"Краткая история неолиберализма" - читать интересную книгу автора (Харви Дэвид)

ПОДЪЕМ НЕОЛИБЕРАЛЬНОЙ ТЕОРИИ

Неолиберализм как потенциальный антипод капиталистическому социальному порядку и как инструмент разрешения проблем, присущих капитализму, долгое время скрывался под крылом общественной политики. Небольшая закрытая группа убежденных сторонников — в основном ученых-экономистов, историков, философов — объединилась вокруг известного австрийского политического философа Фридриха фон Хайека с целью создания в 1947 году Общества Мон-Пелерин (Mont Pelerin Society), названного так по имени курорта в Швейцарии, где проходили встречи. В числе наиболее известных участников — Людвиг вон Мизес, экономист Милтон Фридман и даже известный философ Карл Поппер. Философию общества можно описать следующим образом:

«Ключевые ценности цивилизации в опасности. На значительном пространстве Земли важнейшие условия для поддержания человеческого достоинства и свободы уже исчезли. В других районах им постоянно угрожают современные политические процессы. Положение личности и добровольных объединений граждан все больше подавляется произволом власти. Даже наибольшая ценность человека западной цивилизации – свобода мысли и самовыражения – оказалась под угрозой из-за распространения убеждений, которые, требуя толерантного к себе отношения и находясь пока в меньшинстве, стремятся добиться такого влияния, которое позволило бы подавить и искоренить все прочие точки зрения.

Члены нашей группы убеждены, что подобные процессы стимулируют развитие таких взглядов на историю, в соответствии с которыми отрицаются все абсолютные моральные нормы, а также развитие теорий, которые ставят под сомнение безусловную непреложность права. Кроме того, мы считаем, что подобные явления стали возможными в результате ослабления веры в частную собственность и рыночную конкуренцию. Без распространения влияния и инициативы, связанной с собственностью и конкуренцией, сложно представить себе общество, в котором можно было бы реально защитить свободу»[18].

Члены группы считали себя «либералами» (в традиционном европейском понимании) из-за непоколебимой верности идеалам личной свободы. Ассоциация с неолиберализмом указывала на их приверженность принципам свободного рынка, провозглашенным экономистами-неоклассиками, которые были сформулированы во второй половине XIX века (благодаря работам Альфреда Маршалла, Уильяма Стэнли Джевонса, Леона Вальраса) и пришли на смену более ранним классическим теориям Адама Смита, Давида Рикардо и, разумеется, Карла Маркса. Они, однако, не отрицали идеи Адама Смита о том, что «скрытая рука» рынка является наилучшим способом контролировать даже базовые человеческие инстинкты — обжорство, жадность, стремление к богатству и власти — для общего блага. Неолиберальная доктрина оказалась, таким образом, в принципиальной оппозиции теориям вмешательства государства,— например, теории Джона Мейнарда Кейнса, ставшей популярной в 1930-х как реакция на Великую депрессию. Многие политики после Второй мировой войны надеялись использовать кейнсианскую теорию в качестве инструмента контроля над цикличностью деловой активности. Еще агрессивнее неолибералы высказывались против теорий, поддерживающих централизованное государственное планирование. Одна из таких теорий была сформулирована Оскаром Ланге, который поддерживал многие положения марксизма. Решения государства, утверждали неолибералы, неизбежно будут приниматься под влиянием политических интересов и зависеть от расклада сил между заинтересованными политическими группами (профсоюзы, защитники окружающей среды, промышленные и торговые лоббисты). Решения государства по вопросам инвестиций и накопления капитала всегда были бы ошибочными еще и потому, что государство никогда не располагает такой полнотой информации, которая доступна рынку.

Эта теория не была, как указывали многие аналитики, абсолютно последовательной[19]. Научная строгость сторонников неоклассической экономической теории не вполне сочетается с идеалами личной свободы, а их неверие во всемогущество государства идет вразрез с провозглашенной ими же потребностью в сильном государстве, которое может гарантировать защиту прав частной собственности, личных свобод и свободы предпринимательства. Юридическая уловка, якобы уравнивающая корпорации и частных лиц перед лицом закона, стала основой ироничного кредо Джона Рокфеллера, высеченного в камне в Рокфеллер-центре в Нью-Йорке. Надпись гласит, что «наивысшей ценностью является человеческая личность». Как мы позже увидим, в неолиберальной позиции существует немало противоречий. Реальные действия неолибералов (в отношении таких вопросов, как власть монополий или несостоятельность рынка) оказываются мало похожими на, казалось бы, безупречно чистую неолиберальную доктрину. Мы должны проявлять максимальное внимание к имеющимся трениям между теорией неолиберализма и реальным прагматическим действиям неолибералов.

Фон Хайек, автор таких фундаментальных работ, как The Constitution of Liberty, оказался провидцем, утверждая, что именно противостояние идей является самым важным моментом политической борьбы и что, скорее всего, потребуется, как минимум, одно поколение, чтобы выиграть это противостояние — не только с идеями марксизма, но и с идеологией социализма, государственного планирования и кейнсианских идей государственного вмешательства в экономику. Общество Мон-Пелерин добилось политической и финансовой поддержки. В частности, в США влиятельная группа состоятельных граждан и руководителей корпораций, интуитивно сопротивлявшихся любым формам государственного вмешательства и регулирования и даже интернационализации, стремилась организовать оппозицию усиливающемуся стремлению формировать смешанную экономику. Опасаясь того, как последствия сложившегося в годы Второй мировой войны альянса с Советским Союзом и возникшей в США командной экономики могут сказаться на послевоенной политике, эти люди были готовы принять любые идеи, от маккартизма до неолиберализма, лишь бы защитить и укрепить собственное влияние. Тем не менее это движение не оказывало серьезного влияния ни на политику, ни на научный мир до начала 1970-х годов. В эти годы идеи, остававшиеся прежде мало популярными, стали постепенно играть центральную роль в экономической политике, особенно в США и Великобритании. Теперь их обсуждали в разнообразных исследовательских группах (последователях Общества Мон-Пелерин, как, например, Институт экономических отношений (Institute of Economic Affairs) в Лондоне и Heritage Foundation в Вашингтоне). Популярность этих идей росла и в академических кругах, особенно в Чикагском университете, где господствовали идеи Милтона Фридмана. Неолиберальная теория получила академическое признание после того, как в 1974 году фон Хайек получил Нобелевскую премию, а в 1976 году — и Милтон Фридман. Премия по экономике, хотя и ассоциировавшаяся по-прежнему с Нобелем, на деле не имела ничего общего с премиями по другим дисциплинам, оставаясь под жестким контролем банковской элиты Швеции. Неолиберальная теория, особенно в монетарном обличье, начала практически влиять на некоторые области политики. Во время правления президента Кар тера дерегулирование экономики стало одним из ответов на хроническое состояние стагфляции, в котором Соединенные Штаты находились на протяжении 1970-х годов. Превращение неолиберализма в новую экономическую доктрину, призванную регулировать общественную политику на государственном уровне в развитых капиталистических странах, произошло в США и Великобритании в 1979 году.

 В мае того же года Маргарет Тэтчер была избрана премьер-министром Великобритании с надеждой на серьезные реформы в экономике. Под влиянием Кита Джозефа, активного и убежденного публициста с серьезными связями в неолиберальном Институте экономических отношений, М. Тэтчер поддержала идею о том, что кейнсианство должно быть забыто и что монетаристские решения, определяющие спрос, должны стать ключевыми для борьбы со стагфляцией. Она признавала, что это означает не что иное, как революцию в фискальной и социальной политике, и немедленно дала понять, что намерена во что бы то ни стало изменить институты и политические приемы социал-демократов, принятые в Великобритании после 1945 года. Новая политика предполагала конфронтацию с профсоюзами, неприятие любых форм социальной солидарности, подрывающих основы конкуренции и гибкости (особенно те, что выражались в муниципальном управлении и особенном влиянии отдельных профессиональных союзов), отказ или серьезное сокращение всех v обязательств государства, связанных с социальными гарантиями, приватизацию государственных предприятий (включая и муниципальное жилье), снижение налогов, поощрение предпринимательской активности, создание благоприятного делового климата и поощрение иностранных инвестиций (особенно из Японии). Как заявляла Тэтчер, не существовало «такого явления, как общество,— только отдельные мужчины и женщины» и, как она же добавила позже, еще и их семьи. Все формы социальной солидарности должны были исчезнуть и уступить место индивидуализму, частной собственности, личной ответственности, семейным интересам. Идеологическая атака, которую Тэтчер вела в поддержку новых ценностей, была непреклонной[20]. «Экономика — это метод,— говорила она,— задача же заключается в том, чтобы изменить душу». И это ей удалось, хотя методы были не всегда последовательными и исчерпывающими, нередко они реализовывались ценой серьезных политических усилий.

В октябре 1979 года Пол Волкер, председатель Федерального резервного банка США в администрации президента Картера, разработал и начал проводить радикальные изменения в кредитно-денежной политике США[21]. Многолетняя приверженность либеральных демократов Америки принципам «Нового курса», предполагавшего кейнсианскую фискальную и денежную политику и провозглашавшего в качестве основной цели обеспечение полной занятости, была забыта в пользу новой политики, предполагавшей снижение инфляции любой ценой, независимо от изменения уровня безработицы. Реальная процентная ставка, нередко оказывавшаяся отрицательной в годы резкого взлета инфляции в 1970-е годы, стала положительной по распоряжению руководства Федеральной резервной системы (рис. 1.5). Номинальная процентная ставка резко возросла и после недолгого периода колебаний к июлю 1981 года зафиксировалась на уровне 20%. Началась «долгая и глубокая рецессия, которая опустошила американские заводы, разрушила профсоюзы и довела экономики стран-должников практически до полного банкротства; за этим последовал продолжительный период изменений»[22]. По мнению Волкера, это был единственный способ выйти из состояния стагфляции, в котором и США, и многие развитые страны находились на протяжении 1970-х годов.

 Шок Волкера, как вскоре стали называть эту политику, воспринимался как необходимое, но недостаточное условие неолиберализации. Центральные банки некоторых стран долгое время подчеркивали направленность собственной фискальной политики на ограничение инфляции. Их действия были гораздо ближе к монетаризму, чем к кейнсианству. В Западной Германии подобного рода политика основывалась на опыте недавней истории, когда бесконтрольная инфляция стала причиной падения Веймарской республики в 1920-е годы (и обеспечила условия для возникновения фашизма), а также на более позднем примере, связанном с ростом инфляции в конце Второй мировой войны. МВФ давно взял на себя– функцию контроля над ростом внешнего долга отдельных государств и настаивал на применении фискальных ограничений и жестком бюджетном контроле по отношению к странам-заемщикам. Однако монетаризм существовал в условиях серьезного влияния профсоюзов на политику и постоянных попыток со стороны государства выстроить систему социального обеспечения. Поворот к неолиберализму зависел не только от принятия идей монетаризма, но и от изменения государственной политики во многих других областях.

Победа Рональда Рейгана над Картером в 1980 году стала поворотным моментом, хотя еще Картер начал процесс дерегулирования экономики (в отношении авиационных и транспортных компаний) в попытке выйти из кризиса стагфляции. Советники Рейгана были убеждены, что монетаристское «лечение», предложенное Волкером для больной и стагнирующей экономики, было лучшим способом решения проблем. Волкера поддержали, и он был назначен на пост председателя Федеральной резервной системы во второй раз. Администрация Рейгана обеспечила ) ему необходимую поддержку, продолжив политику дерегулирования экономики, снижения налогов, сокращения бюджетных расходов и предпринимая новые шаги к уменьшению влияния профсоюзов. Рейган подавил выступление профсоюза авиадиспетчеров (РАТСО) в долгой и сложной забастовке 1981 года. Это стало сигналом к массовым атакам на профсоюзы и произошло именно в тот момент, когда рецессия, спровоцированная решениями Волкера, привела к росту безработицы (достигшей более 10%). Профсоюз авиадиспетчеров был не просто одной из многих профессиональных организаций — это была организация высокооплачиваемых профессионалов, «белых воротничков», являвшаяся примером для американцев среднего класса, а не простых рабочих. После подавления выступления авиадиспетчеров изменились условия труда по всей Америке. Установленный законом минимальный уровень оплаты труда, который до 1980 года соответствовал прожиточному минимуму, к 1990 году оказался на 30% ниже прожиточного минимума. Именно тогда начался многолетний спад уровня реальной оплаты труда (рис. 1.6).

После назначений Рейганом новых людей на ключевые позиции — охрана окружающей среды, защита труда, здравоохранение — кампания по сокращению числа правительственных чиновников развернулась в полном масштабе. Процесс дерегулирования всех без исключения областей деятельности — от авиаперевозок и телекоммуникаций до финансов — открыл корпорациям новые, незанятые рыночные ниши. Налоговые льготы на инвестиции, по сути, поддерживали движение капитала из северо-восточных и центральных штатов, где влияние профсоюзов оставалось сильным, на юг и запад, где профсоюзов практически не существовало, а законодательные ограничения их деятельности были тогда мягче. Финансовый капитал все больше обращал внимание на заграничные рынки, где рентабельность инвестиций могла быть выше. Все активнее происходил вывод промышленности за пределы США– Рынок, который существующая идеология провозгласила наилучшим инструментом стимулирования конкуренции и инноваций, становился средством консолидации Монопольного влияния. Налоги на корпорации были резко снижены, максимальный налог на личные доходы был сокращен с 70 до 28%. Это было названо «самым серьезным снижением налогов в истории» (рис. 1.7).

 Так начался решительный поворот к еще большему социальному неравенству и восстановлению экономического влияния верхушки общества.

Существовало, однако, еще одно обстоятельство, которое также способствовало сдвигу в сторону неолиберализма в 1970-х. После резкого повышения цен на нефть странами ОПЕК и нефтяного эмбарго 1973 года такие производящие нефть страны, как Саудовская Аравия, Кувейт, Абу-Даби, получили огромную финансовую власть. Из отчетов британской разведки мы знаем, что США активно готовились к вторжению в эти страны в 1973 году с целью восстановления поставок нефти и обеспечения снижения цен. Тогда Саудовская Аравия согласилась, якобы под давлением США, размещать все свои нефтедоллары в инвестиционных банках Нью-Йорка[23]. Вскоре на счетах скопились значительные средства, и банкиры должны были предложить оптимальный способ прибыльного управления этими огромными суммами. Искать такие возможности в рамках американской экономики, особенно в условиях депрессии и снижения рентабельности вложений в середине 1970-х годов, было бессмысленно. Гораздо более привлекательными с финансовой точки зрения были зарубежные рынки. Но государственные ценные бумаги выглядели наиболее привлекательно, потому что, как сказал Уолтер Ристон, глава Citibank, правительство не может просто уехать или исчезнуть. Правительства многих стран с развивающейся экономикой нуждались в деньгах и были готовы привлекать средства под проценты. Но для этого были необходимы определенные гарантии надежности и относительная прозрачность сделок для кредиторов. Американские инвестиционные банкиры опирались на имперские традиции США и для поиска новых инвестиционных возможностей, и для защиты своих зарубежных операций.

Имперская традиция США уже долгое время находилась в стадии формирования и до известной степени определялась по контрасту с другими мировыми империями — Британией, Францией, Голландией — и другими европейскими державами[24]. В конце XIX века США присматривались к возможностям колониальных захватов, а в течение XX века в стране сложилась более открытая форма империализма — без колоний как таковых. «Нужная» схема сложилась в Никарагуа в 1920-е и 1930-е годы, когда американские Военно-морские силы, призванные защищать интересы США, оказались втянутыми в длительную и сложную повстанческую войну под предводительством Сандино. США были вынуждены поддержать более сильную из противоборствовавших сторон, в данном случае Сомоса: предоставить военную и экономическую поддержку ему, его семье и ближайшим союзникам, чтобы те могли подавить или подкупить оппозицию и продолжить накопление капитала. В ответ группировка Сомосы должна была предоставить американскому капиталу возможность осуществлять необходимые операции в стране, при необходимости поддерживать интересы США как в стране, так и в регионе в целом (в данном случае — в Центральной Америке). Такая модель была использована США после окончания Второй мировой войны, в период глобальной деколонизации, которую европейские державы были вынуждены начать под давлением США. ЦРУ разработало заговор, в результате которого в 1953 году в Иране было свергнуто демократически избранное правительство Моссадека и власть перешла к шаху, который, в свою очередь, обеспечил американским компаниям выгодные нефтяные контракты (и не возвратил британским компаниям национализированные Моссадеком активы). Шах стал одним из ключевых гарантов американских нефтяных интересов на Ближнем Востоке. Подобная тактика в послевоенный период позволила США доминировать в большинстве регионов, не вошедших в коммунистический лагерь. Так Америка боролась с коммунистической угрозой, утверждая антидемократическую (и даже более того — антинародную, антисоциалистическую и антикоммунистическую) стратегию, которая еще больше укрепляла альянс США с военными диктатурами и авторитарными режимами (прежде всего, разумеется, возникавшими в Латинской Америке). Истории, которые Джон Перкинс приводит в книге Confessions of an Economic Hit Man, полны постыдных и неприглядных подробностей о том, как США снова и снова действовали по тому же принципу. Вопреки ожиданиям интересы США становились все более уязвимыми в борьбе против коммунизма. Но согласие и поддержку местных правящих элит можно было купить сравнительно недорого. А вот для подавления оппозиционных или социалистических движений (например, правительство Альенде в Чили) США пришлось действовать крайне жестоко — и особенно в отношении народных движений во многих развивающихся странах.

Такова была политическая ситуация в момент, когда избыток средств, которыми распоряжались американские инвестиционные банки, был распределен по мировым рынкам. До 1973 года большая часть американских инвестиций были прямыми и направлялись по большей части на разработку природных ресурсов (нефти, минералов, прочего сырья, включая и сельскохозяйственное) или развитие отдельных рынков (телекоммуникаций, автомобилестроения) в Европе и Латинской Америке. Нью-йоркские банкиры всегда вели активную деятельность на международных рынках, но после 1973 года эта активность усилилась, хотя теперь и ограничивалась в основном кредитованием иностранных правительств[25]. Такая политика требовала либерализации международных кредитных и финансовых рынков, и американское правительство начало активно продвигать и поддерживать такую либерализацию на протяжении 1970-х годов. Остро нуждавшиеся в средствах развивающиеся страны брали огромные займы по выгодным для американских банков процентным ставкам[26]. Так как займы исчислялись в американских долларах, любое, даже незначительное, повышение процентных ставок в США могло без дополнительных усилий привести развивающиеся страны к дефолту. В такой ситуации американские банки могли бы понести серьезные убытки.

 Первая серьезная проверка на прочность этой политики произошла в самый разгар финансового шока Волкера, когда Мексика объявила дефолт — в 1982—1984 годах. Администрация Рейгана, в первые годы правления серьезно рассматривавшая возможность выхода США из Международного валютного фонда (МВФ), нашла-таки способ, объединив влияние Министерства финансов США и собственно МВФ, выйти из кризиса, пролонгировав условия займа — но в обмен на гарантию проведения в Мексике неолиберальных реформ. Это решение было признано классическим, а Стиглиц назвал его позже «чисткой» МВФ 1982 года от кейнсианских влияний. МВФ и Всемирный банк стали центрами пропаганды и развития «фундаментализма свободного рынка» и неолиберальной философии. В обмен на реструктурирование долговых платежей (изменения графика выплат) страны-должники обязались провести институциональные реформы, например сократить социальные расходы, ввести новые, более гибкие формы регулирования рынка труда, провести приватизацию. Так появилось понятие «структурные преобразования». Мексика стала одной из первых стран, где начался процесс, приведший к росту неолиберальных государств[27]. Опыт Мексики показал ключевое отличие между либеральным и неолиберальным подходами. При либеральном подходе кредиторы сами несут потери, связанные с неправильными кредитными решениями. При неолиберальном подходе заемщики под давлением государства и международных организаций вынуждены брать на себя бремя выплаты долга независимо от того, какие последствия это может иметь в отношении условий жизни местного населения. Если при этом заемщики могли быть вынуждены уступить какие-то активы в пользу иностранных компаний по бросовым ценам, государство их не поддерживало. Но, как оказывается, эта идея не соответствует положениям неолиберальной теории. Как доказывают Дюменил и Леви, одна из целей новой политики состояла в обеспечении американскому капиталу возможности получать максимальную рентабельность от капиталовложений за пределами США на протяжении 1980-х и 1990-х годов (рис. 1.8 и 1.9)25 . Восстановление власти экономической элиты или верхушки общества в США и в других развитых капиталистических странах напрямую было связано с прибылями, извлекаемыми из других стран посредство»[28] перемещения капитала и проведения структурных преобразований.