"Имею скафандр, готов путешествовать" - читать интересную книгу автора (Хайнлайн Роберт)

Глава 11

Мы шли по бескрайнему залу. Чем дальше, тем больше я чувствовал себя мошкой на тарелке. Чибис была рядом; ради нее я еще как-то куражился, и все же походило это на кошмар, когда снится, что ты на площади без штанов. Чибис цеплялась за руку и прижимала к себе Мадам Помпадур. Я пожалел, что на мне нет Оскара — в нем я не казался бы себе букашкой под микроскопом.

В последнюю минуту Мамми положила свою ручку мне на лоб и гипнотически впилась в глаза. Я оттолкнул ее руку и отвел взгляд.

— Нет, — сказал я ей. — Никакой подготовки! Не надо… Я знаю, ты хочешь как лучше, но… пойду без наркоза. Спасибо.

Она не настаивала, просто повернулась к Чибис. Та поколебалась, но тоже покачала головой.

— Мы готовы, — выдохнула она.

Но с каждым нашим шагом по этому огромному пустому пространству я все больше сожалел, что не разрешил Мамми избавить нас от этой нервной тряски. По меньшей мере Чибис точно следовало успокоить.

Навстречу нам от далеких стен отделились еще две мошки; когда они приблизились, я узнал их: неандерталец и легионер. Невидимая сила волочила упирающегося пещерного человека; римлянин печатал широкие, легкие и неторопливые шаги. До центра мы добрались одновременно и остановились футах в двадцати друг от друга, треугольником: Чибис и я — в одном углу, римлянин и пещерный человек по двум другим.

Я окликнул:

— Приветствую, Юний!

— Помолчи, варвар, — он огляделся, оценивая взглядом толпу у стен. Он сменил свое неопрятное облачение. Исчезли грязные обмотки; на правой голени красовались поножи. Тунику прикрывали доспехи, голову гордо увенчивал шлем с плюмажем. Сверкал металл, лоснилась вычищенная кожа.

Пока он шел, щит его по-походному висел за спиной. Остановившись, он перебросил его в левую руку. Он не взялся за меч, потому что в правой руке держал наизготовку дротик. Настороженные глаза высматривали врага.

Слева от него, как забитый зверек, съежился пещерный человек.

— Юний! — позвал я. — Послушай!

Вид этих двоих встревожил меня еще больше. Разговаривать с троглодитом было бесполезно, но, возможно, удастся объясниться с римлянином.

— Знаешь, зачем мы здесь?

— Знаю, — он горделиво воздел плечо. — Сегодня Боги испытывают нас на своей арене. Это работа для солдата и римлянина. Ты не принесешь пользы, так что не путайся под ногами. Впрочем — следи за тылом и издавай остерегающие крики. Цезарь вознаградит тебя.

Я попытался было объяснить ему, что к чему, но меня прервал громовой голос, идущий со всех сторон:

«ВЫ ПРЕДСТАЛИ ПЕРЕД СУДОМ!»

Чибис задрожала и прижалась ко мне. Я выпростал из ее судорожной хватки левую руку, заменил ее на правую, а левой обнял за плечи.

— Выше нос, напарник, — сказал я тихонько, — не дай им запугать себя.

— Я не боюсь, — прошептала она, трясясь. — Кип, давай ты будешь говорить.

— Ты так хочешь?

— Да. Тебя не так легко разозлить, как меня, — а если я разозлюсь… ну, это будет просто ужас.

— Ладно.

Нас прервал тот же плоский, гнусавый голос. Как и раньше казалось, что он звучит совсем рядом.

— Представляемое дело исходит из предыдущего. Три разновременных образца доставлены с небольшой планеты ланадорского типа, расположенной в периферийной зоне Третьей Галактики. Область крайне примитивная, цивилизованные расы отсутствуют. Представленная раса, как следует из образцов, является варварской. Ранее инспектировалась дважды; необходимость в плановой инспекции отсутствовала; в связи с предыдущим делом появились новые факты.

Голос вопросил сам себя:

— Когда проводилась последняя проверка?

И ответил себе:

— Приблизительно один период полураспада тория-230 назад.

Он добавил, явно только для нас:

— Около 80 тысяч ваших лет назад.

Юний дернул головой и огляделся, пытаясь определить, откуда исходит голос. Он явно слышал то же самое, только на своей испорченной латыни.

— Есть ли необходимость во внеочередной инспекции?

— Есть. Катастрофический разрыв непрерывности. Они развиваются с аномальной скоростью.

Бесцветный голос продолжал, обращаясь к нам:

— Я ваш судья. Многие из присутствующих здесь цивилизованных существ являются моими составляющими. Иные — зрители, также есть стажеры, а кое-кто явился специально, чтобы поймать меня на ошибке. Но это не удавалось никому за последний миллион ваших лет.

Я выпалил, не веря про себя:

— Вам больше миллиона лет?

Голос ответил:

— Я намного старше, хотя возраст составляющих меня частей различен. Отчасти я машина, которую можно ремонтировать, заменять, копировать; другие мои компоненты — живые существа, они умирают и возобновляются. Мои живые составляющие — многие тысячи (вообще-то он сказал «дюжины дюжин дюжин») цивилизованных существ со всех уголков Трех Галактик, и любая дюжина дюжин из них может слиться с моим машинным разумом для приведения меня в действие. Сейчас в меня входит двести девять специалистов, в их распоряжении находится знание, накопленное моей неживой сущностью, а также все мои способности анализировать и интегрировать.

Я резко произнес:

— Решения принимаются единогласно? — я решил, что нашел лазейку: мне никогда не удавалось перехитрить папу с мамой, но все же в далеком детстве иногда случалось запутать их так, чтобы один говорил одно, а другой — другое.

Голос мерно произнес:

— Решения всегда принимаются единогласно. Будет лучше, если вы сочтете меня единой личностью.

Он продолжал, обращаясь к аудитории:

— Была проведена стандартная процедура отбора образцов. Современный образец дублирован; промежуточный контрольный образец — носящий одежду индивидуум, взятый методом случайной выборки приблизительно один период полураспада радия-226 назад… — голос пояснил: —…около 16 сотен ваших лет назад. Исходный контрольный образец взят стандартным методом, в период, отдаленный от предыдущего двадцатикратно.

Голос вопросил себя:

— Почему образцы разделены столь короткими промежутками?

— Потому что у этих особей очень короткие жизненные циклы. Этот вид быстро эволюционирует.

Объяснение, видимо, было удовлетворительным, потому что он продолжал:

— Первым будет давать показания самый младший образец.

Я решил, что он имел в виду Чибис, она тоже так подумала и сжалась в страхе. Однако голос принялся что-то нечленораздельно лаять, и пещерный человек дернулся. Он ничего не ответил; только еще больше съежился.

Голос снова залаял.

Затем сказал:

— Есть замечание.

— Говори.

— Это существо не является предком остальных.

Голос машины выразил некое недоумение, словно мой непреклонный зеленщик обнаружил соль в своей сахарнице.

— Образец изъят корректно.

— Тем не менее, — произнес тот же голос, — это некорректный образец. Необходимо пересмотреть все относящиеся к делу данные.

На долгие пять секунд воцарилась тишина. Затем голос заговорил снова:

— Это несчастное существо не является предком остальных; он всего лишь дальний родственник. У него нет собственного будущего. Он должен быть немедленно возвращен к тем пространственно-временным параметрам, откуда был изъят.

Неандертальца немедленно уволокли прочь. Я посмотрел вслед ему с чувством потери. Сначала я его боялся, потом презирал, стыдился. Он был труслив, грязен, от него воняло. Даже собака больше похожа на человека. Но за последние пять минут я счел его собратом — каким бы отвратительным он ни казался. Может, он и не был моим прадедушкой, но я не собирался отказываться даже от самых жалких своих родственников.

Голос вступил в спор с самим собой, решая, правомерно ли продолжать процесс. Наконец он постановил:

— Обследование будет продолжено. Если не будет выявлено достаточно фактов, суду будет представлен другой удаленный образец по прямой линии родства. Юний.

Римлянин выше поднял свой дротик.

— Кто взывает к Юнию?

— Выступи вперед и держи ответ.

Как я и опасался, Юний объяснил голосу, куда тому следует отправиться и что там делать. Последовал английский перевод. Никак нельзя было оградить Чибис от таких выражений. Впрочем, уже было все равно, будет ли Чибис защищена от «неподобающих для леди» высказываний.

Бесстрастный голос невозмутимо продолжил:

— Это твой голос? Это твое свидетельство?

Вступил другой голос, в котором я узнал речь римлянина. Он отвечал, расписывал битвы, рассказывал, как поступают с пленными. Все это мы услышали по-английски, но и перевод сохранил высокомерные интонации Юния.

Юний выкрикнул: «Колдовство!» и сделал пальцами рога, отпугивая нечистую силу.

Запись окончилась.

— Речевые данные совпадают, — сухо произнес голос. — Запись будет приложена.

Он принялся мытарить Юния, выспрашивал подробности о том, кто он, почему оказался в Британии, что там делал и почему нужно служить Цезарю. Сначала Юний отвечал односложно, потом — и вовсе перестал. Он испустил воинственный клич, отдавшийся эхом под гигантскими сводами, размахнулся и метнул дротик.

Дротик упал не слишком далеко. И все же, думаю, он побил олимпийский рекорд.

Я обнаружил, что ору, как болельщик.

Пока дротик еще летел, Юний обнажил меч. Он взмахнул им, словно гладиатор, выкрикнул: «Слава Цезарю!» и принялся говорить.

Как он их разнес! Он высказал все, что думает о тварях, которых нельзя счесть не только гражданами, но даже варварами.

Я подумал: «Ну, пошла заварушка… Бедное человечество, ты получишь по полной программе!».

Юний все кипятился, взывал к богам, угрожал карами и расправой, нимало не стесняясь в выражениях и описывая неаппетитные подробности. Я надеялся, что, несмотря на перевод, Чибис поймет не все. Но она, похоже, понимала достаточно; даже чересчур много.

Я начал гордиться этим римлянином. Сколопендер излучал зло; римлянин — нет. Несмотря на всю свою спесь, невежество и грубость, тертый старый сержант обладал храбростью, отвагой и человеческим достоинством. Может, он и был негодяем — но такие негодяи мне по вкусу.

Он закончил вызовом выходить на бой: либо по одному, либо «черепахой», и тогда он покончит с ними разом. «Я сделаю из вас погребальный костер! Я закалю мой клинок в ваших кишках! Я, стоя на пороге смерти, воздвигну над могилой свободного римлянина курган из тел врагов Цезаря!»

Ему пришлось перевести дух. Я вновь закричал ему в поддержку, Чибис вторила. Он оглянулся через плечо и ухмыльнулся:

— Я буду валить их, парень, а ты перерезай им глотки! Жаркое предстоит дело!

Холодный голос произнес:

— Пусть будет он возвращен к тем пространственно-временным параметрам, откуда был изъят.

Невидимые руки потащили разъяренного Юния. Он взывал к Марсу и Юпитеру, размахивал мечом. Меч его прочертил в полу борозду, потом сам собой поднялся и вошел в ножны. Юния быстро относило; я потряс ему сцепленными руками и завопил:

— Прощай, Юний!

— Прощай, парень! Они трусы! — он силился разорвать свои путы. — Это просто мерзкое колдовство!

И он исчез.

— Клиффорд Расселл…

— А? Я здесь.

Чибис сжала мою руку.

— Это твой голос?

— Одну минутку… — сказал я.

— Говори.

Я вздохнул. Чибис придвинулась поближе и прошептала:

— Постарайся, Кип. Они не шутят.

— Постараюсь, малышка, — прошептал я, и продолжал: — Что здесь происходит? Мне сказали, что вы намерены судить человеческую расу.

— Это верно.

— Но вы не вправе. У вас нет достаточных оснований. Это ничем не лучше колдовства, как и сказал Юний. Вы привезли пещерного человека — потом решили, что это ошибка. Но это не единственная ваша ошибка. Здесь был Юний. Каким бы он ни был, а я не стыжусь его; я горжусь им. Но он не мой современник. Он мертв уже две тысячи лет — если, конечно, вы отправили его обратно — и так же мертв весь его мир. Хороший или плохой, он не представляет сегодня человеческую расу.

— Это мне известно. Вы двое — контрольный образец вашей расы в настоящем.

— Да — но мы тоже не критерий. Чибис и я так же далеки от среднего человека, как и любой. Конечно, ни она, ни я не ангелы. Если вы судите нашу расу за ее поступки, то вы совершаете огромную несправедливость. Судите нас, стоящих перед вами, — или меня, во всяком случае…

— И меня!

— …за все, что я совершил. Но не заставляйте отвечать за мои проступки мой народ. Это не научный подход. Это математически некорректно.

— Это корректно.

— Нет. Люди — не молекулы; они разные. — Я решил не спорить по поводу юрисдикции: сколопендер уже испоганил этот подход.

— Согласен, люди не молекулы. Но они и не личности.

— Они личности!

— Они не являются независимыми личностями; они — части единого организма. Каждая клетка вашего тела содержит полную информацию. По трем клеткам организма, который вы называете человеческой расой, я могу предсказать будущие возможности и ограничения этой расы.

— У нас нет ограничений! Нельзя предсказать, каким будет наше будущее.

— Возможно, у вас и нет ограничений, — согласился голос. — Это мы определим. Однако, честно говоря, это не пойдет вам на пользу. Ведь ограничения есть у нас.

— Что?

— Вы неправильно понимаете цель данного обследования. Вы говорите о «справедливости». Я знаю, что вы понимаете под этим. Однако никакие две расы не договорятся о значении этого термина, как бы он ни звучал в их языках. Мы не занимаемся здесь этим вопросом. Это не суд справедливости.

— Тогда что же это?

— Вы бы назвали это «Советом Безопасности». Либо «комитетом бдительности».{52} Определение не важно; моя единственная цель — исследовать вашу расу и определить, не представляете ли вы угрозы для нас. Если да, я немедленно избавлюсь от вас. Единственный надежный способ предотвратить смертельную опасность — это уничтожить ее в зародыше. То, что мы узнали о вас, заставляет предполагать, что когда-нибудь вы сможете угрожать безопасности Трех Галактик. Теперь определим факты.

— Но вы сказали, что необходимы по крайней мере три образца. Пещерный человек вам не подошел.

— У нас есть три образца, вы вдвоем и римлянин. Однако факты могут быть установлены и по одному образцу. Использование трех — давняя традиция, осторожная привычка все проверять и перепроверять. Я не способен обеспечить справедливость, но я хочу убедиться, что не допускаю ошибки.

Я собирался сказать, что он ошибается, хоть ему и миллион лет отроду. Но голос зазвучал вновь:

— Я продолжаю обследование. Клиффорд Расселл, это твой голос?

Мой голос зазвучал снова — это снова был мой надиктованный отчет, но теперь совершенно полный — сочные прилагательные, пристрастия, комментарии — вплоть до моих запинок.

Я послушал некоторое время, поднял руку.

— Верно, это мои слова.

Запись остановилась.

— Подтверждаешь ли ты сказанное?

— Хм. Да.

— Желаешь ли ты что-либо добавить, убрать или изменить?

Я задумался. Кроме нескольких пассажей, которые я вставил позднее, отчет был последовательным.

— Нет. Я подтверждаю сказанное.

— А это тоже твой голос?

На этот раз я замешкался. Звучала та бесконечная запись, которую я делал для Профессора Джо, насчет — ну, насчет всего на свете… земной истории, обычаев, народов, механизмов. До меня дошло, почему Проф носил тот же значок, что и Мамми. Как это называется… «подсадная утка». Старый добрый никчемный Профессор Джо был стукачом.

Мне стало противно.

— Дайте еще послушать.

Они не возражали. На самом деле я не слушал; я пытался вспомнить, что еще я наговорил, какие мои слова используют против человеческой расы. Крестовые походы? Рабство? Газовые камеры в Дахау? Сколько же я всего разболтал?

Запись все звучала. Ну, это надолго, будем стоять, пока не врастем в пол.

— Это мой голос.

— Ты подтверждаешь и это? Или хочешь что-то исправить, пересмотреть или дополнить?

Я осторожно спросил:

— Можно переделать все целиком?

— Как хочешь.

Я хотел было сказать, что запись никуда не годится, что ее нужно стереть и переписать. Но сотрут ли они? Или сохранят обе и сравнят? Я не погнушался бы и соврать; добродетельный девиз «говори правду, и будь что будет!» неуместен, когда твоя семья, друзья и вся раса поставлены на карту.

А вдруг они поймают меня на лжи?

«Мамми велела говорить правду и не бояться».

«Но она не на нашей стороне!»

«Ну конечно, на нашей».

Пора было отвечать. Я был так растерян, что не мог собраться с мыслями. Профессору Джо я старался говорить правду… что ж, возможно, кое-что я затушевал, не распространялся о всяких газетных ужасах. Но в сущности говорил правду.

Сделаю ли я это лучше, припертый к стенке? Позволят ли мне начать с чистого листа, примут ли все, что я смастерю? Или сам факт того, что я изменил свой рассказ, будет использован для осуждения нашей расы?

— Я подтверждаю это!

— Факты обобщены. По их собственному свидетельству, это дикие и жестокие существа, подверженные всем мыслимым порокам. Они поедают друг друга, морят друг друга голодом, убивают своих соплеменников. У них отсутствует искусство, наука находится в зачаточном состоянии, однако их склонность к самоистреблению такова, что даже крохи добытого знания они используют для уничтожения друг друга в межплеменных войнах. Потенциально они могут в этом преуспеть. Однако если по какой-либо несчастливой случайности им удастся выжить, они неизбежно рано или поздно достигнут звезд. Следует оценить вероятности: как быстро они достигнут нас, если выживут, и каковы будут тогда их возможности.

Голос продолжал, обращаясь к нам:

— Это веские аргументы против вас — дикарей, наделенных высоким интеллектом. Что вы можете сказать в свою защиту?

Я глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Я знал, что мы проиграли… и все же должен был сделать еще одну попытку.

Припомнив, как говорила Мамми, я начал:

— Собратья-наставники!

— Поправка. Мы не твои Наставники, и еще не ясно, способны ли мы общаться на равных. Если хочешь обратиться, можешь называть меня «Модератор».

— Да, господин Модератор…

Я попытался вспомнить, что говорил Сократ своим судьям. Он, как и мы, заранее знал, что его осудят — но каким-то образом все же одержал верх, даже выпив цикуту.

Нет! Мне не поможет «Апология Сократа» — он потерял только свою жизнь. А сейчас речь шла о целом мире.

— …вы сказали, что у нас нет искусства. Видели ли вы Парфенон?

— Взорванный во время одной из ваших войн.

— Лучше взгляните на него, прежде чем придадите нам вращение — иначе кое-что упустите. Читали ли вы нашу поэзию? «Окончен праздник. В этом представлении актерами, сказал я, были духи. И в воздухе, и в воздухе прозрачном, свершив свой труд, растаяли они. Вот так, подобно призракам без плоти, когда-нибудь растают, словно дым, и тучами увенчанные горы, и горделивые дворцы, и храмы, и даже весь — о да, весь шар земной».{53}

Мой голос прервался. Я слышал, как рядом всхлипывает Чибис. Не знаю, почему я выбрал эти строки, — говорят, подсознание ничего не делает случайно. Видимо, так должно было быть.

— Все это может случиться, — прокомментировал безжалостный голос.

— Думаю, наша жизнь — вовсе не ваше дело, раз мы вас не трогаем…

Я чуть не плакал от растерянности.

— Это стало нашим делом.

— Мы не подданные вашего правительства и…

— Поправка. Три Галактики — это не правительство; на таком обширном пространстве, с такими разными культурами не могло бы работать никакое правительство. Мы сформировали полицейские районы для самозащиты.

— Но даже если так, мы не беспокоили ваших полицейских. Мы сидели себе на заднем дворе (лично я был у себя на заднем дворе!), когда появились эти сколопендеры и начали нас тиранить. Мы-то вас не трогали.

Я запнулся, подбирая слова. Я не мог сказать: «Мы больше не будем», не мог отвечать за все человечество — машина знала это так же, как и я.

— Запрос.

Он снова говорил сам с собой.

— Эти существа кажутся идентичными Древней Расе, если не считать некоторых мутаций. Из какой они части Третьей Галактики?

Он ответил себе, назвав координаты, которые для меня ничего не значили.

— Но они не принадлежат к Древней Расе; это бабочки-поденки. В этом-то и опасность; они слишком быстро изменяются.

— Кажется, несколько периодов полураспада тория-230 назад Древняя Раса потеряла в этом районе корабль? Не могло ли это стать причиной расхождений с первым образцом?

Голос ответил твердо:

— Несущественно, происходят ли они от Древней Расы. Обследование продолжается; необходимо принять решение.

— Решение должно быть неоспоримым.

— Оно таким и будет.

Бесплотный голос продолжал, уже для нас:

— Можете ли вы что-либо добавить в свою защиту?

Я подумал, как пренебрежительно прошлись по нашей науке. Я хотел было сказать, что всего за два столетия мы прошли путь от силы мышц до атомной энергии — но побоялся, что этот факт может быть использован против нас.

— Чибис, ты можешь что-нибудь придумать?

Неожиданно она выступила вперед и крикнула в воздух:

— А разве не важно, что Кип спас Мамми?

— Нет, — ответил холодный голос. — Это иррелевантно.

— Но это должно считаться! — она снова плакала. — Как вам не стыдно! Хулиганы! Трусы! Да вы хуже сколопендеров!

Я оттащил ее назад. Она уткнулась мне в плечо и затряслась в рыданиях. Потом прошептала: «Прости, Кип. Я не хотела. Кажется, я все испортила».

— Мы и так наворотили — хуже некуда, солнышко.

— Имеете ли вы что-либо еще сказать? — неумолимо продолжал старый Безлицый.

Я оглядел зал. «…Когда-нибудь растают, словно дым, и тучами увенчанные горы, и горделивые дворцы и храмы, и даже весь — о да, весь шар земной…»

— Только одно! — с яростью выложил я. — Я не в защиту, вы не желаете слушать защиту. Ладно, заберите нашу звезду… Заберите, если сможете… думаю, сможете. Давайте! Мы сами сделаем себе звезду! А потом, в один прекрасный день, мы вернемся и переловим вас — всех вас!

— Так им, Кип! Так им!

Никто не стал кричать на меня. Я вдруг почувствовал себя ребенком, который попал впросак и не знает, как это исправить.

Но я говорил то, что думал. Конечно, я и сам не верил в свои угрозы. Мы пока этого не можем. Но мы бы постарались. «Умри, сражаясь!» — самый гордый лозунг человечества.

— Это не исключено, — продолжал тот же раздражающий голос. — Вы закончили?

— Я закончил.

Мы все закончили… каждый из нас.

— Выскажется ли кто-то в их защиту? Люди, выступит ли за вас какая-либо раса?

Хм, если бы мы знали хоть одну расу! Разве что собак… возможно, собаки могли бы выступить.

— Я выступаю за них!

Чибис резко вздернула голову.

— Мамми!

Та вдруг оказалась перед нами. Чибис попыталась подбежать к ней и ударилась о невидимый барьер. Я схватил ее.

— Полегче, солнышко. Ее там нет — это что-то вроде телевидения.

— Собратья-наставники! За вами преимущества множества разумов и знаний…

Странно было наблюдать, как она поет, и слышать английскую речь; даже в переводе сохранялась ее певучесть.

— …но я знаю их. Это правда, что они необузданны — особенно младшая, — но это необузданность возраста. Можем ли мы ожидать зрелой сдержанности от расы, представители которой обречены умирать в раннем детстве? А разве сами мы обходимся без насилия? Разве не мы сегодня убили миллиарды существ? Сможет ли хоть одна раса выжить без воли к борьбе? Верно, что эти существа подчас агрессивнее, чем требует необходимость или мудрость. Но, собратья-наставники, они еще так молоды! Дайте им время повзрослеть.

— Повзрослеть — это именно то, чего мы боимся. Ваша раса чересчур сентиментальна; это обесценивает ваше суждение.

— Неверно! Мы сострадательны, но не глупы. Я лично непосредственно принимала участие в вынесении многих, многих отрицательных решений. Вы знаете об этом; это есть в ваших записях — я же предпочитаю об этом не помнить. Но и опять я буду принимать такие решения. Если ветвь неизлечимо больна, ее следует удалить. Мы не сентиментальны; мы наилучшие из наблюдателей, которых вы когда-либо находили, потому что делаем дело без гнева. Мы беспощадны ко злу. Однако мы любовно снисходим к ошибкам ребенка.

— Вы закончили?

— Я утверждаю, что эту ветвь не следует удалять! Я закончила.

Фигура Мамми исчезла. Голос продолжал:

— Выступит ли в их пользу еще какая-либо раса?

— Выступлю я.

Там, где только что стояла Мамми, оказалась огромная зеленая обезьяна. Она уставилась на нас, потрясла головой, потом неожиданно перекувыркнулась и принялась смотреть на нас меж собственных ног.

— Я не являюсь их другом, но я сторонник «справедливости». Этим я отличаюсь от моих коллег в Совете. — Она быстро перевернулась несколько раз. — Как сказала наша сестра, раса эта молода. Дети моей собственной благородной расы кусают и царапают друг друга — иногда до смерти. Даже я вел себя так в свое время.

Обезьян подпрыгнул, приземлился на руки и выдал кульбит.

— И разве кто-то здесь возьмется отрицать, что я цивилизован?

Он остановился, поскребся и внимательно осмотрел нас.

— Они звероподобные дикари, я не понимаю, как кто-то может питать к ним симпатию, но я говорю: дайте им шанс!

Изображение обезьяны пропало.

Голос сказал:

— Можете ли вы что-либо добавить, прежде чем решение будет принято?

Я начал говорить: «Нет, кончайте эту волынку…», но Чибис схватила меня за ухо и зашептала. Я послушал, кивнул и продолжил:

— Господин Модератор — если мы будем осуждены, не могли бы вы задержать палачей настолько, чтобы мы могли попасть домой? Мы знаем, что вы можете доставить нас всего за несколько минут.

Голос ответил не сразу.

— Почему вы хотите этого? Как я объяснил, лично вас не судят. Есть договоренность оставить вас в живых.

— Мы знаем. Но хотим оказаться среди своих, вот и все.

Снова секундное колебание.

— Это будет исполнено.

— Достаточны ли факты для вынесения решения?

— Да.

— Каково решение?

— Эта раса будет подвергнута повторному обследованию через десять периодов полураспада радия. На этом промежутке существует риск ее самоуничтожения. Ей будет оказана помощь против такого риска. Во время испытательного срока за ней будет наблюдать Мать-Хранительница… — машина пропела настоящее имя Мамми, — полицейский соответствующего сектора, которая будет немедленно докладывать обо всех угрожающих изменениях. В течение этого срока мы желаем данной расе успешного прогресса и совершенствования. Теперь же они должны быть возвращены к тем пространственно-временным параметрам, откуда были изъяты.