"Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона" - читать интересную книгу автора (Ротенберг Дэвид)
Глава первая САЙЛАС ХОРДУН 31 декабря 1889 года
Сайлас был потрясен, увидев, куда занесли его ночные шатания по городу. Постоянно растущий Шанхай готовился к встрече Нового года и нового десятилетия, а он бесцельно брел по улицам, позволив Шанхаю самому выбирать направление его пути. С тех пор как он убил своего брата Майло, Сайлас гулял каждую ночь, невзирая на погоду. За время ночных прогулок он изучил все переулки, магазины и лавочки вплоть до самых крохотных, все бесчисленные боковые улочки, все потайные ходы Муравейника, входы и, главное, выходы из по-прежнему неприрученного Пудуна. И разумеется, каждый дюйм Французской концессии и Иностранного сеттльмента, его дома у излучины реки.
«Дом, — думал Сайлас. — Тот дом, который наконец раскрыл мое сердце».
Сайлас ощущал едва уловимые движения внутри себя. Там происходили перемены. Город — его город — применил к нему древнюю алхимию, превратив холодный камень в мягкое золото. Как опий открыл двери в душу его отца, Шанхай пробил бреши в обороне Сайласа, пустив корни, раскрошившие гранит, в который было одето его сердце. Как-то, проходя мимо уличного лекаря, врачевавшего пациента иглоукалыванием, Сайлас, лишь взглянув на него, уже знал, в какую точку тот вкрутит очередную иглу. Другой раз, посмотрев на коллекцию речных камней, он заметил красивейший камень, который хитрый торговец засунул под два других, невзрачных. В третий раз ненароком коснулся бедра куртизанки и впервые почувствовал, как под его кожей бьется пульс.
Шанхай разбудил его. Сначала Сайлас думал, что это произошло благодаря смерти отца. Как будто, выйдя из огромной отцовской тени, он впервые согрелся под лучами солнца. Но как бы то ни было, сердце Сайласа раскрывалось. И теперь за пьянящим запахом от работающих по ночам мусоросжигательных печей он — самый завидный жених в городе — стал ощущать запах приближающихся перемен.
Во всем Шанхае двое любовников не нашли более подходящего места, чтобы уединиться: на траве обочины темного переулка их тела сплелись воедино. Сайлас хотел было улыбнуться, но затем увидел, куда привели его ноги. В то самое место! Куда он не заглядывал вот уже десять лет. Еще не открыв низкую дверь, он уже знал, кого найдет внутри. Того, кто находился здесь всегда — в клубах опийного дыма, резкого зловония жаровен и мускусного запаха секса. Его отец, мертвый на протяжении последних десяти лет, умер здесь, но всегда — всегда! — ждал. Ждал, когда его навестит единственный оставшийся сын.
* * *
— Ты все-таки нашел меня, — проскрипел Ричард со своей соломенной циновки, лежавшей прямо на полу.
Позади него, спрятавшись в темном углу, сидела Лили. Она всегда была здесь, рядом. После смерти Майло крестьянка с обезображенным лицом ни на шаг не отходила от отца Сайласа.
— Здравствуй, Лили, — сказал Сайлас, снимая шляпу. Женщина в знак приветствия быстро кивнула головой, а затем опустилась на колени, чтобы помочь Ричарду поудобнее устроиться на подушках. Она взяла лежавшую у него на груди старую трубку, аккуратно положила ее на пол рядом с циновкой и снова вернулась в темный угол.
— Ты все-таки нашел меня, — повторил Ричард.
— Да, сэр, — ответил Сайлас, стараясь не смотреть на сгнившие зубы отца и мутную пену, скопившуюся в углах его рта.
— Лили, — позвал Ричард, протянув руку и взяв с пола трубку.
Подошла Лили с расплавленным шариком опия в чашке. Она наколола шарик на длинную иглу и поместила его в курительное отверстие в трубке. Ричард глубоко затянулся и выпустил в потолок длинную струю едкого дыма.
Немного дыма попало в нос Сайласу, и он закашлялся.
— Прости, сынок, — сказал Ричард.
— Ничего. Это же ваша истинная любовь, сэр.
«Почему ты не можешь противиться желанию причинить боль этому человеку?» — спросил Сайлас самого себя, но ответа на этот вопрос у него не было.
— Ага, и еще твой брат, — проговорил Ричард, зная, что эта колкость больно ранит душу Сайласа.
Ни разу за все эти годы Сайлас не признался отцу, что это он надрезал подпругу, из-за которой погиб Майло, но он знал, что Ричарду все известно. Отцу вообще были известны все его секреты.
— Ты знаешь Библию, сын?
— Не очень, сэр, — удивился вопросу Сайлас.
— А я знаю. Давным-давно я заучивал священные тексты наизусть.
— И помните их до сих пор?
— Помню больше, чем хотелось бы. Некоторые из них возвращаются и преследуют… — Голос отца угас, но затем он громко закончил фразу: — Преследуют меня. До сих пор.
Сайласу еще никогда не приходилось видеть, чтобы отец вдруг так резко отклонялся от темы. Эта бессмысленная на первый взгляд тирада, казалось, исходила прямиком из его подсознания.
— Нельзя делать дьяволову работу, нельзя делать дьяволову работу, — вновь и вновь с подвываниями повторял он.
Раньше Сайлас был склонен считать подобное наркотическим бредом, ведь отец был наркоманом со стажем. Но теперь он пребывал в бредовом состоянии постоянно. И из отцовской тарабарщины, как буйки на поверхность воды, выскакивали странные, вроде бы не связанные между собой темы.
Ричард похлопал ладонью по краю циновки, и Сайлас присел рядом с ним на корточки. Неожиданно старый человек вцепился в лацканы его пиджака и притянул к себе. Ноздри Сайласа наполнил кислый запах опия, от которого его всегда тошнило.
— Не делай дьяволову работу, сынок, не делай… — Сильные когда-то руки Ричарда безвольно упали, а губы продолжали бормотать: — Не делай… Не делай дьяволову работу.
Потом он замер и перестал подавать признаки жизни. Трубка упала на пол рядом с ним.
Сайлас положил ладонь на грудь отца. Тот хоть и слабо, но дышал.
— Нет, Сайлас, я еще не помер, — прошептал Ричард, и его истончившиеся губы скривила слабая улыбка. — Пришла пора, сказал Морж, поговорить о многом.
В последней фразе Сайлас узнал цитату из странной книжки детских сказок, которой отец почему-то неимоверно дорожил.
— О чем, отец?
— О чем-нибудь, о чем-нибудь, про воск на потолке, о чем-нибудь, о чем-нибудь, хотя б о короле… Впрочем, подобные вещи тебя не интересуют, Сайлас.
— Не очень, сэр.
— Сэр… — вздохнул Ричард. — Ты всегда называл меня «сэр». А вот твой брат… — Голос Ричарда превратился в шепот и угас.
Лили подняла трубку с пола и поднесла к его губам. Отец выдохнул, и дым, прежде чем подняться к потолку, словно удав, обвил Сайласа удушающими кольцами.
— Твоя мать была хорошей женщиной, Сайлас.
Сайлас был поражен. Никогда раньше отец не упоминал о матери.
— Хорошей женщиной. Но под конец она стала такой злой! Я держал вас обоих на руках и наклонился, чтобы она вас увидела. «Мальчики, Сара, — сказал я, — мальчики». А она вцепилась в меня и стала кричать: «Что ты наделал, Ричард? Что ты наделал?» Как один-единственный вопрос может преследовать всю жизнь?! Я часто думал, откуда она узнала, но не зацикливался на этом, а просто продолжал жить. — Ричард хрипло засмеялся. — Как ты думаешь, откуда она узнала про то, что старый Врассун приходил ко мне в спальню?
Сайлас не шевелился. Он никогда прежде не слышал ни о чем подобном.
— В вашу спальню, отец?
— Да, в Багдаде.
Сайлас знал, что его отец и дядя Макси еще подростками уехали из Багдада вместе с родителями.
— В Багдаде… Когда?
— И я… испугался.
Это слово Сайлас также впервые слышал от отца. А теперь и голос отца стал тонким, как утренняя дымка над Янцзы.
— Чего ты испугался, папа?
— Я указал… на ее дверь.
И тут отец произвел престранное — он захихикал.
— На чью дверь?
Глаза Ричарда метались из стороны в сторону, но с его губ не сорвалось ни звука. А потом он заплакал. Сайлас смотрел на то, что осталось от некогда могучего отца. Он подался вперед и положил ладонь ему на лоб.
— Попридержи руки, мальчик! — Голос отца внезапно обрел былую силу, и в нем безошибочно угадывалась враждебность. — Хоть раз в жизни сделай что-нибудь полезное — подай мне трубку.
Сайлас взял старую костяную трубку с искусной резьбой и протянул отцу. Ричард выхватил трубку из его рук, сделал несколько глубоких затяжек и с ухмылкой проговорил:
— Не принимай близко к сердцу стариковское брюзжание. — Резко отвернувшись от сына, он что-то забормотал.
Сайлас наклонился, ему показалось, что он слышит, как отец шепчет: — Это ничего не значит. Ничто ничего не значит.
Внезапно Ричард повернулся к Сайласу и схватил за лицо, царапая ему щеки давно не стриженными ногтями.
— Уноси отсюда ноги! Хорошим мальчикам здесь не место. — Он оттолкнул Сайласа с неожиданной силой и указал на стопку тетрадей: — И забери с собой вот это, приятель. Я завещаю их тебе. Прошу тебя, забери их. Я обещал твоей матери, что буду вести эти дневники. Хотя бы одно обещание я сдержал. — Ричард поднял руку, в которой был зажат какой-то документ, написанный на фарси: — И это тоже возьми.
Сайлас быстро пробежал глазами текст. Это была купчая на какой-то объект недвижимости в Багдаде.
— Что это такое? — спросил он.
— Багдадский дом Врассунов. Я купил его. — Потрескавшиеся губы отца раздвинулись в невеселой улыбке. — Он принадлежит мне, а теперь — тебе.
Отец разразился горловым смехом, больше напоминавшим кудахтанье, и снова сунул в рот трубку. В мундштуке булькала слюна.
Сайлас взял бесценные отцовские дневники, купчую на дом и вышел из курильни. Больше он отца никогда не видел.
* * *
Это было ровно десять лет назад, 31 декабря 1880 года. И теперь, накануне наступления нового десятилетия, Сайлас вышел из того самого расположенного под землей заведения и был встречен первыми залпами фейерверка, что расцвел по другую сторону реки, на набережной Бунд.
«Через несколько минут наступит Новый год, — подумал он, — и последнее десятилетие нынешнего века».
* * *
Ли Тянь не обращал внимания на косые взгляды и насмешки других мастеров фейерверка. Они не верили в рассказы о его мастерстве и были раздражены, что ему предоставили самое почетное время — в конце «взрывного» празднества. Его фейерверк станет последним и потому будет лучшим. Этой ночью его мастерство в буквальном смысле осветит новый путь. Он был первым, кому удалось создать огненное колесо в небе, первым, кто смог устроить так, чтобы звездочки взрывались по часовой стрелке фонтаном разноцветных огней.
«Эта ночь затмит все прежние достижения», — думал Ли Тянь, осторожно доставая из деревянного ящика угольную смесь и наполняя ею шестнадцать стоящих на песке звездок.