"Русский батальон: Война на окраине Империи" - читать интересную книгу автора (Фреза Роберт А.)

Воскресенье (2)

Санмартин налил себе остатки арака и жадно выпил. По телу разлилось приятное тепло. Он молча вертел в руке стакан, а Ретталья терпеливо ждал.

— Ретт, я серьезно. Это длится целых три месяца. Я хочу уйти из разведки. Конь бэ-четыре. Шах.

Ретталья подвинул его фигуру, потом сделал свой ход.

— Король эф-три. Я тебе говорил, через восемь дней — всеобщая забастовка?

— Что?

— Они хотят, чтобы она длилась неделю. Хотят провести демонстрации. Я сообщу тебе время и место их сборищ. Будь спокоен, адмирал Ли отдаст необходимые приказы и позаботится о наведении порядка. Сейчас ты, наверно, возьмешь конем пешку...

— Что, адмирал хочет отбить у них охоту раз и навсегда? — спросил Санмартин, изучая позицию на доске.

— Хочет. Они не пользуются особой популярностью, а мы не хотим создавать у людей впечатления, будто «братья» могут делать, что заблагорассудится.

— Дай Бог, дай Бог... Уже отдан приказ? Ретталья расплылся в улыбке.

— Нет, наши друзья будут ждать до последней минуты и появятся внезапно.

— Идиотизм!

— Может быть.

— Hakkaa paalle, — негромко продекламировал Санмартин.

— Пардон?

— «Бей их». Пять веков назад финская кавалерия Густава-Адольфа шла с этим кличем в бой. Мы и теперь пользуемся подобным.

— Вы мне мучеников не плодите! — предостерег Ретталья. — Скажу сразу: придется проявлять крайнюю осторожность. Реакция категории восемь.

— Категории восемь? Восемь?!

— Специально отобранные снайперы, если прозвучат выстрелы, будут стрелять только по вооруженным людям, стоящим вне толпы, и не дай Бог задеть еще кого-нибудь.

Санмартин шумно выдохнул.

— Идиотизм в квадрате! Ну ладно, справимся. У нас есть опыт подавления беспорядков.

— Как намерены действовать?

— Не знаю, но у меня есть целая неделя, чтобы ¦ придумать какую-нибудь подходящую глупость. Да, пешку я заберу. Ты что, хотел отвлечь меня?

— Зачем? Последние шесть ходов за тебя сделал арак. Так, слон берет коня.

— Ладья берет слона.

— Ладья аш-восемь. Ну что, сдаешься? Санмартин несколько минут изучал позицию на доске.

— Ты вызываешь размен и пойдешь в ферзи, так?

— У меня король сейчас в центре доски, так что твое преимущество в пешку ничего тебе не дает.

— Ладно, твоя взяла. Санмартин встал и потянулся.

— Ретт, я вполне серьезно, — сказал он. — Мало того что у меня нет способностей к разведке, я не очень-то люблю это занятие.

— Симадзу говорит, что у тебя все идет хорошо.

— Это он, наверно, чего-нибудь наглотался. Он вообще-то хорошо спит?

Ретталья прыснул.

— Симадзу навел на «братьев» такую панику. Он ходит по всем адресам и делает вид, что не замечает их шпиков, которые следуют за ним как привязанные.

— В один прекрасный день его просто пристрелят. • ,

— Я полностью доверяю Симадзу, Рауль. Думаю, он еще покажет себя! Кстати, он хорошо отзывался о вас с Брувер.

— С обучением Брувер вашему ремеслу у сержанта получается лучше.

— Примерно, так он и выразился, — обронил Ретталья и сгреб с доски шахматы. — Симадзу отлично отвлекает внимание от Менсиеса. Я тебе говорил, что он получил четыре тысячи сен за карту ваших оборонительных порядков?

— Это такая явная фальшивка, что я удивился бы, если бы он получил за нее даже четыре сотни! Надеюсь, он заслужит лучших похорон, чем учитель Те-рон, которого недавно извлекли из болота. Может, ты мне все-таки скажешь, зачем я тебе так нужен в разведке? А то я как следует поговорю на эту тему с Варягом.

— Только обещай мне, что ты отнесешься со всей серьезностью к тому, что я тебе скажу.

— Обещаю.

— Тогда сядь и расслабься. Поговорим о житье-бытье...

Ретталья стал складывать изящные резные шахматные фигурки в бархатные гнезда.

— Ты знаешь, что у Харьяло до сих пор огонь пышет из ноздрей, стоит упомянуть насчет конфискованного оружия, которое увозили «черноногие» из службы безопасности?

— И что, его нельзя убедить, что это ошибка? — спросил Ретталья.

— Ни малейшей возможности. Мы отмечаем номер каждого конфискованного оружия, и, когда Матти обнаружил, что одни и те же стволы конфискуются по второму разу, из него просто дым пошел!

— Ничего не поделаешь, Рауль. Честных в «черноногие» не берут. А если говорить серьезно, это служит очень важным целям; вот почему я закрываю глаза на все. Ты раскрыл огромное количество тайников с оружием, а я не хочу, чтобы «братья» паниковали. А они обязательно впадут в истерику, если почувствуют, что остались безоружными.

— Скажи все это майору по имени Харьяло, когда у него очередной приступ бешенства.

— Нет, мне моя шкура дороже... Но вы же утаиваете большинство обнаруженных боеприпасов, так что о чем разговор?

— Воздержусь от комментариев. Ну, что еще я должен знать на одиннадцатую неделю после начала операции?

— Мы хорошо прижали остатки групп Цая и Чокера. Что наводит на вопрос: тот факт, что большинство ковбоев — американцы, беспокоит ваших?

— По большому счету — нет. Катастрофа уже стала частью истории, а вместе с ней умерли и межнациональные распри. Северная Америка пострадала не меньше России, так что большинство наших считает, что мы квиты.

— Да, — вспомнил Ретталья, — я говорил тебе, что вы получаете нового хирурга?

— Нет, в первый раз слышу. А кто он?

— Наташа Солчава. Я не в курсе, знаешь ты ее или нет. Такую тайну можно доверить только своему исповеднику.

— Не знаю ее. А если это такой секрет, то откуда же ты знаешь?

Ретталья сделал вид, что его оскорбили в лучших чувствах. Санмартин громко рассмеялся и выплеснул в стакан остатки выпивки.

— Могу поспорить, большую часть времени ты шпионишь за своими...

— Рауль, а как же заставить людей шевелиться? Есть сотрудники спецслужб, которые всю жизнь шпионят за своими.

— Я думал, это дело офицеров по политической части.

— А тебе идет святая невинность! Рауль, нормальный офицер-политрук сосет трех-четырех маток, иначе он дилетант — взять того же Гамлиэля.

Раз уж речь зашла о них, как ты умудрился там, где проходил службу перед этой планетой, удачно разойтись с политическим офицером?

— На Ашкрофте? Пурнамо настроился на то, чтобы выйти в отставку, добившись не славы, а достатка. Он запустил щупальца в одну из тыловых частей, подначил Накамуру выкинуть нас из города в пустыню, а сам начал рьяно обеспечивать свое безбедное существование в будущем. Что касается наших взаимоотношений, то, если бы Варяг сказал, что с неба падает дерьмо, он выбежал бы наружу и подставил раскрытую пасть — лишь бы нам не досталось.

— Ну, и он получил свое?

— Перед самым отбытием несколько моих ребят посетили его «бизнес-центр». В общем, от его конторы ничего не осталось. Варяг так расстроился! Он велел мне с каждым из них провести полуминутную беседу и объяснить, что нехорошо вести себя так вызывающе.

Ретталья усмехнулся.

— Хотел бы я так же легко разобраться с Гамлиэ-лем. Мне пришлось договориться, чтобы подполковник Мур перенесла всю биохимию на Комплекс — чтобы вырвать из его лап.

— Отличное сочетание — биохимия и госпиталь. Эти ангелочки без крыльев, новые Флоренс Найтингейл15 , и нас-то с трудом выносят. Могу себе представить, как они относятся к колдунам из биохимии.

— Да уж, их любят со всем пылом! «Биохимия» по-прежнему худшее ругательство, чем когда-то считалось слово «ядерный».

— На что Гамлиэлю так сдалась поганая биохимия, не могу понять?

— А так, чтобы под боком было. Другого объяснения не могу найти.

— Что у нас есть на биохимии? — спросил Санмартин.

— Два биохимика, два химика, десяток — полтора техников. Ну и оборудование кое-какое.

— И больше ничего?

— Кое-какие колдовские аксессуары; совсем небогато с дисперсными системами. Точно знаю, есть два вида газа и токсин — поражающие нервную систему, кожно-нарывного и раздражающего действия. Из живых биоштучек они держатся за старое, только приспосабливают к новым веяниям: OF-8, ЕМ-13 и PS-3. Что еще — не помню. Крошечные запасы.

— Энцефаломиелит-13, орнитоз или пситта-коз-37? Так?

— Энцефаломиелит-13 — базовое инфицирующее средство, а орнитоз способствует развитию эпидемии. Они действуют продолжительное время.

— То есть летальность не превышает пяти процентов, верно?

— Ага. Это, конечно, если лечить. Они не притащили с собой настоящих убийц, которые применялись некогда на Земле.

— Слава Богу. Люди здесь этого не выдержали бы. Дисперсные системы — штука вообще плохо предсказуемая. Даже первичные возбудители рас-

пространяются совершенно неожиданно. Например, невозможно сократить численность определенных видов животных, точно вычислив, сколько особей погибнет. Кстати, есть новости об африканерском Бонде?

— Ничего сенсационного. Пока что слушаются... А если думать о будущем, они меня по-прежнему здорово беспокоят.

— В каком смысле? — рассеянно спросил Санмартин, все еще размышляя о нюансах биологической войны.

— Одним словом не скажешь, — ответил Ретталья и, повернувшись к своему компьютеру, включил его.

Раздался низкий женский голос, монотонно и невыразительно выговаривающий фразы:

«Член Бонда должен быть предан идеалу сохранения африканерской нации со своей самобытной культурой. Для достижения этого идеала мы должны отстаивать baaskap u verafrikaansing нашей планеты везде и всюду».

Санмартин нажал на паузу.

— Что такое «baaskap»? — поинтересовался он.

— Сложно перевести одним словом. Лучше всего подходит «доминирование». A «verafrikaansing» означает именно то, что ты думаешь, — ответил Ретталья.

— Японцы хоть потоньше.

— Да, о «братьях» такого не скажешь. — Ретталья развел руками. — Они живут идеей африканерского господства. Документ называется «Ons Таак». Один из контактов Менсиеса раздобыл копию.

Ретталья пробежал по файлу, пока не дошел до понравившегося ему пассажа.

«На фоне текущей ситуации становится ясным, что мы, как истинные африканеры и особенно как члены нашей организации, должны снова вдохновить наш народ на важнейшую национально-политическую акцию и таким образом продемонстрировать политическое, культурное и духовное единение перед лицом внутренних и внешних врагов нации. Цель включает выполнение следующих задач:

Первое. Мы должны неустанно и систематически прививать каждому нашему члену, каждому африканеру и особенно молодежи, чувство долга и ответственности перед нацией, необходимое для ее самобытного развития, разъяснять важность объединения для достижения этого всех африканеров.

Второе. Мы должны вдохновить африканеров занять активную национал-христианскую позицию и отказаться от пассивных размышлений о причине возникновения нынешней ситуации. Наши национал-христианские лидеры лучше знают, от каких пороков следует освободиться, затронув национал-политическую сферу.

Третье. Как организация, ставящая задачу духовно-культурного возрождения, мы должны немедленно приступить в широком масштабе к акциям, призванным укрепить общность нации, и пропагандистским выступлениям с целью внедрить в сознание нашего народа понимание его исторической роли и миссии, используя праздничные мероприятия в ознаменование дня «Воловьего каравана», «Звездного пути», памятные даты, языковые фестивали и другие крупные общенациональные праздники, чтобы подготовить африканеров к грядущей борьбе.

Четвертое. Мы должны воздействовать на средства массовой информации, дабы последние служили делу объединения, а не разъединения африка-нерских национально-политических сил в борьбе за выживание нации. И в этом вопросе наши лидеры должны взять инициативу на себя. Необходимо уделять постоянное внимание историческим традициям африканеров и пропагандировать все то лучшее, что обрели за годы борьбы, создав тем самым уверенность в нерушимости африканерских культурных традиций.

Пятое. Мы должны быть готовы отдать все силы борьбе, полностью искоренить брюзжание и клевету в отношениях между собой и критиканство, направленное против наших лидеров. Откровенный разговор между членами организации не должен позволять растаскивать идею и ослаблять нас, а напротив, призван способствовать сплочению рядов...»

Санмартин протянул руку и нажал на паузу.

— Шовинистический бред типа «кокутаи», — прокомментировал он, скривившись.

— Не так громко, мой друг. Вспомни, в свое время ты чуть не вылетел из Академии из-за неправильной оценки японского национально-политического наследия.

— Меня тошнило тогда и мутит теперь. Интересно, и у буров есть свой вариант истории?

— Еще бы! Они до сих пор утверждают, что англичане во время англо-бурской войны подкладыва-ли битое стекло в кашу бурским детям в концлагерях.

— А много там еще этого бреда?

— Тридцать страниц убористого текста, — тихо ответил Ретталья.

— Нет уж, пощади. Они написали такую чушь до или после того, как мы прибыли?

— До того, как мы прибыли и дали им повод для расстройства. Но с тех пор они подработали текст. Задачи остались те же, просто, судя по всему, убавилось уверенности и согласия относительно того, как достигнуть цели. Некоторые из них хотели бы сотрудничать с нами. Другие — нет.

В «Совете двенадцати» произошел раскол: пять — за, столько же против, председатель и еще один до сих пор колебались. Об этом Ретталья не сказал.

— Ну что ж, я понял, что ты все время водил меня вокруг да около, — заявил Санмартин. — Теперь-то можешь объяснить, какого черта я делаю в разведке?

— Ответ ты знаешь сам: политика. Война началась из-за нас, и мы ее проиграли, — прямо сказал Ретталья. — Мыши ее планировали, операции проводили лягушки. А выиграли крысы. Обе стороны потеряли влияние на адмирала.

Санмартин молча уставился на Ретталью.

— Полковник Линч готов сожрать с потрохами Варяга. Его подзуживает Гамлиэль. Этот и меня хочет убрать и увеличить свою административную зону в четыре раза. Теперь, когда ни мышей, ни лягушек нет, адмирал Ли прихлопнет нас. Не то чтобы он полный идиот, дурак, но убежден, что буры восстанут против Империи, а это снижает нашу ценность.

— А контр-адмирал Ириэ ничего не может сделать? — спросил Санмартин.

— Ириэ не вылезает с «Графа Шпее», и у него постоянные приступы старческого слабоумия, особенно когда он трезвый, — ответил Ретталья.

Если зона Гамлиэля учетверится, то только майор Коломейцев со своим полунезависимым «княжеством» будет недосягаем со стороны его администраторов. А Верещагин окажется в весьма уязвимом положении. Ценой продолжительной службы в колониях и разных ухищрений батальону удавалось избегать не меньше десяти лет изменения штатного расписания. Если сейчас сразу привести его в соответствие с нормами, в каждом стрелковом взводе сократят одно отделение, что уменьшит численность батальона почти на сто пятьдесят человек, а его боеспособность снизится самым существенным образом.

Следя за выражением лица Санмартина, Ретталья продолжил:

— Чертовски неприятное положение: приходится надеяться, что враги спасут тебя от своих же. А неприятности у нас будут! К несчастью, адмирал Ли не верит в это. Как же, четыре боевых батальона на планете и несколько кораблей сверху! Гамлиэль и Линч говорят ему примерно то, что он хочет услышать.

Ретталья плеснул себе еще амаретто и выпил.

— Часть буров непременно нападут на нас. Это может произойти не скоро. Адмиралу до смерти надоело слышать от меня предупреждения о грозящей катастрофе.

Ретталья стал неторопливо убирать бутылки и стаканы, не прекращая говорить:

— Если меня «уйдут», Рауль, я хочу, чтобы это дело попало в хорошие руки, а то Линч сунет сюда кого-нибудь из своих «золотых мальчиков», и тогда всем вам крышка. А тебя я знаю как облупленного. Ты справишься с работой. Она тебе не понравится, но ты ее сделаешь. И неплохо. Со вчерашнего дня грузовики ушли, транспорты тоже, за исключением «Сокаку». Вот и думай, мой друг.

— Aut vincerl aut mori, — закончил за него Санмартин.

— Вот именно. Победим или умрем.

Они помолчали. Потом Санмартин потряс головой.

— У меня патруль, и я хочу вернуться, пока Ханс не организовал крестовый поход, чтобы спасти меня.

— Господи, такого даже я не знаю.

— Ханс — последний романтик на свете.

— Даже спрашивать боюсь...

— И не спрашивай. Словами тут не объяснишь.

— Согласен. Кстати, я хотел бы ненадолго позаимствовать твою маленькую переводчицу. Тут есть для нее одна работа.

— Ретт, на этом паршивом шарике имеется два местных, которые не ненавидят нас. Она — одна из них. И девочка слишком хорошенькая, чтобы умереть, как несчастный учитель.

Ретталья засмеялся и стукнул Санмартина по руке.

— Так я и знал, что ты попадешься!

— Значит, ты шутил. Она тебе не нужна... — медленно проговорил Санмартин.

— Ну, в общем, нет. -

— Ретт, я хотел бы попросить тебя перевести ее в другую казарму. Честное слово, она слишком хороша для наших и нравится мне.

— Рауль, она положительно влияет на тебя, придает мягкости, которой тебе зачастую не хватает. Предчувствую, она нам пригодится, когда тут дела пойдут кисло. И то, что вы нравитесь друг другу, дополнительный плюс. Я этого даже не ожидал. Но ты смотри! Она честная и сторонится политики, как почти все местные, но еще не наша. Ну а как с охотой на жучков?

Санмартин подумал, прежде чем ответить. Зейд-африканские джунгли, даже еще молодые, представляли собой многообещающее разнообразие, не сравнимое с лесами на Земле, которые то оказывались скованными холодом, то заливались водой. Поэтому разрушение их он рассматривал как особо нежелательное явление.

— Иногда так хочется поговорить об этом, — наконец сказал он. — Мне не нравится то, что я здесь вижу. Это место могло бы стать раем, если бы местные жители проявили хотя бы половину усердия, с которым они соблазняют чужих жен...

— Если честно, чем больше я узнаю об этой планете и ее жителях, тем меньше мне нравится и то и другое. Ну что, до следующего?

— До следующего. Чао!

— Чао, Рауль. Спокойного патрулирования.

Когда Санмартин исчез за дверью, Ретталья задумался о странных особенностях психологии солдат, в частности кто служит в верещагинском батальоне. Бригадный офицер по политическим вопросам майор Гамлиэль уже касался этой проблемы. «Брехли-вый Луис», как его звали друзья, становился ощутимой силой за спиной Линча, а не просто, досадной помехой.

Люди Верещагина не испытывали особого счастья и радости от постоянного пребывания на линии огня. Они побывали в самых скверных местах большей части обитаемой Вселенной, а в ближайшем будущем увидят и другие миры. Славы это им не принесло, да они и не жаждали ее. И наконец, они отдали всю жизнь беззаветной службе отнюдь не из-за фанатичной преданности или даже особой верности Его Императорскому Величеству и высшему офицерскому составу.

Особенно характерной фигурой был Петр Коломейцев. У него нет ни семьи, ни друзей, ни каких-либо заметных интересов, кроме дел роты. Им не двигали амбиции. За последние годы он старательно сжигал за собой мосты, неуважительно высказываясь о представителях высших кругов. Его высказывания насчет сомнительной чести сражаться за императора повторялись так часто и были известны так широко, что индекс политической благонадежности Полярника заставлял Рауля Санмартина задумываться.

Отсутствие логики в поведении Коломейцева и других подчиненных Варяга явно беспокоило Гам-лиэля. Следовательно, это проблема и Реттальи.