"Юность Маши Строговой" - читать интересную книгу автора (Прилежаева Мария Павловна)Глава 1 Снег таял, падая на черную от грязи платформу. Из окна вагона Маша видела на соседних путях мокрые крыши состава, также готового к отправке. Аркадий Фролович ухватился за спущенную раму окна и заглянул в купе: — Всё? Ну, кажется, всё. Он вытащил из кармана платок, зачем-то встряхнул и убрал. — Ириша, вы знаете, где аптечка? Помните, сколько у вас мест? Ирина Федотовна с окаменевшим лицом сидела на скамье. — Что вы сказали, Аркадий Фролович? Он утомленно махнул рукой: — Я сказал — будьте практичнее. До свиданья, милые! Аркадий Фролович попробовал закурить трубку. Табак отсырел, трубка не зажигалась. — Фу-ты, черт! — пробормотал Аркадий Фролович. — Маша, я не простился с напой. Обнимите его. Передайте… Эшелон медленно двинулся. — Аркадий, Аркаша, прощайте! — внезапно сильно бледнея, воскликнула Ирина Федотовна. — Неужели мы все-таки едем? Куда? Зачем? — Маша! — громко говорил Аркадий Фролович, шагая рядом с вагоном. — Маму надо беречь от солнца, если доживете там до лета. Может быть, вернетесь и раньше, но едва ли. Маша, высунувшись из окна, крепко пожала руку Аркадию Фроловичу. — Аркадий Фролович, а вы? Где будете вы? — Где я могу быть! В госпитале. Он начал отставать от вагона. Замелькали дома, крыши, заборы, трубы… — Отец и не заглянет к нам в купе! — после долгого молчания вздохнула Ирина Федотовна. — Он теперь всю дорогу будет занят со студентами. Начальник эшелона. Пока пройдешь из конца в конец состава… — Мама, — спросила Маша, испугавшись догадки, — почему Аркадий Фролович велел беречь тебя от солнца? — Что другое мог посоветовать доктор? — Но какое в Свердловске солнце? — Ах, давно уже изменили маршрут! Мы едем в Среднюю Азию. «Не все ли равно!» — хотела сказать Ирина Федотовна, но, взглянув на Машу, виновато спросила: — Неужели мы тебя не предупредили? Маша молча отвернулась к окну. Они одни в купе, забитом багажом авиационного института. Черная земля, голые деревья мелькают в окне. Ветви гнутся под ветром, как прутья. Мутные облака текут в небе, поезд никак не обгонит их. Значит, не Свердловск?.. Маша закрыла глаза. И в памяти отчетливо возник весь трудный вчерашний день. Было раннее утро, когда она вернулась из Владимировки. Поднимаясь по лестнице, Маша догнала отца, который медленно шел впереди. Он горбился и стучал палкой, тяжело на нее опираясь. — Папа! — крикнула Маша. — Милая! Дочка! — Папа! Как я соскучилась! Он, не отвечая, прижал к груди ее голову. У него ввалились глаза, нос заострился. — Да, спим мало, — ответил папа на испуганный взгляд Маши. — Дежурил сегодня. А завтра уезжаем. Как мы боялись, что ты опоздаешь! Получила телеграмму? — Да-да! Получила. — Ириша, открой! — постучал отец в дверь палкой. Мать кинулась Маше навстречу: — Приехала? Счастье — приехала! Должно быть, они не надеялись, что Маша успеет вернуться вовремя. В комнате беспорядочно валялись вещи, дверцы шкафов распахнуты, в углу стояла картина, снятая со стены. Не смолкая, как отдаленный гром, гудели раскаты орудий за окнами. Мать села на диван, уронив на колени руки, и, беспомощно глядя на отца, сказала: — Воля твоя, нет у меня больше сил. Легла бы и не встала. — Уф! — громко вздохнул отец. Видно было, что они оба устали. — Почему выключено радио? — проворчал отец, вставляя в штепсель вилку. — Слушайте! Слушайте! Передавали приказ об обороне Москвы. — Что такое, Кирилл? — воскликнула мать. — Я говорил! Разве я не говорил вам об этом? — лихорадочно повторял отец. — Москву не сдадут. Ясно, что именно здесь их остановят. — Кирилл, зачем же тогда уезжать? — робко спросила мать. — Как «зачем»? Уезжать необходимо. Студенты должны учиться. Мы должны дать им возможность работать нормально. За весь день они только и виделись в эти полчаса: отец ушел наблюдать за упаковкой учебных пособий, Маша — к себе в институт. Она не надеялась встретить Митю Агапова. Скорее всего, мобилизован. Маша не имела от него вестей все лето, пока жила во Владимировне. В вестибюле пусто. Институт эвакуировался. Но в комсомольском комитете толпился народ. Многие ребята — в военных шинелях. Маша подошла к Володьке Петровых, однокурснику, члену комитета. Его воспаленные от бессонницы глаза слезились, но он пытался шутить. Впрочем, шутка получилась не очень удачной. — Ты понравилась на своем курорте… как его… где ты была… — Ты не смеешь! — гневно вспыхнула Маша. — Я была мобилизована на полевые работы. — Знаю, знаю. Шучу. — Петровых протянул руку: — Давай. — Что «давай»? — Комсомольский билет. Сниму с учета. Куда эвакуируешься? — Как «куда»? — изумилась Маша, забыв, что и вернулась она из Владимировки по вызову отца лишь потому, что семья готовилась эвакуироваться. — Я не еду. Посылайте, куда надо. Володя Петровых поставил локти на стол и, мигая слезящимися глазами, произнес, не впервые должно быть, короткую, решительную речь. — Строгова! Не буянь! Кого нужно было послать, послали. Понятно? Кто-нибудь должен учиться. А как же? Постановление правительства. Ну ладно, слушай, не спорь. Где билет? Куда едешь? Кто-то взял Машу за локоть. Она оглянулась: Митя! — Не спорь, Маша. Надо будет — пошлют. Он изменился за эти три месяца. Острижен наголо. Лицо почернело от худобы и загара, черты стали жестче, и какой-то неистовый свет в упрямых глазах. — Я звонил к вам домой, — говорил он, крепко держа руку Маши. — Ответили, что ты здесь. Такая удача! Я через час уезжаю. Завыла сирена. Все пошли в бомбоубежище. — Какая ты, Маша… — улыбался Митя, приглядываясь к ней. Она поняла недосказанное. И все время в бомбоубежище, когда они произносили обидно обыкновенные слова, она понимала все, что он должен был и хотел, но так и не решился сказать. Где-то упала бомба. Казалось, раскололась земля. Стены качнулись. Лампочка мигнула и погасла. Несколько минут было темно. — Боишься? — спросил Митя. — Нет. Подошел профессор Валентин Антонович. Он держал в руке шляпу и, по обыкновению, был опрятно и изящно одет, как будто собрался на лекцию, только землистый цвет кожи и измученный взгляд говорили о бессонных ночах. — Я вижу своих учеников в военных шинелях! Расстаемся, друзья. Валентин Антонович взял обеими руками их руки, неспокойно вглядываясь в лица. — Друзья! Что происходит с миром? Непостижимо! Немыслимо! Они надвигаются на нас, как Батыевы полчища. Над Москвой фашистские самолеты! Что станет с миром? Что делать? Один выход: все от мала до велика за ружье. А я не умею стрелять, и немолод, и я… растерялся. Митя расстегнул полевую сумку, вынул томик «Севастопольских рассказов», протянул Валентину Антоновичу. Валентин Антонович полистал Митину книжечку: — В этом году я предполагал семинар. — Я беру «Севастопольские рассказы» с собой, — сказал Митя. — Берите! Непременно берите! — в каком-то возбуждении, почти со слезами в голосе, заговорил Валентин Антонович. — Вы с собой уносите многое — идеи, мысли, чувства. Наши враги не представляют даже, как мы вооружены! Нас нельзя победить. Нет! Нет! Нет! Снова упала бомба. Близко. Долго слышался гул. Валентин Антонович вернул Мите книгу, нахлобучил шляпу на лоб: — Прощайте, Агапов. Он пошел прочь, но вернулся. — Нас победить нельзя. До свидания, Агапов. Возвращайтесь. Вы вернетесь, Агапов. Вы мой ученик, я вас жду. Вы вернетесь. До свидания, Агапов!.. — Бедный Валентин Антонович, — вздохнула Маша, когда профессор ушел. — Всем приходится трудно, — хмуро ответил Митя и торопливо сказал: — Подари мне на память карточку… Какую-нибудь. Все равно. У Маши был с собой студенческий билет. Митя перочинным ножом снял с него фотографию: — Ты здесь веселая… Маша, нас отправляют из Москвы, я не знаю своего адреса. Куда писать тебе? — В Свердловск. Только скорее. Ты скоро напишешь? — Да. Знаешь, я напишу сегодня. …И вот она не получит письма. |
||||||
|