"Тайна Бутлегера, или Операция "Ноктюрн"" - читать интересную книгу автора (Д'Агата Джузеппе)

Суббота, 11 ноября

В третий раз за это утро Питер Уэйн попытался сосредоточиться на задаче, решить которую было почти невозможно: нужно было документировать, не имея ни чеков, ни каких-либо иных «вещественных доказательств», как говорили на бюрократическом жаргоне, излишние расходы, то есть те, что он сделал во время пребывания в Милане несколько дней назад помимо трат на транспорт и гостиницу.

С другой стороны, в циркуляре Госдепартамента, подписанном послом, говорилось: за исключением сотрудников высшего звена, которым излишние расходы покрывались, так сказать, по доверию, все остальные служащие посольства, отправлявшиеся в командировку, имели право на возмещение расходов только при документальном подтверждении каждой статьи в отдельности.

К сожалению, Уэйн как рядовой сотрудник коммерческого отдела относился к низшему звену и не знал, когда его переведут в более привилегированный класс.

Он напрасно старался. Ему никак не удавалось придумать хоть какой-нибудь приличный предлог, куда бы списать сто долларов, отданные девушке, которая помогла ему скоротать свободный вечер в Милане.

Он не помнил даже, как ее звали, ту девушку. Что же касается соображений, куда бы списать эти сто долларов, впрочем неплохо использованных, то он даже подумал, а не указать ли, что он просто потерял их, выронил или еще лучше — их просто украли. Италия — страна воров, не так ли? Воруют тут все, без социальных различий. Это один из главных принципов, который он хорошо усвоил за время своего пребывания в Риме. Он не мог не улыбнуться этой своей наивной выдумке. Подобное могло прийти в голову только мальчишке, не знающему, как солгать матери, что деньги, которые она дала ему на вполне определенные цели, он спустил в игровом автомате.

Черт возьми, до чего стали жадными эти толстозадые бюрократы из Госдепа. Словно пипеткой отмеряя расходы для персонала посольств, они, должно быть, стараются помочь своим коллегам из казначейства оздоровить экономику Соединенных Штатов. Но чего они хотят? Довести американских дипломатов до такой же нищеты, в какой пребывают сотрудники представительств стран «третьего мира», многим из которых, если нет посольской машины, не на что взять такси.

Это была не столько проблема денег, хотя Уэйн ими тоже не пренебрегал, сколько вопрос престижа и принципа. Когда он высказал послу свое недовольство, тот, издав в ответ невнятное хрюканье, только пожал плечами. Это был его обычный ответ: Уэйн был уверен, что он точно так же отреагировал бы и на сообщение о внезапной атомной бомбардировке Нью-Йорка.

Из своего кабинета на четвертом этаже огромного здания американского посольства Уэйн посмотрел на перекресток виа Венето и виа Биссолати, видневшийся за пальмами. В этот субботний день движение было не слишком интенсивным. Уэйн не мог понять, почему именно в субботу, когда многие учреждения закрыты, движение в Риме уменьшалось. Оставалось предположить, что в рабочие дни большинство служащих только тем и было занято, что перегружало улицы своими малолитражками с различным кубическим объемом двигателей.

Теперь, после двух лет пребывания в Риме, Уэйн больше уже не пытался понять эту слишком сложную, противоречивую и парадоксальную действительность и решил жить в Италии так, как в девятнадцатом веке жили в Индии англичане, установившие своего рода санитарный кордон, сводивший к минимуму общение с аборигенами.

Уэйн сделал последнюю попытку решить свою задачу, но понял, что придется сдаться. Он не сумеет вернуть даже часть из трехсот двадцати долларов (он продолжал переводить лиры в доллары), которые пришлось дополнительно израсходовать при поездке в Милан. Но виноват в этом был исключительно он сам, потому что не учел этот проклятый циркуляр: он не мог поверить, что Госдеп и в самом деле решил всерьез проявить такую постыдную скаредность.

В дверь осторожно постучали.

— Да?

В приоткрытой двери появилось узкое, детское лицо Меддокса, тощего молодого человека в очках, со множеством фурункулов, похожего на студента-трудягу.

— Как? Еще здесь? Или ты не заметил, что сегодня суббота?

— Суббота — самый прекрасный из всех дней, какие создал Господь.

Уэйн достал из кармана расческу и провел ею по волосам, которые и без того были в полном порядке.

Меддокс остался на пороге.

— С кем у тебя свидание сегодня? — поинтересовался он.

Уэйн улыбнулся и покачал головой, заметив с упреком:

— А ты, парень, недостаточно скромен.

Он откинулся на спинку стула. Меддокс подошел ближе, разглядывая своими близорукими глазами письменный стол, на котором лежали разные печатные материалы и экономические отчеты.

— Сделки? Контракты? Какой-нибудь араб проездом?

Меддокс, этот юнец, лишь недавно достигший совершеннолетия, был, наверное, самым молодым сотрудником посольства США в Риме, включая женщин. Он очень скучал по родине, главным образом из-за того, что здесь не проводились бейсбольные соревнования.

Уэйн отодвинул руку Меддокса, листавшего какое-то досье. У парня была неприятная манера совать нос в любую бумагу, какая только попадалась на глаза.

— Может, с женщиной? А что, у нас новая библиотекарша! — воскликнул Меддокс, пытаясь угадать планы Уэйна на уикенд. Подумал немного и ответил себе сам: — Нет. Она рыжая. Крашеная. А тебя я уже изучил, Уэйн, тебе не нравятся рыжие.

Он наклонился и открыл ящик стола. Уэйн тотчас закрыл его, зажав просунутую внутрь руку. Меддокс скривился от боли.

— Я люблю брюнеток, парень. Только брюнеток.

Он приоткрыл ящик, Меддокс вытащил руку и помассировал.

— Как жестоко. У тебя такая скромная должность, Уэйн, — замзамзамзамначальника коммерческого отдела, а ведешь себя словно сотрудник ЦРУ.

Уэйн насмешливо улыбнулся, доставая из ящика флакончик духов.

— Давно ли ты, парень, в Риме?

— Полгода, шеф, — ответил Меддокс, снова перебирая бумаги на столе.

Уэйн стал душиться, нанося капельки духов на затылок и шею.

— Странно, что тебя послали сюда. Это посольство не из легких. В Риме ведь есть еврокоммунисты. Много работы.

— И я, как видишь, тружусь.

— Да?

— Проверяю, кто работает в этих кабинетах в субботу утром.

— В таком случае отметь мое отсутствие. — Уэйн подставил Меддоксу шею, чтобы тот понюхал. — Чувствуешь? Отличные духи. Я выписываю их с Кубы. Очень тонкие духи — еле-еле ощущаются.

Нюхая, Меддокс незаметно прихватил машинописную страницу и сунул в карман.

— Действительно, запах едва ощутим. Вернее, вообще не чувствуется.

Он слегка отодвинулся и кисло улыбнулся на прощание, намереваясь уйти, но рука Уэйна ловко извлекла бумагу из его кармана. Меддокс как ни в чем не бывало улыбнулся:

— Пока, шеф.

Уэйн ответил ему улыбкой с той же дозой неприязни.

Молодой человек вышел, и Уэйн продолжил с удовольствием рассматривать флакончик с кубинскими духами.

В парикмахерском салоне «Высокая прическа» было мало клиентов.

Мерилен Ванниш, молодая женщина с большими темными глазами, с нежной белой кожей и копной черных волос, собранных на затылке, продолжала с особым, пристальным вниманием рассматривать себя в зеркало.

Склонившись к ней, парикмахер уговаривал ее посмотреть журнал, где были представлены самые последние модные прически, советуя выбрать ту, которая, на его взгляд, больше всего подходит ее лицу и волосам. Она отвлеклась от зеркала, пролистнула журнал и с любезной улыбкой решительно отказалась. У нее не было ни малейшего желания менять прическу.

И в самом деле немного позднее, когда она вышла из салона, ее волосы были такими же, как прежде: длинными, волнистыми, только теперь были распущены по плечам.

Получая удовольствие от восхищения, шлейфом тянувшегося за ней, молодая женщина подошла к своей машине, зеленой «ланче», села, включила двигатель и уехала.

И как только она отъехала, тронулся с места и стоявший поблизости серый «мерседес». За рулем его сидел пожилой человек с исхудалым лицом и холодным, жестким взглядом, в котором таилось что-то пугающее.

Это был тот самый старик, который двадцать первого сентября в Афинах одним выстрелом убил Джеймса Джефферсона Уолтерса, главу американской разведки в Греции.

Старика звали Шабе.

Серый «мерседес» последовал на приличном расстоянии за зеленой «ланчей» по оживленным улицам в центре Рима.

В одном из помещений американского посольства непрестанно стрекотали телетайпы. Обычно тут было много народу — торопливо ходили туда-сюда сотрудники с бумагами. Но этим утром здесь, напротив, было спокойно.

Пожилой оператор в рубашке, без пиджака, просмотрел только что полученный телекс и обратился к Меддоксу, стоявшему у другого телетайпа:

— Мистер Меддокс, это закодировано.

— Дай-ка сюда.

Меддокс взял телекс и, быстро просмотрев его, не скрыл изумления:

— Но… это же двойной код! Такой используют только в особых случаях! В Вашингтоне хотят знать, сколько яиц в месяц несут римские куры.

Смех пожилого оператора стих под грозным взглядом Меддокса, направившегося к двери.

— Не беспокой меня по крайней мере полчаса.

— О'кей, мистер Меддокс.

Молодой человек вышел.

А минут через двадцать, когда Уэйн в прекрасном настроении спускался по лестнице, на площадке возникла долговязая фигура Меддокса, преградившая ему дорогу.

— Куда собрался, Уэйн?

— Провести уикенд. С брюнеткой.

— Нет, нет. Брюнетка мне позвонила, что не придет.

Уэйн в изумлении остановился.

— Брюнетка тебе… — Он холодно посмотрел на Меддокса, чье нахальство переходило уже все пределы.

Меддокс протянул ему телекс:

— Это тебе.

Уэйн даже не взглянул на протянутый лист.

— Мне? Замзамзамзамначальника коммерческого отдела?

— Вот именно.

Лицо Уэйна сделалось серьезным. Он взял телекс и прочитал его со все растущим интересом.

— Это не какая-нибудь глупая шутка? Ты расшифровывал?

Меддокс кивнул:

— Двойной код.

Уэйн взглянул на часы, подумал немного и стал спускаться по лестнице. Меддокс, удивившись, последовал за ним.

— Постой, постой! Ты ведь не можешь сейчас уйти! Послушай, — продолжал Меддокс, — я сказал тебе неправду, шеф. Никакая брюнетка мне не звонила. Я даже не знаю, кто это, но уверен, что она хочет провести уикенд с тобой… И очень рассердится, Уэйн, если…

Уэйн резко обернулся. Меддокс поспешил подняться по лестнице и скрыться. Ему уже довелось познакомиться с тяжелой рукой Уэйна.

Хотя стояла уже почти середина ноября, еще вполне можно было обедать на открытом воздухе, и это было очень приятно.

Мерилен вошла в небольшой ресторан и огляделась. Услужливый официант проводил ее к столику, накрытому для двоих, и она заняла свое обычное место.

— Что будете пить? Аперитив?

— Мартини. Спасибо.

Место, которое она заняла, позволяло любоваться одной из самых загадочных и удивительных площадей старого Рима.

Вот уже пять лет Мерилен Ванниш, англичанка родом из Лидса, жила в Риме, но так и не привыкла к тому, что предлагал ей этот город — все время что-то новое и неожиданное. Конечно, она не могла не замечать, какой огромный урон наносит его красоте хаотичное спекулятивное строительство и современная урбанизация, но ее любовь к Риму от этого не пострадала, а, напротив, упрочилась. У нее возникло даже нечто вроде археологического увлечения, которое побуждало ее постоянно искать в Риме уцелевшие и сохраненные остатки былого величия.

Именно этому неизменному увлечению, можно сказать интеллектуальному любопытству, она была обязана тем, что устояла перед скукой, ленью и равнодушием, этими призраками свободного времени, которых многие ее соотечественники изгоняли главным образом с помощью алкоголя.

Краски вокруг стали живее благодаря проглянувшему солнцу. Мерилен отпила глоток мартини и решила посмотреться в маленькое зеркальце.

Еще год, и ей исполнится тридцать, но мысль эта не огорчала ее, напротив, вызывала довольную улыбку. Она знала, что очень хороша собой, и была твердо убеждена, что красота ее, которая, едва раскрывшись, сразу обрела черты зрелости, будет сохраняться долго. С другой стороны, от мысли о замужестве, которая обычно столь волнует женщин ее возраста, она отказалась еще шесть лет назад, когда, решив перебороть одно очень серьезное чувство, покинула Англию.

Между тем за соседним столиком расположился какой-то мужчина. Это был Шабе. Он сел спиной к Мерилен так, что их стулья соприкасались. Старик принялся просматривать меню, но вдруг какой-то звук заставил его вздрогнуть. Один из клиентов стучал ложечкой по стакану, чтобы привлечь внимание официанта.

Болезненная судорога исказила лицо Шабе. Этот звон напомнил ему то, что хотелось забыть и никогда не вспоминать. Но память упрямо возвращала его в прошлое, в далекое прошлое.

Это было сорок — сорок пять лет назад. И сейчас Шабе увидел себя как бы во сне: в сновидении более живом, реальном и горестном, чем нынешняя действительность.

Вот он в тюремной камере — волосы у него еще черные, длинная всклокоченная борода. Он смотрит в зарешеченное окно и ритмично стучит ложкой.

Шум усиливается — точно так же выражают протест заключенные в других камерах.

Из глубины коридора доносится приближающийся звук тяжелых шагов. На мгновение звук затихает, и тотчас раздается выстрел. Так повторяется несколько раз, пока звуки тяжелых шагов, выстрелов и ударов ложек о решетку, чередуясь все быстрее и быстрее, не сливаются во все более оглушительную, мучительную какофонию.

Шабе вздрогнул, когда официант подал ему заказанный бифштекс.

Он медленно принялся за еду, на лице его отражалось недовольство. Отпил глоток красного вина. В это время Мерилен, выпив вторую порцию мартини, увидела человека, которого ждала. Это был Питер Уэйн.

Пока он приближался, она рассматривала его. Тридцать пять лет, хорошо сложен, шатен, правильные, яркие черты, умное лицо. Весьма недурен.

Уэйн подошел к столу и поцеловал ей руку.

— Извини за опоздание, Минни.

Она не возражала, если Питер иногда называл ее Минни.

Он взглянул на часы, был уже второй час, и не оставил без внимания два пустых бокала на столе.

— Два мартини из-за опоздания. Не страшно.

Уэйн сделал знак официанту и сел за стол.

— Ты до сих пор был в офисе? В субботу?

— Да, возникло одно непредвиденное обстоятельство, дорогая.

Она помолчала, ожидая, пока Уэйн закажет еще два мартини.

— Значит, поездка в Позитано отменяется?

— Мне жаль.

Стараясь скрыть огорчение, она принялась изучать меню.

— Но пообедать ты хоть успеешь?

Уэйн покачал головой:

— Неприятности. Неожиданно.

— Надеюсь, ничего страшного?

— Нужно встретить одну торговую делегацию. Нигерийцы. Прилетают сегодня. — Он опять взглянул на часы: — Совсем скоро.

Мерилен была невозмутима.

— Не веришь?

— Почему я должна тебе не верить? — сдержанно ответила она.

Уэйн улыбнулся: ему нравилось пробуждать ревность Мерилен.

— Минни, это не женщина, уверяю тебя. Я никогда не дошел бы до этого.

— До чего?

— Чтобы отказаться от двух ночей с тобой в Позитано. Ты была у парикмахера?

— Заметно?

— Да… — Он быстро поправился: — Нет… — и рассмеялся. — Всегда попадаю в подобные ловушки. Прости меня. У тебя чудесные волосы, ты сама любовь, Минни. Я любуюсь тобой. Еще ни одна женщина не вызывала у меня такого восторга. Поедешь в Позитано одна?

— Не знаю. Мне хотелось поехать туда с тобой, и теперь я могла бы… обидеться, разумеется. Но все же… пока не буду обижаться.

— Как же с тобой удивительно легко, Минни! Мне так хотелось бы получше узнать тебя. Я правду говорю.

— Шести недель тебе было недостаточно?

Внимательно посмотрев на нее, Уэйн сделал отрицательный жест. Потом, внезапно встревожившись, снова взглянул на часы.

— Так иди, — сказала она. — Не беспокойся обо мне. Останусь в Риме. Между одним нигерийцем и другим позвони.

Уэйн поднялся. Ему явно не хотелось уходить, или, во всяком случае, так казалось.

— Что тебе больше нравится, чтобы я сказал, что ты красива или что ты умна?

— Что красива, разумеется.

— Это значит, ты знаешь, что умна, и потому не нуждаешься в подтверждении… А вот в том, красива ли, ты не совсем убеждена и хочешь услышать заверение, что это так. — Он ласково тронул ее подбородок, приподняв лицо. — Ты вообще-то не бог весть что, к тому же возраст уже начинает напоминать о себе. — И предвосхитил ее ответ: — Никогда больше не скажу тебе, что ты красива. Обожаю неуверенных в себе женщин.

Он пересек площадь и уже на углу обернулся и помахал ей, она ответила ему тем же.

Но улыбка женщины была холодной, деланой. Когда Уэйн скрылся за поворотом, она задумалась.

Ей нравился этот американец, хотя она и не была влюблена в него. Их отношения начали складываться благодаря присущему обоим чувству юмора. Это было немало. Что касается остального, то Питер был человеком достаточно разумным и воспитанным и, самое главное, он не пытался навязать ей себя, свои интересы и вкусы. Но каковы на самом деле были интересы и вкусы Питера?

Шабе поднялся, слегка задев стул Мерилен, при этом она мельком взглянула на него.

— Пардон, — проговорил Шабе.

Он прошел к стеклянным дверям ресторана, за которыми на стене был виден телефон-автомат.

Мерилен принялась изучать меню, как вдруг у нее возникло странное и неприятное чувство, будто кто-то наблюдает за ней. И действительно, из-за стеклянной двери, говоря по телефону, на нее пристально смотрел Шабе.

Старик повесил трубку, вернулся к столику, позвал официанта и расплатился.

Ожидая сдачу, он снова взглянул на Мерилен, и, заметив это, она опять испытала какой-то смутный страх. Она подняла глаза, но Шабе уже не смотрел на нее, он удалялся своей спокойной и уверенной походкой.

Серый «мерседес» Шабе въехал на спокойную улочку района Париоли и остановился в нескольких метрах от небольшого белого особняка, окруженного садом.

Старик установил зеркало заднего обзора так, чтобы был виден вход в особняк. Потом уселся поудобнее, собираясь ожидать. Луч солнца, отраженный в зеркале, побеспокоил его. Он немного отодвинулся и прикрыл глаза, но солнце опять ослепило его.

Как тогда. Как в том далеком прошлом, которое преследовало его, не оставляя в покое.

Вот он сидит в мрачном и сыром подвале. Длинные волосы, взлохмаченная борода, на него направлен яркий свет лампы.

Он изможден, едва держится на ногах, голова свесилась на грудь, глаза закрыты.

Какой-то человек в военной форме грубо трясет его и отходит в тень.

Он выпрямляется под неумолимым ярким светом лампы, вынужден высоко держать голову и не закрывать глаза. Когда сил не хватает и голова падает на грудь, человек снова вынуждает его смотреть на яркий свет.

При этом он успевает заметить в тени военные сапоги другого человека.

Луч солнца теперь падал на соседнее сиденье. В зеркальце заднего обзора Шабе увидел зеленую «ланчу», которая сворачивала с въездной дорожки к гаражу, находившемуся под домом.

Из будки вышел сторож и знаком попросил Мерилен остановиться.

— Мисс, вам звонили из посольства.

Она изумилась:

— Сюда, к вам в сторожку?

— Примерно час назад. Сказали, что вам нужно поехать на загородную посольскую виллу.

— На виллу?

— Да, да, на виллу, и немедленно.

— Но кто звонил?

— Не знаю… Какой-то мистер… англичанин. Говорил как-то странно.

Мерилен некоторое время оставалась в растерянности. Оглядела свой костюм, подумала еще немного и наконец включила заднюю передачу. Машина вернулась на дорогу и быстро уехала.

Шабе понаблюдал в зеркальце заднего обзора за удаляющейся машиной и улыбнулся, но это была скорее страшная гримаса, ухмылка. На его исхудалом, морщинистом лице невозможно было представить светлую, открытую улыбку.

Зеленая «ланча», которую вела Мерилен, быстро ехала по виа Аппиа антика. Машин было мало. Никто не следовал за ней.

Поначалу она пыталась найти какое-то объяснение этому странному телефонному звонку, но потом решила не ломать себе голову. В любом случае эта ее поездка была конфиденциальной. Она припомнила, что загородная вилла иногда бывала открыта и вне сезона, если приезжали важные гости, которых по каким-либо причинам не могли разместить в гостинице или даже в самом английском посольстве в Риме.

«Ланча» миновала селение Марино, приютившееся на холме, потом сбавила скорость и вписалась в крутой поворот, за которым возник силуэт двухэтажного загородного дома, окруженного высокой каменной оградой. Завершив тут свое путешествие, Мерилин вышла из машины и позвонила у ворот.

Здание казалось пустым, только ставни на первом этаже были открыты. Щелкнул замок у ворот, и появилась Джованна, уборщица, которая жила в соседнем селе Марино и в отсутствие посла присматривала за виллой.

— Здравствуйте, синьорина Ванниш.

Женщины направились к лестнице, ведущей на террасу, куда выходила стеклянная дверь гостиной.

— Как дела, Джованна? Ошибаюсь или ты в самом деле поправилась?

— Что поделаешь, люблю поесть!

— А вилла разве не должна быть закрыта?

— Да, она уже месяц как закрыта. Но вчера мистер посол…

— Он приехал с женой?

— Нет-нет, не он. Приехал какой-то мистер из Лондона с запиской от посла… Даже два мистера. Я отвела им комнаты на втором этаже. Один сегодня утром уехал, а другой…

— Здесь?

— Да, он сказал, что ждет вас.

— Не знаешь, что это за мистер?

Джованна пожала плечами.

Мерилен улыбнулась ей, поднялась на террасу и, открыв стеклянную дверь, вошла в гостиную.

В пустой полутемной комнате все было в полном порядке. В небольшом камине горел огонь. И Мерилен, осмотревшись, прошла к нему, чтобы избавиться от ощущения холода, охватившего ее, как только она вошла сюда.

— Мисс Ванниш?

Она обернулась. Какой-то человек, появившийся, как ей показалось, из ниоткуда, шел ей навстречу. Высокий, элегантный, улыбающийся.

Тот самый человек с тонкими чертами лица и аристократическими манерами, который восемнадцатого октября хладнокровно убил в Вене у газетного киоска на площади Альберта Георгия Волкова, высокопоставленного чиновника КГБ.

— Прошу вас, мисс, садитесь. — Он указал на кресло. — Что будете пить?

— Скоч, спасибо. Без соды и льда.

Человек подошел к бару и приготовил напитки.

— Могу вообразить, что вы сейчас думаете. Непростительно, что я до сих пор не представился. — Он протянул ей бокал. — Прошу прощения. Дело в том, что я… что у меня нет имени. Или, вернее сказать, оно было, но я не помню его. За эти годы я так часто менял имена, что теперь и сам не знаю, кто же я такой. — Он сел напротив. — И поэтому, когда действительно необходимо, я беру себе фамилию… Контатти, кстати, в переводе с итальянского это означает контакты.

— Контатти…

— Не нравится? Явно вымышленное имя, это же ясно.

Он любезно поднял бокал. Они выпили.

— Если я так бесцеремонно занимаю ваше время, то лишь потому, что мне известно — ваши планы сорвались.

Мерилен внимательно слушала, пристально глядя на него. «Как он узнал об этом?» — подумала она.

Контатти широко улыбнулся:

— Я многое знаю о вас, мисс Ванниш. Поэтому советую не слишком удивляться, чтобы не задавать ненужных вопросов.

— Вопросы, на которые вы определенно предпочли бы не отвечать.

— Совершенно верно. Вы говорили кому-нибудь, что приедете сюда?

— Нет.

Контатти явно остался доволен ответом и согласно кивнул. После выразительной паузы он вновь заговорил, рассматривая бокал, который держал в руке:

— Вы когда-нибудь думали о том, что ваша работа, особая, деликатная, неизбежно касается и вашей личной жизни?

Она не шелохнулась, ничего не ответила.

— Вот уже три года вы выполняете, и с честью, надо отдать вам должное, обязанности секретаря посла ее королевского величества в Риме. Конечно, вас предупреждали, что следует быть очень осторожной в выборе знакомств и… дружеских отношений.

— И что же?

— Итальянские друзья… Иностранные друзья… Нужно уметь выбирать, не так ли? — многозначительно заметил он.

Она выпрямилась.

— Мистер… Контатти, не понимаю, к чему вы клоните, говоря таким тоном.

— Я имею в виду мистера Уэйна.

Она постаралась взять себя в руки. Однако не произнесла вслух вопрос, который хотела задать, и продолжала пристально смотреть на Контатти.

— Вы знакомы с ним меньше двух месяцев. А известно ли вам, кто такой на самом деле Питер Уэйн?

Он наклонился к ней, чтобы зажечь ее сигарету, и, заметив, что рука женщины дрожит, улыбнулся.

— Закончил филадельфийский университет по специальности социология, профессиональный дипломат. Мистер Уэйн уже восемь лет работает в ЦРУ. Его обязанности сотрудника торгового отдела в американском посольстве в Риме только прикрытие. Я действительно должен верить, что никто не предупредил вас о настоящей работе вашего… друга?

Она покраснела.

— Нет, мне никогда не приходило в голову собирать информацию о людях, с которыми я встречаюсь.

— Значит, вы не знали. Наш посол, наши сотрудники ничего не сказали вам…

— Даю слово. И могу также заверить, что никто никогда ничего не говорил мне и о вас, мистер… Контатти.

— И все же вы догадываетесь, какова моя роль, не так ли?

— Похоже… вы…

Контатти кивнул:

— Да. У вас прекрасное воображение, мисс Ванниш.

— И поэтому я вполне допускаю также, что Уэйн, прежде чем приехать в Рим, работал в Гонконге, Сайгоне, Сантьяго, Лиссабоне, Анголе, Родезии… И может быть, даже в Далласе!

— Может быть, не во всех этих местах, но в некоторых несомненно, если сегодня является главной фигурой ЦРУ в Италии.

Стараясь справиться с волнением, она прошла к бару и налила себе еще скоча. Контатти тоже поднялся и подошел к ней.

— Простите меня, мисс, у вас никогда не возникало впечатления, будто мистер Уэйн хотел бы знать некоторые подробности о вашей работе в нашем посольстве?

— Нет. Никогда. С другой стороны, мои обязанности довольно просты… А что, мы разве перестали быть союзниками Америки?

— Конечно мы союзники. Америка нас защищает. Почти всегда. — Он прошел к камину и поворошил угли. — А почему не состоялся ваш уикенд?

— Он… Уэйн… сказал мне, что у него возникло неотложное дело. Какая-то торговая делегация… нигерийцев.

Контатти произнес, как бы размышлял вслух:

— Нигерийцы… В Риме… В субботу… Непредвиденное дело. Несомненно важное, срочное.

— Думаю, это действительно так. Конечно. Он очень торопился.

Она поискала в сумочке сигареты и увидела, что оставила недокуренную сигарету в пепельнице. Контатти тоже заметил это. Так бывает, когда человек сильно волнуется. Он покачал головой, его это позабавило. И вдруг он заговорил совсем другим, намного более серьезным тоном:

— В нашей ситуации вам следовало бы знать, кто такие на самом деле нигерийцы мистера Уэйна. Это два шпиона чистейшей белой расы, два настоящих аса своего дела. Один — советский шпион, содержащийся в тюрьме «Форт Ленглей» в Соединенных Штатах, другой — американский шпион, находящийся в заключении в Москве. Две секретные службы, КГБ и ЦРУ, задумали обмен, который должен состояться в самое ближайшее время, и предполагаю, что под руководством мистера Уэйна. Разумеется, речь идет о сверхсекретной операции… хотя и до известной степени… — он улыбнулся и приложил руку к груди, — для нас.

Полковник Танкреди, пятидесяти лет, был сухопарым и почти лысым очкариком. Гражданский костюм придавал ему несколько непривычный облик — он походил на обычного чиновника, вырядившегося по случаю праздника.

Хотя он и служил по секретному ведомству, все же больше привык к военной форме. Сейчас костюм десятилетней давности сидел на нем мешковато. Держа под мышкой черную пластиковую с имитацией под кожу папку, полковник вошел в вестибюль небоскреба в районе ЭУР[1] и стал изучать вывеску-указатель основных офисов, находящихся в здании.

Офис официально зарегистрированной фирмы «Шаффер amp; Сыновья» располагался на десятом этаже. Полковник вошел в лифт и поднялся туда. Питер Уэйн открыл ему дверь и проводил в зал совещаний. Фирма «Шаффер», торговое представительство, служила прикрытием основной итальянской базы знаменитого американского Центрального разведывательного управления или, как его называли между собой, просто Управления.

Зал был серый и скучный, мебель старая, вдоль стен стояло множество картотечных ящиков, большой стол посередине был завален бумагами, его окружали заурядные стулья. Монитор видеонаблюдения показывал картинку всех помещений фирмы.

Совещание шло уже довольно давно. Уэйн представил вновь прибывшего, который вызвал некоторое любопытство, но сам Танкреди равнодушно взглянул на присутствовавших — две женщины и четверо мужчин, среди них долговязый Меддокс. Полковник сел, положив на стол черную папку, снял очки, протер их платком, надел и посмотрел на Уэйна.

— Почему именно в Риме? — резко спросил он.

— Так получается, полковник, — ответил Уэйн. — Русских больше не устраивает Берлин. А поскольку за организацию на этот раз отвечаем мы…

— Да, понимаю. Но я хочу знать: почему именно Рим?

Американец принялся терпеливо перечислять, загибая пальцы:

— Париж исключается, потому что, как всегда, возражает французская служба безопасности. Стокгольм отказывает. Не знаю почему. Афины отпадают, потому что там убрали нашего человека…

Танкерди перебил его, подтвердив:

— Да, Уолтерса. Серьезное дело. В бассейне, не так ли? Когда плавал…

— Нет, когда прыгал с вышки.

— Известно, кто это был?

Уэйн покачал головой, скрипнув зубами.

— Какие-то сволочи в Канаде печатают в газете имена наших агентов. Имя, фамилию, адрес и фотографию. До сих пор они… Это мог быть кто угодно: «Черная пантера», или какой-нибудь озлобленный ветеран, или сумасшедший студент, или наркоман. Безумие!

— Да, Уэйн. Но почему в Риме?

— В Ливане бардак. В Мадриде все еще полно фашистов. В Лиссабоне неспокойные полковники. Вена больше не устраивает русских. Вы слышали о Волкове?

— О Волкове?

— Крупный чин в КГБ, один из главарей мафии… Но мы здесь ни при чем, клянусь. Так что, дорогой Танкреди, обмен должен произойти в Риме. О'кей?

Танкреди хотел было что-то ответить, но Меддокс опередил его:

— Странно. Один из наших сотрудников погиб в Афинах. Один из их работников — в Вене. Другие места исключаются по разным причинам, можно сказать, что выбор намеренно ориентирован на Рим.

— Намеренно ориентирован на Рим? — удивился Танкреди, явно растерявшись. — Кому и зачем это нужно?

— Тому, кто хочет сорвать обмен, — холодно ответил Меддокс.

— Это что же, маневр КГБ? — Танкреди встревожился.

— Уэйн считает, что нет, — пояснил Меддокс, с ехидством глядя на Уэйна. — Он очень ратует за Рим. Ведь здесь командует он…

Уэйн изменился в лице. Он поднялся и с возмущением потребовал у Меддокса:

— Обращайся ко мне «мистер Уэйн», ясно, парень?

Меддокс побледнел.

— Да, мистер Уэйн.

Уэйн рывком сбросил на пол бумаги, лежавшие перед Меддоксом.

— Здесь мы не в посольстве. Говори, только когда тебя спрашивают. Ты хорошо это понял?

— Да, мистер Уэйн.

Уэйн испепелил его взглядом и обратился к Танкреди:

— Мне кажется, что все мы… — Он обвел взглядом присутствующих. — Мне кажется, что всем тут ясно — КГБ не собирается подкладывать нам свинью. Они очень дорожат своим человеком, как, впрочем, и мы нашим. И во всех других случаях обмена они вели себя вполне корректно.

— Короче, кого же нам опасаться? — спросил Танкреди.

— Итальянское правительство я бы исключил… — с явной иронией заметил Уэйн. — Кстати, кто-нибудь знает, что вы здесь?

Танкреди сделал отрицательный жест.

— Даже ваше министерское начальство?

— Я должен его информировать?

— Лучше обойтись без этого, пока во всяком случае. Наше сотрудничество в таком виде, как сейчас, идеально.

— Но я должен буду все же объяснить…

— Не беспокойтесь… Обратимся за некоторой помощью к итальянской службе безопасности и посоветуем, чтобы именно вам поручили это дело.

Полковник нисколько не был польщен. Он охотно предоставил бы все это кому-нибудь другому. Беда заключалась в том, что среди всех своих коллег только он хорошо говорил по-английски. И теперь он уже ничего не мог поделать. Он открыл папку и достал какое-то досье.

— За кем нужно установить наблюдение?

— За китайцами, естественно, — ответил Уэйн. — Они просто из себя выходят, когда узнают о нашем сотрудничестве с русскими. Если обмен не состоится и даже окажется несколько убитых, тогда опять задует ветер холодной войны, и посильнее прежнего… А ветер этот весьма по душе китайцам.

Танкреди пожал плечами и передал Уэйну одно из своих досье:

— Вот список персонала китайского посольства. Рекомендую проверить имена, подчеркнутые красным… Даже если я лично сильно сомневаюсь в каком-либо вмешательстве китайцев.

— Это надлежит решать мне.

Танкреди протянул Уэйну другие досье. Американец прочел вслух заголовки:

— Югославы. Румыны. А, англичане! Это важно.

— Англичане? — с удивлением спросил Танкреди. Казалось, он что-то не понял. — Почему англичане?

Из окна гостиной вдали за деревьями был виден ярко-красный закат. Контатти обернулся к Мерилен с печальной улыбкой:

— К несчастью, мисс Ванниш, русский разведчик, которого американские друзья возвращают Москве, наш соотечественник. И к тому же очень известный. Вы слышали, конечно, о Рудольфе Форсте?

Женщина, похоже, очень удивилась:

— Вы имеете в виду ученого?

Контатти кивнул:

— К сожалению, он еще и советский гражданин. Мы узнали об этом с прискорбным опозданием, восемь месяцев тому назад, когда ЦРУ наконец арестовало его в Детройте на одном международном научном конгрессе.

— Рудольф Форст — русский?! Но это же абсурд!

— Жена и дети — англичане. Профессор Кембриджа. Советник правительства по вопросам энергетической политики… Когда с одобрения вашего друга Уэйна он прибудет в Москву, среди многих интересных вещей, какие он сообщит своим начальникам из КГБ, самые интересные будут касаться кое-каких наших программ в области энергетики, которые из скромности мы никому не хотели бы открывать.

— А если он уже сделал это?

— Нет, это исключено. Видите ли, мисс Ванниш, Форст отправился в Детройт в обществе одного нашего министра, человека легкомысленного и неосторожного… Именно от него Форст получил тогда весьма любопытную информацию, которую, я уверен, он скрыл от ЦРУ, надеясь рано или поздно передать ее КГБ.

— Теперь, кажется, понимаю. Форста взяли американцы, но то, что ему известно, может нанести ущерб нам, англичанам.

— Совершенно верно. Естественно, мы предприняли ряд официальных шагов в Вашингтоне, заставив вмешаться даже министра обороны, чтобы предотвратить этот губительный обмен… Но американцы во что бы то ни стало хотят получить человека, которого захватила Москва. Это Фрэнки Хаген, отличный разведчик. — Он с огорчением покачал головой. — Мы перестали контролировать ситуацию, мы беспомощны. Даже наши друзья больше не защищают наши интересы. Мы сегодня вроде Албании, Дании… Пешки… Через нас переступают, нас предают, нами жертвуют… Вашингтон обращается с нами как Москва со своими союзниками.

В его голосе слышалось искреннее огорчение. Он взглянул на женщину, и вдруг взгляд его оживился. Он доверительно взял ее за руку и подвел к стеклянным дверям, выходящим на террасу.

— А теперь поговорим о самом главном. Мисс Ванниш, вы согласились бы сотрудничать с нами? — Не дожидаясь ответа, он тотчас продолжил: — Нет, я не предлагаю вам стать сотрудником нашей секретной службы. Я прошу вас только помочь нам в одной особой, совершенно исключительной ситуации. Скажем так, я обращаюсь к вашим патриотическим чувствам, если это расхожее выражение имеет для вас какое-то значение.

— А для вас не имеет?

— Для меня? Я действую… по привычке.

Она принялась в задумчивости ходить по комнате.

— Предполагаю, что…

— Еще скоч? — Он предупредительно поспешил к бару, но она жестом остановила его.

— Спасибо, достаточно. Поскольку вам обо мне известно все, то вы, конечно, знаете, что с утра я уже выпила два, даже три мартини. Вы добавили два виски, а теперь предлагаете третий. Вы в самом деле думаете, будто я типичная тридцатилетняя англичанка, склонная к алкоголизму?

— Нет? — Свое удивление он мгновенно превратил в радость. — Слава богу! Это первая хорошая новость за сегодня.

Она улыбнулась:

— Думаю, вы видите меня насквозь.

— Нет-нет, предпочитаю вас именно такой, какая вы есть.

— Мне не повезло в любви, я пью, иногда курю, нервы у меня постоянно расшатаны. Как вы можете серьезно предлагать мне, пусть даже ненадолго, стать… секретным агентом?

— Перспектива немного отвлечься, к тому же столь волнующая, не привлекает вас?

Она продолжала подыгрывать ему, так было проще.

— Вы затронули больное место. Серая обыденная жизнь… рутина… скука… печаль…

— И вдруг появляюсь я! Неожиданный, неизвестный, даже в дрожь бросает!

Он открыл дверь и вышел на террасу. Мерилен последовала за ним. Некоторое время они молчали. Приятно было любоваться зеленью парка. Уже смеркалось.

— Думаю… — произнесла она. — Видимо, мне придется порвать отношения с Уэйном.

— Напротив. Я посоветовал бы вам, что называется, играть с ним на равных.

Она, казалось, не поняла. Контатти продолжал:

— Уэйн солгал вам. Поступите с ним также. Используйте свою… дружбу, чтобы узнать…

Мерилен закончила фразу:

— …когда и где произойдет обмен.

— Не думайте, будто мы совсем беспомощны, кое-что нам тоже известно. Но дело очень срочное, и вы могли бы подтвердить некоторые наши предположения.

— Короче, провожу ночь с Уэйном и, пока он ослеплен страстью, роюсь в его бумагах…

Контатти согласно кивнул.

— И все? — спросила она, помолчав.

— Да.

Она стала спускаться по ступенькам. Контатти последовал за ней. Они подошли к воротам. Мужчина, казалось, утратил свою привычную непринужденность.

— Думаю, нет нужды советовать вам не говорить никому ни слова о нашем разговоре. Даже нашему послу… который, более того, не должен знать и о том, что я нахожусь в Италии. Все, что мы сделаем, будет происходить вне официальных рамок. Вы меня понимаете? Считайте, что это наша… личная инициатива.

— Вы еще не сказали мне, что будет дальше. Что произойдет, когда узнаете время и место обмена разведчиками.

— О, ничего особенного. В сущности, нам важно только убедиться, что Рудольф Форст держит рот на замке.

— И как вы это сделаете?

Контатти уклонился от взгляда Мерилен.

— Кто знает. Посмотрим.

— Есть только один способ заставить человека держать рот на замке.

— Не скажите. Существует не только радикальное решение. Мы могли бы выкрасть его, например. Что вы об этом скажете?

Она нахмурилась:

— Что я согласилась принять участие в убийстве человека.

Они подошли к воротам. Контатти открыл замок.

— Не надо драматизировать.

— А муки совести?

— Мучайтесь, но не позволяйте этим мукам управлять вами. Все проходит.

Он взял ее руку и поцеловал.

Они молча взглянули друг на друга, он не отпускал ее руку. Контатти сделался серьезным, и пожатие его руки выражало искреннее волнение.

— Будьте осторожны. Ваш друг — американец, значит, простодушен, но не следует недооценивать его.

Мерилен вышла и обернулась, закрывая ворота.

— Ни в коем случае не ищите меня, — посоветовал Контатти. — Я сам найду вас, когда будет нужно.

Он поклонился. Мерилен ответила ему жестом и, взволнованная, прошла к своей машине. Тронулась с места медленно, как будто не спешила удалиться.

Вернувшись в дом, Контатти почувствовал необходимость заняться каким-то делом. Он включил гидравлическую установку для полива сада. Трубы, лежавшие вдоль аллей, вздулись и начали подрагивать. Легкий дождь оросил траву.

Инстинктивно Контатти обернулся и увидел Шабе, неслышно появившегося у лестницы. Старик стоял в задумчивости. Его потухший, мрачный взгляд был устремлен на конец трубы, извивавшийся под напором воды, словно змея.

И Шабе снова оказался во власти воспоминаний. Горестных, мучительных, унизительных воспоминаний, одолевавших его, подобно наркотику, и необходимых, потому что старику не давала покоя чудовищная жажда мести.

Он привязан к кровати. Резиновый шланг в руках тюремщика хлещет его по голым стопам. Тюремщик в военной форме — тот же, что ослеплял его лампой и не давал спать.

Тело Шабе вздрагивает, ноги распухли, почернели. Но в краткие минуты, когда сознание возвращается, он старается рассмотреть и запомнить лицо второго своего мучителя — человека в солдатских сапогах.

«БМВ» с римским номерным знаком остановился в нескольких метрах от современного здания, которое уличное освещение оставляло в полумраке.

Уэйн хотел выйти, но водитель-охранник, сопровождавший его, когда Управление считало это необходимым, молча указал на машину, стоявшую с погашенными огнями напротив здания, в самом темном месте. За рулем был виден чей-то силуэт.

Уэйн внимательно посмотрел на машину, вроде бы удивился, но нисколько не встревожился. Жестом пояснил водителю, уже взявшемуся за пистолет, что нет повода для беспокойства, и вышел.

Он быстро, почти бесшумно подошел к машине. Это была «ланча» Мерилен. Уэйн улыбнулся. Это ему понравилось. Он был доволен, его мужское самолюбие было явно польщено.

Он все так же молча обошел машину и ласково провел рукой по шее и волосам Мерилен, сидевшей за рулем.

— Что ты тут делаешь?

Женщина, слышавшая, как он подошел, нисколько не удивилась:

— Как видишь, шпионю за тобой.

Уэйн улыбнулся. Открыл дверцу, приглашая ее выйти, но она осталась за рулем.

— Выходит, не поверила мне и приехала сюда подождать, думала застать меня с какой-нибудь женщиной? У тебя есть оружие? — Он взял ее сумочку. — И ты стала бы стрелять в меня? — Он открыл сумочку и изобразил разочарование. — Я ошибся. А что бы ты в таком случае сделала?

— Не говори глупости, Питер.

— Почему? Разве я не заслуживаю подобного внимания? Или я последний из мужчин?

Она постаралась не рассмеяться, с удивлением обнаружив в нем комические черты, и это ей нравилось.

— Не знаю, почему я это сделала. Я уезжаю.

Она повернула ключ зажигания, но Уэйн тут же выключил мотор.

— Ревнуешь, признайся!

— Нет. Злюсь. На себя.

— Знаешь, Минни, а ведь меня нисколько не огорчает, что ты ревнуешь. Или злишься, как тебе больше нравится. Конечно, мне придется над этим немного поразмыслить, потому что наша дружба рискует стать менее непринужденной, более обязательной. Именно этого ты хочешь?

— Нет.

Уэйн взял ее за руку:

— Давай выходи.

— Зачем?

— Как зачем? Это же я виноват, что ты здесь и что не состоялась поездка в Позитано, я должен, по крайней мере, загладить свою вину.

— Ты ничего мне не должен и тем более то, о чем ты подумал.

Уэйн снова рассмеялся:

— Не феминистка ли ты случайно?

— Оставь, Питер, не выношу эти глупости.

Уэйн сжал ее руку посильнее и заставил выйти из машины.

— Да, хочу спросить тебя кое о чем. — Он привлек ее к себе и посмотрел в глаза. — Ты что, с дерева слезла?

— Как это понимать?

Он взял ее под руку и повел к дому.

— Вот послушай. Однажды, несколько миллионов лет назад, пара обезьян, проснувшись как-то утром, обнаружила, что на дереве больше нет фруктов. Тогда обезьяна-самец сказала обезьяне-самке: «Спустись вниз и поищи что-нибудь поесть». Но обезьяна-самка возразила: «Нет, иди ты». И таким образом мужчина впервые слез с дерева. Какой ужас оказался внизу! Чтобы спастись, ему пришлось встать на две ноги и научиться бегать. Бедняжка остался без шерсти и хвоста. Но зато нашел еду. Тогда его подруга тоже захотела слезть с дерева. С тех пор это делают многие, а некоторые и все еще не решаются, потому что жить внизу очень трудно. — Он остановился и указал на нее пальцем. — Так, значит, ты слезла с дерева?

— Ну да. Только совсем недавно. Еще не привыкла бегать.

Уэйн весело рассмеялся:

— Вот почему ревнуешь! Ты ревнивая женщина, тоскующая о дереве!

— Ах, Питер, ну как же ты умен!

Уэйн открыл дверь и любезно пропустил Мерилен вперед. Они вошли в лифт, и уже через несколько секунд дверь открылась в прихожей квартиры с современной обстановкой. Однако из лифта никто не вышел, оттуда лишь доносились какие-то негромкие звуки, потом зазвучал смех. И наконец появились болтающиеся в воздухе женские ноги: Уэйн не без труда пытался вынести Мерилен из лифта на руках. Наконец это ему удалось.

— Действительно, кто бы мог подумать, что мы поженимся в лифте! — засмеялась она.

— Как это поженимся? Всего лишь поцелуй, самый обычный. Затянувшийся, пожалуй…

Он взглянул в лифт и сделал вид, будто хочет вернуться туда все так же, держа ее на руках.

— Нет, нет. Я только хотела сказать, что ты несешь меня на руках как новобрачную.

— Потому лишь, что ты впервые пришла ко мне в дом. Отметим это событие, как того требует традиция.

Он отнес Мерилин в гостиную, продолжая подтрунивать:

— Я со всеми так поступаю.

— Ах вот что? А потом?

Уэйн опустил ее на пол:

— Потом ставлю на пол, принимаю душ, чищу зубы…

— …И идешь спать. Видишь, по крайней мере, есть причина, почему я до сих пор предпочитала, чтобы ты приезжал ко мне.

— Неправда. Просто не любишь раздеваться в незнакомом доме. Ты же всегда так оправдывалась.

Мерилен положила на стол папку, которую Уэйн протянул ей в лифте, когда брал ее на руки, и стала расхаживать по комнате, осматривая гостиную. Поправила подушку на диване, потрогала безделушки там и тут, провела рукой по книгам на стеллаже, взглянула на бумаги и документы, грудой лежавшие на небольшом письменном столе.

— Книги, бумаги повсюду. Сколько всего интересного тут можно почитать!

Она взяла папку и хотела открыть ее. Уэйн не позволил:

— Не надо, оставь в покое!

Она попыталась задержать бумаги в руках.

— А что? Разве у нас есть секреты друг от друга?

Ему удалось завладеть папкой.

— Дипломатические секреты, конкуренция посольств. Ты англичанка, я…

— А это что такое?

Она приметила какую-то брошюру и захотела полистать ее. Уэйн вмешался:

— Тайны. Нигерийцы!

Поскольку Мерилен продолжала перебирать бумаги, он поспешил забрать их.

— Тут редкие вещи. Любовные письма… — заметил он.

Продолжая игру, она выхватила у него из рук какую-то страницу.

— Любовные письма, напечатанные на машинке? На титульных листах?

Ей удалось прочитать «Шаффер amp; Сыновья», но Уэйн отнял у нее бумагу.

— Черт возьми. Никогда не видел женщины любопытнее!

Он уходил от нее с бумагами в руках, а она упрямо преследовала его.

— Ты делал то же самое, когда впервые пришел ко мне домой. Ну покажи. Хочу посмотреть, что там написано…

Уэйн отстранил ее, поспешно уложил папку и бумаги в ящик и, заперев его, опустил ключ в карман брюк.

— Ничего не поделаешь. Мы, торговые партнеры, ведем очень важные дела, которые весьма интересуют англичан… — Он обнял ее. — Особенно англичанок. Теперь, когда приехали нигерийцы с нефтью и ураном, представляю, как забегали в твоем посольстве. Умираете от зависти. Спорю, что в твоем офисе теперь полно разных типов, примчавшихся из Лондона с бомбочкой и чемоданами денег, чтобы перекупить наших нигерийцев. Разве не так?

Мерилен, у которой не выходил из головы разговор с Контатти, на минуту испугалась: вдруг Уэйн что-то заподозрил, и слишком громко рассмеялась в ответ:

— Ну что ты! Наш посол уехал на каникулы, и все спокойно спят.

Уэйн усмехнулся и расслабил галстук.

— А я сегодня просто сам не свой, устал невероятно. — Он снял пиджак. — У меня был сумасшедший день. Адские совещания. Цифры, счета, кока-кола. Мне нужно принять душ.

Она тем временем прилегла на диван.

— Конечно прими, дорогой. Только не надо чистить зубы. Это всегда так удручает.

Уэйн прошел в спальню и оттуда в ванную. Прежде чем закрыть дверь, послал ей поцелуй.

Мерилен громко крикнула, чтобы он непременно услышал:

— Ненавижу трезвых, пунктуальных и занудных чистюль.

В ответ прозвучал голос Уэйна:

— Минни, приготовь мне, пожалуйста, скоч. А себе — ни-ни, ты и так уже пьяна…

— Хорошо, дорогой.

Она встала, рассеянно оглядела комнату, включила музыку и, налив виски, отпила глоток. Улыбнулась какой-то своей мысли, приготовила скоч для Питера и решила отнести ему в ванную.

Стоя под душем, он высунулся, чтобы глотнуть скоча.

— Минни, ты сама любовь.

— Да, дорогой.

— Спасибо, дорогая.

— Пожалуйста, дорогой.

Между тем, пошарив в карманах брюк Питера, оставленных на стуле, она извлекла ключ от ящика.

— А мне дашь глотнуть, дорогой?

— Конечно, Минни. — Он дал ей отпить из своего бокала, она подтолкнула его обратно под душ и ушла.

В гостиной она открыла ящик, взяла папку и документы, но читать их не стала.

Уэйн между тем заметил, что брюки лежат как-то иначе. Удивившись, он заподозрил неладное, пошарил в карманах и понял — ключ исчез. Встревожившись, он выскочил из душа как раз в тот момент, когда Мерилен входила в ванную с папкой в руках.

— Как она открывается, дорогой?

Раздосадованный, Уэйн бросился к ней, намереваясь забрать документы. Она побежала от него, он нагнал ее в спальне, голый и мокрый.

— Дай сюда, оставь!

Она задержалась по другую сторону кровати, пытаясь открыть папку.

— Хочу знать о тебе все. По-твоему, это несправедливо?

Уэйн бросился на кровать, чтобы отрезать ей путь к отступлению.

— Хватит!

Но она снова увернулась и стала разбрасывать бумаги лист за листом, и Уэйн принялся ловить их.

— Да ты пьяна, совершенно пьяна!

Наконец ему удалось отнять у нее папку, он обнял Мерилен, и они упали на кровать. Она возражала:

— Прошу тебя, дай прочитать…

— Кончай эту глупую игру. А то я тебе сейчас покажу!

Он приподнял ее, перевернул на живот и принялся шлепать по ягодицам.

— Седьмая заповедь: не желай добра чужого…

Она не оказала никакого сопротивления и спокойно заметила:

— Это восьмая заповедь, дорогой.

— Нет, седьмая.

— Ошибаешься, дорогой. Седьмая — это о чужой жене.

— Короче, перестанешь наконец спорить?

— А ты, вместо того чтобы шлепать, отважишься наконец поцеловать меня?

Они рассмеялись. Он помог ей повернуться и поцеловал в кончик носа.

— Так это седьмая или восьмая?

— Не помню.

— Ох, Минни, теперь ведь не успокоюсь, пока не посмотрю в энциклопедии.

Она высвободилась из его объятий.

— Знаешь, завтра вечером я пригласила нескольких подруг поужинать у меня дома.

— И что?

— Жаннет тоже будет.

— Жаннет? Ты серьезно?

— Самая красивая женщина на свете. По-твоему. А ты — единственный приглашенный мужчина.

Уэйн недовольно поморщился:

— Ах нет, завтра вечером не смогу.

— Ну давай тогда в понедельник вечером.

— Ничего не поделаешь. Я занят весь понедельник. И вторник тоже.

— Но не вечером же.

— И вечером. И ночью. Но уже со среды, обещаю, буду целиком принадлежать тебе. И Жаннет.

— Но что ты должен делать ночью? Женщины спят…

— Ах, мне как раз будет совсем не до сна.

— Офисы закрыты…

— Мне придется всю ночь торчать на улице, в холоде…

— И в темноте…

— Да, именно в темноте. Ну вот, теперь я все тебе рассказал. Наш торговый агент устраивает странные встречи, и мне приходится сопровождать его.

Он погасил верхний свет, оставив только лампу на прикроватной тумбочке. Полумрак успокаивал.

Она начала раздеваться и делала это нарочито медленно. Уэйн сгорал от желания.

— Ну давай же быстрее.

Торопливыми, резкими движениями он снял с нее трусики. Она не мешала ему, потом позволила обнять себя. Бесстрастно. Он погасил ночник.

Прильнув к ней всем телом, Питер прошептал что-то дурашливое.

— Неинтересно, — произнесла вдруг она ледяным тоном.

— Что?

— Все.

Уэйн включил свет. Взгляд Мерилен был устремлен в потолок. Уэйн в растерянности так и остался лежать на ней.

— Что ты хочешь сказать?

— Неинтересно, вот и все.

Уэйн покачал головой. Он был обижен, хотя и старался не показать этого:

— Но ты же сама все время мешаешь. Останавливаешь меня. Любовью занимаются вдвоем, тебе разве неизвестно это?

— Ты находишь, что я недостаточно женственна?

— Я нахожу женственными тех женщин, которые находят мужественным меня. Только таких.

— Слишком удобно, Питер.

Взглянув на Мерилен, Уэйн не понял выражения ее лица. В отношениях с ней ему нередко случалось сталкиваться с некоторыми сексуальными проблемами. Правда, потом почти все благополучно разрешалось. Главное, он это понял, сохранять спокойствие, не спешить, не поддаваться на провокации, не отвечать на колкости.

Он встал и надел халат.

— Выпей еще виски. Так будет лучше, — сказал он, направляясь в ванную, взял свой скоч, разбавленный водой из душа, и выпил сразу все.

Потом, вернувшись в спальню, принялся спокойно собирать с пола бумаги, даже стараясь как-то привести их в порядок.

Мерилен укрылась простыней и, закурив сигарету, принялась рассматривать ее. Теперь, после разговора с Контатти, ей казалось, будто она впервые видит Уэйна.

— Обиделся?

Он улыбнулся ей и предпочел промолчать. Отыскав папку, он ушел в гостиную и снова запер документы в стол, а потом опустился в кресло и, закурив сигарету, взял какую-то книгу. Он собрался таким образом переждать некоторое время. Обычно ночи с Мерилен бывали очень длинными и непредсказуемыми.

А она осмотрела спальню и решила, что нужно что-то сделать, что-то придумать, чтобы разрядить обстановку. Открыла шкаф и, осмотрев костюмы Уэйна, выбрала один из них.

— Еще обижен? — попыталась она нарушить молчание.

Уэйн ответил из гостиной:

— Нет, дорогая. Все нормально. Читаю.

Она улыбнулась и надела пиджак и брюки Уэйна. Слишком просторные для нее, они придавали ей ребячливый вид. Потом она собрала волосы на затылке в узел и нацепила одну из шляп Уэйна. Посмотрев на себя в зеркало, вспомнила, что заметила на полке в шкафу что-то странное. Присмотрелась получше и обнаружила пистолет в кобуре.

Поколебавшись немного, она сунула его под мышку, как настоящий киллер. Снова оглядела себя в зеркале и отправилась в гостиную.

Уэйн, казалось, был погружен в чтение и не обратил на нее внимания.

— Почему ты находишь меня недостаточно женственной?

— Раз на раз не приходится, зависит, наверное, от дней недели, вернее, от вечеров.

— Я решила укоротить волосы.

— Хорошая мысль.

— И изменить жизнь.

— Правильно.

— И буду ходить теперь вот так.

Тут Уэйн наконец взглянул на нее и немало удивился, даже рассмеялся.

— Что ты еще придумала? — спросил он, собираясь встать, но остался на месте, потому что Мерилен, отступив на шаг, направила на него пистолет.

— У тебя пистолет. Зачем? — поинтересовалась она.

— Не шути! Он заряжен!

Он хотел отобрать его, но она не отдала.

— Объясни мне, почему ты вооружен.

— Потому что я шпион, — ответил он, собираясь броситься на нее.

— На кого ты работаешь? — спросила она.

— На Мао.

— Он умер.

— Сегодня ночью умрет еще кое-кто, здесь и сейчас, если не отдашь мне пистолет.

— Держи. — И она протянула ему оружие. — Тем более что я больше не ревную. Меня уже не волнуют твои измены. Оставляю тебя твоим многочисленным невестам. Я же предпочитаю изменить пол.

Уэйн осторожно положил пистолет на стол. Мерилен тем временем взяла свою сумочку и решительно направилась к лифту. Он преградил ей дорогу:

— Давай подведем итог. Окончательно. — Он неожиданно взял ее за руку и повел в спальню. — Я сам тебе покажу…

— Я поняла, кто ты такой…

— И кто же?

— Сейчас я тебе нравлюсь, потому что одета как мужчина. Ты скрытый гомосексуалист.

— Да ну?

— Почитай наконец Фрейда, невежда.

— Немедленно.

Он толкнул ее на кровать.

Мерилен погасила свет.