"«Долина смерти». Трагедия и подвиг 2–й ударной армии" - читать интересную книгу автора (, Гаврилов Борис Иванович)

Глава III. ЛЮБАНЬ

Любань, которую предстояло взять ударной армии, была небольшим городком (3,5 тыс. жителей) на старинном тракте Москва–Петербург. А. Н. Радищев упоминал ее в «Путешествии» вместе с Чудово и Спасской Полистью. Тогда, в XVIII в., города еще не существовало, а имелось селение Любани Новгородского уезда. В начале XIX в. его называли Любынь, современное название появилось позже. В конце ХIХ в. возникла Любанская волость, но центром ее опеределили село Померанье, хотя уже тогда Любань (Любань–Горка) стала крупным поселком. Современное название и новый статус были официально утверждены 3 июня 1917 г., когда постановлением Временного правительства поселок Любань–Горка преобразовали в город Любань¹. Железнодорожная станция Любань размещается западнее города, в окружении огромного заболоченного леса. В северо–западной части леса располагается озеро Большие Мхи. На пути наших войск к Любани находилась Красная Горка. Так назывался холм, на котором стоял дом лесника.

80–я кавалерийская дивизия и два лыжных батальона подошли к Красной Горке утром 18 февраля. Они приготовились к наступлению и стали ждать 327–ю дивизию. Дивизия двинулась через Мясной Бор 8 февраля. В борьбе за плацдарм и Спасскую Полисть 327–я дивизия потеряла половину личного состава и хотя получила 700 чел. пополнения, это не могло восполнить потери. Пройдя коридор, дивизия сосредоточилась в лесу у деревни Огорели в 45 км от Мясного Бора. Там находился вспомогательный пункт управления 2–й ударной армии. Комдива И. М. Антюфеева вызвали туда для доклада. Его приняли командарм Н. К. Клыков и сам комфронта К. А. Мерецков. По просьбе И. М. Антюфеева дивизии предоставили три дня, чтобы отдохнуть и подтянуть тылы.

После доклада И. М. Антюфеев верхом на коне отправился к себе в дивизию, но по дороге его догнал на машине адъютант Н. К. Клыкова и передал приказ вернуться на командный пункт армии. Выяснилось, что решение командования изменено. Антюфееву приказали немедленно, в ту же ночь, вести дивизию к Красной Горке в распоряжение комкора Н. И. Гусева. Опять воронежцам предстояло вступить в бой с ходу, после тяжелого 25–км марша по снежной целине.

Первым в назначенный район вышел 1100–й стрелковый полк и Н. И. Гусев немедленно включил его в передовой отряд для наступления. Кроме полка в отряд вошли 80–я кавдивизия, два лыжных батальона и все наличные силы 7–й гвардейской танковой бригады — около роты танков. Утром 19 февраля 80–я кавалерийская дивизия вошла в боевое соприкосновение с 454–й пехотной дивизией верхмата. 20 февраля кавалеристы овладели Красной Горкой, прорвали оборону противника и двинулись к Любани. Кавалеристов поддерживал 18–й артполк РГК, он вел сокрушительный огонь по врагу из 152–мм гаубиц. Вслед за кавалеристами в прорыв вошел 1100–й полк. 39–му и 42–му лыжбатам приказали обеспечить действия передового отряда с запада и перекрыть дорогу между деревнями Сустье Полянка и Верховье, в 5 км восточнее деревни Глубочка.

Главные силы конного корпуса остались у основания прорыва: 87–я кавалерийская дивизия по–прежнему вела бои на рубеже Крапивно–Червинская Лука. Части 25–й кавдивизии после короткого отдыха у Финева Луга подошли к Красной Горке и начали боевые действия на западной опушке леса в районе высот 76,1 и 59,3 для расширения прорыва. Тем временем на острие прорыва 80–я кавдивизия и 1100–й полк, успешно продвигаясь, вышли к реке Сычева.

К утру 23 февраля к Красной Горке и реке Сычева подошли 46–я стрелковая дивизия и 22–я бригада². Концентрация сил для удара на Любань продолжалась. «На волховском участке, — отметил в «Дневнике» 24 февраля Ф. Гальдер, — противник усиливает свой натиск на север, в направлении Любани»³. Обеспокоенное командование вермахта перебросило к Любани из–под Ленинграда части 212–й пехотной дивизии.

Волховские партизаны не располагали достаточными силами, чтобы помочь Красной Армии встречным ударом, подобно тому, как это сделала 2–я партизанская бригада в полосе Северо–Западного фронта. Там партизаны в ожидании Красной Армии 18 января 1942 г. захватили город Холм. Волховские партизаны ограничились налетом на Любань в ночь на 23 февраля. Противник решил, что город окружен и вызвал подкрепления из Чудово и Тосно. Партизаны благополучно отошли⁴, но прибывшие силы врага увеличили гарнизон города. Удачное нападение, несомненно, подняло боевой дух партизан. Однако, данное мероприятие, проведенное в честь очередного советского праздника, могло бы иметь гораздо больше последствия в случае его согласованности с наступлением 2–й ударной армии.

А войска армии еще только готовились к штурму города. С рубежей реки Сычева разведчики 327–й дивизии вели усиленную разведку подходов к станции Любань. Разведка была особенно необходима в связи с крайней ограниченностью боевых запасов дивизии: на каждую пушку имелось только пять снарядов, патронов тоже не хватало, бесприцельная стрельба из винтовок и пулеметов категорически запрещалась. Разведчики выяснили, что с северо–западной стороны у противника нет глубокой обороны и командование решило нанести удар с этого направления. Утром 25 февраля 100–й кавалерийский полк 80–й дивизии вновь перешел в наступление на Любань, но в 4 км западнее поселка Варшавский, у сараев, его остановил пулеметный огонь немецких дзотов. С воздуха наступающие части подверглись сильному авиационному воздействию противника, причем были убиты почти все лошади. В результате кавалеристы превратились в обычную пехоту, а пехота лишилась подвижной артиллерии, т. к. орудия передвигались на конной тяге. Затем немецкие самолеты обрушились на главные силы группы Н. И. Гусева — на 87–ю и 25–ю кавалерийские дивизии, 22–ю бригаду, два полка 327–й дивизии и танковую бригаду⁵. «Зенитных средств защиты, — вспоминал командир 327–й дивизии И. М. Антюфеев, — у нас было крайне недостаточно. Авиация противника с рассвета и до темноты буквально висела над нашими головами и все время бомбила и обстреливала, воспрещая движение даже мелких групп. Нашей авиации не было. До наступления темноты главные силы не могли выступить вслед за передовым отрядом»⁶. Таким образом, противник контрударами с воздуха не только сразу отрезал наши войска, прорвавшиеся к Любани, но и воспрепятствовал продвижению главных сил комкора Гусева. Затем 27 февраля 225–я, 254–я и 212–я немецкие пехотные дивизии перешли в контрнаступление на Красную Горку с правого фланга прорыва, со стороны Сустья Полянки, Коровьего Ручья и Верховья. Одновременно на левом фланге в 5 км восточнее Глубочки под основание прорыва нанес удар еще один пехотный полк противника. Бои шли всю вторую половину дня. 39–й и 42–й лыжные батальоны вместе с одним батальоном 22–й бригады не смогли удержать позиции на правом фланге и отступили на восток. Для стабилизации положения пришлось ввести в дело 1102–й полк 327–й дивизии. Противника остановили, однако утраченные позиции вернуть не удалось⁷. Коридор прорыва значительно сузился. Тем не менее 327–я дивизия попыталась войти вслед за своим 1100–м полком, который прорвался еще 25 февраля, но враг отразил ее сильным огнем. «Дело в том, — рассказывал комдив И. М. Антюфеев, — что у противника в районе Красной Горки (как я сам потом убедился) в лесу были сделаны рокадные дороги со специальным настилом фабричного изготовления. По ним враг быстро перебрасывал свои резервы из других районов»⁸.

Нажим неприятеля на основание прорыва у Красной Горки возрастал с каждым часом. Утром 28 февраля немцы опять нанесли сильный удар с воздуха, после чего продолжили наступление от Верховья и Сустья Полянки. Используя техническое превосходство, противник к 18 часам восстановил свою оборону у Красной Горки. Наш передовой отряд оказался в окружении и все же продолжал пробиваться к Любани. К утру 28 февраля 80–я кавдивизия и 1100–й полк продвинулись в район северо–западнее деревни Кирково. До Любани оставалось 4 км. Разведгруппы 80–й дивизии неоднократно в течение дня пробовали выдти на шоссе и железную дорогу на участке Любань — Ушаки (северо–западнее Любани), но противник не пропустил их. Тогда наши части ударили напрямую, без разведки, и пробились к юго–западной окраине Любани. Начались бои непосредственно за город, но немцы двинули танки и отбросили красноармейцев в лес за 3 км от города. Не имея снарядов, передовой отряд перешел к обороне. На второй день в радиостанциях отряда сели батареи и радиосвязь с главными силами прекратилась. Продовольствия не было.

Боеприпасы кончились. Немцы методично бомбили и обстреливали окруженных, атаки следовали одна за другой, но сломить мужество наших воинов врагу не удалось. Они держались десять дней, пока еще оставалась какая–то надежда на помощь главных сил. И только в ночь с 8 на 9 марта 80–я дивизия и 1100–й полк уничтожили тяжелое вооружение, включая пулеметы, и с личным оружием прорвались к своим⁹.

В конце февраля — начале марта к правому флангу Любанской группировки 2–й ударной армии перебросили через Мясной Бор 259–ю стрелковую дивизию. Ее предполагалось использовать для развития успеха в боях за Любань. Маршрут дивизии проходил через деревню Ольховка. Войдя в деревню, бойцы увидели на улице лишь трупы местных жителей, живых людей здесь не было. Оказалось, что после освобождения Ольховки 27 января 87–й кавалерийской дивизией там разместились тыловые службы кавалеристов. Но незадолго до прихода 259–й дивизии они покинули деревню и тогда в Ольховку ворвались гитлеровцы со стороны Спасской Полисти. Враги не пожалели ни стариков, ни детей… Неудача Любанской операции в дальнейшем заставила использовать 259–ю дивизию на других направлениях. Она сдерживала натиск гитлеровцев на правом фланге 2–й ударной армии и сражалась у Ольховских хуторов¹⁰.

Когда 19 февраля 2–я ударная армия начала наступление на Любань, ей предстояло пройти 15 км. 54–я армия Ленинградского фронта находилась от Любани в 30–40 км. При таких условиях являлась естественной координация их усилий. Однако между соседними фронтами отсутствовала согласованность. Взаимодействие фронтов должна была заблаговременно организовать Ставка, а конкретно общее руководство следовало бы осуществлять маршалу Ворошилову. В этом и заключались его функции как главкома Северо–Западного направления. По крайней мере, он должен был предложить Ставке такое взаимодействие. Но слишком поздно, только 28 февраля, уже после провала наступления 2–й ударной, Ставка сочла необходимым уточнить первоначальный план операции. Теперь 2–я ударная и 54–я армии должны были наступать навстречу друг другу и соединиться в Любани, окружить и уничтожить Любанско–Чудовскую группировку врага и затем нанести удар на Тосно и Сиверскую для разгрома Мгинской группировки и прорыва блокады Ленинграда. Начать наступление 54–й армии приказали не позднее 1 марта¹¹.

Замысел операции не вызывал сомнений. Но при этом не учитывалось, что 2–я ударная понесла большие потери, а 54–й армии необходимо время для подготовки наступления. Ставка приказала Волховскому фронту создать в армиях ударные группировки: во 2–й ударной — из пяти стрелковых, одной кавалерийской дивизии и четырех стрелковых бригад; в 59–й армии — из трех стрелковых, в 4–й армии — из двух стрелковых дивизий. «Эти группировки были созданы, — отмечал К. А. Мерецков, — но входившие в их состав дивизии имели большой некомплект в личном составе и вооружении, не хватало боеприпасов, авиационная поддержка отсутствовала. Поэтому ударные группировки, несмотря на все усилия командного и политического состава, добиться перелома не смогли. Все наши атаки на Красную Горку отбивались противником»¹².

Более того, в разгар боев за Любань германское командование начало разрабатывать операцию по ликвидации прорыва Волховского фронта в Мясном Бору, чтобы окружить и уничтожить 2–ю ударную армию. 2 марта 1942 г., на 254–й день войны, генерал Ф. Гальдер записал в «Дневнике»:

«Совещание у фюрера (курсив Гальдера — Б. Г.) в присутствии командующего группой армий «Север», командующих армиями и командиров корпусов этой группы армий.

Решение: Переход в наступление на Волхове — 7 марта (до 12.3). Авиацию сосредоточить в период 7–14.3.

Фюрер требует за несколько дней до начала наступления провести авиационную подготовку (бомбардировка складов и войск в лесах бомбами сверхтяжелого калибра). Завершив прорыв на Волхове, — продолжал Ф. Гальдер, — не следует тратить силы на то, чтобы уничтожить противника. Если мы сбросим его в болота, это обречет его на голодную смерть»¹³.

А наша Ставка настойчиво требовала взять Любань. 1 марта, когда наступавшие на Любань войска оказались в окружении, К. А. Мерецков выехал в Дубовик на командный пункт 2–й ударной армии. Оттуда вместе с командармом Н. К. Клыковым они отправились к району боев у Красной Горки. Находясь в войсках, оба командующих лично убедились в огромном огневом превосходстве противника. «Наступательного порыва не было, — вспоминал Мерецков. — Солдаты и командиры, с которыми мы встречались, жаловались на отсутствие поддержки со стороны нашей авиации, на недостаток снарядов, на губительный артиллерийский огонь противника. Вражеская авиация буквально висела над нашими войсками, прижимая их к земле. Особенно тяжело приходилось конникам 13–го кавалерийского корпуса /…/ Под непрерывными ударами немецкой авиации кавалерийские дивизии несли большой урон, быстро теряя боеспособность». Вернувшись в свой штаб, Мерецков созвал заседание военного совета фронта и командования 2–й ударной армии. На заседании военный совет «констатировал, — продолжает Мерецков, — что одной из причин невыполнения 2–й ударной армией задач является несогласованность в работе Военного совета и штаба армии и, как следствие, отсутствие четкого и твердого руководства войсками. Имелись случаи пренебрежительного отношения к приему пополнения: маршевые роты во время пути горячей пищей не обеспечивались, пунктов обогрева для них не было. Персональный учет раненых и убитых находился в запущенном состоянии, в армии не знали даже приблизительных потерь. Начальник оперативного отдела полковник Пахомов неоднократно прибегал к ложной информации, вводя тем самым в заблуждение командование армии и фронта»¹⁴. (Последнее обстоятельство является объяснением того, почему выше не приводились цифры потерь в ходе наступления 2 УА на Любань).

5 марта начальник оперативного отдела Пахомов и начальник штаба 2–й ударной армии генерал–майор В. А. Визжилин были заменены комбригом Бурениным и полковником П. С. Виноградовым, заместителем командарма назначили генерал–майора П. Ф. Алферьева¹⁵. Кадровые перестановки, вероятно, имели смысл, однако не могли заменить танки и самолеты. Предпринимались они больше для очистки совести, да еще для создания видимости работы в случае очередной проверки сверху. Положение после них намного не улучшилось, а проверка как раз и последовала через четыре дня.

9 марта из Москвы прилетел «Дуглас». В самолете находились К. Е. Ворошилов, Г. М. Маленков, два генерал–лейтенанта — А. А. Власов и А. А. Новиков и другие командиры высоких рангов. Члены Государственного Комитета Обороны Ворошилов и Маленков приехали координировать действия Волховского и Ленинградского фронтов в Любанской операции. Генерал–лейтенант А. А. Новиков в начале войны командовал авиацией Ленинградского фронта, в конце февраля 1942 г. был назначен заместителем наркома обороны по авиации. Вместе с ним прилетели генерал–майоры авиации А. Е. Голованов и С. И. Руденко и несколько офицеров штаба ВВС РККА. Сталин приказал Новикову поддержать наступление Волховского фронта мощными ударами с воздуха. Предстояло организовать с 10 по 20 марта массированные удары авиации по оборонительным рубежам, аэродромам и коммуникациям противника. Для воздушного наступления привлекались восемь авиаполков из резерва Ставки, авиация дальнего действия и ВВС Ленинградского фронта. Собранные силы авиации произвели в марте 7673 боевых вылета, сбросили 948 т бомб, уничтожили в воздушных боях и на аэродромах 99 вражеских самолетов. Только на одном аэродроме в Коростовичах неприятель потерял 30 самолетов¹⁶. Это была большая помощь наземным войскам. Противнику пришлось отложить переход в контрнаступление. Однако привлечение крупных сил авиации со стороны носило временный характер, далеко не все аэродромы врага удалось парализовать, немцы перебросили к Волхову резервы авиации и в целом сохранили господство в воздухе. Остро недоставало на фронте и зенитной артиллерии. Чувствуя безнаказанность, враг обнаглел, стал бомбить и обстреливать наши войска с малых высот. Тогда сами красноармейцы в борьбе с воздушным врагом стали применять залповый огонь из винтовок и приспособили обычные станковые пулеметы для стрельбы по низколетящим целям. 19 марта 1942 г. газета «Известия» сообщила на первой полосе, что за короткий срок на Волховском фронте из стрелкового оружия воины 65–й дивизии сбили 25 немецких самолетов, воины 259–й дивизии — 21 самолет.

Прилетевший из Москвы генерал–лейтенант А. А. Власов в развитии Любанской операции большой роли не сыграл, но в истории Великой Отечественной войны он занимает видное место. Его имя стало нарицательным для обозначения предательства. Измена Власова, которая произошла после неудачного завершения Любанской операции, породила много легенд. Поэтому справедливость требует рассказать о нем подробнее, его тень не должна падать на живых и мертвых. Документы и воспоминания показывают, что представлял собою этот человек.

Власов был сыном крестьянина–кустаря, церковного старосты. До революции он окончил духовное училище и два курса семинарии, попутно подрабатывал репетитором. Среднее образование завершил после революции в единой трудовой школе, откуда в 1919 г. поступил на агрономический факультет Нижегородского государственного университета. Но получить высшее образование не успел — в 1920 г. его призвали в Красную Армию и послали на курсы комсостава. В тот же год по окончании курсов Власов отправился на врангелевский фронт командиром взвода. С тех пор служил в армии на разных должностях, в 1930 г. вступил в ВКП(б). В 1929 г. окончил курсы комсостава «Выстрел», а в 1935 г. — первый курс Военно–вечерней академии РККА и с 1938 г. командовал дивизией. Но недолго — его командировали в Китай на один год военным советником, генералиссимус Чан Кай–ши наградил Власова за оказанную помощь высшим китайским орденом Золотой Дракон, супруге Власова вручил золотые часы. В 1939 г. при возвращении в СССР орден и часы отобрали наши спецслужбы. Вернувшись из Китая, Власов принял 99–ю дивизию, которую в 1940 г. признали лучшей в РККА по боевой подготовке, а Власова наградили орденом Ленина. В этом же году он получил звание генерал–майора. В начале войны Власов командовал 4–м механизированным корпусом в районе Львова. Корпус вел жестокие бои, еще на подходе к линии фронта его разбомбила немецкая авиация, потом он неоднократно попадал в окружение, но всякий раз прорывал кольцо. Высшее командование РККА обратило внимание на военные способности Власова, он получил назначение командующим 37–й армией, оборонявшей Киев. По отзывам очевидцев, на посту командарма он действовал храбро и умело. Не растерялся и в окружении, а когда 37–я армия получила приказ идти на прорыв, Власов благополучно вышел из кольца, сохранив все документы и партбилет. Он месяц скитался по немецким тылам, но остался верен присяге. После выхода из окружения его назначили командующим 20–й армией, защищавшей Москву. 20–я армия отличилась в Московской битве. После стойкой обороны она освобождала Клин, Солнечногорск. Власова наградили орденом Красного Знамени, он побывал на приеме у Сталина. Управление кадров ЦК ВКП(б) в Справке от 24 февраля 1942 г. сообщало Сталину: «Власов аттестуется всесторонне развитым, хорошо подготовленным в оперативно–тактическом отношении командиром /…/, компрометирующих материалов на т. Власова не имеется». Со своей стороны, хорошую характеристику дал Власову командовавший Западным фронтом Г. К. Жуков. Сталин отметил Власова как перспективного генерала, 7 марта вторично вызвал его в Москву и с повышением в звании и должности перевел на новое место службы — заместителем командующего Волховским фронтом¹⁷. Власов имел боевой опыт, доказал преданность Родине, его назначение должно было укрепить командование фронта. Так или примерно так считали Ставка и Верховный Главнокомандующий. Карьера Власова была обеспечена. Весной 1942 г. Воениздат даже заказал спецкору «Фронтовой правды» К. А. Токареву книгу о Власове под названием «Сталинский полководец»¹⁸.

5–6 марта 1942 г., накануне отъезда с фронта в Москву, Власова посетил корреспондент «Красной Звезды» писатель И. Г. Эренбург. Они встречались сначала в штабной избе в деревне Лудила Гора под Волоколамском, а на следующий день — во фронтовом блиндаже. И. Г. Эренбург описал эту встречу в книге воспоминаний «Люди, годы, жизнь». «Он меня изумил прежде всего ростом, — рассказывал Эренбург, — метр девяносто, потом манерой разговаривать с бойцами — говорил он образно, порой нарочито грубо и вместе с тем сердечно. У меня было двойное чувство: я любовался и меня в то же время коробило — было что–то актерское в оборотах речи, интонациях, жестах /…/

На следующий день солдаты говорили со мною о генерале, хвалили его: «простой», «храбрый», «ранили старшину, он его закутал в свою бурку», «ругаться мастер»…».

Эренбург говорит, что Власов отдавал должное противнику, в частности, дисциплине, организованности и порядку в германской армии. Когда Власов хотел похвалить что–нибудь, то повторял: «Культурно, хорошо». «Часто, — вспоминает Эренбург, — он вставлял в рассуждения поговорки, прибаутки, были такие, каких я раньше не знал; одну запомнил: «У всякого Федорки свои отговорки». Еще он говорил, что главное — верность; он об этом думал в окружении. «Выстоим — верность поддержит…». И вот какой вывод сделал тогда И. Г. Эренбург из своих впечатлений о Власове: «Мне он показался интересным человеком, честолюбивым, но смелым; тронули его слова о верности»¹⁹.

Любопытно взглянуть, как характеризовали в то время Андрея Андреевича Власова его сослуживцы. Опубликованы показания майора Н. Кузина, адъютанта Власова по 20–й и 2–й ударной армиям. Правда, они отражают мнение одного человека, написаны уже в 1943 г. и для органов НКВД, но все же позволяют составить определенное представление о личности Власова. Кузин пишет, что «Власов очень вспыльчив и груб со своими подчиненными. Бывали случаи, когда он не только изругает начальника отдела, а форменным образом выгонял из кабинета.

Власов очень самолюбив, считал, что только он способен и может работать, а остальных командиров без стеснения называл лодырями и дармоедами /…/».

Из этих слов Кузина можно сделать вывод, будто Власов всего себя отдавал службе, «горел на работе». Но вот дальше Кузин добавляет: «Успехи 20–й армии под Москвой по разгрому немцев вскружили ему голову, и особенно после того, как он был вызван в Москву /…/ Он рассказывал, что был у тов. Сталина, что его приняли хорошо и что он внес ряд предложений, которые тов. Сталин одобрил. Этим самым /…/ он давал понять, что с ним считаются, что слово его закон, и при крупных разговорах с подчиненными он употреблял выражение, что он может «с землей смешать».

Из рассказа Кузина Власов предстает человеком умным, но самолюбивым, весьма работоспособным, но с непомерно большим самомнением. Таким людям нравится командовать, высокий пост и внешние признаки власти составляют смысл их жизни. Именно поэтому их нельзя допускать к руководству, они подавляют своей активностью подчиненных, препятствуя здоровой инициативе и самостоятельности. Этот недостаток еще более усугублялся тем, что Власов, как и большинство недоучек, отличался излишней самоуверенностью. Самоуверенность и самомнение составляли главный стержень его натуры. Другие черты характера не меняют принципиальной оценки, но позволяют представить личность ярче и рельефнее.

«За время моего наблюдения за Власовым, — продолжает Кузин, — я убедился, что он терпеть не мог евреев, он употреблял выражение «евреи атаковали военторг» и т. п. и он форменным образом разогнал работников военторга, по национальности евреев. Власов говорил, что воевать будет кто–либо, а евреи будут писать статьи в газеты и за это получать ордена.

Власов не любил комиссаров, приезжая в дивизию, он с комиссаром не говорил, а комиссары отделов штаба армии боялись с ним встречаться, ибо он мог без всякого повода да еще при людях выругать /…/

Власов был очень щедрый на государственные средства для расходования на свои личные нужды и экономил свои личные средства».

Духовное образование, полученное в детстве, сказывалось на привычках Власова. Как сообщает Кузин, «он часто, сидя один напевал церковные богослужения»²⁰ (т. е. молитвы — Б. Г.).

В показаниях Н. Кузина содержатся и другие характеристики Власова, но они, в основном, относятся к его пребыванию на Волховском фронте и мы обратимся к ним в другом месте. Пока же, как видим, ничего необычного в рассказе Кузина нет, за исключением, пожалуй, обвинения Власова в переводе казенных средств на личные нужды. Вообще говоря, это дело для высших чинов весьма нередкое при любом общественном строе. Но в данном случае справедливость подобного обвинения весьма сомнительна. Ведь, если бы это было так, то советский трибунал в 1946 г., несомненно, включил бы в состав многочисленных преступлений Власова еще и казнокрадство. Было бы заманчиво изобразить законченного предателя еще и вором. Однако трибунал не стал грешить против истины. Что же касается Кузина, то он, вероятно, упомянул о казнокрадстве под влиянием следователя, который стремился собрать о Власове побольше компрометирующих материалов. Но вернемся в 1942 г.

Комиссия, приехавшая из Москвы (Ворошилов, Маленков, Новиков), кроме временной помощи самолетами, ничем, естественно, фронту помочь не могла, однако она ускорила прибытие маршевых пополнений. Пополнения требовались фронту постоянно, поскольку потери наступающих частей оставались большими из–за недостатка техники. Особенно возросли потери в период прорыва от Красной Горки к Любани. После неудачи кавалеристов и воронежцев Любань приказали взять 92–й стрелковой дивизии из 59–й армии. В конце февраля, отойдя от Спасской Полисти, она находилась в резерве фронта перед Мясным Бором. Здесь ее командир полковник А. Н. Ларичев заявил: «Дайте мне три тысячи штыков и я возьму Любань»²¹. Из каких расчетов он исходил — неизвестно, но заявление Ларичева стало известно командованию армии, а затем и фронта. В результате 92–я дивизия получила три тысячи пополнения и 6 марта ее направили через коридор в состав ударной армии. 8 марта она приняла от 191–й дивизии ее позиции в 10–12 км южнее Красной Горки у деревни Коровий Ручей, справа от 327–й дивизии. Н. К. Клыков приказал А.Н. Ларичеву начать наступление на Любань 10 марта. Полки 92–й дивизии развернулись в одну линию и приступили к разведке вражеской обороны. Она проходила по насыпи железной дороги Чудово — Веймарн. Стоявшая здесь прежде 191–я дивизия сведений о противнике не оставила. Глубина немецких позиций не просматривалась, оборонительные сооружения переднего края хорошо вписывались в насыпь и благодаря маскировке сливались с местностью. Разведчики 92–й дивизии не смогли вскрыть вражескую систему огня, взять языков не удалось. Двух дней для подготовки наступления оказалось недостаточно. Тем не менее 10 марта полки дивизии бросились на врага. Артподготовки почти не было из–за отсутствия снарядов. Немецкие пулеметные гнезда, расположенные через каждые 50 метров, открыли по наступающим сильный огонь. А перед насыпью еще оказалось сплошное минное поле²². Бывший начальник связи одного из полков Г. А. Бензин вспоминал: «И вот тут только мы и узнали и расположение огневых точек и минных полей противника. Несмотря на шквальный огонь, бойцы беззаветно бросались на пулеметы, на минные поля /…/ От минных взрывов взлетали вверх по два человека. Буквально в полчаса — час все было окончено. В нашем 317–м стрелковом полку осталось триста с лишним бойцов» /…/²³. Однако наступление продолжалось. Наши бойцы своими жизнями проложили дорогу через минное поле и по их телам еще несколько суток воины дивизии ходили в атаки. Каждый день они по два–три раза поднимались в наступление. Когда в стрелковых полках почти не осталось людей, их пополнили артиллеристами. В расчетах орудий оставили по два человека, которым все равно нечем было стрелять²⁴. Сосед слева — 327–я дивизия тоже перешла в наступление и 14 марта овладела Красной Горкой²⁵. В этих боях почти полностью погиб и был расформирован сражавшийся рядом с воронежцами 42–й лыжбат²⁶. Но огромные потери не могли компенсировать мизерных успехов. Людей приносили в жертву амбициям и карьере высокого начальства, которое стремилось показным усердием удержать свое место в государственной системе.

Одновременно с 92–й и 327–й дивизиями, навстречу им, перешла в наступление у Погостья 54–я армия Ленфронта. «В районе Погостья обстановка обостряется», — записал в «Дневнике» 12 марта генерал Ф. Гальдер²⁷. Удар 54–й армии сорвал намеченное на 13 марта наступление германских войск против Волховского фронта. 54–я армия прорвала оборону противника западнее Киришей и продвинулась на 10 км. Встречные бои 2–й ударной и 54–й армий продолжались до середины марта. В результате Любанская гурппировка верхмата оказалась в полуокружении, но 2–я ударная армия, исчерпав силы, перешла к обороне. 54–я армия продолжала активные действия. 15 марта неприятель перешел против нее в контрнаступление и перебросил в район южнее Погостья новые войска. Тяжелые бои у Погостья не прекращались до середины апреля. Враг отразил удары 54–й армии и отбросил ее на рубеж реки Тигода²⁸. Любань оставалась недосягаема.

В период наступления ударной армии на Любань в тыл противнику направили 39–й лыжный батальон. В 7 км западнее Чудово немцы окружили батальон, но лыжники прорвались и после рейда по тылам врага вернулись к нашим позициям²⁹.

Командующий фронтом К. А. Мерецков и командарм Н. К. Клыков ввиду слабых наступательных возможностей 2–й ударной армии предложили Ставке три варианта решения вопроса: первый: усилить фронт обещанной еще в январе общевойсковой армией и до наступления весенней распутицы завершить операцию; второй — в связи с приходом весны отвести армию из болот и искать решение на другом направлении; третий — переждать распутицу, накопить силы и уже тогда возобновить наступление. Ставка склонялась к первому варианту, который позволял завершить операцию до конца зимней кампании. Но свободных войск Ставка не имела. В середине марта она снова прислала на Волховский фронт Ворошилова и Маленкова. Ворошилов опять выезжал в войска, но вопрос о 2–й ударной армии так и остался нерешенным³⁰.

В эти дни после тяжелых неудач судьба внезапно повернулась к воинам 2–й ударной армии светлой стороной. 13 марта приехали делегации от Казахстана и Киргизии. Они доставили подарки: казахи прислали 11 вагонов, киргизы — 25 вагонов продовольствия. Делегаты привезли воинам мясо, масло, сало, колбасу, сахар, мармелад, муку, сухари, крупы, сухие фрукты, яблоки, орехи, табак, кондитерские изделия, вино. В частях прошли встречи и митинги. Газета «Отвага» посвятила гостям специальный номер³¹. Но многие воины не успели получить подарки, т. к. два дня спустя после приезда гостей обстановка на флангах коридора в Мясном Бору осложнилась и доставка грузов во 2–ю ударную армию была приостановлена.

20 марта во 2–ю ударную самолетом прилетел заместитель командующего фронтом генерал–лейтенант Власов в качестве полномочного представителя Мерецкова³². Он должен был помочь Н. К. Клыкову в подготовке нового наступления. Тем самым Власов получил возможность проявить свои способности полководца, а Мерецков избавился от постоянного контроля сталинского любимца и передал ему значительную долю ответственности за исход операции, т. е. одновременно Мерецков укрепил свои позиции перед Ставкой.

Дивизии 13–го кавкорпуса после боев за Любань отвели на отдых в район селений Вдицко, Поддубье и Финев Луг. Многие кавалеристы получили правительственные награды. Например, в 25–й дивизии орденами Красного Знамени наградили 37 чел., Красной Звезды — 44 чел. Но люди были измучены до предела, командир 236–го кавполка 87–й дивизии Романовский не выдержал нервного напряжения и сошел с ума³³. Бои за Любань явились тяжелым испытанием, но главные события предстояли впереди.

Во время наступления на Любань стрелковые дивизии и бригады, первоначально продвигавшиеся на флангах вслед за кавалерийскими частями, могли вести бои только местного значения — резервы и техника направлялись прежде всего на решающие участки. Наши воины учились воевать малыми силами, приобретая боевое мастерство и искусство тактики. Например, разведчики 366–й дивизии в районе деревни Чауни облюбовали позицию на островке среди болота. За малые размеры они прозвали островок «Пуговка». Отсюда разведчики наблюдали за движением в тылу противника по дороге на Пятилипы и тревожили немцев пулеметным огнем. Затем на остров перебросили пулеметную роту. Но она не могла противодействовать вражеской бронетехнике, которая шла по дороге. Тогда саперы проложили к островку гать и ночью на санях доставили на «Пуговку» 45–мм противотанковую пушку. На подходе к островку немцы заметили саперов и открыли минометный огонь, но все обошлось благополучно. До конца мая пушка с «Пуговки» держала под обстрелом столь нужную немцам дорогу. Она подбила два самоходных орудия противника и легкий танк, разбила обоз, взорвала грузовик с боеприпасами. Противник рассвирепел. Он бил по острову из орудий, почти ежедневно следовали атаки немецкой пехоты. Гарнизон «Пуговки» отбивал их пулеметным огнем и шрапнелью. И только в начале июня бойцы оставили остров в связи с приказом об общей эвакуации через коридор. Героическую пушку разобрали на части и вынесли на руках по пояс в воде³⁴.

Пока шло наступление на Любань, была разработана новая операция по уничтожению вражеского вклинения между 2–й ударной и 59–й армиями. Встречные атаки группы Коровникова и 4–й гвардейской дивизии цели не достигли. К. А. Мерецков решил прибавить к 4–й гвардейской 267–ю старооскольскую стрелковую дивизию. Ее передали из 52–й в 59–ю армию, в группу Коровникова, но наступать ей предстояло с рубежей 4–й гвардейской дивизии, поскольку гвардейцы понесли большие потери и решить задачу в одиночку уже не могли. На смену 267–й к Копцам, Любцам и Теремпу–Курляндскому перебросили из состава 4–й армии 65–ю Краснознаменную стрелковую дивизию. 12 февраля 65–я дивизия заняла новые позиции, а 267–я двинулась через коридор и 25 февраля вышла в район д. Ольховка в 5–6 км северо–западнее Спасской Полисти³⁵. Там она заняла рубеж севернее 4–й гвардейской. Едва прибыв на место, бойцы дивизии вступили в бой, за короткий срок уничтожили зенитную батарею и два танка противника, взяли в плен 100 немецких солдат и офицеров. Затем, обойдя Спасскую Полисть с севера, части дивизии двинулись через болото Гажьи Сопки в направлении деревень, расположенных вдоль шоссе и железной дороги Новгород — Чудово. 846–й полк наступал на д. Приютино, 844–й — на Трегубово. 846–м полком вместо капитана Зуева теперь командовал старший политрук И. Я. Кисель. 848–й принял майор Б. Г. Назиров, тот самый, который будучи капитаном, послал полк форсировать Волхов в ночь на 1 января 1942 г. Бои за Приютино и Трегубово продолжались с 3 по 15 марта. Командир 846–го полка И. Я. Кисель направил свой 2–й батальон старшего лейтенанта Тухтарова и 3–й лейтенанта Бугримова в обход позиций противника. Немецкие окопы находились перед болотом в 2 км северо–западнее Приютино. Батальоны охватили врага с флангов и при поддержке 845–го артполка под командованием старшего лейтенанта В. Виноградова полностью разгромили. Было убито более 200 немцев, захвачено 40 блиндажей и землянок. В бою отличились красноармейцы Водрягин, Дудников и Осипов. Будучи ранены, они отказались отправиться в санчасть до конца боя. Командование представило всех троих к награде.

844–й полк майора В. А. Поспелова наступал на д. Трегубово, расположенную южнее, у шоссе. С боем пробился полк из болота на большую лесную поляну, где красноармейцы увидели трупы наших бойцов. Стало ясно, что накануне здесь уже погибла группа воинов дивизии, возможно, разведка соседнего полка. Наскоро похоронив погибших, 844–й полк занял оборону и, как оказалось, вовремя. Противник попытался окружить полк, но его встретил плотный ружейно–пулеметный огонь, начали стрелять полковые пушки и минометы. Немцы не привыкли к такому отпору. Они залегли, а потом бежали прочь с большими потерями. Преследуя врага, полк ворвался на немецкие позиции и захватил 15 блиндажей. В бою ранило командира полка Поспелова, его отправили в дивизионный 308–й медсанбат. Исполнять обязанности комполка стал майор Степанов.

Взять Приютино и Трегубово все–таки не удалось. Противник контратаками отбросил наши полки. Но на подступах к опорным пунктам враг был разгромлен. За умелое руководство командование 267–й дивизии объявило благодарность, наградило часами и представило к правительственным наградам командиров и комиссаров полков, командира 1–го батальона 848–го стрелкового полка старшего лейтенанта А. А. Ильяшевича, комбатов Тухтарова и Бугримова³⁶.

После 267–й дивизии на штурм Трегубова направили уральскую 377–ю стрелковую дивизию полковника К. А. Цаликова, переброшенную из 4–й армии. В период боев за Трегубово в марте 1942 г. командный пункт дивизии и ее 933–го артполка посетил Ворошилов, вторично приехавший на Волховский фронт. Ворошилов рекомендовал интенсивнее вести огонь по противнику. Он, разумеется, был прав, но разве он не знал о состоянии дел с боеприпасами? Артиллеристы дивизии при недостатке боеприсов старалась максимально использовать возможности своего оружия. Так, батарея лейтенанта М.В.Кормилицына уничтожила несколько минометных батарей и складов с боеприпасами. 13 дзотов, более 30 пулеметных точек, десятки автомобилей и повозок, сотни немецких солдат и офицеров. Кормилицын был награжден орденом Красного Знамени³⁷. Бойцы проявляли героизм, но огневое превосходство врага не позволило взять Трегубово.

Не имело успеха и наступление 378–й дивизии. В прорыв вошли ее 1254–й и 1258–й стрелковые полки, 944–й артполк, 661–й отдельный саперный батальон, батальон связи и 466–й отдельный медсанбат. 1256–й полк остался на прежнем месте, на восточной стороне шоссе, у деревни Глушица, чтобы по плану операции нанести встречный удар на соединение с двумя другими полками. Пройдя горловину, дивизия оставила свой медсанбат в 500 м правее Севернее дороги и двинулась дальше. 11 марта ее авангард вышел в заданный район — к дороге между деревнями Сенная Кересть и Глушица, севернее Приютино и позиций 267–й дивизии. Части 378–й не успели сосредоточиться, они растянулись на марше на 10 км, и дорогу с ходу, без разведки, атаковал всего один ее батальон. Противник быстро выбил занявших дорогу бойцов, фактор внезапности оказался для дивизии утрачен. Она не смогла преодолеть позиции неприятеля вдоль рек Полисть и Глушица, через которые проходила дорога. Начались затяжные бои³⁸. В них участвовал 167–й лыжный батальон. Его здесь тоже использовали в качестве обычной пехоты. Почти весь состав батальона погиб, оставшихся в живых передали в 47–й лыжбат³⁹.

16 марта Волховский фронт получил директиву Ставки о сформировании к 10 апреля 6–го гвардейского стрелкового корпуса фронтового подчинения на базе 4–й гвардейской стрелковой дивизии, которую предстояло в связи с этим вывести в резерв. Она становилась ядром корпуса, другие части представляла Ставка. Корпус предназначался для усиления 2–й ударной армии в новом наступлении на Любань, по численности и вооружению он даже превосходил первоначальный состав 2–й ударной. Таким образом, фронт впервые получал возможность провести операцию со всеми необходимыми силами, за исключением авиации. К формированию корпуса приступили немедленно⁴⁰.

4–я гвардейская дивизия вела в то время бои рядом с 267–й дивизией за Ольховские хутора. 18 марта батальон ее 3–го гвардейского полка ворвался на хутора и захватил 10 домов превращенных врагом в огневые точки. Неприятель контратаковал танками и пехотой. Тяжелый бой шел весь день. Почти все офицеры батальона вышли из строя. Командование принял комиссар батальон Я. А. Супрун. Батальон устоял, но овладеть другими домами дивизия не смогла и перешла к обороне⁴¹.

17 марта 1942 г. приказом № 22 наркома обороны СССР И. В. Сталина за воинское мастерство, массовый героизм и мужество 366–я дивизия была преобразована в 19–ю гвардейскую стрелковую дивизию, ее комдиву С. И. Буланову присвоено звание генерал–майора, а 111–я дивизия преобразована в 24–ю гвардейскую. Однако сразу получить гвардейские знамена дивизии не успели.

Карта прорыва 2–й ударной армии.

Район, занимаемый в то время 2–й ударной армией, напоминал по своим очертаниям колбу радиусом 25 км с узкой горловиной в Мясном Бору. Одним ударом по горловине можно было отрезать армию от других соединений фронта, загнать в болота и уничтожить. Поэтому враг постоянно рвался к Мясному Бору. Менялась лишь сила натиска в зависимости от положения на других участках Волховского фронта. В начале марта, едва стало ясно, что наступление 2–й ударной армии выдыхается, а для взятия Спасской Полисти сил у русских недостаточно, немцы резко усилили давление на коридор с юга, на позиции 52–й армии. После ухода из состава армии 26 февраля 267–й и 259–й дивизий активность 52–й армии значительно снизилась. Противник почувствовал это, собрал из резерва до двух батальонов пехоты и нанес удар на стыке 305–й и 65–й дивизии. Под прикрытием авиации и артиллерийско–минометного огня немцы вытеснили 1000–й полк 305–й дивизии с участка, принятого полком от 267–й дивизии у Большого Замошского болота. Чтобы восстановить положение, командование 52–й армии ввело в дело свой резерв — 38–й стрелковый полк 65–й дивизии и отряд из 180 автоматчиков. Но контратака оказалась безуспешной. 38–му полку приказали перейти к обороне на достигнутом рубеже, а остатки 1000–го полка 7 марта временно вывели в резерв командарма и разместили в лесу северо–западнее Теремца–Курляндского⁴². Врага так или иначе остановили. Тогда никто еще не знал, что это была всего лишь разведка боем перед решающей схваткой. И так только прекратилось наступление 2–й ударной на Любань и стихли атаки Спасской Полисти, противник бросил войска на коридор в Мясном Бору. Наступление началось одновременно с юга и с севера.

Накануне противник подверг значительным бомбовым ударам населенные пункты на территории 2–й ударной и позиции в районе Мясного Бора. Например, госпиталь в Новой Керести, который посещал А. А. Вишневский, успел перейти в лес, но в одном из домов осталось эвакоотделение. 14 марта бомба попала прямо в дом, убив 50 чел. и ранив врача и медсестру. От самой деревни после бомбежки ничего не осталось. А. А. Вишневский опять проезжал здесь 15 марта, снова попал под бомбы и вот его новая запись в дневнике: «Вокруг много воронок, две — гигантские /…/ Только доехали до деревни — самолеты противника строчат из пулеметов. Кидаемся в громадную воронку, где уже устроилось до нас несколько человек. В середине воронки холм. Мы пытаемся объяснить себе, как это получилось: «От силы взрыва земля поднялась и снова опустилась», — предполагает кто–то.

Красноармеец, сидевший рядом, слушал, слушал, и заметил спокойно: «Да нет. Здесь могилу сделали: мы и сегодня засыпали здесь человек сорок гражданских». Такие свирепые налеты продолжались два дня⁴³. Одновременно неприятель наращивал концентрацию войск против Волховского фронта: с других направлений он перебросил сюда до пяти пехотных дивизий⁴⁴.

13 марта немцы собирались начать наступление, но нелетная погода заставила отложить его⁴⁵. Ведь, одно дело бомбить деревни и госпитали и совсем другое — действовать против войск. Кроме того, немцы ждали прибытия своих свежих сил в район Южной дороги. Наконец, утром 15 марта, когда к немцам подошло подкрепление — 58–я пехотная дивизия, противник перешел в наступление при поддержке орудий и минометов. Первый удар, силой до полка, враг нанес с рубежей севернее Тютиц, Копцев и Крутика по боевым порядкам 225–й стрелковой дивизии. В результате удара подразделения 1347–го стрелкового полка 225–й дивизии оказались отброшены от шоссе на 1,5–2 км. Во второй половине дня, перегруппировав новые части, противник перешел в наступление из района Любцев и Земтиц непосредственно на Мясной Бор и Теремец–Курляндский. В то же время немцы начали атаки коридора с севера, со стороны Спасской Полисти⁴⁶. Прикрывавшие коридор войска стойко сдерживали нараставший натиск неприятеля. Артиллерии не хватало. Для борьбы с немецкой пехотой и танками пришлось использовать зенитные пушки. Батарею 461–го отдельного сибирского артиллерийского дивизиона РГК, которая прикрывала дорогу совхоз «Красный Ударник» — Мясной Бор, перебросили в самую горловину прорыва. Зенитчики отбивали в день по 5–6 атак немецких автоматчиков⁴⁷. 18 марта генерал Ф. Гальдер записал в «Дневнике»: «Наступление наших войск на волховском участке, ведущееся западнее железной дороги с севера, развивается с трудом. Войска, наступающие с юга, не могут продвинуться вперед, так как противник ведет здесь сильные котратаки»⁴⁸.

Эти контратаки на левом фланге коридора вели 65–я и 305–я стрелковые дивизии против частей 58–й, 81–й и 126–й немецких пехотных дивизий. На северном фланге 372–я стрелковая дивизия полковника Д. С. Сорокина с трудом удерживала позиции под ударами 1–й полицейской дивизии СС, 215–й пехотной дивизии немцев и двух легионов голландских и бельгийских нацистов «Фландрия» и «Нидерланд». Кроме того, к Мясному Бору подходили 121–я и 61–я пехотные дивизии вермахта. Им предстояло нанести последний, решительный удар⁴⁹. Наступление пехоты поддерживали самолеты–корректировщики, которые вызывали орудийный огонь по любым замеченным целям.

К. А. Мерецков выехал в войска, чтобы организовать контрнаступление. Он метался по плацдарму из штаба 52–й армии в штаб 59–й, оттуда в 372–ю дивизию и снова в штабы армий. О наступлении немцев пришлось доложить в Ставку и Мерецков понимал, какие кары могут последовать, если ударная армия окажется в окружении. Ставка приказала Мерецкову лично возглавить операцию и не допустить перекрытия противником коммуникаций в Мясном Бору, для чего организовать контрудары фланговыми частями 52–й и 59–й армий. Но ближайшие к коридору дивизии не могли самостоятельно разгромить отборные, свежие войска вермахта и СС. Мерецков лично убедился в этом. Он видел, как на окопы 65–й дивизии «противник обрушивал мощные удары авиации и артиллерии. В воздухе стоял неприрывный гул. То и дело прерывалась связь с подразделениями, нарушалось управление. Наши войска несли большие потери, — вспоминал Мерецков, — но дрались с неослабевающим упорством»⁵⁰. Особенно трудное положение сложилось на северном фланге горловины, где оборонялась 372–я дивизия. На ее усиление направили два отряда бойцов из состава 305–й дивизии 52–й армии и все, что удалось наскрести в тыловых подразделениях 59–й армии. Мерецков приказал срочно перебросить из 4–й армии к Мясному Бору 376–ю кузбасскую дивизию полковника Д. Н. Угорича, которая только что получила пополнение. Но пока она шла с плацдарма 4–й армии к переправам на Волхове, противник 19 марта перекрыл коридор в 4–х км от деревни Мясной Бор, между реками Полисть и Глушица⁵¹.

Танки и автоматчики врага прорвались в коридор с севера. Они заняли обе дороги и стремились соединиться с южной группировкой. Южную группировку непрерывно поддерживали с воздуха 15 самолетов, немцы имели огромный перевес в силах, но пробиться на наши коммуникации с юга так и не смогли⁵². 19 марта генерал Ф. Гальдер записал в «Дневнике»: Брешь на волховском участке ликвидирована»⁵³. Гальдер слишком спешил. Главная борьба за коридор была еще впереди.

Днем 19 марта 372–я дивизия, 24–я и 53–я бригады — с востока, части 4–й и 24–й гвардейских дивизий, усиленные 7–й гвардейской танковой бригадой — с запада нанесли встречный удар и очистили коридор. Но противник засыпал наши войска снарядами, забросал бомбами и опять захватил горловину.

Предвидя большие потери в боях за Мясной Бор, Мерецков обратился в Ставку с просьбой срочно до 28 марта прислать 12000 человек пополнения, а до 3 апреля еще 10000 чел.⁵⁴

52–я и 59–я армии стянули к коридору всю свою артиллерию, но превосходство врага было подавляющим: на каждый наш снаряд противник выпускал 50–60 снарядов⁵⁵. В бою за коридор неприятный случай произошел с нашими танкистами. 19 марта тяжелый танк KB временно потерял способность двигаться. В танке имелся полный боезапас, но экипаж бросил машину. Немцы захватили танк и пушка KB стреляла по нашим бойцам⁵⁶.

Проникнув в коридор, враг старался расширить прорыв и одновременно прорваться к Южной дороге со стороны Новгорода. Там позиции 65–й дивизии у Теремца–Курляндского и Мясного Бора непрерывно атаковали немецкая пехота и танки из деревни Любцы. 19 марта тяжелый бой выдержал 311–й стрелковый полк 65–й дивизиии и 167–й отдельный противотанковый дивизион. Отражая танковые атаки у шоссе, отличился взвод 45–мм пушек под командованием И. Карташова. В последующие дни 167–й дивизион под командованием капитана М. Ефременко отбивал в день по 5–6 танковых атак, но позиции удержал. Враг не прошел, даже когда в строю у шоссе осталось всего одно орудие старшего сержанта НЛодчуфарова. Его расчет продержался в неравной схватке до тех пор, пока сержант В. Бухарев не доставил к месту боя захваченную несколько дней назад немецкую противотанковую пушку с большим запасом снарядов.

Противник непрерывно бомбил с воздуха позиции 65–й дивизии. Зенитных средств не хватало. Каждый налет заставлял бойцов вжиматься в землю, особенно когда бомбардировщики «люфтваффе» шли на малой высоте. Политрук зенитного взвода 311–го стрелкового полка А. Грачев убеждал бойцов в необходимости вести по низколетящим бомбардировщикам винтовочный огонь. Грачев объяснял, что, конечно, стрельба из винтовки не может сбить тяжелую машину, однако, по свидетельству пилотов, такая стрельба оказывает психологическое воздействие, поскольку летчик весьма нервно реагирует на удары пуль о самолет и инстинктивно стремится вывести его из зоны огня.

Недостаток зенитных пушек наши воины старались возместить мужеством, находчивостью и смекалкой. Например, в 65–й дивизии командир расчета противотанковой пушки сержант А. Муковозов приспособил орудие для стрельбы по немецким пикировщикам: станины «сорокопятки» опустили в воронку и ствол таким образом поднялся вверх. Муковозов долго подбирал необходимое упреждение, сопоставлял время выстрела с движением пикирующего самолета. Наконец, на третий день он попал точно в цель и сбил «юнкере». Командование наградило его орденом Красной Звезды, а товарищи прозвали «зенитчиком»⁵⁷.

Бои за коридор продолжались, вражеский напор не ослабевал, а резервов у нас больше не было. Вечером 19 марта Мерецков приказал создать в 52–й армии отряд прорыва. В отряд включили курсы младших лейтенантов, роту младшего начальствующего состава (школу сержантов — 41–й отдельный запасной стрелковый полк) и 1218–й стрелковый полк без одного батальона из 19–й гвардейской дивизии. 20 марта курсанты и рота младших командиров начали действовать вдоль Южной дороги, а 1218–й полк — южнее Северной дороги вместе с частями 59–й армии⁵⁸. Воины–волховцы дрались геройски. Они гибли в непрерывных атаках, но одолеть противника было выше их сил. Они могли только выиграть время, не дать врагу закрепиться в коридоре. Поэтому все с нетерпением ждали подхода маршевых пополнений и переброски войск из 4–й армии. 20 марта Ф. Гальдер записал в «Дневнике»: «На Волхове противник слабо атакует позиции наших войск, ликвидировавших брешь. Отмечается подтягивание свежих сил с востока»⁵⁹.

21 марта, не сумев прорваться к Южной дороге вдоль шоссе через рубежи 311–го полка, противник обрушился на 60–й стрелковый полк 65–й дивизии. Рубеж его обороны проходил правее 311–го, ближе к позициям соседней 305–й дивизии. Воины полка отбили 13 атак пехоты и танков врага. Комсорг политрук Н. Воронин двумя противотанковыми гранатами в упор уничтожил немецкий танк, который прорвался на наши позиции. При этом сам Воронин погиб⁶⁰.

Курсанты и сержанты из роты младших командиров понесли в боях за коридор большие потери. Поэтому 22 марта командование фронта сформировало новый отряд прорыва. В него вошли 1218–й стрелковый полк 19–й гвардейской дивизии, 1256–й полк 378–й дивизии, полурота сапер 4–го инженерного батальона, два тяжелых танка KB и шесть танков Т–34. В состав отряда включили

также 376–ю дивизию, на которую возлагались главные надежды и которую ждали с часу на час. Этим силам предстояло взаимодействовать с отрядом 305–й дивизии, действующим с запада. По плану операции два стрелковых полка один танк KB и два Т–34 наступали вдоль Северной дороги; один стрелковый полк, один танк KB и три Т–34 наступали вдоль Южной дороги, а еще южнее шли две остальные «тридцатьчетверки» в сопровождении курсантов и роты младших командиров. Наступление поддерживали два дивизиона 561–го артполка РГК. Атаку назначили на 7 часов утра 23 марта. Утром 23 марта к Мясному Бору подошла 376–я дивизия. Пока она готовилась к бою, отряд прорыва атаковал врага и к 16 часам 23 марта пробился по Южной дороге до реки Полисть, вдоль Северной дороги не дошел до Полисти 400 м. Утром 24 марта на помощь 376–й дивизии перебросили 12 танков 193–го отдельного танкового батальона из 52–й армии⁶¹ и находившуюся недалеко от Волхова 120–ю бригаду морской пехоты. Им поставили задачу развить успех отряда и ударом на север разгромить 1–ю полицейскую дивизию СС, занявшую коридор между Полистью и Глушицей. Перед наступлением утром 24 марта на командный пункт 376–й дивизии приехал маршал К. Е. Ворошилов. На его глазах наши войска потеснили противника, продвинулись до 4 км и соединились со 2–й ударной армией. Однако затем они подверглись сильным ударам вражеской артиллерии и авиации и были отрезаны от основания коридора. Около 70 немецких автоматчиков прорвались к командному пункту 1250–го стрелкового полка 376–й дивизии. Командир полка майор Хотомкин организовал круговую оборону. Встретив упорное сопротивление, немцы отошли к лесу. По командному пункту ударили тяжелые минометы. После их огня эсесовцы снова пошли в атаку и окружили командный пункт. Считая положение безнадежным, майор Хотомкин застрелился⁶².

Наступление 376–й дивизии поддерживала 5–я батарея 23–го гвардейского артполка 4–й гвардейской дивизии. Командование фронта приказало ей от Ольховки перейти к коридору и ударить по немцам с северного фланга⁶³. Батарея успешно вела огонь по немецкой пехоте, но подавить массированные залпы германской артиллерии она не могла из–за нехватки снарядов, тем более не имея прикрытия с воздуха. В этот день младший политрук Т. П. Андрейкович, литсотрудник газеты 65–й дивизии «За счастье Родины» записал в дневнике. «Вражеская авиация свирепствует. Днем совершенно невозможно не только проехать — пройти к переднему краю. Стервятники охотятся за каждым.

На шоссе творится что–то ужасное. Нет клочка земли, где бы не рвались снаряды и мины. Враг не прекращает атак. Но наши поредевшие, измученные подразделения стоят как вкопанные. В истребительном противотанковом дивизионе, занимающем позиции у шоссе, героически действует расчет сержанта Александра Муковозова. На его счету три уничтоженных танка, десятки истреблённых гитлеровцев»⁶⁴.

Летчики Волховского фронта делали все возможное, чтобы помочь пехоте. Многие летчики погибли в воздушных боях. В конце марта самолетов–истребителей осталось лишь 25% от всего авиапарка и для борьбы с авиацией противника направили летчиков Ленинградского фронта и Балтийского флота⁶⁵.

Днем 24 марта сильнейшие атаки врага на северном фланге у основания коридора продолжала отбивать 372–я стрелковая дивизия. Только батальон Б. Д. Федоровского в одном бою уничтожил более 100 немцев, захватил 9 орудий и 2 миномета. Четырежды раненый Б. Д. Федоровский продолжал командовать батальоном. О том, как сражались наши воины, свидетельствует письмо, обнаруженное у взятого в плен немецкого ефрейтора. «Будь проклято то место, где мы находимся, — писал он. — Каждый день бомбы с воздуха, нападения разведки, артиллерийский обстрел и главное — страшные русские атаки»⁶⁶.

Ударная группировка, окруженная в коридоре (376–я дивизия, бригада морской пехоты и танковый батальон) вела упорные бои до поздней ночи 24 марта. Воспользовавшись темнотой, она внезапной атакой прорвалась назад, к шоссе⁶⁷. Остальные силы отряда продолжали сражаться в лесу за рекой Полисть⁶⁸.

25 марта 372–я, 65–я и 376–я дивизии нанесли новый удар и пробили узкий коридор. Ядро прорыва опять составила 376–я дивизия. Ее усилили курсами младших лейтенантов и ротой автоматчиков. Она непрерывно пополнялась бойцами из прибывавших маршевых батальонов. Путь перед дивизией расчищали залпы гвардейских минометов и ствольная артиллерия 52–й и 59–й армий. «Мне довелось многое повидать за годы войны, — писал К. А. Мерецков. — И вот сейчас, перебирая в памяти увиденное, полагаю, что те недели были для меня самыми трудными. По накалу событий, по нервному напряжению, им сопутствовавшему, вряд–ли можно их с чем–либо сравнить»⁶⁹.

Писатель В. Д. Пекелис, один из бывших курсантов, участник прорыва, вспоминал: «Мы вместе с другими частями пробили коридор шириной до 500 метров. Он то открывался, то закрывался, то сужался, то расширялся. Бывало и так — коридор пробит, а по нему не пройти из–за плотного обстрела.

Потери в тех боях были огромными, но с нашей стороны гораздо большими, так как противник вел непрерывный артиллерийский, минометный, ружейный и автоматный обстрел с фронта, флангов, тыла, а вражеские летчики гонялись даже за одиночными бойцами.

Хоронить убитых негде — кругом глубоко промезшая земля, деревья, снег по пояс. Все просеки, поляны, делянки были завалены трупами, по ним ходили, на них сидели, лежали. Когда требовалось обозначить путь в лесу или проходы в снегу, вместо вех втыкали тела погибших…»⁷⁰.

26 марта эсесовцы снова закрыли горловину. Командование фронта привлекло дополнительно к борьбе за коридор части 305–й дивизии, которая вместе с 65–й дивизией стойко держалась на левом фланге 52–й армии. Отряд прорыва предпринял в коридоре пять атак. Измотанные непрерывными боями, немцы с трудом сдерживали ожесточенный натиск сибиряков и бойцов 305–й. К концу дня 1248–й и 1250–й полки 376–й дивизии при поддержке танков KB и танков Т–34 из 193–го отдельного танкового батальона прорвались к Полисти на соединение со 2–й ударной. Противник ввел в бой резервные батальоны полевой полиции. Бои шли тяжелейшие. Артиллеристы 2–го дивизиона под командованием И. В. Карбышева из 943–го артполка 376–й дивизии только в одном бою уничтожили 41 пулеметную точку, 6 батарей, 16 блиндажей и землянок, 3 автомобиля, 4 минных поля⁷¹.

В северо–западной части коридора, со стороны Ольховки, бои за коммуникации 2–й ударной армии вела 24–я стрелковая бригада. 27 марта на помощь бригаде подошел с севера 8–й гвардейский полк 4–й гвардейской стрелковой дивизии⁷².

Наконец, к вечеру 28 марта 376–я и 382–я стрелковая дивизия из 2–й ударной армии встречным ударом пробили коридор шириной 800 м вдоль Северной дороги. В полках 376–й дивизии оставалось по 150–200 активных штыков. Комдив Угорич приказал сформировать из тыловых подразделений два сводных отряда под командованием начальника разведки дивизии капитана Сергеева. Угорич решил лично руководить их атакой, но перед началом боя погиб от взрыва немецкой бомбы. Дивизию принял начальник штаба подполковник Г. П. Исаков⁷³. От дивизии, впрочем, оставалось уже меньше батальона.

Вслед за Северной дорогой была освобождена Южная, начались бои за расширение коридора. Боевые действия поддерживал полк PC. После очистки дорог западнее Теремца–Курляндского в распоряжение 52–й армии из 2–й ударной поступила 58–я стрелковая бригада, пробивавшая дорогу с запада вместе с 7–й гвардейской танковой бригадой⁷⁴.

Значительную помощь стрелковым частям в горловине прорыва оказывали саперы 539–го отдельного минно–саперного батальона, где служили уроженцы Мордовии. Саперы не только прикрывали минами наш передний край, но и вели огневой бой, и совершали вылазки в тыл противника. Так, в ночь на 28 марта за линию фронта ушел взвод сержанта Л. П. Учайкина из 2–й роты 539–го батальона. Саперы взорвали участок полотна на железной дороге Новгород–Батецкая–Ленинград. На обратном пути через линию фронта им пришлось вступить в открытый бой. Сержант Л. П. Учайкин ворвался в немецкий блиндаж. Увидев немецких солдат, он растерялся. Но еще больше, чем он, растерялись немцы. Они подняли руки и сдались в плен⁷⁵.

Пробитый с таким трудом узкий коридор постоянно находился под огневым воздействием неприятеля. Немцы не давали возможности пользоваться коммуникациями. Выходившие сюда просеки они простреливали прямой наводкой из противотанковых пушек, отрезок пути от железной дороги до Полисти простреливался пулеметным огнем. И все же, едва в Мясном Бору появилась хоть какая–то брешь, командование фронта немедленно 28 марта направило туда 200 автомобилей с грузами для 2–й ударной. Шоферам приказали прорваться во что бы то ни стало. Две попытки проехать не удались и только ночью пять машин прошли коридор. По краям дороги в канавах прятались от огня бойцы рабочего батальона. Если машина застревала, они тут же вытаскивали ее⁷⁶. Шофер А. Д. Гапоненко из 376–й дивизии вспоминал: «К горловине мы везли на машине боеприпасы. Оттуда забрали раненых и попали в полосу пулеметно–винтовочного огня. Нас спасало только то, что почти всю дорогу ехали между подбитыми танками, немецкими и своими»⁷⁷.

28 марта партизанский батальон К. Н. Валовича сделал попытку пройти через коридор на партизанскую базу в Малой Вишере для отдыха. Переход партизан немцы приняли за наше наступление, открыли ураганный огонь и вызвали авиацию. Партизаны едва вернулись назад, многие из них погибли⁷⁸.

Лишь 30 марта ударная группировка смогла окончательно закрепиться на Северной дороге, а вдоль Южной пробила небольшой коридор. Мерецков с радостью доложил Сталину, что «ликвидация противника, прорвавшегося в стыке 52–й и 59–й армий, развивается успешно». Путь войскам расчищали залпы «катюш», которые тогда еще назывались «раисами», от аббревиатуры «рс» — реактивный снаряд. 2–я ударная армия направила к коридору 30–й гвардейский минометный дивизион подполковника Коротынько. За 5 дней, начиная с 28 марта, дивизион сделал по врагу 20 дивизионных залпов и выпустил 2413 реактивных снарядов М–13⁷⁹. Коммуникации 2–й ударной начали действовать, из окружения вывезли много раненых. Ко 2–му апреля после упорных боев коридор удалось раздвинуть до 2,5 км. Дивизия СС почти полностью была разгромлена, но другие немецкие соединения еще 10 дней продолжали сильнейшие атаки. Новый командир 376–й дивизии Г. П. Исаков вспоминал: «Я тогда был молодым, мне было 31 год и скажу откровенно, были такие критические минуты, когда, казалось, наступил предел — болото, вода, холод, непрерывные налеты пикирующих бомбардировщиков и шквалы пулеметного и артиллерийского огня, /…/ всюду масса незахороненных трупов своих и противника /…/ Такой была эпопея Мясного Бора. Немцы потеряли там две дивизии, много потеряли и мы. Кузбасские полки /../ имели всего три–пять танков, а в ротах оставалось по 15–25 человек. Из строя выбыли все командиры и военкомы частей, многие штабные работники». 376–я дивизия захватила в боях 30 пулеметов, 12 орудий, 11 минометов, 200 винтовок, 200 тыс. патронов, около 4 тыс. снарядов и мин. До начала мая дивизия занимала жесткую оборону вдоль Северной дороги⁸⁰.

Сражение за Мясной Бор продолжалось еще целую неделю. Только 8 апреля командующий фронтом сообщил в Ставку, что «коммуникации 2–й ударной армии от противника освобождены и создан разрыв в обороне противника»⁸¹.

На южном фланге коридора противник так и не смог прорвать оборону 52–й армии. Упорство наших войск измотало врага, немцы начали выдыхаться. Почувствовав это, командование 52–й армии в директиве 30 марта 1942 г. приказало войскам восстановить положение на стыке 305–й и 65–й дивизий. По выполнении данной задачи директива требовала перейти к проведению частных операций западнее Теремца–Курляндского с целью создания лучших условий для последующего наступления на Новгород. Начать операцию по восстановлению линии фронта предстояло 2 апреля. По плану операции 376–я дивизия и 58–я бригада наносили удар с северо–востока, на стыке 305–й и 65–й дивизий, в направлении высот 43,1 и 40,2, захватывали Земтицы и наступали дальше на Вешки. Для удара с востока создали оперативную группу, в состав которой вошли 1218–й полк 19–й гвардейской дивизии, 1000–й полк 305–й дивизии и 1347–й полк 225–й дивизии с 10–ю танками 193–го отдельного танкового батальона. Общее руководство группой возложили на комдива 225–й дивизии К. Ю. Андреева. Группе Андреева приказали овладеть Крутиком, Копцами, Запольем и в дальнейшем наступать на Тютицы и Подберезье. Для прикрытия с севера боевых действий 376–й дивизии и 58–й бригады 305–я дивизия выделила стрелковый батальон и утром 2 апреля перешла им в наступление вдоль жердевой дороги Малое Замошье–Земтицы, которая проложена с севера на юг через Большое Замошское болото. К началу дня батальон миновал болото, вышел в район 200 м севернее отметок 43,1 и 40,2 и вступил в бой с противником.

Пока батальон отвлекал врага на себя, войска оперативной группы к утру 2 апреля заняли исходное положение для атаки в 1 км восточнее Крутика и Копцев. В 12 час. 30 мин. они перешли в наступление и к исходу дня приблизились к деревням на 500 м. Тем временем, 1218–й полк обошел деревни с северо–востока и там закрепился. 3 апреля в 14 часов наступление на Крутик и Копцы возобновилось, но успеха не имело из–за превосходства врага в силах и средствах. Более того, на участке 1218–го полка противник провел контратаку с четырьмя танками и оттеснил полк на восток, за реку Питьба⁸².

Наступление 376–й дивизиии и 58–й бригады оказалось тоже неудачным. На высоту 40,2 наступала 376–я дивизия, но противник засыпал ее бомбами. 58–я бригада ночной атакой в направлении рощи в 1,5 км северо–западнее высоты 40,2 вклинилась в расположение противника на 100–150 м, но немцы остановили ее артогнем. 65–я дивизия продолжала бои за рощу севернее Любцев. 305–я дивизия, демонстрируя врагу активность, вела разведку боем в сторону платформы Гаренка и Большого Замошья. 19–я гвардейская дивизия с 3 по 6 апреля провела несколько безрезультатных атак на деревни Пятилипы и Гузи⁸³. Только 7 апреля ее 1220–й и 1221–й полки захватили 5–6 домов на юго–восточной окраине Гузей. Для двух полков гвардейской дивизии достижение более чем скромное, однако надо учитывать, в каких условиях сражались наши воины. Одна из причин неудачного хода всей операции заключалась в значительном авиационном воздействии противника. 6 апреля зенитная батарея 305–й дивизии сбила немецкие бомбардировщики Ю–87 и Ю–88, но вместо двух самолетов появлялись десятки других.

58–я стрелковая бригада 7 апреля вела бой 1–м батальоном в 1 км северо–восточнее высоты 43,1, южнее просеки. 3–й батальон бригады сражался на правом фланге 1–го, 2–й батальон находился в резерве⁸⁴.

376–я дивизия вела бой 1252–м полком в 1 км, а 1250–м полком — в 800 м севернее высоты 40,2, в 300–400 м южнее просеки. В этот день, 7 апреля, 376–я дивизия получила приказ принять позиции от 58–й бригады ввиду слабых наступательных возможностей последней и продолжать выполнение ранее поставленной задачи — овладеть высотами 43,1 и 40,2. 8 апреля рубежи бригады принял 1252–й полк 376–й дивизии. 58–я бригада отошла в лес северо–восточнее отметки 37,0 у Северной дороги. 1250–й и 1248–й полки 376–й дивизии вместе со 2–м батальоном 38–го полка 65–й дивизии вели в этот день бои за высоту 40,2, однако сбить врага с позиций у них не хватило сил, а потери были большие. Со 2 по 8 апреля вся 52–я армия потеряла в этой операции свыше 1800 чел.⁸⁵

11 апреля командование фронта передало 376–ю дивизию из 52–й армии в 59–ю. В ночь на 13 апреля позиции 376–й приняла 305–я дивизия, а 376–я перешла на новые рубежи. Ее 1248–й полк расположился между реками Полисть и Глушица, где прикрыл с севера коммуникации 2–й ударной армии. Остальные части дивизии сосредоточились ближе к шоссе, за Северной дорогой, в 2 км северо–западнее деревни Мясной Бор⁸⁶. В этот же день 1000–й стрелковый полк из непосредственного подчинения командованию 52–й армии вернули в состав 305–й дивизии⁸⁷.

После упорных атак 52–й армии немцы временно притихли, действовали в основном авиацией и 17 апреля зенитчики сбили над Мясным Бором бомбардировщик Ю–88. С 18 апреля наземные войска противника активизировались. Враг усилил артиллерийский обстрел наших позиций, особенно 38–го полка 65–й дивизии и 1347–го полка 225–й дивизии. В 5 часов утра 18 апреля две разведгруппы противника — первая (30–35 чел.) из деревни Копцы и вторая (20–25 чел.) с восточной окраины Копцев пытались проникнуть на позиции 1347–го полка. Их во–время заметили и открыли огонь, 12 немцев было убито. В тот же день, 18 апреля, в 10 часов утра группа из 25–30 солдат противника пыталась вести силовую разведку на левом фланге 1000–го полка 305–й дивизии в направлении отметки 40,2, на север. На следующий день, 19 апреля враг возобновил атаки против 38–го полка 65–й дивизии и 1347–го полка 225–й дивизии⁸⁸. Это значило, что немцы опять двинули войска на коридор. Контрударом наши части разбили сводный полк полицейской дивизии СС «Адольф Гитлер», захватили 80 пленных, 2 танка, 20 орудий, 22 автомобиля, 100 лошадей, 50 повозок и мн. др.⁸⁹

Во время боев в окружении войска 2–й ударной армии не только пробивали коридор, но и вели боевые действия на флангах, не позволяя врагу перебросить к Мясному Бору дополнительные силы. В свою очередь неприятель активизировал разведку по всему периметру окружения. Немцы искали слабое место в нашей обороне, чтобы расчленить и уничтожить окруженные войска. 22 марта противник усилил разведку в полосе действий 23–й бригады. Прорыв через ее рубежи позволял неприятелю рассечь армию на две части. Воины бригады предприняли ответные действия. 23 марта группа ее разведчиков заняла деревню Никулино. Попытки немцы вернуть деревню были отбиты. Бои за деревню продолжались и в апреле. Так, 4 апреля после артподготовки 400 немцев трижды атаковали Никулино, но опять отступили с большими потерями⁹⁰.

Большую помощь 2–й ударной армии в мартовских боях оказала 54–я армия Ленфронта. Как уже отмечалось, она возобновила наступательные действия у Погостья. Имелось ввиду не только взять Любань, но и оттянуть на себя часть вражеских сил. 54–я армия нанесла удар такой силы, что германские войска у Погостья оказались на грани разгрома и едва смогли продержаться до прибытия из резерва горно–егерской дивизии⁹¹.

В боях за коридор 382–я дивизия 2–й ударной армии, наступавшая с запада, захватила у врага большие склады продовольствия. «Небезинтересно отметить, — вспоминал командарм Н. К. Клыков, — что трофейный хлеб, плотно завернутый в целофан и упакованный по шесть штук в коробку, был выпечен еще в 1937—1938 годах. Несмотря на столь длительный срок хранения, он был вполне пригоден к употреблению. Его лишь требовалось немного увлажнить и разогреть. Мы послали несколько коробок этого хлеба в виде образца в Москву начальнику тыла Красной Армии». Перед нами убедительное доказательство того, как заботилась Германия о своих солдатах и как заблаговременно готовилась к большой войне. Эта забота и предусмотрительность весьма повышала боеспособность немецких войск, особенно в обороне. Немцы вообще уделяли обороне большое внимание и, заняв какой–либо рубеж, первым делом оборудовали прочную оборону и устраивались на ней с возможным комфортом. Вот и здесь, едва захватив горловину, неприятель тут же построил дзоты и дерево–земляные заборы из бревенчатых стен, между которыми насыпалась и утрамбовывалась земля. В дальнейшем наши войска стали сооружать в коридоре аналогичные заборы небольшой высоты, которые позволяли под огнем вражеских пулеметов пробираться ползком через коридор. «Отбитые нами у врага опорные пункты, — продолжает Н. К. Клыков, — были хорошо обеспечены всем необходимым для длительной обороны. В них находились стрелковое оружие, большое количество боеприпасов, запасы хлеба и консервов, минеральная вода и т. д.»⁹².

Во время мартовских боев активизировали деятельность волховские партизаны. Во второй половине марта их силы пополнились 1–й партизанской бригадой. Ее сформировали в Ленинграде из 19 отдельных отрядов и групп под командованием подполковника Ф. Н. Тарасова. Вскоре в бригаду вошли еще 11 отрядов, она стала насчитывать свыше 800 чел. Ей поставили задачу разгромить гарнизоны противника в Луге и Толмачеве и взорвать железнодорожный мост через реку Лугу, чтобы помешать немцам перебрасывать войска против 2–й ударной армии. Неприятель обнаружил партизан и не позволил им выполнить поставленные задачи. Однако бригада взорвала вместо железнодорожного четыре моста на Лужском шоссе, на обратном пути уничтожила лесопильный завод, мельницу и разгромила немецкие гарнизоны в одноименных с мясноборскими лужских деревнях Полново, Замошье и Долгово, где освободила около 70 советских военнопленных⁹³.

Под Спасской Полистью в течение марта сильные атаки 61–й и 215–й пехотных дивизий неприятеля отбивали 377–я, 267–я и 378–я стрелковые дивизии. В конце марта немецкие атаки несколько стихли, а 377–я дивизия получила маршевое пополнение. Тогда ее 1247–й стрелковый полк перешел в наступление на Трегубово, но был остановлен вражеской артиллерией и авиацией и понес большие потери. Однако 1247–й полк и наступавший левее 1249–й полк повторили атаку и прорвались к реке Полисть перед самой деревней. Форсировать Полисть полки не смогли, так как с западного берега немецкие дзоты вели сильный огонь, а поле перед ними оказалось заминировано. Наши бойцы залегли. Лишь небольшой отряд во главе с командиром 1247–го полка капитаном М. И. Агафоновым и ответственным секретарем партбюро полка старшим политруком П. П. Валявиным сумел в другом месте перейти Полисть и двинулся к деревне вдоль шоссе. Там отряд попал в засаду и полностью погиб. Захватить Трегубово 377–я дивизия не смогла. Командование поставило ей новую задачу: овладеть соседней деревней Михалево, расположенной южнее, на восточном берегу Полисти. Бои за Михалево развернулись в начале апреля. Танковый батальон дивизии с десантом автоматчиков на броне неоднократно пытался ворваться в деревню. Когда один из наших танков был подбит, экипаж его весь день вместе с десантником красноармейцем П. А. Оспищевым вел огонь по немцам и только ночью вернулся в батальон. 4 апреля стрелковая рота 1247–го полка и взвод 1249–го полка прорвались на восточную окраину Михалева. Попытки развить успех не удались, но достигнутые позиции дивизия закрепила и сохранила связь с прорвавшейся к деревне группой, которая много дней вела неравный бой. В боях за Михалево отличилась минометная рота старшего лейтенанта А. С. Духу. Она уничтожила 3 вражеских миномета, противотанковую пушку, 3 автомобиля и около 200 немцев. А. С. Духу наградили медалью «За отвагу»⁹⁴.

Одновременно с контрнаступлением против 377–й дивизии противник обрушился на соседние позиции 378–й дивизии, прорвал ее оборону и 31 марта окружил 378–ю плотным кольцом. В дивизии оставалось около 800 активных штыков. Немцы начали теснить ее, сжимая кольцо и захватывая острова в болоте, на которых она размещалась, и, наконец, зажали ее на пятачке 1,5х2,5 км между реками Полисть и Глушица у ручья Скребельского. Дивизия наносила ответные удары, не столь крупные, зато болезненные. Например, бойцы дивизии обнаружили свежую лыжню, пересекавшую колонный путь окруженцев. У лыжни оставили засаду из 12 красноармейцев во главе с помощником командира взвода Гончаровым и заместителем политрука Петровым. К вечеру они увидели на лыжне 60 немцев из дивизии СС «Мертвая голова». Огнем из винтовок и ручного пулемета они уничтожили всех эсесовцев. За этот бой Петров и Гончаров были награждены орденами Красного Знамени, красноармейцам вручили ордена Красной Звезды и медали.

Большой урон наносили врагу командир батальона лейтенант Пахомов и ездовой сержант А. Н. Титов из Московской области. Пахомов бил врага из «максима», Титов — из трофейного пулемета. Они действовали из засад у шоссе Новгород–Чудово, севернее деревни Малое Опочивалово и уничтожили десятки немцев. Погибли Пахомов и Титов вместе, при артобстреле. Их посмертно наградили орденами Красного Знамени.

Метко стрелял из 45–мм противотанковой пушки командир расчета старший сержант Деревянко. Его орудие вело бои с танками со стороны деревни Глушица. Немцы специально охотились за ним, посылали против него самоходные артустановки. Но Деревянко менял огневые позиции и оставался неуязвим. Он подбил несколько танков и самоходных орудий. В одном из боев у него оставался один снаряд, а на позицию шли несколько самоходок. Деревянко сам навел пушку и последним снарядом подбил переднюю машину, остальные повернули назад. Храброго артиллериста наградили орденом Красного Знамени.

Саперы дивизии с помощью местных жителей ставили мины во вражеском тылу, минировали шоссе Новгород–Чудово, вели разведку, брали пленных. 15 апреля, проведя мощную артподготовку, немцы атаковали дивизию пять раз, потеряли более 100 человек убитыми, но цели не достигли. Противник продолжал атаки. На одном из участков 6 бойцов со старшиной Ф. Гладких отразили несколько атак, убив около 20 врагов. Орудие старшего сержанта Заварзина за 20 дней уничтожило вражескую пушку с прислугой, 3 автомобиля, 3 мотоцикла, 9 повозок, 2 блиндажа и до 40 немецких солдат. Политрук роты 661–го отдельного саперного батальона дивизии старший лейтенант И. З. Ярошевич в одном из сражений получил два ранения, но из боя не вышел. Во время одного из боев вражеские автоматчики прорвались к медсанбату дивизии, расположенному у Северной дороги. Врачи, санитары и легкораненые вступили в бой и прикрыли эвакуацию остального персонала, тяжелораненых и имущества медсанбата.

Окруженную дивизию снабжали по воздуху самолеты У–2 660–го авиаполка 59–й армии. Они сбрасывали по ночам сухари, боеприпасы, медикаменты, кожаную обувь. Последнее имело особое значение, т. к. начиналась весна, а бойцы по–прежнему ходили по болоту в валенках. От огня «мес–сершмиттов» беззащитные У–2 несли потери. Летчики возвращались из полетов ранеными. Например, самолет летчика Сурогина и бомбардира Мотыненко, сбросив продовольствие окруженным, возвращался назад. Над линией фронта немецкие истребители повредили самолет, ранили пилотов, экипаж с трудом дотянул до аэродрома. Тяжелое ранение получил при выполнении задания летчик Питкевич, но тоже сумел посадить подбитый самолет на свой аэродром.

Нередко сброшенные грузы падали на нейтральную полосу и тогда за ними охотились немцы. Начальник 1–го отдела штаба дивизии майор Печенин подобрал группу бойцов и устраивал засады на таких немцев–охотников, причем захватывал пленных.

378–я дивизия продолжала держаться, но силы таяли, от нее оставалось уже меньше батальона. 20 апреля командир оперативной группы И. Т. Коровников приказал дивизии выходить из окружения. В ночь на 24 апреля дивизия и прикомандированный к ней 11–й гвардейский полк 4–й гвардейской дивизии двинулись через Скребельский ручей к Сенной Керести на прорыв через шоссе. На прежних рубежах остались группы прикрытия с ручными пулемётами. Пулеметчики часто меняли позиции и вели сильный огонь. Немцы встревожились и засыпали передний край дивизии снарядами и минами. Группы прикрытия едва успели отойти к главным силам дивизии. Полки шли медленно, неся раненых на носилках. Бывший командир 1258–го полка К. В. Сергеев вспоминал: «Путь оказался трудным. Вскрывшиеся ручьи образовали сплошное озеро. Местами вода стояла выше колен, а под нею был скользкий лед. Люди — усталые, голодные — шли, все время оскальзываясь, падали вместе с ранеными /…/ Внезапно я наткнулся на пучки цветных проводов. Вражеская связь! Немедленно перерезали провода в нескольких местах. Куски их тут же пошли на укрепление носилок, сделанных из сырых тяжелых берез». К рассвету дивизия вышла на сухую поляну и замаскировалась в мелколесье. Противник обнаружил ее отход и послал на поиски самолеты, но немецкие летчики не заметили маскировку. Немного передохнув, дивизия и гвардейский полк пошли на штурм вражескрой обороны, которая тянулась вдоль дороги Сенная Кересть — Глушица. Главной ударной силой наметили гвардейский полк как наиболее боеспособный. Он наступал в центре. 1258–й полк 378–й дивизии наступал на правом, 1254–й и 1256–й полки — на левом фланге.

1254–й полк прорвать позиции противника не смог. Гвардейский полк потерпел неудачу и отошел к 1258–му полку. Решили пробиваться в другом месте, через болото Гажьи Сопки. Впереди шел 1258–й полк, в арьергарде — 1254–й полк. Вечером 25 апреля, едва дивизия вышла к дороге, ведущей вдоль болота, по ней открыли огонь вражеские дзоты. Командир 1258–го полка С. С. Брысин приказал пяти саперам во главе со старшиной Я. Г. Кравцовым уничтожить дзоты. В полку оставалось всего 27 чел., считая командира. Огнем из ручного пулемета саперы отвлекли внимание немцев, обошли два дзота и забросали их гранатами. В обороне противника образовался разрыв. Первым проскочил в него гвардейский полк. Оборону коридора возглавил начальник штаба 1258–го полка Г. Е. Анисимов. 1254–й и 1258–й полки перешли дорогу и двинулись к болоту. Они едва успели опередить немецкие танки, которые подходили сюда со стороны Глушицы и Сенной Керести. На окраине болота дивизия имела небольшую стычку с противником. Дальше немцев не было и остатки полков беспрепятственно прошли через Гажьи Сопки 8 км. Знамя 1258–го полка несла на себе 20–летняя военфельдшер А. Новотюнникова. 1256–й полк дивизии, не входивший в прорыв, в это время пробивал к окруженным дорогу со стороны деревни Глушицы, обеспечивая последний этап выхода.

Медсанбат дивизии и санроты полков выходили из окружения по узкоколейной железной дороге, под орудийным огнем, толкая вагонетки, на которые погрузили раненых. Мы еще вернемся к этой узкоколейке, а здесь отметим, что на одном участке враг прорвался к дороге и медикам пришлось взять оружие. Начальник аптеки из санроты 1258–го полка Т. А. Войда и другие женщины отбили атаку винтовочным огнем и спасли раненых. После выхода из окружения 378–ю дивизию отвели на отдых и переформирование⁹⁵.

7 апреля 61–я дивизия неприятеля начала наступление против 267–й дивизии у Спасской Полисти. Немецкие автоматчики прорвались к штабам 846–го и 844–го полков. Штаб 846–го полка располагался у деревни Приютино. Командир полка майор И. Я. Кисель приказал работникам штаба и охране занять круговую оборону. Когда немцы приблизились на 30–40 м, полковой комиссар В. П. Дмитриев поднял людей в контратаку. Защитники штаба отбросили врага. В бою Дмитриев погиб. В партию он вступил на Халхин–Голе, где участвовал в боях с японцами. За Халхин–Гол получил два ордена Красного Знамени — советский и монгольский. В Великую Отечественную войну Дмитриева наградили еще одним орденом Красного Знамени. За подвиг у деревни Приютино Указом Президиума Верховного Совета СССР 21 февраля 1944 г. ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Похоронен комиссар в Малой Вишере.

Несколько раз атаковал неприятель штаб 844–го полка северо–западнее Трегубово. Группа солдат противника прорвалась к землянке, где находились 17 раненых и военфельдшер Любовь Сосункевич. Защищая раненых, она убила из револьвера двух немцев. Храбрая девушка в сражениях у Спасской Полисти вынесла из боя более 60 раненых, за что была награждена медалью «За отвагу».

8 тот же день другая девушка радистка роты связи Мария Пивоварова, член бюро комитета ВЛКСМ 844–го полка, во время боя поддерживала радиосвязь со штабом дивизии. Когда враг подошел метров на 30 к командному пункту, М. Пивоварова с винтовкой заняла место в боевом строю. Стреляя в немцев, она пела «Катюшу» и голос ее, и слова песни воодушевляли бойцов. Они продержались до прихода подкрепления, которое вызвала Мария по радио, но сама она получила смертельное ранение. Последними ее словами были: «Спасите мою рацию. Напишите маме..». Могила М. Пивоваровой не известна.

848–й полк сражался на северном фланге дивизии у деревень Глушица и Сенная Кересть и успешно отбивал атаки противника. Особенно отличился 1–й батальон старшего лейтенанта А. А. Ильяшевича. Только 7 апреля он отразил 5 вражеских атак.

267–я дивизия выстояла. 15 апреля она по приказу командования отошла на новый рубеж обороны. Он проходил южнее прежнего, вдоль дороги Ольховка — Спасская Полисть. Здесь воины дивизии под руководством дивизионного инженера командира 560–го отдельного саперного батальона капитана Т. К. Кузнецова создали прочные рубежи с минными полями, завалами, дзотами, установили управляемые фугасы. Оборона была настолько прочной, что противник так и не смог преодолеть ее за все время последующих боев. На новом месте майора Назирова перевели в 374–ю стрелковую дивизию, где он вступил в командование 1244–м стрелковым полком⁹⁶.

Тем временем 376–я дивизия продолжала упорные бои у деревень Сенная Кересть и Глушица. Рядом с 378–й со второй половины марта сражались 24–я гвардейская дивизия и 165–й лыжный батальон. 12 апреля на подмогу к ним перебросили 11–й гвардейский полк 4–й гвардейской дивизии. Он заменил 1256–й полк 378–й дивизии, который не вошел в прорыв. Наши войска разместились среди болот Гажьи Сопки и Грядовский Мох, на обширных сухих островах, где растут могучие старые ели и толстые осины. На рассвете 15 марта после залпа «эресов» и небольшой артподготовки немецкие позиции бомбили 12 пикирующих бомбардировщиков Пе–2. Удар с воздуха помог захватить первую траншею противника, но вскоре враг опомнился и пошел в контратаку. Красноармейцы встретили врага в штыки, опрокинули его и заняли вторую траншею. На поле боя появились танки Т–34 и немцы побежали. В результате наступления атакующие войска соединились с частями у Спасской Полисти, пробив к ним узкий коридор. Немецкий «язык» оказался разрезан надвое, левая часть его — окружена. Только 11–й гвардейский полк захватил два танка, 20 пулеметов и пушек, 300 пленных. По коридору проложили телефонную линию. Но развить наступление и разгромить окруженного противника было нечем — снаряды кончились. Германские солдаты, видя это, спокойно ходили по переднему краю, на глазах у наших бойцов они выстраивались в очередь к полевым кухням. После обеда, отдохнув, немцы принимались бить по нашим позициям из гаубиц и минометов. Налетали немецкие самолеты. Нередко траншеи гвардейцев бомбили сразу 30 пикировщиков Ю–87. Артогонь неприятель корректировал с воздуха, часами не давая красноармейцам ни ходить, ни ползать. Летали корректировщики низко и бойцы стреляли по ним из винтовок, хотя и знали, что сбить из винтовок «Хеншель–126» невозможно — брюхо у него бронированное. И все же командиру зенитной счетверенной установки сержанту Можугину удалось сбить один «Хеншель» из своих пулеметов⁹⁷.

Мартовские бои в Мясном Бору показали чрезвычайную уязвимость коммуникаций 2–й ударной армии и опасность даже кратковременного их нарушения. Продовольствие и фураж окруженным войскам сбрасывали с самолетов Ли–2 и У–2, если им удавалось ускользнуть от немецких «мессершмиттов». В отдельные ночи перевозилось до 100 т грузов, но этого было далеко не достаточно⁹⁸. В конном корпусе дневной рацион сразу сократился до одного сухаря в день на человека; питались, главным образом, трупами убитых и павших лошадей, которые выкапывали из–под снега⁹⁹. Положение пехоты было хуже. Там приходилось выделять усиленные наряды для охраны еще сохранившихся живых коней, чтобы солдаты не украли и не съели их¹⁰⁰. Повар одной из частей, расположенных на плацдарме у Волхова, ефрейтор Пименов предложил тыловым службам фронта делать для окруженных пельмени и доставлять самолетами. Повар объяснял, что пельмени очень питательны, в них есть мясо, мука, соль, их просто и быстро приготовить к употреблению. Командование фронта заинтересовалось предложением и доложило о нем А. И. Микояну, который во время войны являлся председателем Комитета продовольственно–вещевого снабжения РККА. Микояну идея понравилась, он приказал изготовить на Московском мясокомбинате 5 млн. пельменей. Самолеты У–2 доставили их 2–й ударной армии¹⁰¹. Но эта акция не имела продолжения, а сброшенные с воздуха пельмени кончились быстро.

Новые трудности возникли с наступлением весны. 29 марта началось сильное таяние снега¹⁰², лесные поляны стали превращаться в озера, а дороги — в сплошное месиво жидкой грязи выше колена. К тому же вследствие узости коридора (1,5–2 км) 2–я ударная продолжала испытывать недостаток боеприпасов и продовольствия, борьба за коридор часто переходила в рукопашные схватки¹⁰³. Для снабжения войск был срочно оборудован полевой аэродром недалеко от штаба армии у деревни Дубовик, но немцы постоянно бомбили его¹⁰⁴. Кроме аэродрома устроили посадочные площадки недалеко от расположения госпиталей для вывоза раненых санитарными самолетами У–2. Такая площадка имелась, например, у села Вдицко, где размещался госпиталь 59–й стрелковой бригады¹⁰⁵.

Вражеская авиация все более активизировалась, немецкие самолеты стали гоняться даже за отдельными пешеходами. Чувствуя, что армия выдыхается, противник начал сбрасывать с самолетов агитационные листовки с призывами сдаваться и пропусками в плен. Сбрасывали немцы и мины–сюрпризы.

После открытия коридора в Мясном Бору началась эвакуация еще уцелевших коней 13–го корпуса. Весной им нечего было делать в болотах, к тому же они совсем обессилели. За Волховом их сводили для поправки в специально организованные конные депо. Личный состав кавалерийских дивизий еще оставался у Финева Луга, но теперь он превратился в обычную пехоту¹⁰⁶. Выводить людей за Волхов приказа не поступало и комкор Н. И. Гусев выяснял у местных жителей режим разлива рек, ручьев, озер и болот, чтобы строить оборону в новых условиях¹⁰⁷.

В апреле бойцам Мясного Бора стало еще труднее. Начавшаяся распутица сделала дороги полностью непроезжими. Специальные группы красноармейцев и гражданского населения носили на себе боеприпасы и продовольствие за 30–40 км. В тех условиях дорога от деревни Мясной Бор до штаба армии на реке Кересть (8–12 км), куда штаб перебрался из Дубовика, занимала в один конец до 3–4 дней¹⁰⁸. Для снабжения 2–й ударной направили вспомогательные самолеты У–2 и Ли–2 из 101–го полка авиации дальнего действия (командир — Герой Советского Союза В. С. Гризодубова) с аэродрома в Хвойной. 10 апреля начался ледоход на Волхове, зимние переправы перестали действовать¹⁰⁹. Соорудить наплавные мосты до конца ледохода не представлялось возможным и снабжение фронта всеми видами довольствия значительно сократилось.

Когда сошел лед, у Селищенского поселка за пять дней был наведен через Волхов наплавной мост на плотах. Вскоре соорудили второй мост. Мосты имели грузоподъемность 30 и 60 тонн, но с большим потоком грузов они не справлялись и в дополнение к ним устроили 30–тонные паромные переправы у деревень Ситно и Русса. Для борьбы с переправами враг применил плавучие мины. На их уничтожение направили 4–й отдельный моторизованный инженерный батальон майора Н. В. Романкевича. Мины оказались неизвестной конструкции. При попытке разрядить одну из них погиб начальник штаба батальона старший лейтенант Гимейн. Но вскоре секрет мины удалось разгадать, ее описание отправили в штаб инженерных войск РККА¹¹⁰.

Главные бытовые особенности Волховского фронта определялись в то время постоянным пребыванием под разрывами бомб и снарядов, в наполненных талой водой землянках, при скудном продовольственном пайке. К этому добавился еще и трупный запах. Хирург А. А. Вишневский уже в начале марта обратил внимание подчиненных на неубранные многочисленные трупы людей и лошадей и опасность возникновения в связи с этим эпидемий. Пришлось создавать новые похоронные команды.

Помимо угрозы эпидемий, вид неубранных трупов, особенно наших бойцов, весьма отрицательно сказывался на моральном состоянии воинов–красноармейцев. Ведь они знали, что немцы вытаскивали своих убитых даже из боя. Для этого в германской армии имелись специальные крючья, их и сегодня можно найти в Мясном Бору. Воин вермахта был уверен, что в случае гибели его достойно похоронят, причем сначала временно, в бумажном мешке, пропитанном парафином¹¹¹, а после победы могут перевести в рейх. Кроме того, своевременная уборка трупов не позволяет неприятелю судить о потерях противной стороны, что весьма важно само по себе. И все же главным здесь, пожалуй, был нравственный аспект. Ветеран Мясного Бора Г. И. Геродник специально отмечал в своих воспоминаниях, что похоронные команды во 2–й ударной армии были слишком малочисленны и со своими задачами не справлялись. Вдобавок, их первыми из тыловых служб посылали на передовую в трудные моменты¹¹². Психологические и идейно–воспитательные утраты при таком отношении к живым и мертвым в нашей армии в рассчет не принимались. Несомненно, отрицательную роль здесь сыграл и внедрявшийся в сознание после революции нигилизм в отношении жизни и смерти конкретного человека, когда интересы личности изначально приносились в жертву мифическим интересам коллектива, причем забывалось, что коллектив образуют на основе взаимопомощи именно личности, а не безликие особи. Даже в Мясном Бору в условиях окружения заботу проявили прежде всего о лошадях, а не о людях. Лошадей первыми стали выводить из кольца, в то время как их хозяева из корпуса Гусева оставались в весенних болотах. Личный состав корпуса начали выводить из прорыва за Волхов только в апреле. Опасаясь авиации противника, людей и имущество эвакуировали по ночам¹¹³. Корпус выходил на «Большую землю» почти до самого конца Любанской операции.

Зимой–весной 1942 г. Волховский фронт понес значительную убыль в личном составе. Маршевые роты и батальоны не успевали возмещать потери. Особенно тяжело пришлось лыжным батальонам. Они не только сражались вместе со стрелками и кавалеристами, но и совершали рейды в тыл врага, охраняли коммуникации, выполняли эстафетную связь между штабами частей. Потери лыжных батальонов оказались столь велики, что кроме 45–го, 46–го, 49–го и 167–го лыжбатов, пришлось расформировать 166–й и 50–й, а в апреле — вероятно, еще и в связи с таянием снега, 169–й, 170–й, 171–й и 39–й батальоны¹¹⁴.

Весной возрасли потери среди разведчиков, т. к. большие разливы затрудняли поиски и иные действия разведки. В 59–й бригаде командир отдельной саперной роты Тихонов предложил поэтому составить спецгруппу разведки из лучших коммунистов. В группу вошли старшина роты коммунист Чушкин и ефрейтор комсомолец Ванюшин. В самом конце марта их забросили во вражеский тыл на пешеходную тропу среди болот. Вскоре они заметили на тропе немецкого офицера в сопровождении солдата. Офицер был пьян и горланил песню. Солдат получил удар ножом, офицера взяли в плен. Он оказался обер–лейтенантом германского генштаба и привез на фронт приказы и награды из Берлина. На фронте офицер решил навестить друга и теперь возвращался от него в штаб. Командир 59–й бригады полковник И. Ф. Глазунов и комиссар бригады И. Х. Венец допросили пленного. Сначала он держался заносчиво, но когда ему вернули личные вещи и пообещали отправить в Москву, пленный захотел отплатить добром и помочь «хорошим большевикам» спасти свои жизни. Он потребовал лист бумаги, нарисовал на нем расположение 2–й ударной армии и перечеркнул крестом. Затем он заявил, что привез из Берлина приказ окружить и уничтожить 2–ю ударную армию и изобразил план операции на схеме. В подтверждение своих слов он извлек из–за обшлага на рукаве шинели копию приказа. Сведения были ценнейшими, но ни в штабе 13–го корпуса, которому подчинялась бригада, ни в штабе армии, ни в Москве на них не обратили должного внимания¹¹⁵.

Штаб армии и штаб фронта в это время завершали разработку новой операции по взятию Любани. Интересно, что в воспоминаниях комфронта К. А. Мерецкова и в статье его преемника на этом посту и оппонента М. С. Хозина ничего не говориться о данном варианте наступления. Только в воспоминаниях начальника артиллерии 2–й ударной армии. Г. Е. Дегтярева [2]есть рассказ о новой попытке захватить Любань. Планирование наступательной операции в тех условиях объяснить довольно трудно: армия в болотах, весна, куда уж тут наступать? Инициатива нового наступления не могла принадлежать Клыкову и Мерецкову, она могла исходить только от Ставки и Сталина.

Удар на сей раз наносился километров на 30 южнее Любани, в направлении деревни Апраксин Бор. Наступление началось 3 апреля после часовой артподготовки Г. Е. Дегтярев отмечает, что впервые под Любанью артиллерия и пехота действовали так согласованно. Через два часа пехота выбила немцев из первой и второй траншей и тем не менее взять Апраксин Бор не удалось. Н. К. Клыков приказал за ночь перегруппировать пехоту и артиллерию для новой атаки. Снарядов оставалось: на гаубицы по 30–40, на пушки — 100–125; минометных мин: для тяжелых полковых 122–мм минометов — по 40 мин, для батальонных 82–мм — по 80 мин. Пришлось поставить орудия на прямую наводку и обходиться в основном 45–мм пушками и ротными 50–мм минометами. Утром 4 апреля наступление возобновилось, вперед пошли танки, но противник успел перебросить свежие войска на угрожаемые направления. Пришлось вместо наступления отражать контратаки врага. Операция в очередной раз провалилась. Военный совет фронта прислал комиссию, чтобы разобраться в причинах неудачи. Возглавлял комиссию заместитель командующего фронтом А. А. Власов. «Трое суток, — вспоминал Г. Е. Дегтярев, — члены комиссии беседовали с командирами всех рангов, с политработниками, с бойцами. От меня потребовали письменное объяснение: почему артиллерия недостаточно надежно подавляла огневые средства противника/…/ Затем был зачитан акт комиссии и к вечеру она выбыла из армии. — «Все», — мрачно сказал Клыков, распрощавшись с нею/…/ Предчувствие не обмануло его, несколько дней спустя он был смещен с поста командующего 2–й ударной армией»¹¹⁶.

Г. Е. Дегтярев является единственным автором, который сообщает истинную причину замены Клыкова — провал апрельского наступления. Другие авторы воспоминаний и исторических трудов, в том числе и К. А. Мерецков, пишут, что Клыков был заменен «в связи с тяжелой болезнью»¹¹⁷. Однако в «Дневнике» ведущего хирурга Волховского фронта А. А. Вишневского не отмечено тяжелое заболевание Клыкова, хотя там зафиксированы все случаи заболеваний и ранений высшего комсостава Волховского фронта. Например, спондилоартрит позвоночника у полковника Богдановича, тромбофлебит у начальника штаба 2–й ударной генерала В. А. Визжилина, ранение от подрыва на мине начальника артиллерии фронта генерала В. Э. Тарановича, ранение в руку генерала В. И. Пестова и в ногу генерала И. Т. Коровникова¹¹⁸. Несомненно, было бы отмечено и заболевание командующего армией, тем более тяжелое. Следовательно, здесь имела место одна из столь привычных и понятных нам формулировок: «в связи с переходом на другую работу», «в связи с болезнью» и т. д.

В сражении за Апраксин Бор 382–я дивизия, занимавшая прежние позиции между 59–й бригадой и 327–й дивизией у Верховья и Глубочки, вела наступательные бои отвлекающего характера. Так, 12 апреля рота младшего лейтенанта Евдокимова (32 чел.) из 1267–го полка получила приказ захватить три немецких дзота. Старший сержант Борщев предложил отвлечь внимание неприятеля на себя. Ночью он открыл по врагу беспокоящий огонь из пулемета и автомата, разместив оружие в разных окопах. Немцы разозлились и ответили огнем, а тем временем рота подползла к вражеским дзотам, забросали их гранатами и захватила. Утром противник пошел в атаку, но вернуть дзоты немцам не удалось. Тогда они переправились через реку Тосно на стыке с позициями 59–й бригады и атаковали дивизию с левого фланга. Однако 1265–й стрелковый полк в рукопашной схватке одолел врага и отбросил за реку. Дальнейшие попытки противника наступать успеха не имели. Дивизия задачу выполнила, она сковала врага на своем участке активными действиями¹¹⁹.

Навстречу 2–й ударной армии по–прежнему наступала 54–я армия Ленфронта. С конца марта она вновь возобновила встречные бои в районе Погостья и отвлекла на себя крупные силы противника, в том числе непосредственно из–под Ленинграда¹²⁰. И все же взаимодействия двух армий опять не получилось. Волховский фронт полностью исчерпал наступательные возможности, события под Любанью показали это со всей очевидностью. Неудача еще острее ставила вопрос о продолжении Любанской операции и судьбе 2–й ударной армии в волховских болотах.

На других фронтах зимнее наступление 1942 г. к этому времени почти завершилось. Соседний Северо–Западный фронт никак не мог добить окруженного под Демянском врага из–за отсутствия должного количества техники и боеприпасов. Политуправление Северо–Западного фронта даже выпустило листовку с призывом: «Красноармеец! Бей немцев штыком и прикладом!». Противник наладил сухопутное и воздушное сообщение с окруженной группировкой и начал выводить ее через коридор в районе Рамушево. На западном направлении к концу марта Красная Армия, разгромив крупные группировки врага, понесла большие потери и в значительной степени утратила наступательные возможности. Сталин в директиве от 20 марта настойчиво требовал продолжать наступление, но все–таки пришлось остановиться и перейти к обороне. Постепенно стабилизировалась обстановка и на других направлениях. На Керченском полуострове войска Крымского фронта продолжали атаки противника, имея целью деблокаду Севастополя.

Ставка Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб РККА приступили к разработке плана весенне–летней кампании 1942 г. Сталин видел, что Красная Армия до лета не успеет накопить силы для крупных операций и полагал перейти летом к активной обороне, но одновременно отстаивал необходимость наступательных операций в Крыму, на Курском и Смоленском направлениях и под Ленинградом. Кроме того, он считал обязательным завершить разгром демянской группировки. Главные резервы посылались на Брянский фронт, чтобы обезопасить Московское направление. В конце марта в ГКО состоялось совещание. Выступая на нем, Г. К. Жуков предлагал вернуться к разгрому Ржевско–Вяземской группировки, представлявшей прямую угрозу Москве. Б. М. Шапошников считал необходимым ограничиться на лето активной обороной, а резервы сосредоточить на центральном направлении и, частично, Воронежском, где по мнению Генштаба возможен главный удар немцев. И. В. Сталин выступал за более активные действия. Он заявлял: «Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут удар первыми! Надо самим нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и прощупать готовность противника. Жуков предлагает развернуть наступление на западном направлении, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, что это полумера». С. К. Тимошенко и К. Е. Ворошилов требовали начать наступление одновременно на западном и юго–западном направлениях с целью сковать силы противника и расстроить его планы. В конце совещания Сталин вынес свое окончательное решение: провести в ближайшее время несколько частных операций в Крыму, на Западном, Северо–Западном и Юго–Западном направлениях¹²¹.

Намеченное Сталиным новое распыление сил по нескольким направлениям при отсутствии решительных целей привело к израсходованию резервов и утрате стратегической инициативы. В результате просчетов Сталина германские войска вышли к Волге и грозненской нефти.

Экономика СССР пока не могла обеспечить армию необходимым объемом военной продукции, хотя успехи в производстве оружия и военной техники были очевидны. Например, производство танков Т–34 в марте 1942 г. в 2,8 раза превысило уровень ноября 1941 г.¹²² До решительного перелома в выпуске вооружений оставалось совсем немного, но в марте 1942 г. этот перелом еще не наступил. Стране было очень трудно. Рабочих рук не хватало. На заводах к станкам встали женщины и подростки. В армии женщины тоже сражались вместе с мужчинами. В конце марта 1942 г. по предложению командующего войсками ПВО генерал–лейтенанта М. С. Громадина началась мобилизация женщин в зенитные полки и батареи. Призыв девушек в ПВО сопровождался патриотическим подъемом, военкоматы были переполнены добровольцами¹²³. В сельском хозяйстве в 1941—1942 гг. резко сократились посевные площади, т. к. враг захватил значительную часть плодородных земель, в армию по мобилизации ушло много лошадей и техники из МТС. И в деревне, и в городе не хватало автомобильного и тракторного горючего, двигатели автомобилей и тракторов начали переделывать в газогенераторные, способные работать на любом твердом топливе.

Тем временем Гитлер 5 апреля подписал директиву № 41: он призывал вновь овладеть стратегической инициативой, завершить захват Украины, выдти к Волге, захватить Кавказ и кавказскую нефть. Для обеспечения главного стратегического направления предписывалось покончить с Севастополем, вернуть Керчь, ликвидировать под Харьковом Барвенковский плацдарм и взять Ленинград¹²⁴. В решении последней задачи значительное место занимала ликвидация прорыва 2–й ударной армии.

Командование вермахта готовилось уничтожить 2–ю ударную армию. А командование Волховского фронта после неудачи под Любанью подбирало новую кандидатуру на пост командарма. 16 апреля последовали переговоры по аппарату Бодо между К. А. Мерецковым и членом Военного совета фронта А. И. Запорожцем — с одной стороны и членом Военного совета 2–й ударной армии бригадным комиссаром И. В. Зуевым и генералом А. А. Власовым — с другой стороны относительно кандидатуры командарма:

К. А. Мерецков — И. В. Зуеву: «Кого выдвигаете в качестве кандидата на должность командарма?».

И. В. Зуев: «На эту должность кандидатур у нас нет. Считаю необходимым доложить вам о целесообразности назначения командующим армией генерал–лейтенанта Власова».

А. А. Власов: «Временное исполнение должности командующего армией необходимо возложить на начальника штаба армии полковника Виноградова».

К. А. Мерецков и А. И. Запорожец — А. А. Власову: «Считаем предложение Зуева правильным. Как вы, товарищ Власов, относитесь к этому предложению?».

А. А. Власов: «Думаю, судя по обстановке, что, видимо, придется подольше остаться в этой армии. А в отношении назначения на постоянную, штатную должность, то если на это будет ваше решение, то я его, конечно, выполню».

К. А. Мерецков: «Хорошо, после нашего разговора последует приказ»¹²⁵.

Итак, Власова на пост командарма предложил И. В. Зуев, которому довелось служить вместе с Власовым еще до войны. Мерецков не возражал. Оставалось доложить в Москву и ждать решения Ставки. В получении положительного ответа существовали сомнения: перевод с поста заместителя командующего фронтом на пост командарма означал понижение в должности, а Власов все–таки являлся любимцем Сталина. Однако Сталин решение волховцев утвердил незамедлительно. Интересы дела для него стояли на первом месте. 20 апреля в войсках Волховского фронта стало известно, что Н. К. Клыков сменен и приказом Ставки исполнять обязанности командующего 2–й ударной армией назначен заместитель командующего фронтом А. А. Власов.

На прежнем посту замкомфронта Власов ничем себя не проявил, поскольку вообще не привык быть чьим–то заместителем. «С недоумением наблюдал я за своим заместителем, — вспоминал Мерецков, — отмалчивавшемся на совещаниях и не проявлявшем никакой инициативы. Мои распоряжения Власов выполнял очень вяло /…/ Создавалось впечатление, что Власова тяготит должность заместителя командующего фронтом, лишенная ярко очерченного круга обязанностей/…/»¹²⁶. Власов платил Мерецкову той же неприязнью. Наверное, Мерецков немало порадовался, когда Сталин убрал Власова из штаба фронта и отправил командовать армией. О Власове на посту командарма рассказывает упомянутый выше его адъютант майор Н. Кузин.

Согласно показаниям Кузина, «во 2–й ударной армии Власов хорошо дружил с членом военного совета Зуева и начальником штаба Виноградовым.

С Зуевым они вместе до войны работали в 4–м мехкорпусе. В беседе с Зуевым и Виноградовым Власов неоднократно говорил, что великие стратеги — это по поводу Мерецкова, — завели армию на гибель.

Власов по адресу тов. Мерецкова говорил: «Звание большое, а способности… — и дальше не договаривал, но он давал понимать.

Судя по разговору Власова, он не хотел никого понимать и хотел быть хозяином.

Власов во 2–й ударной армии не любил начальника особого отдела Шашкова, это Власов не раз высказывал Зуеву, а один раз Власов скомандовал Шашкову выйти из землянки»¹²⁷.

Натура Власова удивительно точно соответствовала тому знаку зодиака, к которому он относился по дате своего рождения (1 сентября) - знаку Дева. Черты его характера подтверждали главные особенности этого знака. Власов терпеть не мог беспорядок, разгильдяйство, стремился к совершенству в работе и не любил, когда ему мешали. Но вместе с тем, терпеть не мог всякое начальство, любые «руководящие указания» и не переносил критики. Доброе отношение Власова к Зуеву является одним из тех исключений, которые подтверждают правило. Власов не любил комиссаров и «указаний партии», а Зуев был дивизионным комиссаром, т. е. политработником высокого ранга. В начале войны он в звании бригадного комиссара состоял членом Военного совета 11–й армии. Во 2–ю ударную его перевели в марте 1942 г. вместо бригадного комиссара А. И. Михайлова. Зуев отличался личной храбростью, настойчивостью и вместе с тем добрым отношением к людям. Он как бы воплощал идеальный тип комиссара¹²⁸. Таких людей очень ценили на фронте.

В конце марта — начале апреля, после прорыва окружения 2–й ударной армии, группа работников политуправления Волховского фронта во главе со старшим батальонным комиссаром И. П. Поповым представила командованию фронта донесение. В донесении содержалась характеристика положения 2–й ударной армии и предлагалось отвести ее на плацдарм, за линию шоссе. Такие же представления о выводе армии подавали работники штаба фронта, возвращаясь из командировок во 2–ю ударную¹²⁹. К. А. Мерецков неоднократно предлагал И. В. Сталину отвести армию из болот, но вместо этого неожиданно для всех Ставка приняла решение ликвидировать Волховский фронт.