"Юность Маши Строговой" - читать интересную книгу автора (Прилежаева Мария Павловна)



Глава 1

Снег таял, падая на черную от грязи платформу. Из окна вагона Маша видела на соседних путях мокрые крыши состава, также готового к отправке.

Аркадий Фролович ухватился за спущенную раму окна и заглянул в купе:

— Всё? Ну, кажется, всё.

Он вытащил из кармана платок, зачем-то встряхнул и убрал.

— Ириша, вы знаете, где аптечка? Помните, сколько у вас мест?

Ирина Федотовна с окаменевшим лицом сидела на скамье.

— Что вы сказали, Аркадий Фролович?

Он утомленно махнул рукой:

— Я сказал — будьте практичнее. До свиданья, милые!

Аркадий Фролович попробовал закурить трубку. Табак отсырел, трубка не зажигалась.

— Фу-ты, черт! — пробормотал Аркадий Фролович. — Маша, я не простился с напой. Обнимите его. Передайте…

Эшелон медленно двинулся.

— Аркадий, Аркаша, прощайте! — внезапно сильно бледнея, воскликнула Ирина Федотовна. — Неужели мы все-таки едем? Куда? Зачем?

— Маша! — громко говорил Аркадий Фролович, шагая рядом с вагоном. — Маму надо беречь от солнца, если доживете там до лета. Может быть, вернетесь и раньше, но едва ли.

Маша, высунувшись из окна, крепко пожала руку Аркадию Фроловичу.

— Аркадий Фролович, а вы? Где будете вы?

— Где я могу быть! В госпитале.

Он начал отставать от вагона.

Замелькали дома, крыши, заборы, трубы…

— Отец и не заглянет к нам в купе! — после долгого молчания вздохнула Ирина Федотовна. — Он теперь всю дорогу будет занят со студентами. Начальник эшелона. Пока пройдешь из конца в конец состава…

— Мама, — спросила Маша, испугавшись догадки, — почему Аркадий Фролович велел беречь тебя от солнца?

— Что другое мог посоветовать доктор?

— Но какое в Свердловске солнце?

— Ах, давно уже изменили маршрут! Мы едем в Среднюю Азию.

«Не все ли равно!» — хотела сказать Ирина Федотовна, но, взглянув на Машу, виновато спросила:

— Неужели мы тебя не предупредили?

Маша молча отвернулась к окну.

Они одни в купе, забитом багажом авиационного института. Черная земля, голые деревья мелькают в окне. Ветви гнутся под ветром, как прутья. Мутные облака текут в небе, поезд никак не обгонит их.

Значит, не Свердловск?.. Маша закрыла глаза. И в памяти отчетливо возник весь трудный вчерашний день.

Было раннее утро, когда она вернулась из Владимировки. Поднимаясь по лестнице, Маша догнала отца, который медленно шел впереди.

Он горбился и стучал палкой, тяжело на нее опираясь.

— Папа! — крикнула Маша.

— Милая! Дочка!

— Папа! Как я соскучилась!

Он, не отвечая, прижал к груди ее голову. У него ввалились глаза, нос заострился.

— Да, спим мало, — ответил папа на испуганный взгляд Маши. — Дежурил сегодня. А завтра уезжаем. Как мы боялись, что ты опоздаешь! Получила телеграмму?

— Да-да! Получила.

— Ириша, открой! — постучал отец в дверь палкой.

Мать кинулась Маше навстречу:

— Приехала? Счастье — приехала!

Должно быть, они не надеялись, что Маша успеет вернуться вовремя.

В комнате беспорядочно валялись вещи, дверцы шкафов распахнуты, в углу стояла картина, снятая со стены. Не смолкая, как отдаленный гром, гудели раскаты орудий за окнами.

Мать села на диван, уронив на колени руки, и, беспомощно глядя на отца, сказала:

— Воля твоя, нет у меня больше сил. Легла бы и не встала.

— Уф! — громко вздохнул отец.

Видно было, что они оба устали.

— Почему выключено радио? — проворчал отец, вставляя в штепсель вилку. — Слушайте! Слушайте!

Передавали приказ об обороне Москвы.

— Что такое, Кирилл? — воскликнула мать.

— Я говорил! Разве я не говорил вам об этом? — лихорадочно повторял отец. — Москву не сдадут. Ясно, что именно здесь их остановят.

— Кирилл, зачем же тогда уезжать? — робко спросила мать.

— Как «зачем»? Уезжать необходимо. Студенты должны учиться. Мы должны дать им возможность работать нормально.

За весь день они только и виделись в эти полчаса: отец ушел наблюдать за упаковкой учебных пособий, Маша — к себе в институт.

Она не надеялась встретить Митю Агапова. Скорее всего, мобилизован. Маша не имела от него вестей все лето, пока жила во Владимировне.

В вестибюле пусто. Институт эвакуировался. Но в комсомольском комитете толпился народ. Многие ребята — в военных шинелях. Маша подошла к Володьке Петровых, однокурснику, члену комитета. Его воспаленные от бессонницы глаза слезились, но он пытался шутить. Впрочем, шутка получилась не очень удачной.

— Ты понравилась на своем курорте… как его… где ты была…

— Ты не смеешь! — гневно вспыхнула Маша. — Я была мобилизована на полевые работы.

— Знаю, знаю. Шучу. — Петровых протянул руку: — Давай.

— Что «давай»?

— Комсомольский билет. Сниму с учета. Куда эвакуируешься?

— Как «куда»? — изумилась Маша, забыв, что и вернулась она из Владимировки по вызову отца лишь потому, что семья готовилась эвакуироваться. — Я не еду. Посылайте, куда надо.

Володя Петровых поставил локти на стол и, мигая слезящимися глазами, произнес, не впервые должно быть, короткую, решительную речь.

— Строгова! Не буянь! Кого нужно было послать, послали. Понятно? Кто-нибудь должен учиться. А как же? Постановление правительства. Ну ладно, слушай, не спорь. Где билет? Куда едешь?

Кто-то взял Машу за локоть. Она оглянулась: Митя!

— Не спорь, Маша. Надо будет — пошлют.

Он изменился за эти три месяца. Острижен наголо. Лицо почернело от худобы и загара, черты стали жестче, и какой-то неистовый свет в упрямых глазах.

— Я звонил к вам домой, — говорил он, крепко держа руку Маши. — Ответили, что ты здесь. Такая удача! Я через час уезжаю.

Завыла сирена. Все пошли в бомбоубежище.

— Какая ты, Маша… — улыбался Митя, приглядываясь к ней.

Она поняла недосказанное.

И все время в бомбоубежище, когда они произносили обидно обыкновенные слова, она понимала все, что он должен был и хотел, но так и не решился сказать.

Где-то упала бомба. Казалось, раскололась земля. Стены качнулись. Лампочка мигнула и погасла. Несколько минут было темно.

— Боишься? — спросил Митя.

— Нет.

Подошел профессор Валентин Антонович. Он держал в руке шляпу и, по обыкновению, был опрятно и изящно одет, как будто собрался на лекцию, только землистый цвет кожи и измученный взгляд говорили о бессонных ночах.

— Я вижу своих учеников в военных шинелях! Расстаемся, друзья.

Валентин Антонович взял обеими руками их руки, неспокойно вглядываясь в лица.

— Друзья! Что происходит с миром? Непостижимо! Немыслимо! Они надвигаются на нас, как Батыевы полчища. Над Москвой фашистские самолеты! Что станет с миром? Что делать? Один выход: все от мала до велика за ружье. А я не умею стрелять, и немолод, и я… растерялся.

Митя расстегнул полевую сумку, вынул томик «Севастопольских рассказов», протянул Валентину Антоновичу.

Валентин Антонович полистал Митину книжечку:

— В этом году я предполагал семинар.

— Я беру «Севастопольские рассказы» с собой, — сказал Митя.

— Берите! Непременно берите! — в каком-то возбуждении, почти со слезами в голосе, заговорил Валентин Антонович. — Вы с собой уносите многое — идеи, мысли, чувства. Наши враги не представляют даже, как мы вооружены! Нас нельзя победить. Нет! Нет! Нет!

Снова упала бомба. Близко. Долго слышался гул.

Валентин Антонович вернул Мите книгу, нахлобучил шляпу на лоб:

— Прощайте, Агапов.

Он пошел прочь, но вернулся.

— Нас победить нельзя. До свидания, Агапов. Возвращайтесь. Вы вернетесь, Агапов. Вы мой ученик, я вас жду. Вы вернетесь. До свидания, Агапов!..

— Бедный Валентин Антонович, — вздохнула Маша, когда профессор ушел.

— Всем приходится трудно, — хмуро ответил Митя и торопливо сказал: — Подари мне на память карточку… Какую-нибудь. Все равно.

У Маши был с собой студенческий билет.

Митя перочинным ножом снял с него фотографию:

— Ты здесь веселая… Маша, нас отправляют из Москвы, я не знаю своего адреса. Куда писать тебе?

— В Свердловск. Только скорее. Ты скоро напишешь?

— Да. Знаешь, я напишу сегодня.

…И вот она не получит письма.