Часть вторая Ангелы и бесы

Глава восьмая

Она смотрела на эту странную девушку исподлобья. В ее голове пробудились смутные искры воспоминаний. Как будто она уже видела ее где-то прежде.

Хранимира прикрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти размытые картинки прошлого. Но все, что ей удалось уловить, — это чей-то грубый смех, выныривающий из пустоты.

— Ты слишком слабая. Таких даже добровольцами не возьмут. — Кто-то толкнул ее в плечи. Удар.

Она хотела что-то сказать, но язык ее не слушался. Кто-то выхватил у нее из рук сверток с хлебом. Кто-то хотел оставить ее умирать голодной смертью. Ее — сироту.

Нападавший мгновенно растворился во мраке, оставив на ее щеке глубокий порез. В короткой схватке Хранимира оказалась слишком уязвимой. С тех пор на ее щеке навсегда поселился безобразный нежно-розовый шрам со следами от неумелых швов, которые она сама себе наложила.

С тех прошло… сколько? Три года?

Она не видела нападавшего, но тем не менее запомнила его. Эти горящие в темноте серые глаза и тонкие руки с шершавой кожей.

Хранимира резко распахнула веки.

Но почему она вспоминала об этом случае сейчас, глядя на умирающую девушку, привязанную к железной кровати?

Светло-русые волосы растрепались по плечам, под закрытыми глазами проглядывались фиолетовые синяки. Тело незнакомки обмякло так, что, казалось, она уже была мертва. Но Хранимира слышала тихое человеческое дыхание. Слух ее еще никогда не подводил.

Ей нравилась эта жизнь — немножко дикая, сумасшедшая. Сначала всем было трудно, но потом все стало как-то… обыденно. И вид сырого мяса уже не так пугал. Что же касалось каннибализма (Хранимира не забыла это слово, хотя забыла очень и очень многое о своей прошлой жизни), то со временем это понятие тоже перестало вызывать отвращение и тошноту. Это путь к выживанию, а все, что помогает выжить — не имеет основания для осуждения.

Девушка в углу подвала наконец дернулась. Проснулась.

"Господи, спаси ее".

Хранимира почему-то боялась за нее. Она знала: остальные скоро вернутся. Возможно, через час. Может, даже раньше. Это зависело оттого, насколько удачной выдавалась охота. Ее с собой никогда не брали, потому что это было не только бесполезно, но и опасно. Набожная Хранимира не только боялась убивать, но не могла даже смотреть, как это делают другие.

Она глядела на прикованную девушку, прижав колени к груди и выставив руки вперед, — инстинктивная защита. Девушка снова дернулась, и Хранимира увидела ее лицо.

"Она".

Мысли у нее были короткие, быстрые, как компьютерные сигналы. Ее тело, ее разум упростились до уровня млекопитающих вроде волков. Да, по сути, она таковой и являлась.

Теперь Хранимира понимала, почему ей вспомнилась эта забытая история с хлебом. В пыльном подвале ее бывший враг выглядела поистине жалко, но от этого Хранимира не испытывала чувство превосходства. В интернате их учили прощать, а сложившаяся жизнь беженки научила ее мстить.

Мы можем дать ей прощение, подумала Хранимира. Мы можем послужить Господом на этой проклятой земле.

Она никогда не была фанатиком, но война обострила все чувства. И теперь ей все время казалось, что Бог рядом, что он наблюдает за ней, видит каждое ее движение, передает через нее все свои мысли.

"Мы поможем ей выбраться из ямы греха и порока, и она будет благодарить нас".

Хранимира посильнее прижала к себе карманный потрепанный молитвенник и в согнутом состоянии, касаясь пола кончиками пальцев, стала приближаться к пленной. Она не доверяла веревкам, которые сдерживали девушку, ведь веревки — это прах. Прах не сможет помешать дьявольскому отродью выбраться на свободу.

Девушка выглядела аппетитно — даже Хранимира почувствовала это, несмотря на то, что старалась не думать о людях в качестве пищи. Бесполезно. Все меняются. Розовые щечки так и манили прикоснуться к себе, мягкую светлую кожу так и хотелось пощупать, оттянуть, чтобы проверить, настоящая ли она. В отличие от той дохлятины, что ее соплеменницы все время тащили в подвал, эта девушка выглядела привлекательно, живо. Складывалось ощущение, будто до этого Хранимира питалась заменителем мяса — настоящий деликатес сейчас находился прямо перед ней.

Темные глаза Хранимиры на короткий миг вспыхнули огнем; пальцы с силой вжались в молитвенник; нижняя губа задрожала.

— Дарко… — простонала жертва. В полубессознательном бреду она вздрагивала и шарила связанными руками по голым пружинам кровати.

Кто такой был этот таинственный Дарко, Хранимира не знала, но чувствовала, что девушке без него было плохо.

"Может, это ее Господь?" — промелькнуло у Хранимиры в голове.

Точно любопытная голодная крыса, Хранимира начала пробираться в сторону девушки. Оказавшись достаточно близко, она прикоснулась молитвенником к ее затылку, чтобы проверить, не демоница ли она. А то всякое может быть.

Удостоверившись, что пленная не несла в себе никакой дьявольской силы, Хранимира зажгла лампадку и поднесла ее к худому девичьему личику, искаженному мукой, чтобы рассмотреть его получше. От яркого света девушка вздрогнула, а затем с трудом разлепила веки.

В ее потухших глазах огонь играл свой бешеный танец.

Хранимира с трудом заставила себя оставаться на месте.

"Ей нужна наша помощь".

— Где… я?

Слабый след узнавания промелькнул на лице Хранимиры. Девушка говорила по-боснийски, но все же, это еще ничего не доказывало, а даже если и доказывало, то Бог не позволил бы Хранимире причинить этой крошке боль.

— В безопасности, — ответила Хранимира своим шипящим гортанным голосом. Если не знать, кому этот голос принадлежит, можно даже подумать, что его обладатель — мужчина.

Она родилась уродом, и от нее отказались собственные родители. Проблемы со здоровьем, заявили врачи и посоветовали паре отдать малышку в интернат при церкви. "Проблемы", как они выразились, преследовали Хранимиру всю жизнь до тех пор, пока она действительно не уверовала в силу Господню. Свое уродство девушка расценивала как то, что Бог даровал ей взамен тела мудрость, священное знание. Свою слабость и физическую недоразвитость она воспринимала как муки, через которые она должна была преобразиться и затем вознестись на небо, чтобы присоединиться к Христу.

Когда началась война, Хранимире было восемнадцать. Совсем недавно ей выделили комнатушку в общежитии при церкви и теперь она делилась полагающимся ей хлебом со всей монастырской братией. Ей полагался хлеб как сироте. Правительство заботилось о них, потому что Бог был к ним милостив.

— Воды, — прохрипела пленная, и Хранимира тут же нашла ржавую плошку с дождевой водой. Ее слабые руки дрожали, и почти вся вода выплеснулась на пол, пока она донесла ее до места назначения.

Девушка, едва учуяв запах заветной влаги, жадно припала губами к вонючей плошке и выпила все до дна. Затем она утерла рукавом рот и уставилась на Хранимиру своими большими потухшими глазами.

Она узнала ее. Ту девушку, у которой ей пришлось забрать хлеб в темном проулке три года назад. Но теперь перед ней была не напуганная сирота — маленький отважный зверек, при любой удобной возможности готовый впиться ей в глотку. На шее у девушки болтался самодельный крест на веревочке, а в руках она сжимала крохотный молитвенник. Болезненная обвислая кожа моталась на теле монашки бесформенным мешком.

Так они и смотрели друг другу в глаза. В этом странном контакте не было открытой вражды, но были те слова, которые они так давно хотели друг другу сказать.

— Ее забрали, — выдохнула пленная. — Мою сестренку забрали. Она не прикоснулась к твоему хлебу.

Хранимира кивнула. Она уже не осуждала девушку, оставившую на ее щеке шрам на всю оставшуюся жизнь. Она стала еще более уродливой, и это уродство прибавляло ей сакрального знания.

— Тебя хотят принести в жертву, — произнесла она спокойно.

Димитрия прекрасно поняла, что та имела в виду. Ее собирались съесть.

— Но мы можем тебе помочь, — продолжала Хранимира. — Мы спасем тебя.

Сумасшедшая, пронеслось у Димитрии в голове. Но выбора у нее не оставалось — либо довериться психопатке с молитвенником, либо начать выбирать приправы, с которыми ее будут мариновать.

— Кто это — мы?

— Я и Господь, — просто ответила Хранимира.

Димитрия позволила беженке прикоснуться к себе, чтобы та развязала ей путы. Затекшие конечности было трудно разминать и восстанавливать. Димитрия задумалась о том, сколько времени она уже провела в этом сыром подвале.

— Который час? — спросила она сиплым голосом, и Хранимира еле заметно ощетинилась.

— Миновал полдень. Следующий полдень определит и мой путь.

Значение слов беженки Димитрия поняла не сразу. Миновал полдень. Это значило, что они опоздали на поезд. Все пропало.

— Когда следующий поезд? — Димитрия дернулась и рывком вскочила на ноги, все еще надеясь на то, что Хранимира ошиблась.

— Три дня, — ответила Хранимира. — Господь поможет.

— Мне нужно выбраться отсюда. Где выход?.. — Девушка уже начала метаться по темному подвалу, дергая за все попадавшиеся на пути ручки. Одна из ручек оказалась принадлежащей входной двери, и Димитрия со всей дури дернула за нее, но только почувствовала острую боль в локте.

Хранимира наблюдала за пустыми попытками пленной освободиться, втайне радуясь тому, что дверь была заперта.

"Это наша миссия, порученная нам Божьей волей".

Дождавшись, пока Димитрия выдохнется, беженка подкралась к ней со спины, трепетно прижимая к груди старый молитвенник. Ее и без того большие темные глаза округлились до размера огромных блюдец, и она сгорбилась еще больше, трясясь от наслаждения, которое порождал в ней страх девушки. Творить добро, спасать человеческие души от греха и порока — вот чего ей всегда хотелось. И даже ее собственные перемены не могли ее остановить.

В какой-то момент соблазн схватить чертовку сзади и задушить своими тоненькими пальчиками, а потом одной насладиться ее плотью, — чуть было не овладел сознанием Хранимиры. В ней боролись ее прошлое и настоящее. Огромным усилием воли она заставила себя отступить.

"Мы никогда не поддадимся дьяволу. Никогда".

Димитрия отчаянно билась и трепыхалась, пытаясь совладать с дверным замком. Но он был слишком крепким — еще в двадцатых годах такие прочные замки поставили на всех подвальных дверях для защиты от мародеров.

— Ты не откроешь, — спокойно произнесла Хранимира. — Следуй за нами. Мы найдем выход. Господь проведет нас по коридорам ада.

Затем беженка подошла к противоположной стене и, прикрыв глаза и томно запрокинув голову назад, нащупала в стенной нише рычаг, который на удивление легко поддался слабым рукам Хранимиры.

— Мы часто уходим сюда, когда остальные охотятся. Они не знают, что мы проведали о тайном ходе, — замогильным тоном произнесла беженка.

Даже в обществе изменившихся людей она все еще занимала ступень изгоя. Ей никто не доверял, а особенно ее мистическим штучкам. Ее науськал сам черт, перешептывались беженки между собой. Хранимира слышала об этом, но не обращала внимания.

"Они нас не понимают".

Ее запирали в подвале, опасаясь того, что она сбежит. В Белград, в этот подвал, эта группа беженок возвращалась каждые несколько месяцев, чтобы зализать раны и поживиться легкой добычей, которой в городе было в избытке.

С легким скрипом открылась дверь, и за ней показался узкий длинный коридор, ведущий куда-то вверх. Коридор был такой же темный, как и подвал, поэтому Димитрия не могла точно сказать, где он заканчивался.

Хранимира снова зажгла лампадку. Только сейчас Димитрия заметила, что повсюду на полу валялись гашеные спички. Наверное, беженка только и развлекала себя тем, что тушила и зажигала светильник.

Хранимира в предвкушении облизнула нижнюю губу и поманила пленницу за собой, устремившись в черный коридор из высоких ступенек. Она была низкорослая и худая, но такая прыткая, что Димитрия еле поспевала за сумасшедшей монашкой.

Они преодолели несколько пролетов, прежде чем Димитрия смогла отдышаться.

Где Дарко, недоумевала она. Он не мог бросить ее одну на съеденье голодным тиграм. Он бы не посмел.

В любом случае, он мог за себя постоять, а она сейчас рыскала по подвалам вместе с обезумевшей монашкой, у которой она украла хлеб несколько лет назад. Неплохо, да?

— Мы знаем дорогу… точно знаем… — бормотала Хранимира, ласково поглаживая молитвенник, точно он был ее младенцем.

Беженка опустила лампадку у своих ног, и та моментально погасла. Снова стало темно, как в животе у кашалота, — хоть глаз выколи. Но Хранимире, казалось, не было никакой разницы, был свет или нет.

Справа от себя Димитрия нащупала холодные перила и ухватилась за них как за спасительную соломинку. Хранимира же продолжала идти вперед как ни в чем не бывало, и Димитрия поняла, почему темнота монашку совсем не смущала. Радиоактивное облучение вкупе с некоторыми вирусными инфекциями способствовало укреплению человеческого тела и духа. Помимо всего прочего, у всех беженцев было отменное зрение, а также слух и физическая сила.

Страх подцепить вирус моментально поселился у Димитрии где-то в области сердца. Она не имела права подвести человечество вот так просто, в одном из грязных белградских подвалов.

Вскоре она совсем потеряла Хранимиру из виду, и ей приходилось идти на ее бессвязное бормотание, которое никогда не утихало.

— Господь все знает… Он вездесущ… вездесведущ…

Было похоже на то, что они находились внутри какого-то дома. Не частного, а такого в несколько этажей с немногочисленными квартирками. Как и следовало ожидать, двери везде были распахнуты настежь. Только вот сильно пахло хлоркой и еще какими-то чистящими средствами, но их источник определить было едва ли возможно.

Хранимира провела Димитрию в одну из квартир — видимо, в ту, в которой она сама частенько бывала, когда выкраивала время. Снова чиркнули спички, и тусклый огонек лампадки осветил огромное помещение, сплошь выложенное грязно-зеленым кафелем.

Димитрии потребовалось немного времени, чтобы понять, где она находится.

Такие громоздкие душевые раньше располагались в больницах, но чаще всего — в домах для умалишенных. Несмотря на то, что прошло столько времени, в помещении до сих пор стоял запах хлорки, и теперь Димитрия поняла почему.

В приглушенном свете сверкнули жемчужные зубы монашки.

— Тебя сначала надо очистить от твоих земных грехов. Мы поможем…

Димитрия попятилась в сторону двери, но тут же остановилась, осознав, что ей было некуда бежать — единственная дверь, которая могла бы вывести ее на свободу, была заперта.

Тело девушки напряглось, и она приготовилась отразить атаку, но оружие Хранимиры оказалось гораздо сильнее, чем она думала.

В одно мгновение послышалось тихое журчание воды. Будто ручеек бежит. А затем из шланга, который беженка незаметно сжала в руке, брызнула вода. Целое море, океан воды. И сила ее была такая, что Димитрию тут же ударной волной отбросило к стенке, и она больно ударилась головой о кафельную стену.

— Тебя надо очистить… от грехов… от грязи земной… — самозабвенно повторяла Хранимира, но сквозь шум воды ее слов было не различить.

Одежда Димитрии моментально намокла и отяжелела — сама девушка в отчаянии прикрывала лицо руками — настолько много боли причиняла ей вода.

Не может быть, недоумевала она, водопровод неисправен — откуда здесь взялась вода?

Вода хлестала по всему телу, и Димитрии казалось, будто ее забивали до смерти огромными дубинками. Она не могла сопротивляться, не могла даже сдвинуться с места. С помощью воды Хранимира превратила свою слабость в свое достоинство. Но все, чего желала беженка, — это убедиться, что перед ней не дьявол.

"Вода смывает все грехи…"

Прошло еще несколько минут, прежде чем пытка прекратилась. Обе — беженка и пленница — тяжело дышали. Одежда Димитрии отяжелела и теперь грузным мешком болталась на ее теле; волосы прилипли к лицу. В глазах девушки читался немой вопрос, в глазах Хранимиры — искренняя радость. Она еще раз уверовала в силу Господню.

— Ты не демон, — довольно произнесла она, в животной манере задирая верхнюю губу и обнажая белые зубы. У монашки было много секретов, чтобы держать их в чистоте.

— Конечно, черт тебя побери, я не демон!!! — взревела Димитрия вне себя от ярости. Тело до сих пор ныло и отказывалось подчиняться своей хозяйке. Не в силах больше держаться на ногах, девушка села прямо на кафельный пол.

— Тогда ты ангел… — Шепот Хранимиры мягким эхом отдался от влажных стен. В глубокой задумчивости беженка опустила шланг и невидящим взором уставилась на Димитрию, что-то сравнивая и рассчитывая в уме. Ее сжавшийся мозг уже с трудом проводил прежние операции. Думать — больше не привилегия людей. Думать — привилегия животных.

В отдалении послышались чьи-то голоса, и Димитрия поняла, что вернулась остальная ватага беженок. С добычей или без, они явно о чем-то громко спорили. И, возможно, причиной тому было исчезновение пленницы.

Хранимира испуганным взглядом воззрилась в пустоту, напрягая слух. По-видимому, то, что она там услышала, беженку не очень обрадовало. Ее глаза остекленели, а вся она как будто превратилась в камень. Казалось, она даже перестала дышать.

Раздался звук захлопывающейся двери, а затем — чьи-то шаги на лестнице.

Только сейчас Хранимира вспомнила о том, что рядом с ней все еще стояла чадящая лампадка, и торопливо затушила ее. В помещении снова воцарилась тьма, и только чувствовался затхлый запах сырости и чистящих средств.

Монашка видела в темноте как кошка или даже лучше. С кошками она никогда прежде не встречалась — это дьявольское отродье, образец лести и лентяйства. В любом случае, девять жизней кошачьих так и не спасли, и их постигла та же участь, что и крыс, собак, коров и прочую живность. Какое-то время даже Хранимира не брезговала кошатиной, но только не в сыром виде. От сырого мяса всегда воняло преисподней.

Хранимира ловко поймала во мраке запястье Димитрии и, не говоря ни слова, повела ее в неизвестном направлении. Сердце девушки стучало где-то в горле, а с мокрой одежды все время падала вода, предательски возвещая о присутствии беглянки.

Капп. Капп. Капп.

Вскоре Димитрия заметила, что потолки стали гораздо ниже, и ей приходится нагибаться.

"Куда она меня ведет?" — промелькнуло у нее в голове, но времени развить эту мысль не было: шаги преследователей становились все громче и все ближе. Тот, кто за ними шел, двигался явно быстрее и проворней, чем они.

Хранимира быстро затолкнула девушку в одиночную камеру и осторожно затворила за ней дверь. Закрыла на засов.

Пронзительный лязг затвора заставил Димитрию содрогнуться. Что бы она ни пыталась сделать, она все равно оставалась за бетонными стенами, под чьей-то опекой. Не Дарко — так психованная с молитвенником будут говорить ей, что делать.

Димитрия не привыкла, чтобы ей приказывали. Родители — и те не всегда рисковали с ней связываться. "Не лги; не кради; не дерись; не сквернословь…" — отец и мать произносили это ради какого-то мифического несуществующего "родительского долга". Для Димки эти слова были как красная тряпка для быка — это значило, надо было пойти и дать кому-нибудь по шее, а еще наступить на хвост бесхозному коту. Но это уже так, между прочим.

Когда говорят, что вторжение всех изменило, люди лукавят. Оно их не просто изменило, а превратило в иных. Но если человеческую расу заменили беженцы — генетический тупик, не дающий потомства, — то во что превратилась маленькая Димка?

Димитрия бесшумно выругалась и нащупала прикрепленную к стене длинную скамью из прочного пластика. Материал достаточно прочен, чтобы выдержать психозы заключенных, и достаточно мягок, чтобы они, не дай бог, себе чего не повредили.

Как прозаично, подумала Димитрия, прикрывая глаза и стараясь ровно дышать, сумасшедшая заперла ее в камере для сумасшедших. С одной стороны, Хранимира спасла ее от неминуемой судьбы быть съеденной, но с другой стороны голодная смерть была не слаще. Низкие потолки особенно давили, сминали, сжимали, и Димитрия старалась не вспоминать о том, как над ней однажды "пошутили".

Ей было тогда около восьми. Димка походила больше на маленькую забавную обезьянку с большими глазами, длинными руками, ногами и худеньким тельцем. Уже тогда девчушка якшалась с одними мальчишками и отказывалась носить юбки и платьица. Как-то отец привез ей из командировки сарафан из "умной" ткани, так она его подожгла за домом и соврала, что потеряла.

Каждое лето юная Димка проводила в загородном домике своей старой бабушки Адрияны — папиной мамы, которая, вообще-то, была ему на самом деле никакая не мать, а просто вырастила его после того, как его настоящая мать сгорела в пожаре. Тамошние мальчишки оказались на редкость заносчивыми, и Димке постоянно приходилось вестись на их "слабо", — то она у кого курицу воровала, то местному священнику сутану подпалила. А однажды они поспорили с Димкой, что раз она девчонка, то никогда не осмелится залезть в гроб.

Не то чтобы Димка боялась — нет, она сразу же приняла вызов и, улучшив момент, когда принесли в местной церкви два новых гроба, спряталась в одном из них. Тем временем ее "друзья" опустили на гробу задвижку и запечатали гроб.

Несколько часов просидела Димка в душном гробу, а когда наконец поняла, в чем дело, то принялась колошматить по крышке гроба ногами и кричать что есть мочи. Только рано утром один послушник услышал, как в одном из принесенных гробов что-то еле слышно билось.

С тех пор Димитрия возненавидела темные замкнутые пространства. Они заставляли ее вспоминать о том случае, произошедшем много лет назад.

— Хочешь, поспорим? — смеялся голос в ее голове. — Струсишь, глазом не моргнешь. Побежишь жаловаться своей бабулечке. — Воображаемое конопатое лицо скорчило рожу.

— Еще чего. — Вальяжно разместив руки в широких карманах, Димка наплевательски сверлила взглядом назойливого паренька.

— Ты мне не заливай. Все девки темноты до смерти боятся. Это для них похлеще дохлых мышей.

Это был первый и последний раз, когда Димка дралась с парнем, не отдавая себе отчета в том, что она делала. Они заставили ее страдать. Заставили ее задыхаться в закрытом гробу. Хотели похоронить ее заживо.

Домой в то лето она вернулась сама не своя. Именно тогда, наверное, и начались те изменения, которые повлекли за собой, зацепили, потащили череду других. А все из-за какого-то гроба.

Гроб, в котором сидела Димитрия, был побольше того, что временами всплывал в ее памяти. Это, скорее, была могила для разума, чем для тела. Решетчатого оконца, вырезанного в двери, девушка из-за темноты видеть не могла, но ясно его себе представляла.

В камере стоял застарелый запах, чувствовалось, что его тщетно пытались перебить хлоркой.

Димитрия немного поерзала на скамье и, не размыкая глаз, стала ощупывать пространство вокруг себя, чтобы убедить себя, что пространство вовсе не узкое и не темное, как ей казалось. Клаустрофобия — ей не нравилось одно это слово. Оно словно служило диагнозом неизлечимой болезни, клеймом, позором. А Димитрия не привыкла проявлять слабость, даже если находилась наедине с самой собой.

И тут ее пальцы вонзились во что-то липкое. Трудно было представить себе, чем это могло являться.

Димитрия поднесла руку к лицу и принюхалась. Пахло человеческой кровью — даже ее слабое обоняние смогло отличить этот запах от тысячи других.

Девушку прошиб холодный пот.

Вполне возможно, что после вторжения уже некому было заботиться о помещенных в эти камеры, отчего они в скором времени умерли… Димитрия с ужасом представила себе красочную картину, как в каждой камере — во множестве камер на нескольких этажах — сейчас находятся разлагающиеся трупы. Вот чем в здании так разило. Смертью.

Прошло, наверное, около часа. Девушка и сама не заметила, как голоса, доносящиеся из открытого подвала, постепенно сошли на нет. Может, беженки решили отдохнуть, кто знает. Затем вновь послышались чьи-то шаркающие шаги, а после раздался знакомый звук чиркающей спички, и сквозь толстые прутья решетки стал пробиваться тусклый огонек, похожий на светлячка.

В окошке показалось уродливое лицо Хранимиры. Оно было крайне сосредоточенным и серьезным. Она поднесла свою ручную лампадку к самому носу, чтобы понять, все ли в порядке с ее пленницей и не совратил ли ее за это время дьявол. Судя по тому, как девушка испуганно жалась к стене, монашка поняла, что дьявол до нее еще не добрался.

Несколько раз перекрестив отделяющую их дверь, Хранимира неторопливо отперла замок, а затем величаво проплыла в камеру, заинтересованно оглядываясь по сторонам. За все это время она не произнесла ни слова.

Наконец блеклый свет лампадки осветил предмет, которого так испугалась Димитрия. Человеческие останки.

Но все же они были относительно "свежими": кое-где проглядывались еще не сгнившие куски мяса. Вряд ли все это лежало здесь с начала вторжения.

Их приносит сюда монашка, догадалась Димитрия.

И тут одна несущественная мелочь привлекла внимание девушки, отчего она даже сначала не поверила своим глазам. Позабыв про страх, она приблизилась к тому, что когда-то, наверное, было тазобедренной костью. Облеплявшее кость мясо не только уже начало гнить, но и проявляло признаки жизни…

— Личинки… — прошептала Димитрия. — Не может быть…

Но все же могло. Личинки шевелились, копошились и выглядели очень довольными своей жизнью.

Хранимира уже заметила, как на прекрасное ангельское личико ее пленной снизошло озарение, дарованное ей самим Богом. Беженка не знала и не понимала, что такого важного Димитрия нашла в каких-то там личинках, но ее волновала совсем другая сторона вопроса.

"Господь избрал нас, чтобы мы помогли ей выйти на нужный путь. Да, мы спасем ее".

Открытие так поразило Димитрию, что она была не в силах рационально мыслить. Раньше она думала, что все живое на земле стремительно погибает, самоуничтожается. Исчезли все животные, птицы, в считанные месяцы перевелась вся рыба. Посланцы потрудились на славу — они отравили всю планету. Но где-то осталось стремление к жизни.

Внезапно Димитрия поняла еще кое-что важное.

Это слишком очевидно, уговаривала она себя, такого не может быть, повторила она в который раз, но истина от этого не менялась. Вирусы выжили в этом мире точно так же, как и личинки. А это значит, что еще был шанс все восстановить.

Массовые эпидемии в начале войны, болезни, от которых повально умерло двадцать процентов населения земли, — вирусы перехватили у человека венец царствования. Теперь невидимые силы руководили брошенной планетой. Непобедимые, неприхотливые. Им нужен был организм-хозяин, а остальную работу они выполняли сами.

Димитрия в отвращении отдернулась от гниющей плоти и уставилась на монашку.

— Где выход из здания? — жестко спросила она. Девушка не планировала умирать в дурдоме, имея на руках такие сведения, которые она смогла бы выложить на слете. Это пригодится им даже не меньше, чем мое тело, не облученное радиацией, ликовала Димитрия.

Хранимира смотрела на пленницу, широко раскрыв глаза, как будто действительно не понимала, о чем та говорит.

Димитрия подлетела к беженке и схватила ее за грудки. Маленькая легкая беженка тут же задергалась, пытаясь высвободиться. Но напрасно.

— Где. Выход, — раздельно произнесла Димитрия, но от Хранимиры по-прежнему не было никакой реакции.

Монашка ждала от своей пленницы чего-то другого. В ее напуганных до смерти глазах плутало почти что вожделение перед девушкой, которую она чуть было не убила, пустив на нее мощнейшую струю воды из шланга. В былые времена такой сильный напор ставили, только если пациент был слишком буйный или же он отказывался давать какие-либо показания. Все это не афишировалось, конечно же.

"Мы помогли ей стать блаженной. Наша доброта спасла ее от адских врат".

— Чего ты от меня хочешь? — раздраженно прорычала Димитрия, не выпуская грязные лохмотья Хранимиры.

Та молчала.

Левая рука монашки незаметно поднялась и осторожно вложила Димитрии в боковой карман маленькую невесомую вещицу. Девушка этого даже не заметила.

Неожиданно Хранимира заговорила:

— Мы всегда знали, что Господь не забывал о нас… Он обещал нам славу, и он снизошел до нас, прислав нам ангела… — Беженка без малейшего сопротивления Димитрии подняла сухую руку и нежно провела ей по гладкой коже Димитрии. — Господь не позволит нашему имени затеряться… О нас будут писать книги и слагать легенды… Мы участвовали в священном действе… После все изменится…

Хранимира явно молола какую-то чушь. Затем ее речь сменилась бессвязным бормотанием — она обращалась уже не к Димитрии, а к самой себе.

— Чего ты от меня хочешь?! — уже начиная терять терпение, перебила ее девушка надрывным шепотом.

Словно в страшном сне на лестнице вновь раздались шаги. Кто-то уже точно знал, куда нужно идти.

Монашка резко развернулась в ту сторону, от которой доносился звук, а затем повернулась обратно, взглянув на Димитрию обезумевшими глазами. Она схватила ее за плечи и довольно-таки сильно для своего хрупкого вида встряхнула.

— Мы поможем. Мы знаем, где выход.

И они помчались по коридорам. Димитрия чувствовала, как хрустит под ногами разбитый вдребезги кафель, и слышала тяжелые быстрые шаги позади себя в темноте. Лампадка осталась в камере вместе с личинками и страхами Димитрии.

— Они знают, что мы помогаем, — сказала Хранимира на бегу, громко пыхтя. — Они нас накажут. Ох, как накажут.

Димитрия сразу вспомнила о той беженке, что поймала ее, около которой еще крутился мальчик-дьяволенок, а затем о той, коренастой, что ощупывала ее в подвале. Наверняка их преследовала сейчас одна из них.

Впереди себя Димитрия видела только пустоту, но ведшая ее монашка зрела перед собой божественный ореол из света и тепла. Ноги сами несли ее, а на лице расплывалась блаженная улыбка. Как бы все ни сложилось потом, свою миссию она должна исполнить до конца.

Но тут Димитрия поняла, что Хранимира вела ее вовсе не к выходу — они летели куда-то вверх по этажам, преодолевая один лестничный пролет за другим. Пару раз девушка чуть не навернулась, но вовремя удерживалась на ногах, прислуживаясь к топоту ног позади нее.

"Куда же она меня ведет?" — этот вопрос посещал Димитрию уже не в первый раз.

На каждой лестничной площадке располагались небольшие оконца, через которые в помещение врывались небольшие порции солнечного света. На последнем этаже Беженка остановилась, шустро начав отпирать засовы, которые сдерживали самое большое окно.

Не прошло и минуты, как окно было открыто, и в помещение ворвался свежий воздух.

— Ну, ангел, лети, — сказала беженка и толкнула Димитрию в проем.

Затем она затворила створки, заперла все замки, два раза перекрестилась и приготовилась встречать опасность лицом к лицу.