"Черно-белая радуга" - читать интересную книгу автора (Ларич София)2.Не отрывая взгляда от сына, занятого у понтонного пирса строительством башни из песка, Наташа вынула из сумки требовательно зазвонивший телефон. – Алло. Да! Да, Андрюш, ты уже приземлился? На такси? Хорошо, хорошо, мы уже идем встречать тебя! И сложив хлопком телефон, она окликнула сына: «Дениска, пойдем! Папа прилетел!». Сын принялся медленно и неохотно собирать свои строительные инструменты. Вестибюль отеля был заполнен постояльцами и их багажом. Наташа взяла сына за руку, и они вышли через большие крутящиеся двери на улицу, где толпа туристов медленно просачивалась в автобус под руководством итальянского гида. Спустившись по широкой лестнице, они устроились неподалеку от нее на нагретой солнцем скамейке, с которой хорошо просматривался въезд в отель. Сын устало припал головой к руке Наташи, она наклонилась и с нежностью коснулась губами его волос. – Сейчас, сынок. Папа уже едет. И спустя несколько минут короткий шлагбаум на въезде дернулся и поплыл вверх, пропуская в отель бело-синее такси, на переднем сидении которого улыбался Андрей. – Дениска, привет! – воскликнул он, легко выпрыгнув из машины, едва та остановилась. – Смотри, какой я тебе подарок привез! – Он вытащил из пакета с надписью «duty free» желтый игрушечный бульдозер. – Супермашина! На лице сына появилась улыбка, он робко приблизился к Андрею, но уже в следующую секунду выплеснул свою радость – припрыгнул на месте и обхватил худыми руками ноги отца, не сводя больших круглых глаз с бульдозера. – Да, су-у-упер! Андрей взъерошил тонкие русые волосы на макушке сына, и поднял глаза на жену: «Как вы тут без меня, Нат?». Наташа прижалась к колючей щеке Андрея, положив руку на его плечо. – Мы нормально. Тебя ждали. Номер у нас хороший, недалеко от моря. А как у тебя дела? Закончил все, что хотел? Андрей коротко кивнул: «Ну, более и менее. Все разве закончишь когда-нибудь?». Они прошли через холл, где багажа стало еще больше, и направились в номер по обсаженной влажно-зелеными кустами дорожке. Дениска бежал впереди них, проворный, как машинка, показывающая дорогу к стоянке на летном поле медленным самолетам. – Андрюш, я так устала с ним, – проговорила Наташа, беря мужа под руку. – Не ест ничего, эту ночь почти не спал, шумно очень было, теперь капризничает. В море идти боится. Может, с тобой хоть пойдет… – Пойдет, – уверенно ответил Андрей. – А ты как? Соскучилась, м? Наташа заглянула в его глаза, такие же серые, опушенные густыми ресницами, как у сына, но со взрослой хитринкой. – Я тоже капризничаю без тебя. Они обогнули белый двухэтажный корпус с восточными арками балконов, и Наташа повела рукой: «А вот и море. Смотри, какой у него странный цвет». – Да нет, нормальный, вроде. Что же ему, красным быть, если оно так называется? После обеда пошли на пляж. Там Андрей сразу подхватил сына на руки и повел его «знакомиться с рыбами», а Наташа устроилась под зонтиком, спасая от солнца уже покрасневшую кожу. Щурясь даже в солнечных очках – таким ядовитым было в этот час солнце, она с легкой улыбкой наблюдала за своими мужчинами. Этот отдых на море стал их первым семейным отдыхом после того, как Андрей вернулся к ней и сыну полгода назад, прожив почти год с другой женщиной. Приняла его Наташа без колебаний – потому что поняла к тому времени, что в его уходе виновна и она, и потому что нуждалась в нем. Когда после трудных родов долгожданного ребенка Наташа охладела к сексуальной стороне отношений с мужем, Андрей, обеспокоенный такой потерей интереса, устраивал для нее консультации с медицинскими и околомедицинскими специалистами, не скупясь, предлагал ей занятия и развлечения, чтобы растормошить ее и вернуть ей вкус к постели. Но, все не видя и не видя желаемых результатов, он вовсе перестал ждать их и ушел к другой женщине, более молодой и, по его словам, более жизнерадостной тезке Наташи. Справившись скоро с унижением и обидой, Наташа заметила, что ее жизнь без Андрея не очень-то и изменилась – сын был рядом с ней, материальный достаток не пострадал, а то, что сексуальные экзерсисы прекратились, ее только устраивало. Однако ее удовлетворенность такой жизнью ушла в одночасье, когда обнаружилось, что сын болен диабетом. Наташу затопила вина. Себя и только себя стала она корить за все, что произошло с их семьей. Теперь-то она знала, что травмировала сына своим безразличием к желаниям мужа. Андрей вернулся через два месяца после окончательного подтверждения диагноза. Он приехал как-то вечером – Дениска уже спал – занес свои вещи в комнату и сказал, что теперь будет жить с женой и сыном. Наташа согласилась сразу, не стала спрашивать причин этого его решения, боясь узнать, что вернулся он просто потому, что устал от новой женщины, как когда-то устал от Наташи. Сам Андрей объясняться не стал. И теперь, во «втором сроке» – как про себя называла Наташа их нынешнюю семейную жизнь – она старалась изо всех сил быть не только хорошей матерью, но и хорошей женой. На обратном пути с пляжа Андрей замедлил шаг у витрины дайвинг-клуба рядом с рестораном. Перед стеклом с большими яркими фотографиями сухощавый загорелый парень возился с баллонами и гидрокостюмами, которые тут же привлекли внимание Дениски. Наташа остановилась рядом с мужем и просунула ладонь под его локоть. – Хочешь попробовать? – Не знаю, может быть, – пожал он плечами. Парень повернулся на голос и встал: «Вам подсказать что-нибудь?». Андрей кивнул, и тот без вступлений принялся рассказывать о курсах и программах. Закончив упоминанием, что их школа одна из лучших в Шарм-эль-Шейхе, он перевел взгляд на восхищенного незнакомыми железками Дениску и поинтересовался: – А вы из Москвы? – Да, – кивнула Наташа. – Муж вот сегодня прилетел, а мы чуть раньше. – Я там был с месяц назад, сбежал на следующий же день. Как в этом холоде можно жить? – Ну вот, видите, выезжаем погреться, – ответила она со смешком. – Денис! Ничего не трогай! – Да пусть, ему же интересно, – улыбнулся дайвер. – Меня, кстати, Игорь зовут. Андрей оторвал взгляд от фотографий и протянул руку: «Андрей. Моя жена Наташа, и сын Денис». – Очень приятно. Ну, так как? Хотите попробовать? Тут интерес Дениса иссяк, и он потянул Наташу за сумку: «Ма-а-а, пойдем». – Сейчас, сынок. Потерпи минуту. Андрей повернулся к ним: – Идите-идите, я догоню. На живот Анны давило что-то теплое и тяжелое. Она приоткрыла глаза и тут же неприязненно сморщилась, увидев по-хозяйски расположившуюся на нем кошку. Выгнувшись, Анна согнала белый комок с живота и подтолкнула потом ногой, чтобы согнать и с кровати. Лежавший рядом с неловко подогнутой рукой Миша шевельнулся и глубоко вздохнул. Анна осторожно перебралась через его широко раскинутые ноги и ступила на холодный паркет, который тотчас обиженно и громко скрипнул. Однокомнатная квартира Миши, хотя и не была безупречно чистой, пахла очень приятно – дорогим одеколоном, кожей отличной выделки и выглаженным постельным бельем. Определенные предметы мебели явно свидетельствовали о том, что квартира была съемной, но Мише все же удалось пропитать ее тем характером, который видела в нем Анна. Это было жилище самостоятельного человека, потакающего всем своим маленьким и большим желаниям и получающего удовольствие от своего образа жизни. В комнате тут и там, на полках, подоконнике, стеллаже, стояли рамки с фотографиями улыбающегося Миши, одного или в компании, причудливые свечки с едва оплавившимся воском, деревянные и стеклянные фигурки, ухоженные цветы в красивых горшках и предметы малонужные, но делающие каждый дом жилым – копейки, пуговички, чеки, горстка идеально круглых черных и белых камешков. Анна даже подумала, что для съемной квартиры здесь слишком много безделушек – она знала по собственному опыту, что жизнь в таких однушках отучает покупать и копить вещи редкого пользования. Тихо переместившись в кухню, которую хозяин, судя по ее внешнему виду, превратил в кабинет, Анна плеснула в стакан воды из чайника и присела на край дивана. Стол у окна был завален бумагами и журналами, среди которых стоял ноутбук и факс, громоздились стопкой диски. Бумаги были разложены, явно по определенной системе, и на диване. Рабочая атмосфера нарушалась грязной посудой в раковине- по большей части стаканами и чашками, и шлангом пылесоса, выглядывавшим из-за облепленного сувенирными магнитами холодильника, как хвост недружелюбного зверя. Анна допила воду и только собралась ополоснуть стакан, как из комнаты донесся хриплый голос: «Принеси мне попить, пожалуйста!». – Воды? – Там сок должен быть в холодильнике! Яблочный! Протянув холодный, запотевший стакан Мише, по-барски откинувшемуся на приплюснутые к стене подушки, Анна села в кресло напротив дивана и попыталась натянуть на бедра белую майку плотного хлопка, выданную ей Мишей вчера перед сном. – Ань, расскажи мне, что вчера было… – А ты разве не помнишь? Миша покачал головой и сморщился как от боли. – У меня после четвертого напитка случился blackout _. Бьянка, я больше, чем уверен, что у тебя там есть еда! – одернул он потянувшуюся к его лицу кошку. – Иди, иди уже отсюда. Оскорбленная кошка отвернулась и принялась вылизываться. Анна никогда не любила такие утренние разговоры, которые называла игрой «что вчера было?», потому что не любила ни вспоминать пьяные победы над сознанием, ни напоминать о них другим. На следующее после алкоголя утро ее скорее терзал стыд или сожаление из-за чрезмерной своей откровенности, иногда вкупе с головной болью и жаждой, и от этого мысли о вчерашнем, каким бы веселым оно ни было, хотелось загнать как можно глубже. Однако с другими в эту игру Анна все же играла, понимая, что человеку важно помнить все. – Ничего страшного, Миша, не произошло, – произнесла она, усаживаясь глубже в кресло. – Вот же ты у себя дома, без явных повреждений, спишь на своем диване. – Она помолчала. – Я, кстати, сейчас в такой же квартире живу, и у меня там же диван стоит. – Да, пол-Москвы в таких квартирах живет, и у всех диван стоит здесь. Где ж его еще ставить? А я вчера ни к кому не приставал? – Нет. Но ты прятал стаканы, – усмехнулась Анна. Миша повернулся к ней и приподнялся на локте. – Куда? – Ну, передвигал их туда-сюда, чтобы люди у барной стойки… Вернее, стойной барки, как ты вчера говорил, их потом найти не могли. Поставит кто стакан на стойку… На барку… Отвернется, а ты раз – и передвинул, или поменял на другой. – А зачем я это делал, я не объяснил? – Нет, Миш. Даже не пытался. А четыре стакана ты принес домой. Они там, в коридоре, стоят. – Полные? – испуганно уточнил он. Анна рассмеялась. – Да, и с владельцами. Так что у тебя там толпа. Слушай, можно я в душ схожу? – Конечно! – воскликнул Миша, откидывая одеяло. – Я пока кофе сделаю. Будешь? Подожди-подожди, я тебе полотенце дам… В ванной Анна с женским интересом осмотрела баночки, флаконы и тюбики, тесно лепившиеся друг к другу на каждой поверхности, даже и на покатом сливном бачке. Большая часть баночек была ей знакома, она и сама пользовалась такими, но другие, мужской линии, она рассмотрела поближе – матирующий гель для Т-зоны, маскирующий карандаш, скраб для тела… Шкафчик над раковиной Анна открывать не стала, не без труда подавив жгучее любопытство, и встала под горячий душ, которому, к сожалению, не хватало напора. Когда она, чистая, но не взбодрившаяся, вернулась в комнату, Миша исполнял в ее центре, припрыгивая в белых боксерах, песенку дочери из «8 женщин» _: Papa papa papa t'es plus dans l'coup papa Papa papa papa t'es plus dans l'coup papa _ Получалось очень похоже. – Ты говоришь по-французски? – спросила Анна, остановившись в дверях. – В данный момент пою, – шумно выдохнул Миша и, театрально поклонившись, кивнул в сторону телевизора. – Тебе кто больше нравится? – Не знаю. Горничная, наверное. – Эммануэль Беар? Не-е-т… Она же такая ненастоящая здесь. Вот Юпер… Юпер хороша… – Мне у Беар веснушки нравятся. И грудь. – Да они же нарисованные! – Он ухмыльнулся и добавил: – Я про веснушки. Ты есть не хочешь? – Нет, не особо. – А я после алкоголя всегда жру, как безумный. Пошли на кухню, посмотрим, что там есть, – предложил Миша и, приплясывая, прошел мимо Анны, заглянул мимоходом в зеркало в коридоре. – Господи, на кого я похож! На кухне он сразу захлопал, застучал дверцами и ящиками, приговаривая: «Так, это есть нельзя… Это fattening. _ На фига вообще купил… Тут срок годности закончился… Надо бы почистить холодильник… Ань, чего стоишь? Чайник ставь!». Анна, с интересом наблюдавшая за суетой, вздрогнула и подошла к чайнику. – Так, я нашел мюсли, авокадо и брынзу. Здоровый завтрак, а? – Угу, самое время вспомнить о здоровье, – прокомментировала Анна. – А мюсли ты с чем ешь? – Обычно с йогуртом, могу туда еще бананов каких-нибудь, яблок, покрошить. А ты? – Я тоже с йогуртом, только со сладким. А вообще на завтрак люблю яйца в любом виде и фрукты. – Ну, в яйцах много холестерина! – возразил Миша. Анна отмахнулась. – Брось, буду я в двадцать восемь про холестерин еще думать… И потом, знаешь, после всех этих напитков, сигарет думать о вреде яиц… – Я курил вчера? – повернулся к ней в притворном испуге Миша. – Курил. Ты встретил каких-то знакомых и стрелял у них сигареты. – Господи! И разговаривал на «ла»? – Как это? – РазговариваЛА. Анна засмеялась, глядя на его растерянное лицо: «А что, это так ужасно?». – Да нет, – рассмеялся и он. – Не знаю, чего я тут трагедию ломаю. Или это комедии ломают? Тут пронзительно и громко зазвонил мобильный, и Миша бросился к шкафу в коридоре, вытирая на ходу руки полотенцем. – Алло! – бодро воскликнул он. – Ой, Машка, привет! Ты в Москве, что ли? Анна налила себе чая и отошла к окну, стараясь не слушать голос, удалившийся в комнату. Небо за стеклом набухло готовым уже высыпаться на город снегом, затемнило улицы и дома, и, глядя в него, Анна подумала, что ей придется все же купить пальто и обувь потеплее нынешних – вряд ли она покинет все холодеющую Москву в ближайшее время. Скоро Миша вернулся в кухню и радостно объявил: – Представляешь, Машка вернулась из Парижа! – Нет, – покачала головой Анна. – Сегодня с ней ужинаю. Присоединишься? – Не знаю… Мне домой, наверное, надо… – Зачем? Сегодня все равно суббота! И потом, что ты собираешься делать дома? Страдать? Анна опустилась на стул, повернулась, чтобы поставить чашку на стол, но, не решившись отодвинуть бумаги в сторону, плотно обхватила ее ладонями. Возвращаться в квартиру, которую она даже и не считала домом, ей совсем не хотелось, но еще меньше ей хотелось открыть Мише свое одиночество, жадное желание общения – она боялась, что он может увидеть его как навязчивость. Миша подошел к ней и, к ее неожиданности, положил руки на ее плечи. – Послушай, – сказал он, серьезно глядя в ее глаза. – Ты хотела бы, чтобы муж к тебе вернулся? Если бы он приполз к тебе в раскаянии, ты приняла бы его? Анна куснула губу, потом провела по ней пальцем. – Я думаю, что больше никогда не смогу спать с ним. Он кажется мне грязным после другой женщины. Вызывает брезгливость. – Ну и все! Живи теперь, как тебе хочется! Сегодня я тебе предлагаю прошвырнуться по магазинам, а потом поужинать с Машкой. Хочешь? – Да. Только… Мне бы переодеться. – Я тебе что-нибудь дам, – беспечно отмахнулся Миша. И тут Анна впервые за последние недели почувствовала легкость, словно вынырнула из мутной воды. Общение с этим живым, быстрым на ответ и острым на язык мужчиной ничем не напоминало вымученные встречи с бывшими коллегами и сокурсниками, которые она инициировала, спасаясь от тягостных мыслей. Ее удивляла и даже смешила открывшаяся ей Мишина жеманность, мало напоминавшая женское кокетство, с которого она была скалькирована, но при всей этой жеманности от него исходила спокойная уверенность вовсе неженского происхождения. В нем словно жили два разнополых человека, сочетая противоположности и наделяя его особым знанием, неведомым другим. После завтрака перед телевизором Миша открыл шкаф и, предложив заняться подбором «вечернего ансамбля», тут же вытащил из аккуратной стопки черную майку с ярко-золотым профилем юноши на груди. – Это твое? – подозрительно спросила Анна. Миша поджал губы. – Нет, это Донны Каран. Не спрашивай меня, зачем я это купил. Надевал один раз, был осмеян. – Да, маечка такая… – Слишком пидовская. Будем называть вещи своими именами. Хочешь? – Н-нет, Миш. Это… это не мой стиль. – Господи, что мне с ней делать? – обратился Миша к потолку, протянув к нему же майку. – Даже дома такое не наденешь, вдруг зайдет кто, а я тут, как кукла расписная. – Подбросить врагу? – предложила Анна, и они одновременно рассмеялись. Миша несколько натянуто. Едва они вышли на улицу, Анна сразу стала зябливо кутаться в шаль. Миша отклонил голову назад и критично оглядел ее сверху вниз. – Чудесное летнее пальто. Давай-ка мы лучше на такси поедем, а то к метро тебе живой не дойти. Не хочешь, кстати, посмотреть себе сейчас что-нибудь потеплее? – Думаю, надо. Только давай сначала в аптеку заглянем. Я, кажется, посеяла свою помаду. Скоро они выбрались с заднего сидения остановившейся напротив аптеки машины и вошли в ярко освещенный зал, переступив через швабру хмурой уборщицы, не прекратившую елозить по белой в разводах грязи плитке. Анна сразу разжала кулаки, оттаяла в тепле и медленно двинулась вдоль полок, выискивая нужную. Ей нравилось бывать в аптеках, она полюбила их еще тогда, когда бегала в них девчонкой с зажатыми в ладошке копейками за гематогеном и аскорбинками. В нынешних же, в которых помимо лекарств продавалась и косметика, она всегда проводила немало времени – с интересом разглядывала, нюхала, приценивалась. Мишу, судя по его поведению, такие места тоже привлекали. Когда Анна остановилась перед стеллажом с ароматическими маслами, он выглянул из соседнего прохода и тихо окликнул ее. – Слушай, Анька, это как работает? – спросил он, протягивая ей тест на беременность в голубой коробке. – Исправно. Мне не врал. – Да нет. Принцип какой? – Ну… У беременной женщины выделятся гормон… Сейчас я тебе скажу, как он называется… – Анна пощелкала пальцами. – Гонадотропин, вот! И эта штучка на него реагирует. Одна полоска – нет беременности. Две… Уф, для меня это кадр из фильма ужасов! А знаешь, кстати, какой тест был в древнем Египте? – М? – Они смачивали мочой зерна пшеницы, и если она прорастала, то это был аналог сегодняшних двух полосок. – Хм, интересно, – качнул головой Миша. – А представляешь, если б сегодня такие тесты продавали? Такой комплект – мешочек с пшеницей, емкость для урины… – Куда интересней было бы, если б продавали мышей со всякими реактивами. Я в той же статье, где про Египет было, читала, что по ним тоже беременность определяли – впрыскивали мочу в неполовозрелую мышь, а потом через несколько дней разрезали, чтобы посмотреть на ее яичники. Если у мышки наблюдалась овуляция, то это означало, что женщина, мочу которой ей впрыснули, беременна. Миша поспешно вернул тест на полку: «Ужас. Бедные мыши. Какое счастье, что наука не стоит на месте». – Да, но движимая миллиардами бедных мышей. А что это тебя тесты заинтересовали? – Да нет, я смазки посмотреть, а тут вот рядом лежит… Ты помаду нашла? – Да, взяла, – ответила Анна, покрасневшая от слова «смазки». – Пойдем, теперь крем глянем. – Какой? – Виши под глаза. – Фу, Виши – ужасная марка! Зачем платить за продукты, которые не работают? Да еще и столько? – Да? – Анна остановилась. – А мне у них термальная вода нравится. И вообще, выглядит солидно, – неуверенно протянула она, повернувшись к высоким застекленным шкафам с косметикой. – Еще одна жертва маркетологов! Ты думаешь, эту косметику продают в аптеках, потому что она какая-то особенная? – Уже нет. Раз мне говорит сам маркетолог… Все, пошли платить. Кофе сейчас попьем где-нибудь? – С удовольствием. На выходе из аптеки Миша автоматически поддержал поскользнувшуюся Анну под локоть, не сводя взгляда с проходящего мимо мужчины. – Какой интересный экземпляр! – протянул он, поворачиваясь вслед спине прохожего. Анна тоже повернулась, но, не увидев в спине мужчины ничего необычного, смущенно поинтересовалась: – А разве он…? Миша суть вопроса понял сразу. – Иной раз, конечно, и не узнаешь, пока не попробуешь. Но вообще, гетеросексуальных мужчин на этом свете гораздо меньше, чем считает большинство. – Однако, ужасные новости! – Только для тебя. – А как ты можешь быть так уверен в том, что они… Ну… – Анна замялась. – Голубые? – с готовностью подсказал Миша. – Судя по всему, я у тебя первый. Анна потупилась, застеснявшись своего обывательского интереса. Конечно, как жительница большого города она многое знала и слышала о гомосексуализме, могла вместе со всеми рассмеяться удачной шутке на эту тему и со знанием дела покивать, поддерживая беседу, но Миша действительно стал первым открытым гомосексуалистом, с которым она познакомилась лично. И он возбуждал в Анне любопытство, ей интересно было узнать, чем отличается его жизнь от гетеросексуальной, и отличается ли. Поведение Миши, впрочем, указывало на то, что ее интерес ему не неприятен. Стряхнув невидимую пылинку с плеча Анны, он пояснил с улыбкой: – У меня шестое чувство. Про гейдар слышала? Гей плюс радар. А вообще, общеизвестно, что голубые обычно лучше ухаживают за собой. Ну, чистая кожа, аккуратно подстриженные ногти, приятный запах, хорошая обувь. – Он потрогал налившееся красным пятнышко на своем подбородке, на которое досадовал еще утром. – Хотя, что касается чистой кожи, бывают и исключения. – А почему голубые лучше ухаживают за собой? – М-м-м, думаю, по той же причине, что и женщины. Анна повернула к нему лицо с вопросительно вздернутой бровью. – Гормоны, – пояснил он. – А! Ну, эти ребята – идеальное объяснение всех женских поступков. – Да уж. Не знаю, мне просто нравится нравиться себе и окружающим. В это кафе зайдем? После кофе Анна с Мишей зашли в торговый центр на соседней улице. Его теплое нутро было заполнено покупателями новогодних подарков, на лицах которых читалась рабочая сосредоточенность. Анне показалось, что в такой деловитой суете украшения, вопреки своему назначению, праздничной атмосферы не создавали, а лишь делали помещения и витрины более яркими и блестящими, чем в непраздничные дни. В магазинах, заманивавших их обещаниями многопроцентных скидок, Миша рассматривал вещи дотошно, прикладывал их к телу и придирчиво оглядывал себя в зеркале. Анна же в первую очередь находила ценник и в большинстве случаев этой информацией и удовлетворялась. – Миш, тут же распродажей и не пахнет, – пожаловалась она, быстро пробежавшись пальцами по вешалкам с пальто в очередном магазине. – Ну, а как, по-твоему, Москва должна поддерживать репутацию одного из самых дорогих городов? – Ну, не знаю… Тогда можно не покупать себе теплую одежду, а всю зиму передвигаться на такси. Сумма выйдет такая же, но плюс еще и комфорт. Это глупо, тратить столько на одежду. – Надо не меньше тратить, а больше зарабатывать, – нравоучительно заявил Миша. Проигнорировав сентенцию, Анна спросила: – А где мы встречаемся с твоей подругой? – В «Пампасах», – отозвался Миша, останавливаясь у стойки с перчатками. – Слушай, взять мне эти, как думаешь? – Он натянул перчатку ярко-желтой кожи на ладонь и выставил, любуясь, руку перед собой. – А у тебя разве нет перчаток? – А разве разрешается иметь только одни перчатки? У Миши то и дело звонил телефон, и Анне, вежливо отходившей на время разговоров в сторону, скоро наскучило рассматривать одежду, которую ей не хотелось ни покупать, ни даже примерять. И тогда, когда уже начала подумывать о том, чтобы оставить Мишу, он, словно почувствовав ее меняющееся настроение, глянул на часы и сказал: – Мы же в ресторан можем прийти и пораньше, да? Хостесс показала им на столик у окна, и Анна прошла к нему первой, устроилась в кресле ближе к выкрашенному красной матовой краской радиатору и с удовольствием вытянула ноги, гудевшие после долгой ходьбы. Она повернулась к окну, за которым трудно парковался огромный джип, собрав позади вереницу раздраженных машин, а Миша сразу занялся изучением меню, заявив: «Сейчас съем все, что у них есть. Буду суп, салат и… И…». Так, глядя каждый в свою сторону, они не заметили, как к столу подошла высокая девушка, в которой Миша узнал Машу, а Анна с завистью отметила красивые бедра и вьющиеся волосы медового цвета. Расцеловав Мишу, девушка перевела на Анну вполне приветливый, но немного рассеянный взгляд и пошевелила в воздухе пальцами с хорошим маникюром. – Привет, я Маша. – Я Анна. Очень приятно, – ответила Анна, рассматривая чуть ли не в открытую острые лучики ресниц, губы с загнутыми вверх уголками, веснушки на тонкой переносице и бордовую кожаную сумку, которую Маша небрежно бросила на пустой стул. От этой девушки исходила такая уверенность в своей внешней безупречности, что Анна углубилась в ставшее вдруг неудобным кресло и поджала под него ноги в заляпанных зимней городской грязью ботинках. К счастью, ее смущение осталось незамеченным – Миша уже привлек внимание Маши вопросом: – Ну что, с Кристофом покончено? – Не знаю. Но меня точно достал Париж. Деревня какая-то. – Она поморщилась. – А тут проект как раз наклевывается, так что я пока здесь побуду. – Что за проект? Еще один ресторан? – спросил Миша, опять взяв в руки меню. – Блин, к нам кто-нибудь подойдет сегодня или нет? Я сейчас скатерть жевать начну. – Нет, в этот раз магазин. Анна вежливо кивнула, чтобы показать свое участие в разговоре, и Миша, заметив это, тут же разъяснил: «Маша занимается интерьерами, а Аня… Анька, что ты делаешь?». Но тут подошла официантка, и Анне не пришлось отвечать на этот вопрос, не очень-то важный для собеседников и такой сложный для нее. Вероятно, ей уже пора было решать, как она хочет, или хотя бы согласна зарабатывать, но пока она избегала каких-либо решений, требовавших ответственности и продуманности. Когда принесли напитки, за соседним столом громко зазвонил телефон – Миша вздрогнул – и владелец телефона отозвался столь же громким «алло». – Хамство какое! – воскликнул Миша, впитывая салфеткой капельки джин-тоника с брюк. – Устроили тут переговорный пункт, блин! – Да, громковато для ресторана, – согласилась Маша. Анна отпила вина и, неловко кашлянув, решила поддержать тему: – А я на днях читала статью про мобильные телефоны для ортодоксальных евреев, которые не звонят и не принимают звонки по субботам… – Везет им! – отозвался Миша. – У них хотя бы по субботам тихо. Маша улыбнулась. – А некоторые себе еще такие звонки восхитительные ставят… Я была на днях на встрече, и у одного из клиентов, солидного такого дядечки под пятьдесят, с брюшком, лысинкой, телефон песенкой Барби пел. – Она напела, кукольно качая головой: – I'm a Barbie girl in a Barbie world, _ – и рассмеялась, вспомнив, видимо, как это выглядело на встрече. – И ты будешь работать с таким идиотом? – прищурился Миша. – Ты представляешь, какие – Да какая разница, – отмахнулась она. – Мне к дурновкусию не привыкать. Лишь бы платил. Миша в сомнении покачал головой. – Ну, а что у тебя с Кристофом-то случилось? – Ничего особенного. Он сам не знает, чего хочет. То замуж приглашает, то вдруг собирается все бросить и поехать работать в Лондон. – Он зовет тебя замуж, а ты сидишь здесь и рассказываешь мне, что он не знает, чего хочет?! – Ну, он как-то неубедительно зовет. И потом, Мишк, ну что я буду делать в том Париже? – Жить, дурында! Это здесь делать нечего. Посмотри хотя бы на эту погоду! Маша пожала плечами, глянула в окно, на которое ветер кидал мокрый снег: «Ну, здесь есть ты, например». – Я бы к тебе приехал, козочка моя! Сказала бы своему Кристофу, что я твой давно потерянный и недавно найденный брат. Или вы могли бы усыновить меня. – Ты же час назад к Полу Смиту хотел усыновляться, – заметила Анна. – Когда шарф увидел, помнишь? Вернее, его цену. – Ну, здесь более реальная возможность! И потом, в Париже полсмитовая одежда подешевле будет. Смогу себе позволить. Машка, у вас же сейчас, кстати, распродажи! Чего ты сорвалась? – Хочу Новый год здесь встретить. – Да! Офигительно важный праздник! Ох, девочки, все-то у вас с ног на голову! Мужика нет – страдаете, мужик есть – страдаете еще больше. Маша не ответила, повернула голову к приближающейся к их столу официантке с тарелками в руках. Анна тоже повернулась и, увидев свой заказ, выпрямилась в кресле, принялась расчищать перед собой место для тарелки. Ей хотелось услышать причину приезда Маши, но не больше, чем хотелось есть. – Я встретила в Париже своего бывшего однокурсника, – объявила, наконец, Маша, нехотя поворошив вилкой салат. – Так обрадовалась почему-то, что даже напилась с ним и пошла в отель. А потом одно за другим… В общем, я сказала Кристофу, что лечу в Москву повидаться с родителями. – А в Москве выяснилось, что у твоего однокурсника жена и десять детей, – уверенно продолжил Миша. – Примерно так. – Так возвращайся к Кристофу, пока не поздно! Хотя… Зная тебя… Ты ему сказала, что все кончено навсегда, да? Как ты умеешь? Маша наклонила голову, мазнула подбородком плечо. Ее молчание красноречиво подтверждало только что прозвучавшее предположение. Тут до их столика долетел приветственный возглас, на который Миша живо повернулся и расплылся в улыбке: «О, это же Иванна!». – Мишка, привет! Все таскаешься по модным ресторанам? Миша встал, пожал руку невысокому парню с кудрявыми волосами, потом поприветствовал таким же образом приблизившихся двух других, одетых в не по сезону легкие и слишком итальянские, на вкус Анны, рубашки. – Это Иван, – сказал Миша, повернувшись к столу. – Анна. – Очень приятно. Маша протянула ладонь: «Привет, Ваня. Как дела?». Затем Миша представил остальных, и те же слова были произнесены еще несколько раз. Анне процедура показалась нелепой калькой с голливудских эпизодов. Зачем нужны эти реверансы, если они даже разговаривать друг с другом не будут? В подтверждение ее мысли Миша отошел с парнями к бару, бросив: «Я на минутку». – Он всегда такой учтивый? – поинтересовалась Анна, возвращаясь к еде. – Да, правила хорошего тона соблюдает, – кивнула Маша. – Иванна его бывший близкий друг, а других я не помню. А Мишку знаешь, кстати, как называют? Микаэлла. Они когда-то всей своей компании имена такие придумали… Потом разругались, разошлись, а имена остались… Звякнув льдом о стенки стакана, она отпила джин-тоника, и замолчала – вероятно, вернувшись к своим размышлениям. Анне же молчание показалось слишком тяжелым, и она попыталась продолжить беседу: «А ты долго в Париже прожила?». – Чуть больше года. – Интересный город? – Даже не знаю. Я как-то услышала, что привыкание к новому месту проходит по трем стадиям – в первый год тебе все нравится, полный восторг… Во второй ты все ненавидишь, а в третий начинаешь вести себя так же, как местные. Я вот на второй стадии увидела все по-новому – грязно, бюрократия страшнейшая, кругом одни арабы да туристы… – Да, наверное, туристы Парижу этот романтичный флер и придумали, – предположила Анна. – За неделю в городе недостатков же не разглядишь. А тут такой язык еще. Кажется, что они только нежности говорят, ну или рассказывают что-то ужасно интересное. Маша кивнула. – Мне тоже так сначала казалось. А потом стала хорошо понимать, и вся романтика развеялась. Помню, я пошла как-то в магазин за едой, и там в проходе стояла очень красивая женщина, говорила по телефону. Она и одета была очень интересно. Платье, каблуки. Не вот тебе майка с джинсами, как большинство там ходит. А говорила она всего лишь о подсолнечном масле! Какая проза жизни… Она опять замолчала, повернулась в задумчивости к окну. От второй неловкой паузы Анну избавил вернувшийся к столу Миша – веселый и с бокалом коньяка в руке. – Кому коньяк? Угостили, а я его ужасно не люблю. – Давай мне, – вяло отозвалась Маша. Миша уселся на свое место, наколол несколько салатных листьев на вилку и, едва прожевав, воскликнул: – А поехали в «Мистери»? – А что это? – спросила Анна. – Голубой клуб. Я уже сто лет никуда не выбирался, надо бы взбодриться. Маша покачала головой: «Я пас. Не сегодня, Мишка, извини. Да и вход там…». – Анька, а ты? – А сколько вход? – Четыреста для девочек. Анна недоверчиво качнула головой: «Однако». – Поехали! Я за тебя заплачу! – взмолился Миша. – Хотя сначала, конечно, попытаемся выдать тебя за мальчика. – Ну… давай, – нерешительно согласилась Анна. У клуба – железной двери с нарисованным на ней флажком из шестицветной радуги – было людно и шумно. Мужчины и юноши, многие из которых выглядели оригинально даже в зимней одежде, переговаривались между собой и по телефонам и возбужденно приветствовали друг друга, касаясь щеками щек. Миша повернулся к Анне, критически оглядел ее. – Грудь у тебя плоская. Хорошо, – удовлетворительно кивнул он. Анна усмехнулась: «Да, грудью я в отца». – Факт. Все равно, ссутулься чуток… Ага, отлично. Волосы немного растрепать, вот так… Челку на лоб… Тебе на покраску уже пора, дорогая… Корни слишком темные. – Миш, я думала, ты пошутил, когда предложил выдать меня за мальчика. Я же не мужеподобная… Может, грудь у меня и плоская, но скулы-то женские. И серьги. – Это все неважно. Мы же не за мачо хотим тебя выдать, а за хабалку. – И у меня есть потенциал, да? Я польщена, – возмутилась Анна. – Может, лучше заплатить? – Я вспомнил, что сегодня биологических женщин не пускают. Не разговаривай, у тебя интонации неправильные. Анна, всегда робевшая, когда речь шла о нарушении писаных правил, сгорбилась еще больше и замедлила шаг, но отступать было поздно – охранник уже распахнул перед Мишей дверь. Он мельком глянул на них и указал подбородком вниз, на плохо освещенную лестницу, у подножия которой виднелась конторка с кассой. Миша спустился первым, потом, ловко приобняв Анну, протолкнул ее вперед, подальше от кассы, и попросил блондина-кассира: «Один нормальный, один студенческий, пожалуйста». – Четыреста писят рублей, – безразлично протянул блонд. После раздевалки – где Анна прикрывала грудь сложенными руками – она ухватила Мишу за локоть и зашипела: «Ну ты, Миша, плут! Мало того, что провел женщину, так еще и выдал ее за студента!». – С чего это ты взяла, что я тебя выдавал за студента? – хмыкнул он. Ударение в его фразе пришлось на «тебя». Анна возмущенно задохнулась, но ответа придумать не успела: откинув бархатные шторы, Миша жестом пригласил ее в бухающий музыкой зал, в одном конце которого высилась сцена, в другом – бар, а в середине было не протолкнуться. – Здесь всегда столько людей? – прокричала она в ухо Мише. Он часто покивал и показал рукой на стойку, определяя направление движения. Тут на сцене появился мужчина, переодетый необычайно вульгарной женщиной, и, поприветствовав публику, которая отозвалась свистом и криками, принялся развлекать зрителей похабными шутками, густо приправленными матом. Шутки прерывались не менее похабными репликами из зала, на которые переодетый мужчина реагировал очень живо и смешно. – Это шоу, – объяснил Миша, вставив Анне в ладонь стакан очень холодного джин-тоника. – Сейчас будут песни. И сразу за его словами к публике вышла длинная и стройная фигура, мужчину в которой выдавал только кадык. Анна перевела взгляд на толпу и, оглядывая лица, подумала, что ей нравится здешняя атмосфера беззаботности и веселья, флирт напропалую, разлитая в воздухе сексуальность и исходящее буквально от каждого предвкушение еще более глубоких удовольствий. Увидев в толпе очень известного актера, Анна повернулась к Мише и удивленно спросила, указав подбородком на знаменитость: «А он тоже что ли?». Миша покрутил головой, пытаясь понять, о ком говорит Анна, и фыркнул: – Еще больше других! Я с ним спал. Истеричный такой. Анна вдруг заметила, как преобразился Миша: щеки его раскраснелись, в глазах появился блеск, а во взгляде – суетливый интерес и цепкость. Его жесты стали настолько жеманными, что почти превратились в ужимки. На втором стакане джин-тоника к бару протолкнулись очередные знакомые Миши, которых он после поцелуев в щеки представил Анне. Она с улыбкой назвала несколько раз свое имя: «Анна. Очень приятно. Анна» и включилась в общее обсуждение шоу. Вдруг один из знакомых – представленный Мишей как редактор мужского журнала – рассмеялся и, положив Анне руку на плечо, спросил: – А ты что же, со среды здесь тусуешь? Она недоуменно вздернула брови и склонила голову набок, ожидая объяснений. Миша захохотал. – Сюда женщин только по средам пускают, на лесбийские вечеринки! – Бедные лесбиянки, вынуждены напиваться среди рабочей недели! – неловко попыталась поддержать шутку Анна. Когда знакомые отошли, Миша спросил Анну: – Слушай, а чего ты все время представляешься так строго? Анна? – Не знаю, – пожала она плечами. – Аня как-то уродливо звучит. Это «ня»! – Смешно. Ня! Теперь так буду тебя называть. Чтобы искоренить комплексы! – А я тебя Микаэлла! – огрызнулась Анна. – Откуда ты… – ахнул Миша. – Машка! Машка растрепала! – Да ладно, смешно же! – Ой, это все было сто лет назад, – пьяно качнул головой Миша. – Как молоды мы были, как много пили и курили… Что еще выпьем, кстати? – Мне хочется какого-нибудь сложного коктейля. – М-м-м… Пина колада достаточно сложный? – Давай. Бармен поставил на стойку два высоких стакана с вишенкой на ободке, в которую был воткнут флажок с шестицветной радугой, такой же, какой Анна видела на двери клуба. Она коснулась своим стаканом Мишиного и спросила: – Миш, а почему символ голубых – радуга? И из шести цветов? – Ну-у-у, у каждого цвета есть свое значение, вроде сексуальности, силы, жизни… Я их и не помню, честно говоря. – Миша сделал глоток. – Хорошо коктейль сделали, кстати. А появились эти флаги на первом гей-прайде в Сан-Франциско в семидесятых. Их развесили на фонарных столбах, и получилось несимметрично, некрасиво, в общем. Поэтому одну полоску потом для симметрии убрали, фиолетовую. Такая вот официальная версия. – А откуда взялись гей-прайды? Миша покосился на нее. – Это что, экзамен? Достоин ли я принадлежать к тусовке? – Извини, – Анна потупилась. – Мне просто интересно. Это же целая культура теперь. – Да ладно, я шучу. – Миша приобнял ее. – Первый гей-прайд провели через год после полицейского рейда в голубом клубе в Нью-Йорке, который закончился серьезным побоищем. Жертв там, кажется, не было, но драки были серьезные, и именно это восстание считается началом движения за права голубых. Тут Миша вручил Анне свой стакан и развернулся всем телом к явно пьяному блондину за его спиной. – Вы не могли бы стоять ровнее? – обратился он к нему. – Мне очень трудно держать вас на своих плечах! Он повернулся обратно к Анне, забрал у нее стакан и осуждающе поджал губы. – И до сих пор же приходится бороться за свои права! Ужас. Анна громко рассмеялась, совершенно очарованная Мишей и вечером. Они досмотрели до конца шоу, обсуждая актеров и публику, и Анна скоро почувствовала, что картинка перед ней размылась и потеряла четкость, а ноги стали менее твердыми. – Слушай, Мишка, а как бы мне тут в туалет сходить? – спросила она, поставив опустевший стакан на стойку. – Обыкновенно. Только постарайся не пользоваться писсуаром, это тебя точно выдаст. Туалет вон там. Потом домой поедем? – Да, я думаю, пора. Миша коснулся ее локтя. – Ко мне, ладно? Анна заглянула в его глаза и за веселым хмелем увидела в них звериную тоску. – Конечно. |
|
|