"Любовь по правилам и без" - читать интересную книгу автора (Соловьева Анастасия)

Глава 14

Светку я не видела шесть недель.

Изредка она звонила по телефону – докладывала обстановку на местности.

Обстановка почти не менялась: те же рабочие, скважины и грузовики.

Мне было хронически не до скважин. На первой великопостной неделе в Женину клинику нагрянула суровая налоговая проверка. Ребята попытались справиться собственными силами, но дело принимало все более неприятный оборот. Кончилось тем, что Макс обратился к Стиву, а Стив – к каким-то своим знакомым. Потом он несколько дней не ходил на работу, а пропадал поочередно то в клинике, то в налоговой. Причем иногда у меня возникало такое чувство, что Стив одновременно находится в двух этих местах.

В итоге налоговики убрались из клиники. Для приведения в порядок финансовой отчетности Стив нанял команду аудиторов. Что же касается бухгалтера (она служила в клинике еще при Дашке и всегда с трепетом говорила о моей кузине, называя ее подругой юности), то ее по результатам аудиторской проверки от должности пришлось отстранить. Бухгалтерша поплакала-попричитала, дескать ей уже за сорок, поздно новую работу искать, а потом взяла да и открыла собственный ветеринарный центр. Я, как засланный казачок, позвонила по телефону горячей линии и узнала, что в этой клинике – новейшее оборудование, лучшие препараты и специалисты.

– И все это на деньги наших ребят! – сокрушался Стив. – Мы с тобой во всем виноваты. Вот чем закончилась их пресловутая самостоятельность!

– Не вини себя. – Я пыталась успокоить Стива. – Если бы ты захотел вмешаться, еще неизвестно, как бы они к этому отнеслись.

– Отнеслись!.. Думают, они понимают много... В двадцать-то лет!

Еще до окончания истории с клиникой заболела гриппом Танюшка. Вначале для беспокойства не было серьезных причин: невидаль какая – насморк у ребенка. Но скоро к насморку добавился кашель. Потом поднялась температура, а во всем теле началась противная ломота. Я металась между больной Таней, грустным Стивом, перепуганной Женькой и, как сквозь туман, слушала мудрые речи Светки:

– Потерпи! Идет Великий пост. А в посту всегда большие искушения.

Светка объясняла: задача поста – смирить. Разнузданную плоть, гордую душу, зарвавшуюся совесть... А вы, например, как поститесь? Да никак! Не думаете о смирении плоти, я уж не говорю о совести или о душе! Тогда вас смирят искушения: болезни, налоговые проверки и прочие неприятности. Задумайтесь, правильно ли живете вы!

Я честно задумывалась, но довести до конца начатое дело у меня не хватало последовательности, времени и сил. Мысли утекали в другое русло: Стив – Женечка – Танюшка. На первый, поверхностный, взгляд выходило, что я не так уж плохо живу. Посильно тружусь – поддерживаю огонь в семейном очаге!.. Я неизбежно иронизировала, потому что не умела хвалить себя серьезно.

Так или иначе, но к концу поста все искушения были нами с честью пережиты.

Таня вновь стала посещать театральные репетиции. Репетировали они теперь много – скоро на сцене должен появиться новый спектакль, в котором Тане досталась небольшая, но важная роль дочери главных героев. По режиссерскому замыслу девочка выходит на сцену дважды. В первый раз просто мелькнет рядом с матерью (эту роль играет прославленная актриса – яркая крупная блондинка с низким, красивым голосом). А во второй раз Таня должна будет спеть...

Когда я думаю об этом, у меня начинают трястись колени. Попробуй спеть перед целым серьезным залом – пусть даже небольшую детскую песенку!

Таня поет – родители с умильными улыбками слушают ее, и эта сцена – последний хороший эпизод в судьбе главных героев. Вскоре роскошная блондинка узнает об измене мужа, и в жизни семьи начнется черная полоса.

В воскресенье я умолила Стива поехать на репетицию вместо меня. Не могу! Осточертели коридор, окрестные магазины и даже уютная московская улочка. А Стив и не возражал против такой поездки. Ему любопытно было увидеть, как выглядит на сцене Танюшка. Подумать только – ведь она шутя воплощала в жизнь его несбывшиеся мечты!

Через полчаса после их ухода кто-то позвонил в мою дверь. Я заглянула в «глазок» и увидела женщину в голубом пальто, чем-то смутно напоминающую Светку. Я потянулась к замку, потом отдернула руку и попятилась от двери. Мало в наше время аферистов! Пронюхали, что, кроме меня, дома никого нет!..

Звонок повторился.

– Кто это? – спросила я грозно.

– Это я, Ал, – ответили из-за двери Светкиным голосом.

В следующее мгновение все прояснилось. На пороге я увидела Светку эпохи Киева и Холдинвестбанка. Как будто моя подруга совершила путешествие во времени...

...В те времена Света предпочитала духи от Сhanel, из камней – исключительно бриллианты и макияж в стиле «Снежная королева». Еще она любила короткие, в талию, светлые пальто и непременно изящную, на высоченной шпильке обувь. И сейчас передо мной стояла такая же Дама-Северное сияние. И притом не только освещенная снаружи, но еще и подсвеченная изнутри, что тоже отсылало к эпохе Киева.

– Ты смело идешь – без звонка!

– Ты сама же убедила меня, что постоянно сидишь дома!

– Разве?

– Ты всегда жалуешься на жизнь: «Я сижу дома и варю обеды...»

– Да, это так! Хочешь попробовать? У меня грибной суп-пюре, два салата: с лобстерами и «Цезарь»...

– Хватит! Убила наповал! Я недавно завтракала, дай мне просто чаю.

– А к чаю чего? У меня есть пастила, конфеты, ватрушки...

– Я хочу пить.

– Где ты была, Светка? – не сдержавшись, спросила я.

– Я была в нескольких местах. Утром мы с Арвидом завтракали в ресторане. «Саппоро» на проспекте Мира – миленький такой ресторанчик...

– Значит, пост завершился досрочно?

– Ну почему же? Нет... Но Арвид сегодня уехал в Ригу. Мы простились...

– Надолго?

– Боюсь, что навсегда.

– Что?! Он уехал и больше не вернется?

– Не знаю, Ал. На все в этом мире Божья воля... Но теперь мне уже кажется, что воли на его возвращение нет.

– Почему же нет?

– Ну... я тебе потом объясню, попозже... Я ведь Бога даже просила, чтоб он мне помог... ситуацию разрулить, – она улыбнулась чуть виновато, – у людей церковных «управить» называется. И вдруг на прошлой неделе Арвид сам сообщает мне: объявились старые клиенты из Риги, просят срочно приехать, предлагают какой-то супервыгодный заказ. Я как услышала, обрадовалась страшно. Поезжай, говорю.

– А чему радоваться-то?!

– Да как же! Дошли мои молитвы до Бога! Через клиентов, через заказ Арвиду указано его место на земле. В Москве он был никем! Мальчиком на побегушках, каким-то дизайнером третьесортным... Такая ерунда – для специалиста его класса!

– А в Латвии он, естественно, станет всем!

– Зря смеешься! У него там есть имя и клиентура солидная. Такие вещи трудно нажить и легко потерять... А кроме клиентуры, у него там сын. И жена.

– Ты же говорила, они – чужие люди?

– Так кажется, что чужие.

– Кому кажется?

– Им самим... Бывают в жизни периоды страшной усталости, разочарований, замотов. А потом все проходит, и тогда-то и понимаешь только, что ценно по-настоящему. Помнишь, песня была такая, Гребенщиков пел?

– Какая песня? Не помню.

– «Eсли мы хотим, чтобы нам было куда вернуться, время вернуться домой!» – Я вдруг почувствовала, что Светка как-то особенно по-детски возбуждена и счастлива. – Представляешь, и все это я попыталась втолковать Арвиду!

– Ну а он?

– Ужасно обиделся! Что ж это, говорит, мы с тобой лежим в постели, а ты мне рассказываешь о моей жене. Просто ты не любишь меня! Или я тебе надоел... Я ему объяснила: не надоел, а, наоборот, я привязалась к тебе и люблю тебя гораздо сильней, чем это было вначале. И твое будущее мне отнюдь не безразлично. Ты будешь жить в своем доме, заниматься своим делом и воспитывать своего сына. А не скитаться по углам в чужой стране... Он согласился: да, все это здорово. Но из Москвы я уеду только с тобой. Таким упрямым он оказался, Алка! Ты не поверишь... Хотя... его упрямство для меня не новость. Ведь, собственно, и началось у нас все с упрямства. Вначале, когда мы еще общались на предмет проекта, он приезжал каждый-каждый день. Ты не веришь?

– Странно действительно... Неужели он приезжал каждый день?.. А чего говорил?

– Показывал проекты! Вам не понравился вчерашний, а я его вот так переработал. Я ему: Арвид, вы сошли с ума! Дорабатывай не дорабатывай, денег на строительство у нас нет все равно! И не будет! Работы вы себе здесь не найдете. Уходите. Уезжайте в Латвию!.. А назавтра он приезжал с новым проектом. И все они были такими грамотными, логичными, с минимизированными затратами. И нарисованы были с таким изяществом... А раскрашены – как сказочные картинки! Через две недели я не выдержала: пригласила его в сторожку чаю попить. За столом он на полном серьезе уверил меня, что у вас с ним насчет строительства чуть ли не письменная договоренность. Даже суммы какие-то называл. Помнишь, я звонила тебе, ругалась?

– Да-да... Было что-то в этом роде.

– Короче, Ал, не знаю, как тебе объяснить все это... но его ухаживания вдруг показались мне ужасно трогательными. В тысячу раз трогательнее дорогих подарков, бриллиантов, букетов, серенад под балконом оказалась эта его настойчивость! Когда я прочувствовала ее до конца, я пала. – Светка грустно усмехнулась. – Ты понимаешь, конечно, я не моральное падение имею в виду, а сравниваю себя с осажденной крепостью. Нет, я не просто уступила... Я почти влюбилась, полюбила Арвида. Но я его полюбила для себя. Как игрушку!

– Светка, ты что?!

– Да вот то! С ним было легко, уютно – и необременительно. Никаких обязательств.

– А теперь... Признайся, он просто тебе надоел.

– Вовсе нет, Алка. Я уже говорила, что при вязалась к нему и все такое... но знаешь, знаешь, это все, что происходило между нами, было как-то не по-настоящему... а по-игрушечному, – неожиданно добавила она, – как выражалась моя Янка в детстве.

– Понятно. Все дело в том, – не удержавшись, сказала я, – что ты сравниваешь Арвида с Кириллом, сравнение выходит в пользу последнего, и ты крутишь хвостом. Может, лучше уметь довольствоваться малым? Тем более Арвид – это не так и мало, если разобраться.

– А ты почему малым не хочешь довольствоваться?! – интригующе улыбнувшись, воскликнула Светка. – Сама-то по максимуму живешь!

– Мне просто повезло.

– А вдруг мне тоже?

Я только плечами пожала в ответ. Невооруженным глазом видно, что в Светкиной жизни наметились какие-то перемены, и перемены, должно быть, не самые худшие. Нужно запастись терпением и выслушать ее исповедь до конца.

– Ну, давай рассказывай, как тебе повезло. Колись, подруга!

– В последнее время я поняла, что больше не хочу быть причиной чьих-то несчастий. Чьих бы то ни было, а особенно Арвида.

– Да разве ты была причиной его несчастий?

– Ну, я ж тебе объяснила только что! Косвенных несчастий. Он так трепетно ко мне относился, а я к нему... в общем, по-другому совсем. Но... то ли он этого не чувствовал, то ли просто не хотел замечать... в общем, уперся: собирайся, поехали в Ригу. А если ты не хочешь, я останусь в Москве.

– Ну а ты?

– А я – обманула его! Сказала, что Холщево просто так не бросишь, а его клиенты не будут ждать. Но к лету я обязательно что-нибудь придумаю и приеду в Ригу... И он поверил мне. Знаешь, какого труда мне стоило его убедить! Я думала: пусть это ложь, но ведь ложь ради спасения. И его спасения, и моего тоже. Помоги мне, Господи! Вразуми Арвида.

– Он же не крещеный вроде? – робко напомнила я.

– Какая разница! – горячо продолжала Светка. – Все люди – создания Божьи!.. Арвид вдруг взял и поверил мне. И стал собираться в Ригу. И тут... – Светка неожиданно замолчала.

– Возникли новые форс-мажорные обстоятельства! – иронически заметила я. Новый Светкин имидж, постоянные упоминания о Боге – все это плохо помещалось у меня в голове. Я привыкла считать Светку веселой хищницей и в отношении ее покаяния не могла настроить себя на серьезный лад.

– Ты права. – К счастью, Светка не заметила моей иронии. – Во мне, ты знаешь, как будто что-то хрустнуло. Арвид, мой любимый Арвид уедет навсегда от меня... И я его больше никогда не увижу... А кто будет меня баловать? Кто будет привозить мне лакомства и букеты? Кто будет будить меня по утрам? Кто будет мне звонить и называть меня «своей любимой»?

«Неотрывно глядя на твою фотку...» – мысленно добавила я.

– С чем я вообще останусь? С нашей грязелечебницей?!

– Почему «грязе»?

– Потому что в Холщеве одна грязь. Воду увозят в цистернах, а грязь почему-то никуда не девается! Короче, Алка, я перепугалась. Умом-то понимаю, что лучше ему уехать, а сердце – рвется. И кажется, не было в моей жизни никого лучше, роднее, чем Арвид. А то, что я его в Ригу отправляю собственными руками, просто-напросто счастье свое гублю. Из каких-то садистских соображений.

– И что ты решила все-таки?

– А ничего. Всю ночь проплакала, нет, хуже – прометалась в какой-то звериной тоске. А утром, сама не знаю зачем, пошла в церковь. Встала у какой-то иконы, стою и плачу. И не хочу уходить. Вроде бы мне легче становится даже и хорошо – решимость не отступает, а то я уж было подумывала все оставить как есть. Постояла, постояла, а потом выгнали меня, храм, дескать, закрывается на уборку. Я пошла домой, прилегла, сразу уснула – и, не поверишь, увидела Кирилла во сне. Будто бы мы оба стоим у той иконы. Молча стоим, опустив головы. И грустно нам так...

– Ничего себе сновидение...

– Вот именно! Я проснулась – ничего не пойму. Арвид, Кирилл... Так Кирилл или Арвид все-таки? Да Кирилл, конечно, Кирилл! Я вдруг представила, что он в своем Киеве так же тоскует без меня. Да моя теперешняя жизнь – это же одна сплошная тоска по Кириллу! Я просто не говорю об этом. Я даже думать себе об этом не разрешаю! Я даже себе признаться боюсь! А Арвид, бедняжка... Арвид – заменитель, суррогат. Да разве он этого заслуживает?! Я побежала в церковь, спросить, как эта икона называется. Оказывается, это икона Богородицы «Семистрельная». «И душу тебе пройдет оружие...» – это Богородице один пророк страдание предсказал, когда она с Христом-младенцем в храм приходила. Представляешь, если уж Богородице страдание, то что тогда мне – с моими-то грехами?!

– Какая же ты стала, Свет. С грехами да по грехам! – не выдержала я. – Тебя подменили как будто.

– Просто, Ал, я теперь так чувствую. Я заслужила эти страдания и тоску. Все правильно. И Арвид должен был уехать.

– Ну ты даешь! – все еще не верила я. – Должен уехать?.. А зачем было так разряжаться на вокзал. Напоследок неизгладимое впечатление оставить хотела?

– Хотела, – призналась Светка смиренно. – Тщеславие – это мой главный грех... А все-таки хорошо, что он уехал! – быстро добавила она, словно желая переменить тему. – Видно, и ему этот отъезд дался нелегко. Может, даже тяжелее, чем мне... Ну ничего, скоро ему станет легче.

– Когда он поймет, что ты к нему не приедешь? – спросила я, уже не скрывая иронии.

– Нет, Алка, гораздо раньше. Когда он начнет рисовать проект (займется, наконец, своим делом), когда он вернется домой, увидит сына, поговорит с женой... А когда он поймет, что я не приеду, мне кажется, он почувствует облегчение.

– Ну ладно, пусть поймет как хочет. Ты мне другое, пожалуйста, объясни. Ты все про грехи, про страдание, а сама... радостная такая. Может, страдание отменяется временно?

Светка улыбнулась:

– Алка, вечно ты все перетолковываешь.

– Я не перетолковываю! Я пробую разобраться.

– Ну, слушай тогда, что я тебе расскажу: ни одно доброе дело не остается без награды.

– Свет, я ослышалась? Ты говоришь: без награды?

– Именно! Я свою награду получила ровно через сорок минут. – Она бросила взгляд на часы. – Арвид уезжал с Рижского вокзала в двенадцать четырнадцать. Я сразу спустилась в метро, доехала до «Китай-города»... В Гостином Дворе сейчас пасхальная выставка-продажа – хотела подарки к празднику посмотреть. В следующее воскресенье Пасха...

Она вдруг замолчала, мечтательно глядя перед собой.

– Так. Пасха. Это я уже слышала, – решилась напомнить о себе я. – Дальше-то что?

– Народу на этой выставке пропасть! Не протолкнешься! Шныряют из павильона в павильон. Я думала, у них система есть хоть какая-нибудь: здесь, допустим, иконы, здесь – текстиль, здесь – цепочки и крестики. Ан нет! Из медового павильона я прямиком угодила в мебельный.

– В мебельный? – удивилась я. – А разве есть особенная православная мебель?

– Ну да. Разные аналои, скамьи, ларцы. Короче, мне все это без надобности. Дальше какие-то корзинки пошли, сундучки берестяные. Все не то, одним словом! Без особой надежды захожу в следующий павильон и... оказываюсь как будто в церкви. Комната большая, светлая, на стенах разные иконы. В центре стоит складной аналой, а на нем...

– Икона Божьей Матери «Семистрельная»! – неожиданно выпалила я.

– Правда, Алка! Эта икона! А ты откуда знаешь?! Вся золотая и только стрелы черные – как змеи. Лик у Богородицы тонкий-тонкий. Не печальный – скорее задумчивый и родной. Почему-то мне так показалось... Встала я около этой иконы и стою. Не хуже чем в холщевской церкви. И думаю... чудно как-то, Ал... сразу обо всем думаю. О Богородице – как она при кресте страдала, когда распинали ее сына. И о Кирилле – представила почему-то, что он тоже сейчас стоит перед этой иконой. И о подарках, хорошо бы купить кому-нибудь такую икону в подарок. Или не хорошо... Стрелы черные, очень уж зловещие.

Вдруг слышу мужской голос, понимаю, что обращаются ко мне: «Что вас заинтересовало, женщина?» Поворачиваюсь. Вижу красную физиономию с черными усами, а рядом... рядом, Алка... Кирилл!!!

– Господи!! Свет, да ты, наверное, обозналась!

– Я как глянула на него!.. Хорошо, что сил хватило шагнуть к скамейке. Дальше – смутно, как сквозь сон, чувствую: кто-то суетится вокруг меня. Один будто бы тот, черноусый, а с ним женщина какая-то вроде бы. Черноусый не поймет, в чем дело, чего это со мной. Молодая еще, не пьяная. А женщина ему в ответ: «Да все проще простого! Бесноватая она, вот и поплохело ей перед святой-то иконой». И давай меня по щекам охаживать и водой брызгать. Черноусый: «Ой, да ладно! Сразу уж и бесноватая!» А тетка не уступает. «Ты глянь, какие бриллианты у нее! Ясно ведь, каким местом она их заработала. А теперь иконы намылилась покупать. На свои поганые деньги! Как же!» Мужик, чувствую, подает ей знаки, дескать, уймись, не болтай. И тут я прихожу в себя окончательно. Спасибо, говорю, вам на добром слове. Тетка (я хорошо ее рассмотрела: такая раздобревшая панночка) удалилась с видом оскорбленной добродетели, а черноусый смутился. Иконы предлагать стал...

Я встала и пошла. Не захотела его слушать. Совсем мне было не до икон. Иду по галерее, как по Луне. Иду – не чувствую притяжения. Вообще не чувствую ничего – ни хорошего, ни плохого. И вдруг мне показалось, кто-то меня окликнул. А я иду дальше – без цели, без притяжения. И опять уже совсем рядом – слышу: «Света!» Поворачиваю голову – а это Кирилл!

В Светкином взгляде читалось детское победное ликование.

– Как Кирилл? Тебя опять заглючило, что ли?

– А вот ни фига! Кирилл – живой и осязаемый.

– Значит, там... у иконы это был не глюк? – пытала я Светку.

– Ты думаешь, я до такой степени тронутая?! И там у иконы стоял Кирилл! Просто я не поверила своему счастью. Обрадовалась и испугалась...

– Чего ж испугалась-то?

– Ну, страшно... Я только что думала о нем. И вдруг – он сам... Я испугалась материализации мысли!

– Ладно, не умничай! Материализация – не люблю я ученых слов. А дальше-то что было?

Светка сладко вздохнула и продолжала рассказ, напрасно стараясь побороть блаженную улыбку:

– Он сказал: «Здравствуй, Света. Я сразу узнал тебя». А я стою, Алка, веришь или нет, – она вдруг глуповато хохотнула, – шальная как будто. «И я, – говорю, – тебя узнала. Только глазам своим не поверила». Он улыбнулся: «Почему не поверила. Мы иконы свои привезли на выставку. А ты как сюда попала?..» И очень удивился, узнав, что я живу в Москве. Оказывается, он меня уже несколько месяцев по всему Киеву разыскивает.

– Уже после того, как вернулся к жене? – зачем-то съязвила я.

– Алка, мне кажется, это рок какой-то! Возвращайся – не возвращайся...

– Но ведь у них венчанный брак, – напомнила я, – с религиозных позиций это очень важно!

– А я и не спорю! Важно, еще как! Но и року трудно противостоять.

– Знаешь, Свет, ты для начала определись с категориями! Рок – это что-то из области античной литературы, а ты у нас до мозга костей христианка.

– Ты не кощунствуй, Ал. Когда Достоевский приехал в Оптину за благословением к старцу Амвросию, тот знаешь как о нем отозвался? Кающийся! Каяться – это уже немало!.. А сказать о себе – я христианка, что ты? Нет, я только учусь! И учусь-то плохо.

– Ну, это ты зря.

– Плохо! Потому что, когда я увидела его... от моего раскаяния следа не осталось! А когда он сказал, что разыскивал меня по всему Киеву...

– Ты возликовала всем сердцем!

– Именно! Возликовала... И еще он сказал, что нам надо поговорить, и обещал позвонить мне вечером. – Здесь она вздохнула глубоко и нервно. – Завтра рано утром он уезжает. У него в Киеве срочные дела. Наверно, мы с ним больше никогда не увидимся, так что этот вечер последний для нас...

Светка откинулась на диван и закрыла глаза – застыла в аллегорической позе ожидания.

А вскоре вернулся из театра Стив с целым ворохом разношерстных впечатлений. Во-первых, его любимица Танюшка бесподобно выглядит на сцене! Жаль, голосок слабоват, это даже с микрофоном ощущается.

– Ты слышала, как она поет?

– Слышала, – объяснила я. – В самом начале, когда только приступили к репетициям. Мне не очень понравилось.

– Надо было не сидеть сложа руки, – возмущался Стив, – а найти педагога по вокалу! Чтобы по-настоящему уверенно чувствовать себя на сцене, ей нужно еще много работать!

– Куда же больше? Мы и так целыми днями в этом театре торчим.

– Это само собой! Но и вокал тоже нужен.

Сам спектакль Стив назвал сентиментальной мурой, к тому же мурой пошловатой. По его мнению, ребенку лучше было бы держаться подальше от этих взрослых сальных разговоров.

– В общем, мечтали мы об искусстве, а заехали совсем не в ту степь.

– Хотели как лучше, а вышло как всегда, – подытожила заседание нашего художественного совета Светка. Она согласилась пообедать с нами и теперь коротала время в ожидании заветного звонка, отпуская пространные замечания.

– Как ты там пела? – обратился к Танюшке Стив. – «Поставь ребром монетку на желтенький песок...»

– «Увидишь, как покатится серебряный кружок!» – отозвалась Танюшка звонким речитативом.

– Теперь напой.

– Ни за что!

– Она стесняется, Степа!

– Артист не должен стесняться!

– Дай ты ребенку спокойно поесть! Ей еще сейчас уроки готовить! Свет, поможешь Тане с английским? А я пока посуду помою.

Чтобы оттянуть столь «обожаемое» ею занятие – приготовление уроков, Танюшка согласилась спеть и станцевать и даже прошлась по нашей кухне, как по воображаемой сцене. Стив смотрел на дочь с затаенной гордостью, но все же не мог удержаться от замечаний:

– Голову держи! Выступай с носочка! Рот открывай, когда поешь! Тебя не слышно поэтому. Дальше: что ты хочешь своим пением выразить?

– А что? – удивилась Танюшка.

– Ну, какое состояние? – не отставал Стив.

– Ой, Степка, не смеши! Девчонке двенадцатый год, а ты к ней лезешь с какими-то состояниями! – спорила Светка.

– Если ты не знаешь, что хочешь выразить, у тебя получится деревянно.

– Ничего не деревянно!

– Ну, если нет никаких чувств!..

– Ну, подумай, Таня, – вмешалась в их разговор я, – ты ведь любишь выступать перед взрослыми. Иногда готовишься несколько дней. Для чего?

– Ну, вы даете! – взорвалась Светка. – Неужели не ясно? Ребенок хочет, чтоб его похвалили. Или поощрили в материальном выражении.

– Не поэтому, – сказала Танюшка, покраснев, – я хочу, чтобы... вы обрадовались!

– Вот и в спектакле все то же самое! – воодушевившись, продолжала я. – Девочка поет перед родителями, чтобы порадовать их. Но разве взрослого человека может обрадовать такая малость?!

– Это вовсе не малость! – перебила меня Светка.

– Я-то понимаю как раз! А вот герои спектакля – отнюдь. Если бы они ценили такие вещи, не стали бы потакать своим гнусным сексуальным желаниям!

– Таня, иди делай уроки! – Стив сурово посмотрел в мою сторону. – Ты молодец – правильно определила эмоциональное состояние своей героини. А теперь, пожалуйста, займись английским. Светлана Михайловна обещала помочь тебе.

Светка последовала за Танюшкой в ее комнату. Я приступила к мытью посуды, а Стив включил телевизор.

Никто не заметил, как воскресный день плавно трансформировался в воскресный вечер.