"Свеча для трупа" - читать интересную книгу автора (Грэнджер Энн)

Глава 4

Достопочтенный Ларс Холден, член парламента, сидел за столом в тесном кабинетике, который он делил со своим коллегой, еще одним членом парламента.

Прохожему, любующемуся зданием парламента, построенным в экстравагантном стиле викторианской готики, кажется, что оно как нельзя лучше подходит для отправления важных государственных дел, но каждый, кто проводит большую часть жизни внутри этих знаменитых стен, очень хорошо знает, что, в частности, палата общин уже давно стала слишком мала для нужд нынешнего дня.

В ней просто не хватило бы мест, если бы каждый член парламента вдруг решил прийти на заседание. За кабинетами идет настоящая охота, и те, кто нечасто появляется в парламенте, могут неожиданно для себя обнаружить, что работать им негде, кроме как за столом в библиотеке. Другие — и в их числе Ларс — вдвоем-втроем занимали один кабинет.

Но сейчас он был в помещении один. Его коллега отправился куда-то в Африку в качестве «наблюдателя», и Ларс наслаждался непривычным уединением. Да и вообще у него сегодня было хорошее настроение. Еще несколько дней, и палата общин уйдет на летние каникулы, парламентарии разъедутся кто куда.

Он энергично потер ладони — узкие, с длинными тонкими пальцами. Его мать надеялась, что он пойдет по ее стопам и станет музыкантом, но он с самых ранних лет знал, чего хочет. Он хотел быть главным, заниматься серьезными вещами. Он хотел оказаться в «лучшем клубе Лондона». И вот он здесь.

По правде говоря, он еще не добился подлинной власти, но политические комментаторы отмечали, что его персона «достойна внимания». Он занимал то один второстепенный пост, то другой, а следующая перестановка в кабинете министров почти наверняка позволит ему оказаться на более значимой должности. (Хорошо осведомленные источники полагали, что премьер-министр будет перетасовывать кабинет осенью, когда соберется парламент. Ларсу можно было простить легкую эйфорию — он чувствовал, что власть находилась от него на расстоянии вытянутой руки.) Да, без сомнения, он шел вперед и вверх.

Улыбаясь своим сладким мыслям, Ларс пробормотал:

— Ну, посмотрим, что у нас тут сегодня!

Секретарша Рут только что положила на стол стопку писем из его избирательного округа. Каждое письмо было распечатано, каждый листок расправлен. Рут всегда клала сверху те письма, которые, по ее мнению, могли представлять особенный интерес. Сегодня она задержалась у стола и дала понять, что верхнее письмо чем-то вызвало ее недовольство.

— По-моему, какой-то сумасшедший! — сказала она. — Но, судя по адресу, он живет где-то совсем близко от вас. Я подумала, что вы можете знать этого человека.

Ларс взглянул на мятый листок дешевой линованной бумаги, и настроение у него слегка испортилось. У него возникло ощущение, что этот листок принадлежит к тем вещам, о которых мать говорила ему в детстве: «Не трогай это! Неизвестно еще, где оно валялось».

Он выглядел так, будто долго пролежал в заднем кармане замызганных штанов. Но Ларс был добросовестным членом парламента от избирательного округа, а ему написал его избиратель. И он отнесется к этому с должным вниманием. Множество политиков погубило карьеру из-за пренебрежительного отношения к голосовавшим за них людям. Преданность избирателей просто так не дается. И к тому же Рут сказала что-то про адрес.

Движением ото лба к затылку Ларс пригладил густые льняные волосы, унаследованные от матери. Даже в одиночестве он бессознательно проверял, все ли в порядке с внешним видом. Он был привлекательным неженатым мужчиной, обладал мощным потенциалом карьерного роста и неизбежно рассматривался в качестве выгодной партии. И он собирался в скором времени заняться этим вопросом, но здесь, в противоход всем остальным направлениям его жизненного развития, возникло препятствие, не позволяющее ему осуществить свои планы.

Он решительно выбросил из головы мысли об этой личной проблеме и взялся за письмо.

— Господи боже! — воскликнул он. — Это тот кошмарный старик! Какого черта ему надо?

Остатки настроения испарились без следа. Как и предполагала Рут, он сразу узнал адрес. Мысленным взором он увидел дом и его обитателя, написавшего письмо. Его бросило в жар, под воротником рубашки выступил пот. Ларс отодвинулся от стола, вскочил с кресла и подошел к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха и остудить голову.

Дверь позади него открылась, вошла Рут с кофе.

— Что-то случилось, мистер Холден? Вы какой-то красный.

Она оглядела его хозяйским и даже слегка начальственным взглядом, который был хорошо знаком Ларсу. Ей было под пятьдесят, и она уже сидела в этом кабинете, когда он в него въехал. Без нее он чувствовал себя как без рук. Рут была кладезем самой разнообразной информации и в том числе ходячей энциклопедией сведений, касающихся парламентских дел и этикета. Даже Маргарет Холден отзывалась о Рут с уважением.

— Нет, ничего. — Голос у него звучал не слишком уверенно. Прежде чем она развернулась, чтобы уйти, он заметил недоумение на ее лице. — Рут?

Она привыкла к тому, что он отрабатывает на ней трудные места речей, и задержалась у двери в ожидании неизменного: «Ну, как вам этот пассаж?»

Но он сказал задумчиво:

— Как вы думаете, родителю досадно было бы обнаружить, что он на самом деле не любит своего ребенка?

Не многое могло поразить или удивить Рут. Она слегка подняла брови к мышиного цвета челке и спокойно сказала:

— Думаю, что очень досадно. Кроме того, это как-то неестественно.

— Что? Не любить своего ребенка? Я не имею в виду алкоголиков и больных людей, издевающихся над своими детьми. Я говорю об абсолютно порядочных, ответственных людях, которые никому не желают дурного… ну, вообще-то я говорю о своем отце. Его уже давно нет в этом мире — он умер одиннадцать или двенадцать лет назад. Жаль это признавать, но я не скучаю по нему. Мы совершенно по-разному смотрели на вещи. Он никогда не играл со мной в футбол, не брал на прогулки по окрестностям, не учил кататься на велосипеде. Ну и все в таком духе.

— Может быть, он был сильно занят? — рассудительно сказала Рут. — Да и все ли отцы занимаются таким образом с детьми? Мне всегда казалось, что в основном матери находят время для таких вещей.

Ларс задумался.

— Возможно. Мать научила меня играть на фортепиано, а не кататься на велосипеде. Наверно, она считала, что я сам в состоянии освоить велосипед, и я освоил его. Но по крайней мере, она разговаривала со мной. Мы с отцом никогда не разговаривали — ни когда я был ребенком, ни когда стал постарше. Он не сказал мне ни одного лишнего слова, даже для того, чтобы показать недовольство или указать на ошибку. В конце жизни он был сильно болен и, казалось, отстранился еще больше. Может, это из-за болезни. Но он определенно не придавал особенного значения тому, как мало времени осталось ему для общения со мной.

Рут сложила губы в неодобрительную гримасу. Ларс заметил это и поспешил восстановить баланс:

— Но надо отдать ему должное: он всегда был щедр и никогда не возражал, если мне чего-либо хотелось. Когда у меня что-либо получалось — например, я успешно сдавал экзамен, — он говорил: «Неплохо, неплохо!» — а затем протягивал десятку. Иногда он пытался придумать, что еще сказать, и добавлял: «Трудная была контрольная?» Я всегда говорил, что нет, даже если на каждом вопросе можно было голову сломать. Иначе он бы просто не знал, что говорить. Он во всем вел себя как порядочный человек, старающийся поступать правильно, невзирая на собственные чувства. Я имею в виду, Рут, он не любил меня, но был слишком джентльменом, чтобы признать это!

Во взгляде секретарши промелькнуло осуждение.

— Я уверена, что все было не так, мистер Холден! Он наверняка очень гордился вами — как ваша мать.

— Она — да! — коротко отозвался Ларс. — Но он — нет. Может, это прозвучит глупо или по-детски, но мне всегда казалось, что он слегка в обиде на меня. — Он пожал плечами. — Возможно, за то, что я отнимал у матери слишком много времени. Мы не были счастливой семьей. Мы не ссорились, но и не шутили в присутствии друг друга. Никогда не поддразнивали один другого. Мы всегда были кошмарно вежливы. Это же неестественно, разве нет?

— А почему вы вдруг задумались об этом? — сурово спросила Рут. — Вы, случайно, не заболеваете? Я слышала, сейчас какой-то вирус активизировался. У вас нет температуры?

Ларс пропустил ее слова мимо ушей.

— Когда отец умер, он оставил всю собственность под пожизненной опекой матери. Она перейдет ко мне только после ее смерти. Можно отнестись к этому по-разному. Я воспринимаю это так, что он не верил, что я буду заботиться о матери. А что он думал? Что я выброшу ее на улицу? — В голосе Ларса явственно прозвучала обида.

— Или что она может снова выйти замуж, — рассудительно сказала Рут. — И желал сделать так, чтобы собственность дошла до вас — пусть через много лет — в нетронутом состоянии. Когда я увидела вашу «Старую ферму», то подумала, что это чудесное место. Мне очень нравятся такие старые дома, особенно наполовину кирпичные, наполовину деревянные, как ваш.

— Это памятник архитектуры. Его построили еще во времена Тюдоров, — рассеянно сказал Ларс. — А когда вы были у нас, вам не показали потайную католическую часовню в маленькой комнатке позади черной лестницы?

— Да! Это было так романтично! — Рут мечтательно улыбнулась. — Именно об этом я и говорю. Ваш дом особенный. Скорее всего, ваш покойный отец хотел только создать гарантии того, что семья его не потеряет. — Она показала на стол. — Пейте, пока не остыло.

— Но дело не только в доме! — Ларс не обратил внимания на ее жест в сторону остывающего кофе. — Есть еще два небольших дома неподалеку от основного здания. В них раньше жили работники. Когда отец умер, мы продали лес и какую-то часть пастбищ, но оставили эти дома. Один снимает отставной военный. Верный волонтер партии и, кроме того, отличный малый. Перед выборами всегда собирает голоса, разносит листовки по городу, а в дни выборов сидит целый день и объявляет текущие результаты. В другом… — В голосе и лице Ларса засквозило волнение. — В другом живет кошмарный старик по имени Буллен. Он написал мне. Бог его знает зачем! Вот письмо. — Ларс показал на стол. — От него одни неприятности. За аренду он не платит. Сидит и сидит в доме, год за годом, и никуда не ходит, кроме ближайшего паба. Наверно, все свои деньги тратит на выпивку!

— Везунчик! — сказала Рут. — Устроил себе идеальную старость!

— Это просто смешно! Мне кажется, он даже за меня не голосует. Я неоднократно говорил матери, что не вижу ни малейшего основания для того, чтобы вот так бесплатно давать Буллену жить в нашем — моем — доме! А она каждый раз отвечает, что он «бедный старик, у которого ничего нет, кроме пенсии» и что «вряд ли он протянет долго». — Лицо Ларса все больше наливалось злостью. — Он весь пропитан алкоголем и, судя по всему, проживет лет до ста! Он уже стар, как дубовый пень, и страшен, как смертный грех. Бог знает, почему мать потакает этому пьянчуге. Обычно она такая рассудительная. Я бы даже назвал ее умной. Вы так не считаете? — Он впился глазами в Рут.

Рут полуобернулась, собираясь уходить — у нее было еще много дел.

— Ваша мать очень здравомыслящая женщина. Я уверена, что ваши интересы для нее крайне важны. А что до этого старика, думаю, она не гонит его исключительно по доброте душевной. Если вы желаете пить остывший кофе, это ваше дело — но у меня нет времени для того, чтобы готовить новый!

Она вышла из кабинета. Ларс вздохнул. Без сомнения, Рут права. Его мать здравомыслящая и добрая женщина. Но она также невероятно упряма, а в последнее время Ларс начал подозревать, что у нее с Булленом в прошлом были какие-то особые дела.

Ларс оперся на подоконник, сжав кулаки так сильно, что ясно обозначились костяшки. Нет, так не пойдет. Он должен взять себя в руки и разобраться с письмом. Ларс обернулся и посмотрел на стол. Удивительно, что этот пьянчуга, насквозь пропитанный алкоголем, вообще смог управиться с ручкой и бумагой. Ларс вернулся к столу и сел. Взял письмо Буллена. Итак, чего же он хочет?

Короткое письмо — скорее даже записка — начиналось осторожным и несколько тавтологическим обращением:

Дальше следовало:

Ларс прочел письмо дважды. Во второй раз он понял из него ровно столько, сколько и в первый, то есть вовсе ничего. Однако в голове Ларса возник, словно злобный морщинистый призрак, глядящий из угла, образ того, кто писал его. Даже будто потянуло перегаром от дешевого виски. Или серой. Ларс всегда считал, что в Буллене есть что-то дьявольское.

— Совсем рехнулся! — сказал он вслух.

Бредятина. Что дальше? Начнет требовать, чтобы ему вернули работу могильщика? Или, что более вероятно, чтобы Ларс провел ему центральное отопление. Тогда Буллену станет совсем хорошо, и он не съедет до самой смерти. Ага, дожидайся!

«Я ее для вас вырезал». Вместе с письмом была газетная вырезка. Неужели Рут не заметила ее и оставила в конверте? Обычно она разрезала их чуть ли не надвое. Ларс перебрал стопку бумаги и уже собрался пойти в приемную и спросить, как вдруг увидел небольшой квадратный листок, лежащий на ковре под столом. Он наклонился и поднял его.

«ТАИНСТВЕННЫЕ ОСТАНКИ МОЛЧАТ О СВОЕМ ПРОИСХОЖДЕНИИ», — гласил заголовок.

В статье были правильно расставлены акценты. Читателей газеты интересовала скорее не сама шокирующая находка, а то, как она связана с Бамфордом и его обитателями.

Пальцы Ларса принялись барабанить по столу. Его бросило одновременно в холод и в жар, по спине потек пот. Подавив неприятную дрожь, он подумал, что не исключено, что он подцепил-таки вирус, о котором говорила Рут. Ему было как-то не очень хорошо. Ларс пощупал лоб.

Старик что-то задумал. Во фразе «Вряд ли тут что-то серьезное» слышалась скрытая угроза. Серьезное. «А мне-то какое дело? — подумал Ларс. — Этот пропойца что, собирается меня шантажировать?» Да и не в его это интересах. Буллен и так не знает никаких проблем — живет под крылышком матери, в доме, принадлежащем Холденам. Он же не такой дурак, чтобы рубить сук, на котором сидит.

Но тем не менее в Ларсе зашевелился червячок беспокойства, даже тревоги. Любой общественный деятель, любой политик — а особенно такой молодой, перспективный и амбициозный, как Ларс, — всегда может стать жертвой скандала. Были случаи, когда репутация разлеталась вдребезги от самых пустяковых вещей, вроде забытых эпизодов из прошлого, ошибок молодости, проступков подчиненных. Пресса вцепляется в такой материал мертвой хваткой. Поэтому осторожность никогда не помешает. От письма и газетной вырезки, которые сами по себе были просто бумажным сором, исходил запах опасности. Призрак Буллена в углу кабинета растаял, на его месте возникло темное существо без лица. Вот его Ларс боялся по-настоящему. Он вернулся к окну.

Прохладный ветер, гуляющий над рекой, высушил его влажный лоб. Крупная дрожь еще раз сотрясла тело, затем незваный озноб прошел. Система терморегуляции организма снова заработала как надо. У Ларса вырвался смешок. Надо же, расстроился из-за дурацкой записки никчемного старика. Это все работа. Он тратит на нее чересчур много нервной энергии. Хорошо еще, что скоро каникулы. Ни при каких обстоятельствах ему нельзя терять хватки — он хорошо знает, чем это заканчивается. С ним этого не должно случиться. И не случится.

На Темзе, подбирающейся к самому зданию парламента, сегодня было оживленно. Мимо медленно шла экскурсионная лодка. Человек с громкоговорителем указывал на фасад парламента и, очевидно, рассказывал экскурсантам о знаменитом Биг-Бене. Оставляя на темной маслянистой воде два пенистых белых гребня, которые трансформировались в длинные расходящиеся волны, лодку обогнал мощный полицейский катер. При виде его Ларс нахмурился.

Он вернулся к столу и перечел письмо и газетную вырезку. На него накатила волна злости. Он смял бумаги в кулаке и уже собрался выбросить их в мусорную корзину, но в последний момент, повинуясь инстинкту, остановился, расправил их, затем аккуратно сложил и спрятал в нагрудный карман. В выходные он поедет в свой избирательный округ. Он специально придет к Буллену и в недвусмысленных выражениях объяснит ему, что, какую бы аферу тот ни задумывал, она с самого начала обречена на провал.

— Не на того напал! — мрачно сказал Ларс. — Вздумал со мной шутки шутить. Не выйдет!

Телефон на столе пронзительно зазвенел. Ларс чуть не подпрыгнул от неожиданности. Он поднял трубку.

— Мисс Причард на линии, — услышал он голос Рут. — Я соединяю?

— Конечно!

Свободная рука Ларса опять сама собой потянулась к волосам.

В трубке зазвучал другой женский голос.

— Дорогая! — воскликнул Ларс. — Да, конечно, — добавил он через секунду, а еще через пять спросил уже менее уверенно: — А стоит ли? — Наконец он сказал: — В эти выходные? Ну, если ты уже решила… Да, Энджи. Естественно, ты права. Я согласен, ты же сама знаешь. — К этому времени в его голосе уже слышалось раздражение. — Но, к несчастью, она собирается устроить званый у…

Голос на другом конце линии разразился целым потоком фраз. Ларс отнял трубку от уха и сдался:

— Ну, как скажешь.

Он положил трубку и посмотрел в окно. Солнце, все утро едва пробивавшееся сквозь облака, теперь совсем исчезло — как и хорошее настроение Ларса.

Однако он уверенно сказал себе, что скоро разберется с этой небольшой неприятностью, очередной и далеко не самой серьезной в длинном ряду проблем, уже решенных им в прошлом. Его звезда восходила. Ничто не должно помешать ее восходу. Ничто.

— Многочисленные колото-рубленые раны, намеренно нанесенные ножом с тяжелым широким лезвием или мачете. — Маркби поднял глаза от отчета. — Похоже, доктор Фуллер вполне уверен в оценке.

— Некоторые кости расщеплены, на других остались повреждения в форме поперечных и диагональных борозд, — сказала Луиза Брайс. — Результат колющих и рубящих ударов, нанесенных со значительной силой.

— Возможно, убийца попытался расчленить тело, но не смог?

— Для этого удары слишком беспорядочны. Доктор Фуллер считает, что они характерны скорее для яростного нападения.

Маркби закусил губу.

— По прошествии такого долгого времени у нас почти нет шансов найти орудие убийства.

— Мы прочесываем кладбище. По краям территории, подальше от центральной дорожки, много лет никто ничего не трогал. Трава в два фута высотой и заросли ежевики. Траву мы скашиваем, ежевику срезаем под корень. Если туда что-нибудь бросили, даже двенадцать лет назад, оно лежит там до сих пор.

Он показал на вторую пачку скрепленных степлером листов:

— А это что?

— Это от криминалистов. — Брайс зашелестела листами. — Они исследовали под микроскопом остатки материи, а также пластмассовые пуговицы — предположительно, от летнего платья — и то, что осталось от сандалий. Искусственные подошвы сохранились лучше, чем кожаный верх. Маленький размер. Модель массового производства, вроде тех, что распространяются через сетевые магазины. Вот что интересно: в следах человеческой ткани и образцах почвы было обнаружено необычно большое количество насекомых. Материалы были переданы экспертам-энтомологам. Тут список длиной в целую милю!

Брайс бегло просмотрела список и продолжила:

— В числе прочих здесь фигурируют мокрицы, уховертки и осы, а также яйца Calliphora vomitoria. — Она сделала секундную паузу. — Очевидно, это обыкновенная мясная муха. Их еще называют трупными или падальными. Экспертов удивило количество яиц. Видимо, этих синих чудовищ собралось вокруг нее несметное количество. Эксперты пришли к выводу, что в течение как минимум нескольких часов тело было защищено от насекомых только наброшенной на него материей. За это время к нему наведались все летающие и ползающие твари, какие только были в округе.

На оконном стекле появились капли дождя. Покосившись на них, Маркби подумал, что даже Мередит должна признать, что такая погода не очень подходит для длительного отдыха на природе. Ну, если только ты не рыбак, конечно. Маркби не увлекался рыбной ловлей, но смутно знал откуда-то, что рыбакам — или рыбе — как раз нравится дождливая погода. А еще рыбе нравятся мухи. Вокруг этого трупа мух собралось необычно много.

— Мокрицы, осы, уховертки… Лу, ты, случайно, не разбираешься в садоводстве?

Она состроила гримасу:

— Я живу в квартире. Ну, есть у меня пара горшков с геранью на балконе. А что?

— Да вот я думаю, — пробормотал он, — не лежала ли она, к примеру, в сарае для рассады.

Наверное, мысль о рыбе крепко засела у него в подсознании, поскольку по дороге домой он остановился и купил на ужин жареной трески с картошкой. Ему нравился шум и запах кафе, специализирующихся на рыбе с картофелем фри. Он любил шипение масла, звон металлической утвари, резкий запах уксуса даже больше, чем вкус самого блюда. Однако сейчас он проголодался.

Оказавшись у себя в кухне, он развернул оберточную бумагу. Рыба еще не совсем остыла, но была уже не такой горячей, как следовало бы. Он переложил все в тарелку и поставил ее в микроволновую печь. Затем стал делать бутерброд с маслом. Ничто не дополняет рыбу с картошкой лучше, чем такой бутерброд.

Но подсознание продолжало работать. Маркби застыл с ножом в руке, затем начал рассеянно совершать в воздухе колющие движения. Большой нож. Яростная атака. Нападение сумасшедшего? Вообще-то он скептически относился к сумасшествию как к причине для убийства, но, когда такое случается, виновного обычно быстро находят, поскольку такое убийство часто происходит при свидетелях либо предваряется угрозами и неконтролируемыми агрессивными выходками. Кроме того, нередко оказывается, что убийца длительное время находился под наблюдением психиатров.

Однако сам факт захоронения на кладбище, причем с соблюдением такой секретности, что тело пролежало в земле годы, прежде чем было обнаружено по чистой случайности, указывал на то, что убийца не был безумцем. Это действие было совершено с холодным рассудком.

Итак, если не сумасшествие, тогда что? Ненависть? Ярость?

— Аффект! — вслух сказал Маркби.

Мысли его потекли в другую сторону, он подумал о Мередит. Его охватило чувство вины. Он до сих пор не поговорил с ней о том, что, по-видимому, их совместный отдых отменяется. Откладывать дольше было бы непростительно. Но с другой стороны, было бы невежливо и несправедливо просто позвонить и объявить, что у него много работы и ему не удастся сейчас взять отпуск. Он, по крайней мере, должен сам приехать к Мередит и сказать ей это при личном разговоре. Он подождет до дня дознания: ведь кто знает, может быть — хотя шанс очень невелик, — это дело вдруг раскрутится само собой в течение нескольких дней. Иногда такое случается, против всяких ожиданий. Тогда коронер будет доволен, и он сможет уйти в отпуск с чистой совестью.

Осыпаемая мелким дождем, шеренга полицейских медленно двигалась сквозь густой кустарник, захвативший весь периметр старого кладбища. Братья Лоу, Дэнни и Гордон, оба совершенно нечувствительные к погоде, какой бы она ни была, сидели около своего сарая и наблюдали за происходящим.

Для сидений они использовали пару тачек. Они устроились в них, как в шезлонгах, свесив через край ноги в тяжелых ботинках. В таком положении они были очень похожи на двух Гаев Фоксов, каких детишки делают из соломы и старой мешковины и возят по улицам в Ночь костров, выпрашивая мелочь у прохожих. Они курили кривые самокрутки и время от времени перебрасывались парой слов.

— Что они там делают, в этом углу? — спросил Гордон. — Могила Грешамов в другой стороне. Чего они ищут?

— Черт его знает, — ответил Дэнни.

— Они землю отсюда мешками таскали! — сказал Гордон.

— Я слышал, пуговицы какие-то нашли. Я им говорил, они могли в земле не знаю сколько лет пролежать. Гарантию даю, они к этим костям вообще отношения не имеют.

— А ну как они могут это выяснить? — сказал Гордон с любопытством и сомнением. — А ну как они могут сказать, откуда эти пуговицы и сколько им лет?

Дэнни сплюнул за борт тачки:

— Вот бы им поглядеть, чего я в свое время из земли выковыривал!

Гордон с достоинством кивнул, соглашаясь с братом. Один из бредущих в шеренге полицейских покосился на них и тихо сказал соседу:

— Ты только посмотри на тех двух молодчиков. Сидят там, как два ворона! Мороз по коже продирает.

Его коллега, склонившийся к земле, ответил:

— Меня от всего этого дела уже трясет. Страшно подумать, на что еще мы тут можем наткнуться! Ой! — Он резко отдернул руку и выпрямился.

— Что? Что? — подскочил первый полицейский.

Второй разглядывал ладонь с выражением крайнего отвращения на лице.

— Собачье дерьмо, что же еще! — сказал он.

В среду утром было открыто и перенесено на неопределенный срок дознание, посвященное расследованию причины смерти молодой женщины и ее нерожденного ребенка, останки которых были обнаружены на кладбище при церкви Всех Святых в Бамфорде. Коронер признал, что имело место незаконное захоронение, и распорядился о продолжении следствия. Процедура заняла всего несколько минут.

В тот день опять шел дождь. В небольшом зале суда было душно и пахло мокрыми плащами и дезинфицирующей жидкостью. Заседание не успело окончиться, как две женщины средних лет и молодой человек, сидевшие в дальнем углу, пулей вылетели за дверь. Людей присутствовало немного. Те, что пришли, были в основном представители прессы.

Маркби отмахнулся от корреспондентки «Бамфорд газетт», миловидной девушки с короткой стрижкой, и попал прямо в лапы остролицего молодого человека из лондонского таблоида.

— Читателям нравится такой материал, — сказал этот джентльмен. — Есть у вас какие-нибудь мерзкие подробности, Супер?

Маркби, который терпеть не мог, когда его называли Супер и вымогали «мерзкие подробности», проворчал:

— Нет!

— Да ладно вам, не может такого быть! А как насчет пропавших без вести? У вас же должны быть какие-то соображения насчет того, кем она могла быть? Какие-нибудь сведения о красивых местных девушках, исчезнувших при странных обстоятельствах? О нераскрытых половых преступлениях?

— Нет, в Бамфорде такого не случалось, — спокойно сказал Маркби. — Инспектор Доуз из бамфордской полиции сообщил мне, что вчера ночью там ограбили винный магазин. Ах да, еще они установили на шоссе радар с фотокамерой. И знаете, это принесло впечатляющие результаты.

— Ну спасибо! — с сарказмом сказал столичный журналист.

Когда он удалился на поиски более перспективной жертвы, отец Холланд, который в продолжение всего разговора с неодобрительным видом ходил туда-сюда, приблизился к Маркби.

— Какой проныра! — воскликнул он. — Заявился ко мне домой! Я ему сказал, чтобы он не совал нос куда не следует!

— Совать нос куда не следует — это его работа и, судя по всему, призвание, — хмуро ответил Маркби. — Но как бы то ни было, пресса нам может пригодиться. Не стоит его злить.

— Хорошо, что все кончилось… — Они покинули комнату для дознаний и теперь шли по коридору. Отец Холланд с облегчением вздохнул. — Впрочем, это только для меня. Для вас-то все только начинается.

Они обогнали лондонского журналиста — на этот раз он прицепился к Дэнзилу Лоу и пытался вытянуть из него подробное описание процедуры эксгумации.

— Мы много костей выкапываем, — говорил Дэнни. — В основном старых, конечно. Недавние редко попадаются. Иногда, правда, совсем редко, до покойников добираются лисы. Они ведь мастерицы норы рыть. Ну, естественно, мы часто находим ручки от гробов и сгнившую древесину.

— Но в этот раз, как я понимаю, гроба не было?

Проходя мимо, Маркби громко сказал:

— Дэнни, эта информация пока закрыта для общественности! Не забывай, что, возможно, по этому делу состоится суд. Следи за тем, что говоришь.

— Вы слышали, что сказал суперинтендент! — обернулся Дэнни к журналисту. — Больше я вам ничего не скажу!

— Тогда я заберу назад свои пять фунтов! — вскипел тот.

— Ага, как же, заберет! Фантазеры эти газетчики! — тихо сказал Маркби, обращаясь к отцу Холланду.

Священник довольно усмехнулся.