"Преследуя восход" - читать интересную книгу автора (Роэн Майкл Скотт)

4

Утро вернуло меня к реальности. Но тут же преподнесло мне воспоминание, от которого я даже подскочил в постели, еще толком не проснувшись. Этот свет!

Пижамная куртка прилипла к спине. Воздух казался тяжелым, застоявшимся от повисшего в нем запаха страха. Я столкнулся с… с чем-то таким, во что не верил даже ребенком. С чем-то казавшимся совершенно невероятным здесь, в моей спальне, выдержанной в ровных серых тонах, в ультрасовременном интерьере, с ярким светом — стоило только дотянуться до выключателя. И все же… какое еще слово можно подобрать?

Демон?

Я видел, как он пожрал человека, как муху. Господи, да я и сам убил человека! Жуткий глухой удар абордажной сабли, а потом падение, дрожь. Тошнота вновь подступила к горлу. Что я наделал? Господи, что же я натворил! Я ведь только хотел помочь!

Руки у меня были липкими. Я посмотрел на них в ужасе, но, разумеется, они были липкими от пота, а не от крови. Неужели это произошло на самом деле? Или это был всего лишь страшный сон? Кошмаров этой ночью было предостаточно. Ужасные существа проходили сквозь мой сон, склонялись надо мной, скаля зубы в зловещей улыбке; жуткие образы наполняли мои сны, полузаманчивые, полуугрожающие, видения изощренной жестокости и похоти. По меньшей мере трижды я пробуждался от рева чудовищных барабанов, отдававшегося в моих ушах, и я трясся от страха и стыда. Но по мере того как успокаивался мой пульс, кошмары исчезали, оставляя лишь бесформенные тени страха. Но причал, склад, свет — это не пропадало. Я мечтал, чтобы они исчезли, черт бы их побрал. Я обхватил руками голову и содрогнулся, дотронувшись до свежей ссадины, которую получил, ударившись о булыжник. Только такого подтверждения не хватало!

Но и это ничего не доказывало. Доказательств не существовало вообще. А может, я просто сошел с ума, ибо кто еще там был? Я один. О, как методично, как старательно я организовал свою жизнь именно так. Столь же тщательно, как отделал свою квартиру — прохладную, просторную, без малейших следов беспорядка, безупречно чистую — и пустую. Она могла бы служить образцом для солидной рекламы на телевидении, хотя прежде я никогда так о ней не думал, а если бы такое и пришло мне в голову, то, скорее всего, это было бы мне даже приятно. Однако сейчас никакого удовольствия такая мысль не доставляла. Я был один в стерильной меламиновой коробке, наедине со своими страхами и галлюцинациями, и ни одной душе не было до этого дела. Я снова нырнул под одеяло и спрятал лицо в подушку. Чувствовал я себя отвратительно. Я не хотел вставать и идти на работу. Мне хотелось спрятаться.

Но привычка — уже укрытие. Очень скоро она подняла меня с постели и поставила под душ, а под струями горячей воды ужасы и напряжение ночи стали, казалось, понемногу отступать. Я быстро оделся, проглотил черный кофе и сбежал по ступенькам к стоянке, готовый едва ли не с радостью встретить бледную изморось и движение в час пик. Стараясь всеми правдами и неправдами сохранить место в кружащемся потоке, я проплыл мимо Дунайской улицы, бросив на нее лишь косой взгляд. Приехав даже чуть раньше начала рабочего дня, я решительно вошел в офис и, подойдя к своему столу, ароматно пахнущему свежим полиролем, с глубоким вздохом уселся в кресло. Когда вошла Клэр с утренней почтой, я уже был погружен в работу.

Клэр пристально посмотрела на меня.

— У тебя усталый вид, — заявила она обвиняющим тоном. — Ты не слишком перенапрягаешься, Стив? Я хочу сказать… — Она пожала плечами. Сегодня вид у нее был менее уверенный, менее хозяйский, чем накануне.

Я отмел ее слова с невозмутимой улыбкой:

— Ну что ты суетишься? Послушай, я же в своей стихии, ты меня ведь немножко знаешь. Я здесь как рыба в воде.

— Ну ладно, — обиженно отозвалась она, теребя локон. — Я все поняла! Только… Береги себя и после работы, хорошо? Постарайся чуть-чуть расслабиться. Ты же знаешь, что бывает с теми, кто притаскивает стресс с работы домой!

Я ободряюще кивнул. Клэр заслуживала того, чтобы ее слова принимали всерьез.

— Я буду осторожен, — пообещал я, и вполне искренно. После вчерашней ночи я решил придерживаться привычного образа жизни так строго, что меня можно будет ставить на рельсы. Минувшая ночь? При одной мысли о ней у меня начинала кружиться голова. А что, может быть, я напился или накачался наркотиками и выдумал все это? Или что похуже? Маловероятно. Что бы ни ударило мне в голову сегодня утром, это было не похмелье. Да и каков бы ни был мой вкус, наркотикам в моем багаже не было места. Я стал вспоминать статью в воскресном приложении, где говорилось про шизоидные фантазии — или про паранойю? Так что же, неужели это первые признаки того, что у меня поехала крыша? Психоаналитик, наверное, мог бы разобраться, но я не был готов к тому, чтобы бежать к врачу, — во всяком случае пока не готов. Клэр уже собиралась идти за кофе, когда я позвал ее.

— Э… один вопрос. — Я совсем не был уверен, что мне хочется говорить об этом с Клэр, но кого еще было спрашивать? — Послушай, я знаю, что это, наверное, глупо, но… Ты бы могла сказать, что у меня слишком сильно развито воображение? Что я вроде как фантазер? Ведь нет?

С минуту она пристально смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Затем она задрожала мелкой дрожью с головы до ног и снова поднесла к губам костяшки пальцев. На пороге возник Дейв, разевая рот, как рыба. Его лицо сморщилось, он согнулся пополам, хлопая себя по коленям и прямо-таки завывая от смеха. Это доконало Клэр. Она отчаянно затрясла головой и вылетела из офиса с трясущимися плечами, немилосердно хихикая. Дейв выпрямился, по его темным щекам катились слезы.

— Премного благодарен, — сухо сказал я. Он собирался что-то спросить, но я его опередил: — Тысяча благодарностей. Это все, что мне хотелось знать. Совершенно.

Через мгновение я снова погрузился в работу, не упуская из виду никаких мелочей, как делал всегда. Однако сейчас это требовало известных усилий. Я нарочно пытался покрепче уцепиться за нормальную жизнь, за реальные вещи. За надежные вещи — они были моим якорем, моим причалом. Я боялся, что меня снова уведет в сторону.

Так этот день и тянулся. И в течение всего дня воспоминания сидели рядом со мной, теребя за локоть, неожиданно поднимаясь и путая мои мысли. Так же как Клэр, которая по-прежнему суетилась возле меня. Похоже, она твердо решила меня опекать. Она постоянно приходила с вопросами, требовавшими непременно моего личного внимания, и сидела рядом, пока я вникал в их суть. Каждый раз, поднимая голову, я встречал ее изучающий взгляд. Почему-то считается, что только темные глаза непроницаемы. Глаза Клэр были ясными и веселыми, как безоблачное небо, но столь же непостижимыми.

— Жаль, что вокруг меня она так не бегает, — заметил Дейв, провожая ее взглядом.

— Не жалей себя слишком громко, — отозвался я, — не то этот — как его? — Стюарт-Столп пришагает сюда по твою душу.

Дейв ухмыльнулся:

— Чуточку отстал от жизни, да? Большой Стюарт — это вчерашний день. Она уже давно дала ему отставку.

— Да? И кто же у нее теперь?

Дейв задумчиво моргнул, разглядывая дым своей сигареты:

— Не знаю, но сейчас, по-моему, никого. Эй, раз уж зашла речь об этом, в прошлый уикенд я встретил на танцах потрясающую девицу…

У Дейва был редкий дар: он был способен в мельчайших подробностях описывать несметное количество девушек, и при этом все описания были одинаковы. В этом он, пожалуй, был прав. Я позволил ему продолжать урок анатомии — это была еще одна привычная вещь, а такое мне сейчас было необходимо. Я не мог прогнать из памяти прошедшую ночь. Она отказывалась исчезать; напротив, мелкие подробности все время всплывали отчетливо и ясно: поблескивающая вода и переплетающиеся мачты, тяжелый запах корней, легкое позвякивание украшений, когда Молл вытащила из ножен меч, скрытая дрожь в голосе Джипа. От этого никуда было не деться. Либо что-то произошло минувшей ночью, оказалось выпущено на свободу — мне не хотелось думать о том, что именно, — либо я медленно, но верно сходил с ума. И я не знал, какой из этих вариантов страшил меня больше.

Наконец Дейв отправился на поиски кофе и оставил меня наедине с моей дилеммой. А с ней надо было что-то делать. Почему я не мог позволить ей раствориться в памяти, как это случилось в первый раз? Я могу, пожалуй, проверить ту информацию в компьютере, но что это даст? Неужели я не в силах вспомнить какие-нибудь другие факты, помимо названия корабля? Тут я заколебался. Что-то ведь было еще… Позвякивание украшений Молл… ее голос, приказывающий волкам убираться на свой…

Да, конечно!..

Поспешно, тревожно оглядываясь, чтобы убедиться, что ни Клэр, ни кого-то еще нет поблизости, я снова вызвал реестр гавани и набрал название так, как примерно представлял себе его написание. «Сарацин»…

Экран замер всего на секунду или две. Затем мигнул и развернул обычную регистрационную карточку.

Я закрыл глаза. Что же дальше? Если я наберу «Летучего голландца», мне тоже ответят? «Капитан Вандердекен, просрочка в Европорт-Шельдт с грузом эктоплазмы»?

Но запись осталась на экране, когда я открыл глаза. Теперь уже невозможно было обманывать себя, списывать все на пьяные романтические фантазии или на кошмарный сон. И я даже не сошел с ума. Просто под обыденной и очевидной поверхностью вещей, должно быть, имеются некие темные подводные течения. И вероятно, подобно мне, слепо нырнув туда, многие были унесены в те глубины.

Джип был прав, когда прогнал меня. Я — существо с поверхности, с мелководья; у меня нет ресурсов, чтобы справиться с глубиной. Но как смогу я теперь верить привычному виду вещей? Откуда я могу знать, не проглядывает ли под ним в глубине другое, более сильное течение, готовое смести меня?

На моем столе зазвонил телефон. Вообще-то у него негромкий, нежный звонок, но я подскочил и уставился на него с бьющимся сердцем, словно услышал треск гремучей змеи. Тут вернулся Дейв, и я, фыркнув, поспешно одной рукой выключил монитор, а другой снял трубку.

— Некий мистер Питерс желает поговорить с тобой, Стив, — сказала Клэр. — Он сказал, что это по вопросу о какой-то частной перевозке и ему нужен ты лично. Ты как, настроен побеседовать?

— А, ладно, соедини, — вздохнул я. Имеется немалое число индивидуумов, желающих переправить в Америку или еще куда-нибудь тетушкино кресло или старинные напольные часы дедули; таких мы обычно направляем к специалистам по переездам. Однако когда на проводе зазвучал хорошо поставленный голос, я изменил свое мнение.

— Мистер Стивен Фишер? Ну разумеется! — Его английский был слишком безупречен, кроме того, у него был акцент. Адвокат, была моя первая реакция, брокер или какой-нибудь агент. — Меня зовут Т. Д. Питерс. Примите мои извинения за то, что мешаю вам, вы, очевидно, очень заняты. Однако у меня вопрос о значительной партии товара, которую я хотел бы ввезти. Я предпочел бы не говорить о его характере…

— В таком случае прошу прощения… — начал я.

Время от времени мы привлекаем к себе внимание пронырливых типов, стремящихся воспользоваться нашей репутацией, чтобы перевезти крупные анонимные партии товаров, не привлекая при этом внимания таможни. В таких случаях мы немедленно даем отбой.

— По телефону, я хотел сказать. Но дело не терпит отлагательств. Могу ли я взять на себя смелость посетить вас сегодня попозже, во второй половине дня, скажем. Где-нибудь около половины пятого. Я смогу вас застать?

Разумеется, сможет. Больше мне пока нечего было ему сказать.

По мере того как тянулся день, я все больше жалел, что не перенес эту встречу. Мелкий дождь прекратился, но чем ближе к вечеру, тем более тяжелым, серым и грозовым становилось небо. Ощущение было такое, что ты задыхаешься, но еще хуже было растущее чувство подавленности. Казалось, это чувствовали в офисе все: люди ссорились, делали глупейшие ошибки или просто прекращали работу и сидели, уставившись в пространство. Дейв умолк; Клэр приготовила мне три чашки кофе за двадцать минут. Джемма с головной болью ушла домой. В этом было что-то почти угрожающее. Я мечтал о хорошем громе и дожде, чтобы прекратить это наваждение. А благодаря мистеру Питерсу я не мог просто взять и удрать домой. Впрочем, в каком-то смысле меня это даже радовало. К одиночеству я сейчас не стремился. Мысль о встрече внутренне дисциплинировала меня. Наконец примерно в пятнадцать минут пятого я решил, что мне необходимо немного подышать свежим воздухом, чтобы быть в форме, когда явится клиент, и выскользнул из офиса через задний коридор.

Стекольщики уже закончили с дверью черного хода, я распахнул ее и вышел на галерею, ведущую к металлической лестнице. Здесь ощущалось легкое движение воздуха, освежаемого деревьями, растущими у стены автомобильной стоянки. Мелкие капли дождя брызнули мне в лицо. Я несколько раз глубоко вдохнул воздух, прикинул, не подняться ли еще на этаж, чтобы выйти на крышу, но передумал. Мистер Питерс должен прийти через десять минут, и мне следовало причесаться, поправить галстук и всякое такое. Я был рад, что надел сегодня костюм от Кальяри, — на эту публику с материка больше производят впечатление вещи, сшитые по итальянской моде. Я отправился назад и как раз проходил мимо задней двери соседнего с нами офиса, когда услышал сначала громкие голоса, нарастающий крик протеста, ярости и, наконец, настоящего страха. А затем раздался грохот.

В наступившей тишине он был ужасающим. Это мог быть удар грома, но от последовавшего за ним вопля у меня кровь застыла в жилах. Следом зазвучали другие голоса, сердитые окрики, вскрики и треск — что-то ломали, разбивали вдребезги, что-то падало. И снова вопли.

Я замер. Каждый нерв во мне, казалось, обнажился и трепетал. До вчерашней ночи я стремглав кинулся бы вниз, чтобы посмотреть, что происходит. И кто знает, что случилось бы тогда? Но теперь я собрал в кулак всю свою волю и начал потихоньку, крадучись двигаться вперед. И вот сквозь перегородку из ребристого стекла в моем офисе я увидел высокие силуэты, расхаживавшие взад-вперед среди нарастающего грохота и стука ломаемых вещей. Затем неожиданно один из них остановился, с устрашающей скоростью подлетел прямо к стеклу, и я увидел, как заколыхался причудливый зубчатый гребень, и снова услышал этот хриплый вопль рептилии, зазвучавший в этот раз с торжеством.

Волки.

Оцепенение мое мигом прошло. Я побежал. И правильно сделал — дверное стекло разбилось, и осколки посыпались наружу. В дожде осколков и брызнувшей крови наружу высунулся огромный кулак — как раз в том месте, где за секунду до этого была моя голова.

Я помчался по коридору и, нырнув за угол, услышал, как за моей спиной с грохотом распахнулась задняя дверь нашего офиса и в коридоре раздался топот ног. Но я уже был далеко впереди. Я выскочил в холл — он представлял собой сущий хаос, и никого в нем не было. Отчаянно скользя по мозаичному полу, я обогнул перевернутый книжный шкаф и ухватился за провисшие двери. Одна створка отвалилась и упала. Я выпрыгнул в образовавшееся отверстие и бросился на лестницу. Целых четыре этажа — они непременно настигнут меня. Лифт… Я рискнул драгоценной секундой, чтобы кинуться к нему и нажать кнопку. Чудо из чудес — двери плавно открылись.

Я влетел внутрь, ударившись о стену, как раз в тот момент, когда первый из волков оказался возле кабины. Я ударил пальцем по панели лифта. Очевидно, неожиданное облегчение, отразившееся на моем лице, озадачило волка, поскольку он и другие, следовавшие за ним по пятам, остановились, разинув рты, словно ожидая чего-то удивительного. Но ничего не случилось. Двери оставались открытыми. И тут я в ужасе сообразил, что они закрываются с задержкой на несколько секунд…

Выражение озадаченности на мрачной серой физиономии сменилось отвратительной торжествующей миной. Между зубами, похожими на могильные камни, появилась слюна, и волк поспешил вперед, протягивая руки. С легким механическим вздохом двери закрылись прямо перед его носом. Что-то со страшной силой грохнуло в наружную дверь, но лифт пошел. Я обмяк от облегчения, но лифт тотчас стал замедлять движение. И только тут я догадался, в чем дело.

В панике я нажал не на ту кнопку. Лифт пошел вверх. А выше был всего только один этаж. И ничто не могло остановить волков, бегущих за мной. Я потянулся было к кнопке «вниз», но вовремя остановился — они могли перехватить лифт на обратном пути. Кабина мягко остановилась, и двери открылись. Я попятился, думая увидеть высокие фигуры, поджидающие меня на площадке. Однако здесь никого не было, только внизу раздавался стук. Я бросился к перилам и осторожно заглянул вниз.

Волки колотили в двери лифта. Один громадный верзила со щетинистой бритой головой пытался просунуть между ними что-то наподобие лома, упершись огромными башмаками в дверную раму и ударяя могучим плечом о дверь. Я вытаращил глаза и отступил назад. Они даже не смотрели вверх или вниз по лестнице. Каким бы диким это ни казалось, но они явно не имели ни малейшего представления о том, что такое лифт. Должно быть, думали, что я так и сижу в этой маленькой комнатке за железными дверьми.

Неожиданно раздался скрежет металла, а затем — еще более громкий вой, казалось замиравший где-то вдалеке. А потом, тоже издалека, донесся звук удара, оборвавшего крик. Мне пришлось зажать ладонью рот, чтобы сдержать взрыв истерического смеха. Волки оттянули-таки двери, и как минимум один из них — по-видимому, парень с ломом — провалился в шахту с высоты четвертого этажа. За моей спиной вдруг пробудилась к жизни аварийная сигнализация лифта, с такой громкостью, что могла обратить в бегство все здание. Для симметрии я выбил стекло пожарной сигнализации — мне всегда хотелось опробовать этот маленький молоточек — и нажал кнопку. С нижних этажей послышалось хлопанье дверей. Я повернулся и увидел операционистку, нервно выглядывавшую из-за двери.

— Что… что это за шум?

Я сгреб ее и затащил назад в офис:

— Вы еще не вызвали полицию? Нет? Господи, неужели вы не в курсе? — Тут я услышал ритмичные металлические звуки, вырывавшиеся из плейера, лежавшего на ее столе. — Ладно, бог с ним! — Я бросился к пульту. — Вы здесь одна?

Она скорчила гримаску:

— Ага. Все свалили пораньше из-за погоды, а я дожидаюсь своего дружка, он за мной должен заехать.

— Тем хуже для вас! Задняя дверь закрыта? Тогда найдите место, где вы сможете запереться, да хоть в туалете… Оператор? Полицию, пожалуйста! Быстро!

Приехали они действительно быстро. Патрульная машина была, наверное, поблизости. Я услышал приближающийся вой сирены через минуту после того, как повесил трубку, и все еще боролся с искушением тоже запереться в женском туалете. Сирена придала мне достаточно храбрости, чтобы схватить увесистую пепельницу и осторожно выйти наружу. Никого не было видно. Внизу нарастал шум — пожарная тревога охватила нижние этажи. Я прокрался вниз по ступенькам, от души желая, чтобы сердце перестало так колотиться. По-прежнему ничего. Я добрался до нашей площадки, с минуту колебался, входить ли внутрь, однако проявил здравый смысл и отправился по ступенькам вниз. Когда я через минуту снова поднимался по лестнице, меня уже сопровождали двое полицейских и трое регбистов-форвардов из страховой компании, расположенной ниже этажом.

Не знаю, что я ожидал найти. Одна мысль об этом приводила меня в ужас. Но, к моему большому облегчению, первым, кого мы увидели, был Барри. Вся его дорогая рубашка была залита кровью, и он оказывал первую помощь Джуди — нашей операционистке. Она лежала на диване для посетителей с синяком под глазом и, судя по всему, со сломанной рукой. Но по крайней мере оба они были живы.

— Стив! — воскликнул Барри, вскочил и сгреб меня в охапку. У него снова пошла носом кровь, но он, казалось, не замечал этого. — Они тебя не схватили? Это ты поднял тревогу? Господи, как ты вовремя сообразил! Ты спас нас, черт побери! Ну и ублюдки! Сначала кидают нас по всему офису, как футбольные мячи, а потом один звонок — и смываются, как трусливые кролики, чтоб им пусто было! Видел бы ты, как они рванули! Проклятые трусливые панки-маньяки… — Я дал Барри свой носовой платок. Он осторожно вытер распухший нос, и я заметил, что тот немного подался набок — наверняка он был сломан. — Она пыталась поднять тревогу, — пробормотал Барри. — Так они сбили ее с ног, а потом опрокинули на нее стол. Вот уж ублюдки!

Его речь превратилась в бессвязные ругательства, и я помог ему сесть на диван рядом с Джуди. Полиция и все остальные быстро пробежались по офисам. Я услышал, как они крикнули, что эти подонки сбежали через черный ход. Прибывали новые полицейские, и стали появляться наши сотрудники. Судя по тому, как они выглядели, повреждения были у всех, однако никто не был убит или серьезно искалечен. Вид у всех был далеко не лучший: парад прихрамывающих, с синяками, расквашенными скулами, разбитыми губами, рассеченными ушами и в ярких пурпурных ссадинах и царапинах. Впечатление было такое, что волки били всех подряд, как мужчин, так и женщин, особенно по голове, словно это было что-то само собой разумеющееся. Я слышал, что так поступают грабители, чтобы деморализовать свои жертвы. У большинства машинисток и младших секретарш одежда была разорвана — скорее затем, чтобы унизить, а не причинить вред. Даже помощница Джеммы, которой оставалось пять лет до пенсии, стягивая на груди элегантную в прошлом блузку, помогала одной из секретарш, буквально зеленой от шока.

Секретарши… Были здесь и такие, которых я не знал. Я вскочил и бросился в свой офис. Добежав туда, я остановился как вкопанный у высаженной дверной коробки. Разрушения предыдущего дня были ничто по сравнению с нынешними. Офис был буквально разнесен в щепки, каждый предмет обстановки разбит. Даже перегородка между приемной и внутренним помещением была разрушена; что же касается моего компьютера, стола и стула, то их трудно было даже узнать. Один из регбистов помогал Дейву подняться с пола

— Дейв! — крикнул я. Он заморгал незаплывшим правым глазом. — Дейв! С Клэр все в порядке?

Он только пробормотал:

— А… Клэр? Забрать Клэр…

Я схватил его за плечи и стал трясти:

— Где она?

Парень из страховой компании оттолкнул меня:

— Оставь его, Стив! Ты что, не видишь — он не в себе!

Я отпустил Дейва и отправился дальше. Клэр не было и среди руин ее собственного кабинета. О, если бы она оказалась где-нибудь в другом месте, когда началось нападение!.. Я заглянул во все помещения, но ее не обнаружил. С тупым, свинцовым ощущением в груди я вернулся назад через гудевшую толпу, заглянул в машбюро, в комнату фотокопирования, в мужской туалет, даже в женский — ни одна из девушек, приводивших себя в порядок после полученных ранений, на меня даже не взглянула. И ни одна из них не была Клэр.

— Клэр! — крикнул я, перекрывая гул толпы. — Никто не видел Клэр?

Одна из машинисток, жадно глотавшая воду, неожиданно взвизгнула и выронила стакан:

— Клэр! Они тащили ее… — И у девушки началась истерика.

Этого было достаточно. Я вылетел в вестибюль, протолкался сквозь толпу, еще больше разбухшую вследствие прибывшей «скорой помощи», и галопом помчался вниз по ступенькам. В самом низу стоял Барри с сержантом полиции, уставившись на кровавый след, тянувшийся через коридор от шахты лифта.

— Крутые панки, если хотите знать мое мнение. Это надо же — пролететь четыре этажа — и потом уползти!..

Барри увидел меня и помахал рукой, чтобы я подошел:

— Сержант, это Стив…

Я вырвался:

— Черт побери, Барри, потом! Они забрали с собой Клэр!

Сержант взял меня за локоть уверенной рукой. Я попытался высвободиться, но это оказалось тщетным. Неожиданно в приступе внезапного бешенства я развернулся и ударил его кулаком по лицу. Еще вчера я ни за что на свете такого бы не сделал, да мне и не могло прийти в голову, что я могу ударить с такой силой. Он буквально полетел вверх тормашками, ударился о стену и остался лежать.

Я повернулся и побежал, слыша за спиной громовой голос Барри:

— Какого черта… — И потом, более настойчиво: — Стив!

Я был многим обязан Барри, но не стал останавливаться. Напротив, я припустил со всех ног на улицу, мимо зевак с одутловатыми физиономиями; один из них сделал робкую попытку, чтобы загородить мне дорогу, но передумал и отскочил назад. Я добежал до стоянки, нашарив по дороге ключи, распахнул дверцу машины и прыгнул на сиденье. Я с ревом круто развернул машину, она присела на подвеске, как кошка, готовящаяся к прыжку, и вылетела со стоянки. В зеркале заднего вида я увидел высыпавших из здания людей в синей униформе. Въезд на улочку был так загроможден зеваками и машинами «скорой помощи», что они ни за что не могли бы догнать меня, а улица была с односторонним движением, значит, ее дальний конец свободен. Они, конечно, поднимут тревогу, но все полицейские машины, по-видимому, были тут, и, как только я уберусь отсюда, вычислить мою машину в потоке ее безликих двойников в вечерние часы пик — дело почти безнадежное.

Разумеется, при условии, что я буду соблюдать правила и не стану привлекать к себе внимания. Тут следовало действовать осторожно. Но игра в беглеца оказалась странно возбуждающей, невзирая на гнетущую тревогу. Странно, поскольку она была, казалось, совершенно чужда человеку, которого каждое утро я видел в зеркале, когда брился. По натуре я был законопослушным и, если разобраться, оставался таковым и теперь. Я ничего не замышлял против полиции, совсем ничего, и не желал затруднять их работу. И рано или поздно я отвечу за свои действия. Не было сомнений по поводу того, как все это выглядело: я ударил полицейского и удрал с места происшествия. Они решат, что я что-то знаю. Но сейчас я не мог позволить им мешать мне. Только не сейчас. Сейчас я повиновался другому, более древнему закону.

Возможно, это был закон инстинктов. Одна мысль о том, что какое-то невинное создание попало в руки этих существ, была бы уже достаточно неприятна. Но Клэр… Кем она для меня была? Младшим коллегой. Даже не другом. Я очень старался, чтобы так оно и оставалось: почти не виделся с ней вне офиса, совсем мало знал о ее жизни. И все же она была моим секретарем целых четыре года. За это время у меня волей-неволей составилось представление о ее личности, о сущности Клэр. Может быть, я даже лучше понимал, что ею движет, чем ее регулярно менявшиеся кавалеры. Перефразируя старую поговорку, нельзя быть героем в глазах своей секретарши. Однако она всегда ревностно держала мою сторону. Меня слегка удивило мое страстное желание отплатить ей сейчас тем же. Я попытался объяснить себе это чувством вины: ведь это я навлек на нее беду своим стремлением проникнуть в вещи, которые следовало оставить в покое, даже забыть, как приказал Джип. Но было здесь и нечто большее, чем чувство вины, чем желание помочь, которое я испытывал ко всем, попавшим в эту передрягу. Клэр все время стояла перед моим мысленным взором, и мне приходилось прилагать серьезные усилия, чтобы, соблюдая осторожность, двигаться в потоке и следить, как впереди под медленно краснеющим небом собираются тени.

Приходилось смотреть правде в глаза. Мне определенно нравилась эта девушка, нравилась больше, чем кто-либо. Все эти четыре года мои инстинкты обманывали меня. А теперь они же и подстегивали, гнали вперед, и я прямо неистовствовал. Господи, как, должно быть, она сейчас страдает! Что она должна думать? Если, конечно, она еще жива и вообще может думать…

Я обязан помочь ей любой ценой, что бы мне ни пришлось для этого сделать!

Я понимал, что это значит. Мне придется идти тем путем, которого не знали ни рассудок, ни память, — единственной путеводной нитью на нем были инстинкты. И с того мгновения, когда полицейский ухватил своей лапищей меня под локоть, инстинкты громко предостерегали меня. Полицейский и власть, которую он представлял, были частью более узкого мира. С ними на буксире я никогда бы не нашел этот путь, даже кружа по темным улицам целую вечность.

Дорога казалась нескончаемой. Я попадал во все пробки, и все светофоры как будто нарочно загорались красным при моем приближении. Сегодня вечером я вполне был готов проскочить их и на красный, но не мог допустить, чтобы меня остановили: ради Клэр. Подъезжая к участку трассы с круговым движением, я услышал позади вой сирены, но это было сравнительно далеко, и два тяжелых грузовика загораживали меня. Я не слишком беспокоился. Вполне возможно, что полицейские и гнались-то не за мной, а если и за мной, вряд ли они успели бы настичь меня до поворота. Я подъехал к участку с круговым движением и как раз давал сигнал поворота, когда мое боковое зеркало заполнила машина, с ревом летевшая откуда-то на меня. Ее удар наверняка вытолкнул бы меня в другой ряд, что неизбежно завершилось бы крупной аварией. Я вывернул руль как раз вовремя, но вокруг раздался шквал сигналов и криков. Все это — в мой адрес, поскольку настоящего виновника почему-то никто не заметил. Я только мельком увидел блестящую красную спортивную машину и смуглое, желтоватое и зловеще ухмыляющееся лицо человека, сидевшего за ее рулем. А мне пришлось сделать дополнительный круг, чтобы достигнуть развилки и наконец услышать под колесами стук булыжника. Высокие стены сомкнулись надо мной, и звук сирены замер вдали.

За исключением одного-двух грузовиков, Дунайская улица была пуста, и я мог снять ногу со сцепления. Передо мной открылась подходящая боковая улочка, и, не раздумывая, я свернул туда и зигзагами поехал по ней, мимо задних фасадов складов с крышами, предостерегающе усыпанными рядами острых шипов или битым стеклом, холодно поблескивавшим в тусклом свете. Оттуда я выбрался на другую улицу, вдоль которой тянулись заколоченные окна заброшенной фабрики, а затем оказался на развилке, где мои инстинкты на минуту заколебались. Я опустил стекло и ощутил запах моря, услышал крики чаек. Подняв глаза, я увидел, как они кружат на фоне грозного неба. Я круто повернул руль, и машина прямо-таки полетела по булыжнику. Там, в конце улицы, волшебный лес мачт вставал прямо на фоне освещенного горизонта.

Я прибавил скорость и повернул, скрипнув шинами, к верфи. Надо мной нависали высокие темные корпуса, в последних отблесках теплого дневного света они выглядели совсем не устрашающе, выкрашенные яркой краской, даже с тонкой позолоченной отделкой. Вдоль лееров сочно блестела бронзовая отделка, а вокруг иллюминаторов на некоторых малых судах — и более современные украшения. Но на кораблях почти не было видно признаков жизни, лишь кое-где кто-то возился с такелажем или стоял облокотившись на поручни, да группа мужчин разгружала одно из судов, бросая тюки на берег в сеть, свисавшую с конца гика, — такое я видел разве что на фотографиях девятнадцатого века. Подвода, запряженная лошадьми, стояла наготове, чтобы принять груз, однако, когда я проезжал мимо, и люди, и лошадь смотрели на меня с совершенным безразличием. Казалось, верфи тянутся непрерывно, насколько хватало глаз, во всех направлениях. Но на кирпиче центрального здания, почти выцветшая и раскрошившаяся за сто лет пребывания под солнцем и соленым ветром, виднелась надпись большими буквами в викторианском стиле: «РЫБАЦКАЯ ВЕРФЬ». А под ней, с трудом различимые, были стрелки, показывавшие направо и налево, а под ними — длинный список названий: Стокгольм, Тринити, Мелроз, Данциг, Тир…

Я не стал останавливаться, чтобы дочитать список до конца. Я увидел то, что искал, и нажал на акселератор. Еще три верфи, где склады, высокие, старинные и таинственные, как замки; в воздухе смешивались причудливые запахи смолы, кожи и затхлого масла. И наконец впереди на стене я увидел выведенную готическими буквами выцветшую надпись: «Данцигская верфь». Я резко остановил машину, взвизгнули тормоза. Я выскочил, пробежал несколько шагов… и остановился.

В огромной фаланге кораблей зияла брешь. У трех причалов стояли высокие суда, но четвертый был пуст, и в разрыве, окрашенные золотом в свете заката, рябили воды гавани. С кабестанов и чугунных швартовых тумб, как мертвые змеи, свивались или просто свисали обрубленные канаты. Я пробежал вперед, наклонился над одним из них и обнаружил, что конец чистый, не затертый. Я опустился на причал в глубоком отчаянии, пристально глядя на пустые воды. Я приехал быстро, но волки каким-то странным образом прибыли еще быстрее. Они обрубили канаты и ушли. И Клэр вместе с ними…

Но как давно? Не может быть, чтобы раньше, чем несколько минут назад, от силы полчаса. Чтобы заставить двигаться эти огромные парусные корабли, требуется немалое время. Конечно, они не могли уйти далеко! Я вскочил на ноги.

Но затем я снова медленно опустился на колени на грубые камни. Я сделал это почти в каком-то благоговении.

Передо мной открылись бескрайние просторы моря, серого и недоступного, как собиравшаяся над ним мантия облаков, за исключением того места, где еще горел огромной резаной раной последний луч заката. И в этом разрезе тонкие языки туч, оттененные сверкающим огнем, создавали видение сияющих, освещенных солнцем склонов, окаймленных золотом и обрамлявших полосу туманной лазури. Я помнил форму этих склонов. Я помнил слишком хорошо, хотя и видел их теперь под новым углом. А в самом центре лазурной полосы, широкой, голубой и блестящей, похожей на устье, усеянное островами и окруженное широкими золотыми песками, я увидел высокую разукрашенную корму огромного корабля, с парусами, расправленными, как крылья, уходившего вверх и исчезавшего в бездонных глубинах неба.