"Островитяния. Том первый" - читать интересную книгу автора (Райт Остин Тэппен)

6 ХИСЫ

Проснулись мы поздно и только к десяти снова собрались в дорогу. Дорн выглядел как человек, покончивший с важным делом. Теперь он был откровеннее насчет своих планов. В этот день нам предстояло спуститься к озеру Доринг, находившемуся милях в двадцати двух от Шелтера, и заночевать у Хисов на верхней ферме.

Еще через два дня пути мы должны были добраться до нижней, домашней усадьбы Хисов и пробыть там несколько дней.

— Она большая, — сказал Дорн, — и очень красивая. Все Хисы — мои добрые друзья. Они тебе понравятся.

Часа два-три мы ехали по широкой долине, через густые леса, плетущие кружево света и тени. Временами между стволами сосен приоткрывалась и вновь исчезала глубокая синяя даль, иссеченная полосами дымчатого света. И вот сквозь деревья блеснула ярким серебром гладь Доринга. Выехав из леса, мы оказались на южном берегу озера. Западный ветер рябил холодную, отливавшую синевой воду.

На другом берегу, крутом и обрывистом, стоял приземистый беленый дом, окруженный деревьями. Тропинка спускалась от дома к эллингу, стоявшему ниже по течению, а за самим зданием раскинулись на много миль холмы и поля. За исключением вершины Дорингклорна, все это очень напоминало Новую Англию.

Дорн остановил свою лошадь.

— Вот и Хисы, — сказал он. — Судя по всему, дома никого нет.

И все же навстречу нам вышел управляющий. Я не мог понять, почему Дорн хочет остановиться здесь, когда хозяев нет дома. Мне казалось странным, как это можно — садиться за стол без хозяев, без разрешения кормить лошадей их сеном и овсом, плавать в их шлюпке по озеру. Ближе к вечеру Дорн оседлал одну из Хисовых лошадей и уехал. Кто знает, может быть, у него было какое-нибудь поручение.

На следующий день мы спустились по реке к подножию Дорингклорна в постепенно расширявшуюся долину между высоких снежных пиков, а ближе к ночи свернули с дороги и въехали в лес, где и устроились на привал возле ручья. Потом развели костер и приготовили на нем взятую в доме еду. Ночь была упоительно тиха.

Назавтра погода выдалась жаркая и безветренная. Желтоватая дымка сгущалась, скрывая горные вершины. Дорога и поля пересохли, и отары овец местной породы проходили, поднимая облака пыли.

Дорн скакал впереди, погоняя лошадь, и мы даже не пообедали.

К двум часам мы приехали в Хис — основательно застроенную усадьбу, окруженную фермами, на которых разводили овец и крупный скот. Не останавливаясь, мы обогнули Хис и свернули на дорогу, ведущую на юг через горы, к перевалу Темплин. Едва мы выехали из речной долины, как жаркий порывистый ветер погнал на нас целые тучи пыли. На западе небо было изжелта-серым, и оттуда доносились раскаты грома.

Пустив лошадей в галоп, мы поскакали по плоской равнине, пересеченной деревянными изгородями с росшей вдоль них жухлой травой. Потом стали подниматься в гору; сквозь марево проступили очертания каменных ворот. Проскакав через них, мы поспешили дальше.

Совершенно неожиданно в дымке показалось несколько приземистых домов из розоватого камня и надвинувшееся прямо на нас, неестественно большое в пыльном мареве двухэтажное здание.

Дорн назвал наши имена.

Из дома навстречу нам уже спешили люди, среди которых я заметил мальчугана, средних лет женщину и четырех девушек лет около двадцати.

Прозвучали короткие приветствия, и несколько быстрых взглядов было брошено в сторону чужеземного гостя.

Старшая из девушек крикнула что-то насчет охватившей скот паники и что их послали позвать на помощь мужчин.

— Едем, Джон! — воскликнул Дорн. — Мы можем там пригодиться.

Я помахал рукой в знак согласия.

Высокая девушка с ярким, запоминающимся лицом подбежала к Дорну, что-то сказала ему и бросилась к стоящему слева низкому строению. Другая подошла ко мне, улыбнулась и, приняв мой вопросительный взгляд за согласие, оперлась о мою вдетую в стремя ногу, подняла юбку выше голых колен и, крепко ухватив меня за руку, одним движением оказалась на крупе лошади позади меня.

— Следуйте за Дорном, — сказала она сильным, звонким голосом. — Меня зовут Наттана.

Фэк сам тронулся с места. Испуганное лицо матери, смеющиеся лица остальных домочадцев быстро скрылись в дымке.

Маленькие, но сильные девичьи руки крепко держались за меня. Вслед за Дорном мы обогнули дом.

— Остановитесь, пожалуйста, и обождите минутку, — сказала девушка и на ходу соскочила с лошади. Дорн тоже остановился, широко улыбаясь. Глаза его горели.

— Поезжай с Наттаной, — сказал он. — Она лучше меня знает, что делать.

Высокая девушка скоро показалась снова, уже верхом, и они ускакали вместе с Дорном. Та, что только что сидела позади меня, выехала на своей лошадке и приблизилась ко мне.

— Поезжайте за мной, если вы не против, — сказала она, и мы — девушка впереди, я сзади — двинулись в другую сторону. Копыта гулко стучали по сухой, твердой земле, между тем как небо с каждой минутой зловеще темнело. Гром ворчал все ближе и громче.

Неожиданно девушка резко придержала свою лошадь, и Фэк тоже остановился как вкопанный, едва не выбросив меня из седла. Впереди, с ревом и грохотом, на нас катился грозовой вал. Девушка свернула вправо и крикнула, чтобы я сделал то же самое. Стадо, мотая низко опущенными головами, промчалось совсем рядом. Юноша, верхом следовавший сзади, стал о чем-то перекрикиваться с девушкой. Она сделала знак, и мы снова галопом пустились вперед.

Незаметно мы оказались в середине мычащего, бьющего копытами стада. Девушка остановилась, пытаясь докричаться до меня, но я не столько по словам, сколько по жестам понял, что мы должны сделать — окружить и погнать домой коров и быков, отбившихся от промчавшегося мимо нас полуобезумевшего стада. Чувствуя себя в безопасности на спине Фэка, я пронзительно кричал и хлестал налево и направо по тяжелым спинам и бокам животных, следя за девушкой, ободряемый ее улыбками. В конце концов стадо удалось собрать. Девушка криками подгоняла его вперед.

Через несколько минут гроза настигла нас. Дождь, хлещущий косыми струями, в мгновение ока не оставил на нас сухой нитки, однако пыль улеглась и воздух прояснился. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалось огромное, идущее под уклон поле. В нижней его части, едва видимой сквозь темную завесу ливня, сгрудились казавшиеся маленькими строения фермы. Стада, сопровождаемые верховыми погонщиками, стекались к усадьбе с разных сторон.

Наше стадо шло спокойней, и девушка подъехала ко мне. Икры выпукло обозначались на ее босых загорелых ногах, когда она сжимала бока лошади. Волнистые светлые волосы намокли, потемнели и, распрямившись, прилипли к вискам и мягко очерченным скулам. Мокрое платье туго обтягивало грудь и бедра.

— Меня зовут Хиса Наттана, — сказала она негромко.

— А меня Джон Ланг.

— Вы понимаете меня? Если нет, я могу говорить медленнее.

— Понимаю.

— Дорн попросил вас… Я очень благодарна, что вы помогли нам. — Она бросила на меня быстрый, испытующий взгляд своих зеленых глаз. — Вы — первый иностранец, с которым я разговариваю…

Мы загнали стадо в большой скотный двор за домом, препоручив дальнейшую заботу о нем денерир, и поехали к конюшне. Поставив лошадей в стойла, мы досуха вытерли их большими лоскутами из грубого льна. Брызги летели по сторонам.

— Мы совсем промокли, — сказала девушка, когда работа была закончена. — Пойдемте в дом.

Я взял свою суму, и, пройдя через несколько помещений, где хранилось в закромах сено, была развешана упряжь и расставлены некоторые орудия сельского труда, мы вышли на окружавшую дом галерею. Внутренний двор, куда мы въезжали с Дорном, превратился в море грязных луж, в которые падали со свинцово-серого неба тяжелые дождевые капли.

— Спасибо вам за все, что вы сделали, — сказала девушка, когда мы входили в дом, одаривая меня очаровательной улыбкой.

Пожилая женщина по имени Айрда ждала в зале перед очагом. Горячий шоколад дымился на столе. Айрда приходилась сестрой покойной жене лорда Дорна и была второй женой лорда Хиса.

Она предложила мне переодеться, и я отправился к себе в комнату. Раздевшись перед горевшим там очагом, я выжал мокрую одежду и развесил ее сушиться. Надев сухую чистую смену, я спустился вниз.

Один за другим прибывали погонщики. Последними приехали Дорн с высокой девушкой. Это была двадцатишестилетняя Некка, вторая по старшинству из сестер. Лицо ее горело и было мокро от дождя. Она назвалась и улыбнулась мне, поднося к губам чашку шоколада. Я взглянул на нее внимательно не столько потому, что девушка была хорошенькая, сколько потому, что она ездила с Дорном и в лице у нее было что-то необычное.

Я уже собрался было заговорить с ней, когда она, возможно по незаметному знаку Дорна, протянула мне изящную, узкую, все еще мокрую и неожиданно сильную руку.

— Ланг, друг Дорна, я рада, что вы приехали к нам, — сказала девушка звучным, звонким, хотя и несколько жеманным голосом.

За ужином я увидел всю остальную семью. Лорд Хис, рыжеволосый, веснушчатый, с усами и остроконечной бородкой, беседовал с Дорном о политике и сельском хозяйстве, выказывал осведомленность и интерес во всем, что касалось Соединенных Штатов, хотя его глаза с красноватыми белками рассеянно блуждали по столу, и было видно, что на самом деле его тревожат совсем иные мысли; Хис Эк, его старший сын и старший брат Наттаны, тридцатитрехлетний, невысокого роста мужчина, рыжеватый, с зелеными глазами, казался усталым и вел себя тихо и крайне сдержанно; Хис Атт, смуглее и выше своего брата, держался более непринужденно и то и дело задавал каверзные вопросы, испытующе и дружелюбно на меня поглядывая; двадцативосьмилетней Эттере, старшей из четырех сестер, достались в наследство все те же рыжеватые волосы, и хотя она была лишена женского обаяния, по-мужски угловата и крепка, с пронзительным, способным смутить любого взглядом то и дело вспыхивающих, словно от скрытого гнева, глаз, но голос у нее был мягкий, приятный и задумчивый; младшая из сестер, Неттера, тоненькая, почти воздушная, с большими голубоватыми, как скорлупа птичьих яиц, глазами, под которыми залегли глубокие, словно от измождения, тени, — была, безусловно, самой красивой. Все это были дети лорда Хиса от первой жены, Стеллины; Айрда принесла ему Хиса Пэка, которого я видел в Ривсе, и еще одного ребенка, тоже мальчика, — Хиса Пата, ему теперь было пятнадцать.

Имена детей Хиса, в отличие от американских или европейских, означали всего лишь их номера по старшинству, причем к женским добавлялось окончание «а». Поэтому Хис Эк в переводе значило «Хис первый», или «старший мальчик»; Эттера — «третья» дочка, и так далее.

После ужина мы перешли в гостиную. Лорд Хис вскорости увел Дорна в свой кабинет; Некка дремала, сидя на краешке скамьи, но Хис Атт, взяв в союзники Эттеру, продолжал донимать меня вопросами, в то время как Наттана и Неттера сидели обнявшись и лишь изредка вступали в разговор, не сводя с нас своих серо-зеленых глаз. Отвечая Атту, я рассказал все, что только было мне известно, о разведении и торговле скотом в Америке, о скотопригонных дворах Чикаго, о том, как мясо забитых животных хранится и транспортируется, при этом ни на мгновение не переставая чувствовать присутствие перешептывающихся младших сестер.

Эттера хотела знать, как при такой сложной жизни люди не путают, что когда делать. Я сказал, что у нас время разбито на большое число отрезков. Островитяне полагаются на природное чувство времени, а у нас есть часы, настенные и карманные. Для наглядности я вытащил свои, оговорив, что не знаю, правильно ли они идут, ведь мне не с чем их сверить.

— Как же они могут идти неправильно? — спросила Эттера, беря у меня часы.

— Время, которое они показывают, может не совпадать с тем, что на самом деле.

— Красивые, — сказала Эттера. — Но какой от них прок?

Я, как сумел, объяснил.

— Только старикам надо напоминать, сколько времени, когда они начинают это забывать, — сухо ответила Эттера.

— Старикам и музыкантам, — добавил Атт, взглянув на Неттеру, которая моментально потупилась. Некка проснулась и глядела на нас заспанными любопытными глазами; Наттана подалась вперед, опершись о колено и положив подбородок на ладонь, но Неттера продолжала молчать, уставясь в пол. Часы переходили из одних белых тонких рук в другие. В поведении сестер было что-то неуловимо детское. Каждая обязательно подносила часы к уху, внимательно прислушиваясь к их тиканью. И только Неттере не дали прикоснуться к диковинке. Видя, что ее обошли, я встал с намерением показать ей уже вернувшиеся ко мне часы. Но она откинулась назад и выставила перед собой руки.

— Хочешь посмотреть? — спросил я.

Она подняла на меня свои прозрачные серо-голубые глаза с ослепительно белыми белками и с непонятным мне выражением сказала:

— Не буду их трогать!

Думая, что она боится сломать часы, я протянул их ей.

Неттера отпрянула, впрочем, не сводя с часов завороженного взгляда.

— Я их слышу, — сказала она тонким голосом.

Полагая, что мне удалось ее заинтересовать, я поднес часы к ее маленькому уху.

— Не трогайте меня! — Неттера с криком вскочила на ноги. — Вы чужеземец!

Наступила тишина, потом все вдруг разом быстро и горячо заговорили.

— Ты сама не знаешь, что говоришь! — воскликнула Некка. — Он приехал с Дорном.

— Не судите ее строго, Ланг. Она всегда все не так понимает. — Голос Наттаны дрожал.

— Несносная девчонка! — сердито выпалила Эттера. — Выпороть тебя надо!

— Лучше уходи, пока еще что-нибудь не натворила, — раздался по-мужски рассудительный голос Атта.

— Я уйду, уйду! — закричала Неттера. — Ланг, простите меня… Если вы думаете, что…

Она запнулась. В глазах стояли слезы. Она опрометью выбежала из комнаты — только мелькнули худенькие, как у ребенка, босые ноги.

— Подожди! Вернись! — крикнул я ей вслед.

Все обратились ко мне и наперебой стали объяснять поведение Неттеры.

— Наши женщины всегда заражались чем-нибудь от иноземцев, — сказал Атт. — Конечно, мы понимаем, что это всего лишь отдельные случаи, но Неттере часто не хватает здравого смысла. Вот ее и запугали все эти рассказы.

— Дурочка! — сказала Эттера.

— Нет, она не дурочка! — горячо вступилась Наттана. — Хотя не всегда думает, прежде чем сказать, это верно.

— Я ее не виню, — сказал я. — И рассказы эти тоже слышал. Вы вправе нас бояться.

— Но мы вас не боимся, поверьте! — сказала Эттера.

— И незачем про это говорить! — воскликнула Наттана. — Разве ты не видишь, что он и так понимает!

Я слегка поклонился ей в знак благодарности. От волнения меня трясло.

Все еще продолжали говорить, извиняться, но у меня отлегло от сердца, лишь когда Некка сказала:

— Давайте не будем больше об этом. Каждый знает, что думали люди когда-то.

— Пойду и поговорю с ней! — воскликнула старшая из сестер, поднимаясь. — Спокойной ночи, Ланг.

— Спокойной ночи. Только скажите ей, чтобы она не переживала…

— Нет, это просто невозможно, — прервала меня Наттана. — Мы все переживаем, и, наверное, не меньше, чем вы. Простите нас!.. Пойду-ка я тоже, а то Эттера…

Она обожгла меня взглядом и бросилась вслед за старшей сестрой. В комнате остались только я и Некка. Она взглянула на меня со своей забавной, полусонной улыбкой, и мы оба рассмеялись.

— Что вы о нас теперь думаете? — спросила она.

— Мне сложно сразу разобраться, но я очень переживаю из-за Неттеры.

— Да, жалеть-то нужно ее, а не вас… Она так сейчас раскаивается. Когда вы с ней заговорили, мысли у нее были далеко. Завтра она сама все поймет… Пожалуй, мне тоже лучше пойти — как бы Эттера и Наттана не перессорились. Доброй ночи.

Я отправился спать. Дорн и лорд Хис, запершись в кабинете, все еще беседовали о неких важных проблемах, о которых, как мы условились, я не буду пытаться ничего узнать. Сколько ни успокаивал я себя, в душе остался неприятный осадок, самолюбие мое было уязвлено, и меня мучил вопрос: действительно ли сестры осуждали Неттеру или просто были лучше воспитаны и лучше держали себя в руках?

На следующее утро облака низко нависли в небе серыми складками, дымка дождя занавесила даль, вокруг было темно и сыро.

Во второй половине дня мы отправились под дождем в Хис и вернулись на ферму то ли к ужину, то ли к обеду, не знаю, как сказать, — слишком плотной была эта трапеза для ужина и слишком незатейливой — для обеда.

Перед самым ужином Наттана отозвала меня в сторону и сказала, что Неттера очень сожалеет о том, что случилось вчера.

— Теперь она поняла, — сказала Наттана, — что вы — как бы один из нас.

Я не видел Неттеру весь день, но за ужином она улыбнулась мне такой очаровательной робкой улыбкой, что я тоже улыбнулся в ответ и понял, что неприятный инцидент наконец позади.

Все собравшиеся за столом были одеты в цвета, соответствующие их титулам. Только Дорн и я не были удостоены такой чести, поскольку мой друг приходился лишь правнуком и внучатым племянником лордам Дорнам, я же — поскольку был американцем. Соответственно, на нас были просто темно-синие костюмы. Костюм лорда Хиса был тоже синий, но более светлого оттенка, а широкие лацканы и манжеты его куртки — белые, с темно-синей полосой. Сыновья его были одеты так же, только полосы были другие. На девушках были юбки и широкие жакеты из очень тонкой белой шерсти, белые сандалии и тонкие белые чулки, не доходившие до колена. По манжетам у них, как и у братьев, тянулась синяя полоса, и, кроме того, их белые льняные блузы с мягкими отложными воротниками украшали тонкие синие полоски. Их тщательно расчесанные волосы отливали мягким блеском, а свежие, румяные лица светились в бликах пламени свечей.

Скатерти не было, и на гладкой темно-коричневой дубовой столешнице стояли плоские, покрытые геометрическим красно-сине-зеленым узором тарелки. Свечи бросали мягкие отсветы на розовато-белый камень стен.

После ужина мы собрались в гостиной, где неярко горел камин. Дождь барабанил по окнам, но никто не сомневался, что к завтрашнему дню погода разгуляется. Послезавтра мы собирались уезжать от Хисов, и было решено устроить пикник в горах.

Достав из стенного шкафчика инструмент черного дерева с металлическими клапанами и высоким, прозрачным, как у кларнета, звуком, Неттера заиграла. Выражение ее лица стало торжественным. Взгляд, хотя и отрешенный, живо передавал смену музыкальных настроений.

Стремительные звуки наводнили комнату. За прихотливой мелодией было трудно уследить. Я догадывался, что все в доме хорошо ее знают, и Неттера то и дело расцвечивает ее маленькими музыкальными экспромтами. Ритм, хотя и четкий, варьировался — то на два, то на три такта — и оттого казался непривычным и тревожным.

Все встали и разбились на пары. Айрда предложила мне сначала понаблюдать, а затем уже присоединиться. Танцующие образовали две группы, и Неттера, ни на минуту не переставая играть и не теряя дыхания, заняла свое место среди остальных.

Последовал очередной неожиданный мелодический ход, и все рассмеялись. Темп убыстрился, и танец начался. Он напоминал старинную кадриль, правда, несколько более стремительную и плавную, причем танцоры не касались друг друга до самого конца, когда мужская и женская цепочки остановились, взявшись за руки.

В желтоватом пламени свечей то и дело вспыхивали золотые нити в рыжих волосах, ярко блестели зеленые и карие глаза. На лицах девушек застыла сонная, мечтательная улыбка. Дорн выглядел счастливым. Мелодия перепархивала с места на место, словно тоже танцуя.

Завершающая нота прозвучала низко и глубоко, как фагот, и неожиданно разрешилась быстрой смешливой руладой, сорвавшейся как бы на взвизг. Все снова рассмеялись. Лицо Неттеры, разрумянившееся вначале, опять побледнело, хотя дышала она по-прежнему ровно.

Танец повторился, и теперь меня тоже пригласили. Моей партнершей была Эттера, и с ее помощью я кое-как протанцевал до конца. К третьему разу я уже двигался более свободно и ловко, но Исла Хис и Айрда устали, а продолжать без них было уже нельзя.

Тем не менее Неттера продолжала играть. Пятеро девушек сняли жакеты и принялись танцевать нечто вроде бурного негритянского танца; юбки их взвивались и мягко опадали, как длинные хвосты японских золотых рыбок. То, что при этом юбки поднимались довольно высоко, смущало танцующих не больше, чем показавшийся из-под юбки кончик туфельки смутил бы их американских сверстниц. Я невольно задумался над тем, как отнеслись бы к подобным танцам у меня дома.

Потом три старшие сестры в паре с Эком, Аттом и Дорном станцевали более спокойный танец со сложными, замысловатыми фигурами. Неттера, полузакрыв глаза, вся уйдя в музыку, играла медленную красивую мелодию.

В этом танце я не участвовал, но непривычные ритмы, музыкальность Неттеры и трепетность ее исполнения разбередили во мне желание танцевать, и я с трудом мог усидеть на месте; поэтому, когда музыка смолкла и я оказался в окружении разгоряченных лиц и блестящих глаз, в которых читалось схожее с моим настроение, я поинтересовался, знакомы ли присутствующим так хорошо известные у меня на родине полька и вальс. И, получив отрицательный ответ, взялся показать, слегка напевая, «Голубой Дунай». Неттера ухватила ритм и, используя обрывки знакомых мелодий, сымпровизировала вальс на свой лад. Остальные девушки повторяли за мной. И в самом деле, вальсовые па встречались в их национальных танцах. Скоро уже несколько человек кружились по комнате, упражняясь поодиночке.

Я спросил, не хочет ли кто-нибудь составить мне пару. Дорн и Некка, которых, казалось, это не очень заинтересовало, отошли и присели на скамью, но Эттера и Наттана стояли наготове. После некоторого колебания Эттера вызвалась первой, и я встал с ней в позицию, как это учат делать в танцклассах. Поначалу моя партнерша держалась скованно, однако прирожденное чувство ритма не давало ей сбиваться. И все же попытку нельзя было считать успешной. Единственной, с кем мне действительно хотелось танцевать, была Наттана, но когда Эттера сказала, что с нее пока хватит, своей очереди уже ждала Неттера. Она передала инструмент Айрде, которая довольно быстро подобрала вполне правильную мелодию. Предложение Неттеры тронуло меня, и я подумал, что это отчасти была попытка загладить вчерашнее. Положив одну руку ей на талию и едва-едва касаясь ее, другой я осторожно, ласково взял ее руку. Движения Неттеры были легче перышка, и, двигаясь идеально слаженно, девушка прошла со мной с полдюжины шагов.

— Нет! — сказала она вдруг, задыхаясь и выскальзывая из моих рук. — Не могу! Попробуйте с Наттаной, а я подыграю.

Долгожданный момент настал. Я подошел к Наттане. Она не могла отважиться и сидела, чуть опустив голову. Глаза горели зеленым блеском на пунцовом от румянца лице.

— Не хотите ли попробовать? — спросил я. Между тем Неттера уже играла какую-то странно волнующую вальсовую мелодию.

Наттана серьезно кивнула. Как и у Эттеры, движения ее сначала были скованны, но на сей раз я твердо решил показать всем, что такое настоящий вальс. Я крепко обнял Наттану за талию и, отбивая ритм, сказал, с какой ноги начинать. Неожиданно тело ее стало покорным, послушным в моих руках. Первые движения вышли у нас неловко, мы едва не наступали друг другу на ноги, но под конец это был уже настоящий вальс, и я забыл обо всем, чувствуя себя счастливым.

Казалось, время слилось с пространством…

— Пожалуйста, остановимся! — шепнула Наттана, и я неохотно отпустил ее. Неттера продолжала играть. Сейчас я готов был танцевать ночь напролет. Кто-то открыл окно, и в комнату ворвался свежий влажный воздух. И еще зеленее стали глаза девушек, ярче — синева их платьев, огненный блеск их волос.

Айрда взяла инструмент у Неттеры, которая сидела, глядя вверх широко раскрытыми глазами, и сказала, что раз мы завтра собрались на пикник, то надо еще приготовиться…

Все девушки сразу притихли, и вид у них стал сонный, как у детей перед тем, как ложиться спать. Пожелав доброй ночи, они вышли.

Оказавшись в своей комнате, я почувствовал, что спать вовсе не хочется, и был рад, когда вошел Дорн.

Разговор зашел о завтрашнем пикнике, о нашем дальнейшем путешествии. Потом Дорн спросил, хорошо ли мне у Хисов.

— Пока лучшего и желать нельзя.

— Несмотря на Неттеру?

— Дело прошлое. Наттана за нее извинилась.

— Тебе нравится Наттана?

— Да, нравится.

— Я не слишком хорошо ее знаю. — В голосе Дорна послышались предостерегающие нотки.

— Она держится вполне свободно.

— Ты можешь гордиться. — Дорн рассмеялся.

— Чем же?

— Тем, что уговорил их танцевать вальс.

— И что в этом такого?

— Не волнуйся, все в порядке. Они сами разобрались. Только они не привыкли, что во время танцев нужно обниматься.

Я почувствовал некоторую неловкость.

— Для них это значит — обниматься, — продолжал Дорн. — Конечно, они тоже люди, и кроме того, женщины. Возможно, им это даже понравилось. Думаю, они поняли, что ты не воспринимал танец как объятия.

— Я вел себя неприлично?

Меня бросило в жар.

— Ты был на высоте, какое же тут может быть неприличие? Все в порядке.

— Это намек?

— В некотором роде. Мне кажется, что чувственное в нас развито больше, чем у американцев и европейцев. Наверное, мы проще и ближе к животным и никогда не останавливаемся на полпути.

Слова Дорна заставили меня всерьез задуматься. Теперь я с еще большим удовольствием вспоминал о том, как танцевал с Наттаной, погружался в смутные, полувлюбленные мечты и в то же время поневоле испытывал острое внутреннее беспокойство.

Хисы были знатоками погодных примет. Ослепительные лучи солнца разбудили меня. Вчерашний «конфуз» в такое утро казался просто смешным.

В обращенное на запад окно моей комнаты было видно небо, по которому тянулись пышные облака с белыми верхушками, плоские и темные снизу, а под ними на многие мили расстилались бурые и зеленые поля и пастбища в ярких пятнах солнечного света.

Почти сразу под окном начинался огород, свежо зеленевший после дождя, с блестящими между грядок лужами. Залетевший со двора ветер был теплым и влажно пах землей. Снизу, где, возможно, находилась кухня, донесся негромкий стук и молодые женские голоса.

Перегнувшись через подоконник, я глянул вниз.

— Сходите кто-нибудь, разбудите Ланга, — произнес чей-то голос.

— Пусть еще поспит, — отозвался другой.

Раздался смех.

Когда в мою дверь постучали, я был уже почти одет.

К десяти часам все собрались. У коновязи за дверью ждали семь лошадей. Девушки упаковывали притороченные сзади к седлам мешки. Головы у всех были непокрыты, волосы собраны кверху и перевязаны зелеными и черными лентами.

Всего ехало семеро: четверо старших сестер, Хис Пат, Дорн и я. Больше полумили дорога шла пастбищами. Доехав до каменных ворот, мы свернули направо, на дорогу, ведущую к перевалу Темплин, от которого был примерно день езды до центральных провинций. Внизу, в долине, Хис, скрытый тенью облаков, напоминал средневековую крепость в миниатюре. Повсюду вокруг лежали бескрайние пастбища, и только изредка виднелись кое-где небольшие рощицы и смутно различимые вдали дома.

Через какое-то время мы повернули на уводившую влево от дороги и вверх тропу. Она была слишком узкой, чтобы ехать в ряд, и мы растянулись в цепочку один за другим. Немного позже, однако, тропа стала шире, и Наттана подъехала ко мне. Мы были высоко над долиной. Слева по голубому простору плыли белые облака.

— Мы едем последними, — сказала Наттана. — Значит, нам ставить коновязь.

После этого несколько раз приходилось спешиваться. В первый раз Наттана подождала, пока я сойду с лошади, и провела ее через ворота, но в следующий раз она меня опередила. Очевидно, здесь было принято соблюдать очередность.

Мы проехали через трое ворот, и, когда снова настала моя очередь, я поднял глаза и взглянул на свою спутницу, ярким живым пятном выделявшуюся на фоне деревьев и влажной зелени поросшего травой склона.

— Сто лет назад отряды демиджи пришли из-за этих гор, — рассказывала Наттана. — Женщины и дети бежали в глухие леса. Услышав сигнал тревоги, они бросали все, уходили сюда и подолгу скрывались здесь. Дедушка помнит, как однажды ему тоже довелось прятаться в лесу; он был тогда совсем маленький. Всадники появились, как раз когда они собирались поджечь дом. Убитых демиджи хоронили на краю огорода. Иногда мы еще натыкаемся на кости.

— Вы до сих пор их боитесь?

— Нет, после того как лорд Файн победил их.

— Теперь, когда границу охраняют немцы, вы в безопасности.

— Знаю, — сказала Наттана. — Горные негры все еще живут там, и, хотя они не такие дерзкие, как демиджи, в каком-то смысле они еще хуже. Всего пять лет назад их отряд появился здесь. Мы уже собирались бежать, когда узнали, что их остановили на спуске в долину. Однажды, когда я была маленькая, я сама видела, как наши всадники гнались за пятью разбойниками… Эттера говорит, они никогда не подъезжали так близко в то время.

— Немцы — люди добросовестные, — сказал я. — Они умеют хорошо охранять.

— Я о них ничего не знаю.

— Они цивилизованные, Наттана.

— Что это значит? Они — солдаты. И они — там. Конечно, я не мужчина… но это еще одни вооруженные люди по ту сторону гор, а ведь все они всегда хотели напасть на Островитянию. С самого начала нам пришлось бороться против людей с севера.

Теперь я иначе взглянул на отвод войск с перевала Лор. Для обитателей здешних краев это была не политика, а сама жизнь.

Неожиданно мы оказались на горном отроге, спускавшемся в долину Доринг, лежавшую в двух тысячах футов внизу. Облака поднялись, и снежные вершины на севере стали хорошо видны. Из-за этих гор и обрушивались на долину вражеские отряды.

Наш путь подошел к концу. Остальные участники пикника уже спешились. Стреноженных лошадей оставили пастись на лугу, а мы двинулись дальше, неся на себе седельные сумы.

Теперь рядом со мной шла Некка. Выше меня ростом, длинноногая, она двигалась легко и мягко, как пантера.

Тропинка, по которой мы шли, едва виднелась в траве, круто поднимаясь вверх, вела сквозь влажный тенистый лес над залитыми солнцем карнизами скал. Взгляд скользил по сторонам, привлеченный то всполохом птичьих крыльев, то жуком, ползущим по стволу, то молодой пробивающейся порослью, то блестящими крапинами смолы на камне. Идти с Неккой было легко. Наше движение было пронизано ритмом, как танец: я раздвигал кусты, пропуская ее вперед; она делала шаг в сторону, и я следовал за ней; я протягивал ей руку, и она, пружинисто оттолкнувшись, поднималась на выступ, и снова я следовал за ней — слитно и согласно.

Окруженный застывшим сиянием и тишиной леса, я словно перенесся в иное измерение. Он был прекрасен, этот неведомый мир, и Некка была его лучшим украшением. Говорить было не о чем, да и не было нужды в словах. Потоки света отвесно обрушивались на нас; тела разогрелись от движения. Приятно было чувствовать выступившую на лбу испарину и легкую усталость в мышцах ног, но неизрасходованные силы сами двигали меня вперед и вверх… Луг, где мы оставили лошадей, казалось, уже где-то далеко-далеко внизу, и время свелось к воспоминанию о разнообразии леса, скалах, солнечном свете и податливых ветвях кустарника.

— Подниматься в горы — это как сон, — сказал я.

— А может быть, вы просто открываете в себе другого человека? — мгновенно откликнулась Некка. — Ведь когда вы спите, в вас просыпается другой человек.

— Да, да, именно.

— У каждого много разных «я», — мягко сказала Некка.

Я хотел было сказать, что то «я», которое стоит передо мной, кажется мне прекрасным, но мне не хватило смелости.

Мы подошли к ложбине, куда все остальные уже успели спуститься по уступистому склону, поросшему кружевом мха и кривыми, цепляющимися за камень деревцами. Дно ложбины было круглое, и полноводный ручей стекал вниз по бурым камням, образуя песчаные запруды. Наверху высились величественные сосны, казалось, достававшие до неба. Солнечный свет падал в ложбину, пронизывая синеватые тени снопами бледно светящихся лучей.

Рассевшись на траве, мы наскоро перекусили. Снова все были вместе; почти никто не разговаривал. Взгляды блуждали по освещенным вершинам крутых скалистых утесов на юго-востоке.

— Кто хочет прогуляться? — спросила Эттера, поворачиваясь ко мне.

— Я хочу, — откликнулся я. Больше нас никто не поддержал.

Мы шли не спеша, но и не останавливаясь, вверх по течению ручья, русло которого пролегало посередине склона. Склон был очень крутой, но весь в больших валунах, оплетенных корнями, так что путь всегда можно было отыскать, хотя и не без помощи друг друга. Примерно через час мы, задыхаясь, добрались наконец вершины гряды, в пятистах-шестистах футах над поляной, которая отсюда, сверху, казалась темно-зеленым пятном в обрамлении древесных крон.

Обратный путь занял гораздо меньше времени, хотя при подъеме склон казался не таких крутым, как при спуске. Когда мы проходили мимо глубокого озерца, Эттера остановилась и заявила, что намерена искупаться. Я спустился пониже. Раздевшись донага среди нагромождения огромных теплых валунов, я погрузился в ледяную прозрачную воду и, наконец умиротворенный, весь в блестящих каплях, выбрался на берег, тем не менее не отважившись вдоволь погреться на солнышке из-за опасения, что Эттера может меня увидеть.

Чувство расслабленности и покоя окончательно овладело мной, когда мы вернулись на поляну. Прислонившись к стволу дерева, я следил, как плавно колышутся ветви сосен, тонул взглядом в глубокой и чистой синеве небосвода, куда устремлялись вершины скал, — и все это отражалось во мне, не претворяясь в слова. Неподалеку от меня неутомимая Эттера, которой помогали Некка и Пат, заканчивала приготовления к ужину. Мою помощь вежливо отклонили. Дорн отправился прогуляться вниз по течению ручья. Наттана и Неттера взобрались на склон, противоположный тому, по которому мы спускались в ложбину, и скрылись из виду, только их голоса время от времени доносились до нас; наконец послышались и звуки дудочки, похожие на птичье пенье, — высокие пронзительные трели, то резко умолкающие, то вновь, так же неожиданно, нарушающие тишину.

«Вот, — подумалось мне. — Вот он, Золотой век». Там, у меня дома, никто из собравшихся на пикник никогда не обращал внимания на красоту окружающего, все были сосредоточены на себе, на своих делах либо хохотали и болтали без умолку, и уж конечно больше всего в таких случаях ценились «компанейские ребята», заводилы и спорщики…

Но птичка-дудочка была такой человечной. Я не мог устоять перед соблазном взглянуть на сестер, и, когда уже почти поднялся до того места, где они сидели, мелодия резко оборвалась. Притихшие Неттера и Наттана молча глядели на меня. Как птицы на ветке, они сидели рядышком на упавшем стволе, и длинная зеленеющая ветвь изогнулась над их рыжекудрыми головами. Я подошел, и сестры подвинулись, освободив мне место посередине, но, как только я сел, Неттера встала.

— Я, пожалуй, пойду помогу, — сказала она и побежала вниз.

Наттана подавила смешок, а когда я взглянул на нее, вдруг отвела глаза.

Смущенный тем, что помешал Неттере играть, я не мог вымолвить ни слова. Наттана сидела, зажав руки между колен, и ее повернутое в профиль лицо светилось мягким алебастровым, словно изнутри идущим светом на фоне окутанного синеватой дымкой леса.

Дудочка Неттеры запела снова — внизу. Наттана вздрогнула и неодобрительно то ли вздохнула, то ли фыркнула.

— Перестань, Неттера! — приказала она, и трель резко оборвалась.

Потом, обратившись ко мне, сухо спросила:

— Как прогулялись?

— Прекрасно. А на обратном пути еще и искупались — просто замечательно.

— А Эттера тоже купалась?

— Да, в верхнем пруду.

— Я думала пойти.

— Мне хотелось, чтобы вы пошли.

— И сейчас думаю. — Она коротко рассмеялась. — Лучше я пойду.

— Почему, Наттана?

Она едва заметно передернула плечами и сквозь зубы ответила:

— Да так… Ходьба — это полезно!

Несколько мгновений мы молчали.

Наттана пристально глядела на меня. Казалось, воздух дрожит. Я почувствовал себя на грани чего-то очень больного, то ли очень сладостного, и мне захотелось найти защиту в словах.

— Позавчера, — сказала Наттана, — казалось, что два дня — это так много. Как быстро они пролетели!

— Да, это правда.

— И все же вы успели хотя бы немного узнать нас, а мы — вас.

— Я рад этому. Теперь я чувствую себя в Островитянии почти как дома.

— Почему?

— Потому что я встретил всех вас.

— Мы похожи на тех, кого вы знали дома?

— Да, Наттана, очень. Разницы почти нет.

— Может быть, вы увидите, что разница есть, когда больше узнаете островитян.

— А я похож на мужчин, которых вы знаете?

— Да, похожи. — Голос ее звучал глухо и дрожал.

— В чем?

— Вы вправду хотите, чтобы я сказала?

— Скажите, а то я начинаю бояться, что это что-то нехорошее.

— Ах нет!

— Так вы скажете?

— Просто дело в том, что вы ощущаете вещи скорее розовыми, чем красными.

Я в удивлении откинул голову. Наттана поглядела на меня встревоженно, широко раскрытыми глазами.

— И не только вы так, — поспешно сказала она. — Наверное, это все иностранцы. Они живут так, как будто…

— Почему вы так решили?

— Мне кажется.

— Вы чего-то не договариваете. Скажите, прошу вас.

— Простите, Ланг! Я сделала вам больно.

— Вовсе нет! Но вы заставили меня задуматься.

Снизу донесся призывный голос дудочки.

— У них все готово, — сказала Наттана, вставая.

— Постойте, назовите хотя бы одну причину! — воскликнул я, протягивая руку, чтобы удержать девушку, но в последний момент подавив это желание.

Наттана обернулась и взглянула мне в лицо.

— Да, я сделала вам больно, — произнесла она.

— Но назовите же хотя бы одну причину!

— Вчера вечером, когда вы танцевали вальс… Наши мужчины на вашем месте чувствовали бы себя совсем иначе.

Она отвернулась.

— Наттана! — воскликнул я. — У нас все к этому привыкли. Теперь я понял, что здесь так не принято. Дорн сказал…

Ее лицо вспыхнуло.

— Теперь я очень жалею, что уговорил вас танцевать со мной, — продолжал я.

— Мне было приятно, — сказала Наттана. — Но мне кажется, это странная привычка, когда мужчина и женщина обнимаются и ничего не чувствуют.

С этими словами она побежала вниз. Я бросился следом.

Мы ужинали, сидя кружком на траве под высокими деревьями. Полосы солнечного света падали почти отвесно; воздух посвежел, цвета стали ярче. Тонкая струйка дыма, извиваясь, поднялась над костром, от которого веяло сладковатым смолистым духом.

На ужин был салат, овощи, индейка, тонко нарезанный поджаренный хлеб с легким привкусом ореха, мясной рулет, легкое прозрачное красное вино, печенье с изюмом, виноград и ранние яблоки.

И снова все это, как никогда, напомнило мне Золотой век, хотя слова Наттаны не давали мне права считать себя частью этой картины. Словно угадав мои мысли, Эттера завела речь о том, как ей жаль, что мы уезжаем.

— Всегда так, — сказала она. — Не успели мы хорошенько узнать Ланга, и вот он нас покидает.

— Надеюсь, он еще вернется, — сказала Некка.

— И я надеюсь! — воскликнула Неттера, а Пат взглянул на меня с дружелюбной улыбкой. Наттана промолчала.

— Я с радостью приеду снова, если смогу, — сказал я.

— Конечно сможете! А почему нет? — рассудительно произнесла Эттера.

— Вполне возможно, тебе снова придется проезжать здесь, — предположил Дорн.

— Мы надеемся, что вы специально навестите нас, — ласково сказала Некка, — а не станете дожидаться, когда это будет по пути.

— Да, вы должны приехать! — сказала Неттера, склонив голову набок и внимательно на меня глядя. — Приехать и побыть подольше.

На душе у меня стало легче, хотя я и не верил, что вернусь.

Ужинали не торопясь. Беседа прерывалась долгими паузами. О политике говорили мало, да я и не следил за разговором, думая о том, почему же все-таки мои чувства скорее розовые, чем красные, что это значит… И так ли это?

Когда ужин закончился, все остались на своих местах, молча вслушиваясь в зачарованную тишину.

Наттана встала и подошла ко мне.

— Не хотите пройтись? — спросила она, отводя взгляд.

— Только помни, что нам нужно выехать до темноты, — сказала Эттера.

Мы стали спускаться по ложбине, между высоких деревьев, в лучах волшебного света. Сзади раздались звуки дудочки, похожие на нежный голос флейты, и Наттана глубоко вздохнула.

Я не знал, что сказать. Вечер шел на смену дню, и кругом становилось все красивее. Глубокие тени легли под деревьями, а вода в заводях ручья была настолько прозрачна, что скорее просто угадывалась, чистая, прохладная. Мы перешли ручей, ступая по плоским камням, и стали подниматься по склону.

Наттана нагнулась над синим цветком, похожим на горечавку, и коснулась его лепестков тонкими белыми пальцами.

— Милый цветок, правда? — спросила она, поднимая на меня глаза. В этот момент она была так красива, что казалась не живой девушкой, а прекрасной куколкой.

— Да, — ответил я, жалея, что у меня не хватает смелости сказать Наттане, что прекрасен не цветок, а она сама.

Мы пошли дальше.

— Наш дом — ваш дом, — сказала Наттана низким голосом. — Вы меня понимаете?

— Да, Наттана. Я приеду опять.

— Мне хотелось сказать вам это наедине, чтобы никто не слышал.

— Спасибо, Наттана.

Мы медленно поднимались среди обступивших нас высоких деревьев.

— Я отведу вас в одно место, которое знаю только я, — сказала Наттана.

— Я очень хочу его увидеть.

— Жаль, что вы уезжаете завтра.

— Мне не хочется уезжать.

— Как мне называть вас? Дорн зовет вас Джоном, а не Лангом.

— Я бы хотел, чтобы вы тоже называли меня Джоном.

— А что это? Какое-то особое имя?

— Просто имя. Мое имя.

— Значит, у вас два имени?

— Да, Наттана. Первым именем тебя называют родственники и те, с кем ты хорошо знаком. А остальные люди называют вторым.

— Значит, у вас в стране я могла бы называть вас Джон?

— Полагаю, мы достаточно хорошо знакомы.

Внизу, в ложбине, уже начинало понемногу темнеть, тянуло свежестью, но мы по-прежнему шли не спеша. Наттана впереди, я — сзади. Трава здесь была высокая, и я почувствовал, что мои ботинки начинают промокать.

— Вы замочите ноги, — сказал я.

— Конечно, в такой траве, — откликнулась Наттана. — Но ничего, высохнут.

Шагая, она высоко поднимала колени, обтянутые юбкой, и очень прямо держала спину. Оглянувшись через плечо, она улыбнулась, и в янтарно-желтом свете лицо ее просияло.

Дойдя до нижнего конца луга, мы увидели скалистый выступ, ведущий вниз и исчезающий среди деревьев. Пройдя сквозь полосу солнечного света, Наттана вошла в тень, и казалось, что свет вошел вместе с нею.

Отвесная каменная стена преградила нам путь. Вверху, в десяти футах от земли, был выступ, о который опирался ствол поваленного дерева со сломанными, торчащими в разные стороны ветвями.

Наттана мгновенно начала карабкаться вверх по стволу, иногда даже вставая на четвереньки. Я последовал за ее мелькающей, развевающейся юбкой, и скоро мы оказались на выступе. Он представлял собой карниз шириной не больше пяти, а длиной — десяти футов. Кряжистая сосна росла на краю, впившись в камень мощными корнями, один из которых был наполовину скрыт мягким травяным ковром. Наттана села на корень, откинулась назад.

— Здесь хватит места на двоих, — сказала она.

Я присел рядом.

Тень от дерева падала на нас; одна из ветвей росла так низко, что скрывала вершины северных гор.

— Посмотрите, — сказала Наттана, — посмотрите, как качается ветка.

Я повиновался. Тонкие веточки, опушенные длинными иглами, медленно скользя, чертили в небе непонятный узор, и блистающие снежной белизной горы, казалось, то вздымаются, то опадают в такт этому движению. Ветка была близко; горы парили в неизмеримой дали.

Шло время. Мы сидели молча. Скоро мы пойдем обратно, и нужно будет поблагодарить Наттану, показавшую мне всю эту красоту. Вот ветка плавно качнулась, замерла и, словно ожив, качнулась вновь. Ветерок ласково коснулся моей щеки. Было так тихо, что я мог слышать дыхание Наттаны. Неужели оно всегда было таким прерывистым и неровным?

— Надеюсь, вы не пожалеете, что заехали в Хис?

Голос ее звучал глухо и очень близко, и я догадался, что она говорит, повернувшись ко мне.

— Я был очень счастлив.

— Я тоже. И все же мне жаль.

— Чего, Наттана?

— Что я сказала вам насчет ваших чувств.

— Не стоит переживать из-за этого.

— Это было жестоко.

— Не говорите так, Наттана. Может быть, вы и правы.

— Я не хочу быть жестокой к вам.

Голос ее звучал глухо и дрожал. Я повернулся к ней. Она глядела вверх, руки были сложены за головой, и пряди волос выбились вперед, пушились у висков, у щек.

Наши глаза встретились, и ее взгляд раскрылся навстречу моему.

— И еще я жалею, — сказала она, — что Неттера так обошлась с вами.

— Ничего страшного. Потом она постаралась исправиться.

Зрачки Наттаны расширились, как от боли.

— Она поступила жестоко. Ей следовало загладить свою вину.

Взгляд ее смягчился. Грудь вздымалась. Голова чуть запрокинулась.

— Мало ли что ей не нравится, не все же такие…

Я скорее догадался, чем понял, что она имеет в виду, и сердце мое бешено забилось.

— Я не то что Неттера, — продолжала Наттана, как в забытьи, — с вами я другая…

Веки ее медленно опустились. Лицо с мягкими полуоткрытыми губами и горящими щеками приблизилось…

Что-то нарушилось, сместилось…

— Хиса Наттана, — услышал я как бы со стороны свой голос. — Вина заглажена. Поверь мне!

Глаза девушки широко раскрылись.

— Я рада, что ты так думаешь, Джонланг. Я рада, что ты простил нас.

Она резко села.

— Но при чем же здесь ты? Мы говорили о Неттере.

— У нас тоже своя гордость. И я гордячка не меньше, чем ты.

Она откинула волосы назад. Взгляд ее избегал меня.

— Пора возвращаться.

Обратно мы шли молча, и я чувствовал себя почти жалким, но перед тем, как выйти на поляну, Наттана остановилась и быстро прошептала:

— Ты приедешь снова, правда? Я хочу, чтобы ты был моим другом.

— Конечно, Наттана, конечно, я еще приеду. А ты будешь моим другом?

— Если захочешь.

— Хочу. Мне было так одиноко здесь… И только сейчас, там, у дерева, я…

— Пожалуйста, не надо! — воскликнула она и быстро ушла вперед.