Острова пряностей

У вас царят спокойствие и мир. Эти величайшие ценности оставили нашу землю и процветают на вашей, ибо у нас настали безбожные времена. Нами владеют алчность и страсть к захвату драгоценных пряностей а гонят в тот неведомый, спокойный мир.

Из письма Максимилиана Трансильвана архиепископу Зальцбургскому. 1522 год

Да, их не существует, этих выдуманных ужасов, которыми португальцы пытались отвадить отсюда своих испанских противников. Когда обе каравеллы 8 ноября 1521 года бросили якоря в гавани Тидоре, перед ними предстали цветущие тропические острова. Тидоре, как и соседний Тернате, на котором возвышается вулкан, упирающийся вершиной в облака, венчает высокая конусообразная гора. У ее подножия и на южных склонах также произрастают пышные леса. Воздух влажный, мох облепил деревья, окаймляет зеленым бордюром родники и водоемы; пестрые, переливающиеся всеми цветами радуги попугаи таятся в густом переплетении ветвей и предупреждают оленя-мунтжака об охотнике. Здесь по соседству с такими ценными породами деревьев, как железное и тиковое, растут гвоздичные деревья, ради которых европейцы предприняли столь тяжелое путешествие. Именно из-за невзрачной цветочной почки этого дерева, похожего на гигантский мирт, разгорятся более ожесточенные бои, чем за обладание многими золотоносными месторождениями земли. Недалеко от берега, на котором расположились бамбуковые свайные постройки жителей Тидоре, начинаются заложенные на террасах рисовые поля, посадки саго и кокосовых пальм; на краю поселков пасутся буйволы.

Сразу по прибытии возле кораблей появляется посольство султана. Эспиноса велит передать, что они посланники императора Карла и уполномочены заключить с их королем договор и получить пряности в обмен на испанские товары. В ответ ему дают понять, что здесь уже наслышаны о могуществе Испании и жаждут заручиться дружбой его императорского величества. Ну, это звучит довольно-таки неправдоподобно, так как португальцы, конечно, ничего не сообщали о своих конкурентах. Но изнуренным людям, которые теперь босиком в изодранной одежде стоят перед красноречивыми послами, очень приятно такое услышать. На следующий день сам султан Тидоре Альмансор посещает прибывших. Его прау сначала обходит вокруг каравелл. Эспиноса приказывает выйти в лодках ему навстречу. И вот наконец моряки увидели его — повелителя «Земли прославленной.

«Он сидел под шелковым балдахином, отбрасывавшим тень на него и кругом; перед ним стояли один из сыновей с королевским скипетром и двое слуг, державших золотые чаши для омовения. Кроме того, два других прислужника держали золотые мисочки, наполненные бетелемgt;.

Властитель, одетый в золототканый шелк, производит в высшей степени внушительное впечатление. Безусловно, это не объясняет подобострастия, с каким испанцы принимают его. Когда он ступил на флагманский корабль, «мы все приложились к его руке». Не скупились ни на глубокие поклоны, ни на дорогостоящие подарки. действительно, было бы глупо собственным высокомерием причинить вред отношениям, которые только начинают налаживаться. да стоит к тому же просто сравнить жалкий вид испанцев с блистающей роскошью свитой Альмансора, и одного этого будет достаточно, чтобы кое-кто из европейцев отбросил всю свою спесь.

А султан держится одновременно и приветливо, и гордо. Он ни разу не наклоняет голову; когда его провожают к капитанской каюте на корме, он входит в нее не через предложенную дверь, а выбирает другой вход, чтобы не пришлось нагибаться. С удовлетворением смотрит он на бархатное кресло, специально для него приготовленное, в то время как те, кто его принимает у себя на корабле, опускаются прямо на пол возле его ног. Начинается обмен любезностями. Альмансор дает понять, что он не только влиятельный правитель, но и знающий астролог. Ему приснилось, что испанцы появятся на его острове, но точное время их прибытия подсказала луна. далее беседа принимает более деловой характер. Султан получает в подарок богато расшитое одеяние, которое ему набрасывают на плечи, кресло, в котором он восседает, «тюк тонкого полотна, четыре локтя бордовой ткани, штуку красного атласа, отрез желтого камчатного полотна, много индийских платков, затканных серебром и золотом, кусок белого полотна из Камбея, два головных убора, четыре хрустальных стакана, двенадцать ножей, три больших зеркала, семь пар ножниц, шесть гребней и много других вещей». Приближенных Альмансора испанцы тоже заваливают дарами, пока их’ не останавливает султан: у него нет ничего, что смогло бы стать достойным ответным подарком испанскому королю, единственно, он сам себя отдаст ему в услужение, скромно объясняет он. Он горит желанием быть по крайней мере его верным и покорным подданным, принимать испанских путешественников, как родных детей, а свой остров отныне назвать Кастилией. Звучит по-королевски и мало чего стоит. Султан пережил знаменательный день — когда он отбыл, канониры дали в его честь салют.

Затем наступает напряженное время. Испанцы тут же принялись заполнять трюмы каравелл гвоздикой и платят торговцам — наверняка обдуманно — вдвое больше той цены, какую до сих пор назначали арабы и португальцы. За один бахар (от 200 до 240 кг) гвоздики они дают соответственно:

10 локтей30 хорошей красной ткани, или

15 локтей ткани худшего качества, или

26 локтей грубого полотна, или

25 локтей тонкого полотна, или

10 локтей индийской ткани, или

14 локтей желтой ткани, которая стоит в Испании 1 крусадо за локоть, или

35 стеклянных стаканов, или

55 фунтов киновари, или

150 ножей, или

50 пар ножниц, или

15 топориков, или

40 головных уборов, или

46 килограммов меди, или

55 фунтов ртути, или

З гонга

Пигафетта справедливо считает, что это очень выгодно. Разумеется, при желании гвоздику удалось бы сторговать и дешевле, но все торопятся и готовы на уступки. Итальянец лишь сожалеет, что Альмансор присвоил себе большую часть целых зеркал, основное количество которых разбилось во время плавания, — с зеркалами здесь можно было проворачивать наивыгоднейшие сделки.

10 ноября казначей флотилии, Карвальу и Пигафетта отправились с визитом к султану. Он с интересом выспрашивает их о ходе плавания, о жалованье каждого и о довольствии на борту. Потом он посвящает чужестранцев в дальнейшие планы. Он хочет завоевать соседний Тернате и провозгласить там королем своего племянника, для того чтобы оба острова можно было назвать владениями испанского императора. Альмансор пользуется случаем и выспрашивает разрешения в будущем военном походе воспользоваться печатью и знаменами короля Карла, видимо, даже просит чего-нибудь сверх того. Опять испанцам предоставляется возможность извлечь выгоду из локальных раздоров, но они уже стреляные воробьи. Они увертываются также от другого предложения султана, который охотно бы взял на службу одного или нескольких испанских советников, так как тем временем узнали о судьбе Франсишку Сиррана. Друг Магеллана умер в муках шесть-восемь месяцев назад. Сначала он командовал в военном походе против Тидоре флотом своего повелителя, султана острова Тернате, и одерживал победы. Поэтому вполне вероятно, что он был отравлен по приказу Альмансора, по крайней мере Пигафетта информирует нас именно так, но это только передача слуха, одного из многих, В смерти Сиррана были заинтересованы несколько человек. Например, Тристан ди Минезиш, посланный вице-королем Индии на Молуккские острова, после того как стало известно о плавании Магеллана. Минезиш должен был осуществить надлежащие приготовления, чтобы помешать испанскому авангарду на Востоке, а также он, наверное, имел задание доставить Сиррана в Малакку. Так как ему не удается ни то, ни другое, он видит в соотечественнике причину всех зол. По-видимому, он тогда и отдал приказ отравить Сиррана. Во всяком случае, совершенно ясно, что и Сирран, и прочие живущие на Тернате португальцы характеризовали Минезиша самым отрицательным образом, далеко не как4 защитника местных жителей; дело даже дошло до столкновения.

Это обстоятельство в ближайшие дни сыграет на руку испанцам, ибо появляется принц с острова Тернате, которого Эспиноса и Элькано сначала не решаются принять на борту флагманского корабля, так как опасаются, что о свидании будет доложено султану. Вот и вышло, что гость вынужден был нерешительно проторчать со своими лодками у каравелл, пока не пришло сообщение от султана, что он не имеет ничего против их встречи. Только после этого они приветствуют друг друга. Но за время ожидания принц настолько рассердился, что воспринял неблагосклонно и выражения почтения, и подарки, и вскоре отбыл восвояси. Вместе с ним исчезли наследство, дети и жена Франсишку Сир- рана. По-видимому, эта женщина, родом с Явы, хотела воспользоваться ситуацией и отдать себя под покровительство европейцев, но в рискованной игре за обладание властью и пряностями для нее не нашлось места. По-иному оборачивается дело с Афонсу ди Лорозой, португальцем, который, как Сирран и пять других его соотечественников, обосновался на Тернате. На лодке вместе с принцем прибыл один из его слуг, ему-то и передали украдкой обнадеживающее послание с просьбой к Лорозе нанести визит на корабль.

Альмансор продолжает оставаться доброжелательным, благосклонным хозяином. Он велит построить хижину, где испанцы смогут хранить товары, отряжает сына, чтобы тот помог соорудить остальные складские помещения для пряностей. Правда, делает он это не бескорыстно, не ограничиваясь присвоенными зеркалами, потерю которых так переживал Пигафетта. Он просит выдать ему пленников и получает их почти всех, в том числе трех женщин. Но султан тут же настаивает еще на одном одолжении. Нужно забить свиней, привезенных на кораблях, потому что он исповедует ислам и ему противен даже вид этих животных. Путешественники по-прежнему сговорчивы, они вполне обойдутся козами и птицей.

Вечером 13 ноября происходит знаменательное событие, еще раз замыкается круг: Афонсу ди Лороза и оставшиеся в живых члены флотилии Магеллана пожимают друг другу руки. Лороза сообщает о пребывании здесь Минезиша, о попытках короля Мануэла удержать флотилию Магеллана подальше от Молуккских островов. Так, у мыса доброй Надежды и у берегов Ла-Платы ее подстерегали португальские военные корабли. Перехватить флотилию не удалось, и Дьогу Лопишу ди Сикейре, уже генерал-капитану «Индийского моря», было приказано оказать ей в его владениях «горячий» прием. К счастью для испанцев, как раз в это время он получил сведения о том, что огромные военно-морские силы турок готовы к походу на Индию. Поэтому он послал в Аденский залив, чтобы преградить дорогу натиску османов, тот быстроходный маневренный корабль, который должен был поджидать Магеллана. К Молуккским островам был послан большой военный корабль с двумя пушечными палубами, чтобы не допустить испанцев на острова. Корабль, однако, вообще не прибыл, наверное, противные ветры вынудили команду повернуть назад. Лороза также рассказывает о группе португальских торговцев и солдат, прибывших сюда на каравелле и двух джонках буквально за несколько дней до испанцев. Джонки сразу поплыли к острову Бачан и были там загружены гвоздикой, в то время как капитан каравеллы собирал сведения о флоте Магеллана. После того как португальцы учинили на Бачане разбой и насилие, их всех перебили, каравелла же спешно уплыла прочь. Таким образом джонки, четыреста бахаров гвоздики и множество всякого товара остались на острове без надзора.

Создается впечатление, что Лороза имеет какие-то собственные виды на брошенное добро, о котором рассказывает. С другой стороны, смерть Сиррана, неопределенность собственного положения, постоянные опасения за свою жизнь и догадки о том, как могут от него избавиться его соотечественники, должны были упрочить его решение переметнуться на испанскую сторону. для испанцев же этот человек, проживший десяток лет на островах Пряностей, прекрасный знаток местных обычаев торговли, был исключительно ценен. Они докучливо уговаривают его перейти к ним на службу, обещают сказочное вознаграждение. Лороза соглашается — едва ли он может предположить, что это решение будет стоить ему головы.

Между тем султану Тидоре доставляет все большее удовольствие демонстрировать местным дружественным ему властителям военную мощь новых союзников. Все чаще просит он, чтобы в честь какого-нибудь островного князя давался салют или проводились показательные бои. Один раз это проводится для раджи острова Хальмахера, другой — для раджи острова Макиан, третий — для раджи Бачана, и при любом удобном случае — в честь Альмансора, великого повелителя и астролога, не угадавшего, однако, на какую карту надо ставить. Но султана нельзя ни в чем упрекнуть. Он лично поехал на Бачан, чтобы доставить на Тидоре брошенную португальцами гвоздику. И все-таки у его гостей на душе скребут кошки. Испанцы видят, как их бывшие пленники бродят по острову и перешептываются с островитянами, им сообщают, что на Тидоре погибли не только Франсишку Сирран, здесь были убиты также три его спутника. Они узнают, что многие советники султана считают его приверженность испанцам глупой затеей и убеждают его избавиться от чужаков. Кажется, что эта неприязнь находит наконец поддержку, когда все пряности были закуплены и готовы к доставке на корабли. По такому поводу, сообщает Альмансор, принято на острове организовывать праздник. И право, неудивительно, что приглашенные, наученные горьким опытом, не испытывают желания покидать каравеллы. Озадаченный султан спешно прибывает на корабль, клянется на Коране, что он их истинный преданный друг, и намерен уже вернуть все подарки. Эспиноса и Элькано успокаивают его, передают наконец знамена и печать императора, о которых так просил султан. По крайней мере от праздника они отвертелись.

Только один человек бесстрашно разгуливает по острову, заглядывает в хижины и взбирается на склоны, поросшие гвоздичными деревьями, — Антонио Пигафетта. Возможно, он все-таки избегает бродить в темноте, так как Альмансор рассказывал, что здесь есть люди, которые, если намажут себя волшебной мазью, то потом всю ночь ходят без головы. Итальянец, между прочим, видел и кое-что похуже, однако здесь клятвенно заверяют, что встреча с такими ночными бродягами через три-четыре дня приводит к смерти. Совсем не встревоженный опасностью подобных встреч, Пигафетта описывает деревья и кустарники, дарующие гвоздику, мускат, корицу, имбирь, ландшафт местности, где они произрастают. Для жителей Тидоре у него находится всего несколько слов, поскольку их внешность совершенно не в его вкусе: «Женщины ужасно некрасивы, ходят почти полностью обнаженные, лишь с маленьким фартуком из луба. Материю из луба они получают так. Берут кусок луба, кладут его в воду и оставляют отмокать. Потом отбивают специальными палками, пока он не достигнет нужных размеров. Он становится похож на шелк-сырец, а его фактура создает впечатление, будто он выткан. Мужчины также почти не прикрыты одеждой и очень ревнивы. Им не нравилось, когда мы сходили на берег не полностью одетые, так как для их женщин это означало, что наши шпаги всегда наготове».

Подобные заботы оправданы как минимум в одном смысле. В конце ноября закупки пряностей завершились, и матросам теперь было разрешено выменивать их по собственному усмотрению, и находились такие, кто отдавал ненужные части одежды за мешочки с гвоздикой. Их капитаны тем временем занялись высокой политикой. В течение четырех недель они заключают соглашения с правителями Хальмахеры, Макиана и Бачана, а также со многими высокопоставленными вельможами острова Тернате. Султан Альмансор за всем благосклонно наблюдает и не теряет времени даром. Еще за три дня до отплытия он велит начать торжества по поводу свадьбы его дочери с братом раджи острова Бачан. Вряд ли нужны объяснения, какую роль он отводит в этом празднестве бедным европейским канонирам. Интересно само появление у Тидоре роскошной процессии с женихом: его лодка продвигается вперед с помощью ста двадцати мускулистых мужчин; на возвышении, покрытом дорогими коврами и затененном шелковым балдахином, находятся правитель, его слуги и музыканты; вымпелы из перьев попугаев трепещут на ветру. Два других судна везут подарок невесте — несколько юных девушек, которые будут прислужницами у нареченной. Салют звучит на сей раз не в полную силу. Пигафетта пишет, что каравеллы были настолько перегружены, что канониры не решились выстрелить из крупнокалиберных орудий.

16 декабря суда оснастили новыми парусами. Умелые руки вышили на них инсигнии святого Иакова Компостельского и сделали надпись: «Сии суть символы нашего счастливого плавания». Подготовка к отплытию радует не всех. Альмансор тщетно пытается убедить капитанов остаться, но в результате просит, чтобы ему отдали арбалеты, он уже успел опробовать их в деле, а также другое оружие. Среди моряков нашлись бы такие, кто охотнее остался бы на острове, так как они «боятся голодной смерти». А султан под конец получает много аркебуз, арбалетов и четыре бочонка пороха. для себя испанцы запасают фрукты, вино, птицу, коз, рис, саго, восемьдесят бочек воды, пока ни на палубе, ни в трюмах, предназначенных для провизии, вообще не остается места. Путешественники были вынуждены даже отказаться от восьми из десяти бахаров гвоздики, которую раджа острова Бачан хотел преподнести испанскому императору. «Он посылал ему также чучела двух очень красивых птичек. Они приблизительно такого же размера, как голубь; головка маленькая, клюв длинный, лапки толщиной с писчее перо и длиной не больше пяди. У них нет крыльев, вместо них длинные взъерошенные перья самой различной окраски. Хвост такой же длины, как у голубя, все перья темных расцветок, кроме тех, которые находятся на месте крыльев. Эти птицы летают только тогда, когда подует ветер и снесет их’ с места. Нам говорили, что они появились из сада Эдема, и называют их “болон диуата”, что означает “божья птица”».

Это действительно райские птицы. Продажа чучел этих сверкающих роскошным оперением птиц, именуемых по-малайски «буронг девата» и обитающих на Новой Гвинее, Хальмахере и Молукках, долгое время оставалась выгодной статьей дохода, так как считалось, что их владельцы всегда, в любой беде остаются целыми и невредимыми. С остатками флотилии Магеллана в Европу попали пять чучел райских птиц и произвели там неизгладимое впечатление. Но как мы узнаем, тех, кто их везет, они не избавили ни от лишений, ни от смерти.

В среду 18 декабря 1521 года все готово к отплытию. Расставание дается не легко, поскольку, несмотря на то что жизнь на Молукках протекала далеко не так миролюбиво и беззаботно, как представлял себе гуманист Тансильван, острова все-таки предоставили испанцам разрядку и отдых, выздоровление и драгоценный груз. Ловкий льстец Альмансор сетует, что у него на душе как у брошенного дитяти. Прочие князья острова также не скупятся на аналогичные признания и клятвы в верности. Преподносятся прощальные дары, например искусно гравированное индийское оружие, белые и красные попугаи, пчелиный мед и многое другое. Вслед за этим знать островов Тидоре, Тернате, Хальмахера и Бачан не дает лишить себя удовольствия и сопровождает каравеллы до ближнего острова Маре, где уже несколько дней сто человек заняты рубкой леса и заготовкой дров для флотилии на обратную дорогу. В путевых записках говорится и о многих молодых мужчинах, отправляющихся вместе с моряками в Испанию. Не вполне ясно, делают они это добровольно или, воз1ожно, разделяют судьбу того, про которого известно, что раджа острова Бачан приказал доставить его на борт в качестве подарка императору.

Первыми выбирают якорь на «Виктории». Северо-восточный муссон надувает ее паруса, на которых красуются кресты и полная надежды надпись. Бессчетные лодки-прау местных жителей составляют ее эскорт. Вот уже вышли в открытое море, вдруг с «Тринидада» раздаются крики, там в последний момент обнаружили течь, через которую вода непрерывно поступает в нижние помещения трюма. «Виктория» поворачивает назад, наступают часы, целый день изнурительного труда. Часть груза должна быть снята с судна, весь груз — перераспределен. Вахтенные у помп сменяются непрерывно. Тем не менее вода продолжает прибывать, и даже ныряльщики, присланные Альмансором, не могут найти повреждение. Султан обещает вызвать с другой стороны острова ныряльщиков за жемчугом и, утешая, расхваливает их способности и возможности. Они прибывают 20 декабря и действительно очень умело принимаются за дело. Они ныряют и плывут вдоль корпуса корабля с распущенными волосами, чтобы тяга воды указала дорогу к месту течи, но через час даже они вынуждены признать, что поиски оказались тщетны.

Итак, есть только один выход. «Тринидад» необходимо полностью разгрузить, починить и законопатить. Султан Альмансор уверяет, что пришлет лучших плотников. Они исполнят все работы, «а о тех, кто вынужден остаться здесь, он будет заботиться, как о собственных детях. Король высказал это с такой страстью и с таким чувством сострадания, что мы не удержались от слез». Значит, их недоверие было беспочвенным. да, Альмансор использовал их пребывание в своих целях, он даже обманул испанцев, когда потребовал оплату гвоздики по фактическому весу, а не предоставил скидку на усушку свежих цветочных почек, как было принято. Но в критической ситуации выяснилось, что он не замышлял ничего худого, что на самом деле хочет стать для Испании верным партнером. «Кто же теперь поедет в Испанию и передаст королю, моему господину, весть обо мне?» — об этом ему не пришлось долго беспокоиться. Ведь северо-восточный муссон не может дуть вечно, а на ремонт «Тринидада» потребуются недели. Поэтому Элькано и Эспиноса высказали предложение разделиться. Один чрез Индийский океан и вокруг мыса доброй Надежды поплывет домой. другой приведет в исправность свой корабль, дождется юго-западного муссона и потом попытается добраться через Тихий океан до испанских владений в Центральной Америке. Так они и поступают. С «Виктории» снимают шестьдесят центнеров гвоздики, опасаясь повторения происшедшей неприятности. 21 декабря 1521 года она получает двух малайских лоцманов; ждут только, пока спутники с «Тринидада» напишут письма родственникам.

«И вот наступил момент, когда корабли под пушечные залпы расстались друг с другом. Казалось, что эти залпы — горячий протест против расставания. Наши товарищи сопровождали нас еще некоторое время в лодках. В конце концов, крепко обнявшись и заливаясь слезами, мы расстались».

На Тидоре остаются пятьдесят три человека, с Элькано плывут сорок семь моряков и тринадцать местных жителей. Пламень алчности все разгорается.