"Птица над городом. Оборотни города Москвы" - читать интересную книгу автора (Елена Клещенко)

Глава 7

Машку сегодня забирала моя мама, они собрались сходить в «Пять звезд» на просмотр полнометражного мультфильма с поеданием мороженого и соленого пенопласта в кулечках, который американцы называют попкорном. Программа увеселений у них составлена обширная — хоккей на магнитном столе, поезд в пещере, обход игрушечных лавок, — так что у меня есть еще по крайней мере четыре часа. И почему бы в таком случае мне не навестить Летчика Ли? Конечно, предварительно позвонив ему, дабы не пересечься с какой-нибудь другой… посетительницей. Кто там его знает, с него станется.

Этот тип не имеет никакого отношения ни к авиации, ни к Востоку. Его прозвище происходит от известной песни группы «Чиж». Ну, той, про американца, которого сбил вьетнамский летчик Ли Си Цын:

Вижу в небе белую черту,

Мой «фантом» теряет высоту…

Ли Си Цын — из-за основного Облика. А Летчик — из-за характера и склонностей. Любитель приключений, вероятно, рискованных и отчасти таинственных — именно потому таинственных, что он будет за рюмкой рассказывать вам о своей поездке, не упуская ни одной детали, за исключением самых главных. Но из всех своих квестов он тем не менее всегда возвращается в свою нору. Нора двухкомнатная, в смешном старом доме послевоенной застройки. Как он туда попал и что вообще поделывал до моего с ним знакомства, точно не известно. Я так и не рискнула даже задать ему прямой вопрос о возрасте. И не потому, что боюсь его смутить, — боюсь услышать подробный и правдоподобный рассказ о том, как он воровал кур в имении великого князя Николая Николаевича и что с ним в тот раз приключилось смешного. Кицунэ живут долго, даже дольше нас, врановых.

Только не говорите, что не поняли, кем мне приходится Летчик Ли! Не верю я в такую наивность у современного читателя. Имеет право мать-одиночка, муж которой сбежал так далеко, что дальше, пожалуй, только в космос, — имеет она право начать новую жизнь? Вроде бы имеет. Однако мнения бывают разные, взять хотя бы мою маму. Да и не только ее. В общем, это не то чтобы запрещено или противозаконно, но… не принято у нас. Я птица, он зверь.

Я уже упоминала, что недолюбливаю лисичек-оборотней? Нет, в своем роде прелестнейшие создания. Полная гармония души и Облика! Глянцевый мех, красное золото спинки, непорочная белизна грудки, изящество и грация в каждом движении, обманчиво-простодушные глазки… и пасть, как у небольшого крокодильчика. Что говорить, неприятные девицы. Но мужчина-кицунэ, лис-оборотень — это совсем другое дело, правда ведь?

Сев на выносную антенну, проволокой примотанную к балконным перилам, я заглянула в окно. Форточка была закрыта, наверняка из чистой вредности — день теплый. Но все равно отсюда я его видела как на ладони.

Галки не умеют улыбаться. Мне просто стало теплее, как будто бледное солнце жарче припекло спину и крылья. Русые волосы с единственным каштановым клоком на темени, отросший чуб косо свисает над бровью, тонкий горбатый нос нацелен в экран компьютера. Ли азартно шуровал мышью, судя по радостному оскалу — не работал, а в кого-то стрелял. Готовая иллюстрация к «Рассказам о животных» Сетон-Томпсона: «Мышкующий лис».

Налюбовавшись, я слетела на жестяной карниз и трижды стукнула клювом по раме. Ли повернулся к окну, приветливо кивнул. С места не поднялся.

— Опять через дверь не ходишь? — голос через стекло звучал приглушенно, на пределе слышимости. — Я тебе зачем ключи сделал?

Откуда я знаю, зачем ты мне сделал ключи?! На фига они мне вообще? Ну вот разве что как символ высоких, но долгих отношений… А в подъезде у вас лифт совмещен с мусоропроводом, буквально в одной шахте: ты вверх едешь, а мусор за стенкой тебе навстречу, вниз. Красивое архитектурное решение, но что до меня — спасибочки, сами ходите через вашу дверь.

За что люблю свой Облик — можно разговаривать по-человечески, не прибегая к дополнительным ухищрениям.

— Ли, откр-рой фор-рточку!

Лис по-собачьи склонил голову набок:

— А волшебное слово?

Зараза какая!

— Быстр-ро!

Рыжие брови поднялись домиком: ну, как знаешь, дорогая… Ли очень убедительно повернулся к компьютеру. Я не менее убедительно перемахнула на перила: дескать, улетаю. Форточка распахнулась прежде, чем я расправила крылья.

То-то же.

В комнате тепло, пахнет старой московской квартирой — вянущими страницами старых книг, пыльной мебельной обивкой, молотым кофе и пряностями в баночках на кухне. Еще пахнет разогретой духовкой и «Лакостой». Господин фотограф у себя дома разгуливает в интенсивно-красной футболке с веселым растаманом в дредах как у моей новой ученицы: «Why drink and drive if you can smoke and fly» — ясное дело, камешек в мой огород. На мониторе в рамке фотошопа некий пейзаж вроде Кускова — парк, прудики, мостики; вода в пруду схвачена «лассо», перекрашивать будут воду в более товарный цвет… Все-таки работал? Ну, мне уже стыдно.

Делаю круг по комнате, нарочно поднимая крыльями ветер, чтобы полетели на пол листки с телефонами и прочий мусор, а прическа хозяина встала дыбом. Затем опускаюсь на журнальный столик. Вытягиваю шею вперед, чтобы, обернувшись, не поддать ему головой в подбородок — были прецеденты.

Как всегда, он даже не подумал отступить на шаг, только смешно прижмурил глаза от моей рыжей вспышки. И как всегда, сгреб меня в охапку едва ли не быстрее, чем я обернулась. И как всегда — дружески поцеловать его в щечку не вышло. Кого угодно, но не его.

— Ты на минутку или надолго?

— Как скажешь…

— А Машка где? С мамой?

— Да.

— До вечера?

— До вечера.

— Значит, останешься?

О лисах-оборотнях существует обширнейшая литература, начиная с японских средневековых сказок. Совесть им неведома, зато их собственные принципы тверды и неколебимы: хоть земля тресни и огонь сойди с небес, свежемолотого кофе в джезву следует класть две ложки с горкой. Благодаря своей знаменитой хитрости они гениально водят за нос как нормальных людей, так и другие Облики, легко получая все, что им нужно, от денег до вечной и бескорыстной преданности, и отлично умеют устраиваться в жизни — но это умение ничто против их умения все растратить и забиться в нору, дабы предаваться там скорби и аскетизму. Они жестоки, коварны, эгоистичны и похотливы, но при этом способны на величайшее самопожертвование ради любимого существа. Разумеется, это неправда.

Это — хорошо если одна десятая правды.

— Какие перышки… какой носок… — томно простонал он мне в ухо. За это я хотела долбануть его клювом, но от переживаний забыла, что сменила Облик. И получилось так, что мы снова целуемся. Причем почему-то уже сидя на кровати.

— Знаешь, а я думал, ты не останешься. Думал, просто так прилетала… кофе попить… и не надеялся… счастье какое…

Ох, сколько чувства было в этом шепоте! Сколько горького одиночества паладина в пустыне, которому судьба послала краткий сон про возлюбленную, покинутую в далекой Франции… Одна половина моего «я» всхлипнула от умиления. Другая половина моего «я» нервно хихикнула.

Ну конечно, он не надеялся. И не смел надеяться. И сатиновые простыни с ренессансным травяным узором постелил просто так. И мартини, сок и два стакана в прикроватной тумбочке — всего лишь для украшения интерьера. И побрился с одеколоном среди бела дня — единственно от нечего делать.

Кицунэ — это, девушки и дамы, не Облик, а диагноз. Впрочем, когда он врет, чтобы сделать вам приятное… это и в самом деле приятно, вот что я скажу.

…Я все-таки вывернулась из-под его руки и подскочила к окну, чтобы опустить жалюзи. Такая скромность у меня образовалась после того, как однажды вот в этой самой комнате мы услыхали сквозь дрему демоническое «кар-кар-кар-кар», я оглянулась на окно и увидела, что на моей любимой антенне восседает жирная встрепанная ворона — вылитый Лебедев из «газеты моральной оппозиции», тот самый, которому я кое-чем обязана, — и нахально пялится на нас! Ли, проследив за моим взглядом, сонно пробормотал: «И пусть треснет от зависти», а потом без особой спешки приподнялся, достал с пола простыню и укрыл нас обоих. Ворона еще раз каркнула — как-то особенно гнусно, поднялась на крыло и исчезла из поля зрения. А Ли до сих пор всякий раз, как видит на лотках их мерзкий листок, глумливо предлагает его купить: вдруг, мол, там какие-нибудь интересные фотки… Ничего святого!

Галки любимому существу перебирают перышки на затылке. А мне нравится методично взъерошивать ему чуб, разорять всю прическу, а потом так же методично приглаживать. Он терпит.

Волосы у моего Ли русые. Рыжих среди них, вопреки распространенному убеждению, мало. Будь он ТАКИМ рыжим, как его Облик, на него бы в любой толпе оборачивались, как на ментовозку с мигалкой, а лисы не любят привлекать лишнее внимание. Зато все плечи в трогательных веснушках. И профиль — нос, лоб и брови… как бы это повежливее… мало поддаются трансформации. Из-под затылка змейкой выползает длинный белый локон, высветленный в парикмахерской.

— Зачем тебе хвост? — Чтобы было понятно, о чем речь, дергаю за оный.

— Вместо галстука.

— В смысле?

— Статусная вещь, лапа. Галстуков у меня нет, не люблю. Но раз у меня есть хвост… понятно, что галстука нет не от бедности.

Это точно: соблюдать дресс-код, полагающийся творческой личности с деньгами, мы не любим. Никаких костюмов, никаких замшевых курток и кожаных штанов. Когда я его впервые увидела в человеческом Облике — в протертых на коленках джинсах и ужасной серой жилетке — я чуть не подумала, что судьба опять посылает мне безденежного дона. Если бы не текила…

— Галочка. Галочка-цыпочка.

— За цыпочку в глаз, — шепотом огрызнулась я. Мне нравится, когда он говорит мне ласковые слова. И меня раздражает, что мне это нравится.

— Ну, лапушка. Лапушкой можно?

Да можно, можно. Я уткнулась носом в чисто выбритую щеку. Зажмурилась, чтобы он не увидел слез.

Как это все понимать, в самом деле? Знакомство при весьма романтических обстоятельствах, никаких серьезных объяснений, вообще — почти никаких слов, кроме самых необходимых (тех, которые посчитал необходимыми он, — для меня, черной мрачной птицы, и того было слишком много). И… вот.

Классики литературы об этом пишут пафосно: так, дескать, поражает молния, так поражает финский нож… Может, и верно. Если только возможно по рассеянности пропустить момент, когда в тебя воткнули этот самый нож, идти дальше как ни в чем не бывало — и много дней спустя с удивлением заметить, что между ребер у тебя, оказывается, торчит наборная рукоятка. И теперь тебе придется жить с этим инородным предметом в боку, неудобным и опасным для здоровья.

Если не слышать его голоса дольше, чем один день, если видеться с ним реже, чем раз в неделю, начинается ломка. Если у него что-то не в порядке, ты не в состоянии думать ни о чем больше. Если у него все хорошо, ты думаешь, с кем он, и ревнуешь. Жизнь имеет смысл, потому что назначен день следующего свидания, и от одного дня к другому незаметно пролетает год.

Любовь — такая игра, то ли в покер, то ли в подкидного дурака. Карта на карту, валет на десятку, пошел — отбил. Улыбка на улыбку, вопрос на вопрос, если ты козырная дама, то букет роз и ужин в ресторане бьешь простым «спасибо», если козырей у тебя нет, то подбираешь по масти и старшинству, а если ты мастерица говорить, то тебя всегда выручит джокер, какой бы красоты сдача ни была у второго игрока. Слова, жесты, поцелуи, телефонные звонки и эсэмэски, влюбленность и безразличие, безумный темперамент и дефицитное в наше время целомудрие — размен цветных картонок по простым, но увлекательным правилам. Детская игра, а не соскучишься: под клетчатым крапом то червонный король, а то пиковый интерес, один партнер сразу швыряет все, другой экономит козыри, третий нагло блефует, напускает такую тень на плетень, что фиг угадаешь, туз у него или шестерка…

Только вот самый главный джокер, слово «люблю», мне раньше никогда не шел в руку: партнер предъявит свой, когда положено, а мне и крыть нечем. Многие даже обижались. Орали на меня, как поручик Мышлаевский на Лариосика, что играть не умею, раскладов не просчитываю, что ходы у меня дурацкие. Ну, извините, господа, как умею, так и играю.

И надо же было случиться, что мне разонравилось блефовать именно тогда, когда я села играть с лисом! Что говорить, радикальные идеи меня всегда посещают вовремя и кстати.

…Потому что иллюзии здесь создает он. Лисы-оборотни со средневековья известны своей способностью наводить наваждения. Причем не какие-нибудь мелкие, локальные, вроде второй луны в небе или призрака очаровательной девушки, а обширные и долгие, когда весь реальный мир становится театром или фильмом. Кажется — крестись, страшно — беги… но помни, что все это предусмотрено сценарием. Не случайно кицунэ и по сей день выбирают такие ремесла, где у них есть зрители. Мой был актером театра пантомимы, давно… или недавно, как считать… словом, еще до меня. А теперь он фотограф. И перемещение луны на небосводе, любимый фокус японских оборотней-тануки, для него ниже плинтуса: «Это ерунда, лапа, для этого есть фотошоп».

Все как настоящее. Полынный запах мартини. Дорогущий почти-натуральный апельсиновый сок, я такой покупаю только для Машки и сама разве что отхлебываю глоточек из ее стакана… Собственно, мартини я бы и неразбавленного выпила, люблю горькое. Но неловко перед кавалером.

Завернувшись в простыню и прихлебывая ледяное желтое солнце, я слушала сагу об очередной работе Ли — корпоративке, проходившей вот в этом самом пруду. То есть, конечно, в парке рядом с прудом, это и вправду оказалось Кусково. Топ-менеджеры, просто менеджеры, копирайтеры, промоутеры и секретари с секретаршами на вольном воздухе пьют пиво, слушают живую музыку и играют в воспитательные игры: ходят на одной паре лыж всемером, рисуют маркерами картинки размером три метра на три или бегают наперегонки, зажав воздушные шарики между коленей. Считается, что командные соревнования в этих видах спорта укрепляют кооперативное мышление. Или корпоративное? Во всяком случае, Ли говорит, что на богатых свадьбах веселятся точно так же. Он фотограф со стажем, ему виднее.

На сей раз действо заметно оживило участие Гоши. Они с Ли давно знакомы, именно по таким мероприятиям.

— …Татьяна — барышня габаритная, и оделась несколько, э-э… вызывающе. Джинсики на попе внатяг, вырез у кофточки вот по сию пору… лапа, мне НЕ НРАВЯТСЯ полные девушки! Да, а Гоше нравятся. Так вот, как она пошла прыгать на батуте — он сперва замирать начал: остановится, стоит и смотрит. А потом и вовсе покинул площадку, народ за ним толпой… И она как раз слезла. Он подходит и прямо сразу суется к ней… в декольте, назовем это так. А там еще затухающие колебания после батута. Она хихикает, отмахивается, да поздно хихикать-то: он уже чуть ли не весь хобот ей засунул! У всех на глазах, никого нимало не стесняясь! Народ кругом ржет! Ну, тут, конечно, подбежала Наташка, врезала ему по попе, аж зазвенело, и кричит: «Ах ты скотина!.. «И дальше, в общем, все такое, что менеджерам младшего возраста слышать не подобает…

Не подумайте плохого: когда Летчик Ли упомянул хобот, он имел в виду хобот и ничего более! Гоша на детских праздниках и корпоративных вечеринках работает слоном. Среди московских оборотней считается моветоном подработка в Облике, но это правило придумали те, у кого среди Обликов нет ни одного экзота. А когда ты индийский слон, и деньги маячат буквально перед тобой — протяни этот самый хобот и бери… За тысячу баксов в день отчего ж не поработать?! Плюс «компенсация расходов на доставку животного в железнодорожном контейнере». На самом деле Гоша со своей Наташкой, исполнявшей роль дрессировщицы, приезжали на место в «газели». Где-нибудь в укромном уголке, подальше от любопытных глаз, раскидывали шатер, Гошка подлезал под седло с балдахином, оборачивался и шел трудиться. Слона Гошу знали все организаторы корпоративных увеселений, все их постоянные клиенты. И все поражались: до чего умное и доброе животное!

Все бы хорошо, одно не очень: страсть к женскому полу у Гоши была патологическая. Хотя, когда он в Облике — сами понимаете, абсолютно платоническая. И все равно никогда-то он не мог удержаться, каждый раз что-нибудь в этом роде да выходило. Клиентам и особенно клиенткам даже нравилось, а вот Наташке — нет…

Еще раз выпили. Поспела запеченная рыба в духовке (ага, он еще и готовить умеет!) К столу мы оба даже оделись, то есть отыскали на полу некоторые предметы гардероба и натянули их на себя. И целоваться на некоторое время перестали: с рыбным филе во рту это решительно неприлично. Снова выпили и сели к компьютеру посмотреть картинки из Кускова.

Летчик Ли — репортажник милостью Божьей. Ему бы не куски сшибать на этих увеселениях, а… ну ладно, в конце концов, много ли я знаю о том, чем ЕЩЕ он зарабатывает, то есть — кроме упомянутых увеселений?.. Особенно здорово получилась крупногабаритная Татьяна с еще более крупногабаритным Гошей. Неземной кадр: щекастая физиономия девицы, выпученные подведенные глазки и разинутый рот (то ли визжит, то ли судорожно заглатывает воздух), морщинистый хобот, нахально лезущий к самому сокровенному, и надо всем этим серая Гошкина башка, профессионально добрый и мудрый слоновий глаз с пучком длинных ресниц… «Чистые эти, как их… Упанишады, вот», — прокомментировал автор фото. И ведь что обидно: нигде не опубликуешь, даже в Сети, а уж тем более на бумаге. Во-первых, корпоративные вечеринки — дело приватное и потому святое, чем бы они там ни занимались, во-вторых, Гошина Наташка со свету сживет и его, и фотографа.

— Ли, ты молодец. Очень здорово.

— Да? Правда?

Можно подумать, сам не знает, что хорошо. Можно подумать, мое непросвещенное мнение для этого профи действительно важно.

Ли подставляет щеку для поцелуя.

— А еще я красивый.

— Умный и скромный, — добавляю я. — И девушкам нравишься.

Знаете, как целуются лисы-оборотни? Так же, как они делают все остальное: хорошо ли, плохо ли, но захочешь — не забудешь.

Устами младенца глаголет истина, это как-то связано с оборачиванием. Вспышка в глазах, пропадают вес и ощущение тела, весь мир обращается в свет, а когда он гаснет, снова становишься собой, только уже в другом теле… Слишком красиво излагаю. Я люблю его.

…Резонный вопрос: почему мы не поженимся, не начнем жить вместе? Плевать, что птица и зверь, сейчас, говорят, и гомосексуальные браки скоро будут регистрировать. У меня две комнаты, у него две комнаты… Мой оклад полсотни в месяц, ваш оклад полсотни в месяц, на сто в месяц в Петербурге очень мило можно жить… То есть не полсотни, конечно, и не в Петербурге, но все равно, не в этом дело. Моя дочь — кошка по Облику. Мой кавалер — лис, дополнительные его Облики — как на подбор, собаки. (И какие собаки! Не кобели, а ночной кошмар заводчика. Будь они обычными животными — страшно вообразить, от каких союзов могли бы произойти подобные монстры. Все-таки Ли извращенец и сексуальный маньяк. Шила в мешке не утаишь, подлинная сущность — она всегда проявится через Облик.) И как, прошу прощения, мы при таких условиях будем жить вместе? Правильно: как кошка с собакой.

Ах да, чуть не забыла одну мелочь. Он мне пока еще не делал никаких предложений. А если спросить его прямо — спорим на десять долларов, я с удивлением узнаю, что он-то делал мне всяческие предложения, только я отказалась. И ладно. Пускай все идет как идет.

Все фотографы — солнцепоклонники. Не в меньшей степени, чем дневные птицы. А лисы, хоть и охотятся по ночам, в ясные дни спят на открытом месте, впитывают шкуркой солнечные лучи.

Янтарное окно потускнело, по монитору давно летели звезды, но темнее в комнате, кажется, не стало. Женщина в лоскутном трико пела на площади под скрипку и колокольцы, надорванное контральто легко пронизывало пыльный горячий воздух, заполняя и площадь, и нашу улочку, отражаясь от раскаленных камней, я слышала и понимала каждое слово, но при этом, хоть убейте, не могла угадать, на каком языке она поет. Если выглянуть из окна мансарды, затененного длинным козырьком, увидишь темную черепицу на крыше дома напротив, небо, выбеленное полуднем, и, в проеме между крышами, — короткую синюю черту горизонта…

Я неохотно высвободила голову из под крыла и приоткрыла глаз. Справа было оранжевое, лоснистое, сонно дышащее. Слева и впереди тоже. Сквозь плотную шерсть пробивался жар — я как будто уснула в солнечном пятне. В накидке лисьей — сама хитрей, чем лиса с холма… Лениво оглядевшись кругом себя, я отыскала, где голова, и легонько дернула клювом за ухо. Лис лязгнул зубами, не просыпаясь.

Психологи говорят: если взрослые спят вместе каждый в своем Облике, это высший знак доверия. Должно быть, и со стороны выглядит красиво: в гнезде из скомканных простыней свернулся клубком большой огненно-рыжий лис, а в центре клубка — глянцевые галочьи крылья, исчерна-серый затылок… У кого, у кого, а у нас с Ли нет этой вечной проблемы: «кто спит у стенки?»

…Вечера в сентябре длинные-длинные, почти как летом, солнце заходит в девятом часу, темнеет еще позже, и моя тень пролетает по рыжей от заката стене. Окна вспыхивают огнем, из открытых форточек доносятся обрывки слов: «…мотри!…ащит что-то!..» Понимаю жильцов. Птица с огромной розой в клюве, как какой-нибудь голубь Пикассо, — такое не каждый день встретишь.

Что-то скажет Машка, когда увидит розу?