"Человек в проходном дворе" - читать интересную книгу автора (Тарасенков Дмитрий Анатольевич)Глава 9. «ТЕБЯ КАК ЗВАТЬ!» — «НИКАК»На улице смерклось окончательно. Тучи снова сгустились над городом, бульвар потемнел (фонари еще не зажглись), поднялся ветер и зашелестел листвой. Я взял Быстрицкую под руку. — Вам не холодно? Она сказала, что не очень. Я стал снимать свою куртку — старенькую, «студенческую». — Нет, неудобно. — Бросьте! Если холодно, надо утепляться: это естественно. — Про меня и так сплетни разводят. Увидят, что я в вашей куртке, совсем заедят. — Никого ж нет. — Это только кажется: здесь все всех знают. Она была в клетчатом платье, через плечо висела сумка. Ветер путал ее волосы, и время от времени она гордо откидывала голову. — Куда мы идем? — Я домой, а вы — не знаю. Наверное, провожаете меня. — Слушайте, это нечестно! Давайте посидим в тепле, в кафе каком-нибудь. — Не хочу. Я заступил ей дорогу. — Раечка, вы только представьте себе: я сейчас приду в номер, я совсем один, и мне будет так грустно. Я не зажгу свет, сяду на кровати и буду плакать горючими слезами. Она засмеялась. — А вы свет зажгите! — Вот видите, какая вы жестокая! — сказал я. — Вы, между прочим, похожи на какую-то актрису: не могу вспомнить, как ее зовут. — Мне уже говорили, что я напоминаю Барбару Брыльску. Вы не новы. У меня только цвет волос другой. А правда, похожа? Вы тоже это находите? — Вылитая Барбара, — сказал я торжественно. — Барбара, в кафе пойдем? — Нет. Вы женаты? — Женат. — Странно, обычно говорят, что нет. А почему вы кольца не носите? — Не люблю. — Ваша жена тоже не носит? — Конечно. — Так изменять удобнее. Вы своей жене изменяете? «Вот черт! — подумал я. — Но другого-то выхода у меня не было: как еще я мог с ней познакомиться? Мы расстанемся добрыми товарищами, но часа два мне придется корчить из себя бог знает что». — Я люблю ее, — сказал я. — А она красивая? — По-моему, да. — Наверное, красивая. У вас должна быть красивая жена. — Послушайте, мне совсем не хочется говорить с вами о ней. Давайте говорить о вас. Вот вы такая хорошенькая — наверное, отбоя нет от женихов. «Как я старомодно сказал! — подумал я. — Наверное, так говорил с ней Тарас Михайлович Ищенко». Она скорчила гримаску. — Поберегите комплименты для жены. А потом… мне никто не нравится. — Так уж никто? — Не знаю. Я, наверное, легкомысленная. Здесь есть один парень, он влюблен в меня по уши, ну а мне интересно с людьми, которые рассказывают всякие истории… ну, словом, от которых я что-то узнаю. Здесь же страшная провинция, вы себе представить не можете! А он ревнует. — Разве что-то узнать можно только от приезжих? Вы читать любите? — Когда есть свободное время, читаю. — Толстого читали? — Какого? Льва? Мы его в школе проходили. — «Проходи-или»! — передразнил я. — Вы «Анну Каренину» читали? — К нам приезжал театр, я инсценировку смотрела. Скучища! — Господи! А «Холстомер»? Когда старый мерин ночью рассказывает лошадям историю своей жизни… — Нет! — заявила она. — Все Толстые там, Чеховы — они устарели. Они писали не про нас, мы совсем другие. — Ну, знаете! — А на вкус и цвет товарищей нет, известна вам такая пословица? — Известна, — сказал я. Она спросила меня, не в отпуск ли я приехал. Я изложил свою историю. Она сказала, что завидует мужчинам и что женская доля гораздо скучнее и непригляднее: женщин матросами не берут. — Давайте посидим на скамейке, если не совсем замерзли, — предложил я. — Да нет, ничего. Мы сели. — Правда, возьмите куртку. — Ну, давайте. А вы? — Я закаленный. — Вы имейте в виду: ночью в гостинице бывает холодно. Вы попросите теплое одеяло у Хильды — ну, она меня сменила, — она добрая, даст вам. — Спасибо. Трудно работать целые сутки? — Потом отсыпаемся. И на дежурстве можно поспать: у нас только сорок восемь номеров, даром что вестибюль громадина, а трехзначные номера комнат — липа, первая цифра обозначает этаж. Горсовет хочет новую гостиницу строить, та будет многоместная. — Перейдете туда? — Не знаю. А вообще-то уехать бы за тридевять земель! — А мне нравится ваш город: море под боком, и вообще… — Разве это море! В прошлом году я была на юге — там о'кэй!.. А здесь дождь зарядит и идет месяц. Знаете, как действует на нервы, ужас! — Тогда уезжайте. — Никто не берет. Вот вы бы не были женаты, увезли бы меня? — Тоном она дала понять, что это шутка. — Обязательно, — сказал я. — Знаете, за что мужчина нравится женщине? За любезность, за то, что он джентльмен и уступает ей. Но он не должен принимать женщину всерьез, тогда с ним легко и приятно. Я вам выдаю наши секреты, да? А тот парень, про которого я говорила, он сухарь, он все понимает только всерьез: давай женимся, давай будем любить друг друга до конца жизни! — Бывает, — сказал я. Мы сидели возле детской площадки. Совсем стемнело. Зажглись газовые фонари, дававшие какой-то ядовитый свет. От деревьев упали тени. Мальчуган лет шести возился в песочной куче. Напротив нас — в тени на скамейке белели только лица — устроилась парочка. Он обнимал ее, а она визгливо хохотала. — Противная она, верно? — кивнула Быстрицкая. — Зачем так зло? Вы же ее не знаете. — А вы до-обренький! — протянула она. — Между прочим, вы на несчастливом месте поселились. — В каком смысле? «Интересная ассоциативная связь, — подумал я, — «добренький» и — Ищенко». — Неужели соседи не рассказали? — Нет. — Человек, который жил на вашей койке, убит. — То есть? — переспросил я с глупым выражением. — Очень просто: у-бит, — повторила она. И мне показалось: с удовольствием. — За что? — Откуда я знаю! Только он подлый-подлый был, не зря его стукнули. «Так», — отметил я. Об Ищенко отзывались по-разному, но такой крайней характеристики еще не давал никто, интересно, что это сделала именно Быстрицкая. — Вы его хорошо знали? — Нет. — Я смотрю, вы любите красить людей в черный цвет. Женщину напротив обхаяли, того человека… Может, зря? — Не зря, — упрямо сказала она. — За что вы его так? — Было за что. — Он что, приставал к вам? — Не хочу о нем! — Ну и не надо. А убийцу-то поймали? Она зябко повела плечами и, оглянувшись, ответила почему-то шепотом: — Не поймали. Я не предполагал узнать сегодня все. Пока надо было просто сориентироваться: я как бы находился в незнакомом лесу и искал тропинку, которая выведет меня к цели. Я кое-что знал об этой тропинке, но пока не мог увидеть ее. А еще я был похож на пеленгационную машину с вращающейся чуткой антенной — она ползет из улицы в улицу, крутится по городу, чтобы выделить среди множества других волну врага, засечь ее, поймать в перекрестие радиусов. Но скорей всего я просто был человеком, который должен знать истину, но не знает ее. И мне было беспокойно. — Тебя как звать? — донеслось с противоположной скамейки. Даме, сидевшей там, наскучило хохотать, теперь она допрашивала мальчика, который по-прежнему копался в песке. — Никак! — сердито ответил тот. — Ха-ха, мальчик Никак! «Вот и его пока зовут Никак», — подумал я про того, кто убил Ищенко. — А по фамилии? — продолжала забавляться она. — Дурак! — сказал в рифму упрямый мальчик. Дама зашлась от смеха. «А тот вовсе не дурак», — опять подумал я. — Ты что в темноте сидишь? Иди домой! — сказала дама. — Еще чего! — ответил мальчик. — Его же домой отвести надо, а мы тут сидим, — вскочила Быстрицкая. Она шагнула через барьерчик в песок, присела перед мальчиком, очистила ему ладони от песка. — Пойдешь со мной? Странное дело: мальчуган не выдернул руки и послушно шагнул на дорожку. — Держите свою куртку, она сползает у меня с плеч! Сумочку возьмите! Эх вы, кавалер! — деловито командовала они: Потом наклонилась к мальчику: — Где ты живешь? — Вона! — Он небрежно махнул рукой в сторону высокого дома. — А зачем по ночам гуляешь? Мальчик молчал. — Мамка где? — На работе. — Она во вторую смену работает? — В продмаге, — четко ответил мальчик. — Есть хочешь? Он снова не ответил. Мы вышли с бульвара на улицу. Здесь было много народу, по мостовой катили машины. Быстрицкая велела нам постоять, взяла сумочку и нырнула в открытую дверь булочной. Она вышла, держа в руке плюшку. Мальчик вонзился в булку зубами и благодарно поглядел на Быстрицкую. Мы прошли в темный — колодцем — двор, поднялись на второй этаж. Я позвонил. Нам открыла женщина, повязанная платком. На лестнице было темно, и на нас падала полоса света из двери. — Я-то собралась бежать искать его! Вот спасибо! Шляется где-то, чертенок, угомону на него нет! Пришла с работы: пустая комната. Может, зайдете, а? — Нет, нет! — сказала Быстрицкая. — Мы пойдем. Она стала спускаться вниз. Я шел чуть позади. «Когда ты приглядываешься к человеку, — учил меня начальник отдела Шимкус, — то предпосылкой должно быть: он невиновен. Старайся сначала доказать это. Так тебе будет легче работать, и так будет лучше для дела. Для людей. Не забывай, что ты работаешь для людей». Самое главное — установить, что за человек перед тобой: никакие анкеты в мире не могут помочь сделать это. Как хорошо, если б в характеристике Быстрицкой было написано: «Может накормить голодного мальчика сдобой и отвести домой». Конечно, это ничего не решало, но все-таки это было кое-что… Я довольно хмыкнул. — Что вы там мычите? — спросила Быстрицкая. — Просто так. — У меня что-нибудь с платьем не в порядке? — Она изогнулась и попыталась заглянуть себе за спину. — Нет, нет! Это я сам с собой. Сначала понять, что за человек перед тобой. Потом решать, он или не он! |
||
|