"Преследуя восход" - читать интересную книгу автора (Роэн Майкл Скотт)5Пока не погасло это великолепное сияние, я стоял на коленях, оглушенный, с помутившимся разумом и зрением, разбитый, дрожа от озноба. Небольшие волны бились о причал, высокие суда мягко покачивались с тихим потрескиванием и стоном, как деревья, раскачиваемые ветром. Я чувствовал себя, как последний лист, сухой и легкий, дрожащий на этом осеннем ветру. Только когда тучи сомкнулись над горизонтом, как ворота, и изгнали из мира свет, ветер замер. И я пришел в себя, несчастный, разбитый и замерзший, и на негнущихся ногах медленно поднялся. Сон. Галлюцинация. Бред. Шизофрения… Нет, эти определения казались сейчас исполненными самонадеянности и слепого высокомерия. Словно я допускал, что бесконечное могу уместить в своем маленьком мозгу. Словно я взглянул на купол собора и заявил, что это крыша моего черепа. Принять все, что я вижу. Здесь не было сомнений. Прилив — принимай его или нет, море все равно перекатывается через тебя и преподает мудрый урок: не переоценивать собственную значимость во всеобщем порядке вещей. Не верить — это было бы трудным делом. Для этого нужно большое воображение. И это действительно способно свести человека с ума. Вчера вечером мне позволили заглянуть в бесконечность, но теперь я балансировал на грани мира и смотрел в его пропасть. Эти глубины терзали меня и притягивали. Они высосали мои мысли и унесли их в туманные дали, и даже сейчас, когда видение уже исчезло, было смертельно трудно вернуть их назад. На фоне этого я или любое иное человеческое существо казались крошечными, едва неразличимыми, а наши тревоги — маловажными, преходящими пустяками, пузырями в необъятном бесконечном водопаде. И тем не менее мы должны иметь значение, пусть только друг для друга, пусть только затем, чтобы дать друг другу еще капельку значения, чуть-чуть дополнительной важности. Что еще могут пузыри, как не прилипать друг к другу? Я должен помочь Клэр. Я больше не желал думать почему. Но в этот мир за Дунаем, в эту пустыню без конца и края я не мог отправиться один. Звездный свет стал серым, и холодный туман с моря обволакивал меня. На мой лоб упала капля дождя. Я устало забрался в машину, захлопнул дверь, повернул ключ в замке зажигания и поехал назад, снова вдоль верфей. Мне надо было кое-что найти, и это могло оказаться самым трудным. Но то ли мне сопутствовала удача, то ли я уже начал ориентироваться в этом лабиринте. Дождь становился все сильнее, и я уже проехал мимо двух улочек, показавшихся слишком темными и малообещающими под этой завесой дождя. Третья выглядела точно так же, однако, когда я проезжал мимо нее, я успел увидеть отдаленный блеск, крошечное пятнышко света, пробившее на мгновение дождевую пелену. Я затормозил, развернул машину, стуча колесами по грубым камням, и въехал на эту улочку. Свет все еще горел, далекий, крошечный, рубиновое пятнышко на сером бархате. Мои ощущения мне ровным счетом ничего не говорили, но никакого другого знака не было. Он привел меня под окна мрачного массивного здания. Когда-то, наверное, это была коммерческая крепость, откуда правили судьбами людей вплоть до Норвегии, а то и Владивостока. Теперь же над дверями болталась современная вывеска, облезлая и неудобочитаемая, а большинство окон вместо штор были закрыты чем-то вроде просмоленной бумаги. Это превращало их в темные зеркала, и отражением в одном из этих зеркал было начало улицы, находившейся напротив, и света, сиявшего в ее конце. Я выскочил и стоял, моргая, всматриваясь сквозь дождь, колотивший и плескавший по крыше машины, затем захлопнул за собой дверь и побежал. В окне отражалась вывеска «Иллирийской таверны». В конце улочки я угодил по лодыжки в грязную канаву и побежал, расплескивая грязь. Я одолел канаву в несколько скачков, последним чуть не сбив какого-то беднягу велосипедиста, и наконец оказался у выцветшей красной двери. Дверная ручка была странной, и я все еще возился с ней, как вдруг почувствовал, что дверь открывается. Из мрака выглядывало лицо удивленной Катики, похожей на лисичку: — Стефан! Входи! Входи же! Ты промок насквозь! Иди посушись у огня. Я схватил ее за руки, и она игриво пробежала пальцами по моим ребрам: — Что-то очень ср-рочное, а? Катика втащила меня в теплый полумрак и захлопнула дверь движением бедра. Я сообразил, что на ней нет ничего, кроме белой полотняной сорочки. — Джип! — торопливо сказал я. — Он здесь? Или где… — Ах, да в любую минуту, — весело сказала Катика. — Он всегда здесь бывает по вечерам… — Разве он не ходит в другие места? В «Русалку»? Она пожала плечами и скорчила гримаску: — Ну, иногда… но он всегда заходит сюда, рано или поздно. Просто сказать «здрасьте». А ты не можешь подождать, а? — Катика! Черт побери, это серьезно… — Только это я и успел сказать. На ее губах был вкус специй, они были нежными и горячими, и тело ее пылало сквозь накрахмаленную рубашку, когда она прижалась ко мне. В моем состоянии этого было достаточно. Я сжал ее в объятиях, чувствуя, как она изогнулась, и погрузился в ее поцелуй, словно хотел вынырнуть из мира, оказавшегося вдруг слишком огромным. Потом могло произойти много чего, если бы дверной засов больно не врезался мне в копчик и дверь не открылась. Мы ухватились за перила, чтобы не покатиться вниз по лестнице. — Ну, привет, юные любовнички! — жизнерадостно заорал Джип. — Это что-то новенькое, я еще о таком не слышал, а, Кэт? На лестнице-то, а? Допускаю, что это занятно, только я уже не тот атлет… Катика отмахнулась от него, но не удержалась, чтобы не показать язык: — Ах ты забулдыга ленивый! А бедный Стефан спешит и всюду тебя разыскивает! — Что ж, там, куда он собирается, он бы меня, пожалуй, и не нашел! — Несмотря на шутку, я ощутил неожиданную настороженность в его взгляде. — Но я рад, что ты пришел. Я надеялся, что придешь. Хотел вроде как попросить прощения за то, как я тогда себя держал. Ну, вот я, старый дружище. Так по случаю чего спешка? — Я собрался с духом, но прежде чем успел что-либо сказать, Джип схватил меня за локоть. — Ну не опять же беда с этими шелудивыми волками? Я тут как раз слыхал, что они отплыли, да так, будто им сам дьявол наступает на пятки… — То-то и оно! — сказал я. — И прихватили… моего друга с собой! Они охотились за мной, но… Джип! Помоги мне! И побыстрее! Я услышал, как Катика резко вдохнула воздух. Джип медленно кивнул. — Пожалуй, что так, — согласился он. — Но раз уж они отплыли, то часом меньше, часом больше — невелика разница. — Он отмел мои протесты, подняв руки. — Погоди, погоди. Давай-ка ты лучше сядь и расскажи мне все по порядку, а ты, девочка, сообрази-ка нам что-нибудь перекусить, а? А потом приходи сюда и тоже слушай, поняла? Катика кивнула и, шлепая ногами, пошла впереди нас, исчезнув в темноте и почти тут же появившись снова с бутылкой и тремя уже привычными маленькими фляжками. Джип взял их с таким вежливым кивком, что это больше походило на поклон, и предложил мне сесть в кабинку с высокими сиденьями у камина: — Всегда знает, что человеку нужно, эта девочка. Вот, глотни-ка: один глоток, потом другой. Я был бы рад послушать, что она насчет этого скажет. Катика здесь давно, много чему обучилась. У нее чутье на такие вещи. Он налил мне вторую фляжку этого свирепого зелья, потом налил себе и вздохнул, садясь напротив меня и возя по полу ножнами: — Неправедный человек не найдет где голову приклонить, как говаривал мой старик. По правде говоря, раз уж тут так все складывается в последние дни, я подумывал, не поступить ли на корабль да не отплыть ли отсюда на время. На случай, что в этих местах для меня станет жарковато, улавливаешь? А потом услыхал, что эти ублюдки отчалили, и шел сюда, чтобы отметить это дело. А тут вон… Ладно, Стив, давай рассказывай. Я все и рассказал, тем более что мой шок благодаря двум фляжкам пошел на убыль, — всю историю про налет на офис и мою погоню за волками. Спустя минуту появилась Катика, со стуком поставила на стол высокие глиняные кружки с пивом и протиснулась в кабинку рядом со мной, опершись подбородком на худую руку и пристально глядя на меня. По мере того как я рассказывал, я видел, как посуровели лица моих слушателей. Свет камина рождал отблески в серых глазах девушки, и морщинки вокруг ее губ стали глубже. Глаза Джипа сузились, казалось, что он смотрит сквозь меня, куда-то в даль без горизонта. От этой мысли у меня по спине пробежал холодок, я дрожал, рассказывая о своем последнем видении, и чувствовал руку Катики, обнявшую меня сзади, ее бедро, прижатое к моему бедру, и радовался этому прикосновению. Она действительно знала, что человеку нужно, и, главное, быстро давала ему это. — Вот и все, — произнес я и сделал большой глоток пива. Джип резко выдохнул и искоса посмотрел на меня: — Ну и на что ты рассчитывал, черт бы тебя побрал, если бы нагнал этих ублюдков? Что один справишься с целым кораблем волков? Я надеялся, что он об этом не спросит. — Ведь это же за мной охотились волки. Я собирался предложить им себя, если они отпустят ее. Джип пощадил меня и не стал смеяться. — Они бы с радостью прихватили тебя и ее оставили. Или что похуже. Они не шибко славный народ, эти волки. — Катика фыркнула. — Вообще-то, если уж говорить точно, они и не люди вовсе. Катика спросила: — Она твоя девушка? — Нет, — поспешно ответил я, — ничего такого. Она работает со мной, вот и все… И я чувствую, что в ответе за нее… из-за всего этого… — Ну? — резко спросил Джип, однако он обращался не ко мне, а к Катике. Она пожала плечами, извлекла откуда-то нечто смахивавшее на продолговатую книжицу и положила ее на стол, затем взяла мою руку и положила ее ладонью вниз сверху. Предмет был теплым, словно нагрет ее телом, и я понял, что это колода карт. Спустя минуту она отпустила мою руку, перетасовала карты и ловкими пальцами стала раскладывать их между нами на столе. Карты жестко падали ровными рядами, одна на другую, и, закончив, Катика подала мне знак перевернуть сначала одну, затем вторую. С легким нетерпением я перевернул две карты наугад; одна моя знакомая барышня когда-то предсказывала судьбу на картах таро — весьма назойливая была особа, и я ожидал и здесь увидеть то же самое. Однако это были обычные игральные карты, вернее, нет, ибо я раньше никогда таких не видел. Первым я открыл бубнового валета, и двойная фигура зловеще усмехнулась мне — смуглая и усатая, как разбойник елизаветинских времен, с такой злобой в блестящих глазах, что они сияли и сверкали холодным огнем настоящих алмазов[12]. Я снова перевернул карту. Это был туз червей, и в трепещущем свете он, казалось, разбухал и пульсировал, яркий, жидко-красный. — Еще одну, — сказала Катика. Я неохотно — не знаю почему — перевернул последнюю. Это была двойка пик, и на ней не было никаких знаков, кроме двух черных семечек. Однако внезапно показалось, что чернота сгустилась и стала пустой и бездонной, словно семечки в действительности были окнами в пустоту, находившуюся под ними. От этого зрелища мое зрение затуманилось, стало нечетким, черные семечки поплыли, замерцали и на мгновение слились в одно — получился мерцающий, похожий на пещеру туз. Катика выхватила карту из моих рук и яростным жестом сложила колоду. — Ничего? — резко спросил Джип. — Да! — отрезала Катика. — Над всем этим повисла какая-то тень. Были слабые знаки, но… ничего, что я могла бы понять. Господи помилуй! Ничего… Молчание было прервано звуком шагов, раздавшимся из смахивавшей на подвал комнаты, и ароматом чего-то сдобренного специями, источавшего запах помидоров и перца. В полумраке появилось лицо, круглое, красное и морщинистое, как высохшее зимнее яблоко, но с величественным орлиным носом и ослепительной улыбкой. Лицо было обрамлено цветастым шарфом и выбивающимися из-под него кудрями цвета воронова крыла. Женщине, вразвалку вошедшей в комнату с огромным тяжеленным подносом, могло быть и пятьдесят лет, и семьдесят, она была полной и здоровой. Она поставила поднос руками куда более загорелыми, чем мои. — Благодарствуем, Малинка! — сказала Катика. По-видимому, женщина была женой Мирко, она поклонилась мне, и из ее рта извергся бурный поток слов, которых я понять не мог. Я встал и постарался имитировать поклон Джипа, а старуха схватила меня за руки и снова заговорила, потом крепко расцеловала в обе щеки и удалилась, все еще что-то говоря. — Она желает тебе удачи в твоих испытаниях, — медленно произнесла Катика. — И говорит, что ты должен есть. Это хороший совет; сила может тебе понадобиться. Я хотела бы помочь тебе, но не могу, так что… Джип, уже принявшийся за еду, поднял голову и встретился с ней взглядом: — Ле Стриж?[13] — спросил он. — Да, Стригойко, — отозвалась она. — Проклятие! — пробурчал Джип и снова обратился к тарелке. Сначала я с трудом проталкивал еду в горло. Я прямо физически ощущал, как время идет и странный корабль и все, кто находится на его борту, уплывают все дальше, оказываясь вне нашей досягаемости. Но от специй мой рот увлажнился, внутри все стало гореть, и я начал есть так же жадно, как Джип. Как только опустела его тарелка, он поднялся, допил пиво и бросил грубую полотняную салфетку на стол. Затем поднял бровь и посмотрел на Катику. — Что ж, — вздохнул он, — по-моему, сейчас время заглянуть к старику Стрижу. — Ты что-то не очень горишь желанием, — заметил я. — Это вообще-то опасно, — сообщил мне Джип. — Но в такое время они вроде не так страшны. — Опасности? — Он водится со странными типами. Пойдем-ка лучше — это далековато, а твой автомобиль нам не понадобится. Стриж вроде как не очень хорошо относится к подобным вещам. Катика проводила нас до лестницы. Никто не спросил у нас платы за еду и напитки, и я почувствовал, что они обидятся, если я предложу деньги. — Ты позаботишься о Стефане, да, Джип? — настойчиво спросила Катика и неожиданно крепко обняла меня. Она не поцеловала меня, просто быстро коснулась щеками моих щек и отпустила, так что это выглядело почти как официальное прощание. Джип серьезно кивнул и подал мне знак подниматься по ступенькам. Катика не последовала за нами, но стояла, молча глядя нам вслед и нервно постукивая колодой карт по бедру. Когда я открыл дверь, холодный ветер ударил в лицо, однако дождь прекратился. Небо прояснилось, по нему неслись рваные тучи. Я с удивлением заметил, что стало как-то ясно от сероватого звездного света, приглушавшего цвета и делавшего обманчивыми расстояния. Джип старательно закрыл дверь и указал путь вверх по улице. Сточные канавы были полны, вода поблескивала между истертыми булыжниками, и в дороге, казалось, отражалось небо, а каждый продолговатый булыжник был словно маленький мостик через него. Джип, похоже, погрузился в размышления, и какое-то время мы шли в молчании. Он заговорил первым: — Я хочу объяснить тебе все про ту ночь. — Тебе нет необходимости это делать. — А по-моему, есть, — ты же уже трижды спас мою шкуру. Думается мне, ты понял, что я просто испугался, да? Но не только за себя. Это я тебе говорю. Я клял себя на чем свет стоит за то, что втянул тебя в эту историю. Боялся, что ты увязнешь еще глубже и навлечешь еще худшие беды на свою голову. — Он хрипло рассмеялся. — Надо было мне раньше об этом думать, как считаешь? Я не ответил. — Так вот, я решил, что напугал тебя и ты больше сюда не полезешь. Да только я превозмог свой страх. Старина Стриж все хорошенько устроил с той штуковиной, она у него взвыла и вылетела отсюда — столбик дыма, и все. Так я подумал, что теперь все в порядке. И тут же узнал, что волки смылись… Он покачал головой: — Стив, это я во всем виноват. Я должен был как следует предупредить тебя, может, даже найти тебе защиту. Но, положа руку на сердце, мне и в голову не могло прийти, что там с тобой что-нибудь случится. В жизни не слыхал, чтобы волки забирались так далеко в Сердцевину, никогда раньше такого не бывало. Другие — да, изредка, но волки — нет. Все это выглядит очень скверно, Стив. — Да ни в чем ты не виноват, — нетерпеливо заявил я. — Ты же не в ответе за действия этих мерзавцев. И за то, что именно им вздумается разнести на части, ты тоже не ответчик. Да и кто вообще отвечает, если разобраться? Откуда они взялись? Ты сказал, они на самом деле не люди — что это значит? — Теперь я уже начинал злиться, еда и выпивка разогнали шок и изумление. — И что ты там говорил насчет Сердцевины? Если эти подонки охотятся за мной, я должен знать о них все, что можно разузнать, — так ведь, черт побери? Джип, однако, медлил с ответом. — Я не в состоянии рассказать тебе все, — наконец сказал он, когда мы свернули, дойдя до конца улицы. — Сдается мне, волки и сами не знают всего, во всяком случае — наверняка, но я расскажу все, что знаю. Это давняя история. Их предки были обычными людьми, хотя и смахивали на волков — банда пиратов, настоящий сброд, со своими шлюхами. На Карибах это было, давным-давно. Они вроде как стали поперек горла даже своим дружкам и в один прекрасный день очутились запертыми на крохотном островке, которого и на картах-то нету. Судя по рассказам, это местечко уже тогда пользовалось дурной славой — священное место карибских индейцев-людоедов, но и те старались держаться от него подальше и отваживались высаживаться там только для того, чтобы напоить кровью своих идолов. Видишь ли, считалось, что там, на необитаемом острове, они не выживут. Но они выжили, как черви, через запретную плоть. — Запретную? Ты хочешь сказать, что они тоже стали каннибалами? — Вот именно, и даже хуже: ложились с собственной плотью и кровью и так плодились — с кровной родней. И процветали, кстати. Они были словно дьяволы, но пожирали они не только своих, а завели привычку выходить, как акулы, на своих грубых каноэ и подстерегали маленькие суда, что проходили поблизости, а то и заманивали корабли побольше на рифы у своего острова. Помоги Господь душам тех несчастных, что попали в их лапы! Говорят, они оставили в живых кое-кого и разводили, как скот, на мясо. Я слыхал — были люди, которые тоже так жили, — много лет назад, в Шотландии. Может, знаешь: Сони Бин и его клан? Только эти были еще хуже. А теперь и подавно. Внезапно пища тяжело осела в моем желудке, я почувствовал тошноту. Скрытый смысл слов Джипа… я с трудом отогнал эту мысль. — Джип, что же может быть хуже? Джип небрежно пнул ногой обрывок полиэтиленовой обертки, попавшийся ему на пути. — Ну, люди, что уходили в те края, никогда не возвращались назад, так что туда стали ездить все меньше и меньше, и этот остров почитай что совсем забыли. А потом — ну, может, он на время оказался вроде как в стороне, знаешь, как это бывает. А пока что они менялись. Из поколения в поколение, потихоньку. — Ты хочешь сказать, эволюционировали. Джип непонимающе посмотрел на меня: — Ни о чем таком я не знаю. Это отдает, как его… Дарвином, а меня воспитывали в строгих правилах. Они изменились, и это все, что я знаю. Не то чтобы в их кровь закралось что-то нечеловеческое, скорее сказывалась их собственная дурная кровь, а может, там было что-то еще, на том острове. Словом, волки — не человеческие существа. Они и не похожи на нас. Они думают по-другому, не так, как мы, и, уж конечно, пахнут не так, как мы! Они уже не могут спариваться с людьми, а только со своей поганой кровью. Я присвистнул: — Так они новый вид? Господи, а в этом есть смысл. Наверно, вот как все получилось. Небольшая изолированная группа, постоянное кровосмешение, обмен генами туда-сюда — и вот возникает мутация, и они начинают размножаться по-настоящему. Этим и объясняется этот нездоровый цвет кожи и их размеры. Но чтобы такое случилось с человеческим видом, с людьми… — Может, это и было неслыханно, но теперь я понимал, почему у меня при одном взгляде на них волосы вставали дыбом. Во мне говорила кровь предков, предостерегая от чужаков, вторгающихся в наши владения, и даже более того. От первобытных хищников… — А мой начальник подумал, что они всего-навсего панки! Если ты знаешь, что это такое. Джип моргнул: — Конечно. И меня это не удивляет. Это, как я тогда сказал, потрясающе, как люди все-таки видят только то, что желают видеть… — Он криво усмехнулся. — Я тебе кое-что скажу, Стив. Этот мир много шире, чем они могут даже помыслить. Они цепляются за то, что знают, за твердый центр, где все скучно, мертво и предсказуемо. Где часы идут, и в каждом ровно по шестьдесят секунд в минуту, и так с колыбели до могилы, — это и есть Сердцевина. А здесь, снаружи — на Спирали, все движется дальше, к самому Краю. Этот мир — нечто гораздо большее, чем шарик из грязи, что кружится в пустоте, как говорят эти умники. Он дрейфует, Стив, во времени и в пространстве. И не один прилив бьется о его берега, и не один отлив уходит от них. — Он поднял глаза к тускнеющему небу: — Так что в один прекрасный день — а это бывает у каждого — один такой прилив ударяется прямо о его ноги. Но почти все отскакивают еще до того, как он успеет замочить им кончики пальцев. Смотрят и не понимают, и никогда не поймут; и возвращаются в Сердцевину, теперь уже навсегда. — Но ведь всегда находятся и такие, кто поступает иначе? — И выглядывает наружу посмотреть на горизонты бесконечности! Кто-то в страхе склоняется и бежит от правды, что ему открылась. Но другие, они делают шаг вперед — в холодные открытые воды. — Джип на ходу кивнул самому себе, как бы углубившись во внутреннее видение. — И в конце концов пересекают их. Частенько случается, что из Портов, как этот, где за тысячу лет и больше приходы и уходы завязали узел во времени, — во все уголки широкого мира. Господи, и какого широкого! — Джип неожиданно взглянул на меня, и я увидел, как в звездном свете блеснули его зубы. — Ты ведь очень ученый человек, Стив. Так как ты думаешь, сколько углов у мира? Я пожал плечами: — Четыре, фигурально выражаясь. Но в действительности… — Я снова увидел усмешку Джипа, но продолжал развивать свою мысль, запихивая голову прямо в ловушку. — Ни одного, потому что это шар. Джип покачал головой: — Ну нет. Спроси у математиков. Как я спрашивал, когда обучался сферической навигации. Даже те, кто основательно застрял в Сердцевине, подозревают, что это не так. Шар — это концепция, она ограничивает; так что не говорят — ни одного угла, а говорят — у него их бесконечное множество. И знаешь что, Стив? Каждый из этих углов — это особое место. Место, которое существовало, будет существовать или никогда не существовало, разве что в голове людей, придумавших его. Они проглядывают, как тени, за реальными местами в этой вашей реальности, тени их прошлого, их легенд, их любви, того, чем они могли быть в прошлом и еще могут стать в будущем; они соприкасаются и перемешиваются с каждым местом во многих точках. И ты можешь искать всю жизнь и не найти даже их следа, но если научишься, можешь проскочить между ними на одном дыхании. Только вот, Стив, тени ли это? Или ваша реальность — их тень? Я уставился на него, потеряв дар речи, но Джип продолжал негромко, нараспев говорить будто сам с собой, как человек, пережевывающий то, что знал всю жизнь, но никогда не переставал этому поражаться. — Там, к западу от заката, к востоку от восхода луны, лежат Саргассово море и Моряцкий рай[14], там же находится Кладбище Слонов, царство Эльдорадо и империя Пресвитера Иоанна… — Хай Бразил? — предположил я, ибо мне снова вспомнился тот странный груз. — Я был там, хорошее место; но есть и другие. Там есть все, что угодно. Богатства, красоты, опасности — все, что есть в уме и памяти людей, черт бы его побрал. Но мысль о том грузе повлекла за собой другие воспоминания, а с ними и приступ горькой тревоги. — Так это туда они и увезли Клэр? — Я схватил Джипа за руку. — Тогда как же мы можем надеяться ее найти, черт побери! Джип улыбнулся, и улыбка у него получилась чуть кривая: — Именно это мы сейчас и попробуем узнать, Стив. Я отпустил его руку. Вместе с последними каплями дождя меня пронизало отчаяние: — Это ты и твой распроклятый шаг вперед! Будь проклят тог день, когда я его сделал! Джип пожал плечами: — Это не ко мне. Я здесь потому, что ты сделал этот шаг, и даже целых три. И наверное, дело даже не в тебе. — Он тяжело опустил руку мне на плечо. — Понимаешь, Стив, здесь, в этой части города, ты скоро узнаешь, что нельзя увидеть конца вещей и предвидеть, куда тебя заведет тот или иной поступок. Но одну вещь я все же заметил: все зависит от того, как ты пришел к тому, чтобы сделать самый первый шаг. Старый Стриж — он говорит то же самое, а он-то уж по-настоящему хитрый ублюдок. Со мной это происходило медленно, шажок за шажком, можно сказать. Старый приятель по плаванию — я помогал ему иногда, а он рассказал мне все, потому как считал, что это единственный способ со мной расплатиться. А я — я все делал правильно, я бы сказал, потихоньку. Но вот ты — ты просто ворвался в эту историю в один миг — помочь человеку, которого знать не знал. А это, я бы сказал, длинный прямой шаг, и чистый к тому же, — доброе дело, и ты не должен в этом раскаиваться. Хотя бы до тех пор, пока не узнаешь, чем дело кончится. Я бы сказал даже, что с таким началом ты все сделал себе на пользу. Вот только… Он заколебался, остановился и стал осматриваться, словно что-то искал или потерял дорогу. Но тут был лишь один-единственный поворот — далеко впереди и направо, и ни единого живого существа вокруг, кроме какой-то собаки вдалеке, желтоватой и костлявой, по-видимому, бродячей и к тому же тотчас пропавшей. — Только? — подсказал я. — Только что? Но Джип внезапно широким шагом направился вперед, и мне пришлось рысцой припустить за ним. Я, задыхаясь, повторил вопрос и не отставал от Джипа, пока тот не ответил медленно и неохотно: — Только… это все насчет того, что они так далеко забрались, в самую Сердцевину. Не могу не удивляться… ну, тому, что, может, ты вроде как и не сам сделал этот шаг, хотя он и был хорош. Что тебя могли и подловить — заманить в ловушку, так сказать. А вот это уже плохо. Дальше мы шли в молчании. Я слышал быстрое дыхание Джипа, лоб его блестел. Мы двигались быстро, однако я видел, что раньше он даже от стремительной пробежки так не задыхался. Раз или два он оглядывался назад, в ту сторону, откуда мы шли. Я тоже смотрел и ничего не видел, но рука Джипа почти все время находилась на эфесе его палаша. Улица, на которую мы свернули, была широкой и открытой, я смутно припомнил, что как-то однажды проезжал по ней. По одну ее сторону все еще тянулись старые склады, но другая была почти очищена. Через несколько ярдов старая внушительная стена резко оборвалась, и пошла изгородь из колючей проволоки. За ней были возведены массивные ангары из рифленого железа, под бледным небом они казались грязными и заброшенными. То там, то тут попадались пустые, заросшие и замусоренные строения. Перед одним из них, находившимся между двумя другими, более крупными, и оканчивавшимся высокой ветхой кирпичной стеной, Джип и остановился. Он огляделся, и я увидел, как его глаза на мгновение расширились. Но когда я оглянулся, увидел только хвост какой-то собаки, поспешно исчезнувшей за углом, может, все той же, как все бродячие псы, побаивавшейся человеческого взгляда. Джип, казалось, нервничал, как никогда; он что-то пробормотал, затем с неожиданным приливом свирепой энергии бросился на колючую проволоку и вскарабкался на самый верх ограждения с поистине обезьяньей ловкостью. Я попытался последовать за ним, укололся ладонью о первый же ряд и отказался от этого безумства. Джип кивнул, встал ногой на один ряд проволоки, другой ногой — на соседний и раздвинул их на такую ширину, что я смог свободно пролезть между ними. Ангар был таким же, как остальные, разве что более запущенным. Он сильно зарос и весь был засыпан мусором — чем угодно, начиная с аккуратных куч домашнего хлама, вываленного прямо через изгородь, черных пластиковых мешков, в которых, казалось, были жуткие расчлененные трупы, и кончая обломками какой-то допотопной техники. Ржавые и безликие, они поднимались вверх, как странная поросль среди моря трав, дров и пурпурного иван-чая высотой по меньшей мере в пять футов, а местами и выше, скрывавшего предательские контуры разбросанного мусора. Огромные рифленые стены ангаров представляли собой интересный контраст: один в современных пастельных тонах на кирпичном фундаменте, другой из простого гальванизированного металла пятидесятых годов — теперь ржавый, сильно заляпанный и, по-видимому, разлагавшийся снизу доверху. К этому ангару и направлялся Джип. Я по-прежнему в молчании следовал за ним, посасывая ладонь и стараясь вспомнить, когда в последний раз делал противостолбнячный укол. Даже при свежем ветре здесь ужасно смердело, но было в атмосфере этого места и нечто худшее, и Джип, по всей видимости, ощущал это так же остро, как я. В сгущавшейся темноте шелест трав звучал, как шепот голосов, и, оглянувшись назад, я увидел, как одно из пятен заколебалось на ветру, так, словно под ним что-то двигалось, все приближаясь и следуя за нами по пятам. Джип тоже увидел это, и я услышал, как дыхание со свистом вырывается из его груди; однако он продолжал свой путь. Когда мы дошли до стены более старого ангара, Джип, похоже, собрался с силами и пошел дальше своей обычной спокойной походкой, пожалуй, даже слишком спокойной. Во многих местах даже заплаты на стенах наполовину проржавели и были покрыты новыми; то там, то тут они продолжали ржаветь и оставили зияющие рваные дыры в стенах. Рядом с одним из таких отверстий травы, казалось, росли не так густо, и расчищенное пространство было отмечено широким, похожим на шрам участком, усыпанным пеплом. Здесь Джип остановился и стал бить ногой в ржавую стену, подняв при этом неимоверный грохот. — Вставай, Стриж! Вставай и выходи, паршивый старый паук! У тебя визитеры в гостиной! С минуту ничего не происходило, и Джип уже собирался снова лягнуть стену, как вдруг что-то зашевелилось, заскрежетало и издало такой сухой и ржавый стон, что я решил, что ангар начал рушиться. Затем из неровной дыры, словно животное из своего логова, выкатилась сгорбившаяся фигура, в которой я распознал человека только по гриве седых волос. Его конечности стали распрямляться, напоминая при этом паучьи, и я увидел, что он облачен в допотопную и грязную черную хламиду, перевязанную на поясе куском сальной веревки, свисавшей ниже колен его мешковатых сероватых брюк. Башмаки его тоже были допотопными, с потрескавшимися подошвами, руки, которыми он загребал землю, как крот когтями, — скрюченными и натруженными. Двигаясь, он издавал шорох, как куча сухих листьев, а исходившее от него зловоние било в нос. Он слегка поднял голову, скосил на нас глаза, не глядя вверх, и весь стал воплощенная хитрость. Одним словом, бездомный бродяга, самый безнадежный из всех, каких мне приходилось встречать, и такой жалкий, что я невольно с недоверием взглянул на Джипа. Но лицо Джипа в полумраке было бледной маской тревожного ожидания, и он предостерегающе резко помотал головой. Старик кашлянул разок, издав жуткий и жалкий скрежет, с поразительной энергией поднялся и заглянул мне прямо в глаза. Я был так потрясен, что даже отступил назад. Под слоем въевшейся грязи лицо его было твердым и квадратным, все в глубоких морщинах, нос — острым, как бритва, а рот — бесцветной тонкой полоской над выступающим надменным подбородком. Ясные серые глаза вперились в мои с энергией бьющего кулака. Мне захотелось повернуться и бежать. Но эти глаза удерживали меня, так змея завораживает кролика, и я вдруг увидел сверкавший в них ум, острый, холодный, злой, безжалостно восприимчивый. Бродяга и псих испарились из моих мыслей; все, что я мог представить: аскет, отшельник, философ. Или жрец. Но тогда какого кошмарного культа? — Не нравится ему, как я выгляжу, — проскрежетал ржавый голос. Ржавый, но резкий и властный; это обстоятельство меньше удивило меня теперь, чем случись это минуту назад. В его речи проскальзывал намек на акцент, но какой — сказать было нельзя. — Убери отсюда это отродье, штурман, да и сам убирайся. Что мне с ним делать? Я ему ничего не должен. И нет никакой услуги, какую он мог бы мне оказать. Что мне за польза от этой вешалки с пижонской одеждой, пустой скорлупы, фальшивого человека? И от него исходит вонь, это мне не нравится… Мое терпение лопнуло, и я отрезал: — А вот это как раз взаимно, так тебя и разэтак, понял? Старик вскочил с поистине устрашающим рычанием: — Вон отсюда! А не то я выплесну остатки твоих мозгов, как опивки из стакана! Рука Джипа поймала мою и сжала: — Ну хватит, Стриж, старая сороконожка! Может, ему ты ничего и не должен, зато мне ты пока что обязан, а я — ему, и втройне! Так что без оскорблений, ладно? И без этой чепухи насчет мозгов. У Стива мозгов хватает, и я это знаю. Как насчет того, чтобы немного помочь? Старик ворчал и бормотал. Джип умасливал и упрашивал, даже скрыто грозил, а потом старик снова обратил на меня свой пугающий взор. Но только искоса, и я заметил, что после этого он бросил взгляд назад, за свою спину, на качающуюся траву. В конце концов Стриж снова скорчился, опустил голову на скрюченную артритом руку и прорычал: — Ладно, будь по-твоему! Он связался с волками, это ясно. Стало быть, желает знать, где они… или где что-то еще… — Он поднял голову, и я почувствовал, как у меня по коже побежали мурашки под ледяной проницательностью этого взгляда. — Или, может быть, кто-то, а? Нет сомнения, волки его уже наполовину переварили. Там его и ищи… — По-видимому, он что-то понял по моей реакции, поскольку издал неприятный смешок: — Стало быть, ее, и оставь меня в покое! У тебя есть что-нибудь из ее вещей? Нет? Тогда какой-нибудь подарок? — По-моему, нет… — Время от времени мы обменивались подарками: цветы на день рождения, галстук на Рождество, не более того. И тут я вспомнил о старом пластиковом календаре, который не выбросил только потому, что таблицы валют на его обратной стороне порой помогали мне в работе. Я протянул календарь Ле Стрижу. — Очень романтично! — едко заметил старик. — А теперь хоть раз в жизни займитесь делом — разведите мне здесь огонь! И вскипятите воды вон из того крана! — Джип и я оглядели отвратительные отбросы и в недоумении переглянулись. — Давайте! — закудахтал Ле Стриж. — Немного грязи еще никого не убило. Вон там, у стены, дрова и бумага, вам хватит! Я собрал дрова, пока Джип накалывал на палаш гнилые обрывки бумаги наподобие того, как это делают дворники. Вместе мы разложили костер и зажгли его на площадке с золой. А старик в это время сидел, скорчившись над календарем, медленно водил по нему пальцами и что-то тихонько ворковал. Джип вернулся с канистрой из-под масла, наполненной водой весьма сомнительного вида, и ловко пристроил ее между двумя колышками, чтобы подогреть. — Если он думает, что я стану пить какое-то гнусное варево… — прошептал я Джипу на ухо и подскочил, когда он стиснул мою руку. У самого костра стояла еще одна фигура, и на секунду я испугался, что мы привлекли внимание кого-то с дороги. Но фигура была такой же неряшливой, как Стриж: гораздо более молодой блондин в рваном пиджаке и обтрепанных облегающих джинсах. Лицо у него было изжелта-бледным и худым, жидкая бороденка выдавалась вперед и была грязной и неряшливой. Он стоял, изучая нас узкими недобрыми глазками. Стриж поднял взгляд и что-то проворчал, а молодой человек на цыпочках подошел к нему и растянулся рядом, глядя на старика со странной настойчивостью. Джип еще крепче стиснул мне руку. — Зачем ему понадобилось здесь болтаться? — прошипел он, обращаясь к Ле Стрижу. — Я не хочу оставаться, пока он здесь, — отделайся от него! Убери его… Желтоволосый выплюнул струю ругательств с сильнейшим ирландским акцентом и вскочил. — Джип, не надо! — прошипел я, вцепившись в штурмана. — Если он может помочь… — Хватит! — прогремел Ле Стриж с такой силой, какой я у него и не предполагал. — Сядь, Финн! И ты тоже, штурман! Под страхом моего сильнейшего неудовольствия! — Казалось, у Джипа подогнулись колени, и он плюхнулся на корточки рядом со мной. Молодой человек испуганно скользнул на свое место рядом со Стрижем. — Пока я здесь, будь уверен, Финн не причинит вам вреда. — Так-то оно лучше, — прошипел Джип сквозь стиснутые зубы. Финн сидел молча, склонив голову, но сверлил нас взглядом. Что-то в нем было такое — в зловещем изгибе губ, в том, как росли его волосы с низкого мыска на покатом лбу, в цвете этих волос, напоминающих собачью шерсть, отчего мне стало нехорошо. Вода уже вовсю кипела. Стриж, а за ним и Финн, проползший на четвереньках за его спиной, сели, скрестив ноги, по другую сторону костра. Стриж бормотал и делал какие-то жесты над водой, а та бурлила и плескала, переливаясь через край в костер. По ее темной поверхности стелились струйки пара, как туман над ночным морем. Долгое время, все еще бормоча, старик вглядывался в воду, косясь с различных углов. Затем поднял деревянную щепку и, отбросив в сторону календарь, кинул ее на поверхность воды. Мы все наклонились вперед, чтобы посмотреть, как она крутится. Сначала щепка кружила бесцельно. Затем вдруг резко изменила направление, поплыла медленно и прямо к краю и там застыла, дрожа. Джип резко втянул в себя воздух: — Так вот куда они направляются, так? Зюйд-зюйд-вест, четверть… Так это же… — Карибы, — спокойно закончил Ле Стриж. — Скорее всего, Вест-Индия. Я же знал, что мне не нравится запах… Сначала — Но почему? — резко спросил я. Финн захихикал, но Стриж заставил его умолкнуть, подняв руку. — Вопрос справедлив. Потому что их основной план — провезти сюда контрабандой эту смертоносную штуку — провалился. Вот почему они пришли за тобой. — За мной? Но почему за мной? — Очень просто. Ты сам навлек это на свою голову. Насылал на них чары и лез в их дела. Твои заклинания. — Мои?.. — Они были начеку. У них есть свои способы слежки, как и у тебя. — В смысле — компьютер? Но в этом нет ничего магического. Старик неожиданно раскудахтался, словно смеясь какой-то своей шутке: — Как скажешь, mon enfant[15]. Твои изыскания зашли слишком далеко, и они тебя выследили. Сначала просто предупредили, но ты не унялся. Тогда они занялись делом вплотную. И решили, что ты им нужен. — Да, но зачем? Стриж пожал плечами: — Почем я знаю? Мне ты и даром не нужен, но разве у меня мозги волка? Возможно, из-за твоих поисков они решили, что ты виноват в том, что их план провалился, и, чтобы оправдаться, надумали прихватить тебя и отвезти к тому, кто стоит за ними. А не найдя тебя, взяли самое близкое тебе. — Его тонкие губы презрительно искривились. — Это они тоже проверили. Того, кто тебе более всего не безразличен и кому ты дороже всех. Я уставился на старика и с превеликим трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Он точно был ненормальный. И вся эта идея была дикой, совершенно безумной, черт бы ее побрал. Поделом мне за то, что принял всерьез старого пропойцу. Клэр? Но что она значила для меня до того, как заварилась эта каша? Не так уж много. Секретарь, которого мне было бы жаль потерять. Ну ладно, чуть больше — друг, приятный очажок человеческого тепла в течение рабочего дня. Но у меня было много друзей, не так ли? Больше, чем у большинства людей, наверное, поскольку в мою работу входило поддерживать контакты. Коллеги, постоянные клиенты, а в свободное время — члены клубов «Нерон» и «Грязный Дик», команда на кортах сквоша, те, с кем я занимался скалолазанием и планеризмом — с некоторыми перерывами; черт, да половина «Либерал клаба», та половина, что регулярно ходила туда, потому что это было приятное старомодное местечко, где можно было выпить. И все они — хорошая компания, ну, может, не такие друзья, которым можно выложить все свои проблемы, но это-то и делало их хорошей компанией. Ты не обманывал их, они не обманывали тебя — одно из любимых западноафриканских выражений Дейва. И наконец, нельзя сказать, чтобы у меня не было друзей другого рода. У меня были хорошие отношения с родителями, пока они были живы, по-прежнему были хорошие отношения с дядей и всевозможными тетушками, хотя, если честно признаться, с ними в последнее время связь ослабла, ибо жили мы далеко друг от друга. Та же беда была и с моими друзьями по колледжу, разбросанными по всему свету. Когда я в последний раз получал известия от Нэвилла? И если уж разобраться, когда я в последний раз видел Майка? Хотя он-то жил не так и далеко. Но все равно это было глупо. Я нисколько не был влюблен в Клэр — ничего подобного. Я был в близких — гораздо более близких — отношениях с добрым десятком девушек с тех пор, как окончил колледж, не так ли? Не говоря уж о случайных связях в последние год-два. Со Стефани, Мэри-Энн, с двумя или тремя из них у меня было серьезно, действительно серьезно. Даже начинал подумывать о женитьбе. Не говоря уже… Я стиснул зубы. Глупо, это ведь уже в прошлом, правда? А он говорил о настоящем. Его глаза были как два зеркала, а зеркала беспощадны. Я никогда не видел себя таким раньше. В памяти возникло прикосновение руки к моей руке, заботливый, сочувственный голос, легкий аромат ее духов. Не так уж много, но ничего ведь больше и не было ни с какой стороны. Я заботился о том, чтобы так оно и было, заботился систематически, тщательно, осторожно. Так неужто она действительно была самым близким мне живым существом? Ответить я не мог. Что-то собиралось над моей головой, и я вдруг ощутил, что уже ни в чем не уверен. Если бы он плеснул мне в лицо водой, потом бросил канистру, а следом — огонь, то не смог бы потрясти меня больше. И он знал об этом. Его глаза смотрели в мои, пока я внутренне извивался, видели каждую подробность моих мук и наслаждались ими. Так ребенок может испытывать садистскую радость при виде извивающегося насекомого, нанизанного на булавку. Если Клэр была самым дорогим мне человеком, если я был для нее дороже всего… — Что… что они собираются с ней делать? — хрипло спросил я. Финн снова хихикнул. Джип резко что-то сказал ему. Стриж, казалось, ничего не заметил. Он наклонился вперед, быстро, как ласка, схватил мои руки в свои и притянул их к обеим сторонам кипящей канистры. Я дернулся, но хватка этих артритных лап, холодных и твердых, как рог, была смертельной. — Ты хочешь знать или нет? Ты не почувствуешь ничего такого, чего не смог бы вынести! Беспомощный, с широко раскрытыми глазами, я позволил ему поднять мои руки над огнем и медленно и осторожно положил ладони на ребристый металл. Я невольно ахнул, но то, что я ощутил, не имело ничего общего с жаром, скорее это была энергия кипящей воды, заставлявшая жесть вибрировать, как барабан, как множество барабанов. Пульсация, глухие удары, бешеный настойчивый ритм, а над этим, в звуке лопающихся пузырей, в реве пламени снизу, что-то еще — гул голосов, заунывное пение. — Что это? — выдохнул я. Жесть вибрировала под моими руками, как живая, ее все труднее и труднее было сдерживать. — Это ритуал, — мрачно сказал старик. — Cérémonie-caille. Я узнаю его. Mangé — жертвоприношение, возможно, чтобы загладить вину за поражение перед их богом. Этого я не вижу, над ним висит тьма, жаркая и душная тьма под влажными листьями. Но конкретно для этого ритуала годится только одна жертва, это должен быть cabrit sans cornes. — Он сардонически улыбнулся и перевел: — Безрогий козел. Однако я не нуждался в переводе, ни в буквальном, ни в его реальном значении. У меня от ужаса волосы встали дыбом, и я вскочил, оторвав от канистры руки: — Господи, что теперь делать? Мы должны вытащить ее оттуда… Единственное, что сделал Стриж, — это самодовольно ухмыльнулся мне в свете костра и пожал плечами. Это была последняя капля. На меня холодной молнией накатила ярость, какую редко когда испытывал или давал ей волю, и я почувствовал, как весь ощетинился. — Будь ты проклят! — заорал я. — Что-то ведь должно быть! И ты поможешь мне прямо здесь и сейчас, а не то я сверну твою проклятую тощую шею! — Джип что-то выкрикнул, но я не слушал. — Клянусь Богом, я это сделаю! — И я пнул кипящую канистру прямо в Ле Стрижа. Наверное, он поднял руку, чтобы защититься. Канистра отлетела в сторону, мощная струя воды с шипением выплеснулась в огонь, но ни капли не попало в Ле Стрижа. Вокруг меня заклубилось громадное облако пара, но запах у него был не влажный и маслянистый, как того можно было ожидать, а мягкий, соленый и теплый, запах тропического морского ветра. Финн зарычал и вскочил, и я с ужасом увидел, что даже без света костра глаза его горят желтым светом, как янтарь. Рядом со мной я услышал скрежет палаша, вынимаемого из ножен, и резкое звяканье, когда он снова лег в ножны. Рука Джипа опустилась мне на плечо. — Спокойно, парень! — прошипел он. — Держись подальше от мелей! Ты ведь не знаешь фарватера! Дай-ка мне штурвал на минутку! — И он обернулся к Стрижу: — Ты сказал, что поможешь, старик, так что придется помочь. Это же было самое простое — убедиться в том, о чем можно было догадаться и так. Не для такой работы приходят за помощью к Ле Стрижу, верно? И этого не хватит, чтобы мы были квиты. И не похоже на великого Ле Стрижа — бросить дело на полпути… Я затаил дыхание, пока пар растворился в темноте, а старик скорчился над последними языками пламени. Финн стоял напряженный, готовый к бою, совершенно неподвижный, если не считать сгибавшихся и разгибавшихся пальцев и тяжелого дыхания. Он расслабился, только когда старик заговорил. Его голос превратился в жалобное хныканье: — Вы, молодежь, никогда не готовы проявить силу духа! Вечно вы не можете пойти и сделать что-то; вам надо, чтобы мы вам все объясняли, а ведь нам для этого пришлось поработать! Я был о тебе лучшего мнения, штурман, но ты такой же, как все. Нет у тебя мозгов. — Он яростно уставился на меня. — Хотя здесь еще кое-кто, у кого нет и души. Зато есть драгоценные маленькие мозги. Что ты хотел, чтоб я сделал, когда они уплыли и уже далеко? Как ты думаешь, почему они так спешили? Тебя испугались? — Он фыркнул и высморкался с помощью пальцев. — Только выйти из гавани — и они в безопасности. Они это прекрасно знают. Я ошеломленно взглянул на Джипа, и тот сердито покачал головой: — Оставь эти штучки, Стриж. Тут много чего можно сделать и сейчас — и ты можешь это сделать. Мы оба это знаем! — Не могу, не причинив вреда также и вашей драгоценной юбке. Вашей милой маленькой Клэр. Так что вам придется снарядить корабль. И отправиться за ними следом! Ты богат? А? — Нет, — с несчастным видом ответил я, соображая, сколько смогу выручить, если срочно продам квартиру, машину и музыкальный центр, хотя он прошлогодний и теперь уже не моден. — Сколько это будет стоить? Джип щелкнул языком: — Много, Стив. Я могу помочь тебе своими маленькими сбережениями, только это будет немного. Приличный корабль — это ведь обойдется не меньше чем в две тысячи плюс еще тысяча на экипаж и пятьсот на снаряжение. — Тысяча чего? Джип удивленно моргнул: — Ну, в гинеях, конечно. — Гинея? То есть один фунт пять пенсов? В нынешних деньгах? — А какой же ей еще быть? Деньги есть деньги. Я с минуту изумленно смотрел на него, потом неожиданно разразился смехом — я просто не верил своим ушам. — Джип, неужели ты серьезно? Да я за месяц зарабатываю больше твоих двух тысяч! Мои сбережения… — Кроме шуток? Да, но сумма должна быть в золоте, — предупредил он, со знающим видом постукивая себя по носу, — а когда торопишься, получается поганая ставка, провались оно все… — Да бог с ней, со ставкой! — рявкнул я. — Если я за пару часов раздобуду эти деньги, ты найдешь мне корабль? И экипаж? И как скоро? — Ты серьезно? — Джип со звоном стукнул по своим ножнам. — Да самый лучший, приятель! К рассвету! Начиная с лучшего штурмана, если захочешь, а именно — с меня самого! Мне все равно уже вроде как поднадоело на берегу. А ты возьмешь курс на чужеземные воды. Я почти лишился дара речи: — Джип… это превосходит все, что я когда-либо делал для тебя! Просто не могу выразить, как я тебе благодарен… Но Джип уже повернулся к Ле Стрижу: — Доволен, старый хорек? Теперь-то ты готов помочь? Или просто блефовал? Старик громко засопел: — Доставайте корабль, и я поеду с вами. — Джип снова удивленно моргнул — судя по всему, такого он не ожидал. Он уже собирался возразить, как Стриж прибавил: — При условии, конечно, что я возьму с собой моих друзей… Тут я впервые увидел настоящее смятение на лице Джипа: — Только не на мой корабль! — Джип! — шепнул я. — Ты же не знаешь, Стив! Он сам по себе плохая компания, но, Боже милостивый, любой из его друзей еще хуже… — Соглашайся, или не поеду! — прорычал старик. — Он нужен нам, Джип, — сказал я. — Ты же сам не мог придумать никого другого. Джип стиснул зубы: — Но плыть вместе с нами! Никогда не слыхал, чтоб он такое проделывал! Зачем же теперь и по этому делу? На тебя ему совершенно начхать, а на меня тем более! Что же он задумал, старый дьявол, разрази его гром? — Он вздрогнул, потом вздохнул: — Но если ты и вправду думаешь, что он нам понадобится, Стив… — Я… не знаю. По-моему, я, можно сказать… нутром это чую. — Остается только надеяться, что Финн не выест тебе нутро в конце концов. — Затем Джип снова удивил меня, задумчиво добавив: — Но будь по-твоему, Стив. Какие там у тебя ни появляются чувства, я им доверяю. — Он хлопнул меня по плечу. — Ладно, давай прыгай в свой шикарный закрытый автомобиль и быстренько собирай деньги! Если мы пропустим прилив на рассвете и ветер с берега, придется ждать заката, и волки получат целые сутки форы. — Он оглянулся через плечо. — Мы отплываем на рассвете. Будьте на борту пораньше. Я дам знать где. Нам вслед раздался кислый смешок: — Не утруждай себя, щенок. Я сам узнаю. Когда я ехал назад в город, начинался туман и похолодало. Моей первой остановкой была квартира, и по многим причинам. Я хотел переодеться и уложить вещи, выбрав наиболее подходящую одежду для того, что могло оказаться весьма сумбурным путешествием. Сделав это, я совершил сложную процедуру открывания маленького стенного сейфа и стал рыться в нем в поисках своей скромной коллекции чуть-чуть нелегальных крюгеровских рэндов[16]. Затем я запер квартиру, не без мысли о том, когда же мне снова доведется ее увидеть, и отправился в «Либерал клаб». Я знал, что это наиболее вероятное место, где можно в это время найти Морри Джекмэна. Морри в свое время продал мне монеты, и я знал, что через пять минут после того, как я его найду, он неизбежно предложит купить еще. Мне нравился Морри, и я надеялся, что его сердце выдержит удар, когда на этот раз я дам согласие. — Сегодня? Ты хочешь сказать — сейчас, сию минуту? — Морри поставил стакан и уставился на меня. — Что ты собираешься с ними сделать, Стив? Иногда правда бывает самым лучшим средством: — У меня тут одна сделка — в Карибском бассейне, очень дешево, если осуществить ее прямо сейчас. И тем более в гинеях. Морри кивнул со знающим видом: — Карибы за четыре куска? Что ж, я тебя понимаю. А в долю меня не возьмешь, нет? А, да ладно. Еще одна такая штука, и мы откроем свою мастерскую. Я ехал назад очень осторожно. Дымка превращалась в густой туман, и я не хотел рисковать попасть в аварию, имея при себе маленькую сумочку, полную монет, незаконно позвякивавших на сиденье рядом со мной. Морри выдал мне потрясающий ассортимент, начиная с четвертаков с ангелами и джерсейских крон и кончая полуталерами Австро-Венгрии в современном исполнении, и с готовностью принял мой чек на пять тысяч фунтов по своим не облагаемым налогом ценам. Если полиция обнаружит меня со всем этим хозяйством, она неизбежно что-то заподозрит, и меня могут задержать. Так что я сдерживал нетерпение, позволяя подвыпившим личностям с ревом мчаться мимо меня в туман, и сосредоточил внимание на том, чтобы отыскивать дорогу. Сначала я пару раз свернул неправильно и уже начинал слегка исходить потом; завитки тумана показывали во все стороны, как тонкие насмешливые пальцы. И только уже когда наступила полночь, мне на глаза попался мягкий свет в конце улицы, и я затормозил у «Иллирийской таверны». Ну вот, я уже начинаю ориентироваться здесь, правда? Вписываюсь в обстановку. Как ни странно, от этих мыслей мое беспокойство только усилилось. Вылезая из машины, я бросил нервный взгляд в ночь. В том мире, который я знал, я не боялся темноты, но здесь? В таверне было много народу, судя по гулу, но тени хорошо скрывали их. Я еще стоял на ступеньках, когда Джип возбужденно помахал мне из маленькой кабинки у огня. — Стив! Позволь представить тебе капитана Пирса с бригантины «Непокорная»… Из-за его спины поднялась огромная фигура, возвышаясь над нами обоими. — Вашу руку, сэр! — прогремел капитан и протянул мне ладонь, утопавшую в таком количестве кружев, что ее почти не было видно. — Ваш покорный слуга, мастер Стивен! Спрятанная в кружевах рука была размером с окорок и твердая, как камень. Его длинные песочного цвета волосы, все в локонах, как уши у спаниеля, обрамляли лицо ветчинного цвета. Под тяжелой челюстью по странного покроя жилету слой за слоем спускалась пена кружевных оборок, а борта жилета были густо покрыты вышивкой и доходили почти до колен. — Надеюсь познакомиться с вами поближе, сэр, во время нашего путешествия! А теперь время торопит, а прилив ждет, и боюсь, что нам должно скорее завершить сделку! — Ты достал деньги? — выдохнул Джип. Я высыпал содержимое сумки на стол. Увидев, как оно лежит, освещенное светом камина, я ощутил, как меня охватывает паника. Вдруг я опростоволосился? Или не понял Джипа? Может, в этом безумном мире и цены другие, как и все остальное? Кучка казалась такой жалкой по сравнению с теми пиратскими грудами, что мне приходилось встречать в книгах и фильмах. Джип и капитан с минуту молча смотрели на деньги, и я весь покрылся потом. Затем Джип тихонько присвистнул: — А ты еще говорил, что не богат! Бросив на меня извиняющийся взгляд, капитан выбрал наугад монету, попробовал ее на зуб и уставился на результат. — Господи, Твоя воля! — выдохнул он. — Это отличная монета! Считай, чистое золото, черт побери! Едва держась на ногах от облегчения, я сообразил, что золото, предназначенное для использования, в отличие от того, что красуется на бархатных подставках, почти всегда шло по сниженному курсу, якобы для того, чтобы сделать курс более твердым, а скорее всего — чтобы увеличить его стоимость. Джип кивнул с величественным удовлетворением: — Что я говорил тебе, шкипер? Здесь хватит на ваш корабль, людей и их снаряжение и еще останется, чтобы купить все это снова. Хотите сейчас получить вашу долю? — Оставшаяся сумма, — решительно вмешался я, прежде чем капитан успел вставить слово, — для вас и вашей команды, как только мы получим Клэр назад в целости и сохранности. И еще столько же по возвращении. Скажите им это! Пирс поднялся и отвесил мне поклон с такой отменной церемонностью, что мне оставалось только ответить ему тем же. — Вы настоящий принц, сэр, принц! Клянусь всем, что для меня свято, вы получите назад девицу, пока у нас есть в руках сила! Угоститесь, сэр? — Боясь обидеть капитана, я взял умеренную порцию нюхательного табака из бараньего рога, отделанного по краю серебром, который он торжественно протянул мне, и вдохнул его носом, как это проделывали в фильмах, с ладони. Я надеялся, что не расчихаюсь. Однако, если тебе в каждую ноздрю засунут большую зажженную гаванскую сигару, не больно-то и чихнешь, а ощущение было именно таким. Я лишился дара речи, но, к счастью, Пирс был слишком занят, набивая этой адской смесью собственные пещерообразные ноздри, чтобы заметить мое состояние. Однако он не преминул заметить, как Джип одним быстрым движением смел золото в сумку и протянул ее мне. — Насчет прилива… — сказал Джип. Пирс яростно чихнул в свои оборки и громовым голосом потребовал, чтобы ему принесли плащ и шляпу. Появился старый Мирко с длинным, до колен, сюртуком, жестким от замысловатых галунов и сверкающих пуговиц. Поверх сюртука Пирс пристегнул широкий кожаный ремень, с которого свисала огромная шпага, нахлобучил на голову широкополую фетровую шляпу с высоким плюмажем, сунул под мышку трость с набалдашником из слоновой кости и заметил: — Здесь всего пара шагов до причала, сэр! Желаете пойти пешком или возьмем вашу машину? Он как-то не подходил к моей машине, ни морально, ни физически. Джип решил, что будет надежнее оставить ее у таверны — здесь за ней присмотрят. — Особенно Катика, — сухо произнес он, пока мы шли вверх по ступенькам. — Опять приставала ко мне, чтобы я о тебе заботился, вот так-то… — Она здесь? Хотелось бы попрощаться… — Нам лучше не мешкать. — Однако я замешкался, стоя на последней ступеньке, полный странных ощущений. И каким-то образом я увидел ее в глубине темного зала — она стояла, отбросив назад волосы, а ее кошачьи глаза следили за мной одновременно бесстрастно и пристально. Она подняла руку, чтобы послать мне воздушный поцелуй, но дотронулась до губ не пальцами. Колодой карт. Туман снаружи изменился, он не то чтобы рассеялся, но сконцентрировался в полосы и потоки, кружившие над нами в легком холодном бризе. Мы шли молча, только трость Пирса постукивала по камням и его ножны хлопали по жесткому сюртуку. Палаш Джипа был перекинут через плечо, а сам он, казалось, был погружен в собственные мысли. Так же как и я, только мои мысли были крайне беспокойны. Я и раньше пускался в долгие путешествия, но в них место назначения было четко отпечатано на билетах, находившихся в моей сумке, а ритуал отъезда был обычным для любого аэропорта в мире: проверка, место у прохода, не курить, проверка багажа и паспортный контроль, просвечивание, объявления, произносимые аденоидным голосом, и мигающие экраны с расписанием полетов. Мне это и раньше казалось не слишком ободряющим, но теперь я бы радовался этому, вступая в туманную пустоту бесконечных возможностей. Однако когда пустота открылась перед нами, это был всего лишь конец улицы, а круги золотого света были не звездами, а фонарями на причале. За его краем поднимались вверх призрачные мачты, а вокруг них суетились люди, лазая вверх-вниз по трапу, поднимая мешки и катя бочонки. Над их головами вдруг что-то заскрипело, и на брусе закачалась сеть с большими бочками, которую опустили с громкими криками и бранью куда-то вниз, в тень. Пирс набрал полные легкие воздуха, и его крик без труда перекрыл весь шум: — В норме, сэр! — откликнулся голос снизу. — Последние партии груза уже прибыли! — Затем последовал ряд подробностей по поводу погрузки, звучавших на удивление современно, и короткий обмен приказами, пославшими группы одетых в черное мужчин бегать то в одну сторону, то в другую. Я отошел к причалу, чтобы не мешать, и посмотрел вниз. — Ну как? — спросил Джип, хлопая меня по плечу. — Как она тебе нравится? У меня пересохло во рту от тревоги. — Джип! — запротестовал я. — Она совершенно крошечная! Ты же видел этот проклятый корабль волков! Да она в четверть его размером… Джип фыркнул: — Да, конечно, у них здоровенный неуклюжий торговый корабль! «Непокорная» его запросто обгонит, и ветра она забирает гораздо меньше: она переплюнет «Сарацин» по всем статьям и пройдет там, где эти сядут на мель или пойдут ко дну. А если понадобится, то она и бьет дальше. Смотри туда, прямо за той кучей! — Он указал на ряд закрытых панелей, очень похожих на люки, идущих по низкому изогнутому корпусу. — За этими портами — восемнадцатифунтовые пушки, по десять на каждый борт, и длинные девятифунтовые — для морской охоты — на носу и на корме. Может нести больше артиллерии, чем обычно корабли ее размера, почти столько же, сколько фрегат. Если «Сарацин» — кит, то эта — акула, созданная для скорости и чтобы отхватывать добычу. Думаешь, я нашел бы тебе что-нибудь меньшее? Хотя, конечно, нам повезло, что Пирс продержал ее в доке до этой недели, ее кренговали. Нам ведь нужен капер, а «Непокорная» — из числа лучших! Похоже, я нанял себе частный военный корабль в миниатюре. Я всегда стоял за частное предпринимательство, но это было уже чуть-чуть слишком. Я все еще хватался за голову при мысли об этом, когда откуда-то с высоты, с тонущих в тумане мачт, донесся протяжный крик. Все движение на палубе и причале неожиданно замерло, и напряженное молчание прорезал чистый певучий голос: Этот призыв, казалось, разрезал туман, разорвал его сплетенные потоки, расплющил волны. Сквозь туман, где-то там, во все еще скрытом далеке, я увидел первый слабый отблеск света Он упал на лица стоявших вокруг меня людей, и обнаружилось, что они выглядят как самое причудливое сборище головорезов, какое я мог бы — Прошу прощения, хозяин, но капитан спрашивает, не желаете ли вы уже подняться на борт? — Да, конечно… — начал я, но он уже подхватил портплед, составлявший весь мой багаж, схватил меня за локоть и почти поволок к трапу. Трап был шириной всего в три доски, без всяких поручней или чего-нибудь в этом роде, но я легко поднялся по нему почти до конца. Но тут какая-то нетерпеливая душа вступила на него слишком резко и чуть не сбросила меня за борт; однако с палубы в мгновение ока протянулась рука, подхватила меня за локоть и практически втащила на палубу. — Как, уже не стоим на ногах, мастер Стивен? — сардонически осведомился хрипловатый голос. — Молл! — рассмеялся я. — Ты тоже с нами? Она обернулась на зов, раздавшийся с кормы, но приостановилась, чтобы похлопать меня по спине: — Стыд и срам — бросить охоту на полпути и только понюхать запах волка! Да, я приписана старшиной-рулевым — и это меня сейчас зовут к рулю! — Говорил я тебе — достану все самое лучшее, Стив, — ухмыльнулся Джип, появляясь так же внезапно, как и исчез. — Все они забияки, но она им всем даст сто очков вперед. — Если дойдет до драки, то я не мог бы пожелать никого лучше, чтобы стоял рядом, — согласился я. — Кроме тебя разве что. — Меня? — Джип с сожалением покачал головой. — Это очень любезно с твоей стороны, Стив, — сказать такое, да только где же тебе знать. Она… понимаешь, во всех Портах ни один человек, что умеет держать в руках клинок — ни мужчина, ни женщина, — с ней не сравнится, никакой другой боец — от Кадиса до Константинополя. И не было такого, разве что до меня. — До тебя? Но она же не выглядит такой старой! Если уж на то пошло, она моложе тебя. — Ну, она, наверное, моложе многих, да только я не много таких видел. Она здесь, Стив… Неожиданное волнение прервало его слова. По трапу, громко стеная, хромал старик по имени Ле Стриж. Его поддерживали под обе руки две фигуры, такие же оборванные, как и он сам. Одной из них был Финн, а другой, к моему удивлению, оказалась юная девушка, костлявая, бледная, с голыми ногами под рваным черным платьем. Однако ее никак нельзя было назвать непривлекательной. Благодаря темным влажным волосам, в беспорядке падавшим на высокие скулы, ее зеленые глаза казались огромными, а улыбка приобретала тот голодный оттенок, какой бывает у беженцев на газетных фотографиях. Я предполагал, что такой экипаж, как наш, встретит ее свистом, если не чем похуже, но они, напротив, подались назад, с опаской убираясь с ее пути. Многие из них сделали пальцами рожки от дурного глаза или присвистнули и сплюнули. Финн огляделся вокруг с жутковатой ухмылкой, и они тут же прекратили. Ле Стриж остановился у конца трапа. — Мастер штурман! К вам на борт еще трое! — Он поклонился. — Моя ничтожная персона, Финн, с которым вы знакомы, и позвольте представить вам Пег Паулер. Полезная помощница, вне всякого сомнения. — Несомненно! — пробормотал Джип и показал в сторону носа. — Ваша каюта на баке по правому борту. Будет лучше, если вы уйдете туда и там пока останетесь, а то ребята из-за вас волнуются. Стриж поклонился: — Рады оказать вам услугу, мастер штурман! Идемте, детки. Странное трио заковыляло прочь, и толпа на палубе расступилась, пропуская их. Я собирался спросить Джипа про девушку, но он остановил меня, схватив за руку. — Вот оно, Стив! Чуешь? Прилив меняется. Он теперь медленный. Я бросил взгляд за борт. Сероватый свет разрастался, но я ничего не различал, кроме тумана, клубившегося под пушечными портами: — Ничего не чувствую. Мы погружаемся глубже? Джип беспечно рассмеялся, но было в его смехе что-то — нечто новое, от чего волосы у меня на голове зашевелились так же легко, как от свежего бриза. — Не от морского прилива, Стив, медленного и тихо подступающего! Когда наш прилив повернет, когда каналы будут свободны и не будет опасности сесть на мель, мы можем плыть к востоку от самого солнца! Пока он говорил, свет менялся и неожиданно прорезал холодную серость; верхушки мачт ожили, освещенные ярким светом. Такелаж зазвенел, как гигантская гитара, под поспешно карабкавшимися на мачты ногами, и над нашими головами с треском упали полотна цвета пергамента, на минуту повисли, а затем наполнились гулом и натянулись. Пока паруса, расцветая, наполнялись ветром, матросы повсюду тащили канаты с причала. Я схватился за поручень, когда корабль неожиданно поднялся подо мной, слегка накренился и с готовностью прыгнул вперед, как живое существо. Солнце поднималось над краем мира, и его неяркий свет пробивался сквозь поникший туман, простиравшийся, чтобы встретиться и слиться с рассветными тучами и превратить их в волны сияющего золота. Мы проскользнули гавань, и запахи смолы и рыбы растворились в чистом холодном ветре. Я слышал, как под нами бурлит вода, но казалось, что ее вовсе не существует: бескрайний прилив света прорезал ее, превратив все в туманную полупрозрачность — и воду, и воздух. Подняв голову, я увидел, что топсели набрали воздуха и наполнились, а может быть, их заполняло сияние, такое сильное и свежее, что, казалось, вдыхая его, я поднимался над самим собой — дрожащий язычок огня. Впереди нас раскрылись тучи. Я уже не видел солнца, словно оно зашло под нами, зато его свет сиял впереди нас, придавая чистую призрачную твердость облакам и обрамляя их золотом. И там облака приобрели форму побережья, окаймленного яркими пляжами, полуостровами, мысами, островами, где были темные горы, увенчанные лесами. За нашим бушпритом простирался архипелаг, обширный и охвативший все небо, и лазурные каналы открывались, чтобы принять нас. Нос корабля нырял, поднимался, подпрыгивал и снова поднимался выше и выше и туман разбивался о него и рассыпался по обе стороны длинными перьями медленно падающих струй, а над нами кружили и кричали огромные морские птицы. И в голосе Джипа я услышал то же дикое торжество, бескрайнее, как голубевшие впереди горизонты: |
||
|