6. Приятных тебе снов

Главное, не перепутать окна. Окно Салли на втором этаже — там, где желтая занавеска, за которой громоздится мебель, будто в какой-нибудь комиссионке. Китайский фонарик погашен. Однако торопиться с выводами не стоит — это еще не значит, что Салли нет дома. Она вполне может восседать на террасе бара спортивного клуба в нескольких метрах от дома, где многие готовы угостить ее бокалом вина в обмен на интересную беседу. Но скорей всего, она у себя — оказывает услуги более интимного характера. В силу своего возраста Салли уже не может подпирать стены на улице, особенно зимой. Теперь ее клиентам самим приходится шевелиться: если красный фонарь за желтой занавеской горит — можно подниматься. Во избежание неловкости я предпочитаю входить, когда свет у Салли потушен: не хочу, чтобы меня принимали за клиента жирного трансвестита, который вдобавок выглядит лет на сто.

Лестница надраена, как в семейном пансионе; деревянные перила, плитка на полу, выкрашенные голубой краской стены сверкают чистотой. Пахнет чистящими средствами — везде, кроме второго и четвертого этажей. Здесь царит аромат «Катманду на Монмартре». Уж не покупают ли Каролина и Салли одни и те же духи? Я мог бы спросить у Каролины, но в общении с ней у меня возникают некоторые проблемы. Эта девушка смущает меня, у нее такой вид, словно ей плевать на все на свете. Нет, она вовсе не злая, но эта ее улыбочка, которая появляется всегда в самый неподходящий момент… Или манера обрывать меня, заговаривая на другую тему, всякий раз, когда я пытаюсь рассказать о моих чувствах к ней. Я бы никогда так не поступил, хотя, если честно, мне и возможности такой не представляется, потому что Каролина никогда не говорит о своих чувствах ко мне. Думаю, она меня любит. А что мне еще остается думать, если вот уже два месяца по крайней мере одну ночь в неделю я провожу в ее постели? Очень скоро я узнаю наверняка.

Я делаю успехи в изучении английского языка. Огромные успехи без малейших усилий. Казалось бы, это не имеет никакого отношения к Каролине. В действительности же имеет, и еще какое, поскольку английский я изучаю во сне. Самым естественным способом. Мы даже не подозреваем о возможностях нашего мозга, например, о том, что он способен усваивать информацию во сне. Вот почему те ночи, когда я не у Каролины, я, следуя методике «Ассимиль», засыпаю под включенную кассету.

Сегодня я решил использовать эту методику для того, чтобы меня наконец выслушали. Конечно, было бы лучше, если бы у меня хватило храбрости сказать ей, глядя в глаза, что я люблю ее и хочу быть с ней рядом всю жизнь, каждый день, а не только раз в неделю, и не в квартирке двумя этажами выше идиотского мини-борделя. Но, увы, я жутко боюсь ее улыбочки, а заодно боюсь обнаружить, что моя любовь к ней обратно пропорциональна ее любви ко мне.

Сначала я хотел записать признание в любви на пленку и дать ей прослушать, пока она спит, но, поразмыслив, решил довериться вдохновению, спонтанности, порыву. Когда дело доходит до объяснений, слишком гладкие и обдуманные речи вызывают у женщин недоверие. Даже у спящих женщин.

Я не принес ни цветов, ни вина. Вообще-то я не из тех, кто является с пустыми руками, но сегодня излишняя обходительность показалась мне неуместной — а вдруг это разозлит Каролину? С другой стороны, приди я с букетом, мне не пришлось бы двадцать минут мерзнуть на улице, дожидаясь, пока у Салли погаснет свет. Я не очень хорошо знаком с уличным этикетом, но вряд ли мужчину с цветами можно заподозрить в том, что он идет к проститутке. А тем более к трансвеститу.

Клиенты, мягко говоря, в очередь не выстраивались, поэтому Салли пришлось спуститься самой. Волоча огромные ноги, еле влезающие в башмаки, она, узнав меня, пошутила: «Вы ко мне? Заходите, не стесняйтесь!» Случайный прохожий как-то странно покосился на нас. Кошмар! Какой позор! Вдобавок Салли даже не потушила этот чертов красный фонарь!

Нормальный, уверенный в себе и в своем обаянии мужчина с легкостью объяснил бы свое опоздание. Вместе с любимой он бы весело и незлобиво посмеялся над этой историей, а потом они рассказывали бы ее друзьям… Впрочем, у нас с Каролиной нет общих друзей, поэтому я предпочел соврать: мол, поезд на двадцать минут застрял в туннеле метро. Она поверила. Мы поужинали, слушая музыку. Потом опять послушали музыку. И наконец занялись любовью, тоже под мелодичный аккомпанемент. Единственное, чего Каролина терпеть не может делать под музыку, — это разговаривать.

Сейчас она спит. Я легонько трясу ее за плечо, проверяя, насколько крепок ее сон. Она даже не шелохнулась, и это придает мне смелости. Во сне у нее ужасно трогательный вид, не то что у других женщин. Поверив в обещания навечно избавить их от морщин, они лоснятся в темноте от жирного крема.

Я, конечно, не Сирано, но в ночном сумраке и ко мне приходит вдохновение. Жаль, что за мной никто не записывает. Я шепчу ей на ухо, не дотрагиваясь до нее. Упорно повторяю одни и те же слова (это основной принцип методики «Ассимиль»). Нужно, чтобы в ее мозгу отложилось то главное, что послужит развитию наших отношений в верном направлении. Во-первых, она должна выехать из этого дома, соседство с Салли весьма неудобно, и перебраться в квартиру поприличней, желательно — мою. Во-вторых, выйти за меня замуж, как только я получу повышение, то есть через год, если все пойдет как надо. В-третьих, отказаться от плохо оплачиваемой работы кинодокументалиста и поехать со мной в Бельгию, где, судя по всему, я окажусь после повышения. И наконец, воспитать в счастье и радости трех-четырех детей. Со своей стороны, я клянусь не любить никого кроме нее, даже когда она постареет, потому что для меня она всегда останется молодой. В основном благодаря ее кроличьим зубкам и выражению глаз — они точно никогда не изменятся!

Я описываю ее тело, идеальное, как у античной мраморной статуи. Ее волосы, мягкие и золотистые, словно старинный шелк. И, убаюканный собственными словами, засыпаю, счастливый и преисполненный надежды.

Разбудили меня громкие голоса, доносящиеся с улицы, — значит, уже утро. Каролина переворачивается на другой бок, не открывая глаз, на ее губах блаженная улыбка.

Я вскакиваю, обеспокоенный уличной перебранкой. Как бы эта ругань не наложилась в голове Каролины на мое ночное выступление и не смазала эффект. Гляжу в окно и вижу: Салли в фиолетовой хламиде выгуливает на поводке свою противную болонку, крашенную в розовый цвет. Конфликт с хозяином немецкой овчарки разгорелся по поводу собачьих испражнений. Судя по размерам кучи, болонка тут ни при чем, следовательно, убирать не Салли, но вмешиваться в их спор я не желаю.

— Уже проснулся?

Каролина! Она улыбается мне. По улице с лязгом тащится мусоровоз, заглушая звук ее голоса. Она садится в постели, потягивается, а потом обнимает меня и прижимает к себе. Мне немного стыдно, я-то понимаю, откуда такая нежность, а вот Каролине пока невдомек. Мое ухо, оказавшееся в ложбинке меж ее грудей, слышит биение сердца. Если мы будем двигаться такими темпами, придется уменьшить дозировку ночных признаний, иначе я рискую оказаться отцом семейства, не дождавшись повышения.

Но Каролина уже отталкивает меня и начинает торопливо одеваться. Ее ждет несметное множество дел, в которых я не участвую.

— Когда мы увидимся?

Каролина не отвечает. Она натягивает колготки, и это в данный момент для нее важнее нашего совместного будущего. Но я не теряю надежды, ведь то, что я посеял в ее мозгу этой ночью, обязательно даст всходы. Даже если она назначит мне свидание только через неделю, я не расстроюсь, потому что уверен: она больше не сможет заснуть спокойным крепким сном, когда меня нет рядом. Бросаю последний взгляд на мое сокровище. Она меня словно не видит. Ничего страшного. Я тихонько исчезаю. Хорошо, что события развиваются неторопливо. Сначала повышение!

Одевшись, Каролина принялась рассматривать себя в зеркале. И то, что она увидела, ей понравилось: она выглядела отдохнувшей, посвежевшей. Давненько ей не выпадала такая чудесная ночь! Квартал был шумным, на его узких улочках толкались люди, гудели в пробках автомобили, а по ночам здесь бурлила жизнь местной фауны, не подчиняющаяся государственным законам. Плюс Арно, которого ей приходилось оставлять у себя на ночь, потому что не хватало духу отправить этого милого мальчика спать домой. От Арно приятно пахло, и кожа у него была бархатистой, но Каролина знала: он на ней никогда не женится. Флоранс и Элиза наконец убедили ее, что разговоры о женитьбе пугают мужчин, поэтому подобные темы она обходила и изо всех сил старалась соблюдать дистанцию, надеясь произвести таким образом хорошее впечатление. К ее великой досаде, несмотря на все усилия, Арно не пытался с ней сблизиться и против дистанции совершенно не возражал. Как любовник он был очень даже неплох, но вне постели из него нельзя было выудить ни слова. Ясно, что эти отношения ни к чему не приведут, а значит, щедрых инвестиций они не заслуживают. Роман с Арно — всего лишь передышка, которой Каролина положит конец, как только встретит мужчину своей мечты, отца своих будущих детей. Иногда она подумывала порвать с Арно раньше срока. Не потому, что хотела избежать риска — впрочем, близкого к нулю — слишком сильно привязаться друг к другу, а потому что молодой человек так громко храпел, что порою ее подмывало размозжить ему череп настольной лампой. Бессонные ночи ее доконают!

И когда сегодняшним утром Каролина обнаружила, что ей удалось спокойно проспать рядом с Арно всю ночь, она преисполнилась благодарности и крепко прижала его к груди. Хотя и знала, что Арно — животное холоднокровное, лишенное как дара речи, так и способности глубоко чувствовать. С ним невыносимо скучно, и, похоже, он привязан к ней не больше, чем она к нему. Кстати, вчера он впервые не подарил ей цветов, а сегодня ушел, не попрощавшись и не договорившись о следующем свидании. Это попахивает скорым разрывом. Но Каролина его опередит, она сейчас же вежливо предложит ему убираться на все четыре стороны. Этот шаг избавит ее от унижения.

Каролина причесалась и накрасилась. Потом поднесла руки к ушам. Ох уж эти маленькие восковые шарики! Еще вчера казалось, что она никогда к ним не привыкнет, а теперь даже жалко их вынимать. Каролина убрала беруши в тумбочку, ни сном ни духом не подозревая, что именно они обеспечили ей еще несколько лет незамужней жизни.