"В чужой стране" - читать интересную книгу автора (Вольф Абрам Яковлевич)

Мстители

Прожив несколько дней в Мазайке у Матери, партизаны снова ушли в лес, обосновались недалеко от Нерутры.

Наступила оттепель, а вместе с нею беспрерывные дожди. Землянки заливало. Спали по очереди: надо было беспрерывно откачивать воду. Одежда не просыхала. Обсушиться, согреться негде. Кругом рыскают гитлеровцы, каждую минуту можно ожидать облаву, поэтому командир отряда запретил разводить костры.

…Шукшин лежал на нарах, накрывшись двумя одеялами и пальто. Его знобило, голова раскалывалась от нестерпимой боли. И ни на минуту не оставляли тревожные думы. Трис с Новоженовым отправились за канал, к Марченко. Должны были вернуться еще к вечеру, а уже утро, а их все нет. И Жеф куда-то пропал! Уже пятый день пошел, как уехал к Дядькину… Разведчики сообщили, что в район Мазайка переброшена новая эсэсовская часть. По всем дорогам курсируют сильно вооруженные патрули. «Обстановка дьявольски трудная», — думал Шукшин, ворочаясь под тяжелыми отсыревшими одеялами. — А выжидать не будешь. Легче не станет, нет».

В землянке с Шукшиным были Маринов, Трефилов и Чалов. Маринов, сидя на корточках у двери, черпал банкой воду и сердито басил:

— Зима называется… Льет и льет! Сдохнешь от этой проклятой сырости…

— Хреновина одна, а не зима, это верно, — отозвался Чалов. — Вот у нас, в Сибири, зима… Это действительно! Идешь — снег под ногами поет. Да! А солнце такое яркое, что глазам больно. Кругом снега, снега, чистые, белые… — Чалов мечтательно закрывает глаза. — Даже вот чувствую, как снегом, морозом пахнет… Хорошо! Одно слово, братцы, Россия…

Трефилов полулежит на нарах, жадно курит, о чем-то сосредоточенно думает: брови его насуплены, на лбу глубокие складки. Внезапно он приподнимается, поворачивает голову к Шукшину.

— Не спите, Константин Дмитриевич?

— Не сплю. — Шукшин откинул одеяло.

— Дай закурить!

Трефилов пересел к Шукшину, протянул пачку сигарет.

— Я вот о чем думаю, Константин Дмитриевич. Надо браться за крупные операции. Если уж бить, так со всего плеча. А то мы только людей растеряем, а настоящего дела не сделаем. Надо взять под контроль дороги. Мы должны знать о каждом воинском эшелоне, который тут пройдет. Надо налаживать разведку. Глубокую разведку…

— Виталий прав! — горячо проговорил Маринов, поднимаясь и отбрасывая в сторону консервную банку, которой он вычерпывал воду. — Уничтожить десяток вражеских солдат — это слишком незначительная помощь Красной Армий. Больше риска, чем результатов… Да, Виталий, дороги! В Бельгии густая сеть железных дорог, самая густая в мире. Важнейшие коммуникации врага… Идут эшелоны с войсками, с углем, с машинами, продовольствием, с оружием… Вот это будут ощутительные удары! И Дядькина на это надо нацеливать. Они там увлеклись террором, охотятся за гитлеровцами, а эшелоны идут…

— Это верно! — Шукшин поднялся, но сразу же схватился за голову — в глазах поплыли красные круги. — Вот черт, опять… — Он лег, минуту-другую лежал молча, закрыв глаза. Потом проговорил через силу — Мазайк — крупный узел. Если его взорвать — движение остановится надолго…

— Взорвать обязательно! — решительно сказал Трефилов. — Я продумал эту операцию. Нужно уничтожить водонапорную башню и мост. Но где достать взрывчатку? Много ее потребуется…

В землянке раздался тонкий металлический звон. Гирька три раза звякнула о стальной брус, висевший у входа. Это партизан с опушки леса передавал по проволочному «телеграфу», что к землянке идут люди. Три удара означали: «идут свои».

Трефилов вышел из землянки. Вернулся он вместе с Силиве и Трисом.

— А где Новоженов? — встревоженно спросил Шукшин.

— Ушел к своим ребятам, — ответил Силиве, сбрасывая сумку с патронами. — Его немного поцарапало…

— Как у Марченко? Все живы?

— Все! Они вчера засаду на шоссе устроили, а сегодня опять уходят туда, на дорогу…

— Правильно, Марченко! — Трефилов тряхнул буйно-волнистой шевелюрой. — Волков бояться — в лес не ходить… Ну, Силиве, какие новости у тебя? — Трефилов сел рядом с Силиве на нары.

— Новости неплохие, комиссар, товарищ из Брюсселя приехал, говорит, что они помогут нам оружием, дадут немного автоматов.

— Слушай, а взрывчатки нельзя раздобыть? Ты бы объяснил товарищам, что взрывчатка нам важнее. Автоматы как-нибудь сами добудем… Понимаешь, Силиве, мы тут задумали одну операцию…

— Наверное, решили гестапо в Мазайке взорвать? — улыбнулся Силиве.

— Нет, не то. Надо взорвать станцию. Через Мазайк проходит много немецких составов…

— О, станцию! — Силиве набил табаком трубку, старательно примял большим пальцем. — Это можно сделать, черт побери!

— А взрывчатку достанешь?

— Поговорю с товарищем из Брюсселя. Если он не поможет, так мы достанем в Арденнах. У арденских партизан есть взрывчатка, я знаю.

— Дело! — обрадованно проговорил Трефилов. — И опытные подрывники найдутся?

— Я сам могу взрывать, я в шахте работал. — Силиве раскурил трубку, помолчал. — Констан, мы пришли посоветоваться с вами. Очень серьезное дело, Констан!

— Я тебя слушаю.

— В Дьюпенбеке живет начальник «черных». Он руководит всей агентурой гестапо в этом районе. Изверг, палач — Силиве скрипнул зубами. — Этот негодяй убил сотни бельгийских патриотов…

— Мы знаем о его делах. Его давно ждет петля!

— Мне сегодня сказали, что он имеет сведения о людях, помогающих вам, русским. Он замышляет большую облаву… И у него списки бельгийцев, которых они собрались отправить на работу в Германию.

— Он живет в самом Дьюпенбеке? — спросил Трефилов.

— Рядом. У него большая усадьба, вилла, — ответил Трис. — Я думаю, документы у него дома, в сейфе. Он больше дома сидит. Я это точно знаю. Кабинет на втором этаже…

— Думать тут нечего, — сказал Шукшин. — Надо разделаться с ним и уничтожить документы.

— Медлить нельзя! Нельзя! — Трефилов резко поднялся, повернулся к Силиве: — Ты хочешь, чтобы мы провели операцию вместе?

— Да, комиссар.

— Хорошо. Я сегодня поеду в Дьюпенбек, разведаю, а завтра… Жеф тебе скажет, где мы встретимся.

— Будем наготове! — Силиве встал. — Отправляемся, Трис. Надо предупредить людей.

Съездив на разведку в Дьюпенбек, Трефилов решил, что налет на дом фашистского главаря надо провести ранним вечером, как только станет темно. Днем около усадьбы появляться опасно: неподалеку стоит немецкая воинская часть, а ночью на дорогах много патрулей. И большую группу в Дьюпенбек посылать не следует — достаточно восьми человек.

Силиве одобрил план Трефилова. Он выделил шестерых партизан во главе с Мартином. Силиве сам хотел отправиться на операцию, но пришлось срочно выехать в Мазайк, там его ждал товарищ из партизанского полка, действующего в горах: нужно было договориться об отправке из Арденн взрывчатки и оружия.

На другой день, как только стемнело, группа Трефилова собралась за каналом и посадками двинулась к усадьбе. С комиссаром был Михаил Чалов.

Приблизившись к усадьбе, партизаны вышли из посадок.

Трефилов, шагавший впереди, шел с такой уверенностью, словно бывал здесь десятки раз.

Почти все окна особняка были освещены. Во дворе, у крыльца, поблескивал длинный, черный лимузин.

Трефилов ухватился за невысокую изгородь, но Мартин схватил его за плечо:

— Опасно, потом. У него гости…

— Завтра будет поздно, — шепотом ответил Трефилов. — Оставайтесь здесь, ждите сигнала. — И, тронув локтем Чалова, легко перемахнул через изгородь. Михаил последовал за ним.

Когда они подошли к дому, Трефилов подал знак Ча-лову остановиться и подошел к машине. В кабине, навалившись грудью на руль, дремал шофер.

— А, это ты, приятель… Кого привез?

— Обереста и лейтенанта Гоффена, герр лейтенант, — отозвался солдат и выпрямился.

— Дай огня!

Шофер торопливо полез в карман. Вытащив зажигалку, он поднял голову и… отшатнулся: в лицо ему смотрел ствол пистолета.

— Не шевелись! — негромко приказал Трефилов.

Подскочил Чалов. Шофера обезоружили, вставили в рот кляп и скрутили руки. Закрыв дверцу машины, Трефилов подошел к окну, первому от крыльца, заглянул внутрь. Небольшая, богато обставленная комната, вся в коврах. На тахте полулежит женщина, читает книгу. Лица ее не видно. В зале, за круглым столом, сидят четверо. Двое в военных мундирах.

Трефилов поднялся на крыльцо, позвонил. Чалов встал рядом, прижался к стене.

Дверь открыла высокая пожилая женщина.

— Вы к господину…

— Да! — Трефилов шагнул вперед, схватил женщину за руку, зажал ей рот ладонью. Передав женщину Чалову, он посигналил фонарем Мартину. Бельгийцы быстро подошли. Все шестеро были в масках.

— Стойте здесь, — шепнул Трефилов и, поправив фуражку с бархатным околышем и высокой тульей, решительно, вошел в дом. Чалов направился за ним.

Через просторную прихожую они вошли в большую комнату, в которой, кроме рояля, нескольких кресел и множества картин, ничего не было. В соседней комнате, гостиной, слышались голоса.

Дверь в гостиную была полуоткрыта. Трефилов остановился, окинул взглядом людей, сидевших в глубоких креслах. На столе стояли бутылки с вином, поблескивали хрусталем бокалы.

Он снял фуражку, бросил ее на рояль и, широко открыв дверь, вошел в гостиную.

— Добрый вечер, господа! — Трефилов, приветствуя, выбросил вперед руку и, глядя на гестаповцев, быстрым шагом направился к столу. Гестаповцы молча смотрели на незнакомого высоченного офицера. Один из них, тучный, лысый, взялся было рукою за стол, намереваясь встать, но в эту секунду Трефилов выхватил два пистолета.

— Руки вверх!..

Остолбеневшие гестаповцы подняли руки.

Чалов наставил пистолет на толстяка.

— Хозяин?

— Нет, нет, не хозяин!.. Хозяин ушел…

— Обыскивай! — бросил Трефилов.

Чалов обезоружил гестаповцев.

— Зови ребят!

В тот момент, когда Чалов выходил из гостиной, со второго этажа по лестнице спускался хозяин дома. Должно быть, он услышал шум: шел торопливо, держа в руках пистолет. Чалов увидел его первым, но стрелять он не мог: Трефилов предупредил, что фашистского главаря во что бы то ни стало надо захватить живым.

Прежде чем фашист заметил его, Чалов рванулся вперед. Гестаповец, метнувшись в сторону, выстрелил, но промахнулся. В ту же секунду Чалов сбил его с ног, и они покатились по ковру. На шум вбежали бельгийцы. Гестаповцу скрутили руки и увели наверх. Допрашивал его Трефилов. Главарь держался нагло, наотрез отказался отвечать на вопросы. Сухопарый, с длинным узким лицом, он стоял, наклонив коротко стриженную седую голову, и злобно, громко выкрикивал:

— С бандитами я не разговариваю. Сейчас же покиньте мой дом, иначе все вы будете повешены. От имени германского командования приказываю…

— Ах ты, сволочь фашистская! — Трефилов схватил его за грудь, стукнул о стену. — Кому хочешь приказывать, русским партизанам?

Гитлеровец вздрогнул.

— Русским?..

— Будешь говорить?

— Я… Я…

Фашист не только передал все документы, но и назвал имена и адреса агентов, работавших на гестапо.

— Я могу быть вам полезен. Я понимаю обстановку. Германия проиграет войну… Я могу сделать русским большую услугу, мне многое известно!..

— Что тебе известно? — Трефилов смотрел на фашиста в упор.

— Но моя жизнь…

— Я спрашиваю, что тебе известно, слышишь? О твоей жизни решим, когда скажешь.

Фашист сообщил, что гестапо знает об отрядах Котовца и Яна Боса. Комендант Лимбурга готовит большую карательную операцию. За каждого пойманного русского партизана комендант будет платить четыре тысячи франков, а за командира — пятьдесят тысяч.

— Мы знаем, что недавно ваши командиры встречались. Яна Боса мы ждали на мосту, а он ушел лесом… Вы хотите создать большую часть, нам известно о планах…

— Откуда вам известно? Кто сообщил?

Гестаповец замолчал.

— Я спрашиваю, кто? — Трефилов вскинул пистолет.

— К вам проник наш человек. Он русский, с шахты Цварберг.

— Имя?

— Николай. Больше я о нем не знаю. Он пришел недавно, только десять дней…

— Еще что?

— Я сказал все… Я прошу учесть, что сказал, я…

— Учтем, — ответил Трефилов, глядя в глаза гестаповцу. — За твои зверства тебя надо четвертовать. Но мы сделаем снисхождение — расстреляем!