"Небесный скиталец" - читать интересную книгу автора (Оппель Кеннет)

Глава одиннадцатая ТОТ, КОТОРЫЙ УПАЛ

Я рвал лианы, нависавшие над веткой, стараясь дать доступ свету. Мне было не по себе от этого занятия, и я поглядывал на скелет, будто ждал, что он сейчас задвигается, рассерженный, что потревожили его долгий уединенный сон. Теперь, когда вокруг стало просторнее и утреннее солнце заливало его иссохшие кости, он словно уменьшился и выглядел печальным, осевшим и съежившимся на широкой ветке, и уже не казалось, что он готовится к прыжку.

— Великолепно, намного лучше! — крикнула с земли Кейт. Я спустился по стволу, и она сделала фотографию снизу. Она сказала, что важно точно показать, где был обнаружен данный экземпляр. Она пользовалась камерой поменьше той, которую я видел в ее апартаментах. Это был компактный ящик с большой зеркальной лампой на передней крышке. Когда она делала снимок, мощная вспышка заставляла лесных насекомых на миг замолкнуть.

Камера и вспышка удобно помещались внутри кожаного футляра с мягкими внутренними стенками. Кейт несла его на ремне через плечо, пока мы в утренних сумерках пробирались по лесу. Я предлагал понести его, он выглядел довольно громоздким, но она отвечала, что все в порядке, это ее аппарат, ей с ним и возиться, и это произвело на меня впечатление. Тем не менее она дала мне нести саквояж. Она настояла на том, чтобы взять его и сложить туда кости. Я чувствовал себя нелепо, продираясь сквозь папоротники и заросли с саквояжем, расписанным розочками.

— Я оставила в нем довольно много тряпок, — сказала Кейт, — чтобы заворачивать кости. — Кости, по ее словам, вещь хрупкая, а эти — особенно. Она не хочет, чтобы они раздробились или поломались.

Мы добирались до дерева больше часа.

— Вы можете встать вплотную к ним, — обратилась она ко мне снизу, — конечно, не касаясь их?

— Зачем? — поинтересовался я.

— Масштаб.

Мне было неуютно рядом со скелетом, но я тем не менее неохотно примостился возле него и уставился в большой черный глаз камеры. Вспышка!

— Отлично, — бросила она. — Я лезу.

Сначала она подала мне камеру, потом я помог ей вскарабкаться на нижнюю ветку. На ней был белый теннисный костюм из хлопка, с отчаянно короткой юбкой, чуть ниже колен, но зато подол не путался в ногах и было гораздо легче лазать по дереву. Еще она обула сандалии на плоской подошве, с надежными пряжками. Ноги ее были обнаженными, и, когда я первый раз это заметил, щеки у меня вспыхнули. Даже в тропический зной у юных леди не принято разгуливать с голыми ногами. Я старался отводить от них глаза. Они были белые, в фиолетовых синяках — результат наших вчерашних гонок по лесу и лазанья по деревьям.

Прежде чем начать снимать, она измерила скелет матерчатой мерной лентой — длину, ширину, высоту, сделала еще кучу других промеров, на мой взгляд совершенно ненужных, и записала все это. Я заметил, что она использует журнал своего деда, продолжая работу, начатую им год назад. Мне нравилось наблюдать за ее руками — как она пишет, как ее пальцы держат карандаш. У нее были красивые, длинные пальцы, но и сильные на вид. Наверно, она их натренировала, листая страницы в книгах.

Потом дело дошло до фотографирования. Кейт хотела получить снимки с близкого расстояния и во всех мыслимых ракурсах, чтобы дома без проблем снова сложить из костей скелет. Это была непростая работа — маневрировать вокруг скелета, и она облазила все соседние ветки в поисках наиболее подходящих точек, а я на всякий случай сопровождал ее, держа камеру, пока она подготовится, и пару раз успел подхватить ее, когда она собиралась свалиться с дерева.

— Откуда вы знаете, что они не обитают на земле? — Это беспокоило меня все утро. Если нашелся один, здесь могут быть и другие, только на этот раз живые, с зубами и все такое.

— Дедушка писал, что они никогда не садятся на землю. Он видел, как они направляются к югу, помните? Они просто кормились здесь. Это не наземные животные, Мэтт. Взгляните на эти передние и задние конечности. Они не могут ходить. Они не нуждаются в земле.

— Верно. — Я просто хотел убедиться. — Значит, он должен был погибнуть на лету.

Я посмотрел вверх, сквозь крону, и подумал, что могло так случиться. Прямо над головой виднелась заплатка ясного неба. Он умер в воздухе и полетел к земле, кружа, как сухой лист, и случайно опустился прямо на эту ветку в целости и сохранности. Немножко неестественно, но… Нет. Невозможно. Когти его впились в кору. Он был еще жив, когда приземлился здесь. Я попытался представить себе это. Он был слишком слаб или болен, чтобы летать, и начал падать, расставаясь с небом, своим домом, теряя метр за метром высоту, которую ему уже не суждено было набрать вновь. По воле случая внизу оказался остров, и он упал на деревья, пытаясь зацепиться слабеющими когтями, пока не рухнул на эту большую старую ветку. И он припал к ней, когда пришла смерть. Ни одна птица не осмелилась приблизиться к его телу: они никогда не видели таких существ. Лишь насекомые через некоторое время принялись трудиться над его останками.

Кейт вновь ослепительно полыхнула вспышкой.

— Наверняка уже достаточно, — сказал я, помня о времени и прикидывая, сколько его понадобится, чтобы пометить и отделить друг от друга все эти кости.

— Да, — согласилась она, — думаю, хватит.

Она осторожно повесила камеру за ремень на торчащий над нами сук. Потом мы втащили наверх ее саквояж. Ветка была достаточно широкая, чтобы мы могли пристроиться на ней бок о бок и положить саквояж между нами. Кейт достала специальный восковой карандаш, без которого, по ее словам, она никогда не путешествует.

— Конечно, никогда ведь не знаешь, где споткнешься о какие-нибудь древние мощи или о череп, и понадобится немедленно пометить их, — согласился я.

— Действительно, — подхватила она. — На самом деле было бы лучше сначала пометить кости, потом сфотографировать, а потом уже разобрать скелет. Ничего. О боже, этих костей просто великое множество, правда?

— Костей полно, — согласился я.

— Знаете, я никогда еще ничем подобным не занималась, — серьезно объявила она.

— Вот как? — хмыкнул я. — Вы меня изумляете.

— Спокойно, — ответила она, чуть улыбаясь. — Мы сделаем вот как. Я буду помечать кости, а вы начнете отделять их друг от друга и укладывать в сумку.

— Именно этому я учился всю жизнь, — ответил я. — Просто горю желанием.

— И незачем язвить, мистер Круз.

Она начала с черепа, который был ближе всего, и двинулась вдоль позвоночника. Я глубоко вздохнул и, ухватив череп обеими руками, легонько дернул.

— Вы будете осторожны, правда? — спросила она.

— Постараюсь.

— Они очень хрупкие.

— Может, лучше вы сами этим займетесь?

— Нет, нет. Я вам доверяю. Просто будьте поосторожнее.

Череп, хрустнув, отделился от позвонка, и вдруг оказалось, что я держу его в ладонях. Он был неправдоподобно легкий. Нижняя челюсть отвалилась, и я едва ее не упустил.

— Он был целый, — заявила Кейт.

— Прекратите следить за мной, — потребовал я. — Я абсолютно осторожен.

Выпали несколько зубов, и я успел поймать их в ладонь в последний момент. Я бережно поднес все это к саквояжу и запихнул внутрь.

Так мы и работали: Кейт помечала, я разбирал, заворачивал кости в носовые платки, и в дамские панталоны, и в чулки, и еще в какие-то предметы женского туалета, которых раньше никогда не видел и, уж конечно, не держал в руках. И тут до меня дошло, конечно, что все это вещи Кейт, и мои щеки опять начали гореть, будто я делал что-то непристойное. Я снова занялся позвонками — кропотливая работа, — они были такие маленькие, но отделялись очень легко.

Кейт взглянула на меня и фыркнула, и я сначала подумал, что делаю что-то не то.

— Жаль, что у нас нет нормального упаковочного материала, — сказала она.

— Удивляюсь, что вы не подумали захватить с собой немножко.

Она улыбнулась:

— Придется обходиться тем, что есть. Учитывая обстоятельства, полагаю, мы справляемся очень неплохо.

— Эти кости из крыльев не влезут. — Я кивнул на гибкие кости на концах передних конечностей существа.

Она скорчила гримасу:

— Знаю. Придется сломать их. Просто постарайтесь завернуть их получше.

Мы работали молча. Мне все-таки не нравилось находиться в лесу, я чувствовал, как он давит на меня. Воздух, по мере того как вставало солнце, становился все более плотным. Каждая косточка существа проходила через мои руки, и я удивлялся их легкости — они будто были заполнены гидрием и только и ждали, чтобы высвободиться из моих пальцев и взлететь. Легче воздуха. Я улыбнулся про себя.

— Изумительное создание, — продолжала бормотать Кейт, двигаясь вдоль скелета со своим восковым карандашом. — Изумительное. Я читала о птерозаврах, знаете, кто это такие?

— Нет.

— Крылатые ящеры. Так, по крайней мере, считают. Ящеры, которые вымерли восемь миллионов лет назад. Но с этим не все согласны. Может, это были вовсе и не рептилии. Может, млекопитающие или со временем развились в млекопитающих…

Я об этом не знал ничего, так что ничего и не сказал. Оно подавляло меня, все это знание, сокрытое в книгах, которые я не читал и, скорее всего, никогда не прочту. Я люблю книги, но они дорогие и тяжелые, а чтобы их читать, нужно время, которое нечасто у меня бывает. Кейт же, кажется, читала практически обо всем.

— Вообразите только, сколько разных животных должно было существовать, — говорила она. — Все те, что теперь вымерли. Не только динозавры, но и всякие другие, которые когда-либо летали, ползали, ходили или скакали по земле. Может, это один из них, тайно сумевший выжить. Вам нравится такая идея?

— Мне нравится, что он никогда не спускался на землю, — ответил я.

— Еще бы, — засмеялась она, потом взглянула на меня уже серьезно. — Рожденный в воздухе, прямо как вы. Я никогда об этом не думала.

— Я тоже.

— У вас с ним много общего.

— Я не такой костлявый, — ответил я.

Кейт вновь с упоением принялась метить кости. Я продолжал заворачивать их в ее нижнее белье.

— Когда я стану писать свои ученые статьи, — вновь заговорила Кейт, — я упомяну, что мы с вами вместе нашли эти кости и что вы помогали сохранить их.

— Благодарю, это очень великодушно с вашей стороны.

— Все по-честному, — заявила Кейт, — и, если вы когда-нибудь решите поступать в университет, это вам пригодится.

— Никогда в жизни не собирался поступать в университет.

— Нет? Хорошо, а чего вы тогда хотите?

— Я хочу летать на воздушных кораблях.

— Полагаю, вы уже вполне продвинулись на этом пути.

— На самом деле нет, — ответил я и рассказал ей все. Наверно, не надо было, но я рассказал, как ждал, что стану в конце рейса младшим матросом, и как Брюс Лунарди занял мое место благодаря своему паршивому папаше. А я по-прежнему должен вкалывать юнгой.

— Но это в самом деле ужасно несправедливо! — возмущенно заявила она. — Этот тип Лунарди нравится мне все меньше.

Я не мог не улыбнуться. Лучшей реакции я и желать не мог.

— Я напишу письмо, — решила Кейт, все еще сердито.

— Нет, пожалуйста, не надо, — попросил я.

— Ненавижу несправедливость, — проворчала она. — Вы тоже должны поступить в Воздушную Академию, когда станете постарше.

— Это не так-то просто.

— Почему?

— Это стоит денег, а у меня их немного. По правде говоря, их совсем нет.

— Там наверняка есть стипендии для перспективных студентов.

Я молча кивнул.

— Вы должны получить стипендию, — продолжала Кейт, одним махом решая все мои проблемы. — А после обучения вы сможете стать матросом, потом офицером, а там и капитаном. Будет ужасно досадно, если ваши явные таланты пропадут без пользы.

Мне не хотелось больше говорить об этом. Даже если я получу стипендию, в Академии учатся по меньшей мере два года — два года, когда я не смогу зарабатывать деньги и отсылать их маме и сестрам. Они рассчитывают на меня. Даже если бы Академия предложила мне место, я не смог бы принять его. Но почему-то я не решился сказать об этом Кейт. Мне было стыдно. Рядом с ней и всем ее богатством сама мысль о том, что ты беден, казалась постыдной. Невозможно. У нее самые добрые намерения, но сомневаюсь, чтобы она имела хоть малейшее представление о том, какова жизнь за пределами ее защищенного деньгами мирка.

Я взглянул на небо, прикинул, на сколько поднялось солнце, и вздохнул.

— Сейчас мы должны были бы подлетать к порту Сиднея, — сказал я.

Она повернулась ко мне:

— А что будет, когда мы не прилетим?

Похоже, она в первый раз подумала об этом. Я же с ужасом все время гнал эту мысль от себя. До сих пор мама, и Изабель, и Сильвия ничего не знали. Они не волновались. Теперь все изменится, если не сегодня же, то очень скоро. Я боялся, сможет ли мать пережить это, после того что случилось с отцом.

— Нас объявят пропавшими. Все решат, что мы упали в океан и затонули.

— Боже! — охнула она.

— Ваши родители сойдут с ума от беспокойства.

Она опять занялась скелетом.

— Что ж, во всяком случае, они устроят из этого неплохое шоу.

Я уставился ей в затылок, не уверенный, что правильно понял ее.

— Они обратятся ко всем важным особам, кого только знают, — продолжала Кейт, — и будут требовать информации, и ответов, и усиленных поисков.

— Ничего себе, — сказал я.

— М-м-м-м-м.

— У вас есть братья или сестры, которых больше любят? — спросил я. — Или вы одна у них на шее?

— Думаю, мои родители способны были вытерпеть только одного ребенка.

— Ну, вы довольно своенравная, — сказал я.

Она резко повернулась и уставилась на меня этими своими глазищами. Потом лицо ее смягчилось.

— Да, думаю, что так и есть. И тем не менее мне нравится, как это звучит. Правда, интригующе и захватывающе? Своенравная Кейт де Ври!

— Я начинаю сочувствовать вашим родителям, — заметил я.

— Не стоит, — отозвалась она. — Им не приходится особо терпеть мое своенравие. Есть мисс Симпкинс, а до нее было множество разных нянюшек. Как я теперь понимаю, ни одна долго не задерживалась. Моя мать ужасно занята, порхает в высшем свете, а отец руководит.

— Чем руководит?

— В основном деньгами других. Это поглощает большую часть его времени и энергии.

— А…

— О, с ними все в порядке, — продолжала она. — Они, полагаю, совершенно нормальные. Убийственно нормальные. Они не могли бы отпустить меня с дедушкой в путешествие на аэростате.

— А он действительно хотел взять вас с собой? — изумленно спросил я.

— Да нет, не хотел. Но даже если бы захотел, родители не позволили бы. Они, конечно, не желают, чтобы я училась в университете. Единственное, чего они от меня хотят, — чтобы я умела наряжаться, вести себя соответственно и не мешала им. А мои интересы, похоже, им мешают. И разговоры тоже. Мне всегда заявляют, что мои слова или ерунда, или не вовремя, или слишком дерзкие. «Кейт, ты дерзишь», — всегда говорит мама. Она ненавидит быть в неловком положении. Она скорее согласилась бы заболеть чумой, чем оконфузиться в высшем обществе. Ну там закашляться, брызнуть слюной и так далее.

— Я вот думаю, не ваши ли родители наняли пиратов потопить наш корабль.

К ее чести, она рассмеялась:

— Прошу прощения. Я слишком много болтаю, все это говорят. А ваши родители? Наверно, они скучают по вас, раз вы так часто уезжаете.

— Ну, мама, я думаю, скучает. А отец тоже служил на воздушных кораблях. Он погиб три года назад.

— Ох, как жаль. — Она казалась потрясенной. — Бедная ваша матушка. Она должна просто приходить в неистовство, слыша об «Авроре».

— Знаю, — ответил я удрученно. — Она вообще беспокойная. Она никогда не хотела, чтобы я занял это место.

— Вы ведь были совсем молоды, не так ли?

— Двенадцать — не так уж мало для юнги. Это была хорошая работа. И нам нужны были деньги.

— Так вы начали работать сразу после смерти отца?

Я кивнул:

— «Аврора» была и кораблем моего папы тоже. Капитан Уолкен, думаю, просто пожалел нас, но я не уверен, что мать когда-нибудь простит его за предложение взять меня.

— Но вы этого хотели, правда?

— Да. Я никогда не мог объяснить маме, как здорово работать на папином корабле. Все знали об отце и были очень добры ко мне, особенно капитан Уолкен. Баз сразу же взял меня под свое крыло — старший брат, которого у меня никогда не было. У меня словно вдруг появилась другая семья, небесная. И еще я часто чувствовал рядом отца, он навещал меня во сне. Но я обо всем этом помалкивал, потому что не мог показаться предателем маме, Изабель и Сильвии.

— Вы часто бываете дома?

— У нас регулярно бывают увольнения на берег. У меня две сестренки, почти такие же безобразницы, как вы. Мне следовало бы бывать дома побольше, — виновато добавил я. — Но теперь, когда не стало папы, это сложно.

— Он был великий рассказчик.

Я кивнул, пораженный, что она запомнила.

— Мысленно вы побывали с ним везде. Как я с моим дедушкой, — сказала она. — О, взгляните, я собиралась показать вам.

Она отодвинулась и полезла вниз, на землю. Из бокового кармана чехла для камеры она извлекла старую фотографию и, забравшись обратно на дерево, показала ее мне. Это был снимок класса мальчишек на крыльце школы. Все они были в форме — рубашка, блейзер и шорты.

— Можете сказать, где он? — спросила Кейт.

— Ваш дедушка?

— Вы с ним встречались.

— К тому времени он стал немножко постарше!

— Ну же, взгляните. Это же так очевидно!

Я припомнил облик старого человека на госпитальной койке, пытаясь представить себе его в детстве.

— Не знаю, — признался я.

— Ну в самом деле. — Она указала на одного из мальчишек. — Он так похож на меня.

— Правда?

— А вы не видите?

— Ах, ну да, эти длинные каштановые волосы, плиссированная юбка…

— Вы не шутите… И все-таки, разве он не прелесть? Посмотрите на его уши, как они торчат. А заметили, он выглядит самым помятым? Все остальные такие наглаженные, а его форма в полном беспорядке, будто он только что скатился с горы.

— Уже пережил какие-то приключения.

Она взглянула на фото.

— Да, — печально согласилась она.

— У него ваши глаза, вы правы, — сказал я.

Она, сияя, смотрела на меня.

— Это должно доказать, что он был прав, — кивнула она на скелет. — Никто после этого не станет считать его сумасшедшим, даже мама. — Она бросила взгляд на наручные часы. — Нам надо еще многое сделать. Уже больше десяти.

— Через полчаса мы должны выходить обратно. Я должен заступить на вахту в полдень.

Мы продолжили работу, разбирая скелет кость за костью. Должен признаться, у меня было при этом странное чувство, будто я вор. Саквояж казался неподходящим местом для останков этого существа. Вот и последний хвостовой позвонок. Я закрыл саквояж и поднял его. Он едва ли стал тяжелее, чем был, когда я тащил его пустой. Я взглянул на осиротевшую ветку. Мы закончили.

— Я очень надеюсь, что мы сможем собрать его, — сказала Кейт.

То, как она сказала «мы», заставило меня улыбнуться, потому что меня-то там не будет, и я только собирался напомнить ей об этом, как ужасный придушенный вопль всколыхнул лес пугающе близко от нас.

Птицы прекратили петь, насекомые — гудеть. Даже ветер затаил дыхание. Все и вся в лесу прислушивалось. Мы с Кейт смотрели друг на друга.

Я услышал тихий шорох чего-то, задевающего листву. Это было на соседнем с нами дереве. И сразу же увидел это, потому что оно было такое яркое: крыло попугая, но без самого попугая при нем, плавно опускалось меж веток. Оно исчезло в папоротниках внизу, и было все еще видно, как сквозь зелень светятся его яркие краски.

Мгновение я таращился на него, и шестеренки в моем мозгу крутились на полных оборотах.

Кто-то только что съел этого попугая.

Кто-то проглотил его целиком и выплюнул крылья.

Там, в траве — крыло.

Звуки возвращались ко мне. Я медленно поднял глаза, обшаривая взглядом дерево напротив. На вершине его что-то проворно двигалось. Будто тонкая струйка тумана, оно просочилось меж ветвей и исчезло среди лиан и листьев. Сердце мое грохотало.

— Я вижу его, — прошептала Кейт.

Оно прыгнуло.

Оно было таким стремительным, что трудно было даже сфокусировать на нем взгляд. Длинное и худое, с гладким мехом цвета облака, и, когда оно взмыло в воздух между деревьев, крылья его на мгновение развернулись и оно вдруг стало огромным, совершенно другим. И так же быстро крылья вновь сложились, и опять это было облачко тумана, исчезнувшее в ветвях.

Я слышал собственное хриплое дыхание. Когда я заговорил, голос звучал полузадушенно, словно кто-то сдавил мне горло.

— Оно на нашем дереве.

Мы запрокинули головы и прикрыли глаза ладонями, но солнце было слишком яркое. Я вынужден был моргать и отворачиваться. Все, что мне удалось рассмотреть, — это исчезающие среди зелени туманные очертания существа. Все тело мое будто налилось расплавленным свинцом.

Потом в вышине я увидел краешек облачно-белого меха на фоне толстого темного ствола и понял, что оно держится с другой стороны его, почти целиком спрятавшись за ним. Потом оно показалось. Гибкое, как змея, оно коварно подкрадывалось все ближе, распластавшись по стволу.

Я ощутил на своей руке горячую ладонь Кейт.

Это была белая пантера. Летучая мышь. Хищная птица. Лоснящаяся, почти костлявая. У него были торчащие плечи и горб на спине, но тут же я понял, что это туго сложенные огромные крылья. От головы до хвоста оно было не больше полутора метров. Морда была как у кошки, только длиннее, и лоб ниже, четко очерченные ноздри темнели на фоне белого меха. Это была морда пантеры, но все-таки более обтекаемая, приспособленная рассекать воздух. В больших умных глазах отражалось солнце. Оно было совершенно. Оно было ужасно.

— Мне нужна камера, — шепнула Кейт. Лицо ее побледнело, она дрожала.

— Не двигайтесь, — прошипел я.

Но Кейт начала медленно подниматься. Я схватил ее за руку, чтобы удержать, но она вырвалась. Я видел, как существо насторожилось, и не знал, испугалось ли оно или собирается броситься на нас. Камера все еще висела на сучке над нашими головами. Кейт взяла ее в руки и повернула объективом вверх. Она нажала на спуск, и камера полыхнула ослепительной вспышкой.

Существо взвизгнуло и перескочило на другую ветку, выше, еще раз прыгнуло к самому ее кончику и взмыло с дерева.

— Пошли! — крикнула Кейт, кидаясь вниз. Я спрыгнул следом. Не знаю, насколько мудро было преследовать это существо, но Кейт уже бежала. На миг казалось, что мы потеряли его, и я невольно почувствовал облегчение, но тут Кейт ткнула пальцем вверх, и я уловил промельк быстрого облачка, перескочившего на другое дерево.

Оно явно знало, куда бежит, потому что двигалось по прямой, цепляясь когтями и едва касаясь ветвей, чтобы взлететь снова. Ветки даже не вздрагивали, принимая его вес. Иногда существо, перелетая между деревьями, раскрывало свои великолепные крылья, и белый мех блестел на солнце.

Теперь я понимал, как воздухоплаватели могли годами не замечать их. На фоне зелени деревьев разглядеть его было довольно легко, но с облачным небом оно практически совершенно сливалось. Даже если небо чистое, рассудок подскажет вам, что это всего лишь облачко; то же и с водой: просто клочок пены на гребне волны. Может, я даже видел их прежде и просто никогда не сознавал этого.

Мы бежали за ним, запрокидывая головы, пытаясь проследить, куда оно плывет среди деревьев. Но оно было быстрее нас, и я знал, что скоро оно оставит нас далеко позади.

Лес стал реже, и вдруг деревья совсем исчезли, и мы увидели, как существо взмыло в воздух, расправило крылья и исчезло из виду. Я хватал ртом воздух. Мы придвинулись, насколько смогли, к краю обрыва. Там мы увидели, как оно прыгает вниз по крутому склону, расправляя крылья, чтобы перелететь с одной редкой верхушки дерева на другую. Оказавшись на ровном месте, оно так и продолжало скакать вдоль лесного полога.

— Оно не умеет, — сказала Кейт, — оно не умеет летать.

— Его левое крыло… — отозвался я. — Смотрите.

Каждый раз, когда оно взмахивало крыльями, правое вытягивалось во всю длину, а левое — никогда. Наверно, оно было повреждено, а может, просто неестественно укорочено, и существо не могло летать. А может, оно никогда и не умело. Ни одно животное, способное лететь, не станет прыгать с дерева на дерево: оно будет парить высоко над ними. Мы смотрели, как серебристое создание уходило все дальше и дальше и потом скрылось из виду среди далекой зелени.

— Держу пари, оно там живет, — заявила Кейт. — Спорим, это гнездо! Можем мы добраться туда?

— Мы должны возвращаться.

— Вы знаете, что это было? — спросила она.

— Да. Знаю.

— Это тот, которого видел дедушка, — кивнула она. — Тот, который упал.

Мы говорили без остановки, слова наши громоздились одно на другое. Говорили о существе, о том, что нам делать дальше. Кейт хотела продолжать преследование, попробовать отыскать гнездо, но обрыв здесь был слишком крутой, и у нас не было времени. Надо было отправляться назад. Я и так уже опоздал. И пока мы шли, слова так и сыпались из нас.

— Он упал и как-то выжил, — говорила она.

— Невероятно, что падение не убило его. Что он смог замедлить падение и приземлиться.

— Но он не научился летать.

— Я думаю, у него деформировано одно крыло, — сказал я.

— Но разве это могло помешать?

— Или, может, после падения ему не хватало уверенности, — предположил я.

— Они никогда не прилетали навестить его.

— Они просто бросили его. Мать отказалась от своего ребенка.

— Она ничего не могла сделать, — сказала Кейт. — Не могла нести его.

— Они могут поднять из воды большую рыбину, ваш же дедушка писал.

— Может, они просто решили, что он мертв или сильно изувечен и нет смысла спасать его, он все равно не выживет, раз не может летать.

— Это жестоко, — заявил я. — Может, ему нужно было просто немножко времени. Чтобы поправиться или научиться. И он мог бы стать отличным летуном.

— Это животные, — ответила она. — Они не думают, как мы. У них выживает сильнейший.

— Даже животные любят своих детенышей, — возразил я.

— Верно, — согласилась она, — я видала среди шимпанзе куда более нежных родителей, чем мои.

Мы рассмеялись и некоторое время шли молча, размышляя.

Кейт медленно произнесла, хмурясь, будто мысля вслух:

— Он упал и приземлился на дерево или на что-то мягкое. У него не было матери, которая ухаживала бы за ним. Он как-то выжил, питаясь птицами, жуками и всякой мелочью. Ягоды, фрукты. Невероятная история спасения.

— Здесь на него некому было охотиться, — сказал я, стараясь тоже быть умным и рассудительным. — Ну и, конечно, ему повезло.

— Да, — согласилась Кейт. — Но он отлично приспособился — вон как прыгает по деревьям. Видели его лапы, как они отталкиваются от веток? Очень сильные. В воздухе им такими быть не нужно. В чем-то он усовершенствовался здесь, поэтому смог выжить.

— И все же он не приспособлен для этого. Его мех — у него неподходящая окраска для жизни здесь. Он выделяется на фоне зелени. Будь здесь хищники, его легко поймали бы. — Я вздохнул. — Он должен был бы летать, а не скакать по лесу. Он был создан для полета.

— Но не он, не этот. Может, у него что-то деформировано, как вы сказали, может, крылья не работают. Это все, на что он мог рассчитывать.

Мне жаль было его, прикованного к земле. По крайней мере, он никогда не знал полета. Ему нечего было терять, не о чем тосковать. Интересно, помнит ли он то ужасное падение, с которого началась его жизнь.

Мы дошли до нашего дерева, и Кейт снова упаковала камеру в футляр.

— Вдруг я никогда больше его не увижу? — печально проговорила она. — Мы, наверно, улетим сегодня или завтра. Фотография наверняка не получится. Я даже не навела объектив как следует. И он так быстро двигался. В лучшем случае выйдет расплывшееся пятно. Мне надо было подобраться поближе.

— Вы получили кости, — напомнил я. — И фотографии скелета.

Она фыркнула.

— Но вы говорили, что этого достаточно, — напомнил я. — Говорили, что кости будут решающими.

— О, кости хороши, — равнодушно отозвалась она, — но вот он живой, прямо тут! Если бы я смогла сделать несколько снимков вблизи… — Она растерянно умолкла. — Не забавно ли, что мы оба стали называть его «он»?

— Я об этом даже не думал.

— Мы не могли знать, он это или она. Но, конечно, стали говорить «он». Как о любом ярком представителе своего вида.

Она сердито смотрела на меня, будто я был в этом виноват.

— Давайте называть его «она», — предложил я.

Она перестала хмуриться.

— Ладно. Хорошо. Она.

— Она такая, как вы себе представляли? — спросил я.

— Нет. Да. Не уверена. Она красивая, правда?

— Правда.

— Красивые создания, точно как и говорил дедушка. О Мэтт, я хочу снова увидеть ее.

— Я тоже.

Она взглянула на меня и улыбнулась.

— Но нам надо уходить, — сказал я. — И может, это к лучшему. Оно могло стать опасным, попытайся мы подобраться поближе.

— Вы думаете, она нападет? — Эта мысль, казалось, была совершенно нова для нее. — Они не нападали на дедушку.

— Это верно. И все-таки это дикое животное.

— Она показалась мне довольно спокойной.

— Прямо славная большая пушистая киска, да? Вам надо еще разок взглянуть на эти зубы, — указал я на саквояж.

— Ну, я не думаю, чтобы она напала на человека.

— Вы ведь встречались лицом к лицу со множеством диких зверей, верно?

Она рассмеялась:

— Нет, конечно нет…

— Снимали крупным планом пуму или, может, индонезийского комодского варана — просто шутки ради?

— Как мы назовем ее? — спросила она.

— Существо? — Я засмеялся. Кейт уже видит свое имя в ученых книгах. — Не знаю.

— У нее должно быть название. А раз мы ее открыли, мы и должны дать его.

— Придумайте что-нибудь, — сказал я ей, — что-нибудь, где побольше латыни. — Но про себя я подумал: «Облачная кошка». Правда, вслух произнести побоялся: вдруг Кейт подумает, что это слишком просто, слишком ненаучно.

Я помедлил и прищурился. Я кожей чувствовал, что погода меняется, и искал признаки этого. Через прореху в лесном пологе видна была широкая полоса неба — и оно больше не было синим. Когда это произошло? Я никогда не видел, чтобы погода менялась так быстро. Двадцать минут назад была чистая голубизна, а теперь ее заслонили темные, мрачные громады облаков, похожие на своды самой преисподней. Хороший же я наблюдатель! Специалист по погоде. Глаза корабля.

— Надо спешить, — сказал я. — Живей!

Мы побежали. Я уже слышал, как нас настигает ветер, и все, о чем успел подумать: «Мой корабль!» И буря накрыла нас.