"Человек в проходном дворе" - читать интересную книгу автора (Тарасенков Дмитрий Анатольевич)

Глава 8. КТО ЧТО КУРИТ

Табачный ларек около входа в гостиницу был еще открыт. Старушка в окошке — очки на носу, губы поджаты — считала на блюдце мелочь.

— Будьте добры, мне две пачечки «Трезора», — попросил Пухальский, наклонившись к окошку. — Самые благородные и безвредные сигареты!

— Мне «Джебл». Столько же.

— Тоже предпочитаете болгарские? А наш моряк курит исключительно «Беломор». Я не люблю папирос, они часто гаснут, и их надо сильно тянуть.

Я машинально посмотрел на витрину: «Беломорканал» был выставлен.

— Мать, «Беломор» редко бывает?

— А всегда… Почитай, месяц торгую без перебоя.

В тот промежуток времени, когда был убит Ищенко, Войтин выходил за папиросами. Он отсутствовал 20 минут, по показаниям дежурной. Чтобы не торопясь спуститься сюда и вернуться на третий этаж, нужно максимум три минуты. Может быть, он прогуливался? Нет, он твердо сказал: ходил за папиросами. Когда надо доказать алиби с точностью до нескольких минут, человек обычно подробно указывает, что он делал. Может быть, этот киоск был закрыт и Войтину пришлось идти до следующего?

— О чем задумались?

— А? Вспомнил одну веселую историю.

— Расскажите.

Я закурил и рассказал старый анекдот. Пухальский посмеялся. Потом он рассказал свой анекдот, и теперь захохотал я.

— Вы в какую сторону направляетесь, если не секрет? — спросил Пухальский благожелательно.

— А вы?

Я не хотел, чтобы он шел за мной в гостиницу.

— Куда глаза глядят.

— Могу вас проводить, имею четверть часа свободного времени. А потом убегу. Идет?

— Конечно, конечно.

Мы пошли по бульвару, который начинался за гостиницей. Еще не смерилось. Тучи разметало по небу, и над крышами проступила полоска заката. В высоком доме напротив плавились окна, отсвечивая слюдой.

— Слушайте, вы сказали: его фамилия Буш, ну… того инженера, что рассказывал про подполье? А его зовут не Генрих Осипович? Бегемотик такой?

Пухальский остановился: слепо блеснули очки.

— Именно.

— Господи! — сказал я обрадовано. — Как тесен мир! Я ж его буквально четыре часа назад вытолкнул из-под машины! Вот так «Волга» — р-раз! А он идет себе… Я его в последний момент толкнул! Мы познакомились. Он меня к себе зазвал.

— Ногу вы растянули, когда его спасали?

«Хм!» — подумал я. Я на всякий случай слегка прихрамывал.

— Ага! Он как вам показался? По-моему, ничего мужик, верно?

— Не знаю, — уклонился от прямого ответа Пухальский. — Я только один раз был у него. Инженер он толковый, наладил в цехе производство стандартной разборной мебели.

— А квартирка у него обставлена подходяще. Картины красивые висят. Он, наверное, рублей двести получает!

У нас получался не то чтобы искренний, но довольно непринужденный разговор: в таком собеседник легко выкладывает свое отношение к тому или иному в жизни. Но Пухальский только неопределенно хмыкнул.

— Насчет женщин он тоже не промах, — добавил я.

— С чего вы решили? — вдруг заинтересовался Пухальский.

— У него такая красотка была!

— Да?

— Ага!

И снова Пухальский уклонился от какого-либо развития этой новой «темы». Из него трудно было что-нибудь вытянуть. Это напоминало игру: «Барыня прислала сто рублей, что хотите, то купите, «да» и «нет» не говорите, белое и черное не выбирайте…» Как будто он дал зарок не говорить ничего определенного!

— Вы москвич? — спросил он.

— Да, — сказал я. — А что?

— Да так, ничего. Заметно. — Он сказал это без холодка, скорее даже с одобрением.

— Москвичей узнают сразу, — гордо сказал я. Потом заметил как бы мимоходом: — Дождя-то не будет. Так что можно и без пиджака.

Он сделал вид, что не слышит, и, согнувшись, стал раскуривать сигарету. Мне пора было в гостиницу: я увел его достаточно далеко. Еще по дороге надо было сделать одно дело.

— Ну, я побегу, Николай Гаврилович, — сказал я.

Он распрямился.

— Что, пора уже? Хорошая девушка? Ну, не уроните чести нашего номера.

Я свернул с бульвара и, попав на параллельную улицу, нашел телефон-автомат. «Привет от Коли, — сказал я, набрав номер. — Вы предлагали Клаве опознать… дядю?» — «Она сказала, что ей тяжело его видеть. Мы не настаивали». — «Опишите подробно, как он был одет?» — «Темно-синие лавсановые брюки, немного коротки ему. Белая простая рубашка. Пиджак…» — «Стоп! Какой пиджак?» — «Серый, в полоску». — «Покупной или сделан на заказ?» — «Венгерский». — «Какая была погода в утро происшествия?» — «М-м, жара». — «Дождь не собирался?» — «Нет». — «Проверьте, есть ли в карманах табачные крошки — отдельно в брюках и в пиджаке. Второе: работала ли табачная лавка у входа в гостиницу в то утро. Третье: соберите сведения о соседе Генриха с улицы Чернышевского. Он живет наверху, на втором этаже. Свяжитесь с Новосибирском: меня интересует друг Клавы, некий Карик. Где он сейчас? Все».

Я повесил трубку и быстро пошел к гостинице. По лестнице я поднимался осторожно, потому что вовсе не хотел столкнуться с Войтиным. Миновав сваленные у стены доски, я прошел к столику Быстрицкой. Было без пяти восемь. Я скосил глаза на щиток с ключами, «305» висел на гвозде. Войтин уже ушел. Быстрицкая что-то писала в книге дежурства. Рядом стояла ее сменщица.

Я постучал костяшками пальцев по столу.

— Тук-тук, можно войти?

Сменщица неодобрительно покосилась на меня. А Быстрицкая подняла голову.

— А, это вы?

— Точен, как этот механизм, — сказал я, показывая на часы.