"Остров" - читать интересную книгу автора (Колосов Дмитрий)

Глава девятая

После событий в Кемте среди атлантов начались разногласия. Начало им положил Командор. После памятного спора в деревянном домике он решил удалиться. Не в изгнание. Он просто сложил с себя полномочия Командора и предложил, чтобы его место занял другой. Но атланты даже не могли представить на месте Командора кого-то из своих товарищей. Абсурд был в том, что они не знали настоящего имени Командора. Он всегда был для них Командором. Сложилась нелепейшая ситуация. Вместо того, чтобы потребовать у Командора ответа, атлантам пришлось уговаривать его изменить свое решение. Долго уговаривать. Командор предстал почти пострадавшей стороной и с оскорбленным видом отвергал все просьбы атлантов. Наконец он уступил, выставив требование, чтобы «Марс» занял свое место на Круглом острове. С этим легко согласились. Хотя многие и предпочли бы, чтобы «Марс» стальными стенами прикрывал их спокойствие на Атлантиде, но крейсер был почти беспомощен. Спасая атлантов, «Марс» истратил столько энергии, что на повторный подобный рейд ее просто бы не хватило. Чтобы накопить достатонный для полета запас урана на бедной этим металлом Земле, требовались десятки лет. «Марс» плюхнулся на каменное ложе и заснул. Чуткие радары берегли его покой. Командор вернулся к своим обязанностям, но конфликты не кончились.

Побитый Кеельсее заявил, что не может жить рядом с Гумием. Или он или Гумий. Так как Гумий не изъявлял желания удалиться в добровольное изгнание, а Командор не захотел принудить его к этому, уйти пришлось Кеельсее. Он стал великим номархом шести верхних номов Кемта. Ему был дан десантный катер. С Кеельсее ушли Есоний, Гиптий и Изида. Садясь в десантный катер, Кеельсее был счастлив.

Оправившись от ран и шока, Инкий пришел к Командору с твердым намерением плюнуть ему в лицо. Командор прочел его мысли и предупредил опасное желание твердым жестом руки.

— Сядь. Я знаю, атланты не одобрили моих действий, и ты вправе больше других обвинять меня. Вполне очевидно, что нам будет трудно работать вместе, и пoэтому я предлагаю тебе возглавить новую базу.

— По ту сторону Атлантического океана. На длинном материке. Наблюдение показало, что природные условия там великолепны, и мы могли бы попробовать развести там атлантические растения без риска нарушить экосистему нашей зоны. Если ты согласишься, я дам тебе трех человек, грузовую ракету и небольшой запас урана.

Исподлобья посмотрев на Командора, Инкий спросил:

— Где?

— Согласен, — сказал, помолчав, Инкий.

— Тогда можешь отправляться.

— Когда?

— Хоть сегодня.

Инкий улетел завтра. К его плечу нежно прижималась Слета. Когда он был болен, Слета не отходила от его постели. Она жалела его, а потом полюбила. Она была лучшим биологом экспедиции, и Инкий взял ее с собой. Садясь в ракету, Слета пообещала, что через три года она угостит всех земным кофе. Сзади на мешках с оборудованием спала Герра. Не хотевший покидать Атлантиду Воолий мрачно курил сигарету и изредка поплевывал в бушующий океан. Земля вновь пугала его неизвестностью.

Они будут поклоняться Солнцу.

Тромос постарел и обрюзг. Женщины не любили его, мужчины плевали шуту в глаза. Он отбегал, словно собака, но не обижался. Даже будучи ударен, он оставался счастливым. Если бы он жил позже, его бы назвали стоиком. Но он ухитрился родиться раньше, что, впрочем, не мешало ему радоваться жизни.

Больше всех обижал Тромоса не марил, а атлант. Атлант Крим. Он был полной противоположностью бывшему царьку. Молод, строен, безумно красив. Словно Аполлон, сошедший со снежных склонов. Душа же его была черна. Крим ненавидел все, что лучше его. Ненависть эта перерастала в подлость, и он вредил всем тем, кого ненавидел. Вредил мелко и грязно. А ненавидел Крим всех, кроме Командора. Командора он боялся. Он чувствовал его силу. Более других Крим ненавидел Русия. Он считал вопиющей несправедливостью судьбы, что молодой и ничем особенно не выдающийся в глазах Крима атлант сумел достичь такого положения и авторитета. Русий имел мужество стать наперекор всем и не только не был наказан, но и стал в конце концов героем. Мало того, все признали его правоту, и Эра Экспансии закончилась, едва успев начаться. Почему фортуна благоволит к одним и небрежно отталкивает других? Страждущих! Почему судьба не сделала его членом Верховного Комитета? Почему Командор не сделал его наместником Кемта, ведь он, Крим, так желал этого? Но в Кемт, полетел Кеельсее, а он остался простым надсмотрщиком на Атлантиде. Он согласился бы быть царьком в любой, самой крохотной стране, пусть там будут лишь камни и змеи. Главное, чтобы ему кто-то мог завидовать. Он хотел стать великим спортсменом, но проиграл. Он мечтал о славе полководца, но на этом поприще было слишком тесно. Не пробиться. Он грезил вершить судьбами держав, но таких вершителей было слишком много, там грызли и кусали, там умели ненавидеть не меньше, чем Крим, а бить много сильнее. Он мечтал о любви, но его не любили, любили других, и он ненавидел всех этих других. Это последнее было причиной того, почему Крим более других ненавидел Русия. Русий был любим. Его любили самые красивые девушки. Не успел он расстаться с Ледой, как на него стала смотреть Ариадна. Вернее, она смотрела на него и раньше, но взгляд был робким. Смотрела тем особенным взглядом, каким смотрят только влюбленные. Криму нравилась Ариадна. Он не любил ее, но хотел обладать ею. И еще он хотел, чтобы она его любила. Он хотел, чтобы все его любили. Крим жаждал всеобщей любви, но никому не хотел дарить свою.

Он не мог найти достойного себя места, и неудачи наложили черный налет на его душу. А вот этому счастливчику Русию всю жизнь везло. Он учился в лучшей школе, быстро продвигался по службе и достиг таких вершин, о которых Крим мечтал лишь в самых смелых фантазиях. Ходили слухи, что мать Русия путалась с Командором, но Крим благоразумно никогда не обсуждал подобные темы, а лишь слушал и запоминал, мечтая, что придет время, и он выплеснет в лицо своему врагу все те мерзости, какие он успел собрать.

Крим сидел на только что сложенной крепостной стене и наблюдал за работой марилов. Они согбенно суетились внизу: тащили каменные глыбы, тесали их бронзовыми топорами, месили раствор. Сальвазий ежедневно внушал им, что они строят свой великий город — основу своего будущего. Поэтому марилы выглядели счастливыми. По крайней мере, считалось, что они должны так выглядеть. Рабочих рук постоянно не хватало, и приходилось завозить их из других баз. Для этого потребовалось много кораблей и была выстроена огромная верфь, где каждый день сходили со стапеля два новых судна. Обшитые по бортам алыми боевыми щитами, они плыли в Кемт, или Кефтиу, или в Черный континент и возвращались груженные испуганными сильными людьми. Уже через день эти люди рубили камень, задыхаясь от бело-красно-черной пыли. Труд быстро убивал их. Но могучие боевые корабли атлантов везли новых и новых. Эти новые отдадут все, что смогут, после чего их иссохшиеся оболочки будут выброшены в море на съедение прожорливым акулам.

Внезапно Крим оживился. Он увидел, как. Русий, который руководил постройкой канала, переговорив со стоящим рядом марилом, пошел к морю. В голове Крима мелькнула мысль: а вдруг это и есть тот самый миг, который толкнет его на вершину? Крим мягко, словно кошка, сбежал по лестнице и, удостоверившись, что никто из марилов не заметил его исчезновения пошел вслед за Русием.

Человек чрезвычайно комплексующее создание. Ходячий набор комплексов. Впрочем, в этом он не одинок: комплексуют гориллы, проигравшие в схватке за самку сопернику, моржи, потерявшие клыки в мужских разборках; комплекс ревности доводит макак до инфаркта. Львов комплексует облезлость шкуры, пеликанов — маленький нос, жирафов — короткая шея. Но никто не имеет такого букета комплексов, как человек. Они бесчисленны и разнообразны, словно капризы женщин. Сколько людей — столько и комплексов. Не меньше, пожалуй — больше.

Лысых комплексует отсутствие волос, волосатых — их обилие на груди; коротышек — малый рост и недостижимость дверных звонков, гигантов — низкие потолки и дверные проемы. Военные не любят висящей на них мешком гражданки, штатских коробят ремень и скрипящие сапоги. Трезвенники комплексуют в веселой хмельной компании, пьяницы залпом пьют шампанское в кругу набожных дев и затравленно смотрят на их чуть пригубленные бокалы. Импотенты боятся женщин, лесбиянки бегут от мужчин. Эстет комплексует в грязном пивбаре, мужлан озирается в дорогом ресторане. Комплексы, комплексы, комплексы… Вы, словно короли, правите миром.

Тимур был хромым и мечтал охромить весь мир. Сталин не переносил умных и объявил врагами народа всех, кто был умнее его. А их, увы, были миллионы. Гитлер имел скудный ум и еврейские усики. Это сделало его страшным юдофобом. Толстой комплексовал сильную жену и поговаривал о непротивлении злу насилием. Последним желанием абсолютно бескомплексного, бескомплексного до того, что он в присутствии сенаторов мог спокойно заниматься любовью с очередной пассией, Юлия Цезаря было умереть в пристойной позе. Он не думал о радостях прожитой жизни или о величии надвигающейся смерти — он лихорадочно пытался натянуть на свои бесстыдно обнаженные ноги консульскую тогу. Его душил комплекс. Он конвульсивно запахнул полы тоги и лишь тогда успокоился.

Великолепная Клеопатра была закомплексованнейшей женщиной. Ей постоянно казалось, что человеческая жизнь стоит дороже ее божественной любви, и она упорно пыталась доказать обратное. Когда же Цезарь имел ее, но не любил и не умер, она подставила руку под ядовитый поцелуй. А еще она жутко боялась прослыть скупой и пила растворенный в уксусе жемчуг. Напиток сомнительной полезности.

Лукулл комплексовал против бедной юности и пожирал языки павлинов. Брут боялся умереть трусом и был счастлив, когда нашел смерть в бою.

Комплексы вращают землю. Человек был слаб и беззуб, но закомплексовал и придумал копье. Он плохо плавал — и изобрел корабль. Его рука не могла далеко бросить копье — и он изобрел лук. Слепые придумали очки, чахлые — атлетическую гимнастику.

Комплексы. Человек делает все, чтобы избавиться от них. Он не понимает, что преодолев свои комплексы, он будет несчастлив. Стесняясь бедности, он предпочитает разбогатеть, и его жизнь превращается в средство накопления денег. Великий Бисмарк всю свою жизнь страдал от кошмара коалиций и все свои силы тратил на то, чтобы преодолеть этот кошмар. Когда же он достиг своей цели и избавился от гнетущего его комплекса, оказалось, что он никому не нужен. Девственник пытается преодолеть свой страх перед женщиной. Но после первой любовной ночи он убеждается, что лишился, может быть, самого сладкого — предвкушения женщины. Чего лишается девственница, мы умолчим. Хотя это тоже комплекс.

Человек, лишенный комплексов — сверхчеловек. Он велик, но несчастен. Ибо не обладает умом Ницше и сердцем Христа. Христос комплексовал за всех нас, и в этом его величие. Он был тленом, вознесшимся на небо. Он не был сверхчеловеком, ибо был богом, и поэтому сверхлюди так невзлюбили его. А еще он был человеком — homo sum — слабым человеком.

Белокурая бестия. Сверхчеловек. Полное отсутствие закомплексованности. Сильные руки, могучая грудь, уверенный взгляд… Он привлекал многих. Огромный белокурый мужественный твердолицый гигант. Как атлант. Как обитатель Валгаллы. Он был призван спасти несчастный закомплексованный мир. Но его не хватило даже на отпечаток ступни на бетоне истории. Ибо нога тоже плоскостопа. Он растворился в кристально чистом Космосе.

«Я люблю того, кто живет, чтобы познать, и кто хочет познать для того».

«Я люблю тех, которые не ищут за звездами причины, чтобы погибнуть и стать жертвою; но которые отдают себя в жертву земле, чтобы земля когда-нибудь сделалась землею сверхчеловека». — Так говорил Заратустра.

Люди любят вас, ибо вы такие, какими хотят быть они, пытающиеся изжить свои комплексы. Они могут не сознаваться себе в этом, но они хотят. Они хотят стать титанами и покорить мир. Чем? Силой? Это признак самого сильного комплекса — душевной слабости. Любовью? Но мы любим других за их слабости и недостатки. Ибо сами слабы. Разумом? Разум поглощает все без остатка, превращая нас в сплошной комплекс. Гений велик лишь в одном — в своем знании, в остальном это самое неприспособленное существо. Моцарт тушил окурки в вине и рассеянно пожимал графиням прекрасные ручки. Эдисон забывал свое имя. Достоевский видел мир в призме сумасшедшего дома.

Дракон пожирает сверхчеловека. Тот доходит до того, что начинает бояться своей собственной тени. Ему кажется, что она крадет его движения, и он начинает прятаться от солнца. Он комплексует зимой лед и надевает подбитые подковками сапоги. Лязг! Лязг! Колонны штурмовиков, комплексующих перед богатством плутократов. Каменные души людей, пытающихся спрятать мокрые от ночных слез подушки. Мокрый лай автоматов, скрывающих дрожь в руках.

«Чтобы у сверхчеловека не было недостатка в своем драконе, сверхдраконе, достойном его, для этого должно еще много горячего солнца пылать над первобытным лесом!» — Так говорил Заратустра.

Человек пытался доказать, что он лучше, чем на самом деле. Он лез в горы, он спускался в морские глубины, он крушил черепа, он пытался лечить души.

Любовь он считал ядом, а яд средством избавления от своих комплексов. Умер Моцарт, и Сальери показалось, что он счастлив. Но вскоре он начал сохнуть от черной скуки. Ему некому было завидовать!

Ненависть стала пчелиным ядом, а пчелиное жало оказалось прекрасным средством от радикулита. Сотни погибших пчел — вот цена разогнувшейся спины. И в ту же ночь раскомплексовавшийся счастливчик умирает от блудливого сладострастия. Кого не убил меч, тот подавится ложкой манной каши!

Человек, комплексовавший перед красным от пьянства носом. Он бросил пить — и жизнь задавила его самосвалом рутинности. Дионис не прощает измены!

Можно было бы говорить долго. Можно перечислять сотни греческих, римских, индоиранских, христианских, мусульманских, буддистских и других божеств; тысячи политиков, полководцев, художников, писателей, врачей, ассенизаторов и операторов машинного доения. Но это тоже комплекс. Комплекс боязни показаться невеждой. Будьте с ним счастливы, но не вымещайте его на других. На их плечи давят свои комплексы, и не надо обременять людей комплексом их незнания, лишним комплексом. Радуйтесь своим комплексам и не отыгрывайтесь ими на других людях. Это нехорошо. Это не сделает вас счастливым. Держите их при себе, и они сыпанут перцу в вашу кровь. Ведь даже Ницше комплексовал от его недостатка. Нет комплексов лишь у Смерти и Вечности. Но даже Смерть иногда смазывает свои гремящие кости теплым человеческим жиром.

Ни одного слова не было сказано между Русием и Командором после возвращения «Марса» из Кемта. Они обменивались малозначительными фразами, но их серьезной дружбе и сотрудничеству, казалось, пришел конец. Русий делал то, что от него требовалось, но не шел на сближение с Командором. Тот тоже отчужденно держался в стороне от своего сына. Это заметили все атланты, но выводы делали очень немногие. Командор очень много работал: он проектировал, чертил, анализировал и при этом ухитрялся быть в курсе абсолютно всех дел. Его видели и на строительстве башен, и на канале, и в каменоломнях. Моряки рано утром встречали его лодку, плывущую с моря. Он был многолик и вездесущ. Марилы искренне верили, что он бог. Падая ниц, они целовали краешек плаща Великого Белого Титана. Он был всемогущ и великодушен. По мановению его руки сдвигались горы и начинали течь реки. Предсказание Командора сбывалось — марилы видели в нем бога не силы, а созидания; он на их глазах творил мир, и они были готовы идти за ним куда угодно.

После многих потрясений Командор впервые почувствовал себя спокойным. Он погряз в делах, и они отвратили его разум от размышлений о Вечности. В его жизни не стало тревог и лижущих нервы забот. Если перед ним и стояла проблема — это была его личная проблема, и она не имела большого значения. По крайней мере, так ему казалось.

Проблема была одна. Она выступала в облике Альны, той самой маленькой дикарки, что была приведена Тромосом в первую ночь на Атлантиде. Неуклюжий испуганный подросток превратился в очаровательную цветущую девушку. Ее черные глаза были глубоки как бездна, губы трепетали как весенний цветок, лицо было прекрасно, подобно улыбке богини, вышедшей из морской пены. Это было прекрасное очарование юности, которое бывает только один раз и безжалостно стирается Временем. Но это очаровательное создание имело сильный характер. Альна требовала любви, Командор же отказывал ей в этом. Богу не к лицу падать на колени пред смертной женщиной. К тому же он не верил в любовь женщины. Его могла и должна была любить лишь та, которую любит он. А этой девчонке просто льстило, что она была отдана богу, и она пыталась удовлетворить свое самолюбие. Командор с равнодушной улыбкой отвергал ее, она гордо вскидывала голову и уходила. Через какое-то время история повторялась. История любит повторяться.

Ловко повиснув на сильных руках над обрывом, Русий очутился в маленьком гроте, длинная кишка которого выводила прямо к морю. Русий любил это место. Здесь было дико и безлюдно. Лишь старый седой океан могуче бил пенными валами в обсосанные обломки скал. Русий приходил сюда отдохнуть, померяться силой со стихией. Его руки дробили соленые волны, наполовину выбрасывая из воды бронзовое от загара тело. Он играл со стихией. Океан целовал его своими солеными губами, а Русий шутливо отбивался от его дурашливых ласк. Нырнув, можно было поиграть с веселыми черными дельфинами и потрогать фантастическую шероховатость кораллов. Там таились грозные мурены, но они не трогали атланта. Они уважали силу и, извиваясь лентой плоского тела, уползали в расщелины. Вырвавшись на поверхность, Русий жадно хватал губами воздух и вновь уходил под воду. Там было тихо и спокойно. Океан смывал заботы и тяжесть лишних дум. Он навевал грусть и покой. Минуты расслабленного покоя, стоящие многих часов на суетливой земле. Сдавливает спазмом грудь — наверх!

А здесь, наверху, жарит спокойно-суетливое солнце, надрывно кричат чайки; издалека доносится мерный стук обтесывающих базальт топоров. Русий подплыл к берегу и отдал себя в распоряжение волны. Грозно пробурчав, она не очень вежливо вышвырнула атланта на чуть колкий песок. Русий выплюнул набившийся в рот сор, засмеялся и встал. Жизнь была прекрасна!

И в этот момент белая изящная рука нажала на спусковой крючок, и в душе Русия возникла волна беспричинного дикого ужаса…

Командор, покусывая карандаш, склонился над схемой. Дикая Земля навеяла на него какие-то патриархальные чувства, и он стал предпочитать компьютеру карандаш и бумагу. Перед ним лежал план гавани, Командор, сощурясь, наносил на него последние штрихи.

— Добавим еще один пирс для боевых кораблей, — промычал он себе под нос — Так, хорошо! — Командор откинул голову и полюбовался на план издали. На бумаге все смотрелось замечательно. Каково будет в реальности? Сейчас он крикнет Эвксия, и завтра же первые глыбы упадут в море, разрезая его изящными дугами молов. И вдруг словно раскаленная черная молния пронзила мозг Командора. Опасность! Зрентшианцы мгновенно реагировали на опасность. Но она грозит не ему, а Русию! Волевой центр Командора уловил опасность, угрожающую его сыну. Дальше Командор разложил время. В его распоряжении было не более одной секунды. За это время он вряд ли мог успеть предупредить сына. Нужно было искать другое решение. И Командор нашел. Он закрыл глаза и послал импульс такой силы, что лишился сознания. Все силы его центра самосохранения ушли на помощь другому. Они ушли, чтобы защитить сына, и Командор обнажил свое сердце..

Огромная глыба, срезанная лучом бластера, громадно зависла над головой Русия. Но падала она слишком медленно, словно ее задерживало какое-то силовое поле. Русий не стал мешкать и, мощно оттолкнувшись; прыгнул в серую толщу океана. Через несколько мгновений он был вне опасности. Словно почувствовав это, силовое поле исчезло, и глыба сочно плюхнулась в воду, подняв сверкающие мириады брызг. Грохот ее падения сильно ударил по ушам, и Русий пробкой выскочил на поверхность.

На скале никого не было. Лишь легкий дымок испаряющегося гранита свидетельствовал о том, что скалу рассек огненный луч лазера. Русия пытался убить кто-то из атлантов. Кто?!

Бывает, минутная слабость стоит человеку жизни. Сколько шпионов гибло, забыв об опасности детских привычек. Сколько царей пало, на мгновение подставив незащищенную спину своим преданным друзьям. Вернее, слугам, ибо у царей нет друзей. Сколько солдат погибло, замешкавшись вскинуть свое оружие.

Вся воля Командора держала огромный обломок скалы, зависший над головой его сына. Он сидел с белым омертвелым лицом, подлокотники кресла хрустели в побелевших от напряжения пальцах. Именно в эту, может быть, самую страшную в жизни Командора минуту тихо скрипнула дверь. Вошел шут. Он улыбался и был готов позубоскалить вместе со своим повелителем. Глаза его уперлись в перекошенное лицо Командора, и шут понял: бог ушел куда-то по делам и оставил свое бренное тело. Это была минута шута. Звездная минута! Она больше не повторится. Шут может стать над богом. На столе лежал бластер. Тромос знал, как с ним обращаться. Он взял его и направил в голову Командора.

«Одно движение пальца, — мелькнуло у Тромоса, — и мы будем квиты. Он сделал из царя шута, я превращу бога в труп!»

Тромос усмехнулся и нажал на курок…

Импульс прожег стол и спрятался в стене. Тромос покатился по полу. Альна не была сильной, она ею стала.

С живостью, свойственной многим толстякам, Тромос вскочил на ноги и, выкрикнув яростное ругательство, выстрелил в девушку. Она пошатнулась и начала валиться на пол. Следующий импульс был послан в Командора.

Женщина может многое. А влюбленная женщина может творить чудеса. Последним усилием Альна прикрыла собой Командора, и импульс, войдя ей в спину, растворился в массивной бронзовой пластине, висевшей на высокой шее девушки. Раскаленные брызги обожгли лицо Командора. Альна, цепляясь за любимого, медленно сползла на пол. Скала рухнула в море. Подняв голову, Командор страшно посмотрел на шута. Тромос вскинул оружие и стал лихорадочно нажимать на спусковой крючок. Импульсы прошили стену за головой Командора. Но его там уже не было. Тромос почувствовал легкое прикосновение к плечу и обернулся.

На него смотрели глаза. Это была бездна. Там пылали пожары, лилась кровь, старели и умирали прекрасные женщины. Неведомые герои сражались с чудовищами и покоряли фантастические планеты. Кровь поглощала зелень и исчезала в черноте пожаров. Требовалось множество жизней, чтобы познать это. А у Тромоса была лишь одна, да к тому же обремененная обильным вином и жареным мясом. Он медленно рухнул на колени и обхватил ноги Командора. Тот брезгливо оттолкнул шута, и Тромос повалился на пол. Изо рта его текла густая черная кровь. Шут не смог вновь подняться до царя. Он залил гнилой кровью финал своей драмы.

Был вечер. Солнце роняло последние блики. Оно растворялось в сини океана, делая его пурпурно-черным. На огромном камне, выступающем над морем, стоял Командор. Его черная фигура отчетливо вырисовывалась в круге умирающего солнца, с каждой секундой становясь все меньше и меньше. Сначала исчезла голова, затем плечи, туловище и, наконец, весь он слился с ревущим океаном.

Соленые брызги разбивавшихся о камень волн кропили лицо Командора и мутными слезами сбегали по его щекам. Он не плакал, он ронял слезы, словно отдавая океану часть своей печали.

Внезапно он почувствовал чей-то взгляд и обернулся. В нескольких шагах сзади него стоял Русий. Рука сына взметнулась вверх и пронзила звездное небо. Командор вскинул свою, и их руки переплелись где-то далеко — в созвездии Весов. И бездонное небо укрыло их мягким покрывалом.