"На публику" - читать интересную книгу автора (Спарк Мюриэл)

III

И вот Фредерик снова исчез; он не показывался уже пять суток. С вечера пойдут шестые. Аннабел уехала из отеля, оставив мужу записку. Впрочем, он и без того знал, что весь конец недели она пробудет на новой квартире одна с ребенком. Была пятница, позднее утро. Лучи весеннего солнца играли на паркете. Б#243;льшую часть мебели еще не привезли. Няня-англичанка и горничная из Сардинии должны приехать только в понедельник.

Зашли соседки, спросили, не надо ли чего, и удалились, обнадежив обещанием помогать в хозяйственных делах и устрашив намерением торчать в квартире с утра и до вечера каждый день. Квартира, которую снимала Аннабел, находилась на втором этаже палаццо, выстроенного в шестнадцатом веке. Состав жильцов был пестрый: очень богатые люди, довольно богатые, очень бедные, довольно бедные. Давнишние обитатели дома, люди малообеспеченные, целыми кланами осели в своих жилищах, где годами не менялось ничего, включая квартирную плату; в последнее время появились новые жильцы: очкастые адвокаты и американцы, благоустроившие хоромы шестнадцатого века центральным отоплением и установками для кондиционирования воздуха. Из комнат Аннабел открывался широкий и величественный вид. Пока еще не обо всем, что она видела из своих окон, Аннабел знала, что это такое и к какому веку относится, но часто повторяла: «Я чувствую атмосферу». Купол собора святого Петра и замок святого Ангела она, конечно, знала назубок. Но даже путеводитель, который, по ее мнению, не совсем передавал дух обстановки, не указывал всех башен, фонтанов, церквей, колонн и дворцов, которые виднелись по ту сторону площади или проглядывали сквозь узкие щели между домами в том запутанном, как сама история, лабиринте старинных переулков, что оказывался перед ее глазами, когда она выходила на боковые балкончики.

Пустые, необставленные комнаты. Прямо на полу на подушке спит малыш.

Билли О'Брайен проник в квартиру, как сквозняк. Очевидно, Фредерик дал ему свой ключ. Как ни расстроило Аннабел его внезапное вторжение, ей очень уж хотелось разузнать что-нибудь о муже. Она взглянула на ребенка. Тот спал. Она сказала:

— Ты разбудишь Карла. Пойдем на кухню.

Кухня была обставлена почти полностью.

Билли с грохотом затопал вслед за Аннабел, всем своим видом показывая, что разбудить ребенка — его законное право, да и вообще хозяин тут он, а не она. Он сказал:

— Мне хочется яичницы с беконом. У тебя есть бекон и яйца?

Она чуть было не предложила ему позвонить в ресторан, но сдержалась, надеясь выведать что-нибудь о Фредерике.

На одном из кухонных столиков лежал сценарий, ее новый сценарий. Билли взял его и, стоя у холодильника, стал читать, пока она жарила ему яичницу. Аннабел кипела от негодования. Она сказала:

— Я готовила роль, учила реплики.

Он громко расхохотался и не объяснил, что его рассмешило; его желтоватые глаза опять забегали по строчкам, веснушчатые руки перелистывали страницы.

— Где Фредерик? — спросила Аннабел.

— «Лестница», — проговорил он. — Так называется твой новый фильм?

— Нет, — ответила она. — Это условное название.

Аннабел положила на стол прибор; купленные при переезде новенькие ножи и вилки ослепительно сверкали; Билли уселся, а сценарий положил перед собой. Она сказала:

— До выхода фильма все это держится в секрете.

Он снова засмеялся и сказал:

— Так что же вы спрашивали насчет Фредерика, мадам?

Она промолчала. Положила на тарелку яичницу из двух яиц с четырьмя ломтиками бекона и поставила ее перед Билли. Потом плюхнула на стол буханку хлеба и подтолкнула к нему. И лишь тогда сказала:

— Мне от тебя тошно.

— Почему? — спросил он.

Тут засмеялась она.

Билли положил на сценарий вымазанный салом нож. Аннабел быстро схватила рукопись и увидела жирное пятно на странице.

— Смотри, что ты наделал.

— А тебе не все равно?

Пятно и в самом деле не мешало ей готовить роль, но Аннабел бесило, что он выпачкал ее сценарий.

Билли жадно уплетал яичницу. Следя за ним с рассеянной неприязнью, она ждала, когда же наконец он скажет что-нибудь о Фредерике. Ее злило, что лишь этот человек что-то может рассказать о нем, в то время как весь свет считает, что у нее обаятельный муж, который трудится по целым дням, а вечерами возит ее на блестящие рауты или в оперу, а вернувшись оттуда, в нетерпении спешит в постель к своей пленительной Тигрице.

Билли отрезал еще кусок хлеба и собрал с тарелки жир.

— Я не наелся, — сообщил он.

Аннабел не поняла, что он хочет этим сказать, хотя смутно заметила, что ел он с жадностью. Она достала из бумажного пакета фрукты. Он съел банан, принялся за другой. Прикончив и этот, сказал:

— Что, если Фредерик к тебе вовсе не вернется?

Именно этого она всегда боялась. Боялась, что он не вернется, и боялась, что вернется. Как хорошо ей было сидеть одной в пустой квартире, где на залитом послеполуденным солнцем паркете спит ребенок, а делать ничего не нужно, только ждать, когда привезут мебель, кормить ребенка, менять ему пеленки, купать его, опять кормить, готовить роль и спать, спать. Если бы не обстоятельства, да не расходившиеся нервы, да не надо было думать о публике и о фильме, то Фредерик ей и не нужен.

Она сказала громко и твердо, отвечая одновременно и Билли и себе.

— Если он хочет уйти, плакать не стану. Но мне нужно знать, как обстоят дела.

— А что ты скажешь, — спросил Билли, приготовив себе внушительного вида сандвич с яблоком и разом отхватив от него чуть не половину, — что ты скажешь, если он выбросится из окна?

— Что?

— Покончит с собой. Я говорю к примеру. Может же он выброситься из окна?

— Он что-нибудь такое говорил тебе?

— Да.

Аннабел и сама нередко слышала от мужа подобные угрозы. Она забывала о них тотчас же раз и навсегда, как забывают страшный сон, если удалось сразу проснуться и выбросить его из головы. Теперь ей вспомнилось, как Фредерик говорил ей:

— Я ведь могу броситься в окошко, и всей этой волынке конец.

Она ничего ему не отвечала. От его слов ее охватывала жуть, но потом она их забывала.

— Мало ли что он болтает, — сказала она. — Те, кто так говорит, никогда этого не делают.

— Вот как? — отозвался Билли.

— Ты видел Фредерика? Что он тебе говорил? Где он сейчас?

— Он велел передать тебе, что вернется сегодня часов в семь. От шести до семи. Что-нибудь в этом роде.

Она дала ему денег, и он протопал к выходу по длинной пустой гостиной. Ребенок проснулся и, лежа на полу, следил глазами за ножищами Билли. В коридоре Аннабел спросила:

— У тебя есть ключ от нашей квартиры?

— Да, — ответил он. — Фредерик одолжил мне свой, на случай если тебя не окажется дома. Мне хотелось есть.

— Я сразу поняла, что у тебя его ключ. Отчего же Фредерик не дал тебе денег?

— У него с собой не было.

Когда Билли вышел, она наложила цепочку и заперла дверь на засов.

Потом быстро вымыла тарелки, чтобы уничтожить следы его присутствия.

Она наполнила водой ванночку и выкупала малыша, молча, не отвечая на его агуканье. Сварила яйцо в мешочек и половину дала ребенку. Потом приготовила бутылочку молочной смеси и, усевшись в кухне с мальчуганом на руках, стала не торопясь его кормить. Малыш был в превосходном настроении и, опорожнив на две трети бутылочку, утратил к ней интерес. Тогда она снова уложила его на подушку и, пододвинув кресло, стала смотреть, как он изумленно таращится на ленточку распашонки, которую ухитрился ухватить большим и указательным пальчиками. Удержать ленточку ему не удалось, она выскользнула, он скосил на нее глазенки, потом веки опустились, и он уснул. Было половина седьмого.

В течение получаса она читала сценарий, потом прозвенел звонок. Не сомневаясь, что это наконец Фредерик, она откинула с лица волосы, которые согласно моде падали прямыми космами на ее плечи, и пошла отворять. На площадке стояли трое, нет, четверо; еще несколько человек подымалось по лестнице.

Судя по виду, они были из той компании, с которой она как-то встретилась на квартире у Билли, или, во всяком случае, из какой-то подобной. Аннабел вопросительно смотрела на нежданных гостей.

— Здесь, что ли, вечеринка? — спросила одна девушка.

Стоявшая за ней седая тощая женщина, одетая в длинное, плотно облегающее черное платье, ответила по-итальянски:

— Ну, конечно, здесь, разве вы не узнаете малютку Тигрицу?

На каменной лестнице гулко раздавались шаги: еще несколько человек поднималось снизу.

— Вы не туда попали, — объяснила Аннабел столпившимся возле дверей людям, которые уже собирались войти. — Вам, наверно, к Кэтнерам?

Кэтнеры были американцы, занимавшие квартиру на верхнем этаже, куда надо было подняться на лифте, находившемся в противоположной части здания. Аннабел их почти не знала, но слышала от соседей, что у них часто бывают гости. Удивившись, как это они познакомились с той же компанией, Аннабел замахала рукой в сторону лифта и, стараясь перекричать гул голосов, стала объяснять, что к Кэтнерам нужно подняться наверх.

Однако нет, гости пришли совсем не к Кэтнерам. Они пришли к ней.

— Фредерик сказал нам: в семь часов. Новоселье... Право же, синьора, ваш супруг нам так сказал... разве его нет дома?

— А, — сказала Аннабел. — Входите же, входите.

Она отступила в сторону, и в прихожую ввалилось человек пятнадцать. А с лестницы доносились новые голоса и шаги. Аннабел сказала, обращаясь к даме в черном:

— Муж, наверное, решил устроить мне сюрприз. Боюсь, что в доме ничего не найдется, нам ведь и мебель-то еще не привезли, только самое необходимое для меня и ребенка.

Гости снимали пальто и пуловеры и сваливали их в углу прихожей. Приняв рассеянно-непринужденный вид, Аннабел собралась было захлопнуть дверь, но женщина в черном сказала:

— Нет, постойте... Сейчас подойдут остальные... Там, в машине, у нас спиртное — они все принесут.

Увидев, что кое-кто из пришедших снял пальто и направляется к распахнутым дверям гостиной, Аннабел метнулась им наперерез:

— Тише, прошу вас... не разбудите ребенка. Он уснул.

На улице уже смеркалось. Аннабел включила настольную лампу.

Малыш проснулся, но не испугался. Он взглянул на мать, курлыкнул и уставился на расписной потолок, где парили голубые, розовые, золотые колесницы, лошади, ангелы. Некоторые из гостей окружили подушку и шумно выражали свой восторг: наклонялись, чтобы рассмотреть его получше, спрашивали, сколько ему месяцев, как зовут. Остальные, ожидая, когда начнется веселье, замерли как истуканы у окна, а часть разбрелась по квартире. Подняв с пола запеленатого ребенка и подушку, Аннабел отправилась в боковую спаленку, где временно устроила себе ночлег, и по дороге слышала, как колют лед на кухне, а в прихожей звучат все новые и новые голоса.

Гости чувствовали себя как дома.

В коридоре Аннабел увидела молодого эскимоса, который был на вечеринке в квартире Билли, потом заметила еще несколько знакомых лиц. Было ясно: компания та же.

Уложив ребенка, она обошла все комнаты, чтобы взглянуть, не появился ли Фредерик.

— Вы не видели моего мужа? — спросила она одного из гостей. — Он вот-вот должен прийти. Его, наверное, задержали.

Мужчина улыбнулся, пожал плечами и ничего не ответил; улыбка, словно приклеенная, застыла у него на лице. Решив, что он не понимает по-английски, Аннабел повторила по-итальянски тот же вопрос, изо всех сил стараясь, чтобы он не звучал как вопрос. Нельзя показывать этим людям, что она не знает, где Фредерик; нельзя показывать им, что его прихода она ждет с тревогой. Мужчина продолжал улыбаться; он улыбался только ртом, и Аннабел увидела, как рука его тянется к губам, чтобы расслабить мускулы лица, стереть эту улыбку. Видно было, что он не вполне вменяем. Она огляделась, стараясь определить, многие ли из других гостей успели нахвататься наркотиков. Женщина в черном искала розетку; в руке она держала длинный шнур от принесенного кем-то проигрывателя. Женщина присела на корточки, чтобы воткнуть в розетку штепсель, и сказала, глядя снизу вверх на Аннабел:

— Ваш муж все предусмотрел.

Впоследствии Аннабел не могла объяснить, почему она их не выгнала. Ей и самой было неясно, как получилось, что она вдруг махнула на все рукой.

— Нужно было позвонить мне, — говорил ей потом Луиджи, — я приехал бы и выставил их вон.

— Но тебя ведь не было в городе, правда? — отвечала Аннабел.

Луиджи имел обыкновение проводить вечер пятницы за городом, в кругу семьи. Он ответил:

— Так позвонила бы мне за город. Туда все звонят. Моя жена твоя горячая почитательница.

— Это было как страшный сон, — твердила Аннабел, хотя понимала, что все увиденное ею в тот вечер хуже страшного сна, так как произошло в действительности, и то, что завершило вечер, с грохотом вломившись в уют ее душевного мирка, тоже было действительностью, еще более тяжелой и страшной.

— Я старалась быть вежливой, — объясняла она. — Мне нужно было держать себя в руках.

Подробности она припоминала смутно.

Когда начались танцы, ей бросилось в глаза, как извивается в крикливой толпе зеленой и еще нескладной молодежи пожилая женщина, очень похожая на ту, в черном, что пришла в самом начале, только у этой, второй, жидкие седые волосы были острижены под мальчика, а морщинистое лицо не тронуто косметикой. Почудилось ли ей или она и в самом деле видела эту непристойно вихлявшуюся среди молодых танцоров сухопарую фигуру, Аннабел не могла сказать. Больше всего ее ужаснуло платье этой женщины, но окружающие, казалось, не обращали на нее внимания. В то время в моде были ажурные вырезы, сквозь которые просвечивало голое тело. Их обычно прорезали под бюстом или по бокам — от подмышек до талии. На женщине, которую увидела или вообразила себе Аннабел, было блестящее дымчатого цвета платье с огромным ромбовидным вырезом на животе; это выглядело омерзительно.

У Аннабел начала кружиться голова, но усилие воли и профессиональный навык помогли ей справиться с головокружением. Она пошла проведать Карла. Мальчик крепко спал и выглядел очень забавно: стиснутая в кулачок ручонка лежала на подушке возле головы, как будто он отдавал салют. Из спальни Аннабел отправилась на кухню, где толпилось множество мужчин. Она искала высокую молодую американку, которую заметила еще в прихожей, решив тогда же про себя, что эта девушка темнить не станет и ее-то и нужно будет обо всем расспросить. Аннабел очень хотелось поскорей узнать хоть что-нибудь определенное и спровадить незваных гостей со всей решительностью, какую только допускал аристократизм тигровой леди. Аннабел отлично знала, сколько вреда могут принести эти люди, когда начнут трубить на всех перекрестках и исповедоваться журналистам об оргии в квартире знаменитой кинозвезды. Высокой девушки нигде не было видно. Доставленная по заказу Фредерика батарея бутылок пока еще не очень поредела, но Аннабел, найдя среди гостей не так уж много явных наркоманов, от души надеялась, что остальные довольно быстро расправятся со спиртным. А этого-то ей как раз и хотелось. Шел девятый час, и она рассчитывала, что, когда бутылки опустеют, опустеет и квартира.

Сделав вид, что собирается угостить тех, кто находится в дальних комнатах, она утащила со стола непочатую бутылку водки и спрятала ее сперва в стенном шкафу туалетной комнаты при своей будущей спальне; потом, взволнованная и напуганная, она вообразила себе, что, прикончив кухонный запас, гости в поисках спиртного перероют всю квартиру; тогда она отнесла бутылку в смежную с туалетной ванную комнату и вылила водку в унитаз. Потом вышла в коридор и по дороге на кухню снова заглянула к ребенку.

Таким образом она избавилась от четырех бутылок. В последний раз удобней оказалось прошмыгнуть в другую ванную (их было три в квартире), и там она увидела наконец высокую американку; девушка спала, растянувшись на полу, и Аннабел не удалось ее растолкать. Она так и оставила ее в ванной, а потом в суматохе и вовсе о ней забыла, и девушку все в том же состоянии обнаружили только к вечеру следующего дня и увезли в больницу.

Пока меняли пластинку, Аннабел разыскала женщину в черном платье и спросила:

— Вы точно помните, что мой муж обещал не задерживаться? Я что-то волнуюсь. Ему пора бы уже прийти. Надеюсь, с ним ничего не случилось. Где вы его видели?

— Ах нет, синьора Аннабел, ваш муж совсем не говорил, что он скоро придет. Он сказал, что будет здесь, и ничего больше. А нас он пригласил к семи часам.

— Где вы его видели?

— По-моему, на Виа Венето. Точно не скажу. Забыла.

Женщина улыбнулась укоризненно, и в то же время виновато, и в то же время лукаво, и эта смешанная улыбка привела Аннабел в бешенство. Она пошла к ребенку. В коридоре она услышала, как кто-то отпирает входную дверь. Конечно, Фредерик. Сейчас она на него набросится и яростно прошипит, чтобы он немедленно, сию же минуту, выставил всю эту шушеру вон. Но это был не Фредерик, это Билли О'Брайен открыл дверь его ключом. Он привел с собой журналиста, худощавого светловолосого немца, которого Аннабел знала и почему-то побаивалась. Этот журналист поставлял информацию многим репортерам, охотившимся за скандальной хроникой, а сам писал серьезные статьи. Его фамилию Аннабел не помнила. Билли тотчас же представил его ей как Курта и спросил:

— Где Фредерик?

— Ой, Билли, не знаю. Здесь его нет. Наверно, где-то задержался. Ты не мог бы выпроводить эту компанию?

— Вы недовольны вашими гостями? А что они натворили? — вытянув длинную шею, долговязый Курт обвел взглядом гостиную. — Они там веселятся.

— Я их не ожидала, вот в чем дело, — сказала Аннабел. — Видите ли, у моего ребенка сейчас нет няни, и я смотрю за ним сама. К тому же я готовила роль для нового фильма. А кроме того, знаете ли, я вообще не устраиваю таких вечеринок, мне... — тут она осеклась, поймав его внимательный ехидный взгляд.

Она явно переусердствовала, так подробно объясняя, почему ей хочется избавиться от гостей.

Одна знаменитая старая актриса как-то дала ей совет: «Если вам нужно оправдаться, никогда не ссылайтесь на несколько причин. Больше чем одна — неубедительно. Лучше всего ни одной. Объясняться и оправдываться вообще глупо. Ни в коем случае не старайтесь, чтобы вас поняли, — вас непременно поймут не так. Избегайте психиатров».

Эти наставления Аннабел запомнила от первого до последнего слова, но иногда забывала их применять. Ошибку нужно было исправить, и неудачно начатую речь она попробовала закончить так, чтобы предстать перед журналистом спокойной и уверенной в себе хозяйкой дома, которая рада новому гостю и полна дружеских чувств к буйной ораве, уже успевшей вымостить полы во всей квартире осколками стекла. Стремясь создать такое впечатление, она залепетала:

— Мне не хотелось беспокоить соседей... они... кое-кто из них люди бедные, ложатся рано. Что вы будете пить?

Но Курт смотрел куда-то в сторону, а Билли всовывал ему в руку стакан. Журналист зажал стакан в пятерне и, даже не полюбопытствовав, кто его угощает, продолжал рыскать глазами в толпе танцующих. Увидел женщину в том платье, решила Аннабел. Увидел ее у меня в доме. Она тоже поискала ее взглядом, но не нашла.

Аннабел отправилась проведать ребенка. Мальчик неловко повернулся во сне и сейчас ерзал и хныкал. Аннабел его успокоила и, пока он не уснул, сидела рядом, легонько придерживая рукой одеяльце. Было около девяти. В десять ребенка надо переодеть и накормить. Тусклый свет уличного фонаря падал в комнату, и Аннабел вдруг заметила, что здесь кто-то уже побывал. На полу между постелькой малыша и комодом валялась бутылка из-под бренди. Аннабел подняла ее и понюхала. Пахло бренди и больше ничем. Но Аннабел охватил страх: она боялась, как бы в комнату в ее отсутствие не влез какой-нибудь осатаневший наркоман и не покалечил ребенка. Минут десять она неподвижно лежала на узкой кровати, и всплески гомона и шума набегали и откатывались, как прибой. Она перебрала в уме всех знакомых, которых можно было бы позвать на помощь, и не вспомнила ни одного, на чью скромность могла положиться. Звонить за город Луиджи ей казалось вопиющей бесцеремонностью. Всей душой жалела она, что Голли Макинтош сейчас в Париже. Услыхав спустя немного времени, что ее ищет Билли, она не вышла сразу, а сперва позвонила врачу, который месяца два назад лечил Фредерика от инфлюэнцы, а потом ребенка — от расстройства желудка.

К телефону подошла его жена:

— Доктора Томмази, к сожалению, нет дома, — зазвучал в трубке гортанный, с энергичными немецкими придыханиями голос. — Произошел несчастный случай в катакомбах базилики святого Иоанна, и около часа назад доктора срочно вызвали в больницу. Он скоро возвратится, миссис Кристофер. Сказать, чтобы он сразу же вам позвонил?

— Нет, не стоит... хотя, впрочем, пожалуй, если ему нетрудно, пусть позвонит. Извините...

— У вас болен ребенок? Муж? Вы сами захворали?

— Нет, нет, все в порядке. Я просто хотела кое о чем посоветоваться. Это, право же, пустяки.

— Он вам позвонит. Берегите себя, вы отдаете слишком много сил своей чудесной работе. Я это знаю.

В конце концов, не кто иной, как Билли, помог ей избавиться от гостей. Он сказал, что видел Фредерика около шести. Тот спешил по какому-то делу, но упомянул о вечеринке, и они условились, что тут и встретятся.

— Ты не волнуйся, — сказал Билли. — Он, наверно, задержался. Видишь ли, они с режиссером сейчас перекраивают сценарий, а это долгая песня. К тому же режиссер живет где-то у черта на рогах, на окраине.

Ну еще бы, на окраине, подумала она, только не у режиссера он, а у этой мерзкой шлюхи. Когда же это кончится? Неужели нельзя было выйти замуж за кого получше?

Билли как-то ухитрился спрятать от гостей все невыпитое спиртное, после чего выдернул вилку проигрывателя и во внезапно наступившей тишине объявил:

— Пора домой. Давайте-ка все сразу. Аннабел нужно кормить ребенка.

Через четверть часа квартира почти опустела, а спустя еще минут пятнадцать там остались только Билли, журналист и невысокая, гибкая, как пружинка, и трезвая молодая итальянка, которая для чего-то липла к Курту. Да еще на полу в ванной комнате (но уж она-то никому не мешала) спала забытая всеми девушка, которая приняла накануне целую пригоршню снотворных таблеток и которая лишь через сутки очнется в больнице, чудом избегнув смерти.

Билли стоя разговаривал с Куртом, а рядом с ними, прислушиваясь к разговору, стояла молодая итальянка. В пустой квартире сразу стал заметен учиненный гостями разгром. Все перевернуто вверх дном. Даже новенькие обои уже не кажутся новыми. Ребенок тихо попискивал, как всегда, когда готовился зареветь во всю мочь. Аннабел расчистила на кухне местечко и принялась готовить бутылочку с едой. И в кухне тоже была грязь, кого-то из гостей сильно стошнило в одну из раковин. Пока Аннабел переодевала ребенка, тот изливал истошным воплем свое негодование, гнев и прочие эмоции того же рода, умолкая лишь затем, чтобы перевести дыхание и заорать еще громче. Мать поднесла к его губам бутылочку, и, завершив свою арию тихим урчанием, он принялся сосать, не помня зла. Накормив и уложив ребенка, Аннабел обнаружила, что те трое все еще не ушли.

— Мы отправляемся обедать, — сказал Билли. — Прислать тебе чего-нибудь поесть?

— Нет, я не голодна. — Она огляделась. — Ну и разгром.

— Благодарю вас, — сказал Курт, поклонившись.

Билли сказал:

— Я зайду завтра утром и помогу вам с Фредериком навести чистоту.

— Я позову кого-нибудь из соседок. Они часто предлагают мне свои услуги.

— Вы им не очень-то доверяйте, — вмешался Курт.

— Они славные люди, — ответила Аннабел с надменностью, достойной ее лучших ролей.

Девица многословно и чинно, будто прощаясь после банкета, поблагодарила ее.

Потом они ушли. Аннабел выключила свет в прихожей. Но не успела она отойти от дверей, как снова прозвенел звонок. На этот раз наверняка Фредерик, решила она и затряслась от бешенства. Не двигаясь с места, Аннабел подождала второго звонка. Но дверь отперли ключом — это был Билли, который сам в квартиру не вошел, а лишь впустил новых гостей. Он столкнулся с ними у лестницы и, когда увидел, что они остановились около квартиры Аннабел, счел удобным просто отпереть им дверь.

— Это снова к тебе, Аннабел! — крикнул он.

О господи! — подумала она, — хватит! Еще немного — и она набросится на Билли и на кого угодно, даст наконец себе волю, наорет на всех, изругает, наплевав на публику и на все на свете.

— А... добрый вечер, — сказала она, — к сожалению, все уже разошлись.

Говоря это, она не шелохнула рукой, чтобы поздороваться с гостями или включить свет в прихожей. Билли двинулся к лестнице. Вновь прибывшие вошли в квартиру; грузный мужчина, не дожидаясь приглашения, стал снимать шарф. Женщина затворила дверь, прежде чем Аннабел успела ей помешать.

Наконец Аннабел разглядела толстяка, которого не сразу узнала в темной прихожей: это был доктор Томмази. За ним маячила столь же дородная фигура женщины, а еще дальше — девочки. Доктор Томмази, несмотря на поздний час, привел с собой жену и дочь. Аннабел вдруг растерялась и смущенно заторопилась навстречу гостям.

— Как это мило. Но я вовсе не ожидала, что вы сюда приедете.

Она зажгла свет.

Доктор Томмази продолжал неуклюже разматывать шелковый шарф; он поискал глазами, куда бы его повесить, и вид у него был озадаченный, будто он забрел сюда нечаянно, предполагая, что на самом деле находится совсем в другой квартире или у себя дома и в прихожей обязательно должна стоять вешалка. Он озирался до тех пор, пока жена не забрала у него шарф.

— Я совсем не думала вызывать его... всех вас... сюда, — сказала Аннабел докторше, и та ответила ей жалобным взглядом.

— Мы приехали из-за вашего мужа, — сказал доктор.

— Да, конечно, — отозвалась Аннабел. — Муж решил устроить эту вечеринку... Вас он тоже пригласил?.. Но дело в том, что все уже ушли. Входите же. И Фредерика нет дома. У нас тут страшный беспорядок. Чем вас угостить?

— Я провожу ребенка в туалет, — сказала докторша. — Вы не покажете нам, дорогая миссис Кристофер, как туда пройти?

На вид девочка была великовата для того, чтобы ее так опекали, но она ухватила мать за руку, и Аннабел отвела их в ванную при своей спальне.

— Сюда, по-моему, никто из гостей не входил. Везде так грязно. Видите ли, эта компания была довольно богемная.

Когда она возвратилась, доктор Томмази стоял в гостиной и рассеянно смотрел в пол. Он сказал:

— Мы взяли с собой нашу дочку, потому что ее не на кого было оставить.

— Вот и хорошо, — сказала Аннабел, — что вы будете...

— Я говорил о Фредерике, — перебил доктор, — о вашем муже.

— Где вы его встретили? Он уже несколько дней не был дома, и как раз сегодня я его ждала. Он прислал сюда эту компанию, этих кошмарных людей, а сам так и не явился. Мне, конечно, не хотелось им рассказывать, что я так долго не виделась с мужем. Так где же он?

Доктор взял ее за плечо, будто стараясь удержаться на ногах, но она тут же почувствовала, что это он ее поддерживает.

— Он расшибся о землю, — ответил доктор. — В полиции я сказал, что первым приеду к вам, чтобы с вами был друг, и моя жена к вам тоже приедет.

— Я вас не понимаю.

Доктор сказал:

— Он расшибся о землю. Я слишком поздно приехал. Я сразу увидел, что поздно. Там был еще один врач, из «Скорой помощи», тот прибыл раньше меня, но тоже поздно. Карета «Скорой помощи» уже стояла там, но его нужно было перенести в машину, а там это сделать не так легко. Они нашли мой адрес в его записной книжке и, еще прежде, чем приехала «Скорая помощь», позвонили мне. Они все испробовали, но было уже поздно.

— Что значит «поздно»? Он умер? — спросила Аннабел.

Ей нужно было выяснить самое главное, узнать одну-единственную вещь, и тогда она сможет слушать.

— Неужели он выбросился из окна? Не может быть. Он жив? Что с ним случилось?

— Я приехал сразу же, но было поздно.

Доктор подвел ее к креслу и заставил сесть.

Тут Аннабел заметила, что в комнату вернулась докторша. Девочки с ней не было.

— Где девочка? — спросила Аннабел.

— Не волнуйтесь, с Гельдой все благополучно.

— Как бы она не разбудила ребенка.

— Она смотрит в окно на прожекторы.

— Он умер? — спросила Аннабел.

Докторша наклонила голову. Значит ли это «да»?

— Умер? — переспросила она еще раз.

— Его забрала «Скорая помощь». Вам сейчас обязательно придется поехать в больницу, чтобы его опознать. Туда уже вызвали друга вашего мужа, мистера О'Брайена, его телефон тоже нашли в записной книжке. — Докторша протянула ей рюмку с каким-то питьем. — Я побуду с ребенком, — сказала она. — Поезжайте.

Аннабел все мерещился высокий дом, окно. Высокий дом на окраине, маленькая квартирка, где живет та девица... Она спросила:

— Как же он свалился из окна? Там было высоко?

Доктор ответил:

— Он упал не из окна, а с лесов у церкви святого Иоанна и святого Павла. Рабочие говорят, что, когда они запирали дверь, он остался в церкви. Они его не заметили и подумали, что он уже ушел. Потом те, кто работал под церковью, увидели, что он карабкается по лесам к самому краю подземелья; они стали кричать ему, но было поздно. Он прыгнул вниз, прямо туда, где, как рассказывают, принял мученичество святой апостол Павел.

— Он умер? — спросила она, и ей представился глубокий провал подземелья. Как-то раз они с Фредериком побывали на лестнице, построенной для посетителей церкви. Все поплыло у нее перед глазами, когда она глянула вниз на бесконечные — поворот за поворотом — изгибы винтовой лестницы. Потом, спустившись в подземелье, они прошли часть коридоров, где из развороченного чрева земли торчали остатки древних домов и языческих храмов. Согласно преданию здесь находился дом, в котором по приходе в Рим жили святые Иоанн и Павел. Тут приняли они мученичество. Резные плиты на стене указывали путь. «Здесь, в этих катакомбах, в этих коридорах, пролита кровь святых апостолов». «Сюда привели их...»

Она все еще не могла привыкнуть к мысли, что Фредерик умер, не представляла его себе мертвым, одиноким и мертвым. Почему вдруг среди мучеников, подумала она, почему именно там? Ей хотелось понять, что его привело туда, он ведь ничего не делал просто так. Нет, она не сможет думать о нем как о мертвом, пока все это не выяснит.

— Скажите же, он умер? — спросила она.

— Я застал его еще живым, хотя и без сознания. Но надежды не было. Потребовалось минут пять, даже, пожалуй, десять, чтобы спуститься к нему по таким крутым ступеням.

— Конечно, он умер еще по пути в больницу, — сказала докторша. — Ступайте же. Я сейчас позвоню и скажу, что вы приедете. Может быть, за вами пришлют полицейскую машину.

— Ради бога, не надо. Пусть все будет тихо, чтобы не проведали газеты.

— О, они давно уже там. Ждут вас.

Аннабел наконец-то решилась и встала.

— Бедняжка, — сказала докторша и обняла ее.

Но прежде чем уйти, Аннабел обязательно хотела узнать еще одно:

— Когда это случилось? В котором часу он прыгнул?

Доктор задумался, стремясь ответить поточнее. Тем временем Аннабел несколько изменила вопрос:

— В котором часу он упал?

— Наверное, в половине восьмого. Я приехал до восьми часов, и «Скорая помощь» была уже там; они вытащили его наверх по ступеням, вы представляете себе, как это трудно. Но было поздно.

Да, теперь она может идти. Ее охватил гнев и ужас, она поняла наконец, какой позор уготовил ей муж. Эту отвратительную вечеринку он затеял, чтобы замарать ее в крови, испортить ей карьеру. «Фредерик сказал, что приедет к семи, он будет здесь в семь... Новоселье... Не запирайте дверь, мальчики принесут вино».

Она зашла взглянуть перед уходом на ребенка. Теперь пора. Газеты, заголовки, фразы... «Фредерик Кристофер умирает в то время, как его жена устраивает оргию на своей квартире». «Покинув сборище распутников, Фредерик Кристофер обретает покой возле мучеников». «Его сгубила Тигрица». Она подумала, не позвонить ли Франческе, пресс-секретарю Луиджи. Но решила не звонить. Как бы эта Франческа, с давних пор неравнодушная к Фредерику, сама не обернулась вдруг тигрицей.

Лишь спустя несколько месяцев Аннабел смогла иногда думать о смерти мужа. Тогда, случалось, эти мысли пробуждали в ней жалость и недоумение: после долгих лет супружества она так мало знала о своем муже, ныне мертвом, одиноком и мертвом. По правде говоря, и не слишком пыталась узнать. Иногда ей удавалось, думая о самоубийстве мужа, не думать о последствиях, которые оно повлекло за собой, для нее самой, иногда, но не каждый раз.