бомбами⁷⁰.

В штабе 2–й ударной армии некоторые командиры, узнав о подготовке прорыва, самовольно сколачивали группы красноармейцев и пытались пробиться навстречу наступавшим. Так вышел из окружения начинж 2–й ударной полковник И. П. Мельников с группой своих саперов. Он был настолько измучен, что не мог отвечать на вопросы и его сразу отправили за Волхов, лечиться⁷¹. Использовать служебное положение в личных целях, для своего спасения не разрешают ни мораль, ни воинский устав. Однако командование фронта относилось к таким происшествиям с пониманием: офицеров не наказывали, а солдат после короткого отдыха ставили в строй.

В окружении вместе со 2–й ударной армией продолжала находиться 305–я дивизия 52–й армии. Кроме того, на северном фланге коридора немцы отрезали от 372–й дивизии 59–й армии ее 1240–й полк. Полк действовал вместе с партизанской бригадой Е. Ф. Туваловича и вместе с нею попал в окружение. 1236–й и 1238–й стрелковые полки и 941–й артполк 372–й дивизии продолжали драться за коридор, пробиваясь к окруженным⁷².

Люди в окружении были истощены настолько, что некоторые уже не могли стоять, а противник усиливал натиск с каждым днем. 14 июня немецкий летчик Р. Видеман записал в дневнике: «Наша авиация работает здорово. Над болотом, в котором сидят русские Иваны, постоянно висит большое облако дыма. Наши самолеты не дают им передышки. А они все же не сдаются в плен. Вчера мы дали подписку: умрем, но русских из болота не выпустим. Пусть дохнут с голоду в этом котле/…/»⁷³.

Небольшие авиационные силы Волховского фронта сражались с небывалой перегрузкой. Особенно большую боевую работу выполняли штурмовики Ил–2. 14 июня в районе Ольховки они атаковали сосредоточенные для удара 40 танков противника. Летчики с одного захода уничтожили 14 танков, еще шесть подбили пехотинцы–бронебойщики. Другая группа штурмовиков разгромила в этот день немецкую автоколонну у Финева Луга⁷⁴. Не следует, таким образом думать, что Волховский фронт и воины 2–й ударной армии не наносили врагу ответных ударов. Они сражались упорно и, несмотря на огромное превосходство врага, эти бои обходились немцам недешево. Весь Мясной Бор и соседние леса были завалены трупами немецких солдат и офицеров: немцы не успели их убрать, а красноармейцы не хотели иметь с ними дело под огнем противника. В мае–июне в батальонах вражеских дивизий оставалось по 40–70 чел. Немцы перебрасывали под Мясной Бор маршевые батальоны по воздуху из Германии, делая все, чтобы не допустить прорыва окруженных⁷⁵. Волховский фронт перемалывал эти резервы, но взамен поступали новые.

Одновременно с наступлением против 2–й ударной армии неприятель нанес сильные удары по плацдарму 4–й армии, где оборонялась 310–я дивизия генерала Н. М. Замировского. Плацдарм протяженностью 30 км был важен в тактическом отношении и утром 23 мая неприятель приступил к его ликвидации. Бои продолжались по 9 июня включительно. Немцы предприняли 14 атак, потеряли много танков, более полка пехоты. 310–я дивизия тоже понесла значительные потери, но свои позиции отстояла⁷⁶.

Германское командование продолжало концентрацию сил против 2–й ударной армии. С запада, со стороны Керести, действовала группа «Герцог» (291–я, 254–я немецкие пехотные дивизии и 285–я охранная дивизия). С севера — 215–я, 121–я и 61–я пехотные дивизии, полицейская дивизия СС, а также отдельные подразделения, переброшенные из других дивизий фронта и сведенные в бригады «Кехлинг», «Бассе» и «Шнейдлис». С юга — группа «Хоппе» (126–я пехотная дивизия, усиленная подразделениями из других частей, 58–я и 81–я пехотные дивизии, 2–я пехотная бригада СС), группа «Яшке», составленная из отдельных подразделений, и иностранные легионы⁷⁷.

13 июня Военный совет и Политуправление Волховского фронта выпустили в виде листовки обращение к воинам 2–й ударной армии с разъяснениями причины отхода с захваченных рубежей и призывом полностью разгромить врага в 1942 г. Подлинник листовки хранится в семейном архиве покойного писателя С. С. Гагарина, он опубликовал ее текст в своем романе «Мясной Бор». Листовка является редчайшим документом эпохи, отражая ее дух и специфику. Поэтому и здесь она в свою очередь воспроизведена полностью:

«Смерть немецким оккупантам! ДОБЛЕСТНЫЕ ВОИНЫ 2–й УДАРНОЙ АРМИИ!

В огне и грохоте орудий, лязге танков, реве самолетов, жестоких схватках с гитлеровскими мерзавцами завоевали вы славу доблестных воинов Волховских рубежей.

Мужественно и бесстрашно, в течение суровой зимы и весны, вели вы борьбу с фашистскими захватчиками.

Боевая слава воинов 2–й ударной армии золотыми буквами запечатлена в истории Великой Отечественной войны.

Сейчас, когда потребовала обстановка, по приказу командования фронта армия занимает новые, более выгодные рубежи для обороны и наступления, чтобы еще крепче, еще сильнее бить врага, уничтожать его живую силу и технику, срывать его планы. Организованно занимая новые рубежи, 2–я ударная армия одновременно наносит сокрушительные удары по врагу. Тысячи немцев кормят могильных червей под Красной Горкой, Червино, под Дубовиком и Еглино.

Наши силы велики, и они могут быть умножены — это уже почувствовали на своей шкуре немецко–гитлеровские мерзавцы.

Мы теперь несравненно лучше, чем в прошлом году, вооружены для борьбы с вражескими танками и самолетами, для борьбы за победу и в воздухе, и на земле.

От каждого воина 2–й ударной требуется величайшая дисциплинированность и организованность. Каждый боец должен сражаться отважно, держаться непоколебимо, быть готовым скорее погибнуть смертью храбрых, чем не выполнить воинский долг.

Товарищи бойцы, командиры и политработники 2–й ударной армии!

Ни минуты успокоенности и благодушия. Помните, что врагу нанесены сильные удары, но враг еще не разбит, он коварен и лют, готов на всякие подлости, провокации, гнусности. Будьте бдительны, дисциплинированы, подтянуты. Решительно ведите борьбу с трусами, паникерами, распространителями провокационных слухов. В обороне и наступлении будьте непоколебимыми, упорными и настойчивыми — в этом ваш долг, долг воина Красной Армии перед матерью–Родиной. Беспощадно истребляйте коричневую чуму. Каждый убитый фашист, каждое уничтоженное орудие противника, каждый взорванный, сожженный танк, каждый сбитый фашистский самолет — все это приближает день гибели гитлеровской грабьармии.

Партия, советское правительство и вождь народов Народный Комиссар Обороны товарищ Сталин поставили перед воинами Красной Армии задачу — в 1942 г. полностью разгромить фашистскую грабьармию.

Выше боевые знамена, овеянные славой в боях с немецкими оккупантами! Свято храните и множьте героические традиции 2–й ударной армии!

Воинским умением и стойкостью обеспечим разгром врага в 1942 году.

Нас ведет к победе Сталин!

Смерть немецким оккупантам!

Да здравствуют воины 2–й ударной армии!

Да здравствует наша победа!

ВОЕННЫЙ СОВЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ

ФРОНТА ФРОНТА»⁷⁸.

Листовка, несомненно, предназначалась для укрепления боевого духа армии, поэтому в ней нет всей правды о положении 2–й ударной. Воинов армии призывали «держаться неколебимо», их ратный труд получил высокую оценку: «боевая слава», «золотыми буквами»… Если бы они знали, что пройдет совсем немного времени и жертва их станет не нужна, все будет забыто — и страдания, и «героические традиции» и на многих из них, на живых и мертвых, ляжет черная тень генерала Власова…

24 мая в соответствии с планом первыми начали отход 382–я дивизия, 59–я и 25–я бригады. 59–я бригада занимала позиции в центре участка, 25–я бригада располагалась на ее левом фланге, 382–я дивизия — на правом. 59–й бригадой с апреля командовал подполковник С. А. Писаренко, прежнего командира И. Ф. Глазунова перевели в штаб армии. По плану операции бригада должна была сразу занять второй рубеж обороны и обеспечить проход войск прикрытия, после чего следовать в район сосредоточения. Командование бригады надеялось выйти за Волхов уже 28–29 мая. Однако план отхода бригады оказался нарушен. Из двух условных сигналов — пожар в деревне справа, в расположении 382–й дивизии и сигнал по рации — она получила только один — пожар. Радиосигнал не поступил. Бригада долго ждала его, теряя время. А противник между тем начал обходить ее с фланга, чтобы отрезать единственный путь отхода через Дубовик. Комбриг А. С. Писаренко решил больше не медлить. Он приказал оставить позиции и батальоны 59–й бригады двинулись к первому рубежу прикрытия. Параллельно с 59–й отходила 25–я бригада и 382–я дивизия. Немцы тут же начали преследование. На первом рубеже у станции Радофиниково и деревни Дубовик неприятель сделал попытку окружить 25–ю и 59–ю бригады. Станция несколько раз переходила из рук в руки; наконец, 25–я бригада отбилась от немцев. 59–й бригаде у деревни Дубовик удалось воспользоваться темнотой и под вражеским огнем втянуться по дороге в лес, куда противник ночью не пошел. Основной рубеж 59–я бригада заняла благополучно. Но едва через ее позиции прошли отходившие войска, как пьяные немцы кинулись на боевые порядки 59–й. Они рассчитывали на легкий успех, но их встретил пулеметный огонь. Отбив атаки и передав позиции войскам прикрытия, 59–я бригада ночью отошла, затем миновала последний рубеж у Финева Луга и проследовала в район сосредоточения к Малому Замошью. Там она закрепилась у Южной дороги, недалеко от командного пункта 305–й дивизии⁷⁹.

382–я дивизия занимала рубеж в 15–км полосе между 59–й бригадой и 327–й дивизией, напротив деревень Глубочка и Верховье. С 28 марта дивизией командовал полковник К. Е. Карцев. Получив сигнал об отходе, 382–я дивизия оставила позиции и направилась к первому промежуточному рубежу. Штаб дивизии двигался отдельно от своих войск и не позаботился об устойчивой связи с полками. Противник воспользовался этим и окружил штаб. Комдив Карцев решил опередить врага и сам повел личный состав штаба в атаку. Немцы от неожиданности опешили, а тем временем инструктор политотдела И. А. Кудинов привел на помощь 1265–й полк и неприятеля отогнали. Дивизия вышла к главному рубежу и проследовала дальше, к Ольховке. Там в начале июня командование армии поручило К. Е. Карцеву возглавить выход группы соседних соединений, сосредоточенных на правом фланге окружения, но связь удалось установить только с 57–й бригадой. На совещании командиров решено было сосредоточиться на участке 59–й бригады у Большого Замошского болота, на левом фланге окружения. 382–я дивизия и 57–я бригада вышли к реке Глушица у Южной дороги и заняли оборону. Вскоре с севера подошли немцы, начались кровопролитные бои. В боях отличился 263–й саперный батальон дивизии под командованием майора И. С. Будимова. Воины батальона прикрывали минами дороги и тропинки, вели огневой бой как обычные стрелки⁸⁰. Командование армии согласилось с самовольной передислокацией 382–й дивизии ввиду ее безуспешных попыток разыскать другие соединения в отведенном для них районе. 382–я дивизия и 57–я бригада остались у Южной дороги.

В целом, отход первой арьергардной группы с крайнего северо–западного участка прошел организованно, в соответствии с планом. Успех операции обеспечили действия войск прикрытия: 327–й и 92–й дивизий, 22–й и 23–й стрелковых бригад. Теперь, после отхода первой группы им предстояло прикрывать подготовку к прорыву, а затем эвакуацию всей армии.

Передислокация войск прикрытия на второй рубеж началась в установленный срок. В белую ночь на 24 мая 327–й дивизии удалось скрытно отойти от Красной Горки. По плану она должна была двумя стрелковыми полками занять основной рубеж. Третий полк прикрывал отход, после чего, минуя второй рубеж, этот полк располагался на позициях третьего рубежа у Финева Луга и занимал оборону, не дожидаясь двух других полков. Когда дивизия отошла уже на 8–10 км, противник обнаружил ее исчезновение и бросился преследовать. Но красноармейцы, уходя, разбирали и взрывали за собой единственную настильную дорогу, которая вела в наш тыл. По обеим сторонам дороги простиралось болото, поэтому немцы не могли обойти дивизию с флангов. Применить танки они тоже не могли, а наседавшую пехоту врага наши бойцы держали на приличном расстоянии.

В соответствии с первоначальным планом дивизия должна была на втором рубеже задержать врага на сутки, в течение которых намечалось вывести из кольца значительную часть армии. Однако неожиданно войска прикрытия получили новый приказ: продержаться на данном рубеже как можно дольше, поскольку главные силы армии еще не готовы к прорыву. Четверо суток (с 24 по 27 мая) 327–я дивизия отбивала атаки 291–й немецкой дивизии, но когда враг потеснил ее соседей и охватил открытые фланги, антюфеевцы отошли на третий рубеж. Они заняли позиции у деревни Финев Луг, у станции Рогавка на железной дороге Новгород — Батецкая — Ленинград и у Панковского поселка. С боеприпасами в дивизии было очень плохо, оставалось по 3–4 снаряда на орудие. На левом фланге дивизии у торфоразработок в районе поселка Тесово–Нетыльский занял оборону партизанский отряд под командованием П. П. Носова. 4 июня подошли немцы, начались бои за Финев Луг, где оборонялся 1102–й полк подполковника И. Е. Хожаинова. 5 июня, когда неприятель прорвал рубеж 92–й дивизии, оборонявшейся на правом фланге 327–й дивизии, возникла угроза обхода позиций. В связи с этим комдив И. М. Антюфеев приказал эвакуировать раненых, тем более, что в дивизию сообщили о прорыве горловины в Мясном Бору. В конце дня большая группа раненых, способных передвигаться, двинулась во главе с военврачом А. Озеровым к Мясному Бору. Остальные врачи и весь 416–й медсанбат дивизии начали подготовку к передислокации в район Новой Керести.

Группа А. Озерова добралась до реки Полисть только на следующий день. К ужасу раненых их встретили не красноармейцы, а немцы — противник 6 июня опять перекрыл коридор. Раненых из группы Озерова спасло, вероятно, то, что у них не было оружия и шли они организовано, во главе с врачом. Немецкий офицер, по воспоминаниям Озерова, заявил раненым, что теперь о них будет заботиться великая Германия и приказал ефрейтору вести «этих скотов» в плен, причем пообещал кончать на месте каждого, кто побежит или упадет. Часть раненых нацисты добили по дороге, остальных отвели в Спасскую Полисть, а оттуда отправили в лагерь в Эстонию⁸¹.

5–го, 6–го и 7–го июня бои за Финев Луг не прекращались. Поселок несколько раз переходил из рук в руки. Противник засыпал позиции дивизии листовками–пропусками в плен, но бойцы держались стойко. 7 июня к немцам подошло подкрепление. Полки 254–й пехотной дивизии вермахта, прорвав накануне, 5 июня, оборону соседней 92–й дивизии, кинулись теперь на 1098–й полк майора А. И. Беденкова. Одновременно на левом фланге 258–я охранная дивизия противника прорвала оборону партизан отряда П. П. Носова и навалилась на 1100–й полк. Таким образом, 327–й дивизии пришлось сражаться почти со всей немецкой группой «Герцог», а в полках дивизии оставалось по 200–300 чел.

Германские солдаты из охранной дивизии атаковали позиции 1100–го полка майора И. К. Сульдина в полный рост, при поддержке огнеметов. Сульдин бросился к месту прорыва, взяв с собой последний резерв — связистов и пять автоматчиков из охраны штаба полка. Автоматчики Сульдина прицельным огнем уничтожили вражеских огнеметчиков и Сульдин поднял бойцов в рукопашную. В бою отличился красноармеец Олса Юсупов. Когда на младшего лейтенанта Ковальчука бросилось сразу несколько немцев, Юсупов один заколол штыком четверых. В страшной драке антюфеевцы вышли победителями и немцы бежали. Вскоре противник опять пошел в атаку и снова потерпел поражение. После четвертой атаки Сульдин запросил помощи у Антюфеева. Но комдив помочь не мог — на правом фланге 254–я немецкая дивизия сбила с позиций остатки 1098–го полка. К вечеру немцы стали готовиться к шестой атаке на рубежи полка Сульдина. По приказу командира все, кто мог держать оружие заняли места в первой траншее. Артподготовка — и немцы пошли в атаку. Опять завязалась рукопашная штыками, касками, саперными лопатками. В 1–м батальоне 1100–го полка осталось всего одиннадцать человек. Такой же жестокий рукопашный бой шел на левом фланге 1100–го полка за Панковский поселок. Но голодные, измученные люди не могли долгое время противостоять здоровым, сытым солдатам вермахта. Враг прорвал оборону полка во многих местах. Только ночь остановила сражение. От каждого полка 327–й дивизии осталось меньше роты, дивизия истекала кровью. Еще один бой на этом рубеже и прикрывать отход армии будет некому. Утром 8 июня Антюфеев приказал отходить на последнюю линию обороны к Новой Керести. Отход прикрывал 1102–й полк. Перед уходом автотранспорт и почти все тяжелое вооружение пришлось уничтожить из–за отсутствия горючего и лошадей⁸². «Впрочем, — вспоминал И. М. Антюфеев, — у нас уже не было ни снарядов, ни мин, ни капли горючего. Орудия и минометы частью были подорваны, а частью потоплены в болотах. Автомашины сжигали»⁸³.

Антюфеевцы отходили с боями, сдерживая врага на каждом ручье, на каждой поляне. 9 июня 327–я дивизия заняла оборону у поселка и станции Глухая Кересть вдоль реки Трубица и насыпи железной дороги. Тем самым рельсовый путь Новгород — Батецкая — Ленинград в районе расположения 2–й ударной армии оставался по–прежнему перерезан.

Утром 10 июня на новые позиции дивизии налетели немецкие самолеты. После бомбежки подошли бойцы отряда, прикрывавшего отход, и заняли место в общем строю. Около полудня появился вражеский броневик–разведчик. Два последних орудия антюфеевцев стрелять по нему не стали, бойцы берегли снаряды на крайний случай, ждали пехоту и танки. Но атаки в этот день не было. Немцы появились только 11 июня. Они шли спокойно, считая, что русских здесь уже нет. Их подпустили поближе и скосили прицельным огнем. Противник опомнился и после артподготовки организовал настоящую атаку, но был отбит⁸⁴.

Люди убивали друг друга с яростью и злобой, а вокруг все цвело, потому что это время года природа предназначила для возрождения и продления жизни. Сержант 305–й дивизии С. А. Муравьев писал семье 6 июня 1942 г.: «В лесу, где теперь немного суше, цветут растения, ландыши, цветет черемуха и другие деревья, поют соловьи. Припадают дождички, вчера несколько раз был. Сегодня ветер и солнце». Так писал воин дивизии, которая вела в те дни непрерывные бои и где за винтовки брались уже и повара, и писари, и связисты. Но еще труднее приходилось войскам прикрытия.

Утром 12 июня неприятель подверг расположение 327–й дивизии сильному артиллерийско–минометному обстрелу. Обстрел продолжался десять (!) часов и должен был истребить все живое. Но после этого ада бойцы дивизии еще нашли силы отразить вражеский натиск. В дивизии осталось чуть больше 600 человек. От голода и усталости они еле держались на ногах. Бывший старший лейтенант П. П. Дмитриев из 894–го артполка дивизии вспоминал: «Постоянно мучил голод. С 30 мая и до 22 июня я, как командир, получал официальный паек — 5 граммов горохового концентрата и 13 граммов сухарей. От этого пайка, от травы и липовых листьев, из которых готовили варево, и болотной воды я за это время трижды опухал /…/ Красноармейцам полагалось еще меньше /…/К чести офицеров дивизии, все получаемые продукты они отдавали в общий котел и наравне с бойцам переносили муки голода» ⁸⁵.

13 июня немцы вторично прорвали оборону 92–й стрелковой дивизии и захватили Ольховку. 92–я отходила на последний рубеж по реке Кересть. 14 июня неприятель захватил Финев Луг и вышел в тыл 327–й дивизии. Командование 2–й ударной армии приказало Антюфееву отводить остатки 327–й дивизии туда же, к деревне Новая Кересть. 10–километровый путь от Глухой до Новой Керести дивизия преодолевала целые сутки, люди еле двигались по болотистому лесу. Идти по дороге они не могли — там их непрерывно бомбили немецкие Ю–87. Разбитый бомбами, обгоревший лес давал хоть какое–то укрытие⁸⁶.

В этот день ответственный секретарь редакции газеты «Отвага» В. А. Кузнецов записал в дневнике: «Вечером наш квадрат леса снова бомбили 18 «хейнкелей». У зенитчиков редкая удача — сбили сразу пять самолетов /…/ Противник жмет. Сдана Ольховка. Это прямая угроза Новой Керести, в районе которой мы стоим /…/ За последнюю неделю антюфеевцы уничтожили более 4 тысяч гитлеровцев. Это в шесть раз больше, чем располагает дивизия. Вчера за 10 часов противник выпустил по расположению дивизии не менее тысячи снарядов и столько же мин. Антюфеев говорит, что еще одного такого напора ему не сдержать. Враг все время подтягивает резервы. А у Антюфеева подчищены все тылы. Боеприпасов нет. Нет продовольствия. И все–таки держатся А../»⁸⁷.

Вечером 14 июня 327–я дивизия перешла через мост на восточный берег Керести и заняла оборону. На левом фланге расположился 1102–й полк, в центре — 1100–й, на правом фланге со стороны Ольховки в тонкую нитку растянулся 1098–й полк. У дороги на Глухую Кересть заняли позиции две последние противотанковые пушки под командованием майора Белова. На каждую пушку оставалось по четыре снаряда. Штаб дивизии расположился в 2 км юго–восточнее, у болота Макарьевский Мох, недалеко от штаба армии.

15 июня, как уже отмечалось, авиация фронта разгромила немецкую автоколонну у Финева Луга и танки противника у Ольховки, поэтому антюфеевцы получили небольшую передышку. 17 июня неприятель провел по позициям дивизии короткий артналет. 18 июня обстрел возобновился, противник методично бил из орудий и минометов по всему расположению дивизии. Свой медсанбат И. М. Антюфеев отпустил ближе к коридору, чтобы он успел выйти, как только окружение будет прорвано, и раненых носили из дивизии в армейский госпиталь, до которого, как и до штаба армии было несколько километров⁸⁸. Расстояние невелико, но измученные люди преодолевали его с большим трудом.

19 июня член Военного совета 2–й ударной армии И. В. Зуев докладывал члену Военного совета фронта армейскому комиссару 1–го ранга А. И. Запорожцу: «Сегодня авиация продовольствия не доставила. На 19.6.42. ни одного грамма продовольствия. Многие от истощения вышли из строя /…/ Несмотря на это, настроение людей здоровое. Части дерутся прямо героически»⁸⁹.

Утром 19 июня после мощной артподготовки противник обрушился на позиции 1098–го полка 327–й дивизии. Немцы прорвались к командному пункту, от полка осталось несколько человек. Отстреливаясь, они отходили к штабу дивизии. И. М. Антюфеев сам привел на помощь группу бойцов и приказал командиру 1098–го полка майору А. И. Беденкову прикрыть с этими людьми отход дивизии. Они сдерживали врага последними патронами и отошли лишь тогда, когда противник прекратил наступление. После этого бойцы Беденкова направились через болото Макарьевский Мох на соединение с дивизией. 21 июня группа попала в болоте на минное поле. Взрывом мины Беденков был тяжело ранен, но все–таки пытался идти. Раздался второй взрыв, Беденков получил еще одно ранение. Находившиеся рядом бойцы сочли командира убитым и двинулись дальше, оставив его вместе с ранеными — нести их по болоту не было сил. Вскоре подошли немцы. Раненых солдат они добили, а майора Беденкова взяли в плен.

21 июня 327–я дивизия отошла за реку Глушица. Ее прежние позиции вдоль Керести занял сводный отряд, куда вошло по несколько человек от каждого полка дивизии и две ее последние пушки. Эти силы прикрыли штаб армии и армейский госпиталь, который размещался между штабом и узкоколейкой. Остатки полков 327–й дивизии заняли за Глушицей последние позиции перед коридором. 24 июня здесь погибли все бойцы 1098–го и 1100–го стрелковых полков, 15 человек осталось от 894–го артполка. В 1102–м полку людей осталось на два взвода, к ним присоединились последние бойцы из других бригад и дивизий⁹⁰. Они, по воспоминаниям И. М. Антюфеева, «уже не способны были ни к какому маневру. На месте они еще дрались, буквально вцепившись зубами в землю, но движение для них было невыносимо трудным»⁹¹.

21 июня И. В. Зуев доносил в Военный совет фронта А. И. Запорожцу: «Войска армии три недели получают по 50 гр. сухарей. Последние три дня продовольствия совершенно не было /…/Люди до крайности истощены/…/ Боеприпасов нет»⁹².

Левее антюфеевцев занимала позиции 23–я бригада. С 24 апреля ею командовал полковник П. Г. Клюнников. Бригада стойко сражалась против полка полицейской дивизии СС и двух батальонов 278–го пехотного полка 93–й немецкой пехотной дивизии. Враг ни разу не прорвался через ее рубежи. Лишь отдельным группам противника удавалось просачиваться в тылы бригады, но с ними бойцы расправлялись быстро. Прорыв немцев на правом фланге, через позиции 327–й дивизии, заставил бригаду вслед за дивизией отойти на третий рубеж. К 15 июня она заняла оборону по линии ручей Омутной — поляны севернее реки Трубица и Глухой Керести⁹³. Когда 327–я дивизия отошла к Глушице, 23–я бригада еще продолжала удерживать позиции. Левый фланг группы прикрытия оставался неприступен.

Тяжелое положение сложилось на правом фланге в полосе 92–й дивизии. Выше уже говорилось, что враг дважды прорывал ее рубежи. С 22 апреля дивизией командовал полковник Ф. М. Жильцов, бывший командир 58–й бригады. 24 мая по плану вывода армии 92–я дивизия отошла на второй рубеж к деревне Шелковка и реке Трубица. Затем предполагалось отвести ее на третий рубеж южнее Ольховки, чтобы прикрыть направления Кривино, Ручьи, Вдицко, Финев Луг. На втором рубеже бойцы дивизии построили дзоты. Через несколько дней подошли танки противника. Подбить их было нечем, т. к. свои орудия дивизия уничтожила из–за отсутствия снарядов. 5 июня немцы во многих местах прорвались через рубежи дивизии, а 13 июня противник сбил ее с позиций и к 15 июня отбросил на последний рубеж у реки Кересть. Здесь вскоре опять появились германские танки. На Керести имелся деревянный мост, но тяжелые машины он не выдерживал и пять танков ползали по западному берегу, не рискуя форсировать болотистую реку. За танками могла вот–вот подойти пехота. Необходимо было взорвать мост и истребить танки. Выполнение задачи поручили командиру саперного взвода старшему лейтенанту Я. Ершову. Вместе с командиром роты 96–го отдельного саперного полка Н. И. Кругловым он отыскал в лесу кем–то оставленные два противотанковых ружья и к ним около 30 патронов, а также станковый пулемет «Максим» с тремя снаряженными лентами. Из ружья Я. Ершов в этот же день подбил два танка. Вечером он разрядил минометные мины, чтобы добыть взрывчатку, за ночь заминировал мост и на рассвете взорвал его. Но противник форсировал Кересть в другом месте и пока Ершов докладывал комдиву о выполнении задания, немецкие автоматчики прорвались к командному пункту дивизии. Ершов в бою погиб. Два полка немцев с 20–30–ю танками при поддержке авиации атаковали 92–ю с правого фланга и тыла со стороны Ольховки. Наши воины взорвали и сожгли 6 танков и 5 танков подбили, но враг все–таки прорвался и захватил позиции 92–й дивизии⁹⁴.

Правый фланг и центр последнего рубежа по реке Кересть оказался прорван противником. Удержались только 19–я гвардейская дивизия на крайнем левом фланге и 23–я бригада. На правом же фланге и в центре 92–я и 327–я дивизии, неся большие потери, медленно отходили к главным силам. Для прикрытия рубежа по Керести штаб армии срочно сформировал отряды из 1,5 тысячи оставшихся без орудий артиллеристов, связистов, служащих тыловых подразделений. Борьба за рубеж на Керести продолжалась, но надеяться оставалось только на чудо. Противник имел подавляющее превосходство — личный состав всех окруженных частей вместе взятых не превышал в то время 25000 человек⁹⁵. Именно из–за превосходства противника арьергард армии не смог выполнить поставленную задачу в полном объеме. Однако упорное сопротивление, обеспеченное во многом благодаря умелому руководству командиров частей и соединений, позволило основным силам армии планомерно отойти и сосредоточиться севернее реки Глушица для прорыва окружения. Там была собрана ударная группа из 22–й, 25–й, 59–й, 57–й стрелковых бригад, 46–й и 382–й стрелковых дивизий и 166–го отдельного танкового батальона⁹⁶. Дальнейшие атаки врага заставили на отдельных участках перейти Глушицу и занять оборону под ее слабым прикрытием (ширина реки летом 2–З м).

Главнокомандующий группой армий «Север» генерал–фельдмаршал Г. Кюхлер высоко оценивал силу сопротивления и боевой дух бойцов Мясного Бора. Рассказывая на обеде в ставке Гитлера 30 июня 1942 г. об этих боях, Кюхлер заявил: «Что же касается боевого духа русских, то /…/ солдаты в окопах не проявляют ни малейшей заинтересованности в продолжении войны и мечтают только об одном: вернуться домой. И все же они сражаются как звери до последнего дыхания, и их приходится убивать одного за другим. Явлений, подобных тем, которые происходили во время мировой войны, в 1916–1917 годах, когда русские в окопах втыкали штыки в землю и уходили с позиций, нигде не наблюдается»⁹⁷.

С востока к окруженным продолжала пробиваться 52–я армия. 13 июня в 8 часов утра началась артподготовка. В 9 часов она завершилась залпом «катюш», а затем в наступление вдоль Южной дороги двинулись 38–й полк 65–й дивизии и сведенная в два полка 25–я кавдивизия в пешем строю[5]. Противник отбил атаку и весь день обстреливал артиллерийско–минометным огнем расположение полка и дивизии.

15 июня они возобновили наступление вдоль Южной дороги и снова неприятель отбил его огнем артиллерии и минометов со стороны Большого Замошья, высоты 40,2, из района Земтиц и Любцев, а также пулеметно–автоматным огнем со стороны Северной дороги. Бой шел весь день. Наша артиллерия подавила 7 немецких батарей, однако враг удержал свои рубежи⁹⁸. Командование фронта пополнило состав ударной группы и, готовясь возобновить наступление, приказало 539–му отдельному саперному батальону майора В. Ф. Гусарова со следующего дня приступить к минированию коридора вслед за наступающей группой, чтобы закреплять отвоеванные позиции. С 16 по 25 июня саперы поставили 10 тысяч противотанковых и противопехотных мин для прикрытия Северной и Южной дороги и узкоколейки⁹⁹.

16 июня ударная группа 52–й армии в составе 165–й дивизии, 38–го полка 65–й дивизии, 25–й кавдивизии и пяти танков 7–й гвардейской танковой бригады после краткой артподготовки вновь начала наступление. Противник встретил ее артиллерийским огнем. Кроме того, весь день вражеские самолеты по 25–27 машин бомбили и штурмовали красноармейцев. Под огнем артиллерии и ударами с воздуха наша пехота не смогла двинуться за танками и залегла. К концу дня она отошла в исходное положение. Наша артиллерия в течение дня подавила пять 105–мм батарей противника, две минометных батареи и три станковых пулемета, но огневой перевес неприятеля оставался абсолютным. Советские бомбардировщики под прикрытием истребителей наносили врагу ответные бомбовые удары. Истребители сделали 20 самолетовылетов для прикрытия пехоты. В четырех воздушных боях они сбили два немецких истребителя (Me–109 и Me–109 ф) и бомбардировщик Ю–88. Наши потери составили три новых истребителя ЛАГГ–3, летчики спаслись.

17 и 18 июня бои продолжались. Группы по 18–20 вражеских самолетов непрерывно бомбили и обстреливали с воздуха наши войска. Тем не менее 17 июня артиллерия 52–й армии подавила три немецких артбатареи у Земтиц и Копцев. 18 июня наша авиации дальнего действия взорвала немецкий склад боеприпасов и разбомбила батальон противника западнее Копцев.

Вечером 18 июня стало ясно, что 165–я дивизия в боях за коридор исчерпала свои возможности. Ее участок приняла 25–я кавалерийская дивизия, а 165–я перешла к обороне на первой просеке между Северной и Южной дорогами. Другие соединения ударной группы 52–й армии также понесли значительные потери и приостановили наступательные действия.

Утром 19 июня наступление начала 59–я армия. Для развития успеха ей передали 25–ю кавдвизию¹⁰⁰. Впереди шли 11 танков 29–й танковой бригады¹⁰¹. Встречный удар из кольца наносили 46–я стрелковая дивизия, 25–я и 57–я стрелковые бригады¹⁰². Обе группировки сблизились вплотную, большинство воинов 46–й дивизии вырвалось из окружения, но развить успех не хватило сил, закрепить коридор оказалось некому — люди бросились в него толпой, думая только о спасении.

Прочность немецкой обороны обеспечивалась громадным превосходством врага в авиации. А ведь только одна бомба среднего калибра в 250 кг весом имеет радиус полета осколков 950 метров! Бывший начальник штаба 539–го отдельного саперного батальона майор Д. К. Жеребов вспоминал:

«Много неприятностей доставляла нам авиация противника. Она безраздельно господствовала над районом Мясного Бора. С раннего утра до позднего вечера девятки Ю–88, сменяя друг друга, кружили над горловиной прорыва и прилегающим районом и безнаказанно бомбили наши части, не имевшие возможности окопаться в болотах.

Не имея необходимого количества зенитной артиллерии и пулеметов, наши бойцы вели по самолетам огонь из противотанковых ружей, обычных ручных пулеметов. Самолеты врага, обнаглев, летали над горловиной прорыва низко, как на учебном полигоне. Один раз они были жестоко наказаны. Ю–88, выходивший из пике, был подбит нашими солдатами, он взорвался, от этого взрыва взорвался второй самолет, а от него и третий. В панике остальные повернули на свой аэродром»¹⁰³.

20 июня 8–й и 11–й гвардейские стрелковые полки 4–й гвардейской дивизии вывели из резерва фронта и срочно бросили к Мясному Бору пробивать коридор. Вместе с ними отправились 1–я, 3–я и 6–я батареи 3–го гвардейского стрелкового полка дивизии, который сам все еще оставался в окружении¹⁰⁴. Но разорвать кольцо не удалось и гвардейцам.

В ночь на 21 июня самостоятельную попытку пробиться из окружения предприняла 305–я стрелковая дивизия. Она нанесла удар севернее Большого Замошского болота, но прорваться к Южной дороге не смогла.

Утром 21 июня части 52–й и 59–й армий возобновили атаку с правого фланга 165–й дивизии. Через вражеские позиции пробивались 7–я гвардейская и 29–я танковые бригады, 2–я[6], 65–я и 374–я стрелковые дивизии, 24–я бригада. Вместе с 374–й дивизией сражался отряд в 200 чел. из 169–й дивизии — фронт собирал для прорыва все, что мог¹⁰⁵. Навстречу наступала ударная группа окруженной армии. Накануне, 20 июня командарм А. А. Власов приказал собрать всех артиллеристов, у которых не осталось снарядов, и влить их в 3–й гвардейский полк. 600 чел. пополнения из артиллеристов позволили довести состав полка до 800 активных штыков. После войны командир полка А. В. Слепко в «Объяснительной записке» в партийные органы о причинах своего пленения отмечал: «Это была самая сильная часть в армии. В других соединениях, например, в 46 сд 21 июня было около 80 штыков, аналогично и в других частях и соединениях.

21 июня, — продолжал А. В. Слепко, — мною был получен приказ командарма передать один из батальонов командиру 46 сд, а с двумя батальонами продолжать составлять армейский резерв, /…/ я направил командиру 46–й дивизии первый батальон /…/ Со стороны наших, прорвав немецкое кольцо, прибыли шесть танков во главе с капитаном /…/ Они привезли нам поздравление комфронта Мерецкова и его благодарность за мужество и стойкость. Но вслед за танками кольцо снова сомкнулось. Тогда штабом армии командиру 46 сд и силам моего 1–го батальона было приказано совместно с танками сделать прорыв /…/ Вначале был успех, но потом батальон понес большие потери, атака задохнулась»¹⁰⁶.

Теперь с внешней стороны кольца возобновила наступление 59–й армия. Вместе с ее частями в бой опять была введена 25–я кавалерийская дивизия. Вслед за ней в огонь бросили в пешем строю 87–ю кавалерийскую, остатки которой, как и в 25–й, тоже свели в два полка. Навстречу им от реки Полисть вдоль узкоколейки ударили танки 29–й танковой бригады, которые не смогли прорваться назад 19 июня и двое суток сражались вместе с окруженными. Участники прорыва вспоминали впоследствии на встречах ветеранов, что весь коридор был завален трупами в несколько слоев. Танки шли прямо по ним и гусеницы вязли в сплошном месиве человеческих тел. Кровавые куски забивали траки, машины буксовали и танкисты прочищали гусеницы заранее заготовленными железными крючьями…

Тяжелые бои продолжались весь день. Наконец, наступавшие войска пробили коридор шириной 250–400 м в районе Северной дороги и узкоколейки и около 20 часов соединились со 2–й ударной армией на берегах реки Полисть. Кавалеристы развернули фронт на северо–восток и прикрыли горловину. Командование фронта немедленно направило через коридор на людях и лошадях продовольствие для 2–й ударной. Навстречу хлынули подразделения окруженных частей, ближе всех располагавшихся к горловине¹⁰⁷. Вперед пропускали раненых и медицинский персонал. Узкий коридор давал надежду на спасение, но враг непрерывно бомбил его и обстреливал. Люди гибли, получали новые ранения. Стояли сильные туманы, в воздухе висела густая пелена от разрывов. А немцы еще забрасывали коридор дымовыми минами, чтобы сбить ориентировку и вызвать панику. Многие выходившие из окружения говорят, что шли они и бежали в сплошном дыму, ничего не видя, кроме разрывов, держась за шинель бегущего впереди.

Две подруги, медсестры медсанбата 327–й дивизии О. Ульяничева и Е. Мешкова выходили вместе. В коридоре они оказались под сильным артиллерийско–минометным огнем. Спасаясь, Ульяничева прыгнула в большую воронку и тут же взрыв бомбы засыпал ее землей и похоронил заживо. В Воронеже у Оксаны Ульяничевой осталась старая мать и четырехлетний сын¹⁰⁸.

Вдоль узкоколейки вырвался из окружения личный состав 18–го артполка РГК. Командира полка М. Б. Фридланда ранило еще в начале июня и группу из 40–50 оставшихся в живых артиллеристов возглавил начальник штаба полка майор М. А. Филимонов. Они вошли в коридор в толпе воинов других частей, которых собралось около 800 чел. Артиллеристы вышли к берегу Волхова, где располагались тыловые подразделения полка¹⁰⁹. Рядом с артиллеристами выходили 1–й и 3–й батальоны 3–го гвардейского полка 4–й гвардейской дивизии. Штаб полка и 2–й батальон пройти Мясной Бор не успели¹¹⁰.

Утром 22 июня противник ворвался в коридор с северного фланга. Бойцы 59–й и 2–й ударной армий выбили немцев встречным ударом. К вечеру коридор удалось местами расширить до 800 м, захватив узкоколейку¹¹¹. Враг пытался пробиться к коридору еще и на южном фланге, но там его атаки удалось отразить. Главный удар у Южной дороги принял на себя 38–й полк 65–й дивизии. В полку насчитывалось всего 300 чел., однако через их позиции враг не прошел. В бою погиб командир полка Н. Канищев и вместо него комдив назначил начальника штаба 60–го полка старшего лейтенанта А. С. Топоркова, бывшего учителя из Мордовии. Новый командир привел в полк подкрепление — взвод автоматчиков — и поднял бойцов в контратаку. Началась рукопашная. Так повторялось неоднократно и каждый раз победа оставалась у наших бойцов. А. С. Топорков по рации обратился к комдиву за помощью людьми и боеприпасами, но полковник П. К. Кошевой просил продержаться до вечера, т. к. пройти сейчас к полку под сильнейшим огнем нет возможности. Вечером враг прорвался к траншеям полка. Бой шел у самых блиндажей. О серьезности положения свидетельствуют 38 пробоин, которые остались на знамени полка после этой схватки. Топорков снова попросил помощи и, получив опять отказ, вызвал огонь на себя. Едва красноармейцы успели укрыться, как послышался свист реактивных снарядов. Залп «эресов» уничтожил прорвавшихся немцев. Коридор продолжал действовать¹¹².

22 июня через Мясной Бор прорвался партизанский батальон Е. Ф. Туваловича (80 чел.). Партизаны разделились на группы по 10 чел. 65 партизан прорвались, 15 погибли, в том числе командир батальона. Впрочем, до партизанской базы в Малой Вишере добралось только 30 чел., остальных пришлось сразу отправить в госпиталь из–за крайнего истощения¹¹³ .

В этот день в Мясном Бору за рекой Глушицей командир 894–го артполка 327–й стрелковой дивизии вызвал к себе командира батареи старшего лейтенанта П. П. Дмитриева и начальника связи артдивизиона лейтенанта Н. Б. Ушакова. Дмитриев от истощения еле двигался, Ушаков болел туберкулезом в открытой форме. Оба в бою большой пользы принести не могли. Им предстояло выполнить особое, не менее опасное задание: вынести через коридор полковое знамя и добраться с ним до резервной батареи полка, которая оставалась за Волховом — командир хотел сохранить полк, не допустить его расформирования. Дмитриев обернул знамя вокруг тела под гимнастеркой. Ушаков и Дмитриев шли медленно, с переходами по 25–30 м, шатаясь от слабости. Рассказ Дмитриева является единственным подробным свидетельством человека, прошедшего через кошмар Мясного Бора 22 июня, в годовщину начала войны. Рассказ опубликован в 1989 г. одним из заводских издательств Воронежа в брошюре об участии воронежцев в Любанской операции. Брошюра издана малым тиражом и сама по себе является библиографической редкостью. Уникальность свидетельства Дмитриева, обилие важных деталей дают основание привести его здесь почти целиком. Тогда читатель лучше представит себе, что такое война и какие подвиги совершили воины 2–й ударной армии.

«Вот и сейчас, — рассказывал Дмитриев, — никак не могу сообразить, откуда взялись силы /…/ Я почти не мог держаться на ногах от истощения. В еще худшем состоянии был Н. Ушаков. Наверное, только чувство долга прибавляло нам обоим силы для жизни. Движение в полосе 300 метров шириной и протяженностью четыре–пять километров простреливалось огнем противника со всех сторон и было настоящим адом. Преодолевали мы этот небольшой по меркам мирной жизни участок несколько часов. Мы уже не шли, а ползли, прячась от автоматных очередей за каждый кустик, за каждую кочку. По всей этой страшной дороге и около нее стояли сожженные машины, исковерканная техника. В воронках, канавах и прямо на дороге лежали сотни убитых наших воинов. Некоторые из них еще стонали, как и мы, пытались ползти /…/

Залепленные болотной грязью, мы сами были под цвет земли. Впереди и сзади нас кто–то полз, кто–то, прячась от очередного взрыва мины, напрягая последние силы, отпрыгивал в сторону, но падал от автоматной очереди. Видимо, отдельные вражеские автоматчики прорывались прямо к дороге и расстреливали в упор пытающихся выйти из окружения воинов. Разъяренные как волки в овечьем стаде, фашисты выбирали, кого убить сейчас, а кому дать несколько шагов помучиться /…/ Мы ползли, часто прячась за трупы убитых, а иногда сами лежали рядом с ними, изображая убитых, пока не уйдет в сторону стальная коса автоматной очереди. Страха за себя не было — мы уже настолько привыкли за время боев к смерти, что сама смерть не вызывала у нас естественного человеку чувства страха перед ней. Было только сожаление, что кто–то не дожил до победы /…/Если бы не знамя, не знаю, смогли бы мы выйти или легли бы там же, на дороге, навеки.

От усталости, от крови и смерти сотен людей, от постоянного ожидания /…/, что эта очередь или этот осколок предназначен тебе, мы закаменели. В сознании работал, видимо, только один центр, который руководил чувством самосохранения /…/

Мы уже выползали из «Долины смерти» /…/ Самые мощные взрывы и ливень огня остались позади, а здесь и чуть впереди фашисты стреляли значительно реже. Николай поднялся на ноги и стал помогать подниматься мне. И в этот момент фашистский негодяй прошил Николая автоматными очередями с головы до ног — крест–накрест. Он упал, и по нему, уже убитому, еще раз прошлась очередь /…/ От боли утраты я на миг потерял сознание. Потом метался, как в бреду и, возможно, фашисты подумали, что я сошел с ума, и не стали добивать меня /…/

Как я выполз из этого ада, не помню. А когда добрался до наших войск, /…/ упал без сознания и был в таком состоянии доставлен в госпиталь. Позже с боевым знаменем 894–го артиллерийского полка мы били фашистов до самого их смертного часа, отомстив за смерть Николая Ушакова и всех павших в боях бойцов и командиров нашего полка»¹¹⁴.

От Глушицы и Полисти по Мясному Бору через коридор огня и крови шли, ползли и бежали тысячи раненых, голодных, больных, истощенных людей. К 20 часам 22 июня из окружения вышло около 6 тыс. чел.¹¹⁵ Вместе с воинами выходило гражданское население.

«На Волховском участке снова тяжелые бои, — отметил Ф. Гальдер 22 июня. — Вражеские танки проникли в коридор. Однако, предположительно, это не поможет противнику установить прямую связь с окруженной группировкой. Я в этом сомневаюсь и полагаю, что противник оттянет свои силы. В котле начинает ощущаться голод»¹¹⁶. В оценке намерений К. А. Мерецкова генерал–полковник Ф. Гальдер ошибся — командование Волховского фронта продолжало изыскивать людей и материальные средства для продолжения борьбы.

После тяжелых боев к 23 июня коридор расширился до 1 км, однако продолжал оставаться чрезвычайно узким и простреливался насквозь. Командование фронта формировало из выходивших людей отряды и направляло их опять в огонь для удержания флангов коридора. Бойцы этих отрядов рассказывали мне, что предварительно их кормили гречневой кашей, поскольку она бескислотная и не оказывает вредного воздействия на истощенный желудок. Большой пользы отряды из окруженцев принести, разумеется, не могли, так как «вышедшие бойцы, — отмечал К. А. Мерецков, — были изнурены и подавлены морально»¹¹⁷.

В ночь на 23 июня командование фронта сделало еще одну попытку помочь окруженным, направив к ним самолеты с продовольствием. Шесть из них противник сбил над Мясным Бором на глазах окруженных солдат ¹¹⁸.

23 июня немцы пробились за реку Кересть и прорвались вдоль Северной дороги к штабу 2–й ударной армии на горе у Дровяной Поляны (Дровяное Поле). Положение спасла рота особого отдела (150 чел.) во главе с начальником особого отдела НКВД 2–й ударной армии майором госбезопасности А. Г. Шашковым. Рота отогнала противника и дала возможность штабу отойти на новое место¹¹⁹, к реке Глушица. Но отряды немцев повсеместно проникали в наши тылы, создавали панику и неразбериху. Войска прикрытия едва сдерживали противника¹²⁰. Враг захватил последнюю площадку, куда самолеты сбрасывали окруженным боеприпасы и продовольствие. Расположение 2–й ударной уже простреливалось немецкой артиллерией на всю глубину. Немецкие бомбы и снаряды разбили узел связи штаба армии, связь со штабом фронта стала осуществляться через радиостанцию 305–й дивизии.

Днем 23 июня ударной группе 59–й армии в составе 165–й дивизии, 54–го гвардейского полка 19–й гвардейской дивизии и 1–го батальона 38–го полка 65–й дивизии 52–й армии удалось несколько расширить коридор. Группа пыталась также пробиться с Южной дороги к 1000–му полку 305–й дивизии, но в этом направлении продвинуться не смогла¹²¹. В ответ на наше наступление немцы предприняли массированный удар артиллерии и авиации и опять ворвались в коридор. Вечером командование 2–й ударной армии попробовало выбить врага силами 1–го гвардейского батальона 3–го гвардейского полка. Батальон почти весь погиб, но приказ выполнить не смог. После гибели батальона от 3–го гвардейского полка осталось всего несколько солдат и офицеров¹²². «Выход из мешка прочно закрыт, — записал в «Дневнике» Ф. Гальдер. — Под натиском с севера, запада и юга мешок все больше сжимается»¹²³.

Командование фронта подготовило встречный удар вдоль узкоколейки 59–й армии с востока и окруженных соединений с запада. По воспоминаниям К. А. Мерецкова, «командиры соединений 2–й ударной армии были предупреждены, что эта атака должна быть доведена до конца любыми средствами»¹²⁴. Отсюда следует, что командование собрало для прорыва последние силы.

Окруженные войска приготовились к прорыву. Технику, для который не осталось ни горючего, ни снарядов, уничтожили. Воины 30–го гвардейского минометного полка реактивной артиллерии взорвали свои установки в лесу между Замошьем и деревней Кречно¹²⁵. Армия шла на прорыв тремя колоннами: путь по Южной дороге должны были пробить 22–я и 59–я бригады, по Северной дороге — 25–я и 57–я бригады, вдоль узкоколейки — 53–я бригада, 46–я и 382–я дивизии. За ними следовали арьергардные части. К частям прорыва на левом фланге армии присоединили также 844–й полк 267–й дивизии. Полк еще мог сражаться, в нем оставалось около 200 чел. — почти две роты. Командир полка майор В. А. Поспелов написал прощальное письмо жене и сыну и вручил военврачу Поздняковой, чтобы она переслала по адресу, если сможет прорваться. Письмо дошло до семьи Поспелова, но горе его близких длилось недолго. Вскоре они получили второе письмо, где майор Поспелов сообщил, что все закончилось для него благополучно¹²⁶.

Вечером 23 июня все, кто мог держать оружие, встали в строй и 2–я ударная пошла на прорыв. В 23 часа 30 минут навстречу окруженным бросили два батальона 378–й дивизии, группу бойцов 18–го артполка РГК и около 400 курсантов. Часть курсантов с пулеметами была посажена на танки KB 29–й танковой бригады. Остальные войска 59–й армии и кавалеристы Гусева заняли позиции по флангам коридора, не давая противнику сдавить его еще сильнее. С воздуха атаковали ночные бомбардировщики У–2. 374–я дивизия вместе с отрядом из 165–й дивизии наносила удар в юго–западном направлении в сторону Южной дороги. К утру 24 июня наступавшие войска пробили коридор шириной 800–1100 м. Танкисты прикрыли его своей броней. Фланги коридора оградила огнем артиллерия 52–й и 59–й армий. Немцы открыли ответный огонь, разгорелась артиллерийская дуэль¹²⁷. В небе появилась вражеская авиация, с неба посыпались бомбы, но коридор начал действовать.

Значительная часть окруженных войск сосредоточилась у Дровяной Поляны (Дровяное Поле, Дровяная Дача) в районе штаба армии и узкоколейки. Утром 24 июня сюда подошли от Замошья 57–я бригада и 382–я дивизия. Как только коридор был открыт, окруженные устремились в него всей массой. Под натиском врага горловина стала сужаться и постепенно опять сократилась до 300 м. Возможность спастись была ничтожна и все–таки люди шли и шли в эту узкую щель. Шли, предпочитая смерть немецкому плену. Вместе с другими через «Долину смерти» прорвался боец Котов. Он вынес знамя 1267–го полка 382–й дивизии — шефское знамя Заозерненской средней школы Красноярского края, вынес, обернув полотнище вокруг тела. Его сопровождали старший лейтенант Макаров, начальник финансовой части Сахно и 10 красноармейцев. В коридоре в огне и дыму они сбились с пути и вышли прямо на немецкий дзот. Старший лейтенант Макаров уничтожил гарнизон дзота гранатой, однако шесть красноармейцев в бою погибли. Вслед за группой знаменосцев шли санитарки из медсанбата дивизии. Знаменосцы проскочили мостик через Полисть, вот–вот должны были показаться позиции 59–й армии. За мужчинами через Полисть двинулись девушки и тут в мостик ударил снаряд. Девушки все, кроме одной, погибли¹²⁸. Следующим группам окруженцев пришлось переходить Полисть уже вброд, глубина ее на Северной дороге в июне 1,2–1,6 м. Выход окруженных продолжался всю первую половину дня. Во второй половине 24 июня немцы закрыли коридор и приступили к полному уничтожению окруженных войск. Комдив И. М. Антюфеев вспоминал: «Войска армии, в том числе и 327–я стрелковая дивизия, зажатые в тиски на небольшом клочке территории у Мясного Бора, подверглись уничтожающему огню из всех видов оружия и со всех сторон, в том числе из шестиствольных минометов. В течение многих часов территория в районе Мясного Бора представляла собой огнедышащий кратер.

Оценив обстановку и видя явную неудачу с прорывом, Военный совет армии через офицеров штаба отдал распоряжение выходить из окружения мелкими группами, самостоятельно /…/ Спастись удалось немногим»¹²⁹.

Вечером 24 июня 59–я армия снова пробила коридор, еще более узкий, чем прежде, шириной до 250 м. К окруженным прорвалась 29–я танковая бригада. Ей навстречу двигались ударные группы 46–й и 382–й стрелковых дивизий. Командарм А. А. Власов решил, что пора воспользоваться этой возможностью и вывести из окружения штаб и тыловые службы 2–й ударной армии. Он понимал, что Мерецков недаром предупредил о последнем усилии разорвать смертельное кольцо. Власов приказал всем отделам штаба присоединиться к заранее намеченным штабам бригад и дивизий и выходить вместе с ними. С собой он оставил своих заместителей, военный совет, особый отдел армии во главе с А. Г. Шашковым, начальника связи армии генерал–майора А. В. Афанасьева, начальника штаба армии полковника П. С. Виноградова и охрану штаба (всего около 120 чел.). В 23 часа 24 июня они двинулись к штабу 46–й дивизии, чтобы вместе с ним идти на прорыв. Позади колонны командарма, несколько отстав, шел начальник разведотдела армии А. С. Рогов. Сбившись с пути, колонна взяла севернее и вышла прямо на немецкие дзоты, противник накрыл ее пулеметным и артиллерийско–минометным огнем. Власов получил легкое ранение в ногу. Военный совет во главе с командармом и большинство офицеров укрылись в большой воронке. Рота автоматчиков особого отдела во главе с начальником отдела А. Г. Шашковым ушла вправо искать проход к коридору и не вернулась. Когда огонь несколько утих, Власов послал людей отыскать группу Шашкова, но найти чекистов не удалось. Не смогли разыскать и начальника разведки А. С. Рогова. Огонь отрезал его от колонны, однако разведчик не растерялся. Он самостоятельно вышел к узкоколейке и под сильным огнем прорвался через «Долину смерти». В 1 час 30 минут пополуночи 25 июня он встретил бойцов 59–й армии¹³⁰.

Как раз в то время, когда А. С. Рогов вышел из окружения, в 1 час 30 минут 25 июня, противник обнаружил в болоте между Глушицей и Полистью группу начальника особого отдела армии А. Г. Шашкова. Ей оставалось пройти до своих всего несколько километров. О том, что произошло дальше, рассказал брату А. Г. Шашкова, тоже чекисту, но соседнего, Ленинградского фронта, Н. Г. Шашкову заместитель начальника особого отдела 2–й ударной армии Ф. Г. Горбов в своем письме 25 августа 1942 г.: «Примерно в 1 час 30 минут ночи Александр попал под обстрел миномета. Разрывом мины ему оторвало ногу и руку, осколком ранило в живот. Двигаться не мог, положение его было безнадежно по характеру ранения. Александр был еще в сознании, сказал нам: «Возьмите мой партбилет» — и застрелился. Вынести его тело никакой возможности не было, шли мы исключительно по топкому болоту, т. е. по пояс в грязи и воде под ураганным ружейно–пулеметно–минометным огнем /…/ Из особого отдела армии больше половины сотрудников не вышло, а те, кто вышел, были ранены или больны от недоедания /…/ Каких–либо вещей у Александра нет, мы их уничтожили еще до момента выхода. Его личные документы также уничтожены — сожжены вместе с другими документами сотрудников и командиров в момент создавшейся для нас тяжелой обстановки после гибели Александра. Но подоспевшая к нам группа бойцов положение исправила, и я вместе с уцелевшей группой работников через два–два с половиной часа вышел к передовым частям 59–и армии»¹³¹ .

Штаб 2–й ударной армии и Военный совет, не сумев прорваться, повернули назад и вышли на командный пункт 382–й дивизии, где было решено переждать огонь. Однако противник прорвался с запада по просеке к штабу дивизии. А. А. Власов приказал начальнику связи армии генерал–майору А. В. Афанасьеву организовать оборону. Афанасьев собрал 50 бойцов и вместе с комиссаром штаба армии Свиридовым они отбросили немцев. Но к противнику подходили подкрепления и надо было принимать какое–то решение, а в этот момент с Власовым случился психический шок, он потерял ориентировку во времени и пространстве, не мог правильно реагировать на события. Месяц спустя, 26 июля 1942 г., генерал–майор А. В. Афанасьев докладывал новому составу Военного совета Волховского фронта, что «тов. Власов, несмотря на обстрел, продолжал стоять на месте, не применяясь к местности, чувствовалась какая–то растерянность или забывчивость. Когда я стал предупреждать — «надо укрываться», — то все же остался на месте. Заметно было потрясение чувств. Было немедленно принято решение, и Виноградов взялся за организацию отхода в тыл противника с выходом через фронт опять к своим»¹³².

В дальнейшем в советской литературе утвердилась версия, что Власов сознательно самоустранился от руководства остатками армии, так как давно замыслил перейти на сторону противника. В свое время эта версия активно поддерживалась государственными и партийными органами, поскольку И. В. Сталину было крайне необходимо свалить на кого–нибудь ответственность за провал операции. Особенно она устраивала военных руководителей всех рангов, имевших отношение к подготовке и проведению Любанских боев, т. к. в значительной мере снимала с них вину за огромные жертвы и неудачный исход операции. Данная версия и по сей день встречается в специальных исторических трудах и популярных изданиях. Однако факты доказывают обратное. Власов отнюдь не помышлял в то время о предательстве. Он честно выполнял свой долг, по крайней мере, как умел, но нервное потрясение на пол–дня привело его в состояние прострации. Даже простой перечень лиц, которых он первоначально взял с собою, свидетельствует о его стремлении до последнего момента сохранить управление остатками армии. Но именно теперь управление оказалось полностью утрачено, т. к. немцы ворвались в боевые порядки выходивших из окружения остатков армии, расчленили их и приступили к уничтожению. Отход армии потерял 24 июня организованный характер.

Тем не менее, днем и вечером 24 июня через «Долину смерти» прорвалась основная часть окруженных. Ветеран 92–й дивизии М. Д. Панасюк, выходивший из окружения в ночь на 25 июня, вспоминал: «Вот здесь и начался завершающий этап нашей гибели. Все двинулись в этот коридор, как стадо овец, толпой, без применения самой элементарной тактики. Вот тут–то началась мясорубка, такой я больше не видел до конца войны. Коридор был шириной 100–200 метров, по обе стороны немцы устроили дзоты, закопали танки и вот когда эта толпа зашла в этот коридор, нас начали косить со всех видов оружия как траву, были только слышны стоны раненых, стрельба и все это было покрыто густой пеленой дыма, через который ничего нельзя было увидеть и нечем было дышать /…/ Толпа с каждым шагом начала редеть, мы ползли вперед, а позади оставались трупы убитых и раненые, которым не на что было надеяться. Вот так мы и ползли не знаю, сколько времени, но когда подходили к своим позициям, начинало уже светлеть. Но здесь фашисты устроили такой минометный заградительный огонь, что мы не могли поднять головы. Многие (, которые — Б. Г.) проползли весь этот ад, под конец были убиты или ранены, здесь и мне немного не повезло /…/ Из 19 человек 203–го с. п., выходивших из этого ада, осталось нас двое, и то мой солдат был тяжело ранен, а всего из дивизии вышло из окружения 83 человека»¹³³.

Ответственный секретарь редакции газеты «Отвага» В. А. Кузнецов приводит в своем дневнике слова одного из бойцов Мясного Бора: «А, ведь, вот не нашлось таких, которые захотели бы остаться у оккупантов. Все пошли. Я омертвел весь, а шел»¹³⁴.

Сама редакция выходила из окружения тоже в ночь на 25–е июня. Перед выходом была уничтожена печатная машина, гранки последнего номера брошены в воронку у болота. В дневнике В. А. Кузнецова мы находим самое подробное описание прорыва, поскольку записи он сделал в тот же день, 25 июня. Вот строки из дневника В. А. Кузнецова: «Три часа утра. Неужели я снова у своих? По мелколесью бредут жиденькие группы людей, весь облик которых говорит о том, что они пережили самую трудную ночь в своей жизни /…/

Накануне вечером многотысячная толпа отправилась к проходу, но быстро таяла по пути /…/

Багровый диск луны низко висит над лесом справа, предвещая несчастье. Дым и гарь от разрывов, пар от воронок и туман образовали тяжелую грязную завесу, в которой мы пробирались, утопая в грязи, падая и вновь поднимаясь. Грохот стоял в ушах. Огромные воронки от авиабомб заполнены скрывавшимися от невыносимого огня. Но нельзя прятаться в этих воронках. Они давно пристрелены врагом.

Впереди гремит бой. Надо идти именно туда, где гуще всего кипят разрывы. Они обозначают дорогу, выводящую к своим /…/

А впереди крошечная речка, похожая на дренажный канал (Полисть — Б. Г.). Любой, выживший в эту ночь, запомнит ее навек. Вдоль и поперек секут воздух почти над самой поверхностью воды очереди трассирующих пуль. Вода кипит от минных разрывов /…/ Я сразу погружаюсь до самой шеи: так лучше. Ниже, еще ниже, чтобы эти проклятые огненные трассы прошли над самой головой. На противоположный берег долго не дает выкарабкаться ставшая пудовой шинель.

Долго я шел по огневому полю, почти ничего не разбирая /…/ В одном месте мы очутились возле какого–то странного нагромождения перекрученных металлических полос. Это оказалась наша узкоколейка /…/ Надо ее придерживаться. Только нельзя идти по самой узкоколейке — мины не перестают рваться вдоль нее /…/

В половине третьего мы были у своих Нас встречали незнакомые бойцы, бросались обнимать, молча совали в руки сахар, сухари, масло»¹³⁵. Из состава редакции «Отвага» при прорыве погибли 26 чел., 7 чел. прошли коридор смерти, один сотрудник — старший политрук М. М. Залилов (Муса Джалиль) раненым попал в плен¹³⁶. Он пытался проскочить коридор на редакционной полуторке, для которой еще оставался бензин. Но в 1,5 км от Теремца–Курляндского машину разбило бомбой или снарядом. Еще сравнительно недавно на этом месте можно было видеть у большой воронки пишущие машинки и типографский шрифт¹³⁷. Впрочем, это всего лишь одна из версий, обстоятельства пленения Мусы Джалиля точно не известны, разбитая машина могла принадлежать и другой редакции. Так или иначе, раненый Муса Джалиль был взят в плен примерно здесь.

В 4 часа утра 25 июня вырвался из окружения 1240–й полк 372–й дивизии. Он получил приказ о выходе накануне вечером. В полку насчитывалось около 250 чел. под командованием М. М. Яновского. При прорыве отличился красноармеец А. Беседин. Ему поручили вынести документы полка. Силы у Беседина еще оставалось и кроме документов он взял с собой ручной пулемет. Немецкие автоматчики постоянно проникали в коридор и пулемет Беседина прокладывал дорогу ему и товарищам. Вместе с пулеметом он вынес три диска к нему и пистолет¹³⁸.

Несколько позже 1240–го полка 372–й дивизии прорвались воины 176–го стрелкового полка 46–й дивизии, а также командиры и группа бойцов 57–й бригады и 382–й дивизии. Другие бойцы и командиры этих частей прикрывали штаб армии или дрались с врагом на флангах коридора близ реки Глушицы.

Многие воины шли на прорыв, как на подвиг. Политрук Т. В. Безушко из 18–го артполка РГК перед броском через коридор сказал: «Если мы прорвем окружение — жить будем долго. Если погибнем — Родина нас не забудет и запишет наши имена золотыми буквами в историю Великой Отечественной войны»¹³⁹.

Красноармейцы 59–го отдельного саперного батальона бросились на прорыв с криками: «Погибать так героями!»¹⁴⁰.

В огненном коридоре навсегда остались тысячи людей. Со многими смерть была особенно жестока: перед гибелью она еще успевала поиграть своей жертвой, искалечить и изуродовать ее. Ветераны рассказывают, что на одном отрезке коридора сидел под деревом немец с карабином и, выбрав жертву, не торопясь убивал ее: сначала стрелял в ноги, когда человек падал — в руки, потом в голову. Так же методично он приканчивал следующего: в ноги, в руки, в голову… А люди шли и бежали мимо, под пулями и снарядами, не обращая внимания и в отчаянии твердо зная одно — впереди спасение. Прошло много времени, пока, наконец, кто–то из них догадался застрелить садиста.

Многие помнят женщину, которая лежала у дороги с оторванными взрывом ногами. Она просила пробегавших мимо пристрелить ее: «Эх, вы, мужчины! Как спать со мной, так все, а как помочь…». Но оказать ей такую помощь никто не решился.

В. А. Кузнецов записал в дневник рассказ о гибели двух друзей. Он сообщает, что командир 2–го батальона 1265–го полка 382–й стрелковой дивизии лейтенант Пред выходил из окружения вместе с девушкой–военфельдшером Спириной в ночь на 25 июня. От взрыва мины она лишилась ноги, ему оторвало руку и ногу. Юноша и девушка одновременно вынули наган и пистолет. К грохоту боя добавились еще два выстрела.

В ночь на 25 июня продолжались боевые схватки и на флангах коридора. Например, группа бойцов 100–го отдельного зенитного артдивизиона уклонилась в пути вправо и вышла на вражеские окопы. Немцы закричали: «Рус, рус, сдавайся!». Красноармейцы залегли и ответили огнем. Противник оставил окопы и бежал. Наши бойцы, потеряв несколько человек, вернулись на дорогу и выбрались из «Долины смерти»¹⁴¹.

В те же часы вырвались из окружения остатки 23–й стрелковой бригады.

Одной из последних прошла «Долину смерти» медсанрота 59–й бригады. Комбриг подполковник С. А. Писаренко заранее отправил санроту к Мясному Бору, как только открылся коридор. Медсестра Е. Л. Балакина (Назарова) вспоминает: «Начался выход. Начали падать люди, появились раненые, сначала их несли, но потом мы попали в такое пекло, что трудно описать словами. Все гремело, все пылало, а вокруг свистели трассирующие пули, как маленькие факелы. Казалось, все рушится, конец света /…/ Невозможно было поднять головы; ползли по шею в грязи по–пластунски, а из засады /кустарник слева/ раздавалось хоровое монотонное «русь, сдавайся, русь, сдавайся…». На глазах гибли те, с кем пережили весь ужас окружения. Живые ползли, каждый надеялся выжить, ведь за плечами всего 18–19 лет жизни.

Не могу описывать подробно всего, что пришлось пережить за эту ночь, с 11.00 24 июня до 5.00 25 июня 1942 года, когда мы, наконец, выбившиеся из сил, замученные вконец, выползли к своим /…/ Нас сразу окружили большим вниманием. По всем лесам были устроены прод–пункты, столовые, банно–прачечные отряды, госпитали, на нас смотрели как на выходцев с того света»¹⁴².

В. И. Ремишевский, связист отдельного батальона связи 23–й стрелковой бригады вспоминал: «Нас, рядовых и сержантов всех подразделений бригады собрали в батальон прорыва, командовать которым назначили младшего лейтенанта, фамилию которого не помню. Командирами рот и взводов были назначены сержанты и старшины. Нам была поставлена задача — прорвать оборону противника и закрепиться на флангах для выхода частей бригады и командиров.

И вот в 9 часов вечера мы вышли на исходное положение, имея по 10–15 патронов. Двинулись в атаку на прорыв с криками «Ура!». Бежали к обороне противника короткими перебежками. Противник открыл шквальный огонь из пулеметов и автоматов. Перебежками двигаться стало тяжело. Тогда начали продвигаться по–пластунски, поддерживая бодрость один у другого. Несмотря на сплошной огонь, мы выбили противника с его обороны. Он отошел на фланги и вел уже ружейный и артилерийский огонь. Был сплошной гул. Ничего не было слышно. Мы несли большие потери убитыми и ранеными. Закрепиться на флангах не было сил. И мы группами продвигались вперед. Наша группа была из 4–х человек. В это время мы увидели командира нашего взвода лейтенанта Леуса. Он присоединился к нам и нас стало 5 человек: Ремишевский, Подвигайло, Антоненко, Блоха, Леус. Перейдя узкоколейку, мы увидели много трупов убитых и своих, и немцев. Продвигаясь вперед, нашли мешки с сухарями и консервами. Взяв их, мы сели в большой воронке отдохнуть и подкрепиться, поскольку продуктов у нас не было с месяц и мы питались чем попало. Один другого мы предупреждали, чтобы много не есть, т. к. иначе можно заболеть. За это время нас набралось человек 20. Тогда лейтенант Леус сказал: «Давайте быстрее продвигаться к своим, ибо наступает рассвет». Мы двинулись вперед с правой стороны от узкоколейки так, чтобы было видно ее. Пройдя немного, мы увидели впереди танки. Подойдя ближе, мы узнали, что это наши танки. Они встретили нас, как родных братьев/…/ На питательном пункте мы встретили своего командира батальона связи Прокопенко и комиссара батальона. Нас из батальона связи вышло 15 человек. Комиссар нам сообщил, что знамя бригады вынес начальник секретной части старший лейтенант Смирнов. Отойдя на другой берег Волхова, мы стали на отдых и формировку. Нас из бригады собралось 119 человек»¹⁴³. 2 июля на совещании в штабе армии начальник политотдела бригады Петухов доложил, что всего в бригаде на тот день было 137 чел.[7]

Вместе с воинами 2–й ударной армии в окружении находились три отряда партизан. 2–й новгородский отряд И. Е. Савельева погиб после яростных боев у деревень Долгово, Оссия, Замошье. Отряд П. П. Носова, прикрывая отход армии, тоже почти весь погиб в Тесово–Нетыльском болоте. Только отряд А. И. Сотникова прорвался из окружения и ушел на запад. С июля по декабрь 1942 г. он вел боевые действия между станцией Батецкая и Новгородом, уничтожил пять немецких эшелонов, в семи местах разрушил железнодорожное полотно, истребил до сотни врагов¹⁴⁴.

Командование фронта во главе с К. А. Мерецковым с нетерпением ждало выхода из окружения штаба 2–й ударной армии. Прорвавшиеся из кольца офицеры сообщили, что видели А. А. Власова со штабом в районе узкоколейки за Глушицей. Туда немедленно направили пять танков с десантом пехоты во главе с адъютантом Мерецкова капитаном М. Г. Бородой, который доказал свою храбрость и находчивость еще на финской войне и в боях под Тихвином. Группа Бороды, потеряв на минах и в бою четыре танка, все–таки дошла до последнего места штаба армии, но там уже никого не было. Весь день радисты вызывали А. А. Власова по рации и передавали приказ о выходе. Ответ они не получили¹⁴⁵ .

Территория, занимаемая остатками армии, сжалась до предела. Неприятель разрезал ее на две части: у Северной дороги и узкоколейки продолжали сражаться остатки 327–й, 46–й, 382–й, 92–й дивизий, 53–й и 57–й бригад, отдельные бойцы и командиры из других соединений. За Южной дорогой, вдоль которой так и не удалось пробить коридор, продолжали сражаться у Замошья 305–я дивизия, 59–я бригада и отдельные подразделения 19–й гвардейской дивизии. Сюда же, к Замошью, вышли различные подразделения тыловых служб 2–й ударной армии.

У Северной дороги и узкоколейки противник к 25 июня сдавил окруженные войска на пятачке в 1,5–2 км в районе Дровяной Поляны, а также между Полистью и Глушицей. Общего командования не было, однако отдельные подразделения и группы четырех дивизий и двух стрелковых бригад продолжали выполнять свой долг и драться с врагом. Через их боевые порядки еще двигались к коридору выходившие из окружения. Наконец, людской поток почти иссяк, а приказа о выходе арьергарда все не было. Когда пришел приказ К. А. Мерецкова об общем прорыве всей армии, люди поняли, что ждать больше нечего, отдельного приказа для них не будет и все–таки еще целый день они обеспечивали выход армии, прикрывая коридор с тыла. Наконец, в ночь на 25 июня, как рассказывал бывший врач 1102–го полка 327–й дивизии М. М. Бочаров, «бойцы и командиры нашего полка и других подразделений дивизии стали организовываться в группы для выхода из окружения. Одни предлагали идти лесами, другие — воспользоваться местом прорыва, кто–то собирал группу для прорыва линии обороны немцев. Действительно, был очень небольшой проход по болоту, где невозможно создать сплошную линию обороны. Но этот участок подвергался непрерывному артиллерийскому обстрелу.

Сначала наша группа, — продолжает М. М. Бочаров, — имела не менее сотни людей, но единого командования не было. После обстрела артиллерией из большой группы осталось не более семи–восьми человек. Возглавил нашу небольшую группу хорошо мне знакомый командир батальона 1102–го стрелкового полка Пилипенко. Он сказал, что требует беспрекословного подчинения, кто с этим согласен, тот пойдет с ним. Остались только все с 1102–го полка: Пилипенко, врач Н. Башкирцев, я, старшина Д. В. Шапошников, ординарец из штаба полка со знаменем полка и еще несколько человек, которых я не помню»¹⁴⁶.

Обстоятельства выхода группы Пилипенко описал в воспоминаниях старшина Д. В. Шапошников: «В течение ночи перебежками нам удалось выйти к своим. 22 июня я видел, как солдаты комендантского взвода во главе со старшиной У. Агибаловым сжигали деньги, облигации, документы. В ночь с 24–го на 25–е июня наш отряд, возглавляемый командиром батальона нашего полка Пилипенко, двинулся вдоль узкоколейки по направлению к Мясному Бору. Кругом взрывы, огонь. Немецкие автоматчики стали стрелять по нам трассирующими пулями. То здесь, то там падали наши товарищи. Я шел плечом к плечу с военврачом М. М. Бочаровым. Сначала мы прятались, то за деревья, то за другие предметы, пригибались, а потом поднялись во весь рост и с крепким словцом двинулись прямо навстречу шквалу огня. В нас стреляли и мы стреляли. Дым, грохот, стрельба, стоны раненых, отборная русская ругань, крики на немецком языке, ноги как чугунные, грудь раздирает от нехватки воздуха, пот заливает глаза, лицо, гимнастерка и брюки прилипли к телу, и мысль, похожая на мольбу, — только бы пробиться, только бы пробиться к своим!

Где мы ползли, где бежали и шли, — ничего не помню, но врезался в память комичный случай. Среди этого кромешного ада вижу: сидит наш солдат на вещмешке и, не обращая внимания ни на что и ни на кого, спокойно жует сухарь. Пристроился ли он к нам или остался навеки в Мясном Бору — не знаю»¹⁴⁷.

Вслед за прорывом группы воинов 1102–го полка на прорыв утром 25 июня двинулись все, кто еще оставался в окружении в районе коридора. В общем потоке людей находился комиссар артбатареи 1102–го полка старший политрук П. В. Рухленко. Он подробно описал эти события, причем его рассказ является единственным свидетельством человека, прошедшего коридор одним из последних. Предоставим ему слово: «Руководства частями и соединениями со стороны командования и военного совета 2–й ударной армии по существу не было. Выход оставшихся войск происходил при руководстве командования частей и подразделений, — сообщает П. В. Рухленко, а в

отдельных случаях это движение на выход через Мясной Бор принимало стихийный характер. Особенно, когда пошла толпа людей, а враг в упор обстреливал продвигающуюся массу бойцов и командиров /…/

Справа от нас находилась другая стрелковая дивизия, которая снималась с занимаемого рубежа и направлялась на выход. Точнее, это были остатки дивизии. При этом подошла и наша очередь. Мы пошли через торфяник и приблизительно через 500 метров вошли с другими подразделениями в мелкий кустарник. В этом кустарнике противник внезапно обстрелял нас минометным огнем /…/ Погиб майор Белов, а его ординарец Деревянко остался жив /…/

В дальнейшем мы вошли уже в коридор, который в длину был свыше 5 км, а по ширине 300–400 метров /…/ Справа и слева поднимались ракеты. Мы считали, что это противник бросает ракеты, а после узнали, что ракеты бросали наши бойцы для обозначения нам направления выхода. На первых шагах нашего движения мы попали в колонну штаба и политотдела соседней дивизии, которая шла от нас слева /…/ То и дело стали попадаться по ходу движения убитые и раненые /…/

Войдя глубже в коридор, мы почувствовали, что противник все больше и больше наглеет — он обстреливал нас с одной стороны из автоматов и пулеметов /…/ Многие из наших людей были убиты или ранены. Со мной близко шли Соболев, мой помощник, фельдшер Сизов и Деревянко, /…/ я ориентировал их на подбитые машины, танки и другие укрытия. Но оказалось, что эти предметы у немцев были пристреляны и они вели по ним слепой огонь и небезуспешно, так как находились убитые и раненые. Тогда мы стали при перебежках /…/ укрываться в большие воронки от авиабомб и снарядов, в которых обнаружилась та же обстановка /…/ Нам пришлось делать более краткие перебежки и падать для передышки под незначительные кочки, маленькие воронки от мин и мелких снарядов /…/ Так мы следовали до небольшой речки (Полисти — Б. Г.).

Мы бросились в речку, в которой оказалось воды по пояс, но мокрая одежда стала непосильно тяжелой, надо было вылить воду из сапог, выжать одежду /…/ Вдруг убили моего заместителя Соболева /…/ Мы начали выползать из этой полосы обстрела /…/ У нас нашлись новые попутчики и друзья. Это были старший политрук Черных — корреспондент из армейской газеты и начальник штаба одной из бригад, которая в окружении под Красной Горкой действовала правее нашей дивизии /…/ Стало полностью светло и видимость мешала нам продвигаться вперед. Немцы меньше стали делать вылазок к нашим колоннам и обстреливать нас в упор, от такого обстрела мы несли большие потери /…/ Прошли еще 700–800 метров по коридору, вдруг с правого фланга артналет… Нас осталось только четверо. Больше с нами пока никого нет, да и после не оказалось /…/ В это время /…/ автоматный и пулеметный огонь противника слабеет и наши люди меньше падают убитыми и ранеными. Но артиллерийский и минометный огонь все осыпает нас, но преимущественно с правого фланга /…/ Вдруг, неожиданно для нас — артналет одной из батарей противника, с того же правого фланга. Один из снарядов угодил в толпу людей, как бы стихийно собравшихся в один поток. С этой колонной шли и мы /…/ Перед глазами у меня облако дыма, пыли и грязи: мгновенно падают люди убитыми и ранеными. Снаряд упал рядом со мной, но впереди /…/ Меня отбросило и оглушило, но я имел возможность выползти из этого кошмара. Повторяю, выползти, а не выйти. Причем мне кто–то помог, но не знаю, кто был этот добрый человек. Много там оказалось убитых и раненых. Это обстоятельство остановило наше и без того слабое движение. Мне постепенно стало понятным, что произошло, и я начал не идти, а ползти вперед, но без помощи наших. По всему можно было понять, что мы прошли коридор. Впереди простор все шире и шире. В это время нам навстречу шли 4 танка Т–34. Это нас ободрило. После нам стало известно, что эти танки были посланы командующим К. А. Мерецковым с его адъютантом, чтобы вывезти из окружения генерала А. А. Власова /…/ 25 июня 1942 года поднималось солнце, как бы ободряя нас и подтверждая право на жизнь. Но со стороны, казалось бы занятой нашими войсками, под углом 35–40 градусов по нашему движению мы увидели большую партию самолетов, идущих на нас. Нам казалось, что это наши самолеты — это вызвало у нас радость и надежду. Но вскоре мы увидели, что самолеты немецкие, которые обрушили свой бомбовый груз на наши войска. Вскоре появилась вторая группа самолетов /…/ Это была заключительная фашистская симфония для наших войск, выходящих из окружения»¹⁴⁸ .

В 9 часов 30 минут 25 июня противник окончательно перекрыл коридор¹⁴⁹. Остатки войск прикрытия у Северной дороги и узкоколейки враг оттеснил к Дровяному Полю и сдавил смертельной петлей. В 92–й дивизии все полки прижались к командному пункту дивизии и стояли насмерть. Но что это были за полки! В 317–м оставалось 16 чел., в 22–м и 203–м полках — 75 и 100 чел. Они пытались связаться с командованием армии, но на месте штаба уже никого не было, только тыловые службы продолжали готовиться к эвакуации и грузили штабное имущество на вьючных лошадей. По расположению окруженных войск немцы вели интенсивный артогонь. Когда стало ясно, что выход из Мясного Бора опять перекрыт, некоторые бойцы и командиры стали объединяться в группы для самостоятельного выхода из окружения. Причем многие из тех, кто сразу пошел на север, к Мосткам и Спасской Полисти, смогли прорваться к позициям 59–й армии. Но те, кто двинулся в южном направлении, почти все попали в специально устроенные врагом засады в Большом Замошском болоте и оказались в плену¹⁵⁰.

У Замошья занимала оборону 305–я дивизия. Она входила в состав 52–й армии, но в последние дни ее оперативно подчинили 2–й ударной, поскольку она вместе с нею выходила из окружения. 305–я дивизия имела гораздо большую численность по сравнению с дивизиями и бригадами 2–й ударной армии, т. к. размещалась у основания коридора и, несмотря на бои, довольно регулярно получала пополнения. Даже с питанием и боеприпасами у нее было несколько лучше. Тылы дивизии в прорыв не вводились и оставались за Волховом. В конце мая, когда началась эвакуация ударной армии, командир 305–й дивизии полковник Д. И. Барабанщиков предусмотрительно отправил в тыл свою машину, а также грузовик с архивом секретной части дивизии и запретил обоим шоферам возвращаться. Дивизии предстояло прикрыть отход 2–й ударной армии, после чего последней пройти коридор вслед за 327–й дивизией. В ходе операции по отводу армии 305–я дивизия обеспечивала боевые порядки 2–й ударной со стороны Замошья. Комдив Д. И. Барабанщиков готовился к тяжелым боям, но внезапно в ночь на 22 июня за ним прилетел самолет из штаба фронта. До войны он преподавал в Академии им. Фрунзе и теперь его отзывали на преподавательскую работу. О новом назначении Барабанщиков еще не знал и, полагая, что приглашен для доклада, взял с собой своего адъютанта лейтенанта А. И. Хоняка. Самолет У–2 прилетел как раз во–время. Оставалось всего несколько часов до захвата врагом последней посадочной площадки у деревни Кречно. Вместо Барабанщикова дивизию принял начальник 1–го отдела и по совместительству и. о. начальника штаба дивизии, бывший начштаба 1002–го полка майор–харьковчанин И. И. Силыч.

Карта позиций 305–й дивизии.

24 июня неприятель резко усилил нажим на 305–ю с юго–запада, со стороны Большого Замошья и с севера, со стороны деревни Кречно у реки Кересть. К 14 часам 15 минутам противник овладел высотой 38,3 в 3 км юго–восточнее Кречно. Группы немецких самолетов по 20–30 машин бомбили позиции дивизии и отошедшей сюда 59–й бригады. Дежурный радист 305–й передал в эфир: «Мы окружены, просим помочь огнем. Радио уничтожаем». Штаб 52–й армии вызывал по радио дивизию каждые полчаса, но 305–я не отвечала, она вела тяжелый бой. Немцы бросили против нее 2–ю бригаду СС. 305–я дивизия и 59–я бригада стояли насмерть. В расположение 305–й, на ее позиции вышла часть подразделений 19–й гвардейской дивизии. Противник начал сжимать позиции 305–й. К 21 часу 24 июня 305–я дивизия сосредоточилась в 3 км северо–восточнее Малого Замошья, у высоты 40,3, на перекрестке дороги Кречно — Малое Замошье и лесной просеки. Занятая ею территория сократилась до участка 2x2 км. Продовольствия в дивизии не было уже никакого, бойцы ели траву, пили болотную жижу, процеживая сквозь зубы.

25 июня в 5 часов утра радиосвязь с дивизией была восстановлена. В 12 часов 30 минут командование 52–й армии передало 305–й дивизии распоряжение о времени и направлении выхода из окружения, где, якобы, подготовлен коридор¹⁵¹. Произведя разведку, офицеры 305–й доложили комдиву, что коридора в указанном направлении нет. Военный совет офицеров 305–й, 19–й гвардейской дивизии и 59–й бригады решил к 20 часам сосредоточиться на северо–западном краю Большого Замошского болота и идти на прорыв в направлении 500 м севернее высоты 43,1, юго–западнее Теремца–Курлядского¹⁵². Радисты 305–й передали решение совета командующему 52–й армией генерал–лейтенанту В. Ф. Яковлеву и попросили помочь огнем. Однако Яковлев приказал выходить в ранее назначенном месте. 305–я дивизия приготовилась к атаке, но противник опередил: около 19 часов он нанес по 305–й сильный удар. Тем не менее, большая группа бойцов и командиров бросилась на врага, но пробиться не удалось, люди повисли на немецкой колючей проволоке. Пришлось отойти в исходное положение. Радисты снова связались с генералом В. Ф. Яковлевым. Он передал приказ выходить из окружения мелкими группами ввиду невозможности разорвать кольцо. Участник событий старший батальонный комиссар из 59–й бригады И. Х. Венец вспоминал: «А кольцо вокруг нас катастрофически сужалось, уже слышен был лай немецких овчарок в лесу. Нам оставался единственный путь отхода и спасения — это путь через наши зимние минные поля в Большое Замошское болото.

Невозможно забыть, — продолжал И. Х. Венец, — потрясающий подвиг раненых пулеметчиков из 305–й стрелковой дивизии, выставивших свои пулеметы на открытые позиции и прикрывших наш отход в болото. Уйдя быстро через взорвавшееся под нами минное поле в Большое Замошское болото, поросшее густым кустарником, мы еще в течение часа слышали этот неравный затихавший потрясающий бой мужественных воинов, чьи имена так и остались неизвестными. Прикрывая наш отход, они заверили нас, что умрут, но не сдадутся врагу. Все эти герои уже были тяжело ранены: кто без руки, кто без ноги и т. п.»¹⁵³.

Группа воинов 59–й бригады, в которой находился И. Х. Венец, насчитывала около 20 чел. Они просидели в болоте до наступления ночи, а затем перешли в лес к деревне Большое Замошье. Там на опушке они столкнулись с ротой немцев, которые прочесывали лес. Немцы открыли огонь. В живых остались сам И. Х. Венец, командир 59–й бригады С. А. Писаренко, комиссар штаба бригады Н. Евсюткин, начальник отдела контрразведки Синев, его ординарец, командир взвода охраны штаба бригады, ординарец комбрига Н. Баранов и ординарец Венца боец В. Чупраков. Они ушли от преследования в немецкий тыл. Начались их долгие скитания. Командиры, комиссары и рядовые шли в форме, со всеми знаками различия, комиссары — с красными пятиконечными звездами на левом рукаве гимнастерки. У каждого воина имелись все необходимые документы и оружие. У них было мужество и стойкость, верность присяге и преданность Родине. Не было у них хлеба. Голодные, они прошли более 500 км по немецким тылам и вырвались из окружения у деревни Жуково в полосе Северо–Западного фронта, где сражалась 1–я ударная армия. Говорят, будто имелось негласное распоряжение И. В. Сталина: в виде исключения бойцов и командиров Мясного Бора не подвергать за окружение преследованиям и долгой лагерной проверке. Может быть, Сталин чувствовал свою вину перед ними и хотел таким способом как–то ее загладить? Во всяком случае, Венца и его товарищей весьма недолго проверяли в особом отделе 1–й ударной, после чего вернули на Волховский фронт. Там офицеров на месяц поместили во фронтовой дом отдыха в Кулотине,

затем распределили по разным частям. И. Х. Венец получил назначение комиссаром в формировавшуюся 38–ю отдельную лыжную бригаду¹⁵⁴.

25 июня, когда группа воинов 59–й бригады двинулась на прорыв, окруженные воины 305–й и 19–й гвардейской дивизий продолжали отбивать вражеские атаки. Некоторые красноармейцы и командиры, уже испытавшие окружения 1941 г., выступали с призывами создать партизанские отряды. Измученные люди держались стойко.

25 июня пошли в смертный бой 18 последних бойцов из артдивизиона 305–й дивизии. Шестеро из них вышли к своим.

Утром 27 июня двинулись на прорыв воины 1002–го стрелкового полка и 830–го артполка. Вместе с ними сделал попытку прорваться персонал 293–го медсанбата 305–й дивизии. Боеприпасов было очень мало и когда выходившая группа встретилась с немцами, командиры и бойцы посоветовали женщинам–врачам сдаться в плен, так как защитить их нечем, а напрасно погибать бессмысленно. Понурив головы, плача, женщины двинулись навстречу немцам, а мужчины бросились в болото, отстреливаясь последними патронами. По горло в воде, держась за руки, шли они под пулями через трясину. Вышло всего несколько человек, в том числе командир радиовзвода 305–й дивизии Н. А. Варганов¹⁵⁵.

Одновременно в разных направлениях двинулись на прорыв другие группы. В одной из них находился капитан М. Т. Нарейкин, комбат из 1002–го полка. За время боев у Малого Замошья зимой–весной 1942 г. Нарейкин был четырежды ранен. Вот как запомнился ему выход из окружения: «Мне иногда приходилось ходить не по земле, а по трупам. Невозможно забыть это безумие! /…/ Бесконечные труппы, облепленные мухами, а среди них ползут живые». Вышли немногие. Большинство погибло. На глазах Нарейкина убили командира 1002–го полка А. Смирнова¹⁵⁶.

В этот день, 27 июня, генерал Ф. Гальдер записал в «Дневнике»: В волховском котле только слабое сопротивление на отдельных участках»¹⁵⁷.

14 июля на позиции 165–й стрелковой дивизии вышли из окружения старшина и два бойца из 305–й дивизии. 15 июля в полосе 59–й армии выбрался из кольца командир 5–й батареи 830–го артполка А. С. Добров. Он был одним из тех, кому удалось пройти 26 июня через Большое Замошское болото. Сначала Добров двинулся к немцам в тыл, а уж там встретил партизан, которые сами готовились к прорыву. Вместе с ними он и перешел линию фронта под Спасской Полистью¹⁵⁸.

Подразделения 19–й гвардейской дивизии, отступившие к Замошью, пробились в немецкий тыл и после мучительных странствий все–таки вырвались из объятий смерти.

В августе 1942 г. в полосе 27–й армии Северо–Западного фронта под Старой Руссой вышла из окружения группа бойцов и штаб 267–й стрелковой дивизии во главе с комдивом полковником П. А. Потаповым. Они вынесли знамена и документы дивизии и полков. После короткой проверки и отдыха бойцов направили в разные части, а полковник Потапов принял командование 189–й стрелковой дивизией. Погиб он 24 августа 1944 г. в Эстонии у г. Эльва в звании генерал–майора¹⁵⁹.

В документах и материалах нет сведений о том, чтобы кто–нибудь специально остался в окружении. Выйти хотели все, другое дело, что не всем это удалось. Но каждый, кто вошел в огневой коридор, доказал тем самым свою верность Родине. Известен случай, когда раненые одного из медсанбатов добровольно пошли на минное поле — проложить дорогу еще способным драться товарищам. Факт, уникальный за всю историю войн¹⁶⁰. В «Дневнике хирурга» А. А. Вишневского отмечен подвиг пожилого солдата, который один вынес через коридор ротный миномет, ручной пулемет и свой карабин. До последнего момента продолжали выходить и местные жители. Так, вышел мальчик лет 13–ти и вынес на своей спине 3–летнюю сестренку¹⁶¹.

26 июня А. А. Вишневский записал в «Дневнике»: «К нам пришел новый авиаполк. Летчики дерутся смело. Утром мы видели, как наши штурмовики бомбили немцев. Все время наблюдаем воздушные бои»¹⁶². Говорят, история не терпит сослагательного наклонения. Но если бы новый авиаполк прибыл на несколько дней раньше, сколько наших людей могло остаться в живых?!

Рано утром 27 июня командование Волховского фронта сделало последнюю попытку разорвать смертельное кольцо. К Мясному Бору стянули всю артиллерию. Для срочной помощи выходившим из окружения приготовили 50 санитарных машин. Попытка прорыва не увенчалась успехом.

В ночь на 28 июня из Мясного Бора самостоятельно вышли еще 6 воинов 2–й ударной армии, трое из них имели ранения¹⁶³. Больше через коридор не вышел ни один человек. Все, кто прорвался из окружения после 28 июня, выходили в других местах.

29 июня 1942 г., на 373–й день войны, генерал–полковник Ф. Гальдер сделал последнюю запись о боях в Мясном Бору: «На фронте группы армий «Север» волховскую группировку противника можно рассматривать как окончательно ликвидированную»¹⁶⁴. Линия фронта в районе коридора стабилизировалась на полтора года, боевые позиции прикрыла густая колючая проволока и минные поля.