"Рыжая из шоу-бизнеса" - читать интересную книгу автора (Чупринский Анатолий Анатольевич)

8

ДК им. Зуева, построенный еще Бог знает когда, расположен, как и большинство подобных строений, буквой «П». Чтоб оказаться во дворе под окнами кабинета директора, нужно выйти через служебный вход в переулок, свернуть направо, потом еще раз направо.

Три мусорных контейнера возле бетонного забора, остов старого ржавеющего ушастого «Запорожца» и гигантская гора картонных коробок у стены здания, почти до окон второго этажа. Такая картина предстала перед глазами Дергуна и Сергея.

Поэта-песенника Скворцова нигде видно не было.

Только две грязно-серые кошки спрыгнули с контейнера и спрятались под «Запорожцем». Да большая черная ворона, коротко взмахнув крыльями, уселась на бетонный забор. Приготовилась наблюдать.

Дергун и Сергей нервно переглянулись. Оба тяжело дышали. По такому пеклу даже короткая пробежка от служебного входа, по переулку до контейнеров с мусором, далась с немалым трудом. Пробежались еще взад-вперед по двору, осмотрелись, безрезультатно.

Вскинули головы вверх, начали шарить глазами, пытаясь сообразить, где находится окно кабинета директора. Все окна в Доме культуры нараспашку. Не сразу и не поймешь, где оно, окно директорского кабинета. Во дворе ни шороха, ни звука.

Со стороны переулка во двор вбежали запыхавшиеся Надя, Наталья и Калиныч в черных плавках, с красным ведром в руке. Тоже осмотрелись и застыли посреди двора в растерянности.

И тут все услышали тихий стон, доносившийся откуда-то из-под горы картонных коробок.

— Полундра-а! — заорал Калиныч. — Человек за борто-ом!!!

Знакомый каждому с детства клич, мгновенно мобилизовал и сплотил всех во дворе в единый организм.

— Человек за борто-ом!!! — орал Калиныч, указывая на гору из картонных коробок. По многочисленным свидетельствам компетентных историков, именно таким жестом указывал Колумб своим матросам на острова, неожиданно возникшие из тумана посреди океана.

Дергун с Сергеем тут же, как и подобает настоящим мужчинам, плечом к плечу ринулись на приступ картонной горы. С бешеной энергией начали отшвыривать вправо-влево отдельные большие и малые коробки. Как заправские горноспасатели, они пробивались вглубь, внутрь, к центру горы, туда, откуда доносился тихий стон.

Профессиональные каскадеры широко используют в своей практике именно картонные коробки. Прыгают на них с любой высоты, чуть ли не с крыш небоскребов. И ничего, остаются вполне живыми и здоровыми. Кажется, намечается даже чемпионат мира провести по этому «виду спорта». Где-то в Южной Америке. Правда, о включении его в программу Олимпийских игр речь пока не идет.

Любознательная ворона со своего излюбленного места на бетонном заборе с интересом наблюдала за спасательными работами, развернувшимися посреди двора. Руководил операцией коренастый человек с седой бородой в черных плавках. Он размахивал красным ведром и громовым голосом отдавал команды:

— Маленькие, налево!

— Не толпись!

— Большие волоки направо!

— Майнай ее! Майнай!

Из переулка во двор набежали еще. В основном, свои. Музыканты, осветители, монтировщики. Не мешкая, включились в работы.

— Конвейером давай! Конвейером!

— Бабы! Не мешай, отойди в сторону!

Наконец Дергуну и Сергею удалось пробиться к середине горы. Справедливости ради стоит заметить, потрудиться им пришлось изрядно. За какие-то две-три минуты они перекидали и расшвыряли несколько десятков картонных коробок. Причем, большинство из них оказались довольно тяжелыми, поскольку были набиты различным тряпьем, бутылками и прочими бытовыми отходами. Гору уже несколько дней собирались вывезти. Все никак насчет машины не могли договориться.

Продюсер и охранник с превеликой осторожностью, за руки за ноги, вытащили из-под горы бедного поэта-песенника и уложили на асфальт прямо в центре двора. Толпа окружила их плотным кольцом. Дергун и Сергей одновременно опустились рядом на корточки и судорожно пытались поймать дыхание, как боксеры после десяти раундов тяжелейшего боя за звание абсолютного чемпиона мира. По их лицам струился пот, сравнимый с небольшими горными водопадами. Что неудивительно. Жарища стояла неимоверная.

Скворцов лежал без движения, не подавая никаких признаков жизни. Кто-то из женщин тихо всхлипывал. Надя как заведенная обмахивала его лицо откуда-то появившейся газетой. Наталья стояла чуть в стороне, нервно кусала губы и ногти.

— Коля-а! Коля-ан! Что ты наделал!? — шептал Дергун.

Поэт-песенник неожиданно открыл один глаз, зыркнул на своего друга и сказал довольно четко:

— Уми-ира-аю!

— Нет, Колян! Этого я тебе не позволю!

— Мне незачем жить! Меня никто не любит.

— Где болит? — спросил Дергун, ощупывая его руки и ноги.

— Душа-а…

— Потерпи! Приедет «Скорая», все будет хорошо…. Потерпи…

— Дайте ему глотнуть чего-нибудь!

— Пивка-а… — прошептал поэт-песенник.

— Потерпи, Колян! Будет тебе и пиво. И какао с молоком!

Откуда-то возник молодой розовощекий явно участковый милиционер. Почему-то участковые всегда появляются некстати. Когда нужно, их днем с огнем не найдешь, не дозвонишься, не докричишься. Тут как из-под асфальта вырос. Участковый аккуратно раздвинул руками толпу любопытных, строго спросил:

— Где труп?

Кто-то указал на лежащего, на асфальте Скворцова. Участковый приблизился, склонился над поэтом-песенником.

— Вы труп? — удивленно спросил он Николая.

— Почти…

— Почему лежите в неположенном месте?

— Загораю… — ответил поэт-песенник.

— Загорать надо на пляже. В специально отведенных для этого местах. Здесь не положено. Вставайте давайте! На моем участке…

— Дорогой! — возмущенно начал Дергун, поднимаясь и отряхивая брюки. — Сначала нужно дождаться «Скорую»…

— У него, может, позвоночник сломан!? — взвизгнула электрик Оля. — Совсем бесчувственные!!!

— Это установит врачебно-медицинская экспертиза! — ответил участковый. И строго спросил, обращаясь к электрику Оле. — Вы кто? Жена трупа?

— Еще чего! Он пьянь зеленая!

— Видели, как он прыгал?

— Своими глазами… Ка-ак сиганет… Во-он из того окна…

— С третьего этажа, значит? — уточнил участковый.

— Сама видела…

— У вас что, лифты не работают?

— Почему! — обиделась электрик Оля. — Лифты у нас очень даже работают.

— Зачем тогда в окно прыгать? — удивленно спросил участковый.

В этот момент во двор въехал Рафик «Скорой помощи». Из него вылезли два типа, сильно смахивающие на штангистов тяжеловесов в мятых белых халатах. Они бесцеремонно раздвинули толпу, подошли к лежащему Скворцову. Один, присев на корточки, спросил:

— Где болит?

— Душа… — ответил Колян.

— В окно сам прыгнул? — поинтересовался второй.

Николай Скворцов с вздохом кивнул.

— Зачем? — уточнил первый.

— Ощущение полета…

— Парашютист, — коротко сказал стоящий сидящему.

— Четвертый за смену, — кивнул сидящий на корточках.

— Все жара проклятая. Мозги у людей плавятся.

— Осмотри его.

Второй тоже присел рядом с лежащим Скворцовым на корточки, точными, профессиональными движениями ощупал руки, ноги, живот. Пальцами, как пианист по клавишам, прошелся по ребрам.

— Здесь болит? А тут? Тоже нет. А здесь?

Потом второй тяжеловес чуть приподнял голову Скворцова, помял шею, поводил пальцем перед глазами. Судя по всему, реакции организма поэта-песенника вполне устроили парочку тяжеловесов в белых мятых халатах. Они оба выпрямились.

— Берем?

— Насчет оплаты выяснить надо.

— Куда его, в Склиф? — озабоченно спросил Дергун.

— Еще чего! — протянул первый. — В вытрезвитель его надо.

— За отдельную плату.

— Ты соображаешь, что говоришь!? — начал злиться Дергун. — Человек упал с третьего этажа…. В реанимацию надо везти!

— Целый ваш приятель, — устало сказал первый. — Целый и невредимый. Живой и здоровый.

— Только пьяный, — добавил второй.

— Пьяным всегда везет. Они как кошки. С пятого этажа упасть могут и ничего. А тут всего третий. Везет.

— Если желаете в вытрезвитель доставить, вызывайте другую службу. Это не по нашей части.

Некоторое время продюсер и тяжеловесы вяло пререкались. Потом под руки подняли Скворцова, увели в Рафик и померяли ему давление. Дергун с Надей тоже втиснулись в салон и сами убедились, что давление у поэта-песенника олимпийское. Сто двадцать на семьдесят. Можно только порадоваться и позавидовать. Трамв нет, ушибов нет. Стало быть, никакого чрезвычайного происшествия тоже нет.

«Скорая помощь» с тяжеловесами уехала. Дергун с Надей под руки повели Коляна Скворцова обратно в Дом культуры. Толпа во дворе постепенно начала таять. Любознательная ворона последний раз окинула цепким взглядом маленьких глаз пустеющий двор, взмахнула крыльями и полетела на площадку троллейбусного парка. Там, возле будки диспетчера всегда можно было чем-нибудь поживиться.

Перед служебным входом троица, Дергун, Надя и поэт Скворцов на секунду остановились. Дергун и Надя о чем-то вполголоса переговаривались за спиной поэта-песенника, по-прежнему цепко держа его под руки. Тот, с абсолютно безучастным выражением лица, стоял и ждал, когда решиться его участь. Потом все трое направились к раздолбанному «Форду» Нади, запихнули Коляна Скворцова на заднее сиденье. Надя сама села за руль, Дергун рядом.

«Форд» грозно взревел и, обдав столпившихся у служебного входа клубами синего дыма, рванул с места. Через секунду он растворился в плотном потоке машин едущих по Лесной улице.

Несколько дней по Москве на всех тусовках из уст в уста передавались подробности этого драматического события. Постоянные посетители клубов и ночных баров ужасались и категорически утверждали, в группе «Мальвина» кто-то выбросился из окна. То ли сама Мальвина, то ли ее костюмерша, то ли их обеих вышвырнул с пятого этажа допившийся до чертиков продюсер. Они, как известно, все зверюги.

Телефоны Дергуна и Мальвины звонили каждый десять секунд. Остальные члены группы озверели от одних и тех же вопросов.

На следующий день самая популярная газета «Комсомольский московец» вышла со статьей под гневным заголовком на первой полосе. «Пробросаешься!». В ней яркими красками, в стиле фэнтези, описывался какой-то совсем другой эпизод, годичной давности, из мира шоу бизнеса, не имеющий ни малейшего отношения к прыжку поэта-песенника из окна третьего этажа. Заканчивалась статья грозным предупреждением: «Всех не перекидаете, господа продюсеры!».

Не остался в стороне и Союз писателей. Точнее, одна из поэтических секций. В листке «Рифмоплет», распространяемом за символическую плату в Доме литераторов, напечатали туманную заметку о гибели одного, всем хорошо известного талантливого коллеги. Никаких имен не указывалось. А разобрать, кто изображен на старой потемневшей фотографии, было практически невозможно. Но сам пафос заметки был направлен явно против сторонников нынешних демократических преобразований. Один заголовок чего стоил, «Кто следующий?».

Словом, шума было предостаточно.

Фанатки эстрадной «звездочки» Мальвины совсем обезумели. Уже вечером того же дня устроили перед Домом культуры демонстрацию с плакатами, «Руки прочь от Мальвы!». И речевками, типа: «Мальва — это круто! Дергун — козел!!!». Дальше, больше! Отдельные, наиболее преданные и отчаянные фанатки предлагали Мальвине себя в бесплатные охранницы. Машину Дергуна расписали губной помадой и несколько раз забрасывали помидорами. По счастью, все обошлось без рукоприкладства и членовредительства.

Дергун только усмехался, глядя на все эти художества. Как профессионал, понимал. Больше шума, больше выручка. И верно. Билетов на последние два концерта Мальвины в кассе Дома культуры уже не было. Исчезли они и из киосков по всему городу. Как корова языком слизала. Лучшей рекламы трудно было придумать.

После съемок Сергей с Калинычем переодевались в каморке вахтера. Оба хотели принять душ на втором этаже, но перед его дверью толпилась внушительная очередь полуголых монтировщиков и осветителей. О прохладном водопаде с искрящимися струями нечего было и мечтать. Оба ополоснулись до пояса из умывальника в туалете, и пошли переодеваться в каморку вахтера.

— Сегодня обедаем у меня! — категорически приказал Калиныч. Безапелляционным, командирским тоном. Приказы, как известно, не обсуждают, их выполняют.

Проживал вахтер Калиныч в комуналке на той же Лесной улице, что и сам Дом культуры. Только чуть ближе к Белорусскому вокзалу, рядом с трамвайным кругом. Пешком две-три минуты.

Первым желанием Сергея, когда он только вошел в комнату, было зажмуриться и потрясти головой. Зеркала, зеркала, зеркала… Их по всей комнате было расположено несколько десятков. На всех стенах и даже на потолке, под разными углами, разных размеров и конфигураций. Все вместе они превращали, очевидно, небольшую, в общем-то, комнату, в какое-то фантасмагорическое многомерное пространство. Солнечные лучи из окна, дробясь и переплетаясь, буравили тонкими спицами стол, стулья, внушительный книжный шкаф, доверху набитый книгами, несколько аквариумов с плавающими в них рыбками, аккуратно, по-матросски, заправленную кровать.

Небольшой сервант с посудой, древний холодильник «Север» и новенький телевизор «Филипс» как-то естественно уживались в этой комнате с барометрами, компасами, развешанными по стенам сетями и даже небольшим, (относительно!), якорем, лежащим на письменном столе. Над столом, в обрамлении бесчисленного множества групповых фотографий, нашел себе место и Андреевский флаг.

Сергей сделал шаг вперед, и в то же мгновение в комнате возникли, по крайней мере, семь его двойников. Семь охранников. Самое удивительное, все разные, не очень похожие на оригинал. Или так только показалось Сергею. Мы ведь себя, за исключением профессиональных актеров, со стороны не видим. Можно любого из нас сфотографировать или снять на видеопленку с такого ракурса, в таком виде, что даже под угрозой смертной казни, не признаем самих себя.

Раскрылась дверь, в комнате появились семь Калинычей с семью кастрюлями в руках. В кастрюлях дымилось несметное количество пельменей. Калинычи поставили кастрюли на столы, кивнули Сергеям.

— Доставай тарелки! Угощу настоящими, флотскими…

Семеро охранников подошли к сервантам, достали четырнадцать тарелок, расставили их на столах.

— Нас не многовато? — спросил Сергей, выразительно кивнув по сторонам.

— Люблю коллектив! — ответил Калиныч.

Пока семь Калинычей раскладывали пельмени в четырнадцать тарелок, Сергей сидел на стуле, и внимательно рассматривал парня в форме охранника, сидящего чуть в стороне на стуле за столом.

Вообще-то он сам себе никогда не нравился. Считал себя слишком длинным и нескладным. Одно время даже начал сутулиться. Армия исправила этот недостаток.

— Одинокие мужчины должны держаться вместе! — строго сказал Калиныч. — Хотя, по моим наблюдениям, тебе недолго осталось…

— Что? — спросил Сергей.

— То самое. Холостятская жизнь на излете.

— Ладно тебе, Калиныч! — нахмурился Сергей.

— Глазом не успеешь моргнуть! — безапелляционно заявил вахтер. Выставил на стол графин с красноватой жидкостью и две рюмки. То же самое проделали еще семь Калинычей. Сергей только усмехнулся. Создавалось устойчивое впечатление, что он сидит в каком-то приморском ресторане с большим количеством посетителей. Только оркестра с аккордеоном и скрипкой не хватало.

— За море! За жизнь! За женщин! — темпераментно провозглашал Калиныч один за другим тосты. И заедал пельменями.

После первой рюмки вишневой настойки количество двойников заметно уменьшилось. Сократилось до трех. Сергей вздохнул свободнее. Почувствовал себя раскованнее, комфортнее. Снял куртку, повесил ее на спинку стула. Краем глаза успел заметить. То же самое сделали еще трое охранников. После третьей рюмки из двойников остался только один. Тот, который сидел за спиной Калиныча.

— Тебе повезло, салага! — строго сказал Калиныч, глотая очередной пельмень. — Ты уксусу не жалей, не жалей! Кислая среда внутри организма создает невыносимые условия для всяких ненужных мельчайших микробов. Тебя полюбила хорошая девушка!

Сергей захотел что-то возразить, Калиныч жестко продолжил:

— Не перебивай! Сиди и слушай! Ты не смотри, что она «звезда». Вся такая, растакая, разэдакая. По телевизору выступает, интервью в газеты дает…. Я этих «звезд» повидал, будь спокоен! Двадцать лет на вахте, не кот начихал. Кого только мимо меня не бегало.…

— Пугачеву видел? — зачем-то спросил Сергей. Хотя его вовсе не интересовала первая из звезд на эстраде.

— Алла Борисовна — человек! Кого хочешь, спроси. О ней все только в положительном ракурсе отзываются. А Надежда, она… настоящая. Такая, если полюбит…

Калиныч налил себе в рюмку еще настойки, уже пятую по счету, но пить почему-то передумал. Отставил рюмку в сторону.

— Мне б твои года.… Взял бы ее на руки и унес… на необитаемый остров. Построил бы там хижину из тростника…. Хотя, тебе этого не понять…

— Не такой уж я тупой.

— Береги ее, салага! — слегка заплетающимся языком, продолжал бывший матрос. — Сам не обижай. И другим не позволяй. Она как птичка. Ее с руки кормить надо…

— У тебя черный кофе есть? — поинтересовался Сергей.

— На камбузе! — кивнул головой Калиныч. Наверняка, старый матрос и свою комнату именовал «кубриком».

Сергей стоял на кухне, ждал, когда закипит чайник, вертел в руках банку «Нескафе» и смотрел на улицу. Из окна кухни было видно, как трамваи с визгом разворачиваются на круге и один за другим уходят в сторону Новослодобской улицы.

Все сказанное с матросской непосредственностью Калинычем озадачило Сергея своей определенностью. Слово «женитьба» не было произнесено вслух, но оно, разумеется, висело в воздухе. Сергей, не то чтобы вовсе не задумывался об этом, просто отгонял эту мысль, когда она залетала в голову. Дальнейшие отношения с Надей он представлял себе как угодно, только не так, что они станут женихом и невестой, пойдут в загс, подадут заявления и все такое. Как-то это не вязалось в его сознании со «звездочкой» шоу бизнеса, не сочеталось с Надей.

Надя, Мальва, Мальвина, популярная, недосягаемая, мечта почти всех его бывших сослуживцев.… И вдруг, она — его жена? Нет, нет. Это какой-то бред, сумасшествие. Все жара проклятая. Они и знакомы-то всего несколько дней. Если б ему кто-то еще неделю назад сказал, что он запросто будет общаться с самой Мальвиной, целоваться с ней в парке, привозить и отвозить ее на «Форде», он бы только посмеялся в ответ. Вообще, войдя в закулисье шоу бизнеса, Сергей моментами ощущал себя на какой-то узкой ровной строительной площадке. Без перил. Чуть оступился, и полетишь вниз, костей не соберешь. А ветер вокруг так и завывает, гудит, свистит…

На плите засвистел чайник. Сергей снял его с конфорки, переставил на подставку, выключил газ. Достал из шкафчика две кружки, щедро сыпанул в них растворимый кофе и опять задумался.

Безусловно, как-то их отношения должны развиваться. Они еще не дошли до главного. Не стали абсолютно близки. Но это может случиться в любой день, в любом месте, в любую минуту. Конечно, хотелось бы, чтоб все и дальше было так же красиво…

«Ты пока еще не наш! Ты зритель!» — неожиданно вспомнились слова Нади, сказанные в парке на скамейке. «Тебе все в новинку. Все диковинку». Сергей, действительно, еще многого не понял. Они люди другой породы. Одни странные отношения Нади с Натальей чего стоят. Связывает их какая-то тайна, загадка из их прошлого.

«Она не за мной повторяет. Все гораздо сложнее!».

И вдруг на него навалилось странное предчувствие. Даже не предчувствие, какое-то, еще нечетко сформулированное в словах ощущение, дальше ничего хорошего не будет. В отношениях с Надей все лучшее уже произошло, случилось. Они уже дошли до пика, оба пережили потрясение при виде друг друга, почувствовали взаимную тягу и потянулись навстречу неизбежному, но что дальше? Унылый убогий быт в комнатушке на Соколе? Служба охранником и шофером у «звездочки»? Нет, что-то тут не то. Что-то не так!

Чем дольше Сергей стоял у окна на кухне, тем мрачнее мысли приходили ему в голову. Они путались, налезали одна на другую. Все какие-то злые, неожиданные.

«Куда тебе, дембель, с кухонным рылом, в калашный ряд! Не для тебя она, не для тебя! Ей, наверняка, нового русского подавай. Бизнесмена, банкира…» — с неожиданной злостью думал Сергей.

Он сунул голову под кран рукомойника и на всю катушку включил воду. Из крана полилась довольно холодная вода, что по такой жаре было неожиданностью. Долго держал голову под струей воды. Все-таки, в вишневой настойке было очень прилично градусов. В полной мере Сергей ощутил это только сейчас, держа голову под краном. Потом, когда уже начал неметь затылок, выпрямился, взял кухонное полотенце и слегка промакнул волосы.

«Раскинулось море-е… широко-о.… И волны бушуют вда-али-и…» — донесся из комнаты хриплый голос Калиныча.

Сергей взял в руки кружки с кофе и пошел на голос. В дверях оглянулся и почему-то посмотрел в окно. Словно, там, за ним, где-то далеко-далеко могла стоять Надя….

В это мгновение Надя, действительно, стояла на балконе своей квартиры и смотрела на улицу. Если б возможно было провести пунктирную линию от окна кухни на Лесной улице, где находился Сергей, до балкона однокомнатной квартиры на Олимпийском проспекте, на котором стояла Надя, получилась бы абсолютно прямая линия. Вполне возможно, они смотрели друг на друга. Но видеть друг друга не могли.

Их отгораживало друг от друга, по крайней мере, пять многоэтажных зданий, разделяющих Олимпийский проспект и Лесную улицу. Да еще густая дымная треклятая мгла. В зыбком мареве, уже через пару кварталов все видимое расплывалось, становилось мутным, неясным. Нет, они никак не могли видеть друг друга.

Идея отвезти поэта-песенника в свою однокомнатную квартиру на Олимпийский проспект пришла в голову Наде внезапно. Последние месяцы Колян то снимал угол у своей первой жены, то квартировал у третьей. Три дня назад жены как с цепи сорвались. Не сговариваясь, обе выперли Коляна из своих квартир. Куда податься бедному поэту?

Пару дней Скворцов набивался переночевать к приятелям. Но и у тех терпение оказалось не безразмерным. Над головой бедного поэта-песенника нависла вполне реальная угроза пополнить собой многочисленный отряд столичных «бомжей».

Женское сердце, как известно, не камень. Даже если оно принадлежит популярной «звездочке» шоу бизнеса, мечте дембелей и секс-символу тинейджерок. И Надя забрала Коляна к себе. На время.

Когда они с Дергуном вводили в подъезд под руки Скворцова, естественно, по закону бутерброда столкнулись нос к носу с самой склочной соседкой. Она запахнула цветастый халат, брезгливо поджала губы и, резко дернув за поводок спаниеля, прошипела:

— Совсем обнаглела! Уже средь бела дня пьяных мужиков водит!

— Мадам! — обаятельно улыбнулся Дергун. — Если хотите составить нам компанию…

— Пошел ты на х…. — спокойно ответила «мадам». И ногой сильно распахнула дверь на улицу. Даже пружина взвизгнула.

Надя стояла на балконе, курила и думала о Сергее. Вернее, не думала. Мечтала. В ушах звучала «Счастье мое» в исполнении «Вивальди оркестра» под управлением Светланы Безродной. Надя очень любила этот оркестр. Именно скрипки вызывали в ее душе особое странное волнение и какую-то неповторимую радость. Перед ее глазами вспыхивали и тут же гасли прекрасные яркие картинки.

Вот Сергей несет ее на руках по широкой лестнице к длинной белой машине. На капоте машины кукла с бантом. Надя в роскошном белом платье, со шлейфом и вуалью. Вокруг толпа знакомых и вовсе незнакомых людей. Все смеются, радуются, аплодируют. Кидают им под ноги цветы и горстями зерна пшеницы. На счастье.

Потом застолье. Она стоит рядом с Сергеем во главе стола и принимает поздравления. Бесконечно длинный стол накрыт в саду какого-то загородного особняка. Свадебный стол начинается прямо у ступеней парадного входа в дом, тянется, извиваясь длинной лентой, между кустами, огибает небольшой пруд посреди сада, и дальше теряется где-то там, под кронами раскидистых деревьев. Гостей полным-полно. Мелькают лица «своих», выпускников «Журавлика». Издали возникает лицо Бабы Лоры, она приподнимает свой бокал, улыбается и одобрительно кивает головой. Скрипки звучат все громче.

«Счастье мое!» — едва слышно напевает Надя в такт словам и скрипкам «Вивальди оркестра» и улыбается.

— Счастье мое! — донесся с кухни хриплый голос. — У тебя кофе есть? Будь добра…

Надя вздрогнула. Кинула сигарету в банку из-под зеленого горошка, вошла в комнату и прошла на кухню.

Колян лежал на узкой кушетке, между столом и холодильником. Из-под красного клетчатого пледа только один нос торчал.

— Прими лучше снотворное.

— Еще лучше пиво, — возразил поэт-песенник. Похоже, он еще не окончательно смирился с судьбой-индейкой. Решил не плыть по течению, куда вынесет. Чувствовал себя Колян мерзопакостно. Другого слова не придумаешь. О своей дикой выходке, прыжке в раскрытое окно, вспоминать не хотелось. Хотя… действительно, он пережил поразительное ощущение из детства. Правда, никаких особых прозрений, откровений ему в те доли секунды не явилось. Ерунду говорят, будто самоубийцам в последние мгновения жизни являются самые яркие эпизоды жизни. Как лента в кино прокручивается, только в обратном порядке. Ничего подобного. В детстве с крыш в снежный сугроб прыгали. Представляли себя летчиками с подбитого самолета. Ощущения те же самые. Свист в ушах и более-менее мягкое приземление.

Как и большинство поэтов Колян Скворцов в душе остался абсолютным ребенком. Очевидно, судьба, награждая человека поэтическим даром, взамен отнимает практицизм, расчетливость и все такое. Достаточно пристально взглянуть в глаза любому поэту, вне зависимости от его популярности, известности или безызвестности, чтоб убедиться в справедливости этого утверждения.

— Колян! У тебя было трудное детство?

Надя вошла на кухню, включила чайник и присела на табурет у стола. С любопытством, словно только что увидела, начала разглядывать небритую физиономию Скворцова.

— Детства не было. Сразу стал взрослым. Дай пивка!

— Отвали! Когда ты стал взрослым?

— Когда начал писать стихи.

— В каком возрасте ты начал их писать?

— Как только начал говорить.

— Тогда иди к чертовой матери! — беззлобно сказала Надя. — Пива все равно не получишь. Ни пива, ни вина, ничего. У меня в доме сухой закон, — соврала она, не моргнув глазом.

— Твой закон противозаконен! Садизм какой-то!

— Отвали! Пока не придешь в норму, будешь жить здесь.

Колян обиженно засопел и вообще накрылся одеялом с головой. Чайник на плите почему-то долго не закипал. Тогда Надя решилась.

— Колян! — невинным голосом попросила она. — Почитай мне, пожалуйста, свои любимые стихи.

Колян, естественно, не уловил ее иронии. Воспринял всерьез. Откинул с лица одеяло, сел на кушетке по-турецки, выпрямил спину и изготовился читать. Правда, перед этим несколько секунд недоверчивым взглядом сверлил Надю. Надя достойно выдержала это испытание. Вообще, поэты в подавляющем большинстве, когда речь заходит об их стихотворчестве, теряют чувство юмора. Напрочь.

И Колян начал читать. Прикрыв глаза и слегка покачиваясь из стороны в сторону. Что-то такое, с восточными мотивами. С оазисами и верблюдами. Как только он прикрыл глаза, и из его рта поползли караваны верблюдов, Надя перестала слушать. В ее ушах опять зазвучали скрипки «Вивальди оркестра». А сама она плавно переместилась на поляну загородного особняка, где за праздничным столом продолжалось свадебное пиршество.

«Спонсор» Эльхан Хамбудагов назначил встречу Дергуну на улице. У подземного перехода, рядом с выходом из метро «Сухаревская». Это было плохим признаком. Обычно встречи проходили в одном из ресторанов, принадлежащих родственникам Хамбудагова или, на худой конец, в кафе «Изюминка», в одном из переулков на Сретенке, владельцем которого был сам Эльхан.

Сбагрив на Надю своего друга, Игорь тут же на Олимпийском проспекте поймал «левака» и уже через десять минут изнывал на солнцепеке возле перехода через Садовое кольцо. Свою «Ауди» последние дни не эксплуатировал, отдал в автосервис на профилактику.

Машины в пять-шесть рядов сплошным потоком катили в обе стороны по Садовому кольцу. Говорят, ежедневно парк легковых машин в Москве увеличивается на несколько тысяч. Да еще иногородние. Если так дальше пойдет, москвичам придется запасаться противогазами.

Эльхан подъехал на скромной серебристой «девятке». Его шофер припарковал машину прямо на пешеходном переходе. Гаишник, постоянно дежуривший на этом перекрестке и бровью не повел.

Игорь сел на заднее сиденье рядом с Эльханом. В салоне сразу ударил в нос дикий коктейль из запахов пота, чеснока, каких-то специй и явно дорогого французского одеколона.

— Как здоровье, дарагой? Жена, дети, живы-здоровы?

Эльхан всегда соблюдал необходимые ритуалы. И всегда, пока задавал дежурные вопросы и выслушивал такие же дежурные ответы, внимательно изучал лицо партнера. Он был неплохим физиономистом. Обмануть Эльхана, пустые хлопоты. Дергун это прекрасно знал и не считал нужным при встречах напяливать на физиономию американскую улыбку. У меня все отлично, все о, кей, лучше не бывает и все такое. Вкладывая в какое-либо дело деньги, Эльхан контролировал все. Укрыться от его всевидящего ока было невозможно.

— Слышал, у тебя неприятности, дарагой! — озабоченно спросил Эльхан. — Кто-то в окно выбросился?

«Уже в курсе!» — про себя усмехнулся Дергун. «Его осведомители даром хлеб не едят. Интересно, кто из группы ему стучит? Хотя, какая мне разница…».

— Сплетни. Не бери в голову, — вслух сказал Игорь.

— Врачи, больница, только скажи, дарагой! Ты меня знаешь. Ты мне как брат. В лепешку для тебя расшибусь.

«Скорей из меня лепешку сделаешь!» — подумал Дергун.

— Значит, глупости болтают люди? — вздохнул Эльхан.

— Все нормально, все под контролем.

— Когда вернешь долг, дарагой?

— Сам знаешь. После гастролей по Уралу и Сибири.

— Мы так не договаривались, — покачал головой Эльхан. — Время, дарагой, брать деньги. Время их отдавать. Так, дарагой, мужчины не поступают. Ты меня огорчаешь, дарагой.

Эльхан презрительно скривил губы и отвернулся к окну.

— Я не отказываюсь. Войди в мое положение, — начал нудить Игорь Дергун. В такие моменты он сам себя ненавидел. Но другого выхода не было. Ну, не мог он сию секунду вернуть долг. Сумма огромная. А деньги, как известно, сами с неба, как снег не падают. Иной раз ему представлялась фантастическая картина. У него откуда-то появились деньги. Много денег. Какое-нибудь наследство или еще что-то в этом духе. Он заходит в кафе «Изюминка», присаживается за стол и небрежно достает из внутреннего кармана большую пачку зеленых. Аккуратно кладет их на стол, пододвигает по белой скатерти к Эльхану.

— Возьми, дарагой! — скажет он, скучающим взглядом оглядывая посетителей кафе. — Ты меня очень выручил. Вовек не забуду…

Поток машин по Садовому кольцу все нарастал.

— Я тебя выручил, дарагой, — не глядя на Дергуна, сказал Эльхан. Он пожирал глазами, проходящую мимо машины пышнотелую блондинку в белых брюках. Та, почувствовав на себя взгляд из машины, обернулась и начала улыбаться Эльхану как старому знакомому. Эльхан разочарованно поморщился и отвернулся.

— Не подводи меня, дарагой! — усмехнувшись, сказал Эльхан.

— Всего два месяца! — решительно ответил Дергун. — Через два месяца верну с процентами!

— Две недели! Ни днем позже. Извини, дарагой, у меня дела. Не огорчай меня без нужды, — усталым тоном сказал Эльхан. И опять отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.

Выйдя из машины, Игорь ощутил дикое желание ударить ногой по серебристому боку машины. С какой бы радостью, страстью и упоением он взял бы в руки огромный дрын и раскурочил эту ненавистную «девятку». Бил бы и бил, по стеклам, по дверям, капоту и багажнику! Превратил бы ее груду металлолома! А потом с такой же яростью бил бы по головам, рукам и ногам Эльхана с его шофером-охранником. Вспышка злости прошла так же внезапно, как и накатила.

Серебристая «девятка» медленно, солидно отъехала от тротуара и влилась в поток машин на Садовом кольце. Глядя ей вслед, Игорь тяжело дышал, будто и впрямь только что орудовал дрыном.

Тропическая жара в центре Москвы толкала изнывающих людей на абсолютно неадекватные поступки. На глазах у Игоря какой-то сухощавый пожилой мужичок, явно из заезжих челноков, долго мучался, пытаясь открыть бутылку пива о железный выступ фонарного столба. Так ничего, не добившись, мужичок несколько секунд с яростью смотрел на бутылку, потом трахнул ее изо всей силы об асфальт. Стеклянная бутылка разлетелась вдребезги. Мужичок подхватил свою клетчатую «челночную» сумку и подбрел вдоль Садового кольца. Игорь готов был поклясться, что заметил на глазах мужичка слезы.

Наталья, не отрываясь, смотрела на Сергея. Глаза ее блестели, с губ не сходила загадочная, призывная улыбка. Женщины так смотрят, когда на что-то решились. Час назад она без всякого приглашения вломилась в «кубрик» Калиныча. Многие из группы Мальвины частенько заглядывали в гостеприимную комуналку Калиныча. Здесь отмечали дни рождения, скромные юбилеи, пели под гитару любимые песни хозяина, перед Новым годом забегали проводить старый уходящий год, хлопнуть рюмку водки и дальше бежать за праздничными покупками.

Сам Калиныч виртуозно играл на гитаре, (Крамской и Сеговия отдыхали!), и пел старинные романсы. Любимыми его произведениями были всего два. Романс Дон Кихота и выходная ария Донжуана. Их он исполнял с особым чувством и глубоким проникновением в содержание. Послушать пение Калиныча было своеобразным ритуалом «кубрика». Соседи Калиныча, работали дворниками в местном ЖЭКе, приезжие по лимиту из Мордовии муж и жена никогда не возражали. Им было очень интересно послушать людей «из мира искусства». Поговорить с теми, кто своими собственными глазами видел живого Иосифа Кобзона и Аллу Пугачеву. Наталья появилась здесь впервые.

— Водка без пива, деньги на ветер! — объявила она на пороге. Выставила на стол бутылку «Пшеничной», две бутылки пива «Балтика» и какие-то свертки с закуской. Разумеется, сразу в «кубрике» старого матроса-вахтера появились еще, как минимум, три Натальи. Все три радостные, взволнованные… Женщины это умеют, принести с собой атмосферу праздничности.

— В честь чего банкет? — нахмурился Калиныч.

— Как же! — удивилась Наталья. — У меня сегодня именины. Даже по радио объявляли, не слышали? — хихикала она. — Куда-то податься одинокой свободной девушке. К Калинычу-у!

Наталья обняла за плечи сидящего за столом матроса, просто повисла на нем. Но смотрела при этом на Сергея.

— Поухаживайте за девушкой, господа! Сегодня мой день!

Наталья придвинула к столу еще один стул, села рядом с Сергеем. То же самое проделали еще три Натальи. Калинычи с вздохом выставили на столы еще несколько тарелок, вилок, ножей.

После полуторачасового празднования «именин» Наталья с Сергеем медленно шли по Лесной улице, старались держаться в тени деревьев или под навесными козырьками магазинов и офисов. Обоим было пора на службу. Вечером предпоследний концерт, надо подготовиться. Наталья не переставая, весело смеялась. Держала Сергея под руку и все время прижималась к нему.

Не доходя несколько десятков метров до служебного входа в Дом культуры, Наталья резко остановилась, схватила Сергея за руки и потянула к себе. В данную секунду ей было абсолютно все равно, видит ли их кто-нибудь или нет. Сергею, судя по всему, тоже. По его лицу блуждала какая-то рассеянная глуповатая улыбка всем довольного человека. Он и в самом деле чувствовал себя, впервые после демобилизации, наконец-то, расслабленным и спокойным. Впрочем, коктейль из «Пшеничной», пива «Балтика» и вишневой настойки любого сделает расслабленным и спокойным.

— Ну? — улыбаясь, спросила Наталья. — Что будем делать?

— Делать? — тоже улыбаясь, переспросил Сергей.

— Что дальше? Может, после концерта продолжим… — многозначительно добавила она, — празднование именин?

— Я не против, — согласился Сергей. — Только мне Мальвину надо отвезти.

— Сиди… — засмеялась Наталья. — Тебе только через сутки за руль можно будет. Сама доберется, не маленькая.

Наталья быстро оглянулась по сторонам и, придвинув к нему лицо совсем близко, прошептала:

— Приходи ко мне в гримерную. После концерта.

Сильно стиснула его руки и добавила:

— Никому не болтай! И не пей больше ни грамма!

Резко повернулась и, не оборачиваясь, направилась к служебному входу. Сергей прислонился спиной к стене, стараясь хотя бы голову спрятать от палящего немилосердного солнца. Достал сигареты, закурил. Стоял и ждал, когда с Лесной улицы в переулке появится Калиныч. Они, вроде, договорились идти все вместе. Но как-то так получилось, что Наталья увлекла за руку его одного. Старик задерживался. Скорее всего, мыл посуду после гостей.

До начала концерта оставалось каких-то полтора часа. К служебному входу один за другим уже подтягивались осветители, монтировщики, реквизиторши, балетные девочки. Все просто изнывали от жары.