"Водный Лабиринт" - читать интересную книгу автора (Фраттини Эрик)

IX

Расстояние от города каналов до Флоренции машина преодолела часа за два.

— Франческо, я остановлюсь в гранд-отеле «Вилла Медичи», это на виа Иль-Прато.

— Знаю, синьорина Афдера, Роза мне сказала. Мы поедем по виа Борго Оньисанти, а оттуда до виа Иль-Прато рукой подать.

— Высадишь меня у отеля и можешь возвращаться в Венецию.

— Как же вы поедете назад?

— Не беспокойся. Вернусь на такси или возьму напрокат машину. Если ты останешься здесь, то Роза будет как на иголках.

Через несколько минут машина пересекла Арно по мосту Америго Веспуччи и подъехала к отелю. Оказавшись в номере, Афдера подошла к телефону, но тот вдруг сам зазвонил. Девушка подняла трубку и услышала голос Макса:

— Привет, Афдера.

— Не могу поверить. Как у тебя хватает наглости мне звонить? Ты внезапно исчезаешь, потом появляешься и еще рассчитываешь на теплый прием?! Кстати, как ты узнал, что я тут?

— ЦРУ помогло. Они следят за тобой со спутника. — Макс рассчитывал разрядить атмосферу, но Афдера не была расположена к шуткам.

— Даже и не думай выкрутиться. В Берне ты ускакал от меня со всех ног и ничего не объяснил. Я не хочу все время страдать. Ты мне нравишься, Макс, и это знаешь. Но я не хочу все время страдать, терпеть боль.

— Мы увидимся, или мне лучше исчезнуть? Я здесь, во Флоренции.

— Лучше исчезнуть.

— Когда увидимся?

— Завтра я встречаюсь в университете с Леонардо Колаяни. Он специалист по Крестовым походам и много знает о книге Иуды. Если хочешь, пойдем вместе.

— С удовольствием. Когда встречаемся?

— Приходи в мой отель к десяти утра. Позавтракаем, потом двинемся к Колаяни и посмотрим, не скрывает ли он чего. Как тебе такой план?

— Отлично. Потом пообедаем?

— Только если узнаю, почему ты от меня убегаешь.

— Объясню, обещаю тебе. Между прочим, про отель я узнал от твоей сестры. Я позвонил, и Ассаль посоветовала мне примчаться во Флоренцию как можно быстрее. Воображаю, что она себе представила.

— Может быть, она все представляет себе лучше, чем мы с тобой. До завтра, Макс.

— До завтра, Афдера.

После этого разговора девушка никак не могла заснуть. Ей надо было много чего выяснить у Колаяни и еще больше — у Макса. Афдера очень хотела получить от них ясные, четкие ответы на свои вопросы.

Наконец она призвала на помощь терпение, немалую дозу снотворного и заснула, да так глубоко, что телефонный звонок разбудил ее не сразу.

— Доброе утро.

— Доброе утро, Макс.

— Я жду тебя внизу, в «Сала Катерина». Поторапливайся.

— Закажи мне крепкий кофе. Во время разговора с Колаяни я должна хорошо соображать. Сейчас приму душ и спущусь.

Через сорок пять минут Афдера вошла в обеденный зал.

— Как ты, Макс?

Кронауэр встал и поцеловал девушку в щеку:

— Рад тебя видеть.

— Я тебя тоже. Где ты был, что делал?

— Из Берна отправился в Лондон, где работал над арамейскими текстами из Британского музея. Кроме того, сирийское правительство предложило мне заняться переводом рукописей, недавно найденных около Пальмиры. Это займет целый год.

— Будешь трудиться на Хафеза Асада?

— Нет. Мне придется работать над арамейскими текстами, случайно найденными близ Пальмиры, которая случайно оказалась на сирийской территории. Если бы ученые занимались своими делами только в демократических странах, то им не удалось бы раскрыть секреты фараонов, исследовать руины Баальбека, Пальмиры и Вавилона, прикоснуться к Великой Китайской стене. Ждать, пока в этих местах воцарится демократия, значило бы отложить на целые тысячелетия изучение большей части древностей. Но расскажи мне, кто такой этот Колаяни?

— Он занимался происхождением книги Иуды вместе с Чарльзом Эоландом, сотрудником Восточного института в Чикаго, одним из виднейших специалистов по папирусам. Колаяни — известный знаток Средневековья, автор многих книг. Он читает лекции в здешнем университете. Оба они много лет работали на загадочного грека по имени Василис Каламатиано.

— Я много слышал о нем, но не знаю, насколько правдивы эти слухи.

— Эоланд и Колаяни пытались проследить путь книги от ее создания до наших дней, однако мне неизвестно, удалось ли им открыть что-нибудь важное. Резек Бадани, мой приятель, каирский торговец древностями, сказал, что встреча с Каламатиано может прояснить историю манускрипта. Поэтому я здесь. — Афдера сделала большой глоток горячего крепкого кофе без сахара.

— Думаешь, этот человек вот так просто выдаст нужные тебе сведения? Вдруг он не захочет говорить или не имеет на это права?

— Может, и так. Но я все равно попытаюсь поговорить с Колаяни и узнать, что ему удалось открыть. Пошли ловить такси. — Афдера допила кофе и положила на стол деньги.

— Вдруг он не пожелает говорить в моем присутствии?

— Я скажу, что ты крупный специалист по раннему христианству. Твое участие в беседе необходимо.

Университетский кампус был полон студентов с книгами в руках. Одни шли на занятия, другие — с занятий. Афдера не без грусти вспомнила время своей учебы.

— Тоскуешь?

— Ты что-то спросил?

— Да. Тоскуешь по студенческим годам?

— Наверное, да. Бабушка послала меня учиться в Оксфорд, а потом — в Иерусалим. В обоих этих местах я жила словно в закрытой хрустальной вазе. Бабушка постаралась, чтобы мы с Ассалью существовали в искусственном мире. Я мало что понимала в реальной жизни, почти не знала, чем занимается бабушка. Наивную девочку интересовали только университетские дела. Нас с сестрой предохраняли от всяких волнений и потрясений, — печально заметила Афдера, наблюдая за парочкой, целующейся на скамейке.

Руки ее были засунуты в карманы пальто.

— Видимо, она оберегала вас таким образом.

— Вероятно. Но в итоге мне досталась в наследство задача, к решению которой я не подготовлена. Бабушка верила в меня больше, чем я сама.

— Мне кажется, ты все делаешь как надо. Ассаль восхищается тобой, говорит, что старшая сестра заменила ей родителей. По-моему, ты напрасно жалуешься.

Афдера промолчала, и они направились к главному зданию, в котором Колаяни читал лекцию по истории Средних веков. Резек Бадани познакомил профессора с Крещенцией Брукс в начале семидесятых, когда та только что приобрела книгу Иуды.

Профессор имел неплохое представление о книге, но Крещенция уверяла его в том, что книга была обнаружена не в Джебель Караре, а в Джебель эль-Туне. Судя по всему, Колаяни и Эоланд настоятельно советовали Бадани продать ей манускрипт.

Оба они были хорошо известны египетским торговцам древностями как в Каире, так и в других местах, где на продажу выставлялись старинные рукописи, и старались купить все папирусы, попадавшиеся им на глаза. В древности этот материал не казался чем-то особенным, теперь же папирусы считались необычайно ценной находкой.

Эоланд прощупывал торговцев, задавая им различные вопросы. В кодексах, например в том, который принадлежал Крещенции, или в тех, что были найдены в Наг-Хаммади, листы папируса были сброшюрованы и сшиты вместе. Колаяни и Эоланд работали на Василиса Каламатиано. Им удалось выяснить истинный возраст книги, от которого напрямую зависела ее стоимость, исследовав способ соединения листов.

Афдера и Макс подошли к аудитории. Они заглянули в небольшое окошко и увидели, как студенты записывают лекцию и задают вопросы высокому и худому человеку с копной белоснежных волос. На его красивом смуглом лице поблескивали круглые очки. Скоро занятие подошло к концу, студенты стали покидать помещение.

Афдера предпочла подождать, пока профессор не останется один. Он уже собирался выйти в коридор, когда девушка остановила его.

— Профессор Колаяни? Я Афдера Брукс, внучка…

— Крещенции Брукс, разумеется, — закончил тот. — Прошу вас, пройдемте ко мне в кабинет. Там мы сможем спокойно побеседовать. — Он перевел взгляд на Кронауэра: — С кем имею честь?..

— Профессор, извините меня, — вмешалась Афдера. — Это Максимилиан Кронауэр, большой друг нашей семьи, специалист по раннему христианству.

— Идемте ко мне. — Профессор предпочел не заметить протянутой руки Кронауэра.

Присутствие незнакомца явно стесняло его.

— Бадани сказал мне, что разговор будет только между нами, — неодобрительно заметил он.

В кабинете Колаяни царил хаос, обычный для многих ученых. Вдоль высоких стен стояли деревянные стеллажи с книгами по истории Крестовых походов. Каждая из них была снабжена особым ярлычком. Среди стеллажей имелся просвет. В этом месте на стене висел кусок надгробной плиты XIV века. На ней был изображен рыцарь с большим щитом, а рядом с ним — какой-то мифический зверь, то ли крылатый лев, то ли дракон.

Колаяни положил бумаги с материалами для лекции поверх стопки книг и папок, громоздившихся на столе. Когда он направился к кожаному креслу, чтобы освободить его от книг, стопка с грохотом обрушилась. Профессор снова воздвиг неустойчивую башню, но теперь уже на полу.

— Извините, у меня совершенно нет времени бороться с этим проклятым хаосом, — сказал он. — Садитесь, пожалуйста, туда, где есть место.

Афдера присела на краешек кресла, спинкой ей послужили тома «Британской энциклопедии Крестовых походов». Макс примостился на табурете, таком низеньком, что колени его чуть ли не упирались в подбородок. Афдеру это сильно позабавило.

— Итак, чего же вы от меня хотите, синьорина Брукс?

— Зовите меня Афдерой, хорошо?

— Договорились. Чего вы хотите, Афдера?

— Мне нужна информация.

— Какая именно?

— О книге Иуды. О том, что вы открыли, работая на Каламатиано. Расскажите, что вам известно о книге и о роли Людовика Святого…

— Можете не уточнять. Расскажу вам все, что нам с Чарльзом удалось выяснить. Вернее, то, что могу вам сообщить, не нарушая договора о неразглашении сведений, заключенного с господином Каламатиано. Что вас интересует в первую очередь?

— Я побывала в той самой пещере и увидела в ней три саркофага. Один был накрыт красной тканью. В нем покоилось тело крестоносца, прикрытое щитом. Я знаю, что он сражался в войске Людовика Святого. На его глазах и во рту были монеты с гербом французского короля. Почему книгу Иуды охраняли именно эти рыцари?

— Для начала разрешите дать вам обзор эпохи, в которую жили и сражались эти воины, включая и вашего рыцаря. В первой половине тринадцатого века мусульмане захватили Иерусалим. Европейские монархи были слишком заняты собственными делами, и лишь Людовик Девятый, король Франции, решил предпринять очередную попытку отвоевать святой город. В июне тысяча двести сорок восьмого года он отбыл из Парижа вместе со своими братьями и представителями знати, включая графа Фландрского и герцога Бретонского. В сентябре они достигли Кипра, рассчитывая перезимовать на острове, но королевское войско начала косить чума, и боевой дух его сильно упал. Однако Людовик не собирался сдаваться. Весной прибыло подкрепление, и французы отплыли в Египет, откуда намеревались пойти на Иерусалим. Первым их завоеванием на египетской земле стала Дамиетта, взятая седьмого июня тысяча двести сорок девятого года. — Не прерывая рассказа, Колаяни принялся рыться на стеллажах, вытащил с полки старинный иллюстрированный кодекс и стал листать его. — Вот, смотрите.

Миниатюра изображала Людовика и его флот, который атаковал Дамиетту.

— Хорошее начало, — сказала Афдера.

— Да, но из-за своего порывистого характера король не стал дожидаться подкрепления и решил взять Каир имеющимися силами. Военная история свидетельствует, что проще захватить какой-либо пункт, чем удержать его. Разлив нильских вод мешал продвижению крестоносцев, но в ноябре Людовик все же решил предпринять марш на Каир. В апреле тысяча двести пятидесятого королевское войско было разбито у Мансуры.

— Что стало с королем? — спросил Макс.

— Больной, потрясенный разгромом, он решил вернуться в Дамиетту, но по дороге попал в плен и освободился лишь после уплаты выкупа. После этого Людовик немедленно покинул Египет. Вместе с ближайшими соратниками и остатками армии он направился к крепости Сен-Жан-д'Акр. Среди его солдат были братья Филипп и Гуго де Фратенс, а также варяги.

— Не знал, что скандинавы участвовали в Крестовых походах, — удивился Макс.

— Это были наемники, которые в свободное от военных походов время занимались торговлей и пиратством. Они добирались до Каспийского моря и Константинополя. Источники впервые упоминают о скандинавах в середине девятого века, когда те появляются в окружении императора Феофила. Вскоре, как истинные наемники, они восстали против своего хозяина и в восемьсот шестидесятом году напали на Константинополь. Это оказалось ошибкой. Войска, защищавшие город, легко справились с ними.

— Но ведь скандинавы не были христианами. Как же тогда они сражались за веру в Святой земле?

— Господин Кронауэр, они были наемниками и никем больше. Их интересовали только деньги. Они служили тому, кто им платил. В десятом веке скандинавы появились в византийской армии. Варяжские отряды дрались с арабами. Из подозрительных наемников северяне превратились в желанных гостей. Их зачисляли даже в императорскую гвардию. Жестокость варягов при преследовании разбитого противника стала легендарной. Они буквально резали беглецов на куски. Василий Второй сформировал особую варяжскую гвардию. Со временем появились и новые соединения.

— Как же их взяли в Крестовые походы? — поинтересовалась Афдера.

— Варяги под знаменами германского императора Фридриха Второго Гогенштауфена участвовали уже в Шестом крестовом походе, затем и в Седьмом, под знаменами Людовика Девятого Французского. Скандинавы упоминаются в хрониках вплоть до тысяча двести девяносто первого года, когда крестоносцы оставили свои последние владения — Тир, Сидон и Бейрут. Варяги наверняка сопровождали французского короля во время похода от Дамиетты к Сен-Жан-д'Акру. Кто-то из них затем присоединился к Филиппу или к Гуго на пути в Европу.

— Почему для Людовика был так важен Египет? — задал вопрос Кронауэр.

— Раньше историки полагали, что он намеревался создать постоянную базу близ Святой земли не только для этого Крестового похода, но и для последующих. На самом же деле эта кампания имела еще и религиозный подтекст. В Библии неоднократно упоминается о пребывании Святого семейства в Египте. Поэтому Людовик считал завоевание этой страны своим священным долгом.

— Но ведь на жизни Иисуса и его родителей в Египте акцент делают скорее копты, чем католики, — прервала его Афдера.

— Это так, — вмешался Макс. — Для коптов факт нахождения Святого семейства в Египте очень важен. Они приспособили это повествование к своим собственным поверьям и делают упор на тех местах в Новом Завете, где рассказывается об этом. В Библии ничего не упоминается о пути, по которому следовало семейство, но копты попытались его проследить, и, надо сказать, сделали это очень тщательно.

— Правильно, — взял слово профессор. — Но представьте себе образ мышления тогдашнего христианского монарха. Людовик знал, что Святое семейство жило в Египте. Желание вырвать из рук неверных те края, где прошло детство Иисуса, было для него вполне естественным. Этого оказалось достаточно для организации Крестового похода.

— Когда Людовик узнал о существовании книги Иуды? — Афдере хотелось поскорее подобраться к главному.

— Вероятно, это произошло случайно. Книга, в оригинале или в греческом переводе, была найдена кем-нибудь из крестоносцев при взятии Дамиетты. Мы с Эоландом считаем, что это был именно тот экземпляр, который сейчас принадлежит вам.

— Черт возьми, прошло больше семисот лет. Почему вы думаете, что книгу принесли в пещеру похороненные там крестоносцы?

— Условиями освобождения Людовика и его братьев были уступка Дамиетты и выплата миллиона золотых безантов. Вероятно, когда король со своим войском покидал город, он решил не оставлять этот манускрипт и другие книги, священные для христиан, в руках неверных. Скорее всего, Людовик приказал тем рыцарям защищать книгу даже ценой собственной жизни, что они и делали.

— Как вы полагаете, Людовик знал о ее содержании? — спросила Афдера, делая пометки в бабушкином дневнике.

— Трудно сказать. Не исключено, что кто-нибудь из священников или дворян, сопровождавших его, перевел текст на греческий или на коптский. Возможно также, что король понял, какую опасность представляет эта книга для католической церкви и светской власти пап. Поэтому он и решил ее спрятать.

— Не проще ли было сжечь? — полюбопытствовал Макс.

— Нет. Сильно сомневаюсь в том, что этот христианин осмелился бы сжечь повествование об Иисусе, пусть даже созданное Иудой Искариотом. Монарх был крайне набожен и хорошо знал историю христианства. Нет, он не осмелился бы. Для него самым удобным — или, скажем так, наименее неудобным — выходом было отправить книгу подальше от Дамиетты и от мусульман, доверив ее трем рыцарям. Пока о ее местонахождении никто не знал, бояться было нечего.

— А эти крестоносцы, или, может быть, вы узнали что-нибудь о человеке по имени Элиазар?

— Почему вы задаете такой вопрос?

— Потому что в тексте много раз упоминается этот Элиазар, — объяснила Афдера.

— Я расскажу вам одну историю, хотя Грек был бы этим весьма недоволен. При взятии Людовиком Дамаска была якобы найдена книга с речениями Иуды и странный документ, напоминающий послание и подписанный именем Элиазар. Если не выходить за пределы легенд и слухов, то можно сказать, что короля охватила паника, когда ему перевели это послание. Возможно, для судеб христианства было бы лучше, если бы эти два текста существовали раздельно и как можно дальше друг от друга. Так они представляли бы меньше опасности.

— А вы установили, кем был этот Элиазар?

— Наверное, именно он писал под диктовку Иуды Искариота, был его последователем или просто образованным человеком. Видимо, это произошло после предательства Иуды. Нет никаких свидетельств того, что он имел учеников, когда был апостолом Иисуса.

— В Новом Завете говорится, что Иуда совершил самоубийство, но так ли это?

— Не могу сказать ничего определенного. Я специалист по Средневековью, конкретно — по Крестовым походам, а не по истории христианства. Думаю, ваш друг способен ответить на этот вопрос. — Колаяни показал на Макса.

— Видишь ли, Афдера, — начал тот. — Хотя все новозаветные Евангелия обличают Иуду, но ни в одном из них не приводится подробностей самого предательства. Марк не говорит, почему Иуда предал своего учителя. Лука предполагает, что Иуда был искушаем дьяволом, так что предательство совершилось по сатанинскому наущению. Лишь Матфей, единственный из всех евангелистов, сообщает о самоубийстве Иуды. Он указывает, что тот польстился на деньги, но при виде страданий Христа раскаялся и повесился на дереве.

— Значит, самоубийства могло и не быть. Тогда можно допустить, что Иуда встречался с этим Элиазаром.

— Вполне. Более того, Иуда мог окончить свои дни в Египте. Немало жителей Иудеи спасались от римского владычества и религиозных преследований в предместьях Дамиетты и Александрии. Так мог поступить и Иуда.

— Мы совершенно уверены в том, что следы книга и письма Элиазара обнаруживаются в Египте, в промежутке между прибытием сюда Людовика и его уходом в Палестину, — сказал Колаяни. — Видимо, нескольким рыцарям было поручено увезти книгу на юг Египта и оберегать ее. Двое крестоносцев в сопровождении нескольких варягов двинулись к Сен-Жан-д'Акру. Они везли с собой рукопись Элиазара. Путь одного из них мы с Эоландом проследили до Антиохии и Пирея, но дальше не смогли.

— Так что же стало с этими двумя крестоносцами? — спросила Афдера, которая с невероятной скоростью записывала слова профессора.

— В Сен-Жан-д'Акре они расстались. Один направился в место, известное как Водный Лабиринт, или Город семи ворот и семи стражей. Ни Эоланд, ни я не сумели установить, где именно, хотя бы на каком континенте он находился. Как я уже говорил, второй рыцарь с несколькими варягами добрался до Антиохии, а оттуда до Пирея. Это все.

— То есть этот второй человек мог иметь при себе рукопись Элиазара?

— Подтвердить это фактами я не могу. Но мы с Чарльзом не сомневаемся в том, что у этого рыцаря был документ, доверенный ему французским монархом. Об этом можно судить хотя бы по немалому эскорту.

— Может, именно об этом рыцаре гласит легенда, — проговорила Афдера.

— Что за легенда?

— Венецианская. В нашем городе есть арка, на которой изображены щит, меч и шлем. Некий рыцарь возвращался из Святой земли с драгоценной реликвией. В пути он познакомился с торговцем Морозини, вроде бы весьма благородным человеком, и между ними завязалась крепкая дружба. Торговец приютил его в своем богато отделанном венецианском доме, который находился как раз в том месте, где стоит арка, — на Корте Морозина. Там рыцарь увидел сестру Морозини, без памяти в нее влюбился и забыл о важном поручении своего сеньора, короля Людовика. К несчастью, это были не брат и сестра, а двое любовников, которые коварно сбежали из Венеции, прихватив с собой небольшое состояние, скопленное рыцарем, его шлем, щит и меч. Согласно легенде, с той самой ночи безутешный воин долго бродил по улицам, а потом на Корте Морозина, у колодца, нашли его доспехи. Когда рыцарь исчез, на закраине колодца остался его герб, выгравированный на доспехах.

— Вы помните, как выглядел этот герб? — Профессор встал и взял альбом с гербами крестоносцев.

— Кажется, львиная лапа или что-то в этом духе. Но я могу ошибаться.

Колаяни открыл альбом. Перед глазами Афдеры и Макса предстал герб с львиной лапой.

— Такой?

— Да, очень похоже. Львиная лапа.

— Это герб рода Фратенсов, представители которого сопровождали Людовика в Седьмом крестовом походе. Значит, ваша легенда основана на реальных событиях. Кто-то из Фратенсов — Гуго или Филипп, — вероятно, достиг Венеции. Осталось выяснить, кто именно и каким путем он следовал из Палестины.

— Какая разница, кто именно? — спросил Макс.

— По этому поводу могу сказать вот что. Гуго и Филипп могли мирно жить в своих фамильных владениях, как это сделал их отец, но предпочли отправиться на борьбу с неверными, на поиски славы и богатства. Оба воспитывались в духе самоотречения, считали своей главной заботой помощь слабым, беднякам, калекам, но при этом были весьма искусны в военном деле. Братья были преисполнены горделивого смирения перед Богом, который был для них главой общественной иерархии, и перед королем, стоявшим непосредственно за ним, но при этом сильно отличались друг от друга. Гуго был известен своим аскетизмом, кротостью, в то же время и воинской доблестью. Филипп же жаждал лишь подвигов во имя веры и любил подсчитывать, сколько мусульман им уничтожено. Его настроение от этого только улучшалось. Он называл это злоборством. Гуго отдавал всего себя защите бедных и слабых, а Филипп не задумываясь убивал бедных и слабых лишь за то, что они были неверными. Гуго был монахом, ставшим воином, Филипп же — попросту извергом.

— Но все-таки, имеет ли значение, кто именно из братьев прибыл в Венецию? — не унимался Макс.

— Имеет, и немалое. Если в Палестине остался Филипп, то он мог быть похоронен где угодно, а если Гуго, то тело вместе с оружием, скорее всего, перенесли в катакомбы Сен-Жан-д'Акра. Есть шанс его там найти. Когда соорудили ту самую арку со щитом, мечом и шлемом?

— Не уверена на сто процентов, но вроде бы в тринадцатом или четырнадцатом веке. Это легко проверить, заглянув в архив или библиотеку. Но разве эта легенда как-то соотносится с вашим рассказом?

— Может быть, даже больше, чем вы думаете. Вдруг рыцарь из легенды был приближенным французского короля, одним из двух братьев и направился в Европу, имея при себе рукопись Элиазара? Допустим, что Водный Лабиринт, Город семи ворот и семи стражей, — это Венеция! Вдруг эта рукопись спрятана где-нибудь в вашем городе? Вы понимаете, что это означает для всего христианства? Документ, говорящий о том, что Иуда не покончил жизнь самоубийством, потрясет основы католической церкви. Вдруг нам удастся обнаружить его в Венеции? Я буду рад разделить с вами славу этого открытия.

— Благодарю за доверие. Но если я узнаю, где спрятана рукопись Элиазара, то не стану делиться с вами ее содержанием. Книга Иуды принадлежит мне. Сперва мы должны отыскать следы, которые приведут нас к документу, а потом уже сможем купаться в славе.

— Позвольте немного вас побеспокоить, а потом купайтесь себе дальше, — вмешался Макс. — Что стало с королем и вторым рыцарем?

— Четыре года они занимались строительством и ремонтом укреплений в Сен-Жан-д'Акре, Кесарии, Яффе и Сидоне, совершали паломничества в святые места — Назарет и Ханаан. В тысяча двести пятьдесят четвертом году король узнал о смерти своей матери, Бланки Кастильской, исполнявшей обязанности регентши, и вынужден был вернуться во Францию, — пояснил Колаяни.

— А тот рыцарь? Известно хотя бы, где он был похоронен? — поинтересовалась Афдера, не отрываясь от своего дневника.

— Нет. С тысяча двести пятидесятого по девяносто первый годы крестоносцев, павших на поле боя, там же и хоронили. Тела тех, кто прославил себя в боях, перевозили в Сен-Жан-д'Акр, где погребали в криптах и катакомбах вместе с их щитом и мечом, а также знаками воинской доблести. Потом крепость перешла в руки мусульман, и большая часть списков умерших была утрачена. До этого различные рыцарские ордена вели довольно подробные списки погибших, в которых указывалось место захоронения.

— А гробницу этого Фратенса никак нельзя вычислить?

— Это невозможно. Мусульмане сожгли почти все бумаги, которые находились в Сен-Жан-д'Акре, а то, что уцелело, было уничтожено при взятии крепости турками в тысяча пятьсот семнадцатом году. Точно известно, что в тысяча восемьсот девятнадцатом, когда Палестина отошла к англичанам, те не обнаружили никаких списков. Чтобы найти гробницу, нужно заручиться разрешением израильских властей и прошагать многие километры по подземельям крепости. Думаю, сделать это будет непросто.

— Как раз наоборот. У меня хорошие отношения с Израильским управлением по делам древностей.

— Но не у меня, — уточнил Колаяни.

— Почему?

— Израильтяне обвинили меня, Эоланда и Каламатиано в попытке похитить несколько старинных предметов. Сразу скажу, что не имел к этому никакого отношения, но в результате нам запретили исследовать что-либо в Сен-Жан-д'Акре.

— Будьте уверены, если вы поможете мне, то я получу разрешение от израильтян.

— Как же я вам помогу, если вы не хотите делиться честью открытия рукописи Элиазара?

— Я могу изменить свое мнение. Это будет зависеть от объема вашей помощи.

— Так что же я должен сделать?

— Организовать мою встречу с Каламатиано.

— Вы с ума сошли! Если Грек узнает, что я говорил с вами о книге Иуды и манускрипте Элиазара, то он захочет сварить меня в кипящем масле.

— Таково мое условие. Сведите меня с Каламатиано, и израильтяне забудут о прошлых делах. Иначе я не только постараюсь сделать так, чтобы они не забыли об этом, но и расскажу всем многочисленным бабушкиным друзьям о том, что вы пытались меня обмануть во время сделки, — сказала Афдера с ангельским лицом.

— Вот стерва, — пробормотал Колаяни по пути к столу. Он порылся в огромном ворохе бумаг и черно-белых снимков и вытащил оттуда потрепанную записную книжку в кожаной обложке. — Ладно, выведу вас на него. Позвоните вот по этому номеру. Если Грек согласится разговаривать с вами — прекрасно. Тогда вы объясните израильтянам, какой я на самом деле хороший. Если он откажется или даже не снимет трубку — тоже прекрасно. Вы все равно распишете израильским властям мои достоинства.

— Договорились. Позвоню вам после беседы с Каламатиано и больше не буду беспокоить, — сказала Афдера и встала.

— Надеюсь в скором времени услышать вас, синьорина Брукс. Помните, что отныне мы партнеры.

— Пока еще нет, профессор.

Они вышли с территории кампуса, и Макс первым нарушил молчание:

— Что ты будешь делать теперь?

— Попробую выйти на Каламатиано.

— А потом?

— Мне надо сегодня же узнать у Бадани, был ли найден при Лилиане восьмиугольник из ткани. Еще я хочу позвонить в Берн и задать полицейскому инспектору Грюберу тот же вопрос насчет Вернера Хоффмана.

— А вдруг ты обнаружишь, что эти убийцы, оставляющие после себя восьмиугольники, действительно расправляются со всеми, кто держал в руках книгу Иуды? Теперь представь себе, как эта предполагаемая банда обнаруживает, что существует рукопись некоего Элиазара, способная поставить под угрозу основы существования католической церкви. Думаешь, они оставят в живых тех, кто посвящен в эту тайну?

— Не знаю, Макс, и пока не в состоянии об этом думать. Может быть, мы слишком много суетимся из-за этого Иуды?

— Почему ты не признаешь за ним права на сомнение, как твоя бабушка?

— Наверное, потому, что он предал своего друга.

— Данте поместил Иуду в последний круг ада, где его терзает гигантская птица. Сегодня этот персонаж воспринимается как доносчик и предатель. Его имя служит символом алчности и скупости, вызывая в уме образ человека, которому деньги дороже дружбы. Иудой в западных странах не назовут даже собаку, а в Германии называть так детей запрещено законом. Ты можешь стать тем человеком, который вернет ему доброе имя.

Такси остановилось перед отелем «Вилла Медичи». Афдера вышла, а Макс остался сидеть в машине.

— Ты не выйдешь?

— Нет. Но сегодня за ужином я объясню, почему не хочу переступать черту. Ты меня поймешь.

— Надеюсь, это будет убедительно. Итак, в девять в «Аль люме ди кандела» на виа Панчини. Не опаздывай. — Афдера с силой хлопнула дверью.

Девушка вошла в номер и позвонила Бадани. Трубку взяла служанка.

— Как вас представить?

— Скажите, что звонит Афдера Брукс.

Девица стала что-то бурно обсуждать с хозяином и, видимо, упрекать его.

— Чертовы женщины… Все время чего-то хотят. Кто это?

— Привет, Резек, это Афдера.

— Дорогая моя, как твои дела?

— Нормально. Что нового в Каире?

— Я по-прежнему пытаюсь втирать очки дуракам туристам. Ты же знаешь их. Приходит такой в гавайской рубашке и хочет купить презерватив, принадлежавший лично Рамсесу Второму. Идиоты!

— Рано или поздно ты у меня за это получишь. Удалось ли выяснить что-нибудь насчет восьмиугольника? Нашли такой в комнате Лилианы?

— Я говорил с двоюродным братом…

— Ох уж эти твои братья!

— Да, так вот, я говорил с двоюродным братом, тем самым, из полиции. Он спросил сотрудников уголовного отдела, они ответили, что так и есть. Рядом с телом лежал странный восьмиугольник с фразой на латыни. Я записал ее, сейчас найду бумагу.

— Готов к мукам во имя Господа.

— Точно. А ты откуда знаешь? Иногда ты просто пугаешь меня.

— Считая Лилиану, мы имеем уже четыре жертвы, при которых был найден восьмиугольник: она, твой подельник Бутрос Рейко, Сайед и ты сам.

— Я задал такую трепку этому сукину сыну с восьмиугольником, что он решил выброситься из окна.

— С моей помощью, дорогой друг! Буду тебе звонить и сообщать о том, что узнала. Береги себя и не доверяй никому. Если убийцы сделали одну попытку, то могут сделать и вторую. Вероятно, эти типы стремятся подчищать хвосты, одним из которых для них стал ты.

Афдера закончила разговор и сразу же стала набирать номер Сабины Хуберт.

— Как дела, Афдера?

— Отлично. А у тебя?

— Остались последние штрихи. У меня такое чувство, будто я решила одну из самых сложных в истории головоломок. Нам удалось подклеить к страницам книги почти все фрагменты папируса, лежавшие в коробке.

— Нелегкая работа.

— Конечно. Возьми десять страниц, исписанных с обеих сторон, разрежь на кусочки, потом половину из них перемешай. Увидишь, как тяжело будет восстановить текст. Мы сделали ксерокопии всех кусков, даже самых крошечных, и тщательно вырезали каждый из них. Потом Эфраим стал водворять эти фрагменты на место. Как видишь, работа над книгой состояла из маленьких побед. Фрагменты постепенно вставали на свое место, и мы многое смогли прочесть. Это рассказ о последних днях Иисуса. Мы не сомневаемся в том, что именно эту книгу осудил Ириней Лионский больше восемнадцати веков назад. Эфраим наткнулся на фразу, которая звучит так: «Ты станешь выше всех, ибо принесешь в жертву тело, в которое я облекся». Берт утверждает, что это может спровоцировать кризис веры. Бабушка оставила тебе в наследство документ, который станет одним из важнейших открытий нашего столетия. Это бесценное личное свидетельство о жизни Христа.

— А об Элиазаре вы что-нибудь выяснили?

— Да, и это очень любопытно. По словам Берта, он мог быть учеником Иуды или кем-то вроде его секретаря.

— Сабина, как ты думаешь, мне надо ехать в Берн?

— По-моему, да. Мы должны сообщить тебе последние подробности. Наверное, тебе надо определяться, что делать с книгой — продавать, дарить или оставлять себе. Кроме того, Джон, Берт и Эфраим хотят с тобой попрощаться. Они уезжают из Швейцарии.

— Хорошо, я приеду. Агилар что-нибудь говорил о книге?

— Мне — ничего. Но не доверяй ему. Книга принадлежит тебе. Мы потратили много сил на работу с ней.

— Мой адвокат сейчас в Берне. Он занимается подготовкой договора о продаже. Мы с сестрой поставили очень жесткие условия. Если хоть одно из них не будет выполнено, то книга вернется к нам.

— Делай как знаешь, но прежде всего не доверяй Агилару.

— Спасибо, дорогая. Скоро увидимся.

Вечерело. Крыши флорентийских домов стали лиловыми и золотыми. Над закатными тенями гордо возвышался купол Брунеллески.

Афдера взглянула на часы. До ужина с Максом еще оставалось время. Она легла на кровать и попыталась заснуть, но не смогла. Ее волновало загадочное поведение Макса.

«Что же за этим кроется?» — размышляла она.

Через пару часов девушка вскочила с постели.

— Черт! Чуть не опоздала!

Афдера сбросила одежду и помчалась в душ, после чего надела черные трусики, чулки, а сверху — черное платье с большим вырезом.

«Если и это не поможет, то он точно гей», — подумала она, вертясь перед зеркалом и приподнимая груди, чтобы те выглядели соблазнительнее.

По дороге в ресторан водитель такси не отрывался от зеркала заднего вида, разглядывая пассажирку. Это был привлекательный зеленоглазый брюнет.

«Настоящий итальянец. Черты лица чисто флорентийские», — отметила про себя Афдера.

— Простите, синьора, но я должен сказать, что вы настоящее чудо, — не выдержал наконец он.

— Благодарю вас, но я замужем, — ответила она и показала одно из своих колец, чтобы с ходу пресечь все попытки ухаживания.

— Прошу меня извинить!

— Ничего страшного. Спасибо за комплимент.

Остаток пути они проделали в молчании.

— Вот ваш ресторан, — объявил таксист.

Макс еще не подошел. Официант проводил Афдеру к столику, стоявшему в глубине зала.

— Мой спутник скоро будет. Налейте мне пока сухого мартини.

На часах было десять минут десятого. Через пять минут неожиданно для Афдеры рядом с ней вырос Макс в сопровождении официанта.

— Вот ваш столик, синьор, — показал рукой официант и удалился.

На Кронауэре был великолепный черный костюм и рубашка с белоснежным стоячим воротничком.³¹ Удивление на лице Афдеры сменилось гневом.

— Идиотка! — воскликнула она и встала. — Могла бы не тратить время на приставания к тебе. Настоящая идиотка. И как я не догадалась?

— Подожди, я все объясню, — произнес Макс, взяв ее за руку.

— Не надо. Объяснять тут нечего. Ты лгал мне, а я была полной идиоткой. Я чувствую себя обманутой. Да, ты обманывал меня!

— В чем же? Я обманул тебя, потому что отказался с тобой переспать? Дело не дошло до поцелуев? Я уклонялся от встреч с тобой, желая уйти от соблазна? В чем я тебя обманывал?

— Чувствую себя идиоткой. Мне надо бежать отсюда без оглядки. Не знаю, что меня удерживает — стыд, унижение или собственная глупость. Я влюбилась в тебя как дура. Ты должен был мне сразу сказать.

— Согласен. Но я никак не мог выбрать подходящего момента. Да, я виноват в том, что позволил всему этому зайти так далеко. Ты всегда оставляла передо мной открытую дверь.

— Ты мог ее захлопнуть!

— Ты права. Не понимаю, почему я так поступал. Может быть, потому, что в глубине души хотел тебя, но сан запрещал мне это. Ты нравишься мне как женщина. Скажу честно, я боролся с собой. Мне трудно было не целовать тебя, не соглашаться провести с тобой ночь в Берне.

— А я не боролась с собой? И это говоришь мне ты! Даже не знаю, дать тебе по физиономии или просто уйти. Какой идиоткой я была! — продолжала негодовать Афдера.

Макс взял ее за руку, не давая покинуть зал.

— Что ты решила?

— В смысле?..

— Дать мне по физиономии или уйти отсюда?

— Надо бы уйти, но у меня нет сил на это. Лучше закажу еще мартини и спрошу тебя кое о чем. Может, обо всем остальном ты мне тоже лгал?

— Я не лгал тебе ни в чем. Да, мне надо было сказать раньше, кто я такой. Но я не обманывал тебя. Спрашивай.

— Давно ты принял сан?

— В двадцать пять лет. В восемнадцать я поступил в иезуитскую семинарию и понемногу, не сразу, убедился в том, что служить Господу — мое призвание. Мой дядя, кардинал Ульрих Кронауэр, помог мне укрепиться в этом убеждении и настоял на том, чтобы я серьезно учился.

— В каком университете ты учился?

— В Йеле. Изучал историю религий и выбрал своей специальностью раннее христианство. Получив диплом, несколько лет прожил в Дамаске, где освоил арамейский и коптский.

— Черт возьми, не бедные же у тебя родственники! — сказала Афдера и одним духом выпила второй бокал.

— Почему ты так говоришь?

— Йель требует больших расходов. Там учится только белая кость вроде тебя.

— Или тебя. Впрочем, ты права. У моей семьи есть деньги, и немалые. По линии отца у меня сплошь католические священники. Так продолжается уже несколько столетий. Дядя Ульрих — один из ближайших советников Святого Отца. Родственники со стороны матери торгуют сталью с начала девятнадцатого века.

— Откуда ты родом?

— Из католической Баварии. Отец родился в Ингольштадте, мать — в Берлине, а я — в Аугсбурге, в тридцать девятом, через несколько дней после начала войны. У родителей был дом в этом городе.

— Что они делали во время войны?

— Если честно, они поддерживали идеи Гитлера насчет великой Германии, но со временем эти иллюзии рассеялись. Многие их друзья были брошены в концлагерь Дахау из-за несогласия с тем, что творилось в стране. В конце концов собственность материнского семейства была конфискована. Родители решили искать убежища в Ватикане. Благодаря дяде Ульриху отец получил разрешение обосноваться там вместе со всей семьей.

— После войны они вернулись в Германию?

— Да. Родители прошли денацификацию и попытались вернуться к мирной жизни, но это было нелегко. Страна до самых основ была потрясена безумием гитлеровского режима и бомбардировками союзников. Мы возвратились в Мюнхен и жили там до конца пятидесятых годов. Потом я поступил в семинарию.

— У тебя есть братья или сестры? — поинтересовалась Афдера и подозвала официанта, чтобы заказать третий мартини.

— Две сестры в Германии. У них множество детей.

— Так почему же ты не сказал раньше, что принял сан? Я бы отнеслась к этому с пониманием.

— Что-то необъяснимое мешало мне. Может быть, страх тебя потерять.

— Нельзя потерять то, чем не обладаешь.

— Это так. Но я боялся, что больше не увижу тебя. Мне нравится быть с тобой, разговаривать. Хочу с тобой видеться. Пожалуй, это эгоистично с моей стороны. Ты собираешься вычеркнуть меня из своей жизни?

— Мне надо подумать. Сначала поеду в Берн, чтобы закончить все дела с книгой. После этого, если хочешь, можно будет поговорить в спокойной обстановке. А пока что постараюсь думать о тебе как можно хладнокровнее.

— Когда ты окажешься в Венеции?

— Не знаю. Сперва мне нужно в Берн.

— Ну что, закажем ужин?

— Да, отец Макс.

— А ты не такая уж злобная, — подмигнул он Афдере. — Значит, будем ужинать.

Утро выдалось холодным, почти зимним. По улицам гулял ледяной ветер. Сэмпсон Хэмилтон сидел в черном «мерседесе». Адвокат славился своей пунктуальностью, на десять у него была назначена встреча с Агиларом.

Машина остановилась у внешнего поста охраны. Один охранник взял пропуск, протянутый шофером, другой крепко придерживал на поводке немецкую овчарку не самого дружелюбного вида. Первый нажал кнопку, и стальная дверь открылась. По белой гравиевой дороге машина проехала сквозь густую рощу и остановилась на полянке, за холмом, скрывавшим от любопытных глаз белое стеклянное здание.

«Похоже на штаб-квартиру ЦРУ», — подумал Сэмпсон.

Над входом красовалась большая эмблема фонда Хельсинга.

— Господин Хэмилтон? — обратилась к нему молоденькая секретарша.

— Да.

— Пойдемте за мной. Вас ждут в конференц-зале.

По пути адвокат разглядывал предметы искусства, расположенные по обеим сторонам коридора. Греческие барельефы, этрусские могильные плиты и римские изваяния перемежались с картинами Роя Лихтенштейна, Марка Ротко, Тициана.

Большая дверь в конце коридора отворилась. Хэмилтон ожидал увидеть за ней не меньше десятка адвокатов в дорогих костюмах, но в помещении был только Ренар Агилар.

— Добрый день. Я ожидал встретить здесь с дюжину швейцарских адвокатов, готовых обсуждать каждую деталь договора.

— Что вы! Мы здесь стараемся как можно меньше контактировать с адвокатами. Надеюсь, я вас не обидел?

— Ничего страшного. Мне тоже не по душе адвокаты, хотя я и один из них, — заверил его Сэмпсон с деланой улыбкой. — Перейдем к нашему делу. Я привез три экземпляра договора о передаче книги в собственность вашего миллионера через посредничество фонда Хельсинга.

— Я хотел бы спокойно изучить договор, если вы не против.

— Нисколько. Вам хватит часа?

— Более чем. Моя секретарша проводит вас в комнату, где вы сможете подождать. Если вам что-то нужно, не стесняйтесь спрашивать ее.

Ровно через шестьдесят минут секретарша вошла к Хэмилтону, читавшему свежие газеты.

— Господин Хэмилтон, прошу вас.

Адвокат вновь оказался в том же зале. Агилар встал и пошел ему навстречу.

— Я внимательно прочел документ и могу сказать, что согласен со всеми его пунктами, о чем сообщу покупателю. Поскольку у обеих сторон нет возражений, я подписываю документ от имени покупателя, а вы — от имени продавца. После этого я сообщу покупателю о том, что он стал законным владельцем книги, что автоматически влечет за собой перечисление на счет, указанный в договоре, восьми миллионов долларов. Копии книги и материалов, связанных с реставрацией, будут храниться в архивах фонда Хельсинга. Еще одна будет послана госпоже Афдере Брукс в Венецию. Ни фонд Хельсинга, ни госпожа Брукс не смогут свободно использовать этот материал без письменного разрешения нового владельца книги. Все спорные вопросы должны разрешаться в судах Швейцарии, США и Великобритании.

— Превосходно. Если нет никаких неясностей, то мы можем подписать договор.

Оба достали из кармана по громадной ручке «Монблан» и поставили подписи на каждой из двадцати страниц договора.

— Предлагаю выпить за успешно завершенную сделку, — сказал Агилар и достал бутылку лучшего французского шампанского.

— Сожалею, но я не пью. Надеюсь, что и таинственный покупатель, и фонд в вашем лице сдержат свое слово. Честно говоря, мне не хотелось бы участвовать в судебном разбирательстве.

— Даже не думайте об этом. Покупатель выполнит все свои обязательства. Что вы делаете сегодня? Может быть, поужинаете со мной?

— Сожалею, но ранним утром я лечу в Соединенные Штаты, если уж быть совсем точным — в Колорадо, по делам моей клиентки.

— Прекрасные места, особенно если есть время покататься на горных лыжах.

— Это рабочая поездка. Вряд ли у меня окажется много времени. Но спасибо за совет. Попробую им воспользоваться. — Адвокат поднялся, поблагодарил Агилара и добавил: — Кстати, моя клиентка, госпожа Брукс, намерена приехать в Берн, чтобы лично поблагодарить всех, кто принимал участие в реставрации книги. Как вы полагаете, когда они покинут Швейцарию?

— У госпожи Брукс есть в запасе как минимум неделя.

— Хорошо, я передам ей.

Агилар проводил гостя до дверей, велел своей секретарше, чтобы никто его не беспокоил, в том числе и по телефону, положил в рот мятную карамельку и стал набирать гонконгский номер.

— Слушаю вас.

— Добрый день. Я хотел бы поговорить с господином By.

— Кто его спрашивает?

— Ренар Агилар из фонда Хельсинга. Скажите господину By, что у меня есть то, о чем он просил. Он поймет.

Беседа с миллиардером была недолгой.

Теперь директору фонда осталось сделать самое трудное — поговорить с секретарем могущественного кардинала. Ватиканская телефонистка соединила его с монсеньором Мэхони. Голос епископа, который никогда не нравился Агилару, показался ему суровым.

«Почти как у Льенара», — подумал он.

— Что вам угодно, господин Агилар?

— Добрый день, монсеньор. Хочу лишь сообщить вам, что мы намерены вскоре завершить переговоры с адвокатом госпожи Брукс. Когда все будет готово, позвоню, чтобы вы прислали кого-нибудь за книгой. Я полностью согласен с его преосвященством в том, что она должна находиться в руках нашей святой матери-церкви.

— Я передам ваше сообщение его преосвященству. Надеюсь, все пройдет без проблем. Вам известно, уважаемый Агилар, что его преосвященству не по душе всяческие проволочки, а также любое посягательство на интересы церкви.

— Известно, монсеньор. Проблем не будет ни с одной стороны. Через несколько дней еретическая книга окажется в ваших руках. Не беспокойтесь. Обещаю вам, что все пройдет как надо.

— Очень хотелось бы. Что еще?

— Не знаю, насколько это интересует вас или его преосвященство…

— Позвольте нам решать. В чем дело?

— Хэмилтон, адвокат госпожи Брукс, сказал, что собирается в Колорадо по делам своей клиентки. Не знаю, важно ли это, но если важно, то я хотел бы получить заслуженную награду.

— Мы никогда не можем сказать, какой путь является единственно верным, но при этом должны всегда двигаться вперед, даже если нас подстерегают неожиданности. Мы прокручиваем вопросы в голове, надеясь найти ответ, и решаем: «Вот это я должен делать и буду делать». Затем возникает новая проблема, и мы уже не уверены в том, что приняли верное решение. Вы не знаете, правильно ли поступили, и не узнаете даже тогда, когда мы заплатим за это, — изрек Мэхони и повесил трубку.

Звонок Агилара встревожил монсеньора Мэхони. «Уж не предполагает ли этот Хэмилтон сунуть нос не в свое дело? Не призвана ли эта поездка закрыть вопрос, который оставался открытым уже двадцать лет, что вполне устраивало наше братство? Это может оказаться опасным», — подумал он и решил посоветоваться с Льенаром.

Епископу пришлось трижды постучать в дверь, прежде чем до него донесся голос кардинала:

— Входите, отец Мэхони, и, пожалуйста, плотно закройте за собой дверь.

— Fructum pro fructo.

— Silentium pro silentio. — Кардинал легонько прикоснулся к голове своего секретаря.

— Ваше преосвященство, мне нужен совет.

— Это так срочно?

— Может быть, тревога ложная, но боюсь, братству грозит опасность.

— Что это за история?

— Я только что говорил с Агиларом, директором фонда Хельсинга в Берне…

— Да, знаю. Так что же случилось?

— Адвокат, который вел с ним переговоры о продаже книги Иуды, отправляется в Колорадо по делам Афдеры Брукс. Братство, как вы знаете, причастно к смерти ее родителей. Если адвокат выяснит это, то нам придется трудно.

— Что вы предлагаете?

— Послать в Колорадо братьев Осмунда и Феррела, чтобы наблюдать за этим Хэмилтоном. Если адвокат слишком близко подберется к какому-нибудь секрету и братству будет грозить опасность, то они должны будут помешать ему.

— Что-нибудь еще? Или все остальное вы можете решить сами?

— Четверо ученых закончили перевод книги Иуды. Что с ними делать?

— Когда трое из них покинут Берн, пусть отец Альварадо займется этой женщиной. Как ее там?..

— Сабина Хуберт.

— Да-да. Потом сделайте так, чтобы те трое замолчали навсегда.

— Как быть с Агиларом?

— Если он может быть нам полезен, то мы продолжим его использовать. Пусть душа этого человека предстанет перед Господом в тот день, когда он больше не потребуется для нашего священного труда.

— Как прикажете, ваше преосвященство. Я подготовлю все и извещу братьев о новом задании.

— Можете идти. Кстати, на вас в ближайшее время падет величайшая ответственность перед братством. Похоже, здоровье Его Святейшества оказалось не настолько крепким, как можно было бы ожидать от венгерского крестьянина. Кто знает, не ждет ли нас вскоре новый конклав?! В этом случае будьте наготове. Если вы не способны руководить братством, то мне придется доверить эту тонкую и нелегкую миссию отцу Альварадо или отцу Феррелу. Не исключаю, что придется отослать вас в какой-нибудь польский монастырь, где вы посвятите свои дни молитвам и созерцанию.

— Но, ваше преосвященство, я…

— Если вы не готовы к этому, то можете уйти прямо сейчас и оставить священные обязанности члена братства. Если же хотите продолжать свой труд, то довольно жалоб и страхов. Действуйте самостоятельно, мой дорогой Мэхони. Для вас настало время самому принимать решения, а не ждать, что кто-то сделает это за вас.

— Мне кажется, я не способен взять на себя такую ответственность, ваше преосвященство.

— Дорогой Мэхони, предположения есть зло. Человек рассуждает о прошлом, жалуется на настоящее и страшится грядущего. Вы прекрасный тому пример. Действуйте без угрызений совести. Каждый в состоянии улучшить свою жизнь, совершая благие поступки. Суть миссии нашего братства лучше всего выражена в высказывании: «Война — это сражение между людьми, незнакомыми друг с другом, в интересах людей, знакомых друг с другом, но не желающих сражаться». То есть в наших с вами, монсеньор Мэхони. Вам следует выбрать, на чьей вы стороне. Подумайте и как можно скорее сообщите мне о своем решении. Не хочу, чтобы в братстве завелся новый отец Рейес с вечными сомнениями. Если такое случится, то я прикажу покончить с этим источником заразы, возбуждающим сомнения в других людях. Всего хорошего, монсеньор. Fructum pro fructo.

— Silentium pro silentio, ваше преосвященство.

Монсеньор Эмери Мэхони дошел до своего кабинета, снял трубку с красного телефона, включил защиту от подслушивания и набрал номер Казино дельи Спирити.

— Fructum pro fructo.

— Silentium pro silentio.

— Это брат Мэхони.

— С вами говорит брат Феррел. Слушаю вас.

— Поступили новые приказы. Вы с братом Осмундом отправитесь завтра в Аспен, штат Колорадо, и попытаетесь отыскать там адвоката по имени Сэмпсон Хэмилтон.

— Надо ли нам совершать какие-то действия?

— Следите за ним. Пока это все. Перед принятием любого решения проинформируйте меня. Не предпринимайте ничего без консультации со мной. Только я могу отдать приказ об активных действиях против адвоката. Завтра получите фотографию Хэмилтона.

— А если поступит приказ от великого магистра?

— Не думаю. Fructum pro fructo.

— Silentium pro silentio.

Мэхони сделал еще один звонок, на этот раз — в маленькую бернскую квартирку, за которой присматривали монахини.

— Сестра, это епископ Мэхони. Дайте мне отца Альварадо.

— Одну секунду, монсеньор.

Через несколько мгновений в трубке послышалось тяжелое дыхание монаха.

— Fructum pro fructo.

— Silentium pro silentio.

— У меня есть для вас задание, брат Альварадо.

— Слушаю вас.

— Ваша новая цель — женщина но имени Сабина Хуберт. Она руководила реставрацией и переводом еретической книги Иуды и должна за это поплатиться. Эта женщина знает о книге слишком много. Великий магистр считает, что так продолжаться не может.

— Когда мне начинать действовать?

— После того как остальные трое ученых из ее команды покинут страну. Полиция не должна связать смерть Хоффмана, Хуберта и прочих с нашим братством. Способен ли брат Понтий заняться Фесснером?

— По-моему, он уже достаточно подготовлен для этого. В любом случае я помогу ему, так что будьте спокойны.

— Хорошо, но полиция ни в коем случае не должна выйти на след Фесснера, тем более — найти его тело. Вы же не хотите, чтобы ищейки вплотную подобрались к братству?

— Конечно нет.

— Fructum pro fructo, брат Альварадо.

— Silentium pro silentio.