"Симуляция" - читать интересную книгу автора (Ефимов Владимир)

АКРОБАТЫ И ЖОНГЛЕРЫ

В доме, в который я входил, было неспокойно. Наверху кубарем каталась мебель, и звенело стекло. За боковой дверью кто-то надрывно стонал – не понятно, мужчина или женщина. Вокруг меня шаркали, восклицали, делали судорожные движения. Все это покрывалось громовыми нечленораздельными выкриками и хохотом, гулко бьющимся о стены наверху. Складывалась атмосфера родов в сумасшедшем доме. С одного взгляда на встретивших меня людей, я понял, что зря приехал сюда. Здесь я не получу ни шиша.

– Герр инженер, наконец-то… Это ужас! Ужас! Он как бешенный. Мы не можем подойти. Он сломал Джери плечо! Это ужас.

Я попробовал сразу их осадить:

– Зачем вы вызвали меня? В таком состоянии я с ним ничего не могу сделать. Ему нужен монтажник.

– Он был совсем тихий. Он только сидел на ковре и курил…

– Нет, это он раньше курил. У него сигареты, что ли кончились. Он никуда не выходил.

– Джери принесла ему поесть…

– Он ведь ничего не ел…

– Он взглянул на нее и стал как бешенный… Это ужас!

– Он сорвал с нее майку…

– Секс? – спросил я.

– Он всегда был такой тихий. А как увидел Джери, он ударил ее в плечо, а потом сорвал майку.

– Бедняжка так кричала!

– Пока он топтал майку, мы вытащили Джери и заперли дверь. Помогите, герр доктор!

– Я не доктор. Доктор нужен ей. А ему нужны монтажники. Вызывайте монтажников.

Вверху вновь раздался грохот. Крики смолкли.

Я подхватил футляр и попытался повернуться к выходу. Они вцепились в меня с обеих сторон.

– Герр инженер!

– Герр инженер!

– Мы думаем…

– Мы боимся…

– Герр инженер!

– Он может выйти…

Наверху заскреблись, задергали. Повисла пауза. Потом раздался тяжелый удар. Всем телом. Плечом.

Надо было отцепиться от их пальцев и уходить. Раздался еще один удар в дверь. Я спросил:

– У вас есть ружье?

– Нет…

– Только автомат…

– Он держал его в шкафу, под полкой…

Я вздохнул и пристроил футляр в угол:

– Принесите.

Это был обычный армейский автомат. Два рожка, заботливо, под край, набитых патронами. Запах смазки и пыли.

Наверху затрещало дерево.

Я защелкнул рожок, брезгливо посмотрел на давно не метеный пол и, вздохнув, улегся на брюхо. Уж если собираешься стрелять, лучше делать это с упора. Предохранитель я перевел на стрельбу одиночными.

Дверь вылетела как праздничная петарда. Одновременно в глубине квартиры зазвонил телефон. Я вспомнил о формальностях и крикнул им:

– Мадам Берг! Вызовите монтажников! Они восстановят память.

Впрочем, в прихожей уже никого не было.

Казалось, все замерло, кроме длинного телефонного звонка никаких звуков не осталось. Он показался вслед за дверью, но почему-то он не вылетел, а удержался на ногах, даже с некоторым изяществом. Он двигался легкими и странными движениям, как в экзотическом авангардном танце. Совершив несколько замысловатых па, он приблизился, оказался на самом краю лестницы, и я увидел его в полный рост. Сконцентрировавшись на прицельных принадлежностях своего грубого инструмента, я задержал дыхание и нажал на спуск. И еще раз. И еще.

Тело надломилось, брызнуло обломками и смазкой, сложилось и рухнуло на пол. Запрыгал на ступеньках и покатился с рокотом по кафелю стальной шар, выбитый из позвоночника.

Телефонный звонок оборвался, и повисла неопределенная тишина. "Боги, что я здесь делаю!", – подумал я, и, подхватив футляр, рванулся к выходу, как пчела из паутины.

На улице мелкий дождь то ли заканчивался, то ли начинался.

Я привычно попытался забросить футляр с лютней за плечо, и лишь когда это у меня не получилось, понял, что на плече у меня висит еще дымящийся автомат. Более того – горячий ствол был заботливо завернут в какую-то зеленоватую тряпку.

Я не стал возвращаться.

Во-первых, очень не хотелось.

А во-вторых, свойственна мне некая первобытная жадность. Уж раз не удалось заработать… Хоть эту железяку унесу с собой. Вдруг, не приведите Боги, пригодится…

Чирок с порога спросил меня:

– Принес?

Чистая формальность, хотя, пару раз, если честно, я его подводил. Я молча кивнул и начал стягивать мокрый плащ.

На кухне я выставил на стол пол-литра водки и отправился в ванную. Там я запалил водогрейку и быстро разделся. Ноги совсем закоченели. Сидя в эмалированной чаше, я закрыл глаза и сунул голову под горячую струю. Перед глазами, сверкая голубоватыми боками, прыгал стальной шар.

Когда я вышел, Чирок уже колдовал над установленной в стенде лютней. Я привычно заглянул на кухню, и убедился, что Чирок меня не подвел. Бутылка была чуть почата. Остальное он выпьет, когда лютня будет уже настроена.

Конечно, лучше настраивать ее перед работой. Но с утра от Чирка будет толку не много. Зато сейчас он выжмет из лютни столько, сколько не под силу иным дипломированным мастерам.

Я пошел в свою каморку и скоро уже натягивал на себя одеяло. Завтра рано вставать.

Передо мной сидел довольно молодой мужчина, что-то в форме его черепа казалось мне неправильным.

– …единственное, что мне не нравится… Мне, когда я с ними прощался, сказали, что у меня бывают некоторые выражения. Что иногда мое лицо раздражает. Вот, я и хотел бы с этим разобраться. Хотелось бы выяснить, что это за выражения. И научиться их избегать.

– Видите ли, – я уже определился с тактикой, – у вас есть два пути. Вы можете отправиться в имеджмахерскую, там, за три-пять сеансов, они зафиксируют все ваши типовые имиджи. Потом их оценят эксперты, и останется только выбрать наиболее перспективные и поработать над ними. Через два-три месяца вы сможете предстать перед новыми знакомыми совсем другим человеком.

Я нарочно не упоминал сумм, которые придется заплатить за такую работу. Не хочется прослыть меркантильным. Но о количестве процедур и времени, которое они займут, упомянуть не мешает. Деловой человек сам сделает выводы. А мой визави, несомненно, был деловым человеком.

– Мы не можем предложить вам такой скрупулезной работы, – продолжал я. Я всегда говорил "мы", это звучало солиднее. Хотя за этим местоимением кроме меня стоял только Чирок, который сейчас, наверное, только начал свой нелегкий путь в нашу дерьмовую действительность. Впрочем, такого настройщика, как Чирок еще поискать.

– Мы не можем предложить такой скрупулезной работы, – продолжал я, – мы не располагаем на это достаточным временем, – (опять этот неуклюжий эвфемизм), – да и наши клиенты обычно стремятся разрешить свои задачи с меньшими затратами, – (не будем уточнять, чего – времени или денег).

– Имеется более краткий путь. Известны типовые имиджи, как негативные, так и позитивные. По логам я могу определить имиджи, которыми вы пользуетесь наиболее часто (на самом деле я мог определить лишь два последних лица, но ведь я и так видел их перед собой). Те из них, которые являются выражено негативными, я заблокирую (стоило сказать "удалю", но некоторых это слишком пугает). Когда система не может получить доступа к ресурсу, она обращается к наиболее близкому из доступных. Результат будет почти таким же.

Я видел, что он уже принял решение. Да он его уже давно принял, иначе бы я здесь не сидел.

– Если с новым состоянием будут какие-то неудобства, вы всегда сможете вернуться к исходному. На крайний случай можно обратиться к техникам и сбросить систему.

Он глянул на меня встревожено.

– Но я не думаю, что до этого может дойти, – улыбнулся я.

– Хорошо, давайте попробуем.

Я удобнее устроился на стуле и сосредоточился. Пальцы привычно запорхали по струнам.

Мамина дочка, сидевшая передо мной в углу дивана, совершенно терялась под тенью своей мамаши. Та нависала и над дочкой, и надо мной, и вообще твердо вела всю свою вселенную железной рукой прямо от большого взрыва. Сейчас, однако, во вселенной были проблемы, которые невозможно игнорировать. Проблемы создавала дочка лет двадцати. Она непрерывно всхлипывала. Мама, однако, точно знала, как надо вести себя с проблемами и, похоже, весь наш разговор имел одну цель – подтвердить мамину правоту. Во всяком случае, меня совершенно не интересовала та история несчастной любви, которую я выслушивал с таким внимательным сочувствием.

Дождавшись паузы, я порылся в футляре и достал толстое резиновое кольцо. Такие иногда используют как эспандеры для кисти. Кольцо я протянул мамаше:

– Подержите, может понадобиться. Чтобы зубы не повредила… Это может занять несколько часов.

Дочка забыла хныкать и глядела испуганно, но не слишком. С мамой можно не бояться. Впрочем, и мама несколько растерялась.

– Это самый краткий путь. – Заявил я. Я давно научился говорить уверенно. В нашем деле иначе нельзя.

Я вывел пару мелодий, и всхлипывания превратились в великолепный истерический припадок со всеми атрибутам. Только дугу девочка нам не показала. Дуга сейчас не в моде. Дальше мне приходилось лишь повторять и повторять свои темы, чтобы накал страстей не утихал. Идея была элементарна: для того чтобы переживать, печалиться и плакать, тоже нужны некие ресурсы. И если их израсходовать, успокоиться придется волей-неволей.

Когда я уходил, девочка задремала. В прихожей, пряча свой гонорар, я объяснял мамаше:

– Дня три-четыре она будет в относительном порядке. А потом… Все зависит от того, как вы распорядитесь этим временем. Главное, пока вы берете на себя всю ответственность, она не начнет себя вести, как взрослый человек.

Поговорили как образованные люди. Но что это изменит?

– Это наш бухгалтер. Он отключился.

Я с умным видом посмотрел на склоненную лысину в бисеринках пота и сказал:

– Ого. Категория "Б"?

Надо по мере возможности демонстрировать мистическую проницательность. На самом деле, единственным или первым бухгалтером в фирме мог быть только специалист категорий "Б" или "С". Ну а ошибиться лучше всегда в лучшую сторону. Откуда я знаю, что он единственный или первый? Элементарно! Если бы это был второй бухгалтер, никто бы не стал суетиться и вызывать программатора.

– "С" прим. – ответили мне.

– Ага, – солидно хмыкнул я.

– Он работал, работал, все было нормально, а потом ему позвонили, он сказал…

Я еще какое-то время выслушивал их важные, на их взгляд факты, а потом принялся за работу. Я уже давно зарекся придавать значение всему, что рассказывают о предыстории сбоя. Рассказы дилетантов только сбивают с толка, и почти всегда неточны именно в ключевых моментах. К тому же сейчас все ясно. Человека, который выключился, нельзя просто пытаться разбудить. Сначала его надо выключить окончательно, остановить все процессы, в числе прочего и тот, который переклинил систему. А потом уже включать по стандартной процедуре. И если это не получится – вот тогда придется задуматься.

Встреча с Васильком почти всегда неожиданна. Потому что его лицо находится гораздо выше, чем этого можно ожидать. Он надвигается из толпы с громким "Привет!" и мне приходится задирать голову, чтобы понять, что это он, старый приятель Василек, а не репродуктор на столбе.

Мы подошли к столикам уличного кафе, стряхнули с двух стульев дождевую воду и привели их в более-менее сухое состояние с помощью подручных средств – газеты и каких-то клочков оберточной бумаги. Я сбрасывал пепел на мокрый асфальт и развивал свою аргументацию:

– И не надо так ухмыляться. Конечно, мы можем гораздо меньше, чем принято считать. И меньше, чем иные пишут в рекламках. Но и это немало. Ты, почему-то до сих пор считаешь меня шарлатаном. Я ведь тебе-то ничего не продаю, обидно просто. Времена изменились. Теперь мы даем реальный результат. Не во всех, конечно, случаях. Но все же.

– Да я разве против? Ежели клиент хочет платить, так и пусть платит!

– Блин! Дело не в том, хочет – не хочет… Это пять лет назад были занятные игрушки и не более. Ну, прикинь – если ты, к примеру, не можешь заставить себя работать, и теряешь на этом конкретные бабки. Да что бабки – жизнь вообще сыпется! А я перешиваю пару связей, и все налаживается… Более-менее…

– Ну погоди… Ты вот память им стирать можешь?

– Что значит "стирать"? Нет, ну могу, конечно. Ну, во всяком случае, результат почти такой же. "Стирать" – не совсем то слово. Видишь ли, система построена так, что на практике ничего нельзя откатить назад без последствий. Каждое событие отражают десятки служб. Любой новый объект встраивается в систему на всех уровнях. Старые объекты как-то с ним взаимодействуют, и у каждого свои представления о том, как нужно реагировать на то или се. Получается такая каша, что разобраться практически невозможно. То, что я могу – это совершить обратное действие. Скажем, настолько затруднить доступ к области памяти, что она станет практически недосягаемой.

– И при этом еще больше запутаешь картинку?

– Исть-эственно! И того, что я делю, тоже никто не сможет "родить обратно". Вообще-то бывает и другая работа, поспокойнее: косметика, профилактика, лакировочка… Но там и результаты не столь яркие.

– А если после тебя он пойдет к другому программатору, и попросит все вернуть…

– Тот поставит на мои связи свои блоки, а в обход моих блоков пробросит "сопли". И если продолжать в том же духе, то рано или поздно оно рухнет. Но у них и в обычной жизни происходит то же самое. Разве что медленнее. "В конце пути нас ждет RESET, как маленькая смерть…" Для того и существуют монтажники.

Василек задумчиво пустил струю дыма в низкое небо, похожее больше всего на накрывший город мутный колпак, выточенный вселенским ювелиром из цельного опала.

– Я вот подумал… Это ж безумной сложности система получается. Если она как-нибудь останется устойчивой… Так они могут черт знает чего достичь.

– Если… Не остается она устойчивой. Безумная сложность не может дать ничего, кроме безумия.

– Так ведь говорят, что гений и безумие…

– А ты не верь. Что-то я их гениальных не встречал. Хотя… – я щелчком отправил окурок в кучу мусора на краю площадки, – возможно, я для этого слишком примитивен.

– Ладно, – сказал Василек, – это твои заморочки. Давай об деле…

Он задумался, приводя мысли в порядок. Я вдруг подумал, что это похоже на загрузку новой программы. Настолько похоже, что, кажется, прислушайся, и услышишь характерный звук винчестера при свопинге. Я даже усмехнулся, но он не обратил внимания.

– Я сейчас работаю в Лум-Луме…

– Чума! – восхитился я. – Это ж крутое шоу! Я сам, правда, не интересуюсь… – Восхищаться успехами друзей необходимо, это я уже понимал. Но чтобы не дать понять, что мне это все, по большому счету, безразлично… На это меня еще не хватало. Я смутился и поспешил добавить восторга:

– Прямо в эфире?

– Да нет, в основном на площади. Ну и в павильоне тоже. Мы там тотализатор делали. Интересная система получилась…

– Ну и что там? – спросил я. Его надо было срочно остановить, пока не понесло рассказывать о своей кузнице.

– А, ну да. Канатный плясун один. Может, знаешь даже – Марч.

– Не, я же не слежу.

– Ну вот. Я как-то упомянул тебя. Одну твою историю пересказывал. У нас фуршет был, по поводу закрытия сета, нажрались все… Ну вот. Он потом меня ловит в курилке и начинает так расспрашивать. Ну, типа, просто так. Вообще-то я с ним не очень-то знаком. Так-то они ребята простые, хоть и звезды. Короче, проблемы у него какие-то. Он все про конфиденциальность интересовался. Я сказал, что сведу вас частным порядком и будет полная, окончательная и беспредельная конфиденциальность.

– Васик, я, конечно, ценю нашу дружбу, но конфиденциальность у меня естественное и необходимое условие чего бы то ни было. И, кстати, кроме частного порядка трудно что-то придумать.

– Дурило ватное! Частный порядок стоит совсем иначе. По частному. Ты хоть представляешь, сколько они зашибают?

– Догадываюсь.

– И главное. Если узнают, что с ним что-то не так, его тут же вышибут из плясунов. Меньше всего продюсерам хочется, чтобы кто-нибудь из плясунов грохнулся с троса во время игры.

– Разве? А публике бы понравилось.

– Да кто ж их спрашивает? Публику постоянно убеждают, что это опасно, напоминают, что плясуны работают без страховки… Но если кто-то вдруг действительно свернет шею – представь, что начнется! Налетят шакалы, и будут рвать шоу в клочья!

– Да, действительно. Ладно, какая разница. Давай своего плясуна. Как его? Марч?

Чирок, выпив свои семьдесят грамм, заглянул в ванную. Я как раз разжигал водогрейку.

– Берги звонили.

– Какие Берги?

– Ну, Берги, от которых ты шпалер приволок.

– Вира-майна! Ну и что им надо?

– Да не дергайся. Очень мило поговорили. Их парня собрали монтажники, но они боятся рецидива. Я назначил на завтра.

– Может, подстава какая?

– Да нет, не похоже. Милая такая старушка.

– Ну и ладненько. Завтра, так завтра.

Старички Берги и на этот раз встретили меня в прихожей, но теперь в доме было тихо и чистенько, как, наверное, и должно было быть. Они смотрели на меня с той же надеждой. Мне даже стало неловко. И они опять говорили наперебой:

– Техники все привели в порядок…

– Как вы и говорили…

– Мы не смогли оплатить полное восстановление. Он теперь не может ходить…

– Но работать может…

– Мы так боимся, что с ним опять случится беда!

– Мы боимся, что это от работы.

– Проверьте все, герр инженер!

Он сидел в инвалидном кресле в небольшом помещении, загроможденном множеством предметов. Молодое лицо, которое я раньше видел под отрешенной маской безумия, теперь было живым и слегка смущенным. У него были все основания злиться на меня, но он даже не обижался. То ли он действительно все понимал, то ли благоговел перед мистическим ореолом моей профессии.

– Извините, что я вас так неуклюже вырубил, – сказал я, – вы теперь ходить не можете.

– Что поделать, если бы вы меня не остановили, могло бы быть еще хуже. А на новые ноги заработаем. Была бы голова, хвост вырастет! – закончил он пословицей.

В комнате бросалось в глаза обилие рекламных плакатов, вымпелов, наклеек и прочего. У стекол покачивались воблеры, полки были заставлены сувенирами, и даже почему-то раскрытый зонтик был украшен логотипом какого-то турагентства. На стеллаже размещались восемь маленьких экранов, а на столе под ними стояла машинка, наподобие тех, на которых в старину лаборанты считали кровяные тельца.

Заметив, что я озираюсь, он сказал:

– Это у меня от работы. Мне часто дарят разную рекламную продукцию.

– А что у вас за работа?

– Мониторинг.

– Как это?

– Мониторинг рекламы. Рекламодатели хотят точно знать, когда показывают их ролики, и в каком количестве. Эфирщики дают свои цифры, но их ведь надо проверять. Вот. Все просто. Пошел ролик – нажимаю кнопку. Закончился – нажимаю другую. Видите, я могу следить одновременно за восемью каналами. Правда, на восьми я уже ошибаюсь. А на пять-шесть мастерства хватает.

– Господи, чем только народ не живет, – невольно усмехнулся я, – Хочешь повстречать интересных людей – иди в программаторы. Но это ведь, действительно, требует изрядного нервного напряжения. Давно вы этим занимаетесь?

– Год. Нет, уже чуть больше. Сейчас, соображу… Год и четыре месяца.

– Ну что ж, – я распахнул футляр, – давайте посмотрим.

– Сейчас с ним все в порядке, – объяснял я старикам после сеанса, – но у него действительно очень напряженная работа. Лучше бы найти другую. Если же не получится, вызывайте меня хотя бы раз в полгода.

– Хорошо, герр инженер, – сказал Берг, расплачиваясь.

Я взял с них по минимуму.

Когда у меня появлялось немного свободных денег или много свободного времени, я звонил кому-нибудь из подружек. Обычно это оказывалась Мэри-Энн. Мы с ней встречались где-нибудь, и, перемежая кофе и сигареты, могли часами болтать на совершенно непредсказуемые темы. Иногда мне удавалось затащить ее и в постель, но это требовало настолько редкого стечения обстоятельств и таких изощренных усилий с моей стороны, что происходило довольно редко. Если мне требовался именно секс, то можно было вспомнить девушек, с которыми у меня были менее замысловатые отношения. Но все же сама возможность близости придавала нашим разговорам если не пикантность, то, я бы сказал, осмысленность.

На этот раз, после того, как мы обсудили поведение разлученных близнецов, глобальное потепление и особенности строения нервной системы осьминогов, Мэри-Энн заинтересовало, могу ли я с помощью своей лютни восстановить воспоминания из прошлой жизни.

– Понимаешь, – говорила она, – воспоминания о прошлых жизнях, они ведь присутствуют в подсознании. И они же вполне доступны. Но дело в том, что их невозможно отличить от каких-то там кусков из, например, фильмов, там, фантазий каких-то. А ты же видишь, к какому времени воспоминания относятся? Смотришь, сколько ему лет и вытаскиваешь более старые воспоминания.

Мне не хотелось говорить о работе.

– Ну, во-первых, я вообще очень не люблю работать с логами. Это такое нудное занятие, как, ну я не знаю… Как нитки в иголку вдевать два часа подряд. Озвереть можно. А во-вторых, это ж относительные воспоминания. Я вытаскиваю образы, довольно расплывчатые. Цвет, ощущение. Если сильно повозиться, то картинку.

– Нет, все равно, – настаивала она, – если это возможно, можно было бы делать очень интересные вещи.

– Извини, кстати о вещах, – перебил я, – ты говорила, что делаешь что-то интересное?

– Ой, это… Да, – она хихикнула, – Один чудик, между прочим, с Дрейфа, заказал форму почтальона, которую можно было бы одним движением превратить в обычный костюм. И даже без выворачивания на изнанку. Пришлось повозиться.

– Зачем?!

– Не знаю! Может он артист, а может жулик – мне какое дело!?

Вокруг встречи с Марчем мы развернули великолепное представление на тему конспирации. Васик дал ему мой телефон и наказал звонить с автомата, в определенное время, надо сказать, довольно-таки позднее и весьма неудобное для прогулок. Хотя, кто их, артистов знает.

Затем мы с ним беседовали на лавочке в парке, и лишь затем я назначил ему встречу в дешевом номере, снятом специально для этого. Все это произвело должное впечатление – какое бы то ни было обсуждение суммы гонорара в таких условиях выглядело бы просто нелепо. Мне тогда и в голову не приходило, что все эти конспиративные меры не только были оправданы, но и оказались недостаточными.

Марч был среднего роста и не производил впечатления атлета. Разве что в движениях иногда проявлялась шуистская грация. А вот слова ему давались с трудом. Он говорил руками, говорил своим чрезвычайно подвижным лицом, и вообще всей фигурой.

– Герр Петров, – начал он, глянув на мою визитку, которую вертел в пальцах, – со мной на тросе… как бы… не знаю, как это сказать… Зарубает как бы. Такое ощущение… Я как бы выключаюсь иногда.

– Позвольте, как это? Прямо на канате? Разве это возможно? – я даже забыл делать умное лицо.

– Ну да! Вы не понимаете. Я по тросу иду, как по проспекту. Я, наверное, и во сне смог бы по нему идти. Какое-то время. Я вырос на тросе. Да беда-то не в том, что я могу свалиться… Хотя это, наверное, было бы неприятно. Моя работа не в том, чтобы ходить по проволоке, как воробей какой-нибудь. Канатный плясун – это акробатический актер, я же постоянно в образе, вира-майна! Причем у нас все на импровизации, никакого сценария нет. Вепрь и загонщики – сыгранный ансамбль. У нас есть, конечно, наработанные связки, но всю игру на этом не вытянешь. Каждый постоянно придумывает свои сюрпризы, заготовочки разные.

Я внезапно понял, почему его вдруг так понесло и всю неуверенность как гиком сшибло. Он выдавал свою программу для девушек и журналистов. Разумеется, им, плясунам, постоянно приходится доказывать, что они занимаются высоким искусством, а не спортом. Тем более что в Лум-Луме, как я это понимал, от самих плясунов ничего не зависит. Лум-Лум – игра логическая, а плясуны там были всего лишь живыми фишками. Их ходы определяли игроки, плясуны же только выполняли их, попутно развлекая публику. Если я, конечно, все правильно понимал. И хотя на виду были именно они, и им доставалась изрядная доля зрительского внимания, роль живых марионеток не могла не угнетать. А все поклонницы, наверняка, начинали с вопроса: "Как же вы ходите по такой тоненькой проволоке!?"

– Пройти по тросу – дело не хитрое, – прервал мои мысли Марч, – даже вы, док, смогли бы. Мы постоянно играем некоторое действие, и я должен контролировать ситуацию. А то, получается, меня как бы посылают, а я, как бы, не реагирую. И потом… Знаете, я действительно чуть не упал один раз. Наступил мимо троса. Как пьяный, честное слово! Только сейчас вспомнил.

– Но вы же не упали? – растерялся я.

– Ни хрена себе, вира-майна! Да если бы я упал, меня бы ложкой соскребали! И сюда бы в ведре принесли. Все, что соскребли бы. Там двадцать метров. Нет, не упал. Я был уже возле площадки. Зацепился за нее.

– Выходит, риск все-таки есть?

– Ну, я бы и на середине троса, наверное, не упал бы. Ушел бы на какой-нибудь трюк. Мы время от времени изображаем падение. Как бы чуть не сорвался. Но это все должно идти в сюжете игры. Ну, скажем, вепря не загоняют, а, как бы сталкивают. Или загонщик упустил добычу и, как бы с отчаяния…

Он помолчал.

– Нет, ну да, ну конечно есть риск. У нас три года назад один сорвался. Его тогда успели подхватить на брезент, но все равно поломался сильно. Из программы пришлось уйти.

– Понятно, – наконец произнес я любимое слово, – риск есть, но говорить об этом не принято.

Ладно, вернемся к вам, Марч, – я быстро продолжил, чтобы не дать ему возразить, – расскажите поподробнее об этих ваших "отключеньях".

– Да я уже все, как бы и рассказал.

– Что вы при этом чувствуете? – я достал лютню из футляра и пристроил ее на коленях, но струн пока не касался.

Марч покосился на мои действия с опаской и даже чуть отстранился.

– Что чувствую? – вопрос оказался непростым. – Да нормально чувствую. Спокойно. Ну, засыпаю, как бы.

– Что можно сказать… – начал я и задумался. Вопрос ведь был в том, что можно сделать. – Мы не можем исключить того, что вы стали жертвой атаки. То, что вы рассказываете, вполне укладывается в картину воздействия. Причем это может быть и излучение, и наркотик и код, действие почти одинаковое.

Много раз я говорил эту фразу на радость мнительным клиентам, одержимым невинной комнатной версией мании преследования, но только в этом случае она вполне могла иметь под собой реальные основания. Под Марча могли подкапываться и коллеги-плясуны, и конкуренты, желающие свалить Лум-Лум. Шоу-бизнес, вира-майна!

Я был в изрядной растерянности. Одно дело выправлять случайные прорехи и успокаивать доморощенных параноиков, другое – противостоять неизвестной силе, возможно, весьма могущественной. Такого опыта у меня пока не было. В конце концов, я решил, что мне не помешает небольшой тайм-аут. Я продолжил:

– С другой стороны, это вполне может быть следствием каких-то ваших собственных проблем. И любое вмешательство может повлиять на ваши способности, ослабить внимание или чувство равновесия, или еще что-нибудь в этом роде. Поэтому мы начнем с вещей однозначно безвредных, но и, увы, не слишком результативных. Сделаем обычную профилактику: закроем мелкие прорехи, подтянем связи, память соптимизируем. Не возражаете? А к следующей встрече я бы хотел посмотреть на вас в той самой, так сказать среде. Побывать на игре, или, если можно, подняться вместе с вами на трос. Это было бы лучше всего. И еще. Если у вас опять будут такие "провалы", постарайтесь запомнить все, как можно подробнее. Все обстоятельства, ощущения… Если это, действительно, похоже на сон, то могут быть и сновидения. Что предшествует, что вы чувствуете потом. Договорились?

Когда я вечером вешал плащ в прихожей, я обнаружил, что автомат все еще висит там, где я его оставил – на вешалке, между пальто и телогрейкой.

– Блин, Чирок, прибери, Христа ради, наконец, это железо! Это ж не зонтик, вира-майна!

– Приберу, приберу, – ответил он, только что не приплясывая от нетерпения, – ты принес?

С Васильком я встретился на другой день перед шоу. Марч устроил мне пропуск, не опасаясь вызвать подозрения, все участники шоу постоянно приглашали на игру знакомых и полузнакомых. Ну, а я по-прежнему в глубине души считал все конспиративные меры, прежде всего, спектаклем для клиента.

Первым делом я отдал Васику причитающуюся ему долю с гонорара. Потом он повел меня показывать павильон. Одиннадцать площадок были подвешены высоко в пространстве и соединялись толстыми туго натянутыми тросами, создававшими диковинный узор наподобие кабаллистического чертежа. Вместе с поддерживающими растяжками, веревочными лестницами, вымпелами и гирляндами все это образовывало то ли творение гигантского обезумевшего паука, то ли фантастическую снасть вставшего на вечный прикол Летучего Голландца.

К трем стартовым площадкам загонщиков спускались тонкие подвесные дорожки от ярких небольших шатров, висящих в воздухе еще выше, подобно гнездам неких экзотических птиц или насекомых. К площадке вепря свисала веревочная лестница, верхний конец которой терялся в переплетении стропил.

– Хочешь увидеть незабываемые вещи – иди в программаторы, – пробормотал я, разглядывая окружающие игровое поле этажерки с прожекторами, кронштейны с камерами и многочисленные огромные экраны, повернутые под причудливыми углами.

– Да ладно, – отозвался Василек, – если бы ты видел главный конвейер Приморского Тракторного…

– Ну, все еще впереди. А где твое хозяйство? В хорошем смысле слова.

– Везде! В основном, конечно, в вестибюле, там принимают ставки. Кассы и автоматы. Вся инфа тут же поступает на сервер, это там, – он махнул рукой в неопределенном направлении.

– А там, – я указал вверх, – у тебя ничего нет? Мне бы поближе посмотреть. На тросы, как я понимаю, не пустят?

Это был, скорее, риторический вопрос – возле веревочных лестниц скучали унылые секъюрити.

– Знаешь, – протянул Василек, – я бы мог провести тебя по служебным коридорам… Но если заметят, – он покосился на охранников, – хлопот не оберешься. Тебе, действительно лучше не светиться.

– Погоди, – смутная мысль мелькнула и тут же сгинула, затоптанная своими бестолковыми собратьями, – Погоди. А что, там, на площадках, датчиков никаких нет?

– Нет. Сначала мы хотели сделать систему, наподобие фотофиниша, но потом отказались от этой, честно говоря, бредовой идеи. Во-первых, судьи надежнее, во-вторых, и так все ясно. Потом, традиции. Ставки в основном принимаются на результат игры…

– В основном? А на что еще?

– На результат матча, на количество ходов… В вестибюле есть два независимых букмекера, они вообще, на что угодно принимают, даже на… Вира-майна!

Растоптанная мысль воспряла в моем сознании:

– На падение!?

– Да, на падение канатных плясунов, любого, или конкретного… Блин, у нас ведь тоже есть "ставка на зеро".

– А что это?

– Официально – на то, что игра не будет завершена из-за форс-мажорных обстоятельств. Но все понимают, о чем идет речь. Понимаешь, ни один нормальный человек этого всерьез не принимает. У нас три года никто не падал, и все серьезные фэны это знают.

– Васик, – вкрадчиво сказал я, – разумеется, это все служебная инфа и все дела, но если в последнее время какой-нибудь псих делал большие ставки на это ваше зеро… Мне бы было очень интересно об этом узнать. Да и этим, – я кивнул на секъюрити, – наверное, тоже.

Когда публика начала заполнять трибуны света прибавилось, и вскоре заработали экраны, показывая котировки ставок, фрагменты предыдущих игр, а большей частью рекламные клипы. Василек давно скрылся присматривать за своей системой – сбой тотализатора во время игры означал катастрофу, во всяком случае, для него. У камер, прожекторов и прочей аппаратуры тоже во всю копошились техники.

Я занял место на верхних рядах трибун, чтобы хотя бы угол зрения приблизить к углу зрения плясунов. Для компенсации расстояния у меня был маленький бинокль.

Приготовления тянулись еще часа полтора. Появился ведущий и начал отпускать шуточки, разогревая публику с мастерством, которого я никак не мог ожидать в столь заурядном шоу. Публика уже проявляла нетерпение, когда началась съемка. Прожектора вспыхнули с ослепительной яркостью, и стало еще праздничней. Одного за другим представили игроков, и они заняли место за своими пультами, в центре арены напротив друг друга, подобно собравшимся стреляться дуэлянтам. Суетившиеся возле них секунданты дополняли картину.

Наконец, появились канатные плясуны. Сначала из тьмы вверху, которая благодаря горящим прожекторам стала совершенно непроглядной, соскользнул вепрь. В его наряде невероятным образом сочетались грозные клыки, косматая шерсть и спортивная функциональность обтягивающего трико, которое эффектно демонстрировало все достоинства его атлетической фигуры. Вепрь устроил небольшую пантомиму, однозначно дав нам понять, как он относится к игроку противника, к загонщикам, ко всем попыткам его загнать, и ко всем нам, заодно. Как говорится, "Молодой человек жестами объяснил, что его зовут Хуан".

Затем из своих гнезд-шатров показались загонщики. Я знал, что Марч один из них, но не знал, который из трех. Они неторопливо двигались по подвесным мосткам, своей спокойной уверенностью демонстрируя мощь и неотвратимость. На ходу они, один за другим, сбросили плащи a'la Супермен и те, струясь, опустились на арену и улеглись полукругом за спиной их игрока. Все зрелище было настолько грамотно срежессировано, что даже я на какое-то время забыл, зачем я здесь и начал орать, вместе с окружавшей меня толпой. Здесь, несомненно, заправляли профессионалы.

Спохватившись, я начал высматривать Марча среди загонщиков. Чудовищный грим не позволял узнать знакомое лицо на расстоянии. Я поднял бинокль. Первое, что я увидел, были изящные девичьи ноги, ступающие по изумрудно-зеленой траве. В следующее мгновение картинку сменил взмах белоснежного полотна, и я узнал до боли знакомый сюжет с рекламой стирального порошка. Справившись с перспективой, я понял, что вижу один из экранов, на котором как раз крутился рекламный ролик. Я двинул бинокль, сканируя пространство. На мгновение передо мной мелькнула безумная маска одного из загонщиков, и перед глазами оказалось желтое пенное цунами. Прежде, чем подсознание успело подсказать более циничную интерпретацию, я понял, что вижу рекламу пива. Опять-таки, знакомую по телеэфиру.

Я начал, как безумный обшаривать пространство. Перед глазами замелькали пестрые пятна, переплетение балок, ослепительный блик прожектора, таблица ставок, рука в стремительном жесте. Я попытался вернуться к этой руке и найти соответствующее ей лицо, но бинокль уперся в огромный, чудовищно подведенный глаз. Я испуганно опустил бинокль, и, глянув невооруженным глазом, понял, что это крупный план лица игрока, на одном из экранов. На других демонстрировались котировки ставок, лицо вепря, четыре рекламных клипа и два лица загонщиков. Грим был настолько гротескным, что я понял, почему группа Kiss в свое время отказалась от своих масок. Видимо, увидели один из выпусков Лум-Лума и поняли, что на этом поприще им ловить нечего. Во всяком случае, в тот момент мне эта версия показалась вполне правдоподобной. Если среди них и был Марч, узнать его не было никаких шансов.

Для такого случая стоило завести оптику поприличнее, с более широким углом зрения. Черт его знает, сколько я времени потерял на бестолковые экзерсисы с моим дешевым биноклем. Игра уже шла вовсю. Игрок загонщиков как раз сделал очередной ход, и под одним из тросов несколько раз промелькнул бегущий огонь, указывая направление хода. Канатный плясун, стоявший в начале замерцавшего луча, перевернулся через голову, подскочил вверх и, кажется, стал крупнее. Затем какой-то рыскающей походкой двинулся по тросу туда, куда указывал бегущий огонь. Вепрь заметался на своей площадке, демонстрируя панику и нахальство одновременно. Он даже пару раз порывался бежать по тросам, и тут же возвращался на площадку – куда он денется, пока его игрок не сделал ход. Остальные загонщики поддерживали товарища аллегорическими телодвижениями.

Между тем походка атакующего загонщика изменилась. Он прекратил рыскания, и двигался как-то автоматически. Руки его начали опускаться. Затем в походке проявилась мягкая грация, совсем не вязавшаяся с его хищной ролью. Другие канатные плясуны замерли, будто в растерянности. Вепрь изобразил некое агрессивное па, но загонщик никак не отреагировал. Он исполнял уже совсем другой танец. Меня пронзило понимание того, что я вижу картину, уже мне знакомую. Я глянул вниз, на арену, и увидел группу ассистентов, которые суетливо разворачивали брезентовое полотнище. Несколько секунд, и они замерли, раскатав брезент под мерцающим бегущими огнями тросом, не растягивая его и напряженно глядя вверх.

Загонщик, между тем, прекратил свое движение (я не заметил когда это произошло). Он стоял на канате вполоборота, непринужденно, как на лужайке в парке, и глядел в пространство перед собой. Затем вдруг, как человек, увидевший нечто интересное, он сделал широкий шаг вперед, прямо в пустое пространство на высоте двадцати метров над ареной.

Ассистенты рванулись в стороны, натягивая брезент, причем, казалось, они начали движение за миг до безумного шага. Трибуны взвыли. Я вскочил вместе со всеми, и, кажется, орал во всю глотку: "Марч, Маарч, Мааарч!!!"

Пестрая фигурка плясуна, барахтаясь, опустилась на натянутый брезент. Рядом уже стояли медики с носилками.

Игрок загонщиков в сердцах грохнул кулаком по пульту – видимо, дело шло к его победе.

– О, Боже! – звучал голос ведущего, – Он сорвался!

И затем, после паузы, деловым тоном:

– Канатный плясун Тибул покинул игровое поле. Игра прерывается по форс-мажорным обстоятельствам. Все ставки аннулируются, за исключением ставок на зеро. Повторяю…

– Так это был не Марч, – прошептал я, опускаясь на сидение.

Мысли постепенно приходили в порядок. В новых обстоятельствах мне следовало исчезнуть как можно скорее и тише. Если кто-то узнает, что в момент падения на трибунах сидел программатор, будет просто истерика. Всплывут все легенды о злых гипнотизерах, экстрасенсах и черных магах… Тогда я еще не знал о том, что сотрудники службы безопасности обнаружили мою визитку в куртке Марча, в раздевалке, уже нашли мое фото и уже разыскивали меня на трибунах.

Я поднялся, и, стараясь держаться среди людей, двинулся к выходу. Плотной толпы не было, многие остались на трибунах, поскольку предстояла еще одна игра. В потоке я нет-нет, да замечал горящие глаза вечных неудачников, поймавших, наконец, свой золотой шанс. На зеро явно ставил отнюдь не один псих. Я уже был возле выхода, когда сзади меня ухватила твердая рука, и чей-то голос произнес у меня над ухом скорее утвердительно, чем с вопросом:

– Герр Петров?

Я машинально кивнул.

– Сюда, пожалуйста!

Направление моего движения было насильственно изменено. Мощные охранники от двери сделали несколько шагов, беря нас в "коробочку". Похоже, на какое-то время я был освобожден от тяжкого бремени принятия решений.

Сначала меня немного побили, впрочем, довольно аккуратно – синяков не оставили и, похоже, ничего не сломали. Кроме злополучного бинокля, лежавшего в боковом кармане пиджака. Но я его все равно собрался выбрасывать. Затем обшмонали карманы, отобрали телефон, портмоне и зажигалку и ушли, оставив меня в маленькой комнате без окон, наедине с легким столом и двумя стульями.

Насколько я был знаком с психотехникой спецслужб, это называлось "размягчение". Идея состояла в том, чтобы создать человеку максимум более-менее крупных неудобств. Если они продержат меня здесь несколько дней, то, скорее всего, все это время не будут кормить. А, может быть, и поить. Я сильно надеялся, что такого времени у них нет. Во всяком случае, у меня появилось время, чтобы приготовиться к предстоящему разговору. Или, если угодно, допросу.

Я уселся на стул по возможности прямо и, как мог, привел свои мысли в порядок. Затем начал прикидывать варианты.

Случай я исключил сразу. Проверять всю публику они не могут физически, хотя, наверное, стоило бы. Всех контрамарочников проверить они могли, но на это было маловато времени. Мог ли Василек меня заложить? Конечно, мог бы, если бы его спросили, а так… Зачем? Правда, бдительный охранник мог заметить, что я пришел в числе первых и беседовал с Васиком. И все же, скорее всего, утечка прошла через Марча. Правда, не совсем понятно как, но за ним-то явно присматривают достаточно плотно.

В любом случае, сейчас они знают, что я программатор (из моих визиток), знают, что я знаком с Марчем (Марч заказал мне контрамарку) и могут знать, что я знаком с Васильком (если наблюдали за нами в павильоне). Вывод напрашивался: плясун Марч нанял злого программатора, чтобы извести конкурента Тибула. Злодеи вступили в преступный сговор с админом тотализатора, чтобы заодно незаметно снять через подставных или фиктивных лиц большой куш в игре на зеро.

Пока я видел только одну возможность, при которой такая версия не будет выглядеть единственно разумной – это если кроме меня секъюрити задержали другого программатора. Того, кто на самом деле вырубил Тибула.

Когда обо мне вспомнили, прошло не больше нескольких часов. За это время я успел отдохнуть, насколько позволяла неудобная мебель, и прийти к единственному выводу относительно своей тактики в предстоящем разговоре – я решил говорить только правду обо всем, что касается прошедших событий. Тем не менее, мне предстояло очень аккуратно жонглировать словами, чтобы избежать неприятностей, которые эти ребята могут мне легко организовать просто на всякий случай. Ни жажда, ни голод меня терзать пока не начали, даже без посещения туалета я мог бы обходиться еще долго. А курю я вообще нерегулярно.

В кабинете, куда меня привели, было трое. Невысокий лысоватый блондин с мелкими чертами сидел за письменным столом с мрачным видом. Он встретил меня пристальным тяжелым взглядом. Зато двое других вообще не удостоили меня вниманием. Один лишь на мгновение оторвался от монитора охранной системы, а другой, довольно крупный темноволосый мужчина, вообще стоял, отвернувшись к окну. Я мог видеть лишь его широкую спину, задрапированную в висящий широкими складками просторный пиджак.

– Разрешите? – спросил я, усаживаясь на стул, стоящий посреди комнаты и явно предназначенный мне.

– Кто вас нанял? – сурово спросил невысокий.

– Мне не хотелось бы вот так, в наглую, разглашать имя клиента. Не могли бы вы назвать его сами? По моим подсчетам оно вам уже известно. Но если вы настаиваете…

Здоровяк у окна пошевелился, я услышал это, хотя видеть не мог, теперь он был у меня за спиной.

– Да, оно нам известно, – не сбавляя оборотов, продолжил блондин, – Вы нам мало что можете сообщить такого, что нам неизвестно. И для вас это единственный шанс избежать очень серьезных обвинений.

– Так я ничего и не скрываю, – ответил я.

– Для чего вас нанял канатный плясун Марч?

– У него возникли те же проблемы, что и у других плясунов. Он терял над собой контроль во время выступлений.

– Это он поручил вам воздействовать на канатного плясуна Тибула?

– Нет, не поручал.

– А кто вам поручил сбросить Тибула с троса?

– Никто не поручал.

– Значит, вы это сделали сами?

– Я этого не делал.

– Сколько человек делали ставки на зеро?

– Не знаю.

– Сколько человек делали за вас ставки?

– Нисколько. Я никому не поручал делать ставки.

– Марч поручал делать за вас ставки?

– Нет. Насколько мне известно. Слушайте, у вас же есть статистика с тотализатора. Если кто-то сделал крупную ставку, это будет сразу заметно.

Здоровяк неожиданно отошел от окна и занял место за вторым столом, размером побольше. Сразу стало видно, кто здесь главный. У него оказалось широкое лицо с массивной челюстью и глубоко посажеными глазами. При этом в нем чувствовалась сила, которая загадочным образом исключала страх. Мелкие черты его напарника вызывали у меня гораздо больше тревоги. Я про себя тут же окрестил его шефом.

– Хотите курить? – спокойно спросил он, доставая сигареты, как будто мы с ним только что поздоровались для приятной деловой беседы.

– Не откажусь, – я достал свою пачку и выложил на стол. Для этого мне пришлось вытянуться, не вставая со стула, но я постарался сделать это непринужденно.

– Профессиональная работа, – проговорил шеф, прикуривая, – никаких контактов, никаких следов, а человек – брык! – и падает с двадцати метров, – он прикурил, но зажигалку мне не предложил, а как бы машинально бросил в карман.

– Да я бы не сказал, – ответил я, выдержав паузу, – особенно, если задача стояла именно сбросить плясуна. Он же жив, так? Да и следов хватает.

– О чем вы?

– О памяти. Из Тибула ведь легко можно вынуть все, что он пережил перед падением, – я почти блефовал. Работа с логами всегда была слабым моим местом, – К тому же, вы ведь знали, что на плясунов воздействуют. Во всяком случае, знали, что у них проблемы.

– Почему вы так решили?

– Ассистенты начали разворачивать брезент, как только поведение Тибула изменилось. Они знали, чего ждать.

– Не совсем так. Они получают команду по радио.

Кажется, мне удалось переломить ход разговора. Или это было частью игры в плохого и хорошего следователя…

– Вы владеете дыхательной гимнастикой? – спросил здоровяк, выпуская дым.

Я не сразу сообразил, что они наблюдали за мной, пока я сидел взаперти.

– Нет. Всего лишь аутотренингом. Немного.

– Значит, по-вашему, это была непрофессиональная работа?

– Я считаю, что если бы мастер хотел столкнуть Тибула с проволоки, это бы выглядело иначе.

– А как?

– Не знаю. Это не мой профиль.

– А если бы вам поручили подобное дело?

– Вы?

– Ну, например.

– Сначала я задался бы вопросом, в рамках ли закона мы с вами действуем? Затем задумался бы о тех средствах, которые имеются в моем распоряжении. Достаточно ли их? И, боюсь, на оба вопроса ответ был бы отрицательным. Я бы отказался.

– Вы недостаточно квалифицированы?

– Это не мой профиль. Вот если бы вы пригласили меня для организации защиты…

Здоровяк мягко встал и, пройдя мимо моего стула, скрылся в невидимой для меня части комнаты. Я слышал за спиной удары по клавишам и негромкие голоса, но слов разобрать не мог.

Блондин тут же подхватил инициативу:

– Вы можете своими средствами вызвать галлюцинацию?

– Не знаю, не пробовал.

– Разве это не под силу любому грамотному программатору?

– В подходящих условиях.

– А если бы вам предложили вызвать наведенную галлюцинацию, вы бы за это взялись?

– При определенных условиях.

– Значит, вы можете вызвать наведенную галлюцинацию?

– При определенных условиях.

– При каких именно?

– Мне нужно находиться в личном контакте с объектом. У объекта должны быть некоторые необходимые свойства. Вся акция должна иметь законные основания. Мне нужно время, от двадцати минут до трех часов.

– Вы вызвали наведенную галлюцинацию у канатного плясуна Тибула?

– Нет.

Шеф вернулся на свое место, и допрос тут же прекратился. Закурив вторую сигарету, он бросил на стол, рядом с моей пачкой, зажигалку.

– Я вижу, у вас нет огня.

– Благодарю. Я стараюсь не носить зажигалки, чтобы ограничить себя в курении.

– Разумно. Меня зовут капитан Рупрехт, это мой помощник Джельсамино. Мы так его зовем потому, что он очень не любит лжецов. По долгу службы, – капитан оставался совершенно серьезен, – Я задам несколько прямых вопросов. Наша беседа записывается, и если вы будете неискренни, впоследствии мы сможем уличить вас во лжи. Понятно?

– Да.

– Вы причастны к падению канатного плясуна Тибула?

– Нет.

– Вы знали, что канатный плясун Тибул упадет?

– Нет.

– Вы ожидали чего-то в этом роде?

– Нет. Хотя… Я… Я допускал, что какие-то проблемы могут быть у плясуна Марча. Но надеялся, что не в этот раз.

– Понятно. Надеюсь, наши бойцы не доставили вам лишних неудобств?

– Что вы, они были сама корректность.

– Отлично. Мы проверили всю доступную нам информацию. Нет ничего, что бы подтверждало вашу причастность к игре не зеро. Но нет и ничего, что бы его опровергало. Вы знаете, отчего упал Тибул?

– Да.

– Отчего?

– Он находился в измененном состоянии сознания. Наркотики можно исключить. Лучи маловероятны. Скорее всего, это код, то есть программаторское воздействие. Остается выяснить какое именно и откуда оно следует.

– Вы можете это сделать?

– Да. Надо поработать с плясунами, выцепить, что есть у них в памяти. Потом, хорошо бы воспроизвести условия и посмотреть их изнутри. Ну и еще одно…

– Что?

– Знаете, герр Рупрехт… Когда решаешь задачу, всегда хорошо заранее знать ответ. Мне бы помогли сведения, которые вы нарыли. По ставкам, по крупным игрокам на зеро… Ну, вам виднее.

– Так, так… А почему вы исключаете лучевое воздействие?

– На сто процентов не исключаю, и вряд ли смогу исключить. Просто там, в павильоне столько аппаратуры – съемочная, переговорная, охранная… Влезть во все это с лучами, аккуратно сработать и не наследить – маловероятно.

– Логично. А наркотики?

– Это просто. У вас же наверняка уже есть результаты анализов крови Тибула. Если бы там что-то было, вы бы не тратили время на меня, а давно бы искали отравителя. Там чисто?

– Не совсем. Всего чуть больше фона. Как будто он принял по одной сотой дозы всех популярных наркотиков. А также выпил пять грамм водки и сделал ползатяжки. Для некурящего и почти непьющего человека это странно, но на поведение все это заметно повлиять не могло. Ладно, с деталями ознакомитесь завтра. Сейчас уже поздновато.

Ваш гонорар у Марча составлял восемьсот монет. Поскольку теперь вам придется работать с четырьмя плясунами и тремя дублерами, полагаю, цифра четыре тысячи звучит разумной. На круиз на Дрейфе может и не хватит, но не думаю, что такие гонорары вы получаете часто. Однако, это только в случае удачного исхода дела. Подозрения с вас не сняты, так что вы у нас самое заинтересованное в успешном исходе лицо. И результат нам нужен не позже, чем через шестьдесят часов. Нам предстоит большая публичная игра. Вопросы, пожелания?

– Только одно. Я тут на лестнице случайно разбил бинокль. Он может понадобиться при работе. Я полагаю, ваша организация могла бы предоставить мне другой. Безвозмездно.

Рупрехт глянул на Джельсамино и позволил себе некое подобие улыбки. А тот скорчил особо свирепую рожу и проговорил соответствующим голосом:

– Мы это рассмотрим.

По дороге домой я решил пройтись по ночному городу. Мне нужно было осмыслить недавно пережитое. Хотя я и сохранял самообладание во время всей передряги, сейчас вспоминать свое беспомощное состояние было более чем неприятно. И не били меня уже давно, с самого детства. Надо признаться, мне не понравилось. Если они решат, что я могу быть источником их неприятностей, даже с вероятностью три процента, они предпочтут меня просто закопать где-нибудь в тихом месте, просто, чтобы об этом не думать. То, что сейчас меня отпустили, и даже пообещали денег, еще ничего не значит. Скорее всего, за мной следят. Могли в одежду насажать жучков. Или в телефон.

Холодный воздух освежал лоб. Периодически срывался мелкий дождь. Я люблю парки, пустыри и стройплощадки – вообще любые места, которые у нормальных людей считаются опасными. И ни один грабитель или хулиган на меня еще ни разу не напал. Чем-то я их отпугиваю.

Попетляв в темноте по мокрым тропинкам я вышел к знакомому перекрестку. В стороне от троллейбусной остановки стояла телефонная будка. Сквозь деревья было видно, что на остановке сидело всего два человека. Оглянувшись, я попытался высмотреть, не шлепает ли за мной по грязи "хвост". Но что можно увидеть в мерцающей фальшивыми брильянтами дождевых капель ночи мегаполиса? Разыскав дерево с развилкой, я пристроил на нее свой футляр, плащ и шляпу. Подумав, положил сверху телефон, зажигалку и портмоне, высыпав в карман мелочь. Пусть все вещи, которые долгое время были у этих ребят, подождут меня здесь.

Быстро подойдя к телефону, я набрал номер Мэри-Энн.

– Слушай, тут такие мордовороты приходили, – затараторил Чирок, даже не задав обычного вопроса, – я думал, свинтят к чертям собачьим! Всюду совались, чего только не выспрашивали! Еще немного, и я бы во всем признался!

– В чем это, во всем!? – не понял я.

– А во всем. Даже в лиссабонском землетрясении.

– Ой, иди ты!!

– Иду, иду. Ты принес?

Пока Чирок принимал свою дозу, я под столом, положив на колено разделочную доску, нацарапал на салфетке записку: "Нас подслушивают. И, возможно, подсматривают". Я чувствовал себя полным идиотом, как взрослый дядя, который вдруг решил поиграть в шпионов. И, к тому же, меня не оставляла уверенность, что я что-нибудь все равно упущу. Но уж очень мне не хотелось опять оказаться запертым, как майский жук в спичечной коробке – без возможности что-либо предпринять и каких бы то ни было идей относительно своего будущего.

– Да брат, – сказал я вслух, – попали мы с тобой в переделку. Но все хорошо, что хорошо кончается. Теперь нам такой жирный кусок обломился! Можно будет отметить. Пожалуй, ты уже завтра можешь сходить, принять малька сверх нормы.

Глаза Чирка полыхнули лихорадочным возбуждением и тревогой. Он постоянно пребывал в неустойчивом равновесии, не без помощи моего ремесла. Совсем избавиться от спиртного он не мог, да и не хотел. Ежедневная бутылка была его смыслом жизни. Но нарушение заведенного ритма было чревато сюрпризами, от тяжелого запоя до "белочки".

Я положил ему руку на плечо и сказал с чувством:

– Ты уж постарайся остаться в рамках, – и добавил, – Если бы ты знал, как мне не хочется опять ссориться с этими ребятами!

Дальнейшие инструкции Чирку я писал на туалетной бумаге, под одеялом при свете фонарика. Похоже, я становлюсь параноиком.

На другой день меня представили Большому Боссу, продюсеру шоу, самому Александру Филипповичу. За глаза и в коротких деловых записках его называли А.Ф.

Вообще-то продюсеров было несколько, но постичь их взаимоотношения и полномочия я сейчас не мог. С меня хватало явных и скрытых атрибутов власти, которые окружали этого, молодого еще, человека с жестким чеканным профилем. Я проникся благоговением и почувствовал себя полным идиотом.

Произошло это перед началом чего-то вроде оперативки, где обсуждалось все, что удалось вчера выяснить относительно причин падения. Предполагаемый злодей ускользал.

Василек доложил результаты анализа ставок. Нельзя было сделать вывода, что вчера в тотализатор включился крупный игрок на зеро, который действовал через подставных лиц. Но и исключить такой возможности было нельзя. Количество ставок на зеро сильно колебалось от игры к игре, к тому же в последние месяцы оно росло. Василек пообещал к вечеру представить более детальный анализ.

– До сих пор, – сказал он, – я опирался только на наши цифры. Теперь собираюсь обратиться к другой статистике, отражающей настроение толпы. Возможно, удастся получить более уверенный результат.

Капитан Рупрехт сказал, что сразу же после падения они определили владельцев самых крупных выигрышей и за шестерыми установили слежку прямо у касс. Пока эта разработка позволила лишь установить, что среди них есть драгдилер, парочка панков, пенсионер-изобретатель, анархо-синдикалист и сатанист с двадцатилетним стажем.

Потом неожиданно предоставили слово мне. Я более-менее внятно изложил те же соображения, что и вчера.

В заключение, какой-то ботаник оценивал возможность лучевой атаки. Выводы те же – практически исключено.

Александр Филиппович подвел итоги:

– Копайте! Если на завтрашней игре такое повторится – всем хана! Жду всех с результатами в девятнадцать тридцать.

Сегодня был репетиционный день. Плясунов и дублеров попросили прийти пораньше и поработать со мной.

Первым я пригласил Тибула. Он помнил на удивление много. Правда, толку от этого было мало.

– Знаете, док, – рассказал он, – есть одно местечко за городом, 30 миль по западной трассе… Там такое, вроде как, поле… И прямо спускается к реке. Я любил туда ездить. Возьмешь девочку с собой, или там целую компанию. Трава мягкая такая! Знаете, док, я там так давно не был…

– И что?

– Знаете, меня прибило, будто я на этой поляне. Вроде как я иду абсолютно босой по этой траве, и мягкая она, вроде как… Как по вате, док, падла буду. И, вроде как, стою я на этой поляне, и вижу что-то, вроде как, сверкает так, вдали… И тут я, знаете, догнал: вот оно! Ну и пошел, как козел! Очнулся на носилках.

Остальные вообще ничего не помнили. Да и Тибул, увы, не смог дать мне ничего, что бы помогло узнать, откуда у него в голове взялась эта картинка.

Пришлось доставать лютню.

Шесть часов я потратил на то, чтобы вытянуть из логов хоть какие-нибудь подробности о гипнотизере. Тембр голоса, рост. Хотя бы мужчина это или женщина. Ничего.

Я уже начал сомневаться, было ли воздействие на кого-нибудь, кроме Тибула и Марча.

Все это время рядом со мной бессменно находился Джельсамино, меняя кассеты в фиксирующих все камерах и поглядывая на меня недобрым глазом. Я был близок к отчаянию, и обращение к нему казалось вполне разумным:

– Я тычусь вслепую. Гипнотизер не мог обработать их всех. Надо выяснить, кто из них впадал в транс на проволоке, и работать уже с ними.

– Ошибаешься, док, – ответил он без лишней любезности, – Мы еще вчера просмотрели все записи недавних выступлений. Зарубает всех. Больше или меньше, но всех. И знаешь, что сказал Большой Босс? Он сказал: "Если этот Петров не захочет работать, как следует, пустите его самого погулять по тросу. Пусть прочувствует атмосферу". Вот так он и сказал. И знаешь, док? – он подскочил ко мне вплотную, злобно глядя снизу вверх, – Я с удовольствием посмотрю на это зрелище!

– Не серчай, служивый, – ответил я, – скажи хоть, кого зарубает чаще?

Он некоторое время оставался в неподвижности, потом, казалось, с трудом совладал со своей ненавистью и отправился за информацией.

В конце концов, выяснилось, что ярче всего тенденция, действительно у Марча и Тибула. На третьем месте был Рахманов, последний загонщик. Грейсом, который обычно играл вепря, демонстрировал транс гораздо реже. А два дублера безнадежно отставали ото всех.

Напрашивалось плотно поработать с троицей загонщиков. Причем я уже ни во что не верил, и каждый сеанс начинал с проверки – была ли вообще картинка заложена в голову, и если да, то какая.

Тибул выдал фрагменты того же пейзажа, про который рассказал в здравом уме и ясной памяти. То же самое показал и Марч, во всяком случае, зеленый цвет, трава и прогулка босиком присутствовали отчетливо. У Рахманова эта картинка была более смазана, зато добавилось нечто жидкое. Я поначалу решил, что это та самая река, про которую рассказывал Тибул, но оно "бурлило" и "пенилось". Возможно, поляна спускалась к водопаду?

Во всех трех случаях не оставалось никаких сомнений в том, что картинка была инфильтровна.

С каждым из загонщиков я работал часа по два, и закончил уже крепко за полночь. Вечерний митинг я пропустил, но после того, как я негнущимися от усталости пальцами убрал лютню в футляр, Джельсамино отвел меня к Рупрехту. У меня уже не было сил ломать комедию, тем более перед таким обаятельным собеседником. Хотя я и понимал, обаяние это профессиональное.

– Я не понимаю, что происходит, герр капитан, – каялся я, – всех троих гипнотизировали, всем внушили один и тот же образ, но гипнотизер не оставил абсолютно никаких следов. Сам образ совершенно бессмысленный. Если кто-то хотел их столкнуть… Ну, я не знаю… Показали бы, что ноги растеклись, или что змея сидит на тросе. А так я не понимаю – бестолковый отвлекающий шум! И потом. Я не представляю себе такого мастера, который мог бы это сделать без личного контакта. Это все равно, что аппендицит по телефону! Если бы я делал такую акцию, я бы нашел способ познакомиться с объектом, поговорить… Да я вообще без этого, – я хлопнул ладонью по футляру с лютней, – ничего не могу!

Я замолчал, потому что сказать мне было нечего. Капитан Рупрехт погасил окурок и проговорил:

– Ну, один из плясунов с программатором встречался.

– Кто? – не понял я.

– Марч. С тобой.

– Вира-майна! Кажется же, все уже выяснили!

– Все выясним, когда узнаем, что творится. Ладно. Отдыхай пока. А.Ф. на совещании не было, так что завтра все будут повторять. И ты услышишь. И чтобы завтра к полудню у тебя были конкретные предложения. На вечерней игре все должно быть чики-чики.

Чирок сумел не сорваться. Я не мог сразу кинуться смотреть, успешно ли он выполнил все мои поручения, но его более-менее ясный взгляд позволял на это надеяться.

Есть люди, которым вполне достаточно четырех часов сна. Но это не мой случай. Вчера, со всеми приключениями и прогулками мне удалось поспать четыре с половиной часа. Сегодня выходило еще меньше. А ведь предстояло еще одно деликатное дело.

Я громко спросил Чирка:

– Я возьму твои ботинки. А то мои промокли.

– Они ж тебе велики, – удивленно ответил он.

– Зато платформа стильная. А что велики, так я газет напихаю.

Я взял ботинки, пачку газет и резак и отправился в свою каморку. Гостинцы лежали в моей койке под подушкой, завернутые в тряпку, которую я уже где-то видел. На мгновение забыв о своих проблемах, я развернул ее. Это оказалась майка, футболка, рванная в лоскут. На ней была знакомая реклама клюшек для гольфа. На телевидении с ней шел слоган "Ударь от души". Я вспомнил. Это была та тряпка, которой я обернул ствол автомата. На ней были следы крови. Видимо, это была та самая майка, которая была надета на неведомой мне Джери и которая окончательно свела с ума молодого Берга.

Утром я узнал много интересных вещей. К сожалению, все они выглядели совершенно бесполезными. На совещании присутствовали два новых лица, на которые я, наверное, не обратил бы внимания, тем более что они так и не сказали ни одного слова. Но, во-первых, они постоянно поглядывали на меня, один угрюмо исподлобъя, другой – смущенно. А во-вторых, у них обоих были футляры, поразительно похожие на мой.

Давешний ботаник (его звали Марек) открыл тайну букета алкалоидов в крови упавшего плясуна. Вентиляционные трубы находились ниже игрового поля. Они исправно втягивали воздух, поднимавшийся снизу, но то, что попадало вверх оказывалось в застойной, как он выразился, зоне, где и накапливалось. Тибул просто надышался тем, что выдыхала сидящая внизу публика – пары пива и водки, табачный дым, марихуана и мало ли еще что. Даже закись азота присутствовала, в воздушных шариках ее, что ли, проносили? Ребятам из охраны будет, чем заняться, после того, как они перестанут сторожить меня.

Ботаник рвался проверить свою гипотезу, и уже добыл у коллег каких-то приборов. Ему требовалось лишь воспроизвести условия, что произойдет само собой сегодня вечером, во время игры.

– Замечательно, – остановил его А.Ф., – проверишь. Но ведь эти дозы все равно не могли изменить поведение?

– Не совсем, – ответил яйцеголовый, – все эти вещества, даже в небольших дозах, могут повышать гипнабельность.

Василек провел безумный статистический анализ. Он сопоставил сумму ставок на зеро с количеством суицидов и преступлений в городе, с биржевыми индексами, объемом проданного в буфетах пива и вообще, со всеми данными, до которых смог добраться. Некоторые дали удивительно точную корреляцию. Например, количество преступлений, связанных с насилием. Он это объяснял влиянием программы телепередач, но в детали не вдавался, времени не было. В последнее время ставки на зеро росли, но росли и связанные с ними показатели.

Окончательный вывод его звучал так: темный игрок мог присутствовать на последней игре, но лишь в том случае, если он делал ставки и на некоторых из предыдущих игр. Василек их назвал "маскирующими ставками".

– Это очень тонкий ход, – закончил он, – но если темный игрок обладал достаточными ресурсами и хотел запутать статистику, его исключить нельзя. Но, все же, более вероятно, что против нас играет талантливый и удачливый самоучка, ограниченный в средствах и потому не делающий больших ставок.

Капитан Рупрехт перешел к этим самоучкам вплотную. Мы увидели великолепную галерею счастливчиков, сорвавших вчера приличные куши. Свой рассказ он иллюстрировал кадрами оперативной съемки.

Пенсионер Ли Цин имел обрюзгшую физиономию и был, скорее всего, просто чокнутым трепачом. В кругу друзей он часто говорил о выдающихся изобретениях, как коллег, так и собственных, некоторые из которых как раз касались контроля над сознанием. Причем он, казалось, был убежден, что благодаря своим гениальным идеям он рано или поздно обогатится так, что сможет провести остаток жизни на Дрейфе. Возможно он сам или кто-то из его многочисленных знакомых, все еще работающих в разных лабораториях, натолкнулся на что-то новое и эффективное.

Анархист, журналист и педагог Константинос имел красное лицо в обрамлении черных как смоль волос и такой же окладистой бороды. В сочетании с широкополой черной шляпой получался совершенно бандитский вид. Как всякий уважающий себя анархист, он интересовался нестандартными видами оружия. Ничего конкретного, правда, найти не удалось.

В паре панков барышня оказалась ведьмой. Ее звали Дио. Она была рыжей, как ржавчина и была бы очень мила, если бы не дикая прическа и макияж. От ее близких друзей удалось узнать, что она умела наводить порчу, в частности вызывать временный паралич ног. Для этого ей не требовалось даже прибегать к магическим ритуалам. Было ли это правдой, установить не представлялось возможным, но все, с кем на эту тему беседовали оперативники, были уверенны, что именно так и обстоит дело.

Драгдилер Натан торговал травой, но брался достать на заказ и кое-что из модной синтетики. Это было бы очень интересно, если бы мы уже не исключили отравления.

Сатанист Арман, естественно, занимался черной магией, и был готов спустить в тартарары весь мир, а не то, что какого-то канатного плясуна. Лицом он был похож на опереточного батьку Махно.

– Что скажешь, Петров? – обратился ко мне Александр Филиппович. Сегодня он был еще менее любезен.

– Я работал в основном с тремя загонщиками, – с утра и на свежую голову я говорил увереннее, – Могу однозначно сказать, что им был внушен некий образ. Из установленных элементов можно заключить, что это пейзаж с лужайкой, по которой объект идет босиком. По косвенным признакам, там недалеко водопад. Мне неизвестна технология, которая позволила бы сделать такое внушение без прямого контакта, но это не значит, что такой технологии нет. Теоретически, любой из наших счастливчиков мог подсознательно нащупать такую технологию и применять ее, не осознавая, или считая чем-то другим. Например, черной магией, или ведовством, или действием некоего прибора.

Я замолчал, не уверенный, стоит ли продолжать.

– Предложения?

– Я подготовил формулу, – скрепя сердце продолжил я, – Все, что мы можем предположить на данный момент, это то, что гипнотизер сидит в зале. Я могу скорректировать восприятие плясунов так, что визуальная информация, поступающая снизу, будет восприниматься слабее. Это можно представить, как небольшой круглый щит, расположенный примерно в полуметре под ногами. Единственное, о чем стоит позаботиться, это чтобы подозреваемым достались места поближе к арене. С верхних рядов трибун они могут обойти щит.

– А трос они видеть не перестанут?

– Нет, конечно. Я же говорю, ниже ног на полметра.

– Значит, хуже не станет?

Меня пробило на неуверенность. Со мной это бывает в самых неподходящих ситуациях.

– Кодирование всегда рискованно. Тем более что мы так и не установили источник воздействия, и защищаемся, можно сказать, на ощупь.

– Ты, Петров, между прочим, говорил, что можешь запросто выяснить все по воспоминаниям.

– Ну, "запросто" я не говорил, – обозлился я.

– Ладно, – обрубил А.Ф., – действуй. И учти. У нас теперь есть еще два эксперта по твоей части. Они будут за тобой следить

После совещания на лестнице я подошел к Васильку и стрельнул сигарету.

– Угости своей фирменной. А то мои уже не забирают.

За мной двигалась целая свита: Джельсамино со здоровенным охранником и два эксперта-программатора. С ними я познакомился уже здесь, в курилке. Младший представился как Лева, и он явно испытывал неловкость от своей дурацкой роли. Он выглядел совсем молодо, и, видимо, происходил из тех юных дарований, которым ремесло дается от Бога. Старшего звали Матвей, и он, напротив держался довольно-таки агрессивно, видя во мне, да и в Леве, прежде всего конкурентов. Я не сомневался, что при малейшей возможности он постарается смешать меня с дерьмом. Хотя, при других обстоятельствах, с ним, наверное, можно было бы поработать и в паре.

Когда мы шли по коридорам, нас принимали за модный ансамбль. Охранник нес кофр с записывающей аппаратурой. А когда весь мой кортеж зашел в комнату, где я вчера работал, стало несколько тесновато. Но мне не требовалось много пространства.

Работы сегодня было гораздо меньше, чем вчера, и по характеру она была мне гораздо больше знакома. Если бы не обилие наблюдателей, я бы вообще справился одной левой задней. К камерам я уже привык, хотя их со вчерашнего дня стало больше. Ох, не доверяли мне в Лум-Луме, совсем не доверяли. Тем не менее, я закончил довольно рано. До игры оставалось еще часа четыре.

Я отправился в буфет вместе с бдительным Джельсамино. Меня начинал бить мандраж. Я мастерски поставил канатным плясунам простую и эффективную защиту, но совершенно не представлял, от чего надо защищаться.

За час до начала игры мы отправились в техническую ложу, где уже присутствовали капитан Рупрехт и Александр Филиппович. Яйцеголовый Марек тоже сидел тут, перед какими-то панелями. Видимо туда были выведены его приборы. Меня усадили в уголке и приставили двух мордоворотов. Кстати, вовремя, потому что я уже подумывал, как бы сбежать.

Приходили люди с докладами. Агенты сообщали о передвижениях счастливчиков. Трое из них уже двигались в нашу сторону. Ли Цин вез большой портфель. Его решили обыскать при входе. Сатанист Арман и ведьма Дио тоже явно собирались повторить ставку. Дио была без своего вчерашнего спутника. Агенты доложили, что он слишком бурно отметил выигрыш.

Потом пришло крайне любопытное сообщение касательно Натана. Удалось подслушать в сквере его разговор с одним из его клиентов, и, видимо, приятелей. Так вот, хотя обычно драгдилеры сами не употребляют наркотиков, Натан оказался исключением. Или, если угодно, выродком. Более того. Он поделился большой личной тайной. Ему, рассказал он, удалось подобрать состав, под действием которого у него открывалась чудовищная власть над людьми и материей. Он мог взглядом стряхивать листья с деревьев, разгонять облака, заставлять прохожих поворачивать направо или налево. После этого, подслушанного, разговора он уединился ненадолго в общественном туалете и теперь тоже двинулся к нам.

Тем временем, другие агенты трясли и обхаживали панков, друзей Дио и физиков-алкашей, друзей Ли Цина. Первыми пришла весточка от панков. Напившись вчера по поводу выигрыша, и напоив всю тусовку, Дио призналась, что это именно она столкнула Тибула с проволоки с помощью своего ведовства. Капитан и А.Ф. как раз обсуждали, стоит ли ее задерживать или дать, сначала проявиться, как подоспели гонцы с новостями от собутыльников изобретателя. Естественно, в его портфеле лежал мощный усилитель пси-хрен-знает-чего-энергии, и именно его действие помогло пожилому гению сорвать куш. Правда, вчера он его настроил прямо из дома, но зато сегодня решил для верности взять с собой.

Сатанисты, хотя и были в большинстве полусумасшедшими, но отличались крайней подозрительностью. Впрочем, никто уже не сомневался, что Арман считает вчерашнее падение следствием своих каббалистических экзерсисов. По счастью, хотя бы Константинос смирно сидел в своем издательстве, и ни перед кем не хвастался мастерским владением метательными шприцами или еще чем-нибудь в этом духе. Но развитие событий произвело на Рупрехта такое впечатление, что он уже обсуждал возможность проверить, не находится ли среди трех тысяч зрителей кто-нибудь из анархо-синдикалистских активистов, кто мог принять эстафету коллеги.

"Вира-майна, сколько они денег вбухали в эту слежку", – думал я, – "Дали бы мне половину, и оставили бы в покое. Уж я бы что-нибудь придумал".

Впрочем, лучше защитных щитов я пока ничего придумать не мог. Я от волнения курил одну сигарету за другой, меня уже начало мутить. Ну, чего я переживаю? В конце концов, сегодня лишь малая игра. Главное действие будет завтра. Да и щиты на самом деле достаточно широки, чтобы перекрыть воздействие ото всех трибун. Когда я говорил о верхних рядах, я всего лишь страховался. Гипнотизер может находиться только среди публики. Хотя…

– Герр Рупрехт! Герр капитан! – заорал я как сумасшедший, – надо обязательно проверить технические галереи вверху! А вдруг он там!

– Все под контролем, – отмахнулся он от меня, – наши люди даже на крыше.

Ли Цина задержали на входе с прибором очень внушительного вида и препроводили для допроса. Капитан Рупрехт отлучился, чтобы глянуть на него лично.

– Полный псих, – кратко сформулировал он свои впечатления, вернувшись, – и усилитель его сделан из дуршлага и пирометра.

Остальных трех счастливчиков проводили в первые ряды, как почетных гостей, по случаю вчерашнего выигрыша. Стоит ли говорить, что все они снова сделали ставки на зеро. Количество этих ставок вообще возросло в несколько раз. Если сегодняшняя игра опять сорвется по форс-мажору, затраты на сыщиков покажутся компании мелочью.

К началу игры меня уже колотила дрожь. Однако когда загонщики сделали первый ход, я неожиданно успокоился. Во всяком случае, так мне казалось. Какое-то время все шло нормально. Но буквально на третьем ходу я начал замечать у плясунов некую деревянность в движениях. И не я один.

– Ребята, началось, – рявкнул Рупрехт в микрофон. Плясуны покосились на техническую ложу, некоторые слабо кивнули.

Когда игрок объявил следующий ход, Марек нажал одну из кнопок перед собой, и вепрь, которому предстояло ходить, заметно вздрогнул. Из маленького динамика над пультом донеслось: "Блин, да я в порядке".

Рупрехт ответил в микрофон:

– Не помешает. Потерпишь.

– Что это, – спросил я.

– Разрядники, – ответил Джельсамино, – Ни хрена твои щиты не работают. Мы их током бьем, чтобы не вырубались. А тебе в антракте сюрприз будет, – и он мерзко ухмыльнулся.

Никакого артистизма в игре уже не осталось. Плясуны быстро перебегали с площадки на площадку. Все танцы оставались за безопасными ограждениями площадок. Игра была закончена очень быстро, через два хода. Видимо, игроков тоже проинструктировали. Когда игра закончилась, А.Ф. встал, глянул на меня с каменным лицом и покинул ложу. Рупрехт сказал мне, почти сочувственно:

– Извини, док, тебя предупреждали. Мы тебе поверили, хотя ты и пришел без рекомендации.

Он отвернулся к стеклу, и больше я его лица не видел.

В игру вступил Джельсамино:

– Ты думал, ты можешь нас сделать? Наговорить фуфла и бабок срубить? Немного не то место, док. Ты ошибся адресом. Но ничего. Мы тебе, зато предоставим развлечение. Ты ведь хотел посмотреть на о б с т а н о в к у глазами игрока? Ну вот посмотришь.

Двое охранников подтолкнули меня к выходу и повели по шатким металлическим переходам.

Я услышал голос ведущего:

– Господа, сегодня вам посчастливится увидеть уникальное зрелище. Один из наших гостей уговорил администрацию игры пойти на неслыханный шаг. Он хочет подняться на площадку и самостоятельно пройти по канату. Говорят в этом деле замешано крупное пари, а может быть и любовная история. Друзья! Мне сообщили, что сегодня вы сделали много ставок на зеро. Значит, многие хотят увидеть падение. И у вас будет реальный шанс, потому что сегодня на канат выйдет абсолютный дилетант, но мужественный человек – инженер Петров! Он подписал бумаги, в которых принимает за себя всю ответственность за последствия. Он готов на все. Ради чего? Мы никогда не узнаем. Но мы все увидим!

Между тем мы сначала по легкому сооружению, напоминающему подъемный мост, прошли в гнездо, оказавшееся вблизи неожиданно просторным, а затем, под рев толпы, и на стартовую площадку центрального загонщика. На узком мостке меня вытолкнули вперед, и лишь один из секъюрити проследовал за мной до площадки. Там он прочитал мне короткое напутствие, что было для меня совершенно неожиданно. Я как-то забыл, что эти парни вообще-то могут говорить.

– Значит так, – он опустил руку в карман, – у меня здесь шприц. Если я тебя уколю, ты грохнешься сразу. А если пойдешь сам, у ребят внизу будет шанс успеть с брезентом. Понятно?

– Нет вопросов, – ответил я, скинул пиджак и приветственно помахал публике руками.

Потом у меня возникла еще одна идея. Я попросил:

– Скажи им, что я посвящаю этот шаг молодой ведьме Дио, которая сидит в первом ряду.

– Иди, иди, – поторопил меня охранник, и вдруг добавил, – Иди быстро. Быстро идти легче, чем медленно, – и начал повторять мою тираду в свой ларингофон, не спуская, однако, с меня глаз. Он все еще опасался сюрпризов. Профессионал!

Я посмотрел на трос, попробовал его ногой. Он выглядел достаточно надежно, толщина его была сантиметров пять, снаружи его покрывала какая-то ткань или кожа, а натяжение было таким, что он казался жестким. По крайней мере здесь, у площадки. Пару раз я осторожно ступил на него и быстро отступил обратно. Если успокоиться, то это кажется выполнимым. Я сделал несколько глубоких вдохов, сосредоточился и поднял глаза. Мой взгляд уперся в экран, на котором во всю пенилось и бурлило пиво с рекламного ролика. Я повернул голову и увидел рекламу стирального порошка, взмахи белого полотна и нежно-зеленую лужайку. "Блин, пошел бы в агрономы… Ходил бы сейчас по полям…"

Диктор начал говорить:

– Так и есть, господином Петровым движет романтическое чувство. Его подвиг посвящается ведьме Дио, она…

Я раскинул руки, и, стараясь не глядеть в низ, сделал шаг.

– Он начал идти! Он идет!!

Честное слово, я смог сделать пять или шесть быстрых шагов. Канат все-таки начал вибрировать, и это было для меня слишком. Сделав несколько судорожных движений, я неуклюже рухнул на трос, чуть не сел на него верхом, и непонятно как сумел зацепиться сгибом одной руки. Меня качало, как черт знает что, я совершенно потерял ориентацию в пространстве. Последнее, что я увидел, была босая девичья ножка, ступавшая по нежной зеленой траве. Волна, побежавшая по тросу от моего падения, вернулась назад и с такой силой ударила меня по руке, что я, кувыркаясь, полетел вниз. Только бы не промахнуться.

Я упал на брезент, и не скажу, что это было приятно. В первый момент мне казалось даже, что я что-то себе сломал. В следующий меня уже бросили на носилки, и врач в маске закатал мне рукав и вонзил в руку, которую кто-то крепко держал, иглу шприц-тюбика. Я попытался встать, но меня уложили обратно, и, кажется, начали пристегивать. Затуманившимся взглядом я увидел над головой экран с зеленой лужайкой, и мне показалось очень странным и важным, что только что я был к нему так близко. И в следующее мгновение я все понял. Меня начала бить истерика. Я хохотал и вяло пытался вырваться от моих тюремщиков, до тех пор, пока желто-зеленый туман не заволок мое сознание.

Очнулся я уже в знакомой комнате. Только на этот раз я лежал на носилках, стоящих прямо на полу. В голове был туман, и страшно хотелось пить. Не знаю, сколько времени мне понадобилось на то, чтобы хоть как-то прийти в себя, слезть с носилок и сесть на пол. Еще через какое-то время я смог встать и сделать несколько шагов. В комнате по-прежнему был легкий стол и два стула. На столе стояла бутылка вина. Я поразился любезности моих хозяев, но вино оказалось запечатано, а пальцы меня пока слушались недостаточно. Я начал ходить туда-сюда, чтобы восстановить кровообращение. Обследовав карманы, я обнаружил, что у меня опять пропали телефон, зажигалка и портмоне.

Наконец, сознание вернулось ко мне в достаточной степени, чтобы я понял, где я нахожусь, и что меня ожидает. Скорее всего меня ожидала участь безымянного трупа на городских улицах или в реке. А вино было столь мило предложено лишь потому, что с пьяного трупа и спрос меньше.

Впрочем, если других вариантов нет, то почему бы и не выпить? А если есть, то не все ли равно?

Я протолкнул пробку внутрь карандашом и вместе с бутылкой залез под стол, предварительно пододвинув его к двери.

Там я уперся в дверь спиной и сделал несколько глотков, затем огромным усилием воли заставил себя оторваться, и начал расшнуровывать правый ботинок. Стянув его, я вытащил стельку. Под ней в вырезанных в подошве углублениях лежали два небольших предмета. Сначала я достал маленький телефон, который по моей просьбе купила Мэри-Энн и незаметно передала Чирку, когда он ходил пить свою призовую дозу. Телефон работал. Посмотрев на его часы, я понял, что прошли почти сутки. Скоро должна была начаться большая игра. Я задумался. Первоначально я собирался звонить по этому телефону в полицию, дежурному по городу, знакомым журналистам и адвокатам, на телевидение и в Лигу Наций. Всем, кто мог вытащить меня отсюда и не дать закончить свой век в расцвете сил. Нужные телефоны были записаны на стельке.

Но теперь появился другой вариант. Я набрал номер, который можно было прочесть на той сигарете, которую я вчера стрельнул у Василька. Разумеется, пока я ее не выкурил. Номер он узнал по моей просьбе, переданной ему Мэри-Энн. По счастью, я его смог вспомнить.

– Алло, Александр Филиппович? Это инженер Петров. Я решил вашу задачку. У меня было время поработать. Или ваши спецы уже справились с ней сами? Нет? Надеюсь, наш контракт остается в силе? Нет, что вы, мне вполне достаточно вашего слова. Я верю в ваше благоразумие. Заходите сюда, я вам все расскажу. Как не знаете? Ну, капитан Рупрехт вас проводит.

Позже я не мог понять, почему я вел себя так безрассудно. Видимо, наркотик продолжал действовать, возможно, усиливаясь теми несколькими глотками вина. Но тогда эта эйфория сделала мир проще, и позволила мне поверить людям, которые того стоили, хотя и не были ангелами. Может быть, именно поэтому мои отношения с Большим Боссом сложились в последствии так удачно.

Можно было подстраховаться, позвонить куда-то еще. Но вместо этого я набрал внезапно всплывший в голове номер Бергов.

– Мадам Берг? Добрый день, это Петров, программатор. Помните, я был у вас. Недели две назад. Я знаю, откуда берется расстройство у вашего сына. Это из-за рекламы. Они вставляют в клипы двадцать пятый кадр. Понимаете, это же кодирование. А когда один код накладывается на другой, результаты бывают непредсказуемы. Он смотрит слишком много рекламы, и смотрит вполглаза, а это самый опасный вариант. Да не за что. Я случайно это выяснил. Конечно, зайду, как только смогу.

Я не сразу вспомнил, что мне больше не надо подпирать дверь, вылез из-под стола и отодвинул его к противоположной стене. Когда в мою комнату ввалилась шумная компания во главе с А.Ф., я сидел на столе, допивал вино из бутылки и курил сигарету. Вторым предметом, спрятанным в подошве изуродованного ботинка, была зажигалка.

– Когда стоишь там, наверху, эти экраны такие огромные, что кажется, в них вот-вот упадешь. К тому же плясуны все время при деле, они находятся в особом состоянии сознания и никак не могут контролировать то, что на них льют с экранов. Вот и весь трюк. Нету никакого гипнотизера, их кодируют рекламные клипы с двадцать пятым кадром. На сегодня вам придется отказаться от рекламы, особенно пива и стирального порошка. А потом не знаю… Может, развернуть экраны? А можно и защиту поставить, это мне под силу.

А.Ф. тут же начал отдавать распоряжения, а у меня начался сплошной праздник, тем более что в голове уже шумело так, что дай Бог. Кто-то принес из буфета большую тарелку с бутербродами, и я только тогда понял, что не ел больше суток. Рупрехт собственноручно вручил мне конверт с деньгами. Полный гонорар и тысячу сверху, как я обнаружил, наутро, когда протрезвел. Оценив мое состояние, капитан кликнул охранника, того самого, который провожал меня на трос:

– Пабло, присмотри за доком. Чтобы он чего не потерял.

Потом в комнату заглянула рыжая голова с чудовищно размалеванным лицом, а за ним вошла и вся юная ведьма, она же панк, по имени Дио, украшенная булавками, цепями и еще много чем.

– Она тебя третий раз спрашивает, – сказал приведший ее Василек, – в первый раз ей сказали, что ты в медпункте.

– Ты не думай, – успокаивал меня он, – они и не собирались тебя мочить. Так, попугали бы и выгнали. Но народ суровый. Шоу-бизнес, вира-майна! А.Ф. сказал, он тебя еще будет приглашать. За плясунами приглядывать.

В довершение всех чудес пришел Джельсамино, но я его не сразу узнал без его свирепой гримасы. Он, улыбаясь, хлопнул меня по плечу и сказал:

– Ну, ты дал, док! Мы все на ушах стояли. Вот, держи. Не новый, конечно, но уж не хуже твоего, точно. Мы такие при наблюдении используем, – и он протянул мне профессиональный бинокль фирмы "S-Z" в кожаном футляре. Он один стоил, как половина моего гонорара.

До дома меня вместе с Дио довезли под чутким присмотром Пабло, который следил, чтобы я не потерял деньги, не разбил бинокль, не потерял бы Дио и не потерялся бы сам.

Через несколько месяцев я навестил Бергов, часа три читал логи их сына, который уже заработал на новый позвоночник. Логи были чисты, как у младенца после жесткого ресета. Рекламные плакатики и сувениры из его комнаты почти исчезли.

– Работаю я теперь помедленнее, зато никаких проблем, – сказал он и с гордостью показал мне свое изобретение: на экраны всех телевизоров были наклеены квадраты из черной бумаги, которые закрывали среднюю часть изображения.

У нас Лум-Лум известен под названием "Французская военная игра". Правила ее таковы.

Игровое поле состоит из 11 площадок и соединяющих линий. Игрок загонщиков ходит чёрными фишками, другой игрок – красной фишкой. Ходят они по очереди. Фишки передвигаются по линиям, причём за один ход можно передвинуть только одну фишку на соседнюю с ней точку пересечения линий. Две фишки не могут стоять на одном и том же месте. Красную фишку можно двигать в любом направлении, а чёрные фишки – только вверх и вбок. Цель игрока загонщиков – поставить красную фишку в положение, из которого ей некуда ходить. Цель другого игрока – продержаться двадцать ходов. Если ему это удастся, первый игрок считается проигравшим.

Поиграть в эту игру на стороне загонщиков можно по адресу http://mathgames.mccme.ru/play.php?id=89